blackraven:
14.11.15 08:12
» Глава 1 (окончание)
Перевод:
blackraven
Редактирование:
codeburger
Кьяра -отдельное СПАСИБО за замечания по тексту!
Ее объявили самой прекрасной женщиной в мире.
Она была повсюду: красовалась на плакатах и в журналах, на коробках с конфетами и на почтовых открытках, сияла с серебристых экранов кинотеатров и в миллионах полуночных эротических снов.
Газеты прозвали ее Золушкой после первого ее фильма «Хрустальная туфелька» – мрачной и страстной интерпретации классической сказки. Эта роль вознесла красотку с неподходящим именем Реми Лелури в звезды киногалактики. Мир не видел ничего подобного ей ни до, ни после.
И дело было не только в ее красоте, в общем-то, далекой от идеала: слишком широко посаженные глаза, угловатое лицо, чересчур большой рот. Но она внушала соблазн, в котором невозможно признаться даже на исповеди. Смотревшие на нее видели дикую, отчаянную жажду жизни, просто жизни – без искупления, без покаяния, без воздаяния. Низменной, грязной жизни, что кипит жаркими душными ночами в злачных местечках, когда виски и похоть горят в крови.
Глядя на нее, думал Дейман Рурк, видишь грех. Опасный, восхитительный, непостижимый грех.
Он стоял посреди двора и смотрел на старый особняк во французском колониальном стиле. Даже на расстоянии его уже тянуло к ней.
– Реми, – сказал он, проверяя, что почувствует, произнеся это имя спустя столько лет.
Дейман, не двигаясь с места, глянул в сторону залива. Налетевший ветер загремел банановыми листьями, обдал запахом кислой грязи и протухшей воды. Он увидел пару фонарных огней, блуждающих в зарослях болотного кипариса, где негритята часто били острогой лягушек по ночам.
Сто лет назад здесь была сахарная плантация, пока вокруг не разросся город. При доме осталось лишь несколько акров земли, зато его прелесть и очарование сохранились полностью. В высоких изящных окнах, в резных балясинах и перилах. В широких галереях, обвивающих здание, словно юбки танцующей южной красотки. Человек, построивший этот особняк, назвал его
Sans Souci. Сан-Суси. Свободный от тревог, беззаботный.
Чары дома были разрушены дребезжанием и пыхтением коронерского катафалка, свернувшего на подъездную дорожку, чтобы забрать бренные останки Чарльза Сент-Клера, свободного теперь не только от тревог, но и от всего остального.
Увидев стайку репортеров, лепившихся на подножках, с камерами через плечо, Рурк пробежал по двору оставшуюся часть пути до дома и дальше в затененную галерею. Свет фар отразился от форменных латунных пуговиц патрульного, застывшего на карауле перед дверью.
– Чертовски жаркая ночь, верно? – улыбнулся ему Рурк, сверкнув золотым жетоном.
Патрульный, выглядевший чуть ли не школьником, прочел имя на жетоне и вытянулся в струнку.
– Лейтенант Рурк, сэр? – сказал он настороженно с удивлением в голосе. Его круглое веснушчатое лицо было красным и потным под жестким шлемом, похожим на ведерко.
Дейман добавил мощности своей улыбке. Он не питал иллюзий, будто это его безупречная репутация первоклассного детектива наводит оторопь на парня. Даже ирландское происхождение и отец в копах не избавляли от необходимости тянуть лямку патрульного лет до тридцати, прежде чем получить жетон детектива. Однако продвижение по службе давалось легко и быстро, если иметь тестем суперинтенданта Департамента полиции Нового Орлеана.
– Как тебе ночка, а? – повторил Рурк.
Парень сглотнул так сильно, что его кадык провалился за воротник.
– Сэр, я… Сэр?
Репортеры попрыгали с подножек, когда труповозка остановилась. Первым делом они ринутся в хижину, нащелкать снимков тела. Чересчур кровавых, чтобы напечатать их в газетах, но не настолько, чтобы не разнести их повсюду для пущей шумихи в редакциях.
Рурк проскользнул мимо молодого копа, снова просияв улыбкой.
– Будь другом, обещай им что угодно, вплоть до ночи с твоей сестрой, только придержи этих ребят подальше от моей физиономии.
Парень наконец расслабился, ухмыльнувшись.
– Ну, сестры у меня, положим, нету, но я понял, что вы имеете в виду. Сэр?
Рурк помедлил, кипарисовая дверь, качаясь, открылась ему навстречу.
– Она ведь не могла это сделать. Только не Реми Лелури. Правда ведь, не могла?
Дейман Рурк шагнул через порог, ничего не ответив. И вошел в просторную залу, где было прохладно от крутившегося под высоким потолком вентилятора и приятно пахло натертым паркетом. Раздвижные двери в две примыкавшие гостиные были раскрыты настежь, позволяя заглянуть в комнаты, обставленные по-летнему: камышовые циновки и мебель в чехлах с цветочным узором. Французские окна были распахнуты навстречу ночи, и легкий ветерок слегка колыхал длинные шафрановые шторы.
