Ингеборг:
18.12.13 15:03
» София Кристина Шарлотта, принцесса Брауншвейг-Вольфенбюттель
Добрый вечер, леди.
И добро пожаловать в княжество Брауншвейг-Вольфенбюттель.
Герб княжества и Вольфенбюттельский дворец
Сегодняшняя героиня не была ни великой, ни даже выдающейся: она была первой. Первой немецкой принцессой в России.
София Кристина Шарлотта, принцесса Брауншвейг-Вольфенбюттельская.
Как известно, Петр I «прорубил окно в Европу». Но мало просто «прорубить», нужно держать окно открытым. Важнейшим шагом для установления и поддержания династических связей, несомненно, являлся брак царевича Алексея Петровича. Именно поэтому главным вопросом становился выбор невесты.
Вначале в невесты Алексею была выбрана старшая дочь австрийского императора Иосифа I – эрцгерцогиня Мария Жозефа.
Однако, подобный союз не вызвал в Австрии одобрения, и вице-канцлер Кауниц дал на русское предложение весьма осторожный ответ: «Если оправдаются слухи о посылке царевича в Вену для образования и императорская фамилия познакомится ближе с характером царевича, то брак будет не невозможен».
Получив из Вены столь уклончивый ответ, являвшийся по сути отказом, в России предпочли слегка «снизить планку», и обратить пристальное внимание на принцессу Софию Шарлотту Брауншвейг-Вольфенбюттельскую.
София Шарлотта была внучкой правящего герцога Брауншвейгского Антона Ульриха; второй дочерью принца Рудольфа Людвига (ставшего впоследствии герцогом) и Кристины Луизы фон Эттинген.
Ее старшая сестра Елизавета была женой эрцгерцога Карла, будущего императора Австрии Карла VI. Младшая сестра, Антуанетта, стала герцогиней Брауншвейг-Вольфенбюттельской, выйдя замуж за двоюродного дядю Фридриха Альберта. Кроме того, она приходилась родственницей курфюрсту Ганноверскому – будущему королю Англии Георгу I.
София Шарлотта родилась 2 августа 1694 года, а с шести лет жила при дворе своей родственницы – Кристины Эберхардины Бранденбург-Байрейт, жены Августа III, курфюрста Саксонского и короля Польского.
Воспитание она получила по тому времени очень хорошее, модное и вполне светское: прекрасно владела французским и итальянским языками, знала латынь, играла на лютне и клавесине, отменно танцевала, рисовала и рифмовала стихи. Жизнь при одном из самых блестящих дворов Европы, способствовала тому, что София Шарлотта превратилась в светскую девушку, обладавшую любезностью и выдержкой придворной дамы, но совершенно лишенную практической сметки, умения жить и приспосабливаться к обстоятельствам.
Несмотря на значительные политические, и не только выгоды, при Брауншвейгском дворе весьма настороженно отнеслись к возможности русского брака.
Герцогу Антону-Ульриху очень льстила мысль сделаться родственником одного из могущественнейших государей того времени, с желаниями и взглядами которого считалась вся Европа, но он не решался выдавать свою внучку за сына русского царя, прежде чем Россия не кончит своей войны с Швецией, выжидая исхода войны и надеясь, в случае победы Швеции, выдать ее за короля Карла XII, который в таком случае мог быть для него полезнее, чем побежденный русский царь.
Переговоры о браке, начавшиеся еще в 1707 году, затянулись до 1709 года, когда Полтавская победа ясно показала, на чьей стороне будет успех в Северной войне.
Союзник России Август III также был чрезвычайно рад предстоящему браку принцессы Софии Шарлотты и сына Петра I и даже услужливо взял на себя свадебные издержки, чем окончательно убедил герцога в правильности выбранного решения.
Так политика предопределила выбор жениха для внучки герцога Брауншвейг-Вольфенбюттельского. Стоит ли говорить, что при таком сложном раскладе политических карт мнение самой принцессы никого особенно не интересовало?
Хотя София Шарлотта совершенно не желала этого брака, и в 1709 году, писала деду: «Ваше письмо дает мне некоторую возможность думать, что московское сватовство меня еще, может быть, минует. Я всегда на это надеялась, так как я слишком убеждена в высокой вашей милости».
