Альтернативная реальность / Аlternative reality

Адам Фостер:

Тепло ее тела в моих объятиях. Лучащиеся блеском слез синие глаза. Так близко, что трепет ее пушистых ресниц кажется невесомым, но прикосновением. И мне хочется этого. Не сопротивления, но любого движения навстречу в ответ на искренность.
Арли приподнимается и, обхватив мою шею руками, притягивает к себе, чтоб прижаться губами к моему рту. Небольшой шаг ко мне в тишине, нарушаемой лишь нашим дыханием, но этого достаточно, чтоб я резко втянул в себя воздух, срываемый с ее губ, и мои руки сомкнулись на ее теле в страстном объятии. Не крепком и бережном, но жадном и требовательном.
Слияние губ и высвобождение, тем самым, зажатых эмоций вместе с гудящей внутри потребностью стиснуть девушку и впечатать в свое тело, окружая со всех сторон собой. Ее губы поддаются моему натиску с легкостью, и это вынуждает меня брать больше ее нежности и тепла, отдавая посредством поцелуя свою любовь. Я не замечаю, как горят легкие от нехватки кислорода, я дышу ей. И не замечаю, как вжимаю в стену близлежащего дома, ее близость только имеет значение.
- Где же ты был, Адам? - вопрос звучит тихо, на выдохе, как только разорван контакт губ. Но взгляд ее насыщенно синих глаз говорит больше слов, сообщая мне о том, что ответ для нее очень важен.
- Арли, ты не поверишь в то, что произошло со мной, - качаю головой, не отрывая взгляда от ее лица и легонько поглаживая ладонями ее поясницу. - Я сам этому слабо верю, но сегодня, явно, не мой день. Сперва сломанный посреди дороги в Гавану автомобиль такси и вынужденное путешествие по городу на автобусе с водителем-лихачом под оглушающую музыку. Родная, представляешь, мне пришлось подпевать, чтоб просто выйти на нужной остановке? Я не понимаю мотивы поступков людей в этой стране. - Оборачиваюсь на разбросанные по дороге фрукты и крошки печенья и на пару мгновений прикрываю глаза прежде, чем продолжить:- Я зашел на базар за цветами для тебя, но нашел лишь фрукты, а из этих хитросплетений рядов, оказывается, не так легко выбраться. Перегороженная дорога грузовиком и, как следствие, помощь в разгрузке фруктов, чтоб быстрее освободился проход. Затем обвинение в краже и выпачканные в сладкой жиже ноги, ушибленное колено и игра в домино за компресс со льдом.
В красках рассказывая произошедшие за утро события, я снова и снова прокручиваю их в голове и с каждым своим словом понимаю, что мои оправдания звучат немыслимым бредом. Но тут я вспоминаю причину, по которой стукнулся о стул на тротуаре, не заметив его. В моих руках был телефон.
- Ты не брала трубку. Почему, Арли? Я звонил предупредить, что со мной черте что творится, но я бегу к тебе.

...

Арлин Фостер:

Я, затаив дыхание, слушаю его рассказ о путешествии и понимаю, что не только я нашла на свою пятую точку приключения. Не хочу перебивать, лишь только смотрю на него и слушаю голос. И понимаю, что мне его не хватало это время. Не хватало голоса, не хватало глаз, не хватало Адама. И уже не важно что он говорит, главное - ощущать его крепкие объятия рядом. Я уже не сержусь и не обижаюсь, понимая, что этот сумасшедший день был не только у меня. Рассказ про песни в исполнении Адама вызывает у меня улыбку. А про компресс - заставляет хмуриться и тут же хочется просить показать ушиб. Но что-то мешает, неясная тревога, не позволяющее расслабиться ощущение чего-то мешающего не отпускает. Однако Адам сбивает меня с этих нехороших раздумий своим вопросом.
- Ты не брала трубку. Почему, Арли? Я звонил предупредить, что со мной черте что творится, но я бегу к тебе.
Чувствую, как краснеют мои щеки, когда он напоминает про мою глупость. Поднимаю на него глаза, по-прежнему прижимаясь и обнимая за плечи любимого.
- Я его забыла дома, - оправдываюсь, - но я не думала, что дорога к собору займет столько времени. Ты не удивил меня своим рассказом, разве что пением в караоке, - прячу улыбку, - а я летала на воздушном шаре над Гаваной, очень красиво, должна сказать, потом меня заставили залезть в море, устраивая бои на матрасах, я намокла вся до нитки, хорошо, что давали другую одежду, не хотелось мне пачкать моё платье, и всё это лишь бы попасть на другую сторону залива. Но и тут я испытала шок, поймав машину, за рулем которой сидела ученица и очень злобный инструктор, а потом, ты не поверишь, кого я встретила, - Адам только улыбавшийся при моих описаниях инструктора и прочих. - Я знаю из-за чего здесь так мало людей, рекламщики из Штатов приехали снимать ролик про чай и позвали Йена, - на одном дыхании проговорила я, потом снова взглянула на любимого, - ты помнишь Йена Сомерхолдера, любимый? - Адам продолжает хмуриться, и я принимаю это за раздумья, продолжаю говорить: - Он снимался в клипе со мной, тот на песню California, помнишь?
- Я понял о ком ты, - ворчит мой мужчина. - Но не понял, при чем тут он.
- Любимый, - я привстаю на цыпочки, поглаживая пальцами его затылок, - я совершенно не планировала, но кажется, на альтруистических началах снялась в рекламе чая, вместе с ним. Просто говорю, чтобы ты не думал, когда увидишь меня, попивающую чай вместе с ним, что я скрыла это. А ещё, - пытаюсь таинственно улыбнуться, я сделала себе татуировку на одном месте своего тела.
Вижу, как его глаза сверкают предвкушением, немного толкаю его в плечи, чтобы чуть-чуть отодвинулся и поднимаю ногу.
- Тебе нравится? - демонстрирую ему свой полумесяц. Улыбаюсь, видя его хищную улыбку. Я так и знала, что ему понравится, жаль только, что она смоется через пару недель. Хотя... Сделаю я по этому эскизу настоящую, если она так нравится любимому. Но вспоминаю снова его опоздание, хотя и сама задерживалась, и тут же атакую.
- Твоё счастье, Адам, что мой телефон остался дома, иначе бы тебе не поздоровилось, потому что, несмотря на все мои приключения, я ждала тебя целый час.
Мне ещё немного обидно говорить об этом, но радость от присутствия любимого рядом, спустя несколько недель съемок, затмевает всё остальное. Опоздал или нет, теперь он рядом.
- Адам, я видела на площади перед собором кафе, пойдем посидим, потому что перспектива шагать через всю старую Гавану без возможности вызвать такси мне не улыбается, а ноги адски болят.

...

Адам Фостер:

Я смотрю в лицо Арли, ожидая ответа, и под моим взглядом на ее щеках появляется легкий румянец.
- Я его забыла дома, - девушка прижимается ко мне, продолжая обнимать, и мне очень приятно ощущать ее поглаживания на шее, - но я не думала, что дорога к собору займет столько времени. - Грустная улыбка появляется на моих губах, те же мысли посещали и меня не раз.
Арлин рассказывает о своих приключениях в воздухе, на суше и в море, и я понимаю, что неповторимая и эффектная красавица-Гавана закрутила в красках своего колорита нас двоих, но по отдельности. А мне очень хотелось бы быть рядом с Арли: видеть восторг в ее глазах от вида города с высоты птичьего полета, слышать ее смех при бое на матрасах и обнимать потом промокшую до нитки, согревая собой, и даже ехать на заднем сидении автомобиля, за рулем которого ученица - хотя я даже не могу представить, сколькими сотнями нервных клеток мне пришлось бы пожертвовать за это.
- ...а потом, ты не поверишь, кого я встретила, - слова Арли вынуждают меня невольно напрячься в ожидании дальнейшего рассказа, но не успеваю я задать наводящий вопрос, как слышу: - Я знаю из-за чего здесь так мало людей, рекламщики из Штатов приехали снимать ролик про чай и позвали Йена. - От одного лишь вида довольной улыбки Арлин при упоминании какого-то непонятного мужика я еще больше хмурюсь, и явное недоумение в выражении моего лица, я уверен, без слов выдает мои мысли: "Кого-кого?" - Ты помнишь Йена Сомерхолдера, любимый? Он снимался в клипе со мной, тот, на песню California, помнишь? 
Фамилия, слова про съемку клипа, название песни и, как итог, перед глазами возникает ухмыляющееся лицо той самой звезды с неизменным "я-красавчик-каких-не-сыскать" прищуром.
- Я понял о ком ты, - продолжаю напрягаться. - Но не понял, при чем тут он.
- Любимый, - вкрадчивый голос девушки и ласковые поглаживания сдерживают поднимающуюся из глубины души ревность, хоть напряжение никуда и не уходит, - я совершенно не планировала, но, кажется, на альтруистических началах снялась в рекламе чая вместе с ним. - И добавляет, слегка приподнимая подбородок: - Просто говорю, чтобы ты не думал, когда увидишь меня, попивающую чай вместе с ним, что я скрыла это.
Усмехаюсь на ее последнее заявление, но никак не комментирую, продолжая внимательно смотреть в небесную синеву ее глаз. Для меня главное, что она сама рассказала мне об этом чаепитии. Неведение с последующим неожиданным получением информации от посторонних лиц - прекрасное удобрение для взращивания домыслов.
- А ещё, - Арлин растягивает губы в улыбку, слегка прикрывая глаза густыми ресницами, но продолжает стрелять глазами из-под них, - я сделала себе татуировку на одном месте своего тела.
Много мыслей проносится в этот момент у меня в голове, и самые смелые предположения, что татуировка может быть едва прикрыта нижним бельем, вынуждают мое сердце биться чаще. И я не знаю от чего больше: от предвкушения увидеть своими глазами или же жадности, что эту самую часть тела уже видел мастер. Девушка толкает меня в грудь, настаивая на том, чтобы я отстранился немного, а после приподнимает ногу, показывая на изящной щиколотке тонкую вязь татуировки в виде полумесяца со звездой.
- Тебе нравится? - испытывающий взгляд сквозь ресницы и мой довольный кивок в ответ.
- Очень нравится, родная, - тянусь рукой, чтоб провести пальцами по шелковистой коже и убедиться в том, что рисунок слился с ней, но вдруг слышу:
- Твоё счастье, Адам, что мой телефон остался дома, иначе бы тебе не поздоровилось, потому что, несмотря на все мои приключения, я ждала тебя целый час.
- Я знаю, сладкая, - так и не коснувшись татуировки, на несколько мгновений сжимаю руку в кулак, а после снова опускаю ее на талию девушки, притягивая, тем самым, в свои объятия сильнее. - Мне очень жаль, - смотрю в слегка суженные от обиды глаза, пытаясь взглядом показать то, что не озвучено вслух, медленно наклоняюсь к пухлым губам и мягко обхватываю их, протяжно целуя. Правильные слова не моя сильная сторона.
- Адам, я видела на площади перед собором кафе, пойдем посидим, потому что перспектива шагать через всю старую Гавану без возможности вызвать такси мне не улыбается, а ноги адски болят.
Предложение любимой посетить летнее кафе на Болотной площади мне очень нравится. К тому же, мелодичные переборы на гитаре слышатся где-то впереди, создавая иллюзию того, что неизвестный уличный музыкант играет только для нас двоих. Но, возможно, так и есть, ведь самая главная достопримечательность города сейчас лишена наплыва туристов.
- Тогда чего мы ждем? - пропускаю девушку вперед, но тут же опутываю ее талию рукой. Бросаю беглый взгляд на разбросанные мной фрукты и понимаю, что не могу уйти так. Нужно убрать последствия своей спешки с главной улицы города. - Сейчас, Арли, - выпускаю девушку из объятий, - не могу оставить этот погром так, как есть, - и, стараясь не выпачкать руки, складываю побитые плоды в тот же бумажный пакет, а затем выбрасываю его в ближайшую урну.
Разворачиваюсь и вижу, как Арлин, наклонившись, рассматривает разбитое на несколько частей печенье в виде сердца.
- Печенье? Откуда, Адам?
Я подхожу ближе и приобнимаю девушку со спины, опуская ладони на ее живот, чтоб прижать к себе крепче.
- Это компенсация за моральный ущерб от продавщицы кондитерской, кражу пирожков с малиновым вареньем из которой расследуют с особым пристрастием, - качаю головой вспоминая недавние события, но тут замечаю, как к печенью подлетает белоснежный голубь. Он вначале кружит, словно примеряясь к цели, а после складывает крылья и опускается у наших ног, начиная активно клевать печенье. - Прожорливый какой, - улыбаюсь, прижимая губы к щеке любимой, и внимательно слежу за птицей.
Спустя пару мгновений я, словно подверженный какому-то импульсивному порыву, отстраняюсь и начинаю подзывать птицу к себе:
- Иди-ка ты сюда, обжора. Ну же... - Я уверен, что выгляжу со стороны смешно, но желание подарить, а точнее добыть что-то для любимой девушки, сильнее. Раз уж фрукты и печенье донести не смог.
- Адам, что ты делаешь? - слышу тихий голос Арли, пронизанный любопытством, но я не могу ответить, боясь спугнуть "подарок".
Медленные движения к суетящейся птице, все мышцы моего тела напряжены, и я уже готов сделать последний рывок, но жду. Голубь насторожено смотрит на меня, но голод сильнее страха. Птичка поворачивает голову, чтоб схватить последнюю крошку печенья, но не успевает сделать этого, как оказывается в моих руках.
Нежнейшие перышки щекочат ладони, но я довольный собой, как никогда, подношу голубя к недоумевающей девушке со словами:
- Это тебе, сладкая, - вкладываю трепещущего от страха и желания получить утерянную свободу белоснежного голубя в руки девушки, а после накрываю ее пальцы своими. - Хочешь мы отпустим его в небо вместе?

