Дж. Куин, Э. Джеймс, К. Брокуэй `Самая подходящая леди`

Ой, а я не заметила
Люся, Жанна, спасибо большое

Жанна, поздравляю в ответ, платиновая ты наша
_________________

Кровожадная какая Зато как мозги человеку прочистило сразу

Тиночка,СПАСИБКИ!!!

Гран мерси любимому редактору!
Честно говоря, я совершенно не вижу разницы между твоим серебром и моей платиной - такая я демократичная Ручки - просто ЧУДО!

Девочки, СПАСИБО за перевод!!!

_________________

Такое замечательное начало и восхитительная аннотация! Спасибо большое за перевод!!! Буду с нетерпением ждать продолжения!
_________________

 » Глава 2

Огромное спасибо Мэриголд и Зирочке за консультации при переводе! А Лорик за массу дельных замечаний!

Глава 2 (редактура: Nara, Zirochka)

В возрасте восемнадцати лет Гвендолин Пэссмор поскользнулась на слякотной тропинке и сломала ногу. Доктор постарался на славу, вправив кость, но целых восемь недель Гвен не могла ходить. При обычных обстоятельствах такое положение стало бы для нее невыносимой пыткой. Она очень любила гулять, любила упорхнуть из дома рано-рано утром, когда на траве еще не высохла роса, и совершать долгие-долгие прогулки – миля за милей, – пока низ платья не промокал насквозь.

Но Гвен умудрилась сломать ногу в апреле, а это означало, что не видать ей ее первого лондонского сезона.

Матушка была безутешна.

Гвен же пребывала в восторге.

Когда ей исполнилось девятнадцать, в битве при Ватерлоо погиб ее брат. Семья погрузилась в траур, и снова сезон Гвен отодвинулся на целый год.

Гвен могла бы наслаждаться своими восхитительнейшими прогулками еще одну весну и целое лето, но половину времени просидела под деревом, безутешно рыдая. Ее брат Тоби был тем единственным человеком в мире, с которым она чувствовала себя совершенно непринужденно. И вот его не стало.

В двадцать Гвен ничего не сломала и никто не умер, а потому в конце марта ее тщательно обмерили, истыкали иголками, должным образом экипировали и, придирчиво осмотрев со всех сторон, отправили в Лондон, где ее снова тщательно обмерила, истыкала иголками, должным образом экипировала и придирчиво осмотрела со всех сторон какая-то мадам с французским акцентом (данное действо удивительным образом отличалось от предыдущего, но не стало от этого более приятным).

Будучи дочерью виконта и виконтессы Стиллуорт, Гвен тут же получила приглашения на все сколько-нибудь важные события сезона и в один холодный апрельский вечер предстала перед высшим светом как дебютантка.

К ужасу Гвен, ее мгновенно признали сенсацией сезона.

– Я же говорила тебе, что она похожа на Венеру Боттичелли[1], – с гордостью заявила ее мать ее отцу, когда подобное сравнение слетело с губ уже четвертого джентльмена. И действительно, обладая волнистыми золотисто-каштановыми волосами, алебастровой кожей и глазами цвета морской волны, Гвен имела поразительное сходство с богиней, какой ее увидел итальянский мастер.

Но при каждом упоминании об этом Гвен только заикалась и краснела, поскольку, как и все остальные, прекрасно знала, что Венера, стоя в своей раковине с развевающимися волосами, прикрывала лишь одну из грудей.

Не прошло и недели с начала сезона, а мисс Гвендолин Пэссмор уже объявили бесспорной жемчужиной высшего света. В ее честь слагались сонеты, газеты называли ее Лондонской Венерой, и сам сэр Томас Лоуренс[2] умолял ее позировать ему.

Мать Гвен пребывала в полнейшем восторге.

Гвен же чувствовала себя несчастнейшим созданием.

Ей были ненавистны толпы, ненавистна необходимость вести беседу с людьми, которых она не знала. Ей не нравилось танцевать с незнакомцами, да и просто одна мысль о том, что она находится в центре чьего-то внимания, приводила ее в ужас.

Немало времени провела Гвен, забиваясь в угол очередного бального зала и пытаясь остаться незамеченной.

Ее мать только и знала, что повторять:

– Улыбнись! Да улыбнись же хоть чуть-чуть! – Либо: – Будь же повеселее!

Гвен хотелось угодить родителям. Она и рада бы стать одной из тех девушек, что смеялись и флиртовали, и веселились от души на всех приемах, но ей было вовсе не весело.

В июне Гвен начала подсчитывать дни, оставшиеся до конца сезона. В июле, пристально вглядываясь в календарь, твердила себе: «Скоро, уже совсем скоро». Затем наступил август (чистое мучение), за ним сентябрь, а там...

– У меня прекрасные новости! – ворвалась в ее комнату матушка.

Гвен не отрывала взгляда от своего альбома. Рисовала она не слишком хорошо, но тем не менее любила этим заниматься.

– Что такое, мама?

– Мы приглашены на загородный прием!

– Загородный прием? – эхом отозвалась Гвен. В животе зашевелились леденящие щупальца страха.

– О да! Нас пригласила маркиза Финчли. Это ли не замечательно?! Прием состоится через две недели.

– Я думала, что на следующей неделе мы уже уедем домой. – И не важно, что лондонский особняк тоже носил их семейное имя, домом Гвен всегда считала Фелсворт, огромное, хаотичное поместье в Чешире, – там она выросла.

– Финчли-мэнор находится в Йоркшир-Дейлс[3]. Как раз на пути в Фелсворт, – начала втолковывать ей мать. – Мы просто побудем там несколько дней. Приятно проведем время. Очень удачно, что мы сможем сделать в пути такую остановку.

А разве их поездка настолько уж длительная? Всего-то и надо, что пару раз переночевать на постоялых дворах. Но Гвен даже не сделала попытки заикнуться об этом. Так же как не стала уточнять, точно ли на пути к Чеширу лежит Йоркшир. Это ничего бы ей не дало: раз ее мать что-то задумала – никакие доводы тут не помогут.

«Прием в загородном доме», – грустно вздохнула Гвен. И тут же утешила себя, что не может же это быть хуже лондонского сезона.

– Леди Финчли написала, что там будет Бреттон, – доложила матушка, выставив перед собой письмо так, словно обладала ценным юридическим документом. – Мне кажется, Гвенни, мы близки к тому, чтобы получить долгожданное предложение. Похоже, нам представился удобный случай склонить Бреттона к этому решительному шагу.

Это был как раз один из моментов, когда Гвендолин спрашивала себя, в одном ли и том же мире живут они с матерью. Поскольку в ее-то мире было почти очевидно, что герцог Бреттон вовсе не близок к тому, чтобы сделать ей предложение. Хотя, вероятно, поступи он таким образом, и она ответила бы «да». Гвен вполне могла представить себя в роли герцогини. Ей почему-то казалось, что герцогини могут делать все, что пожелают.

Забавно стать этакой эксцентричной особой.

Да и герцог казался ей достаточно приятным человеком. Очень солидным и ужасно умным.

– Мне необходимо написать леди Финчли. Я желаю знать, кто еще к ним приглашен, – заявила мать Гвен, и ее глаза хитро блеснули. – Возможно, ее брат... лорд Брайерли, ну, ты же его знаешь.

Гвен знала. Она отлично вызубрила «Дебретт»[4]. Намного проще поддерживать с кем-либо беседу, если знаешь, кто есть кто, и как они между собою связаны.

– Интересно, кто же, – продолжала размышлять матушка. – Не могу представить никого, с кем бы лорд Финчли находился в приятельских отношениях. Хотя, очень может быть, список приглашенных составляла его жена. – Мать наклонилась и погладила дочь по руке. – Знаю-знаю, милая, ты совсем не любишь подобные увеселения, но, обещаю, там будет не столь уж ужасно. Загородные приемы совершенно отличаются от лондонских. На них всегда более домашняя атмосфера. Под конец ты непременно сдружишься со всеми.

«Если принять во внимание мой опыт общения с молодыми леди из общества, – едко подумала Гвен, – такое предположение чрезвычайно сомнительно». Она посмотрела в свой альбом. Там красовался кролик. Не пририсовать ли ему уродливый оскал. Злобный маленький кролик. Пре-вос-ход-но!

– Итак, – гнула свою линию ее мать, – мы должны успеть приобрести для тебя новую амазонку и, возможно, три новых дневных платья. О, как же я рада, что леди Финчли пришла в голову такая мысль. Я безмерно благодарна ей за эту последнюю для тебя возможность познакомиться с еще несколькими джентльменами.

– Я уже познакомилась со всеми джентльменами, – возразила Гвен. И это была правда. Ее представили каждому мужчине в Лондоне. С большинством из них она танцевала, и от четырех получила предложение о браке. Два из которых отклонил ее отец, одно – матушка («Я знаю его мать, – объявила она, – и ничто не заставит меня подвергнуть такому наказанию свою единственную дочь»), и последнее – от лорда Пеннстола – Гвен почти приняла.

Он был очень любезен и довольно красив, и всего-то на восемь лет старше ее. Всё в нем представлялось милым, буквально всё... пока Гвен не узнала, что основным своим местом проживания Пеннстол желает сделать Лондон. Его безмерно занимали вопросы управления страной – даже в то время, когда он не заседал в Палате лордов.

Гвен не могла с этим согласиться. Подумать только, она должна будет провести всю оставшуюся жизнь в Лондоне в качестве хозяйки его дома, устраивая различные приемы, – нет, это невыносимо.

А потому, с некоторым сожалением, она отказала и этому претенденту, объяснив лорду Пеннстолу свои соображения. (Ей казалось неправильным отклонить чье-либо предложение, не оставшись при этом до конца честной.) Он был разочарован, но понял ее.

Гвен знала, что если не удастся привести домой идеального мужа, ей придется выдержать и следующий сезон. Но такая перспектива (провести в Лондоне еще одну весну и лето) была гораздо предпочтительнее целой жизни в качестве жены политика.

И все же ей казалось, что она получила некоторую передышку. Гвен думала, что уже свободна от всей этой суеты до будущего года. Она взглянула на мать, которая, похоже, только что сочинила нечто вроде песенки под названием «Загородный прием, ля-ля-ля»[8].

Свобода, очевидно, только что помахала Гвен ручкой.

***

Алек Дарлингтон стал графом Чартерсом два года назад, но так и не привык к новому для себя имени. «Чартерсом» был его отец, грубый и строгий старик, ни разу не поговоривший с сыном, не отругав при этом. Алеку всегда нравилось быть «Дарлингтоном»[5]. Было в этом имени нечто разухабистое и бесшабашное, отлично подходящее для человека, проводившего свою жизнь в погоне за наслаждениями.

Будучи Дарлингтоном, Алек вполне соответствовал своему имени и получал от этого удовольствие.

«Чартерс»[6] же – чистое занудство. Чартерсы возглавляли ранжированные списки знати. Просматривали книги со счетами. Всегда и везде действовали исключительно ответственно.

Не то чтобы Алек снова хотел стать безответственным повесой. Просто предпочел бы сделать свой выбор самостоятельно.

Но несчастный случай с каретой унес жизнь его отца и лишил жизни его матушку, чью смерть, кстати, он глубоко и искренне оплакивал. Вот тогда Алек неожиданно обнаружил, что ему на плечи свалилась забота о двух младших сестрах. В прошлом году он выдал замуж Кандиду за второго сына из хорошей семьи, который буквально молился на землю, полученную вместе с невестой. В целом, такое положение вполне устроило обе стороны.

Но оставалась Октавия. К своим почти двадцати годам она провела в Лондоне два сезона, не удостоившись ни единого предложения, несмотря на очень приличное приданое, обещанное Алеком. И вроде вела она себя как подобает, так, по крайней мере, докладывала ему их двоюродная бабушка Дарлингтон (именно она сопровождала девушку на приемах). И наряды Октавии приобретались у самых востребованных модисток. И танцевала сестра как ангел. И пела, и рисовала – как карандашом, так и акварелью. Словом, Октавия умела все, что полагалось молодой леди ее происхождения.

Но по какой-то причине ее не «брали».

Возможно, Октавию нельзя назвать восхитительно хорошенькой, но Алек считал, что и дурнушкой сестра не является. Разве что зубы слегка выдаются вперед, но и всего-то. Зато глаза почти прекрасны – того же оттенка, что и его собственные: чистейший сверкающий серый цвет. Лично он не раз получал комплименты по поводу своих глаз. Какого черта никто не восторгается глазами Октавии?

Эти лондонские мужчины – скопище идиотов. Таково единственное объяснение, приходившее на ум Алеку.

– Ты знаешь, кто там будет? – задала вопрос Октавия. Они ехали в карете Алека, и их долгая поездка в Финчли-мэнор подходила к концу.

– Брайерли, конечно, – ответил Алек, выглядывая в окно. Несмотря на давнишнюю дружбу с Хью, в Финчли он ни разу не был. – Маркиза же – его сестра.

Октавия кивнула.

– Да, но едва ли я могу представить Брайерли в качестве своего жениха. Он мне почти как брат.