Но, через некоторое время, в одном из писем матери принцесса сообщает, что «каммер-президент Саксонии, возвратившись из Варшавы, рассказывал, что видел Алексея и нашел, что царевич умнее и симпатичнее, чем его описывают, он свободно говорит по-немецки, а его окружение состоит из умных и достойных людей».
Впрочем, эта благоприятная характеристика могла быть всего лишь дипломатической уловкой, используемой для создания у принцессы хорошего мнения о женихе – это было очень важно, поскольку София Шарлотта выходила замуж согласно воле родственников, которой она должна была подчиниться.
Фатальная обреченность явственно ощущается в строках из письма Софии Шарлотты к деду: «Это подает мне надежду, что все в скором времени придет к благополучному концу, я желаю этого для того, чтобы в состоянии доказать вам мою преданность и мое послушание».
А уже в марте следующего, 1710 года, Алексей Петрович впервые увидел свою невесту в местечке Шлакенберг, недалеко от Карлсбада.
Девушка понравилась русскому царевичу, а кроме того, Алексей, останавливая свой выбор на принцессе Софии-Шарлотте, не без основания полагал, что отец в любой момент может предложить ему гораздо худший вариант брака. Об этом Алексей откровенно пишет из-за границы своему духовнику: «…и на той княжне давно меня уже сватали, однако ж мне от батюшки не вполне было открыто, и я ее видел, и сие батюшке известно стало, и он писал ко мне ныне, как оная мне показалась и есть ли моя воля с нею в супружество; а я уже известен, что он не хочет меня женить на русской, но на здешней, на какой я хочу. И я писал, что когда его воля есть, что мне быть на иноземке женатому, и я его воли согласую, чтоб меня женить на вышеписанной Княжне, которую я уже видел, и мне показалось, что она человек добр, и лучше ее здесь мне не сыскать. Прошу Вас, пожалуй, помолись, буде есть воля Божия, чтоб сие совершил, а буде нет, чтоб разрушил, понеже мое упование в нем, все, как он хощет, так и творит…».
Первые впечатления Софии Шарлотты от знакомства с царевичем Алексеем также были вполне благоприятными; сентиментальная от природы, она готова была полюбить своего будущего мужа и находила в нем все лучшие качества: «Шарлотта, уверяет меня, что царевич очень переменился в свою пользу, что он очень умен, что у него самые приятные манеры, что он благороден, что она считает себя счастливой и очень польщена честью, которую царевич и царь оказали ей своим выбором».
(1)
В конце сентября 1710 года Алексей Петрович посетил принцессу в г. Торгау и решил сделать ей предложение, о чем и уведомил Петра. В январе 1711 года из Петербурга пришло отцовское благословение, и вопрос был решен окончательно.
Однако дело шло очень медленно. Интриги других германских князей, которые также были не прочь выдать своих дочерей за сына могущественного русского царя, медлительность царевича Алексея, все еще думавшего как-нибудь избежать брака с иноземкой, наконец «докуки» самих герцогов Вольфенбюттельских, значительно затормозили дело.
К тому же, по отзыву герцога Антона-Ульриха: «Люди, имеющие влияние у принца, употребляют религиозные внушения, чтобы заставить его порвать дело, внушают ему ненависть к иностранцам, которые, по их мнению, хотят владеть Его Высочеством посредством этого брака».
19-го апреля 1711 года был утвержден, а 30 апреля подписан брачный договор, состоявший из 17-ти статей: после статей общего характера о любви и уважении между супругами, царь обязывался на свой счет перевезти принцессу и ее двор в Россию, Шарлотта и все ее придворные сохранили свое лютеранское вероисповедание. Царь обязывался выдавать принцессе на содержание двора ежегодно 50000 талеров. В случае смерти царевича содержание сохранялось за ней и принцесса могла, по желанию, остаться в России или уехать за границу. Царь обязывался приобрести для нее в Германии особое владение. Дети, которые родились бы от этого брака, должны были быть православными. Шарлотта отказывалась от права наследования брауншвейгских земель в пользу мужского колена, а царь обещал покровительство и помощь Вольфенбюттельскому дому. Принцесса имела право вывезти свой двор из Германии и составить его по своему усмотрению. София Шарлотта также получила официальный титул: «кронпринцесса Великая Княгиня наследница».