...

Арлин Фостер:

На моё предложение Адам отзывается моментально:
- Тогда чего мы ждем? - Он пропускает меня вперед, тут же обнимая за талию и притягивая к себе. Мне хорошо в его руках, мне хорошо рядом с ним, а все былые обиды я оставляю позади. Впереди – лишь светлая дорога, по которой мы идем вместе. Но недолго. Внезапно Адам останавливается и поворачивается ко мне со словами:
– Не могу уйти так. Нужно убрать последствия своей спешки с главной улицы города. Сейчас, Арли, не могу оставить этот погром так, как есть.
А потом и вовсе отпускает меня, лишая своего тепла. Фостер внезапно заботится о чистоте улиц, а мне же в этот момент, как маленькой, хочется растоптать все эти клятые фрукты, которые отняли у меня мужчину. Но, слава богу, он не вручает их мне, а благополучно выкидывает в урну.
И в этот момент я вижу раскрошенное печенье в виде сердечка, которое Адам ещё не успел убрать. Я точно знаю, что он не купит подобную сладость никогда, считая это девчачьим баловством, в противном случае это ему могли только подарить. И опять же не мужчины.
Любопытно.
- Печенье? - поднимаю на него взгляд, стараясь говорить ровно. - Откуда, Адам?
Настроение вновь катится вниз, сопровождаемое нелестными выводами. И он ещё так беспечно объясняет:
- Это компенсация за моральный ущерб от продавщицы кондитерской, кражу пирожков с малиновым вареньем из которой расследуют с особым пристрастием, - я совершенно теряюсь в объяснениях.
Какая кондитерская? Какие, мать их так, пирожки? И какое отношение малиновое варенье имеет к печенью в виде сердца?
Но, видимо, не только для людей 14 февраля особый праздник, мелким пернатым тоже хочется любви. Наблюдаю, как белоснежный одинокий голубь кружит над печеньем, всё сужая радиус, пока не опускается у самых наших ног. Покосившись одним глазом, начинает клевать печенье, и я решаю, что он просто голоден, а не романтичен.
- Прожорливый какой, - я чувствую улыбающиеся губы на своей щеке, и мне нравится, что мысли мои созвучны с Адамом. Хоть и выглядит его объяснение нелепо, но мне не хочется думать о другом. Мне вообще сегодня не хочется думать. Гавана живет сердцем - и я хочу жить так же.
Внезапно Фостер снова отпускает меня, сосредоточив всё своё внимание на птице.
- Иди-ка ты сюда, обжора. Ну же... - Я не понимаю, что происходит, но когда смотрю на Адама, который крадется к голубю, мне становится смешно.
- Адам, что ты делаешь? - я стараюсь не шуметь, дабы не спугнуть его добычу, едва слышно шепчу, изо всех сил сдерживая смех. - Зачем тебе голубь?
Но никакого ответа на свои вопросы я не получаю, пока мужчина, точно тигр, не бросается на свою добычу. Поймав голубя руками, он выпрямляется и поворачивается ко мне. Я непонимающе смотрю на любимого, а он берет и вкладывает птицу в мои руки.
- Это тебе, сладкая, - я чувствую, как бешено бьется маленькое сердечко голубя, наверняка он уже решил, что его вместе с перьями съедят. Я большими пальцами глажу его спину, пытаясь успокоить живое существо. Поднимаю глаза на Адама, и его вопрос выбивает почву из-под ног.
- Хочешь, мы отпустим его в небо вместе?
Я не знаю, что сказать на это, просто смотрю и чувствую, как слеза катится по щеке. Любимый поднимает руку и стирает каплю.
- Не хочешь отпускать? - он пытается шутить. - С него не так много мяса можно получить.
Я улыбаюсь и не свожу с него глаз, слегка качнув головой из стороны в сторону.
- Ты знаешь, когда отпускают голубей в небо, Адам? – он сдвигает брови в раздумье. – Голуби – символ верности и мира, и их отпускают на свадьбах, - я тут же вспоминаю, что совсем недалеко от нас находится собор, и протягиваю руки с птицей к любимому. - На счет «три». Раз, - раскачиваем вдвоем несчастного пернатого, - два, - я продолжаю смотреть на Адама, ожидая того, о чем он до сих пор не сказал, - три!
Маленькая птица, вырвавшись на свободу, обдает нас воздухом, замахав крыльями из всех своих голубиных сил.
Я же подхожу ближе к Фостеру, обнимаю его за плечи и заглядываю в глаза.
- Одна из традиций соблюдена, Адам. - Я не решусь сама сказать ему о том, чего хочу, и, как оказывается, уже давно хочу. Я не феминистка, и вполне
могу уступить роль лидера мужчине. И Адам - мужчина, такой мужчина, что мне до сих пор не верится в везение.

...

Адам Фостер:

Я с воодушевлением смотрю в глаза Арли, ожидая ее ответа. Уголки моих губ слегка приподняты, и мне хочется увидеть, как счастливая улыбка, сродни лучам яркого солнца, появляется на губах девушки. Но она, словно замирает в нерешительности и не говорит ни слова, а спустя пару мгновений по бархатистой коже ее щеки скатывается слеза. Я не понимаю причины слез Арлин, но заглушаю тревогу в душе, уговаривая себя, что это не слезы горя или страданий, а умиления и, может, неожиданности.
Осторожно, едва касаясь кончиками пальцев, вытираю соленую каплю и пытаюсь развеселить девушку:
- Не хочешь отпускать? С него не так много мяса можно получить, - и делаю вид, что осматриваю голубя на предмет наличия того самого мяса. То под крыло загляну, то сквозь мягкие перья прощупать пытаюсь место наиболее аппетитное. А затем поднимаю взгляд на Арли, и ее улыбка радует меня, как никогда.
Любимая покачивает головой из стороны в сторону, а затем произносит, смотря на меня испытывающе:
- Ты знаешь, когда отпускают голубей в небо, Адам? – я свожу брови к переносице, быстро пытаясь сообразить, к чему Арлин ведет. Но она недолго держит меня в неведении, объясняя: – Голуби – символ верности и мира, и их отпускают на свадьбах.
Каскад ощущений накрывает меня. Сначала озадаченность от того, что слово "свадьба" прозвучало именно сейчас. Недоумение от попыток предположить, о чем думала любимая, когда говорила это. Затем недоверие от мысли, что она, пусть и только мысленно, но связала нас в нечто большее, чем мы есть сейчас, под называнием "семья". И осознание, что я хочу этого, хочу назвать девушку своей официально. Но не успеваю я сформулировать фразу, как Арли протягивает руки мне, осторожно удерживая жаждущую свободы птицу:
- На счет "три", - я обхватываю женские пальцы ладонями, словно в колыбель заключая, и смотрю прямо в искрящиеся предвкушением голубые глаза. - Раз, - голос девушки тихий, с легкой хрипотцой, и улыбка загадочная не сходит с лица, - два, - мы раскачиваем все сильнее нервничающего голубя, предотвращая малейшие попытки вырваться заранее из наших рук, - три!
Громкий возглас любимой, и тут же раздаются частые хлопки крыльев над нашими головами, когда голубь взмывает ввысь, осыпая нас парочкой белоснежных перьев. В душе становится тепло, и ощущение правильности происходящего затапливает сознание.
"Вместе. Мы вместе."
Арлин подходит ближе ко мне, и я притягиваю ее за талию к себе. Девушка смотрит на меня из-под ресниц, словно не решаясь сказать то, что очень-очень хочется, а после произносит:
- Одна из традиций соблюдена, Адам.
Широкую улыбку я не могу сдержать, в каждой ее фразе различая намек.
"Отпускают на свадьбах... соблюдена одна из традиций, - прокручиваю мысленно произнесенные девушкой слова. - Ты неимоверна, любимая."
- Одна из? - смотрю заинтересованно. - Родная моя, думаю нам стоит перейти к главному действу. И прямо сейчас.
Я понимаю, что мои глаза сейчас напоминают взгляд безумца, но решительности моей это не умаляет. Наклоняюсь к губам девушки и срываю жадный поцелуй с губ, пользуясь тем, что любимая делает судорожный вдох, впуская, тем самым, мой язык в сладость своего рта. Серия частых ударов сердца, и я подхватываю девушку под колени и, несмотря на ее напускное возмущение, несу в сторону Собора.
- Что ты делаешь, Адам? - сквозь смех спрашивает Арлин, обнимая меня за шею крепче. - Куда ты несешь меня?
Большими шагами двигаюсь к своей цели, не обращая внимание на возобновившуюся боль в колене. Переборы струн слышатся все отчетливей, и в задорную мелодию вплетается приятный баритон, который проникновенно рассказывает посредством песни историю страстной любви. 
- А ты как думаешь? - быстрый взгляд на девушку и снова под ноги. Ладно, если навернусь сам, но уронить сокровище свое никак нельзя.
Вскоре я вижу на ступенях Собора мужчину, который аккомпанирует себе гитарой и, отрешившись от всего, раскрывает душу, раз за разом повторяя "я люблю", вторя желанию моего сердца. При нашем с Арли приближении протяжные звуки завершающихся аккордов стихают, и в этой, ставшей почти осязаемой, тишине я произношу несколько важных слов, не отрывая ни на секунду взгляда от лица Арлин:
- Ты выйдешь за меня, сладкая? - говорю, стоя напротив входа в храм, но так и не выпустив их рук своих девушку.

...

Мэри Энн Бенкрофт:

Уэйкфилд-Парк, около 1800 года

Он отвечает мне, сбивая сердца ритм:

Глаза впиваются сильнее, слеза течёт и боль лишь нарастает, а в голове его:
Все роли в этих пьесах уж давно распределены!
Джульетты в них нет и как мне быть?!

Но мёдом на душу его слова ложатся. И пусть влюблённые прощаются, но это значит чувства есть:

И огонёк надежды не гасим!
Ромео мой почти уходит, но вот моя душа его не отпускает – он останавливается и возвратясь, в глаза глядит, целует жадно. И руки, губы словно не мои – сжимают крепче, неистово ему в ответ моё дыхание отдают.
И голос кормилицы слышу как через вату:
– Джульетта, Джульетта!!!
Но страха нет. Желанье брать и отдавать так сильно, что дышать уж нечем и голова кружится.