Маленькая изящная женщина в сером шелковом платье стояла перед камином из желтого мрамора спиной к двери, склонив голову. Темные волосы, остриженные по-мальчишески коротко, обнажали длинную шею. Ноги были босы, а ступни заляпаны запекшейся кровью.
Рурку пришлось на мгновение остановиться и опереться о дверной косяк. Это был небывалый угар: увидеть ее снова, да еще когда запах крови кружит голову. Мощный угар, как от бокала абсента или от дозы кокаина.
– Приветик, Реми, – выдохнул он. – Как делишки, детка?
Она медленно повернулась, поднимая голову. Вид ее печального лица словно ударил его ножом. На мгновение щемящая боль от воспоминаний так усилилась, что Дейман чуть не задохнулся.
– Приветик, – ответила она.
Одно словечко, только и всего, но даже от этой малости внутри у него будто что-то оборвалось.
Он приблизился к Реми, сцепившись с ней взглядом. Она ждала, позволяя ему смотреть, провоцируя опустить глаза. Спереди ее платье выглядело так, словно на него выплеснули ведро крови. Даже в волосах засохла кровь.
Она держала правую руку у ложбинки между грудей, будто бы испугавшись. Пальцы были небрежно замотаны носовым платком, покрытым пятнами. Рурк взял ее руку, и она позволила, не сводя глаз с его лица. Ее глаза были в точности такими, как он помнил: широко расставленные, с опущенными уголками, темно-карие с золотыми искорками, похожими на крошечные взрывающиеся солнца.
Он размотал самодельную повязку. Рваная рана зияла на ее ладони от мизинца до большого пальца.
– Зачем ты это сделала, Реми?
Она рывком высвободилась и отвернулась от него, обхватив окровавленными руками локти. Казалось, под облегающим шелковым платьем, залитым кровью, на ней больше ничего не было.
Дейман Рурк прислонился к каминной полке и засунул руки глубоко в карманы. Он позволил тяжелому молчанию затопить пространство между ними, но и Реми не попыталась разрядить обстановку ни единым словом. Для Фио она сочинила сказку, будто спала в своей постели, когда ее разбудили крики из хижины, а, прибежав туда, обнаружила своего мужа, чья жизнь уже утекала из распоротой глотки.
«Так вот, ориентировочно это случилось около девяти вечера, смекаешь, да? – докладывал Фио. – Но прошло еще целых два часа, прежде чем мисс Бёла, цветная кухарка, притащилась зачем-то на кухню и, глянув в окно, заметила «какой-то непорядок» в лачуге. Вышла посмотреть, что за дела, и – опаньки! – «непорядком» оказалась наша Золушка! Сидит себе под боком своего Прекрасного Принца вся в кровище, качается взад-вперед и причитает, мол, как ей жаль, как ей жаль, что все так обернулось».
Рурк шагнул к ней.
– Расскажешь мне, что произошло?
Реми, словно с вызовом, подняла голову, но голос ее прозвучал сухо и скрипуче, как если бы она всю ночь плакала. Или кричала.
– А зачем? Что толку рассказывать, когда ты уже решил для себя, что верить мне не стоит?
– Ну, а ты представь, будто это генеральная репетиция твоего выступления перед присяжными, и учти, что твои делишки выглядят хуже некуда. Так ты говоришь, что долго-долго сидела там, разглядывала зияющую рану на горле своего мужа и больше ничего не сделала.
Часы в форме банджо на стене выбрали именно этот момент, чтобы пробить час, и Реми вздрогнула так, словно раздался не мягкий гонг, а взрыв.
– Он был… этот ужасный булькающий звук, Дэй, и вся эта кровь била струей у него изо рта. Казалось, он пытался говорить, пытался что-то сказать мне, но я не могла, не могла… А потом, следующее, что я помню, это крик Бёлы.
– Н-да, получается, пара часов пролетели там для тебя просто незаметно. Так иногда бывает после коктейля из абсента с коксом.
– Любимая отрава Чарли. И твоя, как я слышала, – она снова подняла голову и встретилась с ним взглядом. Ее губы, задрожав, скривились в вымученную улыбку, полную воспоминаний и боли.
– Мы ведь всегда были готовы поверить в худшее друг о друге, разве не так, а, Дэй?
В ответ Рурк лишь тряхнул головой. Реми удержала его взгляд еще на мгновение, а потом ее улыбка исчезла, и она отвернулась.
Он молча смотрел, как Золушка взяла с каминной полки перламутровый курительный набор, как вставила сигарету в мундштук и зажгла спичку, а потом спросил:
– С кем еще, кроме тебя, спал твой муж?
Огонек спички слегка дрогнул, но и только.
– А с чего бы Чарли связываться с кем-то еще, когда он уже заполучил самую красивую женщину в мире?
Дейман Рурк увидел, как отчаянная насмешка над собой вдруг вспыхнула и засветилась в ее глазах, и невольно вспомнил ту безжалостную и разрушительную волну неистовства, которая однажды, давным-давно, накрыла их обоих с головой.
Иисусе, помоги мне, подумал он и прокашлялся.
– Ага. И как часто он тебя бил?