Алек рассеянно мотнул головой.

– Я абсолютно уверен, что Кэролайн позаботилась составить список приглашенных, заслуживающих внимания. Она к таким вещам подходит очень вдумчиво.

Октавия вздохнула.

– Всё так... О нет!

– Что такое?

Сестра судорожно вздохнула, как затравленное животное.

– Смотри, – и Октавия пристально уставилась в окно.

Алек честно сделал то же самое, но не увидел ничего необычного. Всего лишь еще одна карета у входа в дом, доставившая своих владельцев – молодую женщину и, по всей видимости, ее родителей.

– Ты что не видишь ее?

– Кого?

– Гвендолин Пэссмор, – простонала Октавия. – Это – худшее из всего, что могло произойти.

– И что не так с этой Гвендолин Пэссмор?

– Алек, если она будет находиться в комнате, на меня даже никто не взглянет.

Алека раз или два представляли Гвендолин Пэссмор, и он был вынужден признать, что та удивительно красива. Однако Октавия – его сестра, а потому он сказал:

– Не будь смешной. Не вижу ни одной причины, почему бы джентльмену не провести время с тобой.

– О, ну как же, – возразила та. – Да тысяча причин. Если вдуматься.

Он внутренне застонал. Сестры и сарказм – смертельное сочетание.

– В тебе гораздо больше индивидуальности, – заявил он.

Она выглядела так, словно убита горем.

– Да что я такого сказал?

– Да то, что у меня имеется какая-то там «индивидуальность»! – воскликнула Октавия. – Ты разве не знаешь, что так говорят все джентльмены, если девушка уродлива?

– Я никогда не говорил, что ты уродлива!

– Зато имел в виду, – фыркнула сестрица.

Какое-то мгновение он смотрел на нее, затем уточнил:

– Я хотел бы удостовериться: что бы я ни сказал по этому поводу, все будет воспринято негативно, так?

Октавия сдержанно кивнула.

«Вот, – подумал Алек, – именно поэтому я до сих пор и не женат». Совершенно очевидно, что можно поддерживать сносные отношения лишь с одной женщиной одновременно. Невозможно даже думать о невесте, пока сестра не пристроена.

Он покачал головой, затем взялся за ручку дверцы. Они уже остановились, и Алек стремился спрыгнуть на землю и размять ноги.

– Стой! – приказала Октавия, хватая его за руку.

– Что еще?

– Подожди, пока она войдет в дом.

Он выглянул наружу.

– Мисс Пэссмор?

– Да.

Он снова посмотрел туда же.

– Она настолько плоха?

– Я не хочу входить вместе с ней.

– Ради всего святого, Октавия.

– Рядом с ней я буду смотреться пухлой курицей-недоростком.

– Ох, бога ради...

– К тому же, – добавила Октавия с особым нажимом, – она слегка высокомерна. Если бы меня объявили жемчужиной сезона, я бы была более дружелюбна по отношению к остальным молодым леди.

Алек вздохнул. Что и говорить, ему бы не хотелось, чтобы его сестра чувствовала себя неловко, но это же смешно. И жутко неудобно. Для него. Четыре часа он трясся в этой чертовой карете и теперь мечтал просто пройтись.

– Считаю до десяти, – предупредил он. – Если к тому времени она не зайдет в дом, я выхожу.

– Пожалуйста, Алек. Ради меня!

К счастью для них обоих, мисс Пэссмор переступила-таки порог дома, когда Алек произнес «девять», и ему не пришлось спешно придумывать, как вытянуть сестру из кареты. Однако и тогда он не смог идти нормальным шагом. Октавия, прилагая, похоже, сверхчеловеческие усилия, повисла у него на локте, и его ноги положительно приросли к земле.

– Ну, что теперь-то?

– Дай ей время, – выдавила она.

– Предпочитаешь стоять здесь истуканом, но не пересекаться с Гвендолин Пэссмор?

Лицо Октавии ясно говорило «да», но, должно быть, какая-то гордость у нее осталась, поскольку она все же позволила брату толкать ее вперед с той самой скоростью, с которой в прошлом году Алек вел под венец Кандиду.

– Наконец-то я начинаю понимать, – пробормотал Алек, – почему все так жаждут сыновей. Никакого отношения к производству наследника это не имеет.

– Какой ты злой, – огрызнулась Октавия, совершенно не выглядя оскорбленной.

– Женщины отнимают столько сил.