Слова Ромео вроде не по роли, но я не поручусь сейчас за это – сама я точно не в себе и мне бы поискать кому вменить в вину сей факт, но мой Ромео не даёт:


С хлопком двери чувство не проходит.
Но руки матери в себя приводят. Не руки, а слова её, конечно:
- О, Энн, малышка, как ты играла! Ты мой брильянт, такая партия! Маркиза зацепила! Не устоял! - голос матери визгливо-радостен. – Он нас до смерти содержать возьмётся, как только станет первым у тебя! Теперь я поняла, что ты умница не зря себя хранила, – слова гадливы сами по себе, а то что перед труппой всей она их говорит особенно противно. - Сама себе завидую! – победно глядя на Кембела (всегда считала что мать к нему неровно дышит), почти кричит.
- Не продолжай, - шепчу скорее зло. Под взгляд лицо мне Кейт случайно попадает и странное оно, как будто в рот лимон взяла и выплюнуть не может. Мысль, что все материнские слова перевернёт и донесёт Ромео моему и первая себя предложит режет, но словно наваждение спадает и про беременную маркизу вспоминаю и видимо от страха меня ознобом пробивает. Трясусь я так, что лечь желанье, тем более теперь другие в репетицию вступают, но всё-таки к импресарио подойдя, прошусь хоть фрейлиной Марии взять, но он не умолим.
Два дня рыдаю и ничего не ем, брожу по лабиринту, чтобы заблудившись, долго выбираться, а всё лишь для того, чтобы себя и душу сохранить. В день премьеры на призрак больше я похожа.
Из-за кулис слежу я за маркизом, его жена в кресле рядом их руки не соединены. А я смотрю на мужскую руку, взгляд не отрывая, мысленно ласкаю тонких пальцев кожу.
Кейт уверяет, что я сошла с ума. Не верю ей, но в ночи крадусь под окно маркиза поговорить и задаю себе вопрос:
- А вдруг она права?
Но вслух зову его:
- Ромео!?

...

Арлин Фостер:

Я хочу зажмуриться, только бы не видеть его хитрой улыбки. Неужели он сейчас скажет, что это всё глупости?
“Пожалуйста, Адам, пожалуйста, скажи, что ты не будешь шутить” - мысленно прошу я, и тут он говорит, и его слова заставляют моё сердце биться так же часто, как и маленького белого голубя. Мужчина испытывающе смотрит на меня.
- Одна из? - я стараюсь сделать глубокий вдох, готовясь к самым неожиданным поворотам и уже смирившись с тем, что он не желает. Но я забываю выдохнуть, когда Адам продолжает: - Родная моя, думаю нам стоит перейти к главному действу. И прямо сейчас.
Я ошарашено смотрю на любимого, не веря своим ушам, но он не дает даже слова произнести, накрывая мои губы своими, так что выдыхаю я ему в губы. Когда Адам прижимается ко мне, мои руки обхватывают его шею крепче, притягивая к себе и дрожа от его смелых ласк. Но поцелуй обрывается, и внезапно я оказываюсь в воздухе. Адам подхватывает меня на руки и несет в обратную сторону, туда, откуда я пришла.
- Что ты делаешь, Адам? - но я уже знаю зачем, и от этого осознания меня просто переполняет счастье, так что сдержать себя и не смеяться невозможно.Обхватываю его шею крепче, прижимаясь к мускулистой груди. - Куда ты несешь меня? - мне до одури нравится касаться его, обводить каждую узловатую мышцу, что бугрится под теплой кожей, и я не отказываю себе в этом даже сейчас. Кладу руку ему на грудь, чувствуя ладонью, как бьется его сердце.
- А ты как думаешь? - пока я пребываю в эйфории от новостей, мы оказываемся уже на площади перед храмом. К моменту возвращения площадь постепенно начинает оживать. Вот уже и музыкант на ступенях храма.
“Черт! Он действительно это сделает сейчас?”
- Ты выйдешь за меня, сладкая? - Адам заглядывает мне в глаза, а у меня в этот момент происходит ступор.
“Ну надо же, мисс Меррик известная тем, что за словом в карман не лезет, не знает, что сказать. Или, может, не знает, как сказать?”
Вижу, как любимый начинает хмурится, видимо, принимая моё молчание за отрицательный ответ. С ним было так всегда. В любой ситуации он готовится к худшему и предполагает самое плохое. Как и сейчас. Я начинаю извиваться в его руках, пытаясь встать на ноги. Не хочу быть подвешенной в воздухе в такой важный момент. Мужчина хмурится ещё больше, но мне теперь уже и хочется немного помучить его за то, что я сама почти сделала ему предложение.
Наконец, мои ноги чувствуют твердую землю, и я поднимаю взгляд на Адама, надеясь что он не возьмет своё предложение обратно, и произношу всего два слова:
- Да, любимый, - привстаю на цыпочки и жмусь своими губами к его рту, обнимая за шею его. - Да, я выйду за тебя, - и снова поцелуй.
И в этот момент окружающую тишину взрывают аплодисменты немногочисленных посетителей летнего кафе. Я чувствую, как мои щеки покрываются румянцем, а мужчина, что играл чуть раньше грустную песню, заводит совсем другой ритм. И его тут же подхватывают музыканты из кафе. Мягкий голос разносится по площади, а я просто стою и смотрю на любимого, улыбаясь на все свои тридцать два.

"Si tengo que contar de amor
pensarán que exagero
yo amo a una loca incurable
que usa mi ropa, no me ve defectos..."

Никогда ещё я не танцевала на улице, тем более на улице Кубы, тем более танго в Гаване, но устоять невозможно. Музыканты окружают нас, подталкивая в центр. Мне представляется больше Буэнос-Айрес или, на крайний случай, Монтевидео, но, с другой стороны, все латинские страны одна на другую похожа. И мы танцуем, не сводя глаз с друг друга. Танго это танец страсти, любви, и всё это сейчас не просто замысловатые па. Сейчас ощущение, словно тела живут своей собственной жизнью, отдаваясь на каждый удар сердца новым ритмом музыки. Но когда стихают последние аккорды, я оказываюсь в кружке местных дам, которые рассматривают меня, как диковинную зверюшку в зоопарке. А потом одна из них, дородная мулатка, выкрикивает что-то в глубь ресторана, из которого спустя пару минут появляется миловидная девушка и несет перед собой белый сверток.
- Что это? - спрашиваю, когда она сует его мне в руки.
- Tú eres la novia? - она продолжает держать перед собой сверток, вопросительно глядя на меня, а я же оглядываюсь на Адама, в надежде, что хоть он мне что-то объяснит. Но мой мужчина лишь пожимает плечами.
- Спасибо, но я не могу…
- Novia, - снова повторяет девушка и на ломаном английском, почти на пальцах объясняет. - Свадьба, ты, наряд, - и опять тычет мне сверток.
Это умозаключение выбивает почву у меня из-под ног. Я не собиралась выходить замуж прямо сейчас, да и родственники нам этого не простят.
- Невеста, - тихо шепчу я, вновь ища глазами Адама.
- Одевать, - и мулатка, всплеснув руками, разворачивает белую ткань, которая на проверку оказывается кружевным платком из тонкой овечьей шерсти. Протягиваю руку и провожу ладонью по мягкой вязи.
- Красиво, - дородная мулатка кивает и, замахав на музыкантов и Адама, тащит меня за руку в ресторан, что-то бормоча себе под нос.
Спустя время я уже по новому причесана, и к моим волосам прицеплен этот платок, что укрывает и плечи, а не только голову.
Мои колени дрожат и подгибаются, но даже бледное лицо не производит впечатление на кубинок. Пока меня наряжали, я выяснила, что взрослую зовут Мануэлла, а молоденькую - Принни, и это тетка и племянница, которые самостоятельно держат этот ресторанчик.
- Мохито? - Принни протягивает мне стакан, наполненный льдом и соком лайма. Надо признать, что я ожидаю почувствовать вкус рома, но его нет, и когда я спрашиваю почему, эти две бестии переглядываются и хихикают.
- Ночь, - опять ломаный английский от Принни. - Ром - нет. Amor - Si, - и снова хихикают. Я же чувствую, как краснеют мои щеки.
Но вот наряд завершен, и Мануэлла хлопает в ладоши, явно довольная результатом.
- Смотреть, - она подводит меня к зеркалу в старом трюмо и становится сзади. Я же не отрываясь смотрю и пытаюсь узнать себя в отражении. Те же босоножки, то же платье, но это словно не я.
Спустя десять минут меня выводят на улицу. Адама нет, и я начинаю снова нервничать.
“Неужели передумал? Неужели уехал, так и не дождавшись меня?”
Но Мануэлла тянет меня к собору, при этом роясь в своих необъятных юбках, и кажется, пару раз выругалась.
- Мануэлла, qué pasó?
- Money, - отзывается она, и я улыбаюсь, достаю свой кошелек и отдаю ей деньги.
- Gracias, Мануэлла, за всё, - мулатка смотрит на доллары, как на восьмое чудо света, и мне становится жаль её.
- О, Арлиана, - сколько я не пытаюсь, мне не удается переубедить её так меня называть.
Мы останавливаемся возле собора, и женщина накидывает платок мне на лицо, наподобие фаты.
- Vamos! - командует она, и мы входим в прохладное помещение. С первых же шагов к сводчатому потолку взмывают громкие звуки органа. Наверное, это единственный на Кубе собор, в котором ещё есть орган. Длинный проход, и, кажется, это сущее мучение идти по нему, но там, в конце, меня ждет моя судьба. Я делаю шаг, за ним второй, стараясь контролировать себя и не перейти на бег. Кажется, проходит вечность прежде, чем я чувствую на своих руках крепкое и уверенное пожатие.
- Готова? - он испытывающе смотрит на меня, а я не знаю, как устоять на ватных ногах.
“Но разве не этого ты хотела? Свадьба это только для двоих. Таинство, что соединяет два любящих сердца. Так чего трястись теперь, как осиновый лист?”
- Нет, но я хочу, - поравнявшись с Адамом, я поворачиваюсь к святому отцу.
- Дети мои, - его английский заставляет меня распахнуть глаза. Я-то наивно думала, что падре не бум-бум по-английскому, а оказалось вон как…
Дальнейшие его слова я не слушаю до тех пор, пока не приходит моя очередь произносить клятву.
- Адам Фостер, - сглатываю ком, появившийся в горле, - я беру тебя в мужья, обещаю любить тебя всю жизнь, в болезни и здоровье, в горе и в радости, быть рядом и поддерживать всегда, пока смерть не разлучит нас.
Адам произносит свою клятву, и я чувствую, как мои глаза щиплет от слез.
- Объявляю вас мужем и женой, - святой отец крестит нас, - что соединил Бог, да не разъединят люди. Можете поцеловать свою жену, - он ухмыляется, совсем не как святой отец, и я понимаю, что даже падре в Гаване знает, кто я такая.
Но все мои размышления вылетают из головы, когда я оказываюсь в объятиях мужа.
“Мой муж. Навеки вечные.”

...

