Дуся:
Костя,Таня!Спасибо за продолжение! Пенелопа Уильямсон моя любимая писательница ,мне очень нравится как она мастерски описывает прошлое семьи,героев. И эту главу читаешь и думаешь, что же случилось в прошлом семьи,почему они стали такими?Спасибо за отличный перевод!
Magdalena:
Nimeria писал(а):
Есть у меня вопрос по истории, произошедшей в 1855 году, но задавать его не буду, потому что почти уверена в том, каким будет ответ Но многое уже прояснилось
Теперь ясно, откуда ноги в истории Маэвы и Рейнарда растут.
Боюсь, что второго такого же греха рода Ле-Лури Элоиза не переживет
Если, конечно, правда союза ее мужа и женщины с Конти-стрит ей еще неизвестна.
Костя, Таня, огромное спасибо за великолепный текст! Читать наслаждение. А как Автор пишет о грехах, Боже! Мурашки бегут!
Suoni:
Прошлое всегда дает о себе знать. Иногда и возвращается.
Интересная история семей Лелури и Сент-Клеров. Переплетение судеб.
Константин, Таня, спасибо большое за великолепный перевод, за продолжение!
Svetlaya-a:
Константин, Таня, большое спасибо за продолжение! Какое же прошлое, так все изворачивается, калечатся жизни... интересно, насколько трагичной будет развязка?
Спасибо за перевод 
blackraven:
» Глава 18 (окончание)
Дорогие читательницы, всех с наступившим 2018-м!Пусть новый год принесет вам новые интересные книги и много приятных минут за чтением нашего с Таней перевода.
Спасибо всем, кто по-прежнему с нами!
Встречайте окончание 18-й главы!
***
Перевод: blackraven
Редактирование: codeburger
Дедушка самой Элоизы, младший брат Анри, когда произошла трагедия, был в Париже, совершая образовательный Гранд-тур. Он вернулся через несколько месяцев и нашел Сан-Суси чужим, а плантацию вверх по реке – обремененной долгами под залог будущего урожая. Брата давно похоронили, но неуемная скорбь, обуревавшая невестку, граничила с безумием. А у их малыша уже резался первый зуб.
В тот год ранние морозы побили посадки тростника, усугубив долговое бремя, а через несколько лет случилась война, пришли янки и уничтожили остатки семейного благополучия.
В прежние времена позади Сан-Суси теснилось с десяток рабских хижин, но Элоиза застала только одну, при взгляде на которую испытывала беспокойство и напоминала себе, что не имеет к этому пережитку прошлого никакого касательства. Страшно было подумать, что судьба случайна и определяется лишь местом появления на свет. А дистанция между родившимися в рабской хижине и в хозяйской спальне особняка не шире двора, через который ходили туда-обратно.
Та хижина тревожила, даже пугала, и все же Элоиза частенько забывалась, засмотревшись на нее во время своих паломничеств. Родные находили, что малышка растет со странностями, как, собственно, и было. Ох уж эта девочка Ливии. Вечно забивает себе голову преданьями прошлого.
Девочка Ливии. Она была не столько Элоизой, сколько «девочкой Ливии», потому что в Новом Орлеане, интересуясь семьей девочки, прежде всего спрашивают: «Кто твоя мама?»
«А, так ты девочка Ливии».
В Новом Орлеане девушка никогда не теряет свою девичью фамилию, по крайней мере среди знакомых. Фамилия, под которой она родилась, принадлежит ей до конца дней. Но для Элоизы это не имело значения – ведь ей предназначено было выйти замуж за другого Лелури.
За Рейнарда Лелури. Она знала его всю жизнь. Их мамы дружили с пеленок, вместе ходили в школу мадам Пикар и вышли замуж за двух кузенов Лелури, сыграв двойную свадьбу. Когда Элоизу крестили в церкви Святого Стефана, на ней была та же льняная рубашечка с ирландскими кружевами, что и на Рейнарде годом раньше.
Именно мамы захотели поженить своих деток, но тем и в голову не приходило, что можно добиваться для себя иной доли. Для Элоизы сопротивление было тем более бессмысленным, что сердце погнало бы ее за Рейнардом хоть на край света. Она любила его и самого по себе, и как внука Анри Лелури, чья трагичная история пленяла ее в детстве.
