Мелина Марчетта "В поисках Алибранди"

Роман был напечатан в 1992 году. Описываемый период - именно начало 90-х, даже скорее конец восьмидесятых.
Так что не только смартфонов и автомобилей с автопилотом, но и смсок здесь не будет)))
_________________

Девочки, спасибо за продолжение!
___________________________________

Сейчас четверка отвергнутых получит по полной программе, если только какое-то чудо не произойдет.
Вообще есть люди, которые притягивают к себе неприятности. Видимо, Джози из их числа.
Peony Rose, LuSt, Bad girl, Архивариус, спасибо!
_________________

 » Глава 2, часть 2 (окончание)

Мы снова в эфире! Приятного чтения ;)
По всем замеченным опечаткам можно стучаться в личку.

Перевод: Peony Rose
Редактирование: LuSt, Bad girl
Оформление: Архивариус

     — Во сколько я просила тебя приехать, Джози?
     И почему учителя задают вопросы, на которые уже знают ответы?
     — К девяти, сестра.
     — А сейчас который час?
     — Девять часов тридцать минут.
     Она промолчала. Просто взглянула на меня ледяными голубыми глазами и брезгливо поджала губы.
     Я поглядела на Иву, у которой в глазах читалось: «Попробуй теперь отмажься».
     — Сестра, я…
     — Не желаю ничего слышать, — выплюнула она. — Департамент католического образования попросил, чтобы один из наших учеников произнес речь. Красивую речь на любую тему, какую захочешь. Ива будет участвовать в дебатах с другими школьными лидерами. А речь скажешь ты, Джозефина.
     «Поговори сегодня» — мероприятие, которое происходит каждый год на площади Мартина, пешеходной зоне на пересечении трех главных улиц в центре города, где народ отдыхает и перекусывает. Там есть военный мемориал, амфитеатр, офисы большинства банков, а также главпочтамт.
     В день «Поговори сегодня» именно за этим сюда и сходятся ученики школ со всего Сиднея: высказать свою точку зрения. А началось все с акции учеников одной школы в западной части города лет десять тому назад. Они пришли на площадь, встали в амфитеатре и стали жаловаться на плохое состояние школы из-за нехватки государственного финансирования.
     Поскольку народу там целая куча, от нашей школы каждый год посылают только учащихся двенадцатого класса. И  в этом году пришел наш черед.
     — Но сестра, я же ничего не подготовила, — заныла я.
     — Джозефина, ты же так прекрасно сочиняешь истории, уверена, что и с речью справишься. А теперь идите, девочки, и, Серафина, сними это нелепое болеро. Ты не на модный показ собралась.
     Сестра удалилась с Ивой на буксире, а я застонала от отчаяния.
     — Да ей просто завидно, потому что сама не может таскать моднявые шмотки, — фыркнула Сера, ткнув в спину монахине неприличный жест.
     Анна, хихикая, схватила ее за руку.
     Сидеть на сцене амфитеатра было чересчур жарко. Я попыталась слегка отклониться от программы и стянуть с себя блейзер. Однако сестра Луиза засекла меня, и по ее взгляду стало ясно: лучше не трогать.
     Я посмотрела на толпу — почти сплошь школьники в форме. Еще там были взрослые, которые остановились полюбопытствовать, но большинство спешили мимо на работу. Похоже, все отлично проводили время. Я взглянула на подружек, трепавшихся с какими-то умопомрачительными парнями из школы святого Антония, и в который раз прокляла сестру Луизу.
     В общем, я села рядом с накачанным евреем (хоть бы он верил в Иисуса, иначе нам не пожениться) позади похожей на Иву-крапиву ученицы пресвитерианской школы. А с другой стороны пристроился Джейкоб Кут из средней школы имени Кука.
     Средняя школа имени Кука — это государственная школа в черте города. Поскольку мы ближайшие соседи, отношения у нас натянутые. Мы считаем себя лучше их. Они считают нас самыми скучными задротами в мире.
     Когда мы были детьми, они швырялись в нас вещами из окон своего автобуса, а в десятом классе в самый последний день занятий Джейкоб Кут и десяток его друзей и подружек с двух сторон заблокировали тропинку, которую мы протоптали к автобусной остановке. И в двенадцать наших девчонок полетели яйца, гнилые фрукты и овощи. Мы потом решили, что в один прекрасный день вспомним об этом происшествии и посмеемся.
     Это вряд ли.
     — О чем будешь говорить? — шепнул он мне на ухо.
     Я отодвинулась, надеясь, что никто не заметил, как он со мной заговорил.  Мои подруги считают его потрясающим. У него каштановые волосы до плеч, подстриженные в неопределенном стиле, а зеленые глаза, кажется, все время над тобой смеются.
     Он ухмыльнулся, и по тому, как сложились его губы, я поняла — Джейкоб сдерживает смех. Я знала, что он помнит меня на той тропинке.
     — Это не об твои очки я размазал пару яиц? — уточнил он.
     — Польщена, что вспомнил. Я споткнулась об урну и порезала руку о битое стекло.
     — Да ладно тебе. Нас ведь наказали. Мы не ходили в школу шесть недель.
     — Очень смешно. Тогда были шестинедельные каникулы.
     Он потеребил девчонку-пресвитерианку впереди меня и спросил, чему посвящена ее будущая речь.
     — Профессиям, которым учат в университетах. — Она игриво улыбнулась, а потом снова отвернулась.
     — Классный выбор, — сказал он, глядя на меня и строя рожицу ее спине.
     Кое-кто подготовил речь о снижении государственного финансирования школ, кое-кто — о профессиях. Популярны были проблемы охраны окружающей среды и бездомных.
     Я решила говорить о сексуальном просвещении в наших школах в связи с проблемой СПИДа. Как-то раз мне уже довелось делать доклад по этой теме на конкурсе по ораторскому мастерству, и я выиграла, поэтому знала, что не ударю в грязь лицом.
     Я говорила пять минут, после чего пожала предложенную евреем-качком руку. Пресвитерианка кивнула в знак одобрения, когда я шла садиться. Джейкоб Кут пихнул меня локтем, отчего я едва не перелетела через соседа.
     — Отличная речь. В нашей школе только в старших классах говорят о СПИДе, и все впустую, потому что к этому времени большинство из нас уже годами занимаются сексом.
     Я неопределенно кивнула, смущенная, что он поделился такой информацией.
     — А ты о чем будешь говорить?
     Джейкоб сунул руку в карман и достал презерватив.
     — Хочу показать всем, как с этим обращаться, — серьезно произнес он, вставая с места.
     Я ужаснулась, поняв, что он не любитель дебатов и, скорее всего, не подготовил речь. А еще забеспокоилась, что, сидя в задних рядах, ничего не смогу разглядеть, и сама же устыдилась своих мыслей. Пока Джейкоб не встал перед микрофоном.
     — Сегодня я говорю о голосовании, — уведомил он, засовывая пальцы в карманы.
     У меня вырвался вздох облегчения, но тема показалась скучноватой.
     — Мне кажется, что все политические партии одинаковы, — начал он, слегка высокопарно. Вынув пальцы, Джейкоб помассировал шею одной рукой. Белый рукав задрался до локтя, стал виден загар. Не такой, как у завсегдатаев пляжей. Больше похож на тот, что появляется от работы на воздухе. — Все политики обещают одно и то же. Одинаково лгут, и честно говоря, не понимаю, почему нормальные голосующие на это ведутся. Всем ясно, что нам впаривают то, что мы хотим слышать.
     Я чувствовала, как моего соседа-еврея перекосило от слов «ведутся» и «впаривают».
     — Раньше я думал, когда придет мой час голосовать, — Джейкоб стукнул себя кулаком в грудь, — я даже не почешусь. Может, кину в урну пустышку. А может, вообще не пойду. Все потому, что до недавнего времени я задавался вопросом, какой в этом смысл? Что вообще хорошего в нашей политической системе? Почему мы называем себя счастливой страной, в то время как половина населения не в состоянии платить за жилье?
     Он ткнул пальцем в нашу сторону, и я почувствовала, как мой сосед сел прямо и стал прислушиваться.
     Джейкоб пожал плечами.
     — Знаете, я понятия не имел, о чем сегодня говорить, потому что мне сказали о выступлении всего лишь час назад. Я хотел рассказать о свободе, которую чувствуешь, оседлав мотоцикл, но это не подходит к теме акции. Когда моя соседка говорила о невежестве в сексуальном образовании, я заволновался. Мне и в голову не приходило что-либо столь же стоящее, как ее речь. Пока я не оглянулся и не увидел вас.
     Он потряс головой со смешком.
     — И я почувствовал себя счастливчиком. Потому что у нас есть выбор, и я думаю, что мы голосуем не для того, чтобы победила лучшая партия, а чтобы не допустить к власти худшую. Потому что мы можем встать и протестовать. Нас могут бесить предложения премьер-министра.  Мы даже можем обозвать его членоголовым. Мы можем точно так же обозвать и премьера, и лидера оппозиции. Мы можем орать, визжать, протестовать и даже сжечь собственный флаг, если захотим. Потому что мы свободны делать что пожелаем, а если нарушим закон, то суд будет справедливым. Но в некоторых странах люди не могут этого делать. Им нельзя выйти на площадь вроде нашей с протестом. В некоторых странах наши сверстники не могут толком ни учиться, ни жить, потому что рядом стреляют. В некоторых странах однопартийная система, а еще есть Народная армия, и когда люди выходят и высказываются, как мы сегодня, кричат, визжат, выражают свою точку зрения — Народная армия в них стреляет. В молодежь вроде нас, — добавил он почти шепотом. — Так что вперед. Давайте останемся равнодушными. Давайте не ходить на выборы. Давайте позволим любому руководить этой страной. Давайте все будем невежественными, и давайте гордиться своим невежеством. И может быть, однажды у нас тоже появится Народная армия.
     Он сел со мной рядом и все, кто сидел в этом ряду, качнулись вперед — посмотреть на него, прежде чем зааплодировать. Я поняла, где его друзья, по крикам и свисту, доносившимся с той стороны.
     Я была поражена. Не только тем, что он сказал, но и тем, как он это сделал. Никогда бы не подумала, что Джейкоб Кут способен на такое красноречие.
    Еврей перегнулся через меня и пожал запястье Джейкоба в духе боевого братства.
     — Впечатлил, — шепнула я.
     — Не думала, что я смотрю новости, да? — хохотнул он.
     — Нет.
     — Ну, раньше я смотрел политические обозрения.
     — Шутишь? Моя мама вечно твердит, что если съемочная группа с опросом о текущих событиях придет к нашим дверям, она захлопнет их с треском, хотя нам нечего скрывать. Она подозревает, что журналисты все равно что-то накопают.
     — Да уж, каждый раз, как напьюсь, просыпаюсь утром в испуге — кошмар снится, будто я опозорился.
     Я засмеялась и тряхнула головой.
     — Как ты вообще сюда попал?
     — Однопартийная система голосования. Если бы меня не выбрали школьным старостой, я бы переломал всем ноги.
     — Так ты староста школы?
     — Увы. А ты?
     — Заместитель.
     — Плохо. У нас все могло бы сложиться.
     Я открыла рот, чтобы ответить, но не издала ни звука. Гадала, всерьез он это сказал или нет. Пока мы слушали следующую речь, я не могла не думать о его закатанных рукавах и загорелых руках.
     Вот когда в голову пришли остроумные ответы на его реплики. Но, как всегда и бывает с остроумными ответами, слишком поздно.
     После прозвучало еще несколько речей. Отличных речей, их произносили лучшие ораторы школ, но ничто не шло в сравнение с его речью. Мы говорили отточенными фразами, без страсти. Страсть потерялась после первых побед в нескольких дебатах. И речи стали для нас обыденностью.
     А вот он выступил дерзко и говорил от души.
     — Я влюбилась, — как ни в чем не бывало сказала Ли, когда я спустилась со сцены. — Как ты могла сидеть с ним рядом и не броситься ему на шею? Он даже заговорил с тобой.
     — Он не мой тип.
     — Почему? — недоверчиво воскликнула она.
     Я пожала плечами.
     — Потому что… не знаю.
     — Потому что он не итальянец, не собирается стать адвокатом и ходит в государственную школу, так?
     — Я не сноб, — выкрикнула я в ответ.
     — Еще какой. У тебя может быть сотня комплексов, но ты все равно чувствуешь себя выше среднего человека.
     — Однажды он разбил два яйца об мои очки.
     — Из двенадцати девчонок в той аллее он выбрал тебя. Думаю, ты ему нравишься.
     Я засмеялась, схватила ее за руку и потащила к телекамерам.
     В ту ночь мы не попали в выпуск новостей. Ива попала — ее группа задавала вопросы премьеру. Как обычно — во всей красе, на вершине мира. Неважно, насколько сильно я ненавидела Иву-крапиву, мне все равно хотелось стать своей в ее мире. Мире гладких причесок и привилегий высшего класса. Мире людей, которые знакомы со знаменитостями и ведут интеллектуальную жизнь. Мире, где меня примут.
     Пожалуйста, Боже, пусть меня примут не только неудачники.
_________________

Бойтесь желать - можете получить желаемое. Видимо, Джози еще не знает об этом.
Хотя желание понятно - что уж тут.
А Джейкоб - молодец, респект.

Peony Rose, LuSt, Bad girl, Архивариус , спасибо!
_________________

Спасибо за продолжение! Как интересно! Школьники тренируются в ораторском искусстве ) вот бы и у нас так! Будут ли дальше пересекаться дорожки с Джейкобом?)

Глава 2, часть 2 (окончание)

Спасибо за продолжение!)))

Очень интересные дебаты.

Ну... вот, наверное, и определился главный пейринг - Джози/Джейкоб - или... не все так просто?))

Спасибо за перевод!)))
_________________

Российских школьников риторике массово не обучают.
В школе юного филолога при фил.факе МГУ риторикой позаниматься можно - по крайней мере в 2007-08 уч. году такой курс проводился.
Если же говорить именно про дебаты, о чем упоминает Джози, то клубы есть во многих российских институтах. Внутри клубов проводятся какие-то тренинги (я не очень глубоко в теме). Между клубами организуются турниры разного уровня. Знаю, что россияне участвуют и в международных турнирах.
Если студенту интересно, можно хоть с 1-го курса можно участвовать.
_________________

Хорошее дело И полезное.
Одна моя знакомая, которая непосредственно связана с академическими кругами, говорит, что на постсоветском пространстве это огромная проблема — умение презентовать себя и донести мысль.
Собственно, на сдаче дипломов это отлично видно (( И на устных экзаменах.
_________________

Да вот такие школьные годы у Джози. Столько лет училась, а так и не прижилась в этой школе. Подруги ее такие же неприкаянные, как она. Какие же они все разные. Особенно Анну жаль какая-то она нелепая. А Джози оказывается хорошо учится и активистка. А вот у нас и мальчик. А что? может действительно он в нее яйцами кидался из симпатии? А она вот не поняла и обиделась.
___________________________________

Спасибо за продолжение
_________________

Не всякие школьники, а "главные школьники школы" - school captain в Австралии что председатель комитета комсомола в советские времена, большой человек. Джози у нас - заместитель комсорга, а Джейкоб - комсорг в своей школе.
А так австралийских школьников риторике тоже не обучают.
И, скажем, в принципе, на дебаты здесь может ходить кто угодно, но реально в них участвуют в основном дети из частных школ и буквально нескольких государственных покруче. А "выступлениями на публику" вообще занимаются единицы - это примерно как пение. Петь для себя может кто угодно, но мало кто из школьников реально поёт с настоящей сцены, а не в школьном концерте.
Другое дело, что "драматическое искусство/театр" здесь обязательный предмет школьной программы. Всего на один семестр (потом по выбору), зато у всех. И вместо наших лабораторных здесь "проекты": нужно выбрать, какой эксперимент будешь проводить (обычно в группе), провести его, записать всё, оформить постер с результатами и выступить перед классом с докладом. То есть реально выходить к доске и что-то там от себя говорить, а не пересказывать учебник, дети учатся ещё с начальной школы.


Обязательно! Иначе бы нам его не представили по имени, был бы "загорелым парнем из государственной школы" в компании с "накачанным евреем" и "девчонкой-пресвитерианкой" (что, кстати, почти ничего не говорит о религиозных воззрениях упомянутых товарищей: парень из еврейской школы наверняка еврей, в них обычно требуется знать иврит, но в синагогу ходить не обязан; а в пресвитерианской школе спокойно учатся и прочие христиане, и люди других конфессий, и даже атеисты).


Эм... Про этот пейринг и про то, что Джейкобу не обломится, можно было узнать ещё в прошлом году по отрывку в "Зное". Но, честное слово, это же не ЛР, не история любви, это молодёжная проза, здесь не так важно, кто Джози понравится, важнее, что она с этим делать будет.

Мы соскучились...
_________________

 » Глава 3

С перебоями и спотыкалками, но мы снова в строю Приятного чтения ;)
По всем замеченным опечаткам можно стучаться в личку


Перевод: gloomy glory 
Редактирование: Sig ra Elena 
Оформление: Архивариус

     Ритуалы. Они рождаются и умирают, но необходимость ежедневной ритуальной встречи с бабушкой сводит меня с ума. Потому я всегда оттягиваю визит, ибо это действует бабуле на нервы, а на данный момент моя главная цель как раз в том и состоит. Клянусь богом, если бы я могла от чего-то избавиться в этой жизни, полной правил и ограничений, то выбрала бы именно ужасные ритуалы.
     Уже почти наступил конец февраля, но вместо похолодания с каждым днем лишь повышалась влажность, и из-за жары единственное, что могло заинтересовать меня у нонны дома, – это бассейн. Едва добравшись до нужной улицы, я перешла на другую сторону, надеясь избежать старого мистера Катандзаро, живущего на углу. Он-то мне нравится, а вот его привычка хватать меня за подбородок и «ласково» стискивать – нет. Очень трудно улыбаться, когда на глаза от боли наворачиваются слезы.
     Старик едва ли не живет в своем саду. Нигде больше я его и не видела. Всякий раз, как мы идем к нонне – и неважно, в семь утра или в семь вечера, – мистер Катандзаро торчит среди деревьев. А газон его обычно весь в хлебных крошках, потому что он любит кормить птиц.
     Но сегодня мне чудом удалось проскользнуть, и я помчалась к дому нонны. Где меня тут же начали пичкать едой. Пичкать, как и каждый день моей жизни.
     – Кушай, Джоцци, кушай. Ох, Джоцци, Джоцци. Только посмотри на свои волосы. Ну почему, Джоцци? Почему ты не можешь выглядеть опрятно?
     Ежедневный вопрос. Бабушка произносит его с болью и слезами в голосе, будто умирает. Не знаю, умер ли хоть кто-нибудь от того, что его внучка выглядела неопрятно, но бабушка точно однажды так напряжет голосовые связки, что попросту задохнется.
     – Это модно.
     Мой ежедневный ответ, который действует ей на нервы.
     Среда, на бабуле шерстяной джемпер. За окном тридцать градусов, а она напялила шерсть.
     Вообще, нонна полагает, что чем больше ты страдаешь на земле, тем выше будет награда на небесах. И ношение шерсти летом, видимо, входит в список необходимых страданий. Дико бесит, что она не позволяет мне сидеть в нормальной гостиной с кондиционером. Та комната предназначена для посетителей, которых бабушка ненавидит, но хочет поразить своей прекрасной итальянской мебелью. А (предположительно) любимая внучка должна вариться в раскаленном телевизионном зале на разодранном диване.
     В поисках какой-нибудь вредной пищи я протопала на кухню, стараясь не слушать бабушкину болтовню о том, как она хочет, чтобы мы жили вместе.
     Ох уж эти тщетные попытки убедить нас переехать к ней. Нонна никак не может понять, почему мама постоянно отказывается. И словно забывает, что когда они рядом, то только и делает, что пилит маму за методы моего воспитания или за неуважительные отказы посещать родню. Также бабушка забывает, что, когда на свет появилась я, эта самая родня маму чуть живьем не съела.
     После чего мама долгие годы не общалась с семьей, и лишь со смертью дедушки нас приняли обратно.
     Помнится, как-то я играла в прятки с кузеном Робертом (мы с ним одногодки). Мы оба притаились за дверью прачечной, когда в комнату вошла кузина бабушки со своей дочерью. Они разговаривали, то и дело с отвращением выплевывая имя моей мамы, и все, что я запомнила из услышанного, это «они даже не знают, кто он» на итальянском – снова и снова.
     Тогда я не понимала, о чем речь. Пока однажды Грег Симс – когда мне было десять, он жил по соседству – не обозвал меня бастардкой. Я спросила, что это значит, и он объяснил, что это когда не знаешь, кто твой отец. И я тут же вспомнила разговор в прачечной и прозвучавшее тогда слово «bastarda».
     Нынче незаконнорожденность не проблема, но не в те дни. И я помню, как бабушка врала, будто мой отец умер. Мама никогда меня так не обманывала. Наверное, именно это в нонне мне и не нравится. То, что она не в силах принять все как есть и наверняка бы точно так же выплевывала имя какой-нибудь девушки и повторяла, мол, они даже не знают, кто он, кабы речь не шла о ее собственной дочери.