А всего через месяц, царевич отправился в Вольфенбюттель представиться родителям невесты.
14 октября 1711 года, в резиденции польского короля, находящейся в саксонском городе Торгау, была отпразднована пышная свадьба. (Жениху – двадцать один год, невесте – семнадцать).
Накануне туда прибыл Петр I c cемейством и двором.
В большом зале королевского замка срочно заделывали все окна и на них вешали зеркала. Посредине зала, устланного зеленым сукном, был построен помост, задрапированный коврами. На помосте под красным бархатным балдахином стоял небольшой стол, на котором лежали крест и два венца. Вокруг стола располагались дубовые кресла для молодых, царя, польской королевы и родителей невесты.
В три часа зал засверкал огнями тысячи свечей в бронзовых канделябрах, расставленных перед зеркалами. Спустя час начался выход участников торжества. Впереди шли офицеры в парадных мундирах, за ними важно шествовали два маршала с жезлами. Затем появились Петр I с царевичем. Принцессу под руку вел ее дед, герцог Антон-Ульрих. Шлейф свадебного платья несли три придворные фрейлины.
Венчание продолжалось четверть часа и было совершено на русском языке; к принцессе священник обращался по-латыни. Царь сам возложил венцы на головы новобрачных. После совершения таинства брака все направились в зал, где был накрыт праздничный стол, а затем начался свадебный бал с танцами, музыкой, фейерверком в саду.
В официальном письме, Петр I так описал это событие: «Господа Сенат! Объявляем вам, что сегодня брак сына Моего совершился здесь, в Торгау, в доме королевы Польской, на котором браке довольно было знатных персон. Слава Богу, что сие счастливо совершилось. Дом Князей Вольфенбительских, наших сватов, изрядной».
Отнюдь не так радостно известие о женитьбе царевича было воспринято в России. Английский посланник Витворт сообщал в своем донесении: «Здесь несколько дней стреляли из пушек и происходили празднества и фейерверки по поводу свершившегося бракосочетания царевича-наследника, хотя этот брак очень не по сердцу народу. Он втихомолку ропщет и не может скрыть своего неудовольствия по поводу вероисповедания новобрачной».
Разность вер беспокоила и Алексея, воспитанного в строгом православии - он надеялся, что по приезде в Россию, принцесса сможет понять и принять его страну и поменяет веру. Однако, София Шарлотта навсегда осталась немкой, а царевич не воспринял, по замечанию австрийского дипломата, «немецкого чувства и нрава».
На четвертый день после свадьбы, Петр приказал молодоженам отправляться в Польшу, дав Алексею приказ – обеспечить поставку провианта для русской армии: «…брак хотя и совершён, однако к великому неудовольствию обеих сторон: кронпринц кронпринцессу оставил, и , когда она потребовала на два дня сроку, чтоб дорожную постель взять, кронпринц ей жёстко отвечал и уехал…». София Шарлотта приехала к супругу только в декабре.
Из письма принцессы к отцу, 4 января 1712 г.,:
«Царевич окружил меня своей дружбой, с каждым днем он демонстрирует мне знаки своей любви, так что я вправе сказать, что совершенно счастлива, если бы не место, где я сейчас живу, чрезвычайно неприятное».
Однако, постоянные поручения отца, как раз в это время перенесшего театр войны в Померанию и старавшегося приохотить к делу и царевича, скоро заставили Алексея уехать от своей жены и оставить ее одну. София Шарлотта, искренно привязавшаяся к своему мужу, скучала без него, и опасалась за его жизнь, когда Алексею пришлось участвовать в походе под Штеттин.
Принцесса испытывала нехватку средств, ей постоянно докучали интригами и ссорами ее придворные, но Шарлотта пока еще была счастлива - она поверила в любовь мужа, в ее воображении рисовались картины семейного счастья.
«Я нежно люблю царевича, моего супруга, - писала в эти безоблачные дни София Шарлотта своей матери. - Я бы нисколько не дорожила жизнью, если бы могла ее принести ему в жертву или этим доказать ему мое расположение, и хотя я имею всевозможные поводы опасаться, что он меня не любит - мне кажется, что мое расположение от этого еще увеличивается...».