– Говорят, мы того стоим.

На сей раз остановился Алек.

– И кто это тебе сказал?

Октавия открыла было рот, но прежде чем смогла что-либо произнести, Алек спросил:

– Черт возьми, и что тебе наговорила Кандида?

– У нас же нет матери, ты ведь знаешь, – чопорно заявила Октавия. – Кто-то же должен был объяснить мне некоторые вещи.

Алек почувствовал, как мир слегка покачнулся. Но вполне возможно, что это лишь неприятное ощущение у него в желудке. Не болен ли он. Обессилен – уж точно.

– Предполагалось, что она должна подождать до твоей свадьбы, – проворчал он.

– У сестер нет тайн, – весело заявила Октавия, после чего вплыла в дом с широчайшей улыбкой на лице. Алек был поражен. Ни единого признака недавнего душевного страдания.

Леди Финчли ожидала гостей в холле, приветствуя вновь прибывающих с корзинкой сконов[7] в руках.

– Кэролайн, – произнес Алек и вежливо поклонился, хитро посмеиваясь, – вы смотритесь настоящей пастушкой.

– Я? – Она держала корзинку как часть специально подобранного костюма. – После столь долгого пребывания в городе мне пришло в голову, что мы вполне заслужили немного простоты. Давайте же радоваться свежему чистому воздуху, утренней росе и всему прочему, вы согласны?

– Так мне предстоит просыпаться, пока еще не высохла роса?

– Ну что вы, нет, конечно, – заверила его Кэролайн.

– Тогда, пожалуй, я соглашусь.

Ее улыбка стала больше походить на ухмылку.

– Вам нужна жена.

– Вы не первая об этом говорите.

Вскинув брови, она махнула рукой, отпуская его, а сама, продолжая улыбаться во весь рот, обернулась к его сестре.

– Октавия Дарлингтон, – произнесла Кэролайн, вложив в приветствие столько радушия, что можно было подумать, будто они не виделись целую вечность, а не далее как на прошлой неделе. – Как же я счастлива вас видеть!

– Спасибо за приглашение, – ответила Октавия, слегка приседая в вежливом реверансе.

Кэролайн наклонилась и зашептала заговорщическим тоном, хотя понять, почему, не представлялось возможным, поскольку единственным человеком, находящимся поблизости, был Алек, и он прекрасно мог слышать все, ею сказанное.

– Я пригласила множество вполне подходящих джентльменов, – сообщила хозяйка Октавии. – Вы, моя дорогая, замечательно проведете время.

И снова повернулась к Алеку, выгнув одну бровь и внимательно его рассматривая.

– Мне говорили, вы провели сезон в Лондоне, но я вас почти не видела.

– Обычно он перепоручал меня двоюродной бабушке, – с усмешкой доложила Октавия.

– Только не говорите об этом Хью, – предупредила Кэролайн Алека. – Я сказала ему, что вы лично повсюду сопровождали Октавию. – Октавии же она добавила: – Я должна была заставить брата почувствовать себя виноватым. Надеюсь, вы не возражаете.

– Нисколько, – ответила Октавия, явно польщенная тем, что Кэролайн упомянула ее в этой уловке.

– Ну что ж, – продолжила Кэролайн, – так где же двоюродная бабушка Дарлингтон?

– Она задержалась в Лондоне, – пояснила Октавия. – Дело в том, что день отъезда совпал со встречей Общества коллекционеров птиц, которые происходят дважды в месяц. Так что она приедет вечером.

– Она коллекционирует птиц?

– Как-нибудь спросите у нее самой, – предложил Алек.

– Не вздумайте, – вставила Октавия, бросая на брата свирепый взгляд. – Если только действительно не хотите обо всем этом услышать.

– Признаюсь, я заинтригована...

– Она набивает чучела, – уточнил Алек.

– О нет, она этого не делает, – воскликнула Октавия. И посмотрела на Кэролайн: – Он просто ходячая неприятность. Вредитель на теле общества.

Кэролайн рассмеялась.

– Почти все братья таковы. Говорю же вам, совершенно не знаю, что делать с Хью.

– И все же он здесь? – поинтересовался Алек. Он не виделся с другом уже несколько месяцев.

– Где-то на конюшнях, – ответила Кэролайн.

– Ну конечно.

