blackraven:
» Глава 18 (часть 1)
Перевод: blackraven
Редактирование: codeburger
В Новом Орлеане прошлое не истлевает в воспоминаниях. Оно живет в биении твоего сердца постоянной синкопой между твоей душой и эхом всех дней и жизней, прожитых до тебя. То вопиют грехи отцов, матерей, и их матерей и отцов.
La famille, семья. Потому что именно грехи помнятся лучше всего, лучше любых благодеяний или дарований. И вот ты берешь свое грешное прошлое и хоронишь его заживо в склепе вроде тех, что на кладбище Сент-Луис. Изысканные, надземные, они все равно – могилы. Ты скрываешь грехи под покровом тайны, под покровом забвения, но скрываешь не где-нибудь, а в своей душе, в своем сердце – ради себя и ради la famille.
По прошествии лет тайны становились слушками, и в них уже редко звучали чьи-то имена. Шептались про «него» или про «нее», ведь имена не нужны, чтобы извлечь урок из чужой истории. Элоиза Лелури наслушалась таких шепотков, прежде чем повзрослела и поумнела достаточно, чтобы отличать в словах правду от лжи. Все время пока она росла, Элоизу сопровождали безымянные призраки прошлого. Их грехи, прошептанные, как на исповеди, но неотпущенные и незабытые.
«Она страдала от болезни Лелури. Очень уж деликатно было у бедняжки там внизу.
Она говорила, что он был истинным джентльменом в этих вопросах. Он почти никогда не беспокоил ее после рождения мальчика…»
«В нем была твердость Лелури. Сам копал батат на поле, словно чернокожий, и говорил, что нет ничего постыдного в том, чтобы превозмогать испытания, ниспосланные Богом, но ни один проклятущий янки не увидит его сдавшимся…»
«Все до последнего поставил на кон в бурре. Подчистую проигрался за одну ночь. Она продала драгоценности своей матушки, и это разбило ей сердце…»
«Она вышла замуж за американца и переехала в Нижний Город, и ее мама до самой смерти ей ни слова не сказала. Потом, на похоронах, она плакала кровавыми слезами… Нет, это вправду была кровь. Моя мама своими глазами видела. Говорят, у нее до сих пор платочек с пятнами заложен в молитвенник с первого причастия…»
«Мастью он пошел в Лелури, но этот нос… о Господи. Словно у отца отрезали, да ему приставили…»
«Она высоко держала голову и жила, не жалуясь. А что еще ей оставалось делать?..»
Но больше всего Элоиза Лелури любила слушать истории про поместье Сан-Суси и про то, как оно было утрачено. Когда она подросла, то выпытывала у мамы и у тетушек разные подробности, о которых те обычно предпочитали умалчивать. Читала старые письма, документы, пожелтевшие газетные вырезки. Рассматривала фотографии и дагерротипы. И мало-помалу призраки из шепотков обрели лица и имена. Одно лицо, одно имя особенно захватило ее – Анри Лелури, дедушка ее троюродного брата Рейнара. А ей самой Анри Лелури приходился двоюродным дедушкой. Это он потерял Сан-Суси и умер так безвременно и трагично.
С некоторых пор Элоиза начала бродить, будто паломничая, по тем местам, где все происходило, воображая, как это было. Нет, не как это было на самом деле, а как это было в истории, передаваемой из поколения в поколение, по секрету нашептываемой над черничным ликером и чашечкой латте.
В истории о похоти, предательстве и убийстве.
Сначала она всегда шла к Сан-Суси – к прекрасному особняку с глубокими галереями и изящными белыми колоннами. Его построил первый Лелури, когда приехал в этот край болот, желтой лихорадки и жарких ночей, одно это делало дом особенным. А прелесть Сан-Суси очаровывала, пленяла и соблазняла.