     Иногда я чувствую себя жутко виноватой. Ведь мое рождение, наверное, было для бабушки что нож в сердце, и, по-моему, она до сих пор не простила маму. Но она любит нас, пусть и такой удушающей любовью, что только усугубляет мое чувство вины.
     – О чем вы говорили с сыном Джованни Джильберти тем вечером на крестинах? – спросила бабушка, пытаясь усмирить мои волосы расческой.
     – Обсуждали его перманент, нонна. Он подумывал осветлить пряди, а я отговаривала.
     – А я тебе говорила, что он механик и у него собственный дом?
     – Миллион раз. – Я вырвалась из ее хватки.
     – Он все время спрашивает о тебе, Джоцци. «Как там Джоцци, синьора? – спрашивает он. – Хорошо себя ведет?»
     – А ты отвечаешь: «Нет, Джоцци плохо себя ведет»,  – сказала я, поедая «Нутеллу» прямо из банки.
     – Он весьма воспитательный мальчик.
     – Воспитанный, – поправила я, зная, что бабушку это раздражает. Хотя, вообще-то, я горжусь ее английским.
     – Он похож на твоего кузена Роберто. Он любит свою нонну, как и Роберто.
     – А я тебя, значит, не люблю?
     – Я такого не говорила, Джоцци, – проворчала нонна. – Ты всегда пытаешься вложить в мой рот чужие слова.
     – Ты это подразумевала, – вздохнула я и плюхнулась на диван.
     – Ты все изращаешь.
     – Извращаешь, – исправила я, закатив глаза.
     – В тебе ни капли уважения, Джоцци. Как и в твоей матери. Одни колкости, а уважения нет.
     – Мама всегда с тобой мила, нонна, – разозлилась я. – А если и грубит, то лишь потому, что ты цепляешься к ней по любому поводу.
     – Не смей так говорить со мной, Джоцци.
     – Почему? Ты сознательно меня задираешь, а потом удивляешься, с чего это я даю тебе отпор.
     – Я не задираю тебя, Джоцци. Я лишь говорю, что вы с Кристиной могли бы относиться ко мне и получше. Я старая женщина и заслуживаю уважения.
     – Да, нонна, – уныло пробормотала я.
     – А теперь найди-ка мои таблетки. У меня мигрень началась. – Бабушка театрально приложила руку ко лбу.
     Она меня просто с ума сводит. Иногда приходится стискивать зубы, чтобы ничего не ляпнуть. Еще ее волнует, почему другие девушки-итальянки встречаются с парнями-итальянцами, а я нет. А если я хочу погулять с австралийцем, нонна возмущается.
     – Что они знают о нашей культуре? – вопрошает она. – Они понимают наш образ жизни?
     Наш образ жизни?
     Можно подумать, он какой-то особенный, как у амишей или типа того.
     Тогда бабуля начинает вещать об Элеаноре Кастано, которая вышла замуж за Боба Джонса, и теперь они разведены.
     Почему? Конечно же, потому что он австралиец, а она итальянка. И вовсе не потому, что она вертихвостка, а он идиот.
    – Невоспитанность, Джоцци, – продолжила бабушка. – Это Кристина виновата. Будь она хорошей матерью, ты была бы хорошей дочерью и внучкой и уважала бы меня. Но в нынешней молодежи не осталось уважения.
    Я вручила ей стакан воды и таблетки и взяла свой рюкзак.
    – Дело не в нынешней молодежи, нонна, – сказала сердито, – а в тебе и в тебе подобных. Вечно беспокоитесь о том, что же подумают другие. Вечно перемываете всем косточки. Что ж, нас точно так же обсуждают, нонна, и все из-за тебя, потому что в тебе нет уважения к частной жизни других людей, в том числе твоих дочери и внучки.
    – Это Кристина виновата, что ты так со мной разговариваешь. По поведению дочери всегда видно, насколько хороша мать.
    – Ну, полагаю, тогда ты была ужасной матерью, если посмотреть, к чему в итоге пришла твоя дочь.
     Мы долго сверлили друг друга ледяными взглядами. Я знала, что зашла слишком далеко. Возможно, потому что попала в точку, судя по выражению лица бабушки.
     Мне вдруг стало страшно. Я не часто смотрю на нее так близко и только теперь осознала, что нонна стареет. Она тщеславна и красит волосы в черный цвет, потому может сойти за женщину лет на десять моложе. Но сегодня она выглядела за шестьдесят. Выглядела усталой, и я поняла, что как бы бабушка меня ни раздражала, люблю я ее настолько же сильно, как не люблю.
    – Ступай домой, Джоцци, – холодно произнесла она. – Не желаю тебя видеть.