Ее рука взметнулась слишком быстро – Реми не смогла остановить движение, хотя и пыталась. Лишь на уровне шеи она вернула себе контроль и прижала пальцы к местечку под челюстью, словно проверяя пульс. На бледнеющей щеке синяк чернел явственно, как след от сажи.
– А, это мне малость не повезло… Помнишь, как разом припустил дождь прошлым вечером? Ну, я кинулась закрывать окна, а ветер вдруг дунул и хлопнул меня ставней прямо по лицу.
Она мягко по-девичьи хихикнула, и Рурк сам чуть не рассмеялся над Реми Лелури, внезапно превратившейся в южную красотку с хлопковыми коробочками вместо мозгов.
– Кончай придуриваться, Реми, – отрезал он. – Вот уж кем ты никогда не была, так это цветком магнолии.
Она положила сигарету в пепельницу, не затянувшись, и снова обхватила себя руками.
– А ты всегда был подлым, приставучим ублюдком, не так ли?
– Ну, кому-то приходится таким быть. И вот еще кое-что интересное для тебя: в человеке примерно десять пинт крови, и почти вся кровь Чарльза Сент-Клера оказалась разбрызганной по полу, по стенам и даже по потолку лачуги, пока его, убегающего, заживо кромсали мачете. Хм, Господь свидетель, я не слишком симпатизировал бедному Чарли, но такой вот кончины пожелал бы только злейшему врагу. Судя же по тошнотворному предчувствию в глубине моего желудка, большой жирный отпечаток пальца на том мачете окажется твоим. Так что, неужели покойный был вашим злейшим врагом, а, миссис Сент-Клер?
Ее глаза округлились и застыли.
– Ой, я могла взяться за… мачете. Оно торчало у Чарли из груди. Я попыталась выдернуть, но лезвие… его что-то держало… и кровь брызгала на нас, брызгала на все вокруг, а потом… потом вдруг хлынула из горла...
Руки ее упали, и Реми, опустив голову, взглянула на себя, как если бы только сейчас заметила, в каком она жутком виде.
– …И теперь эта кровь на мне.
Когда она после паузы снова подняла голову, на лице ее было обиженно-страдальческое выражение. Интересно, задался привычным вопросом Рурк, какая же из всех Реми – настоящая.
– Они не разрешили мне принять ванну, – пожаловалась она. – Когда будет можно вымыться?
– Сначала снимешь с себя все до нитки перед горничной, чтобы она передала нам твою одежду. Потом, уже утром, тебе придется наведаться в уголовку – откатать пальчики.
– Ох, боже, Дэй. Так ты не просто… Ты и впрямь веришь, что я…
Он увидел, как ее глаза заблестели, наполнившись слезами. Почти не сомневаясь, что это продолжение спектакля, Рурк понадеялся, что до нее наконец-то дошло кое-что существенное. Пусть она и Реми Лелури – первая красавица во всем мире, – но найдутся люди, по крайней мере в Новом Орлеане, которые поверят, что этот ужас на ее совести.
Он сильнее вжался плечом в каминную полку, лишь бы не коснуться ее. Эта женщина до сих пор оставалась наибольшей опасностью в его жизни. Она врала ему, использовала его, а потом бросила, ранила его без счета и без меры, но он все равно, несмотря ни на что, всегда хотел ее. Никогда не переставал хотеть ее.
– Помнишь, как я работал в доках тем летом, разгружая суда с бананами? Как у меня руки вечно были в рубцах от укусов крыс и здоровенных пауков, что там кишели?
– Дэй, – выдохнула она.
– Учти, что я это хорошо помню. Так же как помню и многое другое о том лете. – Рубцы на руках. Рубцы на сердце. – К примеру, как ты плакала тогда, в наш последний день. Крупными, крокодильими слезами, совсем как вот эти, – Дэймон Рурк подставил пригоршню под ее лицо, словно намереваясь собрать ее слезы.
– Я любила тебя, – сказала Реми, – любила так безумно, что это чуть меня не убило.
– Ты была трущобной крысой. И – забавно, но это я помню отчетливей всего остального – именно ты тогда все бросила и ушла.
Она схватила его за запястье и, удерживая его руку на месте, склонила голову, а потом провела губами поперек его ладони, и ее влажное дыхание смешалось с ее слезами.
– Я боялась. Тебя, Дэй. Ты хоть представляешь, каким страшным ты можешь быть?
Боялась его. Смешно. Рурк наклонялся ниже и ниже, пока не почувствовал ее дыхание на своих губах. И тут он пошел ва-банк.
– Ты всегда была на высоте, крошка, ты – лучшая из всех, кого я видел, и ты стоишь каждого цента из тех десяти кусков, что отстегивают тебе в Голливуде каждую неделю.
Ее пальцы так сильно стискивали его запястье, что, казалось, его кровь потекла в ее жилы.
– Но как обычная дешевая шлюха, которую сутенер стал лупить смертным боем, однажды ты взяла и убила своего мужика.
Деймон сделал шаг назад, освобождаясь от ее рук, отстраняясь от нее. Лицо его окаменело, но дышал он часто и трудно.
– Ты убила его, Реми. И я тебя за это прижму.
Продолжение следует... ...