Мастью Элоиза пошла в Лелури: льняные волосы да серые глаза – «будто камни под водой», как сказал ей однажды Рейнард. У него же глаза были темными, большими и с грустинкой, придававшей ему романтичный вид. Хотя Элоиза и мысли не допускала, что эта грусть-тоска как-то связана с нею.
Но даже зная его всю жизнь, она оказалась не готова к любви, захватившей ее после свадьбы. Не готова к тому, как пылало ее тело, как трепетало сердце. Она подрезала розы в своем саду и любила мужа. Опускалась коленями на скамеечку для вечерней молитвы и любила мужа. Вязала кружевной чепчик для будущего малыша и любила мужа. Он стал очень заботливым, когда она забеременела. «Я тебя не побеспокою», – пообещал он. И, несмотря на некоторое разочарование, она думала, что, конечно же, Лелури всегда отличались джентльменством в подобных вопросах, и любила мужа.
Элоиза страдала от болезни Лелури: она была очень ранима там внизу. «У тебя опущенная матка, – говорила ей мама. – Из-за этого твоя бабушка с папиной стороны ужасно мучилась, как сама знаешь, а ее бедная матушка даже умерла».
Элоизе казалось, что ребенок, растущий внутри, обязательно ее убьет. Однажды утром он вывалится из нее вместе с ее опущенной маткой, и она умрет.
Об Ирландской женщине она даже не подозревала до самых родов. Рожать пришлось долго и тяжко, совсем не так, как она себе представляла. Появившись на свет, ее дитя выглядело словно красный сморщенный старый стручок, а когда его положили ей на руки, она не почувствовала к нему ничего – совсем ничего. Была лишь смертная усталость да разбитость во всем: и в теле, и в сердце. А потом Элоиза услышала шепот: «Ирландка. Вроде как замужняя».
Но известно же, эти мимолетные интрижки не длятся подолгу. У мужчины есть потребности. Тут уж ничего не поделаешь. По крайней мере, он не будет беспокоить ее – болезную – еще какое-то время.
Она никогда с ним об этом не заговаривала. Высоко держала голову и жила, никому не жалуясь. Если плакала, то только в одиночестве, и всякий раз проверяла, не запятнан ли платок кровавыми слезами. Элоиза прожила с этим два года, болезненно выносила очередную беременность, мучительно родила вторую дочь. Лежа в кровати, обессиленная и горячечная, она грезила, будто прогуливается со своими дочерьми по широким серым доскам галереи Сан-Суси.
Когда она открыла глаза, то увидела лицо мужа, глядящего на нее сверху вниз. Он сидел, зажав руки между колен. Ссутуленные плечи делали его странно уязвимым – похожим на мальчишку, ждущего наказания. Внезапно Элоиза подумала, что между ними всегда было слишком много сдержанности, слишком много невысказанных сожалений и тягостных сомнений. Слишком много душевного отчуждения.
А пока она раздумывала, он встал и, отвернувшись, заговорил. Об Ирландской женщине. У нее было имя. Маэва. Когда имя слетело с его губ, это было ужасно – словно сорвали присохшую повязку с кровоточащей, гниющей раны.
Та женщина, Маэва, бросила мужа и детей. Рейнард поселил ее в доме на Конти-Стрит, а теперь решил и сам туда перебраться. К ней. Не навещать ее по два-три раза в неделю, как уже делал. Нет, они собрались жить вместе, будто муж и жена. Рейнард и та женщина. Маэва.
Но это же невозможно, ведь его женой уже была она – Элоиза Лелури, девочка Ливии. Только она жена Рейнарда.
– Почему? – слово эхом загуляло по комнате, словно крик.
Элоиза смотрела, как на глаза мужа навернулись слезы и западали крошечными осколками разбитого кристалла. Неужели ему по-настоящему больно? Он же так легко плачет по ничтожнейшим поводам. Может прослезиться из-за смерти примадонны в оперном спектакле. И при этом способен вот так безжалостно убить сердце женщины, запросто вышвырнув ее из своей жизни.
– Она мне нужна, – развел он беспомощно руки.
Внутри у Элоизы что-то оборвалось. Она чувствовала, как из тела вытекает кровь, вытекает жизнь.