Увы, ее опасения сбывались - со временем становилось совершенно очевидно, что Алексей явно охладел к жене. Немало этому печальному обстоятельству содействовали его частые и длительные поездки по поручениям отца, во время которых он начал много пить.
О состоянии принцессы красноречиво говорят письма к родителям:
«Я совершенно смущена, ввиду того что меня ожидает, ибо горе мое идет от человека слишком дорогого, чтобы на него жаловаться...»;
«Мое положение гораздо печальнее и ужаснее, чем может представить чье-либо воображение. Я замужем за человеком, который меня не любил и теперь любит еще менее, чем когда-либо…».
Еще более расстроило принцессу повеление Петра – в октябре выехать в Петербург.
Несомненно, София Шарлотта боялась чужой семьи, где ей предстояло жить. Она не знала ничего о России, не имела представления об обычаях и нравах такой далекой и «дикой» страны. Именно поэтому, она пыталась отложить отъезд всеми возможными способами.
Последней попыткой обмануть судьбу стал ее отъезд к родителям, под предлогом нехватки денег. Разумеется, ничего хорошего из этого не вышло. Петр, рассерженный неповиновением невестки, лично прибыл в Брауншвейг и, в феврале 1713 года, София Шарлотта отправилась в далекий незнакомый город – Санкт-Петербург.
Софию Шарлотту сопровождала свита из 110 человек и близкая подруга - ее кузина, принцесса Юлиана-Луиза фон Остфрисланд.
Первые месяцы жизнь на новом месте складывалась вроде бы неплохо — Петр был нежен к невестке, вслед за царем свое расположение к Софии Шарлотте старались выказать и его придворные.
И, хотя целых полгода принцессе пришлось провести в одиночестве – Алексей Петрович приехал только в августе, однако, долгая разлука пошла ему на пользу, разбудив теплые чувства к супруге.
И вновь письмо принцессы, на этот раз, к матери: «Царь меня осыпает ласками и милостями. Мне теперь не только правильно выплачивают четвертные деньги, но сначала я получала также всю нужную для меня провизию, а теперь мне назначено несколько имений для покрытия расходов по хозяйству. Эти имения отданы мне в полное распоряжение, и мне принадлежит даже судебная власть над ними. В них живет 600 душ, а скоро мне дадут еще 900, что составит вместе 1500. Впрочем, эти имения рассеяны по разным местам.
Царь во время своего пребывания здесь был очень ласков ко мне, он говорил со мной о самых серьезных делах и уверял меня тысячу раз в своем расположении ко мне. Царица со своей стороны не упускает случая выразить мне свое искреннее уважение. Царевич любит меня страстно, он выходит из себя, если у меня отсутствует что-либо, даже малозначащее, и я люблю его безмерно».
Однако семейная идиллия быстро закончилась.
Слишком уж разными по характерам, привычкам, вкусам, религии оказались эти молодые люди.
Выросшая в утонченной атмосфере Саксонского двора, усвоившая с детских лет западноевропейскую культуру, София Шарлотта так и не стала «своей» для русского общества, которое поначалу казалось весьма расположенным к немецкой принцессе. От нее самой зависело удержать симпатии русских, сойтись с ними ближе, увлечься их интересами, разделить их заботы и беды. Вместо этого София Шарлотта заперлась в своем доме, старательно избегая любых контактов с представителями родовитой знати, высокопоставленными сановниками. Она не предприняла даже попыток изучить русский язык, проникнуться духом нации, лишь по необходимости соблюдения придворного этикета с брезгливым недоверием посещала православные службы.
Раздражение вызывали бесконечные бытовые хлопоты, от которых принцесса была полностью избавлена у себя на родине, где жизнь была исполнена спокойствием и благополучием. София Шарлотта привыкла к правильному, комфортному образу жизни, где все заранее размерено, определено, вовремя припасено.
В Петербурге все было совершенно иначе. Ее многочисленные придворные, прибывшие с ней из Германии, без конца интриговали и ссорились между собой... Средств на содержание этой компании требовалось много, а свои щедрые обещания скуповатый Петр I не спешил выполнять. Вскоре деньги стали выплачиваться не в срок и далеко не сполна. Появлялись и совершенно непредусмотренные расходы, оплачивать которые Софии Шарлотте приходилось из собственного довольно худого кошелька. Все это совсем не напоминало сладкую жизнь при дворе Августа.