Адам Фостер:

Не отвожу взгляд от ее лица, чтоб не пропустить ни единой эмоции. Я ожидаю увидеть счастливую улыбку девушки и радостное "да!", но ничего этого нет, Арлин молчит. Ее зрачки расширены от удивления, и, кажется, она не знает, что сказать в ответ, просто боясь обидеть, ведь ответить согласием не может. Проходят секунды, и я перестаю слышать окружающие звуки, ощущая лишь увеличивающуюся пульсацию в висках. К тому же, девушка начинает вырываться из моих объятий, и весь позитивный настрой сходит на нет, вынуждая все мышцы моего тела деревенеть. Но я не удерживаю Арлин силой, а ставлю на ноги, продолжая внимательно следить за ее действиями и думая о том, что не хочу слышать "нет". Лучше пусть и дальше молчит. Тишина красноречивее слов.
Секундная заминка, и девушка поднимает на меня взгляд:
- Да, любимый, - выдыхает она у моих губ и, поднявшись на цыпочки, целует. Я не понимаю ее действий, а потому не реагирую на прикосновения.
"Если она не хочет связать свою жизнь с моей, то к чему все это?"
Но в какой-то момент до меня доходит, что произнесенные слова не являются отказом. И Арли повторяет их снова, откидывая любые мои сомнения:
- Да, я выйду за тебя.
Чувствую ли я счастье в этот момент? Не знаю. Несколько ударов сердца я, кажется, ничего не чувствую, отрешенно смотря, как широкая улыбка растекается на губах любимой. Но мало-помалу напряжение покидает каждую клетку моего тела. Я сильнее обхватываю руками женскую талию, прижимая девушку к себе, а затем жадно целую, вымещая таким образом все чувства: от радостного облегчения до глухой обиды за ее долгие раздумья.
На заднем фоне слышатся аплодисменты и первые аккорды знакомой мелодии. Какое-то время я не обращаю на нее внимание, просто наслаждаясь вкусом губ любимой и нежностью льнущего ко мне женского тела, но набирающая обороты музыка обладает сильной энергетикой, вдохновляя и заставляя мимо воли покачиваться в такт протяжным латино-американским ритмам. Подверженный внутреннему порыву, делаю несколько шагов вперед, исполняя с хитрой улыбкой танцевальные па, и любимая отвечает мне тем же, показывая в ответных движениях тела свои чувства. Резко притянув в свои объятия, кружу девушку в чувственном ритме музыки. То замирая, то вынуждая любимую поспевать за моими быстрыми шагами, но неизменно соблазняя все более откровенными прикосновениями. То, что не произносится вслух, раскрывается посредством страстных ритмов танго.
Еще пара синхронных движений, не отрывая взгляда от искрящихся счастьем глаз любимой, резкий поворот, и я отклоняю Арли назад, изгибая над своей рукой и наслаждаясь податливостью девушки. Под стихающие стоны скрипки, я неспешно касаюсь ладонью девичьей груди. Это не просто провокационная ласка на грани приличий, а прелюдия к тому, что неизменно последует, стоит нам остаться наедине.
Но сейчас нас плотным кольцом окружают люди. На загорелых лицах кубинцев я вижу улыбки. Кто-то хлопает в ладоши и громко смеется, кто-то выкрикивает что-то на испанском, словно подначивая продолжить танец, а кто-то уже и сам пускается в зажигательный пляс. Так или иначе, меня не напрягают взгляды десятков глаз. Эти незнакомые люди стали свидетелями нашего счастья и - каким бы странным это не казалось, - духовно ближе.
Вдруг из толпы выбегает темноволосая девчушка и пытается, с настойчивостью торговки на базаре, вручить Арлин сверток с какой-то тканью внутри. Любимая теряется, оглядываясь на меня и без слов спрашивая, что они от нее хотят, а я пожимаю плечами, больше не бросая и взгляда в сторону свертка. Я смотрю не отрываясь на Арли, и от растерянности на ее лице мне хочется смеяться. Искренне смеяться от счастья, что это драгоценное сокровище принадлежит мне. Точнее - почти принадлежит, что необходимо как можно быстрее исправить.
И, оказывается, в этом деле у меня есть союзники.
Дородная мулатка начинает что-то кричать, размахивая руками и пытаясь вытянуть Арлин из моих объятий, и я рефлекторно прижимаю любимую к себе теснее, закрывая от разобщенной толпы. Молча, но весьма категорично. Мне хватило приключений на этот день, чтобы я снова выпускал свою девушку из виду.
Но тут слышу сбоку тихий мужской голос:
- Отпусти. Ничего с твоей красавицей не сделают.
Я хмурюсь, но хватку расслабляю. Под улюлюканье присутствующих женщин Арли уводят в крытое помещение в пяти метрах от меня, а я не отвожу напряженного взгляда от входа, понимая, что как только мое терпение иссякнет, растолкаю всех, да даже выбью к чертям двери, но заберу свое.
Тем временем мужчина продолжает:
- Видел белый шерстяной платок в руках Мануэллы? Ну той, которая и стукнуть может?
Поднимаю брови, пытаясь сопоставить услышанное с недавно увиденным.
"Наверное, он имеет в виду ту орущую громче всех женщину," - сам себе киваю, продолжая слушать, но и смотреть не забываю на дверь, за которой сейчас слышится громкий смех.
- Она сама в нем замуж выходила, когда еще молодкой была, - рассказывает мужчина, поглаживая изящные изгибы гитары, и я понимаю, что это тот самый музыкант, который играл на ступенях храма. - Да только убили ее мужа годков так пять назад. Теперь она другим помогает любовь свою сберечь.
Музыкант опускает голову, усмехается и, обхватив пальцами гриф, ударяет по струнам. Легкий мотив сразу подхватывают скрипки, а после и аккордеонист растягивает мехи, извлекая посредством нажатий на клавиши задорные звуки. Веселая мелодия смягчает грусть рассказа и напоминает о том, что человек не волен предугадать, что ждет впереди, а потому стоит ценить каждое мгновение, проведенное с родными, близкими и любимыми.
- Не сделают ничего твоей невесте, жених. Не сделают, - с широкой улыбкой убеждает гитарист. - Лишь нарядят как должно для события грядущего и приведут в храм. Пошли, счастливчик, встречать невесту положено у алтаря.
Сопровождаемый музыкантами вхожу в храм. За мной в дверь протискивается тот самый гитарист, а после и с десяток любопытствующих туристов усаживается на резные скамьи недалеко от входа. Усмехаюсь и широкими шагами иду по проходу, собираясь выискивать в недрах собора святого отца. Но, к моему счастью, он выходит навстречу со словами:
- Что привело тебя сюда, сын мой? - немолодой мужчина в положенных его сану длинных одеждах пристально смотрит на меня, совершенно не обращая внимание на громкий подбадривающий шепот и сдавленный смех за моей спиной.
- Жениться хочу, - уверенность звучит в моем голосе. Без капли сомнения.
- А кольца обручальные есть у тебя? - Моя улыбка меркнет, и я уже не слушаю следующего вопроса. - И невеста твоя где?
- Та-а-ак, - разворачиваюсь, даже не представляя, где я в Гаване найду кольца, но решительности моей этот факт не сбавляет.
Быстро прикидывая в уме, что до рынка можно добежать и там наверняка будут лотки с золотыми украшениями, как передо мной стеной возникает музыкант.
- Далеко собрался? - хитрая улыбка на все тридцать два сияет на его лице, но, видимо, осознав, что мне сейчас не до шуток, быстро меняет тон. - Считай это удачей судьбы, - гитарист достает из нагрудного кармана кожаный мешочек и протягивает мне.
Недоуменно хмурясь, развязываю завязки и вытряхиваю на ладонь два обручальных кольца. Они переливаются блеском в лучах солнца, что пробивается сквозь витражи, а я не могу поверить в то, что этот человек, даже не зная моего имени, отдает дорогие украшения. Украшения, что бережно хранились рядом с сердцем. Поднимаю удивленный взгляд на гитариста, его поступок просто не укладывается в моей голове, а потому слова подобрать мне сложно сейчас.
- Я упустил свое счастье. Ты не упусти.
- Спасибо, - произношу с заминкой. Мне хочется отплатить добром за добро, но в открытую помочь деньгами не предлагаю, опасаясь обидеть и очернить искренность поступка. А потому, не вытягивая бумажник из кармана, сворачиваю в трубочку почти все имеющиеся наличные и, крепко пожимая руку мужчины, заталкиваю в карман его куртки доллары.
- Ты знаешь, что карманником тебе не быть? - в открытую смеется гитарист, накрывая мою левую руку своей, но даже не пытается достать из кармана деньги. И меня это радует. - Фред, - вместо ненужного жеманства называет свое имя.
- Адам.
- Спасибо, Адам, хотя и не стоило, - усмехается Фред хитро. - Но возвращать не стану.
Качаю головой, улыбаясь в ответ, и разворачиваюсь к священнику, всем своим видом показывая, что желание связать себя узами брака неизменно.
- Невеста? - выгибает бровь святой отец, но прежде, чем я начинаю отвечать, двери храма открываются вновь.
Играет музыка или нет, я сказать не могу. Да мне это и неважно. Я смотрю лишь на нее одну, свою любимую с белоснежной ажурной накидкой в волосах. И пусть сейчас тонкий узор скрывает лицо Арлин, сердце не обманешь. Пару мгновений девушка встревоженно оглядывается по сторонам, но как только ее взгляд находит мой, уверенно идет ко мне. Мне хочется сократить расстояние между нами, но я заставляю себя стоять на месте, с предвкушением ожидая, когда смогу прижать Арли к своему телу, как можно крепче.
Шаг, второй, третий, и вот мои руки обвиваются вокруг ее талии кольцом.
- Готова? - смотрю в небесно синие глаза, ища и боясь найти хоть тень сомнения.
- Нет, но я хочу, - произносит любимая, поворачиваясь к святому отцу, и я выдыхаю с облегчением, не осознавая, что задерживал дыхание в ожидании ее ответа.
Заученные слова срываются с губ священнослужителя и, гулким эхом отражаясь от сводчатых стен, многократно усиливают свое звучание. В глубине души появляется неясная дрожь, когда я осознаю, что несколько минут спустя я смогу назвать Арлин не любимой девушкой - женой.
- Адам Фостер, - ее голос дрожит, но мне, как никогда важно услышать ее клятву. Я успокаивающе поглаживаю ее талию, невербально поддерживая, и Арли продолжает, - я беру тебя в мужья, обещаю любить тебя всю жизнь, в болезни и здоровье, в горе и в радости, быть рядом и поддерживать всегда, пока смерть не разлучит нас.
- Арлин Меррик, - пытаюсь даже голосом своим укутать любимую и, не отрывая взгляда от ее глаз, говорю то, что подсказывает мне сердце, - я беру тебя в жены и клянусь хранить верность и нежность к тебе, принимать твои недостатки с любовью, радоваться твоим победам и поддерживать тебя в моменты поражений. Вместе мы всё и всегда преодолеем, и я клянусь, что так и будет, пока я могу дышать и пока моё сердце бьётся. Я клянусь любить тебя, пока ты в этом нуждаешься. Но даже если ты перестанешь нуждаться, я не смогу тебя разлюбить.
"Никогда, сладкая."
- Объявляю вас мужем и женой, - слышу слова святого отца, и сердце ускоряет свой ритм. "Моя. Только моя," - зацикленные мысли, - что соединил Бог, да не разъединят люди. Можете поцеловать свою жену, - я прижимаю любимую к себе крепче, а после медленно поднимаю руки, чтобы откинуть преграду с лица любимой, но святой отец заканчивает фразу, - после того, как обменяетесь кольцами.
Вижу обеспокоенность в глазах любимой, но тут же достаю из кармана два обручальных кольца, в которых желтое и белое золото сплетаются в единое целое, как наши с Арлин жизни.
Жена - теперь я имею полное право говорить так, - сначала с изумлением рассматривает украшения, а после протягивает руку и берет одно из них двумя пальцами, как хрупкую драгоценность. Секундная заминка, восторженный взгляд голубых глаз на меня, и Арли медленно одевает на мой палец кольцо, тут же начиная довольно улыбаться. И я не пытаюсь сдержать ответную улыбку.
Видеть символ нашей любви на своей руке до безумия приятно, но и мне хочется отметить знаком принадлежности любимую. Не долго думая, беру второе кольцо, блестящее в лучах заходящего солнца, и, нежно поглаживая мягкую впадинку на ладони Арлин, одеваю его.
- Поймалась, - тихо шепчу и, наклонившись к ее руке, прижимаюсь губами к похолодевшим пальцам. - Теперь ты моя.
Неспешно окидываю ткань с ее лица, ощущая себя хищником, который поймал свою добычу, и припадаю к мягким губам, жадно раскрывая их и проскальзывая языком вглубь. Сердце колотится в груди, и мне хочется перенестись в какое-нибудь безлюдное место прямо сейчас. Как по волшебству. И прижаться кожа к коже, сердце к сердцу, в извечном танце любви. Но приходится сдерживать страстный порыв, ограничиваясь крепким поцелуем.
Судорожный выдох, когда в легких заканчивается кислород, и избитые, но искренние слова:
- Я люблю тебя, - смотрю в блестящие от непролитых слез глаза любимой и снова целую. Не оторваться. Ощущение, что никогда ее губы не были такими сладкими, как сейчас.
"Моя жена. Черт, моя."
Наклоняюсь и, крепче прижав к себе, подхватываю любимую на руки, чтоб забрать и спрятать ото всех. Но только лишь мы выходим из храма, нас окружают люди, осыпая лепестками роз и выкрикивая поздравления. Ни одного знакомого лица вокруг, но в искренность их пожеланий счастья безусловно веришь.
Нам не сразу удается покинуть шумную толпу. Мы танцуем первый танец в новом качестве супругов, пьем первый раз из одного бокала, первый раз кушаем из одной тарелки - все впервые. Как муж и жена. Но, наконец, под улюлюканье местных дам и подбадривающий свист кавалеров нас усаживают в такси с привязанной в бамперу россыпью жестяных банок и надписью "молодожены".
- Я хочу тебя, - шепот в уже припухшие от жадных поцелуев губы, и скольжу ладонью под подол короткого платья любимой, поглаживая бедра и настойчиво раскрывая их. Понимаю, что в этом такси нет никакой разделительной перегородки между пассажирами и водителем, но мне почти наплевать на это - желание затмевает сознание. Я зарываюсь пальцами в шелковистую копну волос любимой и оттягиваю пряди назад, чтоб скользнуть языком по шелковистой коже над пульсирующей венкой, а после обхватить мочку уха губами, посасывая. - Хочу.

...

Каролина Таунсенд:

Слегка отвожу в сторону белоснежную занавесь и из окна своей комнаты на втором этаже наблюдаю, как рабочие убирают свою аппаратуру. Это так странно, что на протяжении стольких лет нашему закоулку удостоили такое внимание. Сколько себя помню, эта дорога, покрытая многолетними внушительными ямами, наверняка не обновлялась ни разу с того мгновения, как впервые была проложена. Попутно изучаю дома рядом, попадающиеся в поле моего зрения, на которых могли бы быть камеры наблюдения. Хотя становится смешно от одной такой мысли. Откуда, да и кому они понадобятся в этом забытом богом месте? Отпустив шторку, поворачиваюсь и прислушиваюсь к неестественной тишине дома. Становится не по себе, но у меня на этот вечер свои цели, нежели зацикливание на собственных бедах.
Первоначальной задача найти любые сведения о Конноре, которые помогут мне в поисках этой сволочи. Поэтому первым делом направляюсь в спальню к маме. Нет, не к «ним», а к маме. Для меня Коннер не был, да и никогда не станет частью семьи. Небольшая, но очень чистая комната вмещает в себя чрезмерно много вещей, и от этого кажется совсем крошечной. Никогда не любила рыться в вещах мамы, но сейчас понимаю, что это будет издержкой профессии. Подойдя к комоду, нерешительно берусь за ручки и замираю, заметив на ней пачку сигарет. Нет сомнений, что они принадлежат отчиму. Дыхание перехватывает, становится тревожно, и резко оглядываюсь. Но я более чем уверена, что в доме нахожусь одна.
Поиски не дают ничего, но и безуспешными не могу их назвать. Всё это время делаю нужные заметки в блокноте, подаренным Кейти, а при надобности вношу нужные изменения. Отмечаю, что вещи отчима шкафах так и остались не тронутыми. Видимо он настолько торопился, что не удосужился прихватить с собой что-либо. Даже, вновь оборачиваюсь к комоду, сигареты. Для человека, который никуда не собирался уезжать, он слишком долго отсутствует. Можно предположить, что он не имеет ни к чему никакой причастности. Тогда где его черти носят?! И всё больше крепнет уверенность в том, что к вчерашнему трагичному событию отчим имеет непосредственное отношение. По окончанию поисков анализирую и понимаю, что проделанная работу была не впустую: были раздобыты несколько адресов, по которым, возможно, скрывается Коннор.
Старые доски на лестницах, как всегда, скрипят от моих шагов, когда я спускаюсь вниз, что б направиться к Марте. Возможно, она одолжит нам с Кейти свой старенький «жук». Весь вечер был потрачен на поиски улик и решений, да и день был не лёгким, теперь настала пора отдохнуть. Конечно, можно было принять приглашение Кейти, и сегодня тоже провести вечер с ней. Но я понимала, что будет тяжело играть роль непринуждённости и натянуто улыбаться, когда собственные переживания рвут тебяя изнутри.
Не смотря ни на что, родные стены дома всегда внушают относительное спокойствие.

Сегодняшнее утро началось раньше обычного. Я и не прочь. Всё равно от беспокойных мыслей сон прошёл словно в бреду.
Поездка к маме ободряет и внушает оптимизм. Врачи дают хорошие прогнозы, что если не сегодня, то завтра она уже придёт в сознание. От услышанной новости на радостях даже дыхание перехватывает, ведь так важно подпитывать крупицы надежды, поскольку это внушает веру в лучший исход. И я верю… Вынужденно подавляю чувство волнения и нетерпения, поскольку меня, помимо моей воли, ждут и не менее важные дела.
В пол день назначена встреча с соцзащитником, а до этого необходимо немного разгрести тот завал, который образовался за эти дни в Скотланд Ярде.

Мне несказанно повезло иметь такого надёжного напарника, как Кейти. Поэтому я не волнуюсь, когда появляюсь на работе позже назначенного часа. Мне не терпится сообщить ей, что вопрос с машиной практически решён.
Погружённость в собственные думы и проблемы не позволяет заметить, что шум и гам в офисах громче обычного. Намного. Тот переполох, что царит вокруг, должен уже внушить беспокойство. Но мои мысли далеки отсюда и не позволяют заметить суматоху до тех пор, пока в кабинете под номером 815 не встречаюсь с миссис Одли. Смущённо улыбаюсь, надеясь, что её визит не следствие моего опоздания. По мрачному виду женщины трудно определить истинные мотивы её присутствия. Мне уже грозит выговор?
– Здравствуйте, – смущённо оглядываюсь и пытаюсь выдавить улыбку. – А где детектив Холмс?
Женщина смотрит на меня. В её глазах читается грусть.
– Лина, здравствуй, детка, – голос у женщины поникший.
– Что-то стряслось? – По её виду могу судить, что ничего хорошего не услышу.
Она качает головой, а за спиной слышатся шорохи. Оглядываюсь и вижу, как в комнату вносят ещё один стол и ставят рядом с моим.
– Теперь вы с Саймоном будете работать под началом детектива Холмса.
– Что?! – Не могу скрыть ужас в голосе.
– Ты наверно не слышала последние новости? – Женщина хмурит лоб, а уголки губ начинают дрожать.
– Н-нет, – становится тревожно. – Скажите, что стряслось!
– Сегодня утром нашли труп детектива Палмера. – И на мой удивлённый взгляд добавляет. – Его убили.
Я стою и продолжаю смотреть на миссис Одли. Кажется, череда неприятных сюрпризов не имеет ни конца, ни края. И сейчас не знаю даже, от чего я больше в шоке: от того, что убили детектива, или от того, что теперь Саймон будет стажироваться у Кейти?

Через пол часа в кабинете появляется детектив Холмс с Саймоном. Последний очень угрюм и озадачен. Явно не меньше, чем я. Он всё ещё стажёр. По карьерной лестнице я успела пробраться чуточку вперёд. Но прекрасно понимаю – это вопрос времени.
Холмс мрачна, как никогда. Видимо огорчена известиями о Палмере. Её сопровождает комиссар. Редкий гость в нашем уединённом уголке. Все трое как-то странно смотрят на меня. Кейт начинает говорить, обращаясь ко мне:
– Дело по приюту опять передали нам.
В свете последних событий это не кажется радостной новостью.
Кейти как-то странно молчит и обменивается загадочными взглядами с комиссаром. Не вытерпев, вместо неё речь продолжает он.
– Но, к сожалению, Уотсон, изначально Вы отстранены от этого дела.
Поначалу никак не могу понять, что здесь происходит. Почему они так официально сообщают мне эту новость? Почему так волнуется Кейти?
– На это есть причина? – Еле выдавливаю из себя.
Кейти вздыхает и приближается ко мне.
– Лина… – Опять повисает пауза, но она собирается с силами и выдаёт. – Ночью опять пропал ребёнок.
- Что? Какой ребёнок…? – по телу бегут мурашки. Я уже предчувствую, что последует дальше. Но не хочу… Не хочу слышать этого!
– Нет, – качаю головой и отступаю… – Нет!
Кейт прикусывает губы, и, кажется, вот-вот заплачет.
– Прости, но это... Кейли.
Я закрываю уши и отворачиваюсь. Не хочу верить услышанному. Качаю головой и повторяю «Нет..Нет..»
– Мы должны выехать на место, – продолжает Холмс
– Я с вами!
– Уотсон, вам лучше остаться здесь, – властным голосом проговаривает комиссар свой приказ.
Я с вызовом смотрю на него.
– Может Вы и в силах отстранить меня от дела, но не разорвать родственных уз. Я сестра Кейли и имею полное право быть там.
Его строгий взгляд всё ещё устремлён на меня. Но в какой-то момент мужчина сдаётся, и в его глазах, кажется, читается… надеюсь, участие, а не жалость.
– Хорошо, – бросает он на выходе из кабинета. – Но вам лучше поторопиться.
Я смотрю на Кейти. Она в свою очередь ободряюще смотрит на меня, подходит и обнимает за плечи.
– Поехали.
А Саймона я стараюсь не замечать. Мне не приятно, что он был свидетелем проявленной мною слабости… Лишний повод для его дальнейшего злорадства.

...

Арлин Фостер:

- Я хочу тебя. Хочу.
Солнце прячется за домами, приближая наступление сумерек, а мы только выезжаем на набережную Малекон, направляясь на север города. Всё это время в дороге мои губы горят от поцелуев, мои бедра уже увлажнились от желания ощутить его внутри. И мне плевать, что подумает о нас водитель местного такси. Я хочу Адама ничуть не меньше, чем он меня. Каждое жадное прикосновение, каждый голодный поцелуй выдает это желание. Фостер дразнит губами мочку уха моего, отчего по всему телу бегут мурашки, заставляя соски твердеть под платьем. Ругаю про себя водителя и пробки на дорогах, которые мешают быстро добраться до “Виллы Загара”, и это нетерпение просто витает в воздухе, окружая плотным коконом желания нас обоих.
“Чёрт!”
Я сейчас очень жалею, что мы не на хайвее, где можно было бы поднять стекло и забыть обо всем на свете. Но такое безумство было у нас лишь раз, после вручения “Billboard”. Мы тогда сбежали с вечеринки, уехав в Лос-Анжелес, и на протяжении всей дороги до LA занимались любовью в лимузине.
Пока я предаюсь воспоминаниями и изо всех сил стараюсь не поддаваться на провокации мужа, мы доезжаем до виллы. Выгребаем у себя всю оставшуюся мелочь и вручаем сопротивляющемуся водителю.
Но даже здесь нам не суждено остаться вместе и наедине. Моника, черт бы её побрал, осталась дожидаться меня, чтобы сообщить “хорошие новости”, что ролик отснят и теперь мы можем ехать в Штаты. Но, увидев рядом со мной Адама, она резко обрывает свой монолог.
- Я не еду в Штаты, Монс. По крайней мере, сейчас. А вот тебя здесь быть не должно.
- Конечно-конечно, звезда желает уединения, - хмыкает мой агент и направляется вверх по лестнице.
- Моника, я не шучу! Тебе нечего делать здесь во время нашего медового месяца, - я готова рассмеяться, увидев на лице подруги промелькнувшие чувства от растерянности до ужаса.
- Медовый месяц? - хрипит она, и я не удержавшись смеюсь. - Черт! Майкл с меня семь шкур спустит.
- Не только с тебя, но это наш день и посторонние нам здесь не нужны, - выразительно смотрю на дверь.
- Да поняла я уже, поняла, дашь хоть вещи забрать?
- Они ж у тебя должны быть собраны, Монс, поэтому приглашаем тебя выпить с нами по бокалу вина и в путь дорожку, дорогая моя.
Когда агент скрывается в глубине дома, я поворачиваюсь к своему мужу. Господи, до сих пор у меня колени подгибаются от всего произошедшего. Но зато наша свадьба - только наша. Нет репортеров, нет родственников, нет друзей и подруг.
Приподнявшись на цыпочки, прижимаю губы свои к губам Адама. Его руки обхватывают талию, и спустя пару ударов сердца я чувствую спиной дверной косяк. Руки его опускаются на мои ягодицы, и он подтягивает меня выше к себе, так что я отчетливо ощущаю его эрекцию.
- Кхм... - раздается из дверей в спальню агента, - не могли подождать, пока я унесу свои кости отсюда?
- Счастливого пути, Моника, - отзывается мой супруг, без прочих предисловий говоря, что идея даже с одним бокалом вина ему не по душе. Но с моей стороны все правила приличия соблюдены, поэтому я без малейших угрызений совести машу рукой своей подруге.
- Вот так всегда, - ворчит она, выходя на улицу, - даже такси не дали вызвать…
Дальнейшую тираду я не слушаю, мой взгляд прикован к кольцу, что украшает безымянный палец моей руки.
“Я вышла замуж… Черт возьми, я вышла замуж за мужчину своей мечты.”
Адам подхватывает меня руками под попу и несет вверх по ступеням, развязывая на ходу тесемки платья на спине. А я вспоминаю как оно, кольцо, очутилось на мне.

После клятвы Адама и слов священника, что мы теперь супруги, Адам достает маленький мешочек. Я удивленно смотрю на него.
“Неужели он всё так заранее спланировал? А если бы отказалась? Или мы не встретились? Нет, не может быть, что это всё продуманный план.”
Тем временем, он вытряхивает себе на ладонь два золотых кольца, словно созданных для нас, и протягивает мне. Трясущимися пальцами беру то, что покрупнее, и надеваю кольцо ему на палец. Поднимаю глаза, гордая тем, что оно не соскользнуло и не с трудом оделось, а так, словно и создано для него.
Мой муж. Теперь это знают все. Видеть знак принадлежности - это многого стоит, тем более такой знак. Мой и только мой. Мне хочется рассмеяться, но, думаю, выглядеть буду невоспитанно в этом храме Божьем, поэтому только улыбаюсь своему супругу, глядя на то, как он надевает второе кольцо мне на палец. Круг замкнулся.
- Поймалась. Теперь ты моя.
Мне на глаза наворачиваются слезы, и когда Адам поднимает кружевной платок-фату, тихо шепчу ему в губы:
- Всегда твоя, всегда мой, всегда наш, - и жадный поцелуй, что лишает кислорода на какое-то время, подменяя желанием быть одним целым с любимым человеком.
- Я люблю тебя, - и снова поцелуй, сладкий и тягучий, как патока.

- Адам, что ты делаешь? - сквозь тихий смех говорю я, когда супруг преодолевает длинный коридор, чтобы поставить меня на пол.
- Муж должен перенести жену через порог, а поскольку ты вбежала в дом сама, остается только спальня, как оставшаяся часть дома с порогом.
- Муж мой, я люблю тебя, - шепчу ему на ухо, чтобы после прижаться губами к бешено бьющейся жилке на шее у него. - До безумия люблю.
Уже забыто всё, что было сегодня днем, где меня носило, где его носило, лишь только мы есть в этом мире. И мир этот для нас.
Адам переступает порог спальни и останавливается в полутемном помещении. Пока мы доехали, солнце село давно, и сейчас мою - нет, - нашу спальню освещает свет из коридора, что льется в открытую дверь, и небольшой бра, который Моника, видимо, не выключила. Адам спускает мои ноги вниз, позволяя встать на пол самой, и тянет бретельки с плеч, проводя руками вниз так, что развязанное платье остается висеть лишь на бедрах, сохраняя ещё какое-то подобие стыдливости. Но не с ним, не моим возлюбленным мужем. Поведя бедрами, я позволяю льняному платью упасть к ногам и, переступив через него, делаю шаг к Адаму.
- Всегда твоя, - это словно клятва, выжженая в мозгу, и сейчас меня ничего не останавливает от её исполнения. Поднимаю руки и начинаю расстегивать его рубашку, медленно и методично освобождая пуговицы от петель, пока она не распахивается на груди его. Тут же наклоняю голову и прижимаюсь губами к теплой коже, поглаживая ладонями его живот. Улыбаюсь, ощущая, как Адам накрывает мои груди руками и мнет, заигрывая с сосками. Но на нем ещё слишком много одежды, и, потянув пряжку ремня, я расстегиваю его, чтобы потом и брюки стащить с любимого. Его манипуляции будят во мне дикий голод. Мы не были вместе давно - раз, а второе - это наша первая ночь супругов. В какой-то момент я чувствую спиной прохладную постель и поднимаю взгляд, чтобы смотреть на любимого, на доказательство его желания, что слегка покачивается в лунном свете.
- Муж мой, - раскрываю объятия любимому, желая уже почувствовать на себе тяжесть его тела и твердую плоть внутри. - Иди ко мне, - но на мне до сих пор остались трусики, и я, приподнимая бедра, стаскиваю их с себя, в ту же секунду ощущая, как рука любимого накрывает лобок, а пальцы шаловливо ласкают набухшие от вожделения складочки, пробираясь к самой чувствительной плоти. И как только он обводит клитор, мои бедра дергаются вверх, а из горла вырывается протяжный стон. Адам снова дразнит, доводя меня до края. Его губы на моей шее оставляют метки, а тихо сказанные хриплые слова только сильнее возбуждают. Но мне хочется большего, чтобы снова и снова ощущать мощные толчки внутри, чувствовать, как его плоть целует мою, там глубоко, где никто никогда не сможет целовать кроме него.
- Адам, хочу тебя, хочу, хочу, - повторяю хрипло, поднимая бедра всё выше и упираясь в его пальцы своей плотью. - Хочу.

...

Джонни Эллиот:

Тяжела и неказиста, жизнь простого... агента Бюро.

Верная примета того, что конец не за горами – женские слезы. А если слезами тебя поливают две женщины – просвета можно не ожидать – конец пришел и шансов на благоприятный исход нет. В академии учат многому – как вести переговоры с террористами, как спастись из плена, как влиться в самое сердце преступного синдиката и не быть разоблаченным, как обезвредить вооруженного до зубов преступника голыми руками, как приготовить первое-второе-третье из одной банки тушенки… Но никогда не было мастер-классов по женским истерикам. Соленые женские слезы пропитывали мой плащ, и с каждым мгновением неотвратимость бытия становилась ощутимее. Есть ли смысл в этой жизни, исполненной всхлипов? Имеет ли хоть какую-то важность закон, когда соленые реки слез проливаются, насквозь, впитываясь в кожу? Это беспросветное существование в бренном мире – зачем вообще? Серое небо, неприветливые улицы и люди, наполненные злобой и отвращением к окружающему миру. Остается лишь затянуться сигаретой и медленно опуститься на дно безразличия, распластавшись на холодной поверхности отчаяния, ожидать конца…
Нет ничего страшнее женских рыданий. Они способны свести с ума и выпустить всех демонов души, уверен, они же являются главным ингредиентом для вызова самого Дьявола из преисподней. Слезы дезориентируют, мешая мыслить и ведут к гибели.
Все так. К такому нас не готовили. Это слишком. Я больше не вынесу ни мгновения этих пыток… Казалось так, казалось. Словно загипнотизированный, следовал за Авророй, от одного приюта, к другому – сколько же их здесь?! Когда ясность мысли возвращалась, Аврора снова начинала рыдать, утыкаясь лбом в мое плечо, или грудь, сотрясалась и всхлипывала, снова и снова обильно поливая рубашку слезами. К концу дня я был пропитан ими. Мне хотелось убежать на край земли, где не будет рядом никого, и дать волю крику, рвущемуся из груди: «Хвааааааааааатит!» Безоружен перед рыдающей блондинкой, совершенно нейтрализован. Бежать! Вырваться из ловушки с привкусом соли, и запрыгнув в машину, лететь прочь, стирая следы и теряясь в тысяче миль к северу.
Но верный друг и соратник – Джович – так и не найден. Чем ближе вечер, тем сдержаннее рыдания. Странно, должно было бы быть наоборот, но я счастлив – снова ведь могу мыслить. В одиночку найду Джовича быстрее. Впрочем, судя по тому, что сестрички разделились и Аврора испытывала на мне весь день оружие массового поражения мужчин… Джович у них. Вопрос в другом – зачем он им и что с ним делают?
Ближе к вечеру, так и не найдя четвероногих друзей, довожу Аврору до её дома, и, не успев даже напроситься на чай, остаюсь один. Блондинка выскочив, лихо скрывается за воротами особняка, не забыв снова рассказать о чрезвычайно строгой тётушке.
Ну как так?! Две женщины и одна кошка – а нас, опытных сотрудников Бюро, уже день водят на поводке. Надеюсь, даже если Джович в плену, у него все движется гораздо интенсивнее – он хотя бы может лизнуть руку и не быть заподозренным в извращениях и попытке втереться в доверие.
Нужно привести себя в порядок и вернуться, понаблюдать за домом. Развернув машину, возвращаюсь в конспиративную квартиру, чтобы принять душ и сжечь, помеченную самим дьяволом, рубашку.

Особняк сестричек.
Джович помнил то самое страшное дело, когда они с хозяином вынуждены были отправиться в одну из отсталых стран, чтобы внедриться в бандитское сообщество и добраться до главаря. Он помнил то место, где постоянно пахло чем-то пережаренным, а люди были немыты и тоже очень плохо пахли. Их едва не раскрыли тогда, потому что хозяин пару раз помылся с душистым мылом, и едва все не испортил. А что потом? Пришлось убегать от извращенцев, которые хотели самого Джовича зажарить, как деликатес, потом выводить блох, и посещать собачьего психолога. Вернее, психолог был штатный, из Бюро, но Джович был тогда единственным его посетителем, и за человеком закрепилась именно такая кличка. И все это зачем? Что получил Джович, пройдя все эти мытарства? Даже медаль не дали. И в чем, спрашивается, смысл?
Кошка же эта, хоть и совершенно невоспитанная и злобная, живет в огромном, вкусно пахнущем доме, где у нее отдельная комната с игрушками, и такая огромная, пуховая, лежаночка. А ванная! Какая у этой зверюги ванная!
Лежа на мягком ковре, которых отродясь не водилось ни в Бюро, ни в квартире хозяина, Джович размышлял о том, как несправедлив мир, пока самка человека сушила его феном. Он понимал, что ступает на скользкую дорожку и скорее всего, то, что он пообещал сделать, считается предательством, но… Так ли это? Можно ли предать принципы желанием жить хорошо? Вот кошка эта, она не думает о принципах, и наслаждается лучшим кормом, мягкими подстилками и массажем лап. А чем хуже Джович, заслуженный агент Бюро, не заслужил ли себе на массаж лап и клубничный шампунь?
Джовича терзали сомнения. С одной стороны, он очень любил своего хозяина, и ему нравилась работа, но с другой… беззаботная жизнь, наполненная сахарными косточками и ароматной пеной. Как доказать хозяину, что именно такая жизнь приносит удовольствие? Самка человека закончила сушить шерсть феном и начала массировать лапы. А в голове Джовича начал складываться изящный план...
Когда вкуснопахнущие леди вернулись, вместе с гадской кошкой, которая топталась на спине Джовича в приюте, как на собственной подстилке, пес уже был готов. Он четко знал, что нужно делать дальше.

Окрестности.
Приняв душ и переодевшись, снова прыгаю в машину, объехав квартал, заглянув в пару мест, откуда слышен лай, так и не нашел Джовича. А значит, скорее всего я прав и сестрички держать моего напарника в плену. Пропажа их котички явно была отвлекающим маневром, чтобы сбить меня с толку.
Припарковав машину в паре кварталов от особняка, у которого был утром, дальше пошел пешком. Нужно проследить, вполне возможно сейчас у них находятся хозяева «Элит», допрашивая моего напарника.
Выбрав удачное место, прячусь в кустах, ведя наблюдение за объектом и пожевывая травинку. Первые пару часов ничего не происходит, но вдруг…
Распахиваются двери и их них выскакивает Джович. Я так и знал! Сдерживаюсь, чтобы не сорваться. Что они задумали? Джович кажется веселым и очень дружелюбным, видимо его не удалось сбить с пути истинного и пёс избрал хорошую тактику поведения – втереться в доверие и… Джович замер на мгновение, глядя в мою сторону, но тут же отмер и облизал руки Авроры. Меня он учуял – явно, что же будет делать дальше?
А дальше сестрички садятся в машину, усадив в нее же кошку и Джовича. Кованые ворота открываются, выпуская блестящий новенький автомобиль, и неторопливо закрываются снова. Что ж, уверен, у Джовича все под контролем, а я пока останусь наблюдать.
Еще через час территорию покидает еще один автомобиль, увозя мужчину средних лет. Дядюшка? Отец? А может он и есть хозяин «Элит»? Скорее всего.
Что ж, теперь самое время познакомиться с, так называемой, строгой тётушкой. Выбравшись из куста, и нарвав цветов, отряхиваюсь, и уверенно шагаю к воротам, намереваясь найти звонок и попасть на территорию особняка законным способом. Ну, почти.
Подбрасываю монетку - чьим женихом представиться сегодня? Сдается мне, женихов тут бывает мало, а уж гости они почетные.

Тем временем.
Выскочив из дома, так хорошо проскакать по прохладной траве, ощутив, как пружинит лапы земля. Знакомый запах доносится не сразу, но улавливает хозяина, усилием воли заставляя хвост не вилять. Он все-таки не бросил, и пришел! Хотя, это не то место, откуда надо спасать… Котичка смотрит пристально, кажется она тоже учуяла, но нет, нет, нет, мохнатая, не впустить тебе когти в моего хозяина!
- Уф, уаф аф, - звонко оповещает округу о своем игривом настроении, наскочив на кошку, смачно облизывает её мохтаную морду. Эта паразитка в шоке, рвется в бой, но вкуснопахнущая цветами, её останавливает, усаживая в машину. Паразитка отплевывается, смотрит желтыми глазищами, все кары обещая. Обойдешься, облезлая!
Запрыгивает Джович в машину, обещал ведь показать где живут. Так поехали. Уаф, аф!
Прямо, налево и снова налево. Прямо, по извилистой улочке, направо. Упс, тупик. Где-то свернули не там… Тогда налево. Точно. Блуждали, блуждали и наконец знакомый дом. Пыльная небольшая квартирка с корявой ванной. Уууууууууууууууу. Закрыв нос лапами, подвывает, всем видом показывая, как не хочет возвращаться. Но ведь обещал.
Со вздохом выпрыгивает через открытое окно и оборачивается на сестричек, приглашая пройти в темный подъезд.

...

Бенджамин Филдинг:

Уэйкфилд-Парк, около 1800 года
 
 
Да, мы слабы, но наша ль в том вина,
Что женщина такой сотворена?
В. Шекспир «Двенадцатая ночь»
 
 
Маркиз Уэйкфилд снова не спал. Которую ночь! Забыться сном мешали мысли, и от них никуда не было возможности убежать. Помогало забвению лишь одно средство – бренди. И маркиз использовал его вовсю. Он сам не мог понять, что случилось, и почему, и самое главное – что с этим делать. Он – женатый мужчина, в будущем – герцог, и вдруг решил играть на сцене. Хорошо, допустим, захотелось острых ощущений, и он их вполне получил – и самой игрой, и поцелуем с милой «Джульеттой». Но дальше-то что он натворил? Зачем снова с ней целовался? Сам же назвал себя идиотом, постеснялся шепотков за спиной. И – снова с трудом оторвался от сладких пухлых губ…
Хорошо хоть после ума хватило уйти и на репетициях не появляться. Спектакль он тоже высидел с трудом. Радовало лишь одно – что настоял на смене пьесы, потому что и комедию играли из рук вон. Супруга и матушка были рядом, потому, приличий ради, он высидел до конца, но не более – ужинали без него. Маркиз удалился к себе в комнату, сославшись на головную боль, лечить которую вознамерился, естественно, бренди. И теперь был пьян как сапожник, и вероятно в этом пьяном бреду ему послышалось в ночной тиши «Ромео».
Словно ветер прошелестел «Ромео»…
Или показалось, наверное, показалось. После нескольких бокалов бренди и не то покажется. Бен снова поднял бокал к губам, и опять услышал тихий робкий женский голос…
Не показалось?
Маркиз поднялся с кресла, поставил бокал на столик и выглянул в окно.
Внизу в самом деле стояла «Джульетта», и она явно звала его.
Какой бес вселился в этот момент в Уэйкфилда, он и сам впоследствии не мог сказать, но только он вылез из окна и по увивавшему стену плющу спустился вниз. Последний раз он проделывал подобное упражнение задолго до женитьбы. Зато почти протрезвел.
Девушка стояла и смотрела на него своими огромными карими глазами и чему-то улыбалась – то ли ему, то ли своим мыслям.
Бен тоже улыбнулся. Ему стало вдруг необычайно хорошо. Знаете, так хорошо, как бывает только пьяным людям. Не нажравшимся в хлам, а подвыпившим в меру, когда весь мир вдруг кажется бесконечной радугой, которой ты хочешь делиться с остальными, с каждым. Улыбаясь своим мыслям, маркиз посмотрел вокруг.
Луна посеребрила верхушки деревьев, пряно пахло какими-то цветами, небо было темным и глубоким, и вдруг Бену показалось, что падает звезда – в принципе, время звездопада, подумал он и сначала хотел загадать желание сам, а потом усмехнулся и показал на звезду «Джульетте».
– Смотри, звезда падает. Загадывай желание, только быстро.
Девушка подняла голову, приоткрыла пухлые губки, вероятно, от усердия, выдумывая свое желание, и маркиз не удержался. Эти губы так манили… девушка доверчиво прижалась и обмякла в его руках и, не отдавая себе отчета в том, что делает, Бен опустился на колени, крепко прижимая к себе малышку. Его губы проложили дорожку поцелуев по нежной шее, рука нетерпеливо стала дергать завязки шемизетки Энн, но… неожиданно хлопнула ставня, где-то вблизи залаяла собака, и Уэйкфилд словно очнулся.
– Прости, – поднявшись сам, он поставил Энн на ноги, – не стоило мне смотреть на звезды, голова закружилась, – попытался он пошутить, потом полез в карман и, достав гинею, вложил ее в ладошку девушки. – Возьми и ступай домой.

...

Мэри Энн Бенкрофт:

Уэйкфилд-Парк, около 1800 года

Луна, точно как в стихах, мерцала. Блестели звёзды. Ночь и тишина. Его улыбка добрая, родная – прижаться хочется к груди, обнять и тихо этих губ легко коснуться.
– Смотри, звезда падает. Загадывай желание, только быстро.
Я боюсь не успеть. Откуда сразу столько мыслей, когда нужна всего одна?!
Его любви мне хочется сильнее или всё-таки театральные подмостки Лондона?!
И поцелуй его решает всё. О, мой Ромео!
Я вся горю, бояться больше нет уж сил. Доверчиво прижавшись, опускаюсь на его колени, смущаюсь, но лишь целую крепче.
Собаки лай, как петушиный крик. Всё, наваждение проходит. Рубашки ворот жму рукой, пытаясь взгляд его поймать глазами.
Уходишь ты? Ещё не рассвело.
Нас оглушил не жаворонка голос,
А пенье соловья. Он по ночам
Поёт вон там, на дереве граната.
Поверь, мой милый, это соловей…
Хотелось мне ему сказать, но жест его остановил:
Как холодно. И больно как.
Ромео?! Что же ты творишь?…

Судьба, тебя считают
Изменчивою. Если так, судьба,
То в самом деле будь непостоянной
И вдалеке не век его держи, - произношу я в мыслях, а вслух едва слышно говорю:
- Как скажете, маркиз, - сжимая крепче в кулаке монету, - за щедрость Вас благодарю.
зачем ты платишь за то что я отдала бы даром...
И боль сжигает душу..
Поклон так низок, чтобы слёз не видел и, последний бросив взгляд и горько улыбнувшись, я убежала в комнатку свою.

Ночь в мыслях проведя, до боли голову измучив, решилась:
…Любовь сгублю кончиною своею…
Маман как-будто чувствуя, крутилась рядом, поглядывая косо, не отходя и этим так мешая. Кулак с монетой разжимался с болью, пальцы занемели.
- Возьми, себя я продала дороже, чем ты мечтала. Рада? – голос ломкий, словно не мой.
- О Боже мой, дорогая, - хватая гинею из моей руки, счастливо улыбаясь. – А я всё думаю чего же ты лежишь. Больно? Ну отдыхай, - уже с порога.
Кормилицей в спектакле ты мне была родней! – горько думаю, собираясь в чистое одеться, но коснувшись шемизетки остановилась. Тронув пальцем ткань, воспоминаниям поддавшись, плачу. Горько! Гореть моей душе в Аду из-за любви к женатому маркизу, что стал моим Ромео.
И задний пруд для этого подходит.
Не нужен камень – плавать не умею. Уйду легко, никто и не заметит.
Из Джульетты стану я Офелией.

Чем глубже в воду захожу, тем холодней. Мне страшно. Но счастья для меня нет в этом мире. Не жить мне без него, а значит и не надо.
Нырнув, уж больше не всплыла.

Офелия плывет
в дремучих травах сизых,
и ангелы на ней
стрекозами дрожат
и зеркальца над ней
серебряные держат,
чтоб видела она,
как милосердна жизнь,

как все-таки нежна,
и внемлет нашим просьбам,
и не бросает нас,
когда бросают все,
и терпеливо ждет,
останемся ли живы,
и справедлива к нам,
оставшимся в живых.

А память — воздух, свет,
эфир воспламененный,
вселенский шелкопряд,
соткавший сам себя.
А камень бирюза —
лишь кости голубые,
всего лишь косточки
умерших от любви.

© Юнна Мориц

...

Бенджамин Филдинг:

Оставив девушку в саду, маркиз поднялся в свои покои и долго стоял у открытого окна, вдыхая пряный аромат зелени и цветов. Потом все-таки решил лечь, но уснуть так и не смог, что-то томило душу – то ли недоброе предчувствие, то ли так и не удовлетворенное желание. Эта девчонка была словно не от мира сего, она так перевоплощалась, играя, словно жила в том, выдуманном Шекспиром мире.
Может, моя монета поможет ей устроить свою судьбу более счастливо, – подумал Уэйкфилд, но тут же отмел эту мысль, вспомнив глаза матери Энн – такие алчные и злые. Да и вся она была полной противоположностью девочки. Откуда только такая чистота и такой талант в этой убогой труппе, – мысли снова вернулись к малютке Энн. А монету у нее отберут, непременно отберут. Шутка сказать, гинея – с этой мыслью Бенджамин задремал, но на рассвете проснулся, словно кто-то разбудил. Голова раскалывалась, и на душе было все так же тяжело.
Осторожно ступая, чтобы никого не разбудить, он вышел из дома, решив освежиться в пруду. Еще издали он увидел, что Энн тоже пошла купаться, и замедлил шаг, чтобы не стеснять девушку, но буквально через минуту бросился что есть силы бежать к пруду, когда голова «Джульетты» скрылась под водой.
Только этого не хватало. Утопиться решила! Вот же маленькая дрянь. Трагедии ей захотелось! А если еще и монету матери отдала… на чем счет стоит ругая дуру-девчонку, всех писателей и актеров вместе взятых, а заодно и себя самого, маркиз нырнул в пруд и, подхватив легкое тело Энн, вытащил девушку на берег.
Она была совершенно бледна и не подавала признаков жизни.
– В русалки поиграть решила? – маркиз сердито положил девушку грудью на свое согнутое колено и сильно постучал между лопаток (однажды ему пришлось видеть, как спасали наглотавшегося воды человека, правда, его так и не спасли, и Бен не любил об этом вспоминать), и из горла Энн хлынула вода, потом девчонка сильно закашлялась. А к ним уже бежали мать «Джульетты» и еще кто-то из артистов.
– Смотреть надо лучше за дочерью, – напустился на «кормилицу» Уэйкфилд, – не умеет плавать, нечего в воду лезть, хорошо, я увидел, а то пришлось бы вам иметь дело с полицией.
– Ваше Сиятельство, да как же, да что же, – залепетала женщина, – не уследила, простите, – она тут же забрала дочь и собралась идти вместе с ней к помещениям. В которых ночевали артисты, но маркиз ее остановил повелительным жестом.
– Собирайтесь в путь, нечего вам тут больше делать, чтобы к обеду вас на моей земле не было, и кто из вас старший, пусть придет ко мне перед отъездом.
Мужчина, игравший короля, кивнул, и актеры удалились.

Уйэкфилд, отчего-то передумавший купаться в пруду, пошел к себе. Приняв ванну и переодевшись в сухое, он написал несколько писем и только после этого вышел к завтраку.
– Доброе утро, дамы, – поприветствовал Бен супругу и матушку, – в такую хорошую погоду не желаете ли устроить пикник на лужайке?
– Нет, мой друг, наверное, не стоит, – ответила герцогиня Атертон, – да и артисты, они будут мешать.
– Я приказал им уехать не позднее обеда, – маркиз отрезал кусок ветчины и наколол его на вилку. – Если желаете, можно съездить на ярмарку или в гости к соседям. Мне кажется, нам всем стоит развеяться. Сидение в четырех стенах начинает действовать на нервы, не так ли, дорогая, – Уэйкфилд притянул к губам руку жены и поцеловал ее, пользуясь тем, что маркиза сняла за завтраком перчатки.
– Я, право, не знаю, – зарумянилась молодая женщина, – мне в самом деле хотелось бы прогуляться.
– Вот и славно, – окончив завтрак, – Бенджамин вышел из-за стола и поднялся в кабинет, наказав слуге проводить к нему импресарио или кто придет из труппы.
Артист не заставил себя ждать.
– Вот, я написал тут пару строк Дику Шеридану* в Друри-Лейн. Он посмотрит малышку Энн. Девочка талантлива, и если есть возможность, возьмет ее в труппу. За представление вам уплачено сполна, вот еще несколько монет, чтобы держали язык за зубами, – маркиз указал на лежащее на краю стола письмо и деньги.
– Премного благодарен, Ваша Светлость, – поклонился мужчина и направился к выходу.
– И учти, я через неделю намереваюсь быть в Лондоне, если узнаю, что вас у Шеридана не было, пеняйте на себя. Я не привык деньги на ветер разбрасывать. Потому тебя и позвал, а не мать девчонки, та только свою выгоды видит. – Бенджамин встал и прошелся по комнате. – Все, ступай.
Взяв из коробки сигару, Уэйкфилд раскурил ее и глубоко затянулся, потом налил себе в бокал немного бренди и подошел к окну – с желанием прогуляться, по всей видимости, придется проститься: все небо обложило тучами, которые грозились вот-вот пролиться дождем. Мелькнула мысль задержать артистов, чтобы переждали непогоду, но он тут же прогнал ее прочь…

*******

Ричард Бринсли Шеридан (1751–1816) – английский драматург, директор и хозяин театра Друри-Лейн в описываемое время.

...

Кейт Картер:

На работе. Спустя…Это секрет.

Сделанный запрос в социальную службу подтвердил, что профессор Анастасия Мориарти, иногда, там работает и оказывает услуги психолога малоимущим людям.
Теперь уже со штатным сотрудником в лице Уостон, были в кабинете после планерки.
– Неофициальная слежка, пока, тоже особых результатов не принесла, – сказала, крутя в руках взятую ручку из подставки для канцелярии. – Мы топчемся на месте.
Недовольно поморщившись присела на кресло и откинулась на спинку, закрыв глаза.
«Думай, думай. Напрягай свои, те немногие, мозговые извилины в голове».
«А я что делаю по-твоему?»
«Сказал бы чем занимаешься, но будет грубо», – ответил внутренний голос. – Зло не протянет ручку и не скажет:” Давай помогу”!»
«А было бы не плохо. Хотя помогающий злодей, редкое явление».
«Зришь в корень. Так, что прокрути как кадры кино или пролистай словно фото в альбоме всю имеющеюся информацию и обязательно найдется что-то».
«Можно чуть конкретней, без игр в загадки и ребусы!»
«Еще попроси все за тебя сделать, – ехидно хмыкнул голос. – Кто из нас детектив?»
«Знаешь, ты, иногда, невыносим. Жаль нельзя тебе в лоб треснуть (руки порой чешутся), дабы цинизма и ехидства сбавил».
«Должен же кто-то из нас двоих быть «гадким», для баланса, так сказать».
«Выпросишь, однажды…И получишь в ответ такой баланс, что никакой ''Хилак Форте'' не поможет».
«Ты не грози, сначала делом займись. Подумай и вспомнишь. С остальным между нами разберемся после».
Паразитский внутренний голос замолк, добавив в конце одно любимое свое слово.
«Нормально, да?! Пришел «комплиментов» отвесил, намеков завуалированных сделал, в конце так вообще... Теперь ваш шаг детектив. Думайте. Решайте».
Хотя, если рассудительно подумать, совет то дельный.
Наклонилась к ящику стола, открыла и взяла оттуда диск, который мне приносили, когда только дело о приюте расследовать начали. Вставив в дисковод нашла нужный файл. Тогда бегло этот пункт прочитала, а сейчас он навел на мысль.
– А ведь и не подумала информацию в этом аспекте поискать, – бормотала сама себе, попутно думая, где можно выяснить.
– Это ты, о чем? – спросила Лина.
– Подойди.
Когда девушка встала рядом, показала ей на одну строчку.
– Хоть и написано данных нет. Но не значит, что нельзя попытаться найти. Только придется много звонить и возможно ездить. К данному делу, может, и не прямое отношение, но к другой стороне имеет.
– Это сколько мест то может быть, – заметила Уотсон.
– Начать думаю с самых известных и тех, что располагаются в крупных районах города. На самом отшибе вряд ли бы рискнули. Хотя и это отбрасывать нельзя, – ответила, вставая с кресла в поисках справочника.
Где-то же недавно его видела, когда пыль здесь протирала. Как обычно, навела называется порядок, что потом сама же найти не могу. Прибиральщица елки-палки почетная.
Спустя время нашла искомое среди журналов.
– Так, – смотря в оглавление и находя страницу.
– Что во все звонить? – нервно сглотнув, говорит Лина, увидев название нужных нам учреждений.
– Давай начнем с первой десятки, а там дальше как пойдет.
Историю о том, куда звонили с напарницей, что узнали и как потом эти сведения добывали лучше отдельно рассказать.

Какое-то время спустя. Скотланд-Ярд.

Новость, что Рея Палмера нашли убитым недалеко от его собственного дома, да еще и без части внутренних органов, «всколыхнула» и сильно обстановку в Скотланд-Ярде. Не было того, кто бы ни обсуждал это.
Начальник в этот же день провел у себя собрание, на котором велел сформировать группу по данному преступлению и провести самое тщательное и объективное расследование. Общественность должна знать, что департамент по-прежнему стоит на страже их безопасности и не спускает с рук криминальным элементам их действия.
Слушала и думала, что пусть мы с Палмером к друг другу относились, мягко говоря, «прохладно» и при случае не упускали случая поддеть, такого «конца» ему не желала.
Что думал он сам по этому поводу, на мой счет, никто уже не узнает.
Так же глава департамента объявил, что сотрудникам необходимо будет проститься своим коллегой, когда проведут все положенные следственные действия.
Вместе с другими уже почти дошла до выхода, когда за спиной раздалось:
– Холмс и вас Саймон попрошу задержаться на пару минут, − по окончанию коллективного сбора, попросил мужчина.
Пусть не было особого желания выслушивать его наставления по нашей работе, но он здесь главный.
– В связи со сложившимися обстоятельствами дело о приюте «Барри и Миранды Лонгиер» снова передают тебе Кейти.
Сначала решила, что послышалось или не так его поняла. Однако, начальник так и не свел с нас пристального взгляда, стало ясно, говорит серьезно.
– Хорошо, – кратко ответила. – Будут еще какие-то пояснения?
– Это дело у тебя до конца. И запомните, найдите виновного. У нас и так теперь проблем выше головы, – тяжелый вздох и потер рукой шею.
– Поняла. Можно идти?
– А и чуть не забыл, стажер Рея переходит под твое руководство.
«Еж твою кочерыжку»*, – мысленно выругалась.
Бросила краткий взгляд на парня, тот тоже не сразу поверил в услышанное. Вон даже рот открылся от «радостной» вести.
– Но… – все же вырвалось у него.
Прыжок через бревно, – чуть не сказала в рифму. Сдержалась, как не велико было желание произнести вдобавок несколько не совсем культурных выражений.
– Дело уже решенное, Саймон, – не повышая голоса комиссар, остановил какие-либо возражения. – Выйди на пару минут. Подожди в коридоре.
Когда дверь за парнем закрылась, мужчина опять тяжело вздохнул.
«Значит, еще не все «хорошие» новости».
Так оно и оказалось. В приюте было еще одно похищение ребенка. Только в этот раз пропал не сирота, а сестра Уотсон.
Мало того, что с мамой у них несчастье, так еще и это… И как сказать Лине об этом?! А ведь придется, она должна знать.
С другой стороны, это было ожидаемо. Как же кое-кому упустить такую возможность!
– Скажи ей, и еще… – последовало новое ЦУ.*
– Давайте, Вы уже сами, – добавила следом, как только начальник закончил говорить.
Не надо все «вешать» на гонца, несущего плохие новости. Его судьба и без того порой незавидна.
К своему кабинету шла обратно уже в компании. И путь к нему был сродни шествию на казнь. Без того все хреново, так еще и добавляют.
Напарница ждет уже внутри, но не столько человек сразу. Легкое удивление заметно на ее лице.
Теперь надо собраться.
Сообщаю девушке, что дело о приюте снова у нас. Радости это не добавляет, особенно в свете последних событий, с чего начать то надо. Уже готова продолжить дальше, силы воли не хватает. Будь наедине, чуть легче было бы, а так…В общем перевела взгляд на своего начальника, безмолвно говоря: «Ваш выход».
– Но, к сожалению, Уотсон, изначально, вы отстранены от этого дела, – быстро говорит тот.
Она поначалу не понимает в чем дело и растеряна. Потом замечает мое волнение и выдавливая из себя вопрос говорит:
– На это есть причина?
– Лина… – делаю паузу и собравшись выпаливаю, – ночью опять пропал ребёнок.
– Что? Какой ребёнок…
Готова произнести, но встает комок в горле, еще немного и сама слезу пущу. Через силу называю все же имя. Ловлю тот момент, когда до нее доходит, кто именно пропал.
Мне знакомо это чувство, когда сообщают о грустных новостях. Внутри все замирает и отчаянно надеется, что как-то все образуется (пусть не сразу), вернется тот, кто дорог. И как потом обрывается, а чувство противного холода на какой-то миг сковывает от осознания, что конец пришел или уже что-то свершилось…
Ты даже не знаешь какие слова подобрать, чтобы как-то смягчить событие. У кого язык «подвешен», может, и скажет поддерживающую «речь века», а меня как правило хватает на: соболезную и если рядом, то обнять знакомого человека.
Кто-то посчитает черствой или назовет «холодной». Но это не значит, что не сочувствую или отчасти хотя бы не понимаю.
Жду пару минут, когда у напарницы «схлынет» первая реакция.
– Мы должны выехать на место, – продолжаю.
Девушка тут же говорит, что поедет с нами. Ее осаждают властным приказом.
Ответ следует тут же и не с меньшим упрямством. Разве, что в лицо не было сказано: «Удержать, вы меня здесь сможете, только, если посадите под замок. В противном случае…».
Мужчина уступает и выходит из кабинета.
Все же бесследно для Уотсон общение со мной не прошло. Об этом можно подумать и после. Сейчас опять предстояло нанести визит в детский приют.

Продолжение следует...

* Сленгизм, обозначающий оценку ситуации. Выражение эмоций таких как: блин, все пучком, евпати-коловратий, жесть, зашибись, лопни мои глаза.
ЦУ – ценное указание.

...