Элоиза останавливалась на дороге, идущей вдоль канала, и смотрела на особняк, воображая вереницу дам – матушек и их дочерей, – поколение за поколением прогуливающихся по галерее… веера порхают перед лицами, широкие юбки на обручах качаются, словно колокола. По правде-то, лишь одно поколение Лелури проживало в Сан-Суси. Разросшееся за двадцать лет семейство переехало на б
ольшую плантацию вверх по реке, в дом с широкими греческими пилястрами, мраморными полами и витой лестницей. Они были богаты, тогдашние Лелури, владевшие десятью тысячами десятин, засаженных сахарным тростником.
Но они сохраняли за собой Сан-Суси и не собирались от него отказываться, ведь этот дом был у них в крови. Ну и из практичности тоже – отцам и сыновьям Лелури было где остановиться, когда они наведывались в Новый Орлеан, чтобы отведать знаменитого на всю Луизиану гамбо от Альвареса да выпить стаканчик-другой – а глядишь, и третий – настойки из гуавы. Попутно продать собранный тростник и мелассу да прикупить рабов на городском рынке. И отринуть заботы, танцуя на балах квартеронок в «Салль Д`Орлеан».
После пожара «Салль Д`Орлеан» переделали в монастырь Сестер Святого Семейства – монашеского ордена для цветных женщин. У молитвенного прибежища с выцветшими зелеными ставнями сохранился каменный портик с видом на сад Собора Святого Людовика. В своих паломничествах в прошлое Элоиза не раз приходила в этот сад, садилась на каменную скамью, смотрела на монастырский балкон и представляла, как много лет назад там прохлаждались темнокожие чаровницы, а не монашки. Смуглые красотки наслаждались дуновениями ночного ветерка и прятали улыбки за кокетливо трепещущими веерами.
А потом грезы неизменно переносили Элоизу из «Салль Д`Орлеан» в дом на Конти-стрит, к тому, что там происходило три поколения назад, зимой 1855-го.
В прежние времена это называлось
«плассаж» – нечестивый плотский союз белого мужчины и свободной цветной девушки. Он мог приметить ее на балу квартеронок под хрустальной люстрой и танцевать с нею под завывания скрипок, скользя по полу, блестящему как стекло. А найдя ее соблазнительной – в ярком шелке или атласе с перьями и мишурой, – он заключил бы соглашение с ее матерью, купил бы еще больше шелковых платьев и домик во Вье-Карре, а потом навещал бы свою
плассе, пока не женится, а иногда и после женитьбы. У мужчин есть определенные потребности, тут уж ничего не поделаешь. Не просто так
«она говорила, что он был истинным джентльменом в этих вопросах и почти никогда не беспокоил ее после рождения мальчика».
Она была бы воспитана настоящей леди, та цветная любовница плантатора. Не менее утонченной, чем белая креольская девушка, на которой он однажды женился бы. И мечтала бы почти о том же: привлечь мужчину – достаточно богатого, чтобы обеспечить содержание и защиту, который относился бы к ней с сердечной заботой. Только, в отличие от белой креолки, свою
плассе мужчина мечты замуж никогда не взял бы и, случись между ними любовь, она горела бы лишь жаркими ночами.
Так могло бы быть. Так должно было быть. Но той зимой 1855-го Анри Лелури по-настоящему влюбился. Он полюбил цветную девушку.
Не просто полюбил, а безумно. И не ту девушку с манящими черными глазами, что танцевала котильон, поводя обнаженными смуглыми плечами и шурша красной атласной юбкой. Анри Лелури влюбился в босоногую рабыню, что гнула спину на полях его шурина. Анри Лелури был женат, вот-вот ждал первенца, и все-таки возжелал получить ту маленькую негритоску с поля, – так про него шептались. Она будто околдовала его, захватив и сердце, и душу. Он потерял честь, потерял разум, потерял Сан-Суси. Лишь бы завладеть ею.
Дела дышали на ладан, и вот, опустив руки, Анри Лелури продал Сан-Суси своему шурину, Пьеру Сент-Клеру, продал за деньги и одну – ту самую – рабыню в придачу. Как значилось в бумагах:
«Мулатка, приблизительно шестнадцати лет, кожа цвета между средне- и темно-коричневым, все зубы целы, сильные конечности и спина, хорошо сложена».
Мулатка была его рабыней, но Анри Лелури нарядил ее в шелка и поселил в доме на Конти-стрит, как
плассе из свободных. И проводил там с нею ночь за ночью, словно не было у него на руках ни плантации вверх по реке, ни беременной жены. Даже после того, как родился его наследник – слабенький мальчик, – он оставался в Новом Орлеане со своей невольницей, пренебрегая хозяйством, женой и сыном.
Пока Элоиза росла, дом на Конти-стрит стоял запертым и пустым. Но она частенько пыталась вообразить, как они там жили – Анри Лелури и его цветная любовница, его рабыня, чье имя, нигде никем не записанное, давно забылось. Да, имя ее забылось, но не ее грех. Под тонкой москитной сеткой, на той кровати со скомканными шелковыми простынями – что же такое она давала ему, чего не могла дать жена? Дикое и разнузданное наслаждение? Или была податливой и покорной, когда он придавливал ее своим телом, когда входил в нее, – ее хозяин, ее Миши Анри?
Люди, не принадлежащие к
la famille, толкуют, дескать, причиной утраты Сан-Суси и роковой дуэли стала бесчестная игра в фаро. Но это все ложь.
Лелури потеряли Сан-Суси из-за любви Анри к рабыне. О да, она точно его околдовала, эта негритоска. Известно ведь, какими они бывают – будто кошки в течке. Поэтому ничего удивительного, что Пьер Сент-Клер тоже возжелал ее поиметь, хоть она ему уже не принадлежала. Вот из-за чего случилась та дуэль под дубами. Жульничали не в картах, а в любви.
Глядя на все те же дуэльные дубы, Элоиза воображала, как это было.
Вот прозрачные, словно саван, рассветные лучи пробиваются между сучковатыми скрюченными ветвями. В тумане колышутся пелерины серого мха. Плащи лежат на траве. Двое мужчин расходятся друг от друга, их подошвы утопают в сырой земле, тяжелые пистолеты оттягивают руки. От громкого крика спавшие птицы взмывают в воздух. Мужчины поворачиваются, стреляют. На белой рубашке распускается алый цветок.
Анри не смог выстрелить в друга – в брата своей жены, дядю своего сына. В последний момент он поднял руку, и пуля ушла вверх. Пьер же – пьяный, или напуганный, или обезумевший от вожделения к рабыне – целил, чтобы убить.
Говорят, последними словами Анри были: «Пообещай, что ты о ней позаботишься». Но за кого он просил – за свою верную жену или за неверную любовницу? – это один из секретов, ушедших с ним в могилу.
Такова одна история, но есть и другая. Будто бы Пьер Сент-Клер поджидал Анри с утра пораньше, спрятавшись за дуэльным дубом, а когда тот проезжал мимо, выстрелил ему в спину. Хладнокровно убил зятя из одного из парных позолоченных французских дуэльных револьверов.
Но что бы там ни было – предательское убийство или дуэль, – дальше Элоизе всегда представлялась рабыня, ждущая в доме на Конти-Стрит. Вот она слышит шаги на крыльце, стук в дверь. Голос произносит одно лишь слово, только имя, и девушка заливается слезами. Но это слезы от горя? Или от радости?
В своих паломничествах склеп Элоиза оставляла напоследок. Семейный склеп Лелури на старом кладбище Сент-Луис №3. Тот выбеленный монумент из камня, куда приходишь, чтобы схоронить свои секреты и свои грехи. Кости пяти поколений покоились в склепе Лелури, среди них лежал и Анри – дедушка, которого его потомки, кузены Элоизы, никогда не знали. Убитый Сент-Клером зимой 1855-го.
Продолжение следует... ...