– Вот именно. – Она закатила глаза, но затем вновь вернулась к роли хозяйки. – Уинтерс покажет вам ваши комнаты. Октавия, я поселила вас с двоюродной бабушкой Дарлингтон. В самую розовую из всех спален. Надеюсь, вы не против? Алек, а вас рядом с Хью. – Она слегка махнула рукой куда-то в глубину огромного дома.

– Пойду-ка поищу Хью, – сказал Алек и взглянул на Октавию. – Ты сможешь обойтись без меня?

Октавия, казалось, обиделась, что он смутил ее подобным вопросом перед Кэролайн.

– Конечно.

– В западном салоне уже собралась небольшая группка молодых леди, – доложила Кэролайн. – Обмениваются всякого рода слухами.

Октавия усмехнулась.

– Тогда я сразу отправлюсь туда.

– Я же спасаюсь бегством. – Алек не мог себе представить, что существует нечто еще более кошмарное, чем собранные в одной комнате молодые леди, охваченные лихорадкой всевозможных сплетен. К счастью для него, лицезреть это зрелище он был вовсе не обязан. Так что Алек вышел на улицу и, миновав подъездную аллею, двинулся к конюшням. Снова видеть Хью – это прекрасно. Они подружились еще в Итоне, затем вместе учились в университете, но по окончании учебы встречались лишь время от времени. Алек обычно жил в городе, Хью же чаще всего находился там, где и его лошади. То есть, вовсе не в городе.

Что-то тихо про себя напевая, Алек подошел к впечатляющих размеров конюшням. В нос ударил запах сена и навоза, и он улыбнулся, когда к ним добавился парфюм «потная лошадь». Сам Алек получал удовольствие от верховых прогулок, как и любой мужчина, и, конечно же, охотно посещал скачки и всякого рода охоту, но никогда не мог до конца понять одержимости Хью коневодством. Однако Алеку страсть друга нравилась. Хью не был бы Хью, если б не пас свой табун, как ревнивый жеребец.

– Хью! – позвал Алек, открывая дверь. Откуда-то из дальнего стойла раздалось ржание, сопровождаемое ругательствами, которые в свою очередь вызвали новое ржание, являющееся, как предположил Алек, ничем иным, как лошадиным ругательством.

– Хью? – снова позвал Алек.

Из стойла высунулась голова.

– Дарлингтон! – воскликнул Хью. – Рад тебя видеть!

– Взаимно. – Алек и не подумал поправить друга, назвавшего его старым именем. Ему даже польстило, что Хью по-прежнему обращался к нему как к Дарлингтону. Это так прекрасно и привычно, словно они все еще мальчишки, имеющие обязательства только перед наставниками и друзьями. Алек подошел ближе и вгляделся в лошадь. – Это тот самый жеребец, о котором судачит половина Лондона?

– Умная половина, – уточнил Хью.

– Робеспьер?

– Ришелье.

– Ну да, конечно, – пробормотал Алек.

Хью вернулся к работе, он… хм, честно говоря, Алек не совсем понимал суть его действий, но, похоже, жеребцу они были не по нраву. Алек отошел назад. Он видел несчастных, которых лягнула лошадь. И совершенно не стремился испытать подобное на своей шкуре.

– Что ты здесь делаешь? – спросил Хью, даже не взглянув на друга.

– Ты меня пригласил.

– Э-э?

– Твоя сестра. Читай – ты сам.

На что Хью поднял голову и с искренним удивлением посмотрел на друга.

– Да наступят ли такие времена, когда, говоря о наших сестрах, перестанут иметь в виду и нас самих?

– Это вряд ли, – с сожалением заметил Алек.

Хью прижал пальцы к вискам, чего Алек, учитывая состояние перчаток друга, делать никогда бы не стал. Однако бедняга и в самом деле выглядел так, словно боролся со свирепейшей головной болью.

– Еще одну, – пробормотал Хью, – одну бы пристроить, и я свободен.

Алек тут же вспомнил об Октавии, ушедшей сплетничать с себе подобными.

– Давай-ка гульнем на пару, только ты и я.

– А тебе никогда не приходило в голову обзавестись невестой? – поинтересовался Хью.

Алек от неожиданности сморгнул. Беседа приняла неожиданный оборот, ужасно странный. Мужчины брак не обсуждают. Не то что женщины.

– Э-э... нет, а что?

– Но в конечном счете тебе же придется, ведь так?

– Ну... да. – Но не сейчас. Что, черт возьми, с ним такое?

Хью вздохнул. Или, скорее, простонал.

– А я вот подумываю одну такую себе подобрать.

– Жену? – спросил Алек, считая, что необходимо это уточнить. «Одну такую подобрать» прозвучало как-то не слишком определенно.

Хью кивнул и тут же отскочил назад, поскольку жеребец как-то слишком уж агрессивно фыркнул.

– Пришло время.

Неужели Хью потребовалось искать девицу с хорошим состоянием? Алек не слышал ни о каких финансовых затруднениях в семье Брайерли, хотя это и не означало, что таковых не существовало. Хью ведь вел очень замкнутый образ жизни, в городе почти не бывал; его состояние могло запросто испариться, а никто и не заметил бы.

– Ты не хочешь мне ничего рассказать? – С Хью творится что-то не то. Слишком уж он серьезный. Не сказать, что когда-либо он был несерьезен, но сейчас все выглядело как-то по-другому. Он словно весь подобрался и явно чем-то озабочен.

А ведь раньше Хью никогда не волновался ни о чем, что впрямую не касалось лошадей.

– Все прекрасно, – пробурчал Хью. – Просто у меня есть обязанности. – Он взглянул на друга. – Так же, как и у тебя.

Вроде Хью и не осуждал его, но что-то такое в его словах прозвучало. Алек промолчал, чтобы не ответить излишне резко, о чем потом придется пожалеть.

– Не смотри на меня так, – криво усмехнулся Хью. – К кому отойдет твой титул, если ты не обзаведешься наследником? Ведь брата-то у тебя нет.

– К кузену, – ответил Алек, несколько раздраженный тем, что Хью надоедает ему столь очевидными вещами.

– И ты этого хочешь? Мой, например, перейдет к Саймону Карстерсу.

Алек моргнул. С Карстерсом он был знаком. Но с превеликим удовольствием обошелся бы и без этого знакомства.

– Вы как-то связаны?

Хью мрачно кивнул.

– Троюродные кузены.

Алек обдумал услышанное.

– В вашей семье действительно трудности с сыновьями.

– Да уж, трудности.

– Что ж, ты должен жениться. И немедленно.

– Мои сестры зовут его Подкрадывающийся Саймон.

Алек хихикнул.

– Было бы забавно, не будь он твоим кузеном.

– Забавно именно потому, что все это правда. – Но в глазах Хью не промелькнуло ни капли веселья. – Я попросил составить мне список.

Алек тут же прекратил смеяться.

– Что?

– Список. Женщин. Попросил сестер составить список возможных невест. Разобраться с этим самостоятельно я вряд ли сумею.

– Но другие же как-то справляются.

Хью бросил на друга возмущенный взгляд.

– Я занят. – Он махнул в сторону жеребца, который, как должен был признать Алек, во время их беседы чудесным образом успокоился. Неважно, что сделал с злобной тварюгой Хью, но это явно сработало.

– Прекрасно. – И тут Алеку в голову пришла замечательная мысль. – Как тебе моя сестра?

– Октавия?! – Хью разинул рот от изумления. – Разве ей не двенадцать?

– Ей девятнадцать.

– Ну нет, на ней я жениться не могу. Я же так и буду представлять ее двенадцатилетней.

– На двенадцать она больше не выглядит, Хью.

Хью содрогнулся, чувствуя себя явно неловко.

– Все равно. Не могу.

– Вот черт. – Такая отличная партия – и мимо.

– Я подумываю о Гвендолин Пэссмор.

Алек взглянул на друга и испустил страдальческий стон.

– Черт, и еще раз черт.

– Что плохого в мисс Пэссмор? Мне сказали – она прекрасна.

– Так ты ее не видел?!

– И когда бы успел? – пожал плечами Хью.

Алек покачал головой. Он обожал Хью, но, честно говоря, ему становилось страшно за друга, поскольку тот порой был слишком далек от жизни обычных британцев.

– Она красива, – сказал он. – Безумно.

Хью встрепенулся, и уголки его губ поползли вверх, словно бы он хотел сказать: «Как раз то, что надо».

– Октавия ее ненавидит, – продолжил Алек.

– Вероятно, просто ревнует.

– Конечно, ревнует. Она и сама не отрицает. Но еще говорит, что та слишком надменна.

– Мисс Пэссмор?

Алек кивнул.

– Вот дьявол, – выдохнул Хью. – Терпеть не могу чванливых. Впрочем, ладно, полагаю, в любом случае я выпущу ее на дорожку. Должен же я составить о ней свое собственное мнение.

«Выпущу ее на дорожку». Алек не был так уж уверен, что Хью понимает разницу между победой над женщиной и приручением лошади.

– Так кто же еще в твоем списке? – поинтересовался он.

Хью моргнул.

– Знаешь, я как-то не помню.

Алек улыбнулся. В этом весь Хью.

– Что ж, тогда желаю успехов с мисс Пэссмор.

Но Хью уже вернулся к Ришелье, что-то шепча тому на ухо и втирая мазь в лошадиные бока.

Невероятно, чрезвычайно, вопиюще зловонную мазь.

Алек, качая головой, покинул конюшню. Оставалось надеяться, что мисс Пэссмор тоже полюбит лошадей.

---------------------

[1] –

Сандро Боттичелли "Рождение Венеры", 1482-1486

[2] – Томас Лоуренс (англ. Thomas Lawrence; 13 апреля 1769, Бристоль – 7 января 1830, Лондон) – английский художник, преимущественно портретист.

Автопортрет. 1787

[3] – Йоркшир-Дейлс (Yorkshire Dales) - национальный парк в историческом графстве Йоркшир в Северной Англии, край известняковых холмов. Возвышенности сменяются болотами и лесочками, в которых любители собирают чернику и бруснику.
Север парка известен как Свейлдейл (Swaledale) и знаменит многочисленными развалинами старинных промышленных предприятий.
Район Уэнслидейл (Wensleydale) изобилует природными красотами, скалами и каскадами водопадов.
Водопад Хардроу-Форс падает с высоты 28 м.
Юг парка знаменит развалинами монастыря Болтон (Bolton, основан в 1155 г.), которые огибает река Уорф.
Ричмонд (Richmond) является самым главным городком в Йоркшир-Дейлс.
Население около 10 тыс жителей (1999 г.). Он вырос вокруг норманнского замка 1070 г., который приказал воздвигнуть первый граф Ричмонд, Алан Рыжий. Его громадные стены и башни и сейчас высятся над рекой Суэйл. Средневековые узкие улочки расходятся от старинной ярмарочной площади, где сохранился рыночный крест, знак того, что городок имеет право вести торг. Застройка городка гораздо моложе улиц, относится к георгианскому и викторианскому стилям. Здешний Королевский театр основан в 1788 г. и это один из старейших в стране.
В 2 км от Ричмонда находятся развалины аббатства Исби (Easby), основанного в XII в.
Из Йоркшир-Дейлс можно проехать на экскурсию в уединенные развалины аббатства Фаунтейнс (Fountains). Поэты и художники-романтики прославили его развалины как самые живописные в стране. Монастырь, основанный в XII в., был разрушен во время Реформации.
В 1727 г. вокруг аббатства был разбит ландшафтный парк Стадли-Ройял (Studley Royal) с прудами, беседками, статуями и озерами.
Хейуорт (Haworth), городок с 10 тыс. населения, знаменит как родина семьи Бронте. В целом он сохраняет застройку первой половины XIX в. Домик священника, где выросли три сестры и брат Бронте, находится на окраине городка.
Местная церковь и даже паб являются местами действия романов сестер, особенно «Грозового перевала» Эмили Бронте.


[4] – «Дебретт» – ежегодный справочник английской аристократии; издается с 1802 г.


[5] – Darlington – "любимец высшего света" (англ.)

[6] – Charters – "привилегии" (англ.)

[7] – Скон (scone) – разновидность хлеба, ячменная, овсяная или пшеничная лепешка (обыкновенно разрезается и намазывается маслом; очень популярна на севере Англии и Шотландии).


[8] Песня навеяна Джулии вот этим произведением
Stephen Sondheim - A little night music (1973) - "A weekend in the country"
Стивен Сондхайм "Выходные за городом"

Девочки, спасибо за чудесную главу.
_________________

Девочки, спасибо за продолжение!

Девочки, спасибо за новую главу!!!
_________________

vetter, Nara, Мэриголд, Зирочка, спасибо за новую главу.
Прелестная история в чудесном переводе.
Никакого педалирования, все ровненько и забавно. Это надо уметь.
Отдельное спасибо за шикарные комменты. Интересно, те лепешки, на которых нож, пшеничные?

Спасибо огромное за перевод!!!!!!!

Спасибо за прекрасный перевод. Что-то здесь на самом деле мало желающих обзавестись второй половиной, прям через себя все стремятся это сделать. Интересно посмотреть на их страдания.
_________________

ОООО, спасибо!!!
Бегу читать
_________________