– Она и так у тебя есть, – сказала Элоиза. Будь у нее силы, она бы это выкрикнула, хотя леди никогда не кричат. – Ночь за ночью я лежала в этой кровати и ждала, когда ты придешь ко мне, а ты шел к ней. Вечер за вечером я сидела внизу за столом и смотрела на твой пустой стул. Я отдала тебе мое… мою… – Что же такое она ему отдала? Всего лишь свое сердце, свои мечты, все, чем она была, и все, чем могла бы быть. – Чего еще ты от меня хочешь? Что еще я могу тебе дать?
Он снова к ней повернулся. Его лицо было мокрым от слез и блестело в слабом зимнем свете, сочившимся из окна. Но в глазах сверкала твердая решимость.
– Ты не понимаешь, – вздохнул он. – От тебя я ничего не хочу.
Конечно же, развод был исключен. Само собой разумеется. Муж ушел, а Элоиза пыталась внушить себе, что душой он покинул ее давным-давно. «Ты уже жила с этим, – говорила она себе. – Вот и живи дальше. Нет ничего постыдного в том, чтобы превозмогать испытания, ниспосланные Богом».
Она ходила на мессу и ставила свечи перед статуями Девы Марии и Святого Михаила – покровителей семьи. Дома она устроила алтарь в буфете из грецкого ореха и молила дать ей сил, чтобы все это вынести. В минуты слабости – слишком частые минуты слабости – она молила вернуть ей любовь Рейнарда. Но однажды пришла догадка, не ударом молнии, а словно медленное пробуждение.
Он меня никогда не любил.
И все же она научила Реми, а потом и Белль, готовить пралине, потому что это было его любимое кушанье, и посылала дочерей к папочке со сладостями. По праздникам, на день рождения и по особым поводам она отправляла их к нему, каждый раз надеясь, что стыд, вина или долг вернут его к ней. Было уже не важно, любил ли ее Рейнард; все, что она хотела, – просто вернуть его.
Она и не заметила, как с годами ее молитвы изменились вместе с ее устремлениями. Не заметила, как стала молить Бога не вывести ее мужа к Свету, а оставить его, чтобы погряз во мраке убожества. Нет, больше того. Она хотела, чтобы он страдал, как страдала она, желала ему узнать грызущую боль одиночества – от жизни впустую с обескровленным сердцем. Пусть бы он просыпался по ночам, крича от душевной муки, которую невозможно ни исцелить, ни избыть, ни ослабить ничем, кроме смерти.
А потом даже этих горьких молитв ей стало недостаточно.
И Элоиза пошла к Матушке Ра, колдунье вуду, которая дала ей любовного гороха. Тем утром большую часть горошин Элоиза нанизала в четки-розарий, а вечером они с девочками приготовили пралине, потому что назавтра был папочкин день рождения.
Перемешивая орехи с карамелью, Элоиза молила о смерти. Сначала для него, а следом – для нее.
Продолжение следует...
Peony Rose:
Спасибо! С Новым Годом и грядущим Рождеством
Страшно, когда в браке случается такое... Лелури нельзя было оставаться рядом с бывшей женой и дочерьми, раз уж решился грешить с Маэвой - уехали бы куда-нибудь. Может, тогда Элоиза бы не свихнулась или хоть не до такой степени.
А дети с обеих сторон, конечно, пострадали наиболее тяжело :(
diamond:
Константин, Таня, приветствую вас в Новом году, желаю вам всего самого наилучшего и спасибо большое за продолжение!
Ну, вот и открывается завеса с тайны жизни Элоизы и ее несчастной любви к ее мужу Рейнарду, который, оказывается вообще никогда ее не любил.
Он оставил ее с двумя дочерьми и ушел к любимой женщине Маэве, причинив незаживающую рану на сердце Элоизы.
Большая трагедия! Что тут скажешь? Очень много страданий было у нее и неудивительно, что после того, как Элоиза мечтала много лет о том, как бы вернуть Рейнарда обратно, ее устремления изменились.
И именно поэтому, Элоиза ходила к матушке Ра и та ей дала "любовный горох!
blackraven писал(а):
Перемешивая орехи с карамелью, Элоиза молила о смерти. Сначала для него, а следом – для нее.
Элоиза подмешала в пралине отраву?