Ингеборг:
29.01.14 15:28
» Императрица, герцогиня, генеральша - дочери Ивана V.
Добрый вечер, леди.
Мы по-прежнему остаемся в России, но сегодня поговорим о забытых царевнах.
Императрица, герцогиня, генеральша - дочери Ивана V.
Старший брат Петра I, царь Иван V Алексеевич скончался в 1696 году.
Его вдове, Прасковье Федоровне Салтыковой был 31 год, а дочери были совсем малы: Екатерине – 4 года, Анне – 3, а Прасковье не исполнилось и двух лет.
Детство девочек проходило в загородном дворце, в подмосковном селе Измайлово.
Это был тихий, зеленый уголок, славившийся прекрасными садами, питомниками редких деревьев и лекарственных растений.
Обучали их так же, как и двоюродных сестер – дочерей Петра I, т.е. помимо чтения и письма, немецкому и французскому языкам, танцам. Приглашенные для обучения иностранцы оказались людьми весьма посредственными, и царевны ничему у них не научились. Впрочем, с чтением и письмом дела обстояли не лучше. Анна, например, всю жизнь писала на редкость коряво и безграмотно.
Сносно танцевать научилась только Екатерина.
Все же, пусть и не слишком образованные, они оставались дочерьми и племянницами царя. А, следовательно, могли выгодно выйти замуж (разумеется, выгодно не для себя, а для дяди-царя).
После решающих побед над шведами (под Лесной, Полтавой и Переволочной) – 1709 г., и занятия в 1710 году Выборга, Риги и Ревеля (Таллина), Петр решил укрепить, и без того значительно усилившееся, влияние России в Курляндии брачным союзом – он предложил герцогу Курляндскому Фридриху-Вильгельму руку своей племянницы.
Фридрих-Вильгельм происходил из династии Кеттлеров, берущей начало от Готтарда Кеттлера – последнего магистра Ливонского ордена, и приходился племянником королю Пруссии Фридриху I.
Решение о том, какая из дочерей станет герцогиней Курляндской, принимала царица Прасковья. Жених, на взгляд будущей тещи, был незавидный: молодой, худосочный, и очень бедный, да и владение захудалое – меньше Рязанского уезда.
Старшую дочь Екатерину, «Катюшку-свет», Прасковья обожала, и нарушив вековые традиции (замуж выходили строго по старшинству), назвала невестой герцога среднюю дочь – Анну.
К ней Прасковья была особенно строга и придирчива и, вероятнее всего, хотела поскорее сбыть с рук.
«В 1710 году прибыли от герцога курляндского в Россию послы, и 10 июля этого года заключили договор, в котором было постановлено, что русская царевна, ставши герцогинею курляндскою, будет иметь право для себя и для своей русской прислуги держать церковь, где будет отправляться богослужение по обряду греко-восточной церкви; ее будущие дочери должны быть религии материнской, но сыновья будут воспитываться в лютеранской вере, исповедуемой их родителем. При выходе в замужество царевна Анна получит в качестве приданого 200 000 рублей, а если бы случилось, что герцог умрет, не оставивши по себе наследников, то вдова его получит на свое содержание ежегодно 400 000 рублей и сверх того ей дастся в пожизненное владение вдовье имение с замком».
Мнение невесты, разумеется, никого не интересовало. Да она и не осмелилась спорить с грозным дядюшкой, послушно написав жениху, в ответ на официальное предложение брака: «Из любеизнейшего письма Вашего высочества, отправленного 11-го июля, я с особенным удовольствием узнала об имеющемся быть, по воле Всевышняго и их царских величеств моих милостивейших родственников, браке нашем. При сем не могу не удостоверить Ваше высочество, что ничто не может быть для меня приятнее, как услышать ваше объяснение в любви ко мне. Со своей стороны уверяю ваше высочество совершенно в тех же чувствах: что при первом сердечно желаемом, с Божией помощью, счастливом личном свидании представляю себе повторить лично, оставаясь, между тем, светлейший герцог, Вашего высочества покорнейшею услужницею».
В августе 1710 года, сам Фридрих-Вильгельм прибыл в Петербург, а 31 октября состоялась пышная свадьба. Семнадцатилетние молодожены две недели находились в центре всеобщего внимания.
8 января 1711 года Петр I отправил новобрачных в Курляндию. Едва они добрались до первой почтовой станции – Дудергофа, как герцог неожиданно скончался. Немецкий организм не выдержал русских празднеств, точнее, неумеренного употребления крепких вин и водки.
Анна, оставшаяся вдовой на третьем месяце брака, вернулась к матери. Скорей всего, она надеялась, что теперь ее оставят в покое, но «курляндская эпопея» только начиналась.
Курляндское герцогство граничило с Россией, Польшей и Пруссией и, разумеется, стало «яблоком раздора» между влиятельными соседями. Однако, присутствие Анны давало Петру дополнительные возможности – под предлогом защиты прав племянницы, он мог в любой момент ввести русские войска на территорию Курляндии.
Именно поэтому, летом 1712 года, Петр отправляет племянницу в Курляндию, чтобы создать там дворянскую коалицию для защиты русских интересов, поскольку новый герцог – дядя покойного мужа Анны – Фердинанд был сторонником Польши.
Своенравное дворянство отнеслось к вдовствующей герцогине холодно, герцогский замок был не подготовлен к ее приезду.
Впоследствии Анна напишет дяде-императору о своем положении: «с собою ничего не привезла в Митаву, ничего не получила и стояла некоторое время в пустом мещанском дворе, того ради, что надлежало до двора, поварни, конюшни и лошади и прочее все покупать вновь. А приходу мне с данных деревень деньгами и запасами всего 12680 талеров, и с того числа в расходе по самой крайней нужде к столу в поварню, в конюшню и на жалованье на Либерию служителям и на содержание драгунской роты всего 12254 талера, а в очистке всего только 426 талеров. С таким остатком как себя платьем, бельем, кружевами и по возможности алмазами, серебром, лошадьми и прочим в новом пустом доме, не только по своей части, но и против прежних вдовствующих герцогинь курляндских весьма содержать себя не могу, также и партикулярные шляхетские жены ювелы и прочие уборы имеют неубогие, из чего мне в здешних краях не бесподозрительно есть».
Два года спустя, мать ее, царица Прасковья Федоровна, жаловалась царю, что ее дочери в Курляндии до сих пор «не определено, чем жить там и по обыкновению княжескому прилично себя содержать».
В 1722 году, Анна пишет очередное жалобное письмо Петру I: «И хотя по милости Вашего Величества пожалованными мне в прошлом 1721 году деньгами управила я некоторые самые нужные домовые на себя уборы, однако, имею еще на себя долгу за крест и складень бриллиантовый, за серебро и за обои камор и за нынешнее черное платье 10 000 талеров, которых мне ни на котором образе заплатить невозможно, и впредь для всегдашних нужных потреб принуждена в долг больше входить, а не имеючи платить и кредиту нигде не буду иметь».
Никакого влияния ни в Курляндии, ни в России Анна Иоанновна не имела, и всецело зависела от царственных родственников: так, собираясь в 1724 году на коронацию императрицы Екатерины, Анна просит сообщить ей наиболее подходящий для церемонии цвет платья.
Пытаясь хоть как-то улучшить свое положение, Анна засыпает письмами всех влиятельных людей России: Петра, Екатерину, князя Меншикова, вице-канцлера Остермана, потом князей Долгоруких.
Особенно настойчиво она просит найти ей достойного жениха.
Стоит отметить, что первоначально претендентов на руку Анны Иоанновны было более чем достаточно: герцог Александр Вюртембергский, герцог Иоганн-Адольф Саксен-Вейсенфельский, принц Карл Прусский, граф Мориц Саксонский.
Однако, ни один из вышеперечисленных женихов не устраивал высоких покровителей.
Хотя, последний жених умудрился не только посвататься к вдовствующей герцогине, но и добиться от курляндского сейма согласия на занятие им герцогского трона.
Подобная авантюра была негативно воспринята и в Польше (т.к. Курляндия была ее вассальным герцогством), и в России.
Анна Иоанновна писала по этому поводу в Санкт-Петербург: «Как здесь слышу, что курляндское дело в Польше весьма худо идет и поляки комиссию сюда отправлять хотят для счету моих деревень и моей претензии, и ежели до того допущено было, то б великое предосуждение российским интересам было… я вас прилежно прошу приискав к тому удобные способы до того не допустить, а паче до отправления сюда комиссии, чем меня вовеки одолжите и за что доколе жива вашу любовь буду в памяти носить и пребываю вам всегда доброжелательная Анна».
Словом, с каждым годом перспектива брака становилась все менее реальной, и Анна стала искать утешения в объятиях фаворитов.
Ее первым возлюбленным стал русский резидент в Курляндии – Петр Михайлович Бестужев-Рюмин.
Он был на девятнадцать лет старше Анны и полностью подчинил ее себе, что еще более обострило отношения Анны и ее матери – царица Прасковья с ним очень не ладила, и даже обращалась к царю с просьбой отозвать Бестужева из Курляндии. Вдовствующей царице был дан письменный ответ: «что Бестужев отправлен в Курляндию не для того только, чтоб ему находиться при дворе Анны Ивановны, но для других многих его царского величества нужнейших дел, которые гораздо того нужнее, и ежели его из Курляндии отлучить для одного только вашего дела, то другие все дела станут, и то его величеству зело будет противно».
Когда Бестужева все-таки отозвали из Митавы (столицы Курляндии), Анна с июня по октябрь 1727 года буквально забросала официальный Петербург письмами, умоляя вернуть возлюбленного.
Однако, вскоре все изменилось: около герцогини появился Эрнст Иоганн Бирон и, у Бестужева не осталось никаких шансов.
За одной переменой последовала другая: 18 января 1730 года Анна легла спать герцогиней Курляндской, а проснулась императрицей России. Но это уже другая история…
***
Не слишком удачной была и судьба старшей сестры Анны – Екатерины.
Екатерина Иоанновна родилась 29 октября 1692 года.
Любимая дочь царицы Прасковьи, «Катюшка-свет», была маленькой, пухленькой, черноволосой и черноглазой.
Испанский посланник при русском дворе, герцог де Лириа, писал что она – «женщина чрезвычайно живого характера», которая «не имела скромности и откровенно высказывала все, что ей приходило в голову».
В начале 1716 года Петр I получил письмо от герцога Карла-Леопольда Мекленбургского, с просьбой руки Анны Иоанновны, вдовствующей герцогини Курляндской.
Не собираясь допускать объединения Мекленбурга и Курляндии, Петр предложил герцогу другой вариант: «Отдаю старшую племянницу Екатерину. За нею в приданое хорошую сумму (200 000 рублей) и город Висмар, когда отниму его у шведов».
Помимо этого, Петр обязался обеспечить военную поддержку, в количестве нескольких полков, чтобы «оборонять его, герцога, от всех несправедливых жалоб враждующего на него мекленбургского дворянства и их приводить в послушание».
22 января 1716 года был подписан брачный договор. Особо оговаривалось сохранение Екатериной православия и строительство православного храма в столице Мекленбурга – г. Шверине.
Герцог, в свою очередь, должен был представить неоспоримые доказательства расторжения брака с первой женой – принцессой Софией-Гедвигой Нассау-Фрисландской. Их брак уже довольно продолжительное время существовал лишь на бумаге, но такая мелочь как развод, герцога не очень интересовала.
Его целиком поглощала война с собственными дворянами, поскольку отличаясь деспотическим нравом, герцог считал всех своих подданных потенциальными заговорщиками и убийцами, а лучшим средством усмирения – тюрьму или эшафот.
1 марта 1716 года Екатерина Иоанновна вместе с Петром I и его женой прибыла в г. Данциг, где собрались представители Дании, Ганновера, Пруссии, Польши и Саксонии – стран-союзниц России в Северной войне
8 марта в Данциг прибыл и Карл-Леопольд. К своей невесте он отнесся подчеркнуто холодно, предпочитая заискивать перед ее грозным дядюшкой.
8 апреля состоялась скромная и малолюдная свадьба.
Незадолго до венчания, Екатерина получила от царя письменное указание, больше похожее на приказ, о том, как вести себя в замужестве: «Веру и закон сохрани до конца неотменно. Народ свой не забуди и в любви и почтении имей паче прочих. Мужа люби, почитай яко главу семьи и слушай во всем, кроме вышеписаного. Петр».
К несчастью, Екатерина не смогла выполнить дядюшкино повеление: любить и почитать такого человека, как Карл-Леопольд, оказалось невозможно.
Герцог оказался не только тираном, но и грубым, неотесанным, капризным человеком, вдобавок, жутким скрягой, любившим говорить: «Старые долги не надо платить, а новым нужно дать время состариться».
Впрочем, он тоже не испытывал к жене нежных чувств, а после отбытия из Мекленбурга царя Петра открыто демонстрировал свою неприязнь.
Подданные же перенесли на Екатерину антипатию, испытываемую ими к Карлу-Леопольду и, дали ей прозвище «Die wilde Herzoginn» — «дикая герцогиня»; по аналогии с мужем – «диким герцогом».
Петр I не смог выполнить основную часть брачного договора – отвоевать у шведов г. Висмар, т.к. русскую армию туда просто не впустили.
Вмешательство России в дела Мекленбурга, вызвало устойчивое недовольство многих влиятельных соседей, особенно курфюрста Ганноверского – он же король Великобритании, и императора Австрии, поскольку Мекленбург еще входил в состав Священной Римской империи.
Естественно, Карл-Леопольд посчитал, что его обманули, и это отнюдь не способствовало улучшению его отношений с женой, скорее, наоборот.
Это ясно видно по письмам ее матери Прасковьи Федоровны к царю Петру и царице Екатерине.
Благодарность «за особую к Катюшке милость», постепенно сменяется жалобами и мольбами.
«Прошу у Вас, государыня, милости, — пишет она царице, — побей Царского величества о дочери моей Катюшке, чтоб в печалях ее не оставил… Приказывала она ко мне на словах передать, что и животу своему не рада…»
Саму же Екатерину мать просит об одном: «Печалью себя не убей, не погуби и души».
Тем не менее 7 декабря 1718 года, Екатерина родила дочь, названную Елизаветой Екатериной Христиной (впоследствии более известную в России, как Анна Леопольдовна).
Единственная внучка становится предметом самой искренней любви и заботы далекой бабушки – царицы Прасковьи.
Она постоянно справляется в письмах о здоровье, воспитании и успехах девочки. А потом начинает писать и самой внучке: «Пиши ко мне о своем здоровье и про батюшкино и про матушкино здоровье своей ручкою, да поцелуй за меня батюшку и матушку. Утешай, свет мой, батюшку и матушку, чтобы они не надсаживались в своих печалях, и зови их ко мне в гости, и сама с ними приезжай, и я чаю, что с тобой увижусь, что ты у меня в уме непрестанно».
Однако, свидание бабушки и внучки состоялось не скоро.
Только после завершения Северной войны и заключения Ништадтского мира со Швецией в 1721 году, Петр вспомнил о своей племяннице, написав ей: «И ныне свободно можем в вашем деле вам вспомогать, лишь бы супруг ваш помягче поступал» и «не все так делал, чего хочет, но смотря по времени и случаю».
Но никакие советы не могли образумить Карла-Леопольда.
В конце концов он был вынужден оставить герцогство и безуспешно пытался добиться помощи у австрийского императора.
Между тем, письма царицы Прасковьи к внучке становятся просто отчаянными: «Внучка, свет мой! Желаю тебя, друк сердешной, всева блага от всево моего сердца, да хочетца, хочетца, хочетца тебя, друк мой, внучка, мне, бабушке старенькой, видеть тебя, маленькую, и подружитца с табою: старая с малым очень живут дружна. Да позави ка мне батюшку и матушку в гости и пацалуй их за меня, и штобы ане привезли и тебя…».
Наконец, в 1722 году, Прасковья добилась своего: Петр требует приезда Екатерины с дочерью в Россию, «так как невестка наша, а ваша мать, в болезни обретается и вас видеть желает».
Екатерина навсегда покинула и Мекленбург, и мужа.
Карл-Леопольд был окончательно лишен престола в 1736 году, и содержался под арестом в замке Демниц, где и скончался в ноябре 1747 года.
Екатерина же, прибыв в августе 1722 года в Россию, живет вместе с матерью в Измайлове, затем в Петербурге.
После смерти царицы Прасковьи в октябре 1723 года, Екатерина находится в полной безвестности. Судьба герцогини Мекленбургской меняется после вступления на престол Анны Иоанновны.
Бездетная Анна объявляет наследником престола будущего ребенка своей племянницы – принцессы Мекленбургской Елизаветы Екатерины Христины, дочери Екатерины Иоанновны.
12 мая 1733 года Екатерина присутствует на торжественной церемонии принятия дочерью православия и нового имени – Анна Леопольдовна.
Всего через месяц Екатерина Иоанновна умерла на 41-м году жизни и была похоронена рядом с матерью в Александро-Невском монастыре.
***
Весьма необычно для царевны сложилась судьба самой младшей дочери Ивана V – Прасковьи.
Немецкий художник Корнелис де Брюин, работавший в России в начале XVIII века, так писал о ней: «Младшая отличалась природной живостью…».
Позднее Прасковью Иоанновну назвали «красивой смуглянкой».
Вполне возможно, что она повторила бы судьбу своих старших сестер, став женой какого-нибудь иностранного принца, но этого не произошло.
Вот что писал французский полномочный министр Кампредон графу де Морвилю 14 октября 1724 года: “При царском дворе случилась какая-то неприятность, угрожающая, кажется, немилостью некоторым министрам и любимцам царя. Мне не удалось еще узнать, