O-Valentine-V:
05.06.17 05:42
Спасибо, вам девочки, за новую главу. Которая получилась как-то грустной. Не из-за Хью, а из-за Джорджи, и того как ей запудрил и как её замучил бывший муж, похоже строил из себя этакого святого или же наоборот, но отбил ей все желание к браку.
Что касается Хью, думаю он отправится от удара по гордыне и возьмется за... прошу прощение за сравнение, за объезд этой строптивой лошадки.
Lady O:
05.06.17 10:20
Karmenn писал(а):
Перевод Karmenn
редактирование Sig ra Elena
Глава 21
редактирование Sig ra Elena
Глава 21
Спасибо за продолжение!
Серьезный разговор получился у героев.
TANYAGOR:
05.06.17 16:31
Спасибо большое за продолжение, девочки!
Чего-то Джорджи обижает Хью своим отношением...
Karmenn:
05.06.17 19:02
Поскольку все затевалось ради Хью с самого начала, то история его отношений и поиска невесты должна получиться подлиннее, посложнее и подробнее. Он уже сделал свой выбор, но не так-то просто оказалось убедить Джорджину, что они созданы друг для друга.
Tricia:
06.06.17 00:22
Да уж, Джорджи пока непреклонна.
А Хью, между тем, ухаживать и не начинал. Только поцелуи пытается выпросить
. Ну кто же так ухаживает?😉
Спасибо за продолжение!
SOLAR:
06.06.17 08:58
Karmenn, Sig ra Elena, огромное спасибо за продолжение в прекрасном переводе!!!
svetlan-ka:
06.06.17 23:20
Здравствуйте, уже несколько лет на вашем сайте читаю переводы романов. И хотя заходила нечасто, но зато читала сразу по несколько глав. В этом году появились новые правила для читателей, ну что же, придется им следовать. Спасибо автору и переводчикам за огромную проделанную работу. Я думаю, что все ее ценят и с нетерпением ждут переводов новых глав.
Lorik:
07.06.17 13:08
Спасибо за перевод, девочки!
Суровая женщина, эта Джорджи, заставит Хью пересмотреть свой взгляд на мир, похоже.
Наядна:
19.06.17 23:40
Большое спасибо всей команде переводчиков и редакторов!
Очень рада что перевод возобновился.. уж очень хочется узнать чем все закончиться 
Karmenn:
29.07.17 16:37
» Глава 22
Перевод Karmennредактирование Sig ra Elena
Глава 22
Джорджина чувствовала себя совершенно разбитой и павшей духом. Словно пропасть разверзлась у ее ног. То же самое ощущение несчастья одолевало ее после смерти Ричарда.
И еще она по-настоящему не скорбела по Ричарду, не так, как… как стала бы скорбеть по Хью, если бы он умер. От этих мыслей ей стало совсем худо.
Хотя она ему даже не жена.
И от этой ярмарки ей не становилось веселее. Крики разносчиков соперничали с воплями детей. Куда ни глянь, повсюду флаги, палатки и торговцы, продающие все, начиная с имбирного хлеба и кончая креслами-качалками. И, как кисло замечала Джорджина, большинство женщин посылали улыбки Хью.
Ни с того ни с сего Ришелье стал вести себя как самое идеально воспитанное животное. Он спокойно трусил к постоялому двору, с озабоченностью черепахи наблюдая, как детишки снуют туда-сюда. Конь, который сильно испугался какой-то бабочки получасом ранее, даже не дернулся, когда где-то поблизости загрохотал фейерверк.
Джорджину переполняло желание заставить Хью посмотреть на нее.
- Ришелье ведет себя как ангел, - похвалила она.
Хью взглянул на нее сверху совершенно дружески, даже как-то по-братски.
- Разве? – добродушно отозвался он, погладив Ришелье.
Джорджина проследила за лаской и поняла, что Хью не носит перчаток. И сейчас, подумав, не могла вспомнить, видела ли его в перчатках вообще когда-нибудь.
У Хью руки большие: размах пальцев вдвое больше, чем у Ричарда. И сильные, как и плечи. Руки, знавшие тяжелый труд и умевшие до всего дотянуться. Хью уже отвернулся и разговорился с каким-то человеком, который сидел, развалившись, перед трактиром. А Джорджина не могла отвести глаз от руки Хью, державшей поводья.
Руки мужчины.
А не мальчишки.
Запястье пересекал шрам, она только сейчас заметила тонкую белую линию на загорелой коже.
- Что случилось с твоим запястьем? – спросила Джорджина.
Хью услышал, но не обернулся, продолжая болтать, потом дал человеку монету и поводья лошадей.
- Так, ерунда, - беззаботно отмахнулся он.
Все улетучилось. Весь этот любовный пыл между ними, то, как Хью смотрел на нее, отчего Джорджина ошущала себя такой желанной, по-настоящему желанной впервые после ее замужества, - все это ушло как ни бывало.
Следуя за Хью в переполненный постоялый двор, Джорджина чувствовала себя павлиньим хвостом. Все взоры обратились на Хью, потом все уставились на нее.
В трактире не было других леди.
- Хью, - позвала она.
И с трудом расслышала себя сквозь царивший вокруг людской гам, однако Хью сию секунду повернулся.
- Да?
- Не могли бы мы снять отдельную комнату?
- О, да у них тут такого сроду не водится, - сообщил он. – Ты ведь не против?
- Нет, - еле слышно сказала она.
Прежде чем Хью подвел Джорджину к низенькому окошку, где они сели, у нее было довольно времени, чтобы понять: она не только здесь единственная леди, но и вообще единственная особа женского пола.
Стол почернел от времени и был испещрен выцарапанными инициалами посетителей. И не особенно чист. Джорджина не смела поднять глаза, поскольку на нее со всех сторон таращились мужчины, от чего она чувствовала себя не в своей тарелке. Они глазели с любопытством. И жадностью. Как будто думали…
- Похоже, они решили, что ты моя пташка, - весело сообщил Хью. – Им не постигнуть твой уровень изящества. - Джорджина сглотнула. - Не беспокойся. Никто к тебе не посмеет обратиться, пока я здесь. - Появился трактирщик и одарил ее таким же взглядом, что и все остальные, будто она дорогая, но доступная особа. - Завтрак, - приказал Хью. – Что у вас есть. Я голоден, и наверняка ее светлость тоже проголодалась. И нам очень нужно перемолвиться словечком с кем-нибудь из актеров, приехавших на ярмарку, если они здесь присутствуют.
- Пьянствуют на задворках, - коротко сообщил трактирщик и отошел, не проронив больше ни слова.
Джорджина опустила взгляд и обнаружила, что водит пальцем по какому-то вырезанному на столешнице слову.
- Хрен, - наклонившись, прочел Хью. Джорджина отдернула руку как ужаленная. - В аккурат для леди, - развеселяясь, заметил он.
На нем был простой черный сюртук, обтягивающий плечи. Шейный платок Хью снял, и вид его открытой шеи напомнил Джорджине о золотистой коже, таившейся под одеждой.
Это чуть лукавое поведение показалось глупым и неподобающим. Джорджина стянула шляпку и положила на пол у стула, а стек с кисточкой отдала какому-то мальчишке, оседлавшему ручку метлы. Тот взвизгнул от радости.
Джорджина сняла бы и дурацкий жакет, если бы могла. Он был чересчур тесноват для матроны, для вдовы. Наверно в нем она похожа на разодетую овцу, словно старушка, старательно пытавшаяся стать такой, какой ей уже не быть.
Так бы сказал Ричард. У Ричарда всегда были твердые понятия, что следует или не следует носить женщине. В сущности, самые лучшие их беседы касались женской одежды. Они бы пошли в театр и все представление шептались, обсуждая костюмы. Потом по приходу домой разобрали бы по косточкам, во что был одет каждый из зрителей.
При этих мыслях к глазам подступили слезы. Ричард неистово презирал женщин, из кожи вон лезших, лишь бы не признавать, что они стареют.
Джорджина так и слышала его в своем воображении, как он резко осуждает какую-нибудь бедняжку лет тридцати, опрометчиво надевшую платье с глубоким декольте. Не то чтобы и ей самой исполнилось тридцать, однако уже вдова. Она поежилась при мысли, что бы выдал Ричард о ее тесной амазонке и причине, по которой Джорджина ту надела. И лишь когда Хью окликнул ее, Джорджина очнулась.
Трактирщик вернулся с двумя тарелками, на которых высились горы яичницы и бекона. Он поставил перед господами тарелки и сказал:
- Тут позади меня мистер Лир, великий актер. По правде сказать, лучше вам позволить ему присесть, а то он еще упадет, чего доброго. С самой зари пьянствовал.
- Лир? – повторила Джорджина.
На первый взгляд человеку, шедшему по пятам за трактирщиком, с трудом подходило шекспировское имя. Носил он кожаные отрепья и большие сапожищи с отворотами у колен. Впрочем… Лир был из тех, кого не стоило недооценивать. Его губы растянула улыбка. И померещилось, что он из тех, кто мог бы с улыбкой на устах запросто убить.
- Ага, Лир, как в величайшей из великих трагедий, - поддакнул актер, усевшись на стул, на который жестом указал Хью. – Благодарю покорно, милорд. Сейчас я скажу вам, прежде чем вы спросите меня, миледи, что я позаимствовал имя у короля, хотя он был королем, который чрезвычайно любил актерство, мог бы вам сказать. Как актер, я не имею особых причин выступать под своим именем, пока большую часть времени провожу за тем, чтобы представлять кого-то другого, поэтому отчего же не выбрать имя по своему вкусу?
Он был пьяницей. Очаровательным, наверно, давним пьяницей. Язык его чуть заплетался, и сидел Лир, развязно раскинув конечности, явный признак, что он пьян в стельку. И все же был красив, даже в свои пятьдесят с лишком, с высокими скулами и осоловевшими, но ярко блестевшими глазами.
Джорджине пришло на ум, что, возможно, так в жизни и выглядят короли – преследуемые, подвыпившие и усталые.
- Ты не знаешь, на какое время Финчли хочет назначить представление? – спросил ее Хью.
Она отложила вилку. Завтрак, может, сервировали не так уж и изящно, но бекон был превосходен.
- В восемь. Вас это устроит, мистер Лир?
- Вы захватили нас в момент величайшего упадка, - с ленивой усмешкой в голосе отозвался Лир. – Мы закисаем и забываем наши роли. Впрочем, вряд ли вы ожидаете лучшего от труппы, попавшей в такую собачью дыру, как Парсли.
- Эй, ты, - вмешался вдруг возникший словно из-под земли трактирщик, - попридержи-ка язык, когда ты у нас в Парсли, а то в два счета вышвырнем тебя за ухо как шелудивого пса. Не угодно ли господам, чтобы я принес что-нибудь выпить к мясу? – спросил хозяин у Хью.
- Мы всегда сможем импровизировать, - сказал актер и мечтательно добавил: – Вот так я начинал, знаете ли. Давненько, в Лондоне.
- Пива мне и мистеру Лиру и стакан лимонада для ее светлости, - приказал Хью. – И в какой роли вы импровизировали? Всегда ли играете Короля или иной раз и Шута?
- Вечно Шута и время от времени Короля, - грустно признался актер.
Он поднял кружку с пивом и отпил.
- Интересно, есть ли у вас пьеса, которая годилась бы для дня рождения маркизы Финчли? – спросила Джорджина. – Маркиз упоминал, что надеется на постановку «Двенадцатой ночи» Шекспира.
- Вот эту не можем, - уныло ответил Лир. – Могу представить вам на выбор кровавые страсти вместе с трупами и подходящими песнями. Привидения, битвы, удавленницы, женщины-привидения, знаете, есть разница между привидением мужского пола и женского…
- И в чем же? – заинтересовалась Джорджина.
- О, привидения мужского пола одержимы местью, как полагаю, - ответил Лир, снова прикладываясь к пиву.
- А чем одержимы женщины? – спросил Хью.
- Придурочными песенками, - ответил Лир. – Миловашками. Да тем же, чем когда были живы. Болтаются и воют «Споемте иву, иву».
- Иву? – недоуменно переспросил Хью.
- Песня из одной пьесы Шекспира, - пояснила Джорджина. (Трагедия «Отелло» – Прим.пер.)
- А, Шекспир, - с прояснившимся лицом воскликнул Хью. – Если я вернусь привидением, то учту ваш опыт по части мужского-женского, за исключением пения. Уж лучше придурочные песенки, чем мщение.
- Что такое «миловашки»? – спросила шепотом Джорджина.
Укрывшись за кружкой пива, Хью засмеялся:
- В точности, что ты и думаешь, милая.
«Милая»! Слово перевернуло ей сердце.
- Можем изобразить «Битву кентавров», «Историю любви евнуха», - стал перечислять Лир, - или «Веселую трагедию Пирама и Фисбы». То или другое.
- «История любви евнуха»? – с сомнением в голосе переспросила Джорджина.
- Пирам и Фисба, - вмешался Хью. – Евнух морально подорвет дух дня рождения, даже если упомянутый джентльмен поражен любовью. Завтра в восемь, мистер Лир. Дворецкого Финчли зовут Слак. Он будет счастлив показать вам театр, когда бы вы ни соизволили нагрянуть. Я только попрошу вас не появляться в театральных костюмах, когда прибудете в поместье, чтобы маркиза вас случайно не заметила.
- Мы явимся, спрятав наши королевские бархаты и сияющие короны в сундуки. Миледи, милорд. – Лир встал и без лишних церемоний откланялся.
- Превосходно, - сухо заметил Хью. - Ну, наверно, мы здесь завершили все дела.
И не успела Джорджина понять, в чем дело, как он вытащил ее из таверны и снова забросил в седло.
Похоже, Хью направил лошадей к дому, но она не могла вынести эту мысль. Вообще-то, Джорджина сходила с ума от грусти, не говоря уже о гневе на саму себя. Хотя обдумать это не могла – просто не было времени.
- Где бы нам найти яблоко для Ришелье? – спросила Джорджина.
- В конюшнях есть яблоки, - ответил Хью, держа путь из городка.
Он попросту упорно стремился вернуться домой.
- Ты не собираешься поучить его забавам? – спросила она, толчком дав знать Элсбет, что ей хотелось бы поддержать Ришелье.
- Наверно, нам всем хватит уже забав на сегодня, ты не считаешь?
Голос изменил ему, и тогда Хью посмотрел на Джорджину.
Ласковым веселым взглядом. Как смотрит друг. Словно проскочившая между ними искра уже ушла в прошлое. Прошлое, которое Джорджина увезет домой на память, так же как память о ее браке. Чтобы вспоминалось темными ночами. И ей оставалось гадать, что пошло не так и что она могла бы сделать по-другому.
И ярость от этого в одно мгновение перехватила горло, Джорджина непроизвольно сжала коленями Элсбет, которая, неправильно истолковав посыл хозяйки, рванулась вперед и перешла в галоп.
Это произошло так неожиданно, что Джорджина чуть не вылетела из седла, а она сроду не терялась на лошади, даже сидя в женском седле. С тех пор как ей исполнилось восемь лет.
И хотя сразу же могла остановить Элсбет, но не стала. Вместо того просто наклонилась вперед навстречу ветру и позволила кобыле выбирать дорогу. Они неслись прочь. Прочь, прочь.
Джорджина слышала, как отрывисто кричал Хью, потом раздался тяжелый стук копыт Ришелье. Он в считанные секунды их настиг бы. Ришелье был рожден для скачек. Ей не нужно было оглядываться, чтобы знать, как прижаты уши жеребца, как копыта взрывают землю, вздымая клубы пыли. Еще секунда - и Хью схватит ее поводья.
Слева высилась старая каменная стена. Справа всю дорогу до поместья Финчли вилась живая изгородь из боярышника. Джорджина с Элсбет перепрыгнули ее, потому что легче свалиться с дамского седла, когда поворачиваешь налево. Кобыла перемахнула боярышник легко, как стрекоза касается водной глади, и понеслась в чистом поле.
Джорджина слышала, как бранится Хью, но слова его уносились ветром. Может, Хью думал, что Элсбет понесла. Да кому интересно, что он там думал? Край поля приближался, и они выскочили на следующее, перемахнули через разрушенную стену, проскакали по сельской тропе. Сзади слышалось, как копыта Ришелье громыхают по земле.
Потом оказались уже за другой зеленой изгородью. Джорджина немного не рассчитала и чуть не соскользнула с седла, но умудрилась удержаться. Хорошо, что она забыла свою шляпку в трактире, потому что и так бы ее давно потеряла. Модные шляпки не предназначены для бешеных скачек по полям.
Теперь Элсбет стала похрапывать, ноздри потемнели от пота. Она была изящной, милой лошадкой, уши ее трепетали, ожидая следующей команды. Она и сама наслаждалась скачкой… однако начала уставать.
Они перепрыгнули последнюю изгородь, просто потому что могли и потому что по другую сторону был пруд. Тогда Джорджина соскользнула с лошади, и прежде чем Ришелье взял предыдущее препятствие, расстегнула ненавистный жакет, вывернула его наизнанку, стала вытирать шею Элсбет, приговаривая:
- Ты сладкая девочка! – И сама старалась отдышаться.
Элсбет ткнулась в ладонь и тихо заржала, говоря на лошадином языке, что сама не прочь повторить. Только не сейчас. Потом Джорджина стянула уздечку и пустила кобылу к пруду.
Ришелье перемахнул кусты с запасом в добрых три фута. Этот конь выиграл бы Эскот, подумала Джорджина. В нем есть мощь, и у него великолепные сильные ноги.
Хью соскочил с седла, прежде чем копыта Ришелье коснулись земли, но вместо того чтобы засмеяться, испытав удовольствие от погони, он огромными ладонями как тисками схватил Джорджину за руки и тряхнул. Сильно.
- Что, черт возьми, ты вытворяешь, Джорджи?
И снова тряхнул.
Она вырвалась, отступив, и его руки упали. Ярость дрожью отдалась у нее в спине.
- Ты не имеешь права…
Хью не стал слушать то, что она могла сказать. Просто притянул к себе, как мешок с зерном, и впился ей в рот, заглушив слова.
Поцелуй Хью как гроза. Такой свирепый и собственнический, что, наверно, Джорджина и не смогла бы с ним бороться. Только не ее тело. Разум заволокла дымка желания в тот же миг, как Хью прижался к ней. Колени ослабли, руки обвились сами собой вокруг него… и Джорджина забыла как дышать.
- Не смей так больше делать, - свирепо заявил Хью секундой позже.
Доселе Джорджина даже не задумывалась, почему так поступила, однако сейчас усмехнулась.
- Почему бы и нет?
- Для такого рода шалостей ты недостаточно хорошая наездница.
Она сощурила глаза.
- Покажи мне любое достаточно высокое препятствие, и Элсбет его возьмет. Да кто ты такой, чтобы считать себя лучшим наездником, чем я?
- Я, - просто ответил Хью.
- Ты? Да ты все время падаешь, - возмутилась Джорджина. – А я нет. В жизни не падала с лошади.
- Ну, ты…
- И к тому же я езжу в дамском седле, - добавила она, подчеркивая, что это важно.
Стало видно, что гнев Хью уже схлынул.
- Так ты хочешь сказать, что мне нужно брать у тебя уроки?
- Я никогда не падаю. И не беру препятствия, которые не способна одолеть моя лошадь.
- Я тоже, - коротко сказал он.
- Тогда почему ты меня тряс?
Джорджина не смотрела на него, просто смахнула листочек с белой блузки. Почему-то без жакета она чувствовала себя какой-то уязвимой. Корсаж был пошит из тонкого ирландского льна. Она могла разглядеть, как через рукава просвечивают голые руки.
- Потому что ты... - Он замолк.
- Я лучше всех езжу в дамском седле, ты же знаешь.
Джорджина просто напомнила ему, потому что это была правда, и Хью ее знал.
- Ты до печенок напугала меня, - признался он, еще раз легонько встряхнув Джорджину. На сей раз ласково. – Я подумал…
- Страх, - строго заметила она, - неподвластное чувство. Я всегда так думала.
И тут Хью ее удивил. Запрокинул голову и рассмеялся, дикий хохот прокатился по полю. Даже Ришелье навострил уши, прислушался и снова принялся щипать траву.
- Так ты решила преподать мне урок?
Огромный красивый зверь этот Хью, и Джорджина его хотела. Смотрела, как он хохочет, обратив лицо к солнцу, любовалась мощной загорелой шеей и сдавалась, признавая правду.
Она хотела его, чувствуя примитивное лютое желание, несвойственное тому, что ей довелось испытать в браке. Она желала Хью до боли, которая зарождалась в груди и разливалась по всему телу до самых кончиков пальцев.
И все же Джорджину уязвило, что Хью смеется над ней, поэтому она отвернулась и пошла к Элсбет, которая мирно пощипывала одуванчики, росшие на берегу пруда.
Хью последовал за ней.
- Помнишь, как мы плавали много лет назад? – промолвил он, наклонившись к уху Джорджины.
Которая не ожидала, что он окажется так близко, вздрогнула и эхом отозвалась:
- Плавали? Я же не умею плавать.
- Только не говори, что ты забыла.
В его голосе звучали озорные ноты.
- Я никогда не плавала, - уверенно настаивала Джорджина.
Плавание - не тот род занятий, который даже рассматривается приличными молодыми леди. А Господь знает, что она всегда соблюдала приличия.
- Мне было десять лет. В то лето умирала моя мама, поэтому вы со своей мамой гостили в нашем поместье.
Джорджина непроизвольно взяла Хью за руку.
- Прости. Мне было шесть. Нет, должно быть, семь. Я не совсем ясно помню то лето.
Хью от души, даже радостно улыбнулся.
- Она была самой лучшей мамой, но совсем не следовала приличиям, как ожидалось от графини. Я с ума сходил по лошадям с той поры, как покинул детскую.
- Ничего удивительного, - сказала Джорджина, крепко держа его за руку.
- Обычно она приходила в детскую и забирала меня в конюшни. Даже в то лето я приходил в ее покои, и она рисовала для меня лошадей. Всегда рисовала меня на лошади, прыгающей через препятствие, которое было выше замка, и побеждавшей в скачках… А мой любимый рисунок тот, где я прилип к спине коня, копытами бьющего по луне.
Ей показалось мало держать Хью за руку, поэтому Джорджина совершила то, чего никогда не делала прежде. Она подвинулась к нему поближе, взяла его лицо в ладони и поцеловала. А потом обхватила за шею и крепко-крепко к нему прижалась.
А поскольку это был Хью, то он обратил объятие, которое значило лишь утешение, в нечто совсем иное.
- Погоди, - сказала Джорджина, отодвигаясь спустя несколько минут. Дыхание застряло в горле. – Я хочу…
На сей раз Хью взял ее лицо в ладони.
- Что ты хочешь, Джорджина Соррел? – спросил он настойчиво и жестко, встретив ее взгляд.
Это было уже слишком.
- Я хочу услышать о твоих приключениях с плаванием. О тех, в которых, по твоему мнению, я участвовала, хотя ничего подобного не было.
Игравшая на губах Хью улыбка говорила ей, что он еще вернется к своему вопросу, а сейчас не станет настаивать. Вместо того он сел на траву и потянул Джорджину за руку. Она потеряла равновесие, упала ему на колени и запротестовала:
- Хью, так нельзя делать! Ты не можешь тянуть и таскать меня, и вообще, будто я кобыла с уздечкой.
- Я никогда о тебе так не думал, - возразил он, укладывая ее рядом с собой. Пальцами задел туфельки, потом медленно, самым неприличным образом погладил лодыжку.
- И так не делай! – возмутилась Джорджина, выставив вперед ноги так, чтобы Хью не отвлекал ее своими заигрываниями. – Расскажи мне, куда ты ходил плавать.
- На лошадиный пруд, - прямо сказал он. – Ты, наверно, не помнишь поместье…
- Нет, помню, - прервала она его – Я там была неделю на богоявленский сочельник, если ты помнишь. Лошадиный пруд за конюшнями, и не совсем пруд. Больше похоже на разлившийся ручей, который протекает через ваше поместье.
- Он все еще там, - задумчиво сказал Хью. – Хотя не знал, что ты ходила в конюшни в те праздники.
- Мы уже выяснили, что ты меня не замечал, даже если я и ходила, - сухо напомнила Джорджина.
Поскольку правда была в том, что она неоднократно приходила к конюшням и наблюдала, как Хью выгуливал лошадей, и даже заглянула к новорожденным близнецам-жеребятам, хотя скорее дала бы отрезать себе язык, чем призналась.
- Поэтому ты молила богов отомстить за мою слепоту, - целуя ее в ушко, пошутил Хью.
- Что?
- И боги за тебя отомстили, - продолжил он. – Поскольку отныне всю оставшуюся жизнь я всегда буду знать, где ты, Джорджина, или же не будет мне покоя. И всегда перво-наперво увижу тебя в любой комнате, куда войду. И всегда буду желать найти тебя там.
Она сглотнула и крепко закусила губу. Хью говорил спокойным и ровным тоном, знакомым ей с детства. И не требовал от нее ничего, даже не просил ответить. Он просто…
Утверждал очевидное.
Просто давал ей знать.
- Ты говорил о плавании, - напомнила она, поскольку не знала, что ему ответить.
Хью вздохнул и еще раз чмокнул ее в макушку.
- Обычно я возвращался в сумерках, весь потный после скачки, и кидался в пруд. Тем летом… все стало по-другому. Матушка была при смерти, и врачи все время сновали туда-сюда. Все слуги, вся семья суетились вокруг нее.
- Я знаю, - сказала Джорджина, прислонившись к нему. – Я знаю, что это значит.
- Я запамятовал, что Ричард болел. Конечно же ты знаешь, каково это. – Он убрал со лба локоны и поцеловал ее туда. – Итак, тем летом мне предоставили больше свободы. Сестры – и ты вместе с ними – сидели безвылазно в детской с сонмом нянек. Однако я вырос достаточно, чтобы сбегать от надзора. И сбегал.
- То лето я не помню ясно, - нахмурившись, призналась она. – Мама так близко дружила с твоей матушкой и отцом… конечно же, мы приезжали каждый июль. Как помню, просто лето проходило за летом, время, когда мы тоже могли сбежать от нянь и купать наших кукол в ручье, и играть с тобой, и строить шалаши.
- Я бы сбросил одежду и прыгнул в пруд, - сказал Хью.
- Ну, я никогда этого не делала, - засмеялась Джорджина. – Тогда почему ты думаешь, что я с тобой плавала?
- Потому что так и было.
Она помолчала секунду. Потом раздалось:
- Нет!
- Я не знаю, что бы Каро делала без тебя тем летом. Ты носила в переднике носовой платок.
- Я всегда носила платок, - заметила Джорджина. – Одно из правил мамы.
- И всегда доставала его, если кто-то принимался лить слезы, - продолжил Хью. – Не то что бы я сам плакал. Я не верил в слезы.
- Полагаю, мальчики не плачут, - со вздохом признала она.
Единственный мужчина, которого Джорджина видела плачущим, был камердинер Ричарда, после того как умер хозяин. Она разрешила ему сидеть с Ричардом до самого конца, потому что… потому.
И когда камердинер вышел из спальни Ричарда с опухшими глазами, и слезы еще скатывались по его щекам, Джорджина в тот момент поняла, что овдовела.
- Тогда ты этого еще не понимала, - напомнил Хью, положив подбородок ей на макушку. – И несколько раз давала мне платок, когда тебе казалось, что я в нем нуждаюсь. И я всегда с пренебрежением его отталкивал, но за жест был благодарен.
- Не помню, - призналась Джорджина. – Как странно.
- Потом матушка умерла. И мы все надели траур, и приехали наши тетушки, наступил кошмар. –Хью обнял ее крепче. – Из детской стало труднее выбираться, но я умудрился спустя несколько дней. До того… ну, девчонки нуждались во мне.
- Ты был самым лучшим старшим братом, - заверила Джорджина. – Даже для меня, хотя я не твоя сестра.
- И слава богу, что нет, - сказал он с искренней радостью в голосе, от чего ее сердечко живо встрепенулось снова. – Я бросился в пруд не потому, что собирался заплакать…
- Поскольку мальчики не плачут, - подсказала она.
- Потому что у всех глаза были на мокром месте и чтобы никто, на всякий случай, не заметил, что я в этом смысле ошибка природы.
- И где вступаю я?
- Ты тоже сбежала, только я не знал. Должно быть, ты последовала за мной. Тебе было – сколько? – семь лет, поэтому я не могу представить, как тебе это удалось.
- О, я могла сбежать, - подтвердила Джорджина. Ей так нравилось очутиться в теплом гнездышке, которое образовали обнимавшие ее руки Хью. – Меня так муштровали по части правил и слуг, как поступать, что я всегда знала точно, как поступить неправильно. Это же неизбежно. Заранее учат не целоваться по темным углам еще до того, как возникнет даже смутное побуждение этим заняться.
- А Ричард целовал тебя в темных углах?
В голосе звучала не ревность, а любопытство.
- Нет. Значит, я сбежала из детской?
- Я только знаю, что когда отвлекся от плескания в пруду, который, кстати сказать, был восхитительно теплый, то ты уже была там.
- На краю пруда?
- Когда я увидел тебя, ты уже сбросила передник и платье. Меня охватил такой ужас, что я ничего не предпринял. Ты в один миг скинула туфли и чулочки, потом сорочку и просто вошла в воду.
- Нет!
Хью засмеялся.
- Да. Именно. Ты, истинная леди Джорджина. Ты сбросила без помощи горничной всю одежду и вошла в воду, словно родилась с умением плавать.
- А как поступил ты?
- Я не мог выйти, - пояснил он. – Потому что хоть я знал не так много о правилах поведения, однако был уверен, что юным леди не полагается видеть краник мальчиков. Поэтому я отступил поглубже в воду, а ты последовала за мной. А потом, не успел я опомниться, как ты уже плескала на меня водой.
- Поверить не могу, что не запомнила такое!
- А я никогда не забывал. Ты была самой прекрасной девочкой, Джорджина. Самое красивое зрелище, встретившееся мне. Кожа белая-белая, как сердцевина цветка. Волосы, обычно заколотые и прилизанные, рассыпались по плечикам, когда ты отбросила шляпку.
- Ты же не…
- Почувствовал желание? Я думал о тебе, как об одной из моих сестренок. И в то же время… смутился. Ты так отличалась от меня, и такая хорошенькая, и такая… такая женственная. Твои волосы... и как ты визжала, когда я плескал на тебя водой.
- Ты плескал на меня? Очень не по-джентльменски.
- Я не знал, что еще делать. Конечно, я плескал на тебя, ты визжала и в ответ плескала на меня, поэтому я нахлебался воды, потому что хохотал вовсю. Вот так все было.
- Но как ты выбрался из пруда? А как я?
- Главный конюх отца услышал гам и явился. Он был не дурак и понял, что видит: ходячую катастрофу. Поэтому быстренько увел тебя куда-то, а мне приказал вылезать из пруда, и на этом все кончилось. Насколько я знаю, никто ничего не заподозрил. За ужином я услышал, что ты случайно упала в поилку для лошадей, и после этого твоя мама запретила тебе гулять около конюшен, а потом лето прошло, и мы все уехали в Лондон...
- Мне ведь не следовало упрекать тебя, что ты не понимаешь, что такое смерть? – тихо спросила она.
Настал миг молчания, а потом Хью чмокнул ее в нос и признался:
- Хотелось бы, чтобы ты была права. Всю жизнь не могу забыть. Я любил матушку всем сердцем, а она умерла.
- Тогда почему ты продолжаешь объезжать лошадей? – раздраженно воскликнула Джорджина. – Ты же знаешь, что точно так же можешь умереть.
- Не знаю, заметила ли ты, Джорджи, но никто из нас не избежит смерти. - Она фыркнула. - Я не могу жить и бояться.
- Ты не думаешь о людях, которые вынуждены бояться за тебя.
Без предупреждения Хью перевернулся, увлекая ее за собой, и вот он уже лежит в клевере, а она лежит рядом с ним. Прямо около него. Джорджина мгновенно застыла, каждая частица тела вдруг ощутила присутствие Хью. Это большое, мускулистое, великолепное тело. И пальцы ее затряслись, так ей захотелось его потрогать.
- Джорджи, - произнес он.
И все. Однако она знала, что Хью хочет сказать. И знала, каков ее ответ, только вот Джорджина была дочерью своей матери и ничего подобного не смогла бы облечь в слова.
Зарегистрируйтесь для получения дополнительных возможностей на сайте и форуме
Полная версия ·
Регистрация
· Вход
· Пользователи
· VIP
· Новости
· Карта сайта
· Контакты
· Настроить это меню
Если Вы обнаружили на этой странице нарушение авторских прав, ошибку или хотите дополнить информацию, отправьте нам сообщение.
Если перед нажатием на ссылку выделить на странице мышкой какой-либо текст, он автоматически подставится в сообщение
Если Вы обнаружили на этой странице нарушение авторских прав, ошибку или хотите дополнить информацию, отправьте нам сообщение.
Если перед нажатием на ссылку выделить на странице мышкой какой-либо текст, он автоматически подставится в сообщение