     В дверь позвонили. Какое-то время мы обе усиленно игнорировали звук, затем нонна пошла открывать, а я осталась в комнате, стараясь не думать о том, какую выволочку мне устроит мама, и гадая, стоит ли идти домой. Услышав, как меня окликнули по имени, я подхватила сумку и вышла в коридор, где бабушка стояла с каким-то мужчиной.
     – Майкл, это моя внучка Джоцци.
     Майкл! Сердце заколотилось со скоростью сто миль в час, и волосы на затылке встали дыбом.
     – Сейчас найду нужный адрес, Майкл, – сообщила бабушка, поднимаясь по лестнице. – Джоцци, проводи Майкла в гостиную и включи кондиционер. Там безумно жарко.
     Я посмотрела на гостя, и в этот миг все, что я когда-либо воображала об отце, развеялось.
     Я думала, что он окажется высоким.
     Не оказался.
     Думала, он будет красивым.
     И тут промашка.
     Думала, что он похож на тряпку.
     Не похож.
     От Майкла Андретти веяло силой. Даже в наклоне головы было что-то такое... Интеллигент, уверенный в себе. В общем, я поняла, что женщины на него и правда, наверное, пачками вешаются. В нем чувствовалась порода, и, посмотрев в глаза отца, я увидела явное сходство.
     – Ты дочь Кристины?
     Речь четкая, а голос глубокий, холодный и равнодушный.
     – Да.
     Андретти еще сильнее склонил голову, и я с удовольствием наблюдала, как его охватывает неловкость.
     – Не ожидал, что ты такая взрослая.
     Подхватив школьный рюкзак, я прошла мимо и открыла дверь.
     – Мама родила меня в юности, – сказала, вновь обернувшись к отцу.
     Его лицо вытянулось. Побелело. Я никогда такого прежде не видела. Майкл Андретти смотрел на меня в абсолютном шоке, и если б это касалось только меня, я бы сказала еще кое-что, дабы он почувствовал себя еще хуже.
     – До свидания, мистер Андретти.
     Я спустилась с крыльца, миновала подъездную дорожку и, только добравшись до дороги, оглянулась. Андретти все еще пялился мне вслед.
     Я и до дома дойти не успела, а бабушка уже позвонила маме и пересказала весь наш разговор слово в слово. Мне приказали извиниться. Ну неужели приятно, когда перед тобой извиняются по приказу?
     Из-за всей этой истории я жутко нервничала. Просто не верилось, что я стояла так близко к тому, кого всю жизнь старалась оттеснить в самый дальний уголок своего разума. Хотелось пойти к маме и все рассказать. Хотелось позвонить Сере, Ли или Анне. Хоть кому-то. Просто поделиться с ними своими чувствами. Вот только я знала, что если войду в мамину комнату или наберу номер одной из подруг, то открою рот и оттуда ничего не вылетит. По крайней мере, ничего правильного.
     Я час исходила ненавистью к нонне. Я ненавидела ее, потому что у нее никогда не находится хороших слов для мамы. Ненавидела, потому что вынуждена ходить к ней каждый день после обеда. Ненавидела, потому что бабушка не позволяет маме забыть прошлое. И потому что сама пытается меня воспитывать вместо мамы. Ненавидела, потому что она любезничала с Майклом Андретти. И потому что звонит маме, чтобы наябедничать о каждом моем неправильном слове и поступке и сказать: «Кристина, ты ужасная мать».
     И я поклялась – как и каждый раз после нашей ссоры, – что как только мне исполнится восемнадцать, уеду и оборву все связи с родней. И с бабушкой, и с ее сестрами, сующими во все свои носы, и с моими кузенами и кузинами, и со сплетниками-друзьями семьи. Сбежать бы от них всех подальше.
     Они душат меня нелепыми требованиями и правилами, которые притащили с собой из Европы, но в отличие от европейцев здесь у нас ничего со временем не изменилось. Всегда есть то, что нельзя говорить или делать. Всегда есть то, чему я должна научиться, потому что это умеют все добропорядочные итальянки и однажды сие умение пригодится мне, чтобы угодить мужу-шовинисту. Всегда есть тот, кого я должна уважать.
     Ненавижу слово «уважение». Меня от него тошнит. Однажды я убегу. Умчусь сломя голову. Чтобы стать свободной и решать все сама. Не как австралийка, или итальянка, или нечто среднее. Сбегу и стану эмансипированной.
     Если общество мне позволит.
_________________

Таша, Тина, Лена, Ира, большое спасибо за продолжение!
_________________