Раздраженная бесконечными неурядицами, София Шарлотта никак не могла уяснить, что тогдашний Петербург являлся всего лишь бивуаком воюющей армии, раскинутым по необходимости на топком болоте, от которого нельзя требовать всех удобств жизни, комфорта, благополучия.
«Я никогда не составляла себе слишком выгодного мнения о России и ее жителях, - писала она отцу, - но то, что я увидела, превзошло мои ожидания. Нужно жить среди русских, чтобы их хорошенько узнать. Для того, чтобы приобрести их расположение, необходимо сделаться русским и по духу, и по нраву, и даже в таком случае это не всегда удается, ибо если существует народ, так это именно наш. Они в высшей степени корыстны, и если одолжишь их чем-нибудь, то они полагают, что рассчитываешь на их благодарность, и тогда они начинают ненавидеть лицо, которое их облагодетельствовало. Доставив им какое-нибудь удовольствие, вы еще должны относиться к ним с той признательностью, которую могли бы от них ожидать, и благодарить их за то, что они приняли подарок, иначе они очень обидятся. Понятия их очень спутанны, самые ужасные кутежи распространены между ними, во время богослужения и молитвы они ведут себя чрезвычайно легкомысленно, нечистоплотность их доходит до крайних размеров, нет области в Германии, жители которой не были бы образованнее русских, то есть тех из них, которые ничего не видели, кроме своей родины. Одним словом, это очень непривлекательный народ».
Впрочем, можно ли требовать от молоденькой девушки, почти насильно завезенной на край света, лишенной семьи, живущей в непривычной, чуждой атмосфере, объективных оценок?
И все-таки определяющими были семейные беды: чувства Алексея к жене вскоре угасли окончательно. Оказавшись в своем прежнем окружении, он отстранился от жены, все чаще находя удовольствие в выпивке, и все пренебрежительнее отзываясь о Софии Шарлотте: «Жену мне на шею чертовку навязали: как к ней ни приду, все сердитует и не хочет со мною говорить».
А вот что пишет родителям об их отношениях сама принцесса:
«Один Бог знает как меня здесь огорчают, и вы усмотрели как мало любви и внимания у него ко мне. Я всегда старалась скрывать характер моего мужа, сейчас маска против моей воли спала. Я несчастна так, что это трудно себе представить и не передать словами, мне остается лишь одно – печалиться и сетовать. Я презренная жертва моего дома которому я не принесла хоть сколько нибудь выгоды…».
Изменились и отношения принцессы с царской семьей (причем, не самую лучшую роль здесь сыграла тетка Алексея и сестра Петра I – царевна Наталья, решившая поставить на место «эту немку»).
К тому же, ближайшая подруга принцессы – Юлиана-Луиза фон Остфрисланд – сумела настроить Софию Шарлотту и против русских, и против мужа.
Вдобавок ко всему, Екатерина - вторая жена Петра, возненавидела Софию Шарлотту: ведь дети ее и Алексея имели бесспорное право на престол, становясь таким образом, соперниками для детей Екатерины.
В 1714 году София Шарлотта писала матери: «Если б я не была беременна, то уехала бы в Германию и с удовольствием согласилась бы там питаться только хлебом и водою. Молю Бога, чтоб Он наставил меня своим духом, иначе отчаяние заставит меня совершить что-нибудь ужасное…».
Летом этого же года, добившись от врачей заключения, что ему необходимо лечение в Карлсбаде от чахотки, и получив разрешение отца, Алексей Петрович неожиданно уезжает за границу. Его отъезд был настолько скоропалителен, что беременная жена узнала о предстоящей разлуке только тогда, когда карета царевича была подана к подъезду. Прощание между опротивевшими друг другу супругами было кратким; Алексей ограничился одной-единственной фразой: «Прощайте, я отправляюсь в Карлсбад».
За полгода, проведенные царевичем в Европе, он не счел нужным даже писать жене письма. Спустя пять месяцев Шарлотта сообщала матери: «Царевич все еще не возвратился, и никто не знает, где он, умер ли он или жив; я в ужасном волнении. Все письма, которые я к нему отправила в последние шесть или восемь недель, возвращены мне из Дрездена и из Берлина, так как его адрес там неизвестен».
Только незадолго до возвращении супруга в Россию Шарлотта узнала об этом от царицы Екатерины, получившей письмо от Алексея.
Продолжительное отсутствие царевича, слухи о семейных ссорах и замкнутая жизнь Софии Шарлотты в узком немецком окружении ее двора породили в Петербурге слухи относительно отцовства будущего ребенка. Не без оснований можно утверждать, что сомнительная честь изобретательницы сплетен принадлежала самой царице Екатерине. Раздраженный этими разговорами, Петр I распорядился, чтобы при невестке до ее разрешения от бремени неотлучно находились три придворные дамы. В письме к Софии Шарлотте царь объяснял эту меру необходимостью «предотвратить лаятельство необузданных языков, которые обыкли истину превращать в ложь».
Подобные намеки оскорбляли принцессу, но, не в состоянии сопротивляться воле царя, она едва смогла упросить его оставить при ней повивальную бабку, привезенную из Германии.
12 июля 1714 года, после тяжелых родов, принцесса произвела на свет дочь Наталью.
Рождение дочери у наследника престола порадовало царицу Екатерину, опасавшуюся, что в случае рождения мальчика ее дети потеряют всякую надежду когда-нибудь взойти на престол. Петр I также стал очень ласков к невестке.
Напротив, вернувшийся из Карлсбада царевич Алексей, уже настолько охладел к принцессе и не считался с нею, что поселил в том же доме свою любовницу – крепостную своего учителя Никифора Вяземского – Ефросинью Федорову.
Визиты супруге царевич наносил раз в неделю, а София Шарлотта никогда не появлялась на его половине.
Тем не менее в 1715 году, София Шарлотта во второй раз ожидает ребенка, и вновь возникает вопрос о правах Алексея и его потомков на престол Российской империи.
Ситуация сильно осложняется тем, что ребенка ждет и царица Екатерина.
Разумеется, подобные обстоятельства не самым лучшим образом отразились на душевном состоянии принцессы, да и здоровье ее было сильно расстроено: вторая беременность протекала еще тяжелее, чем первая. За десять недель до родов, спускаясь с лестницы, она упала и сильно ударилась спиной о ступени. С этого момента ее беспокоила постоянная боль в левом боку и животе.
София Шарлотта писала матери: «Я постоянно страдаю, ибо так полна, что принуждена почти всегда лежать на спине; ходить я не могу, и если мне нужно сделать два шага, то приходится меня поддерживать с обеих сторон, а если посижу одну минуту, я не знаю, куда деться от боли».
За девять дней до родов состояние ухудшилось, и она уже не вставала с постели. В полночь с 11 на 12 октября 1715 года начались родовые схватки, а к пяти часам утра она благополучно родила сына, названного в честь деда Петром.
(Двенадцать дней спустя царица Екатерина родила сына, также названного Петром).
В первые дни после рождения сына состояние Софии Шарлотты не внушало тревог: она стала ходить, принимала поздравления и, несмотря на возражения докторов, сама кормила новорожденного. Но на четвертые сутки у нее начались сильнейшие боли в животе, появился озноб. Больная металась в бреду. Так прошло еще четыре дня, и все эти дни царевич не отходил от жены...
Только 20 октября Петр I, который сам в эти дни был очень болен, прислал к ней своих лейб-медиков, узнав о тяжелом недуге Софии Шарлотты. Приговор врачей был пессимистичным до крайности: in mortus limine...
(2)
Около полудня Шарлотта, придя в себя, послала за царем. Он велел привезти себя в коляске. Принцесса поручила свекру своих детей и умоляла оставить с ними ее подругу принцессу фон Остфрисланд. Когда Петр удалился, принцесса попрощалась с придворными и позвала пастора. Медики убеждали Софию Шарлотту принять новое лекарство, но она бросила бокал на пол со словами: «Не мучьте меня так, дайте мне спокойно умереть, я не хочу больше жить».
София Шарлотта скончалась в ночь с 21 на 22 октября, в возрасте двадцати одного года, оставив годовалую дочь и десятидневного младенца-сына.
28 октября принцесса была похоронена в Петропавловской крепости...
1. Из письма матери Софии Шарлотты, принцессы Кристины Луизы.
2. На пороге смерти (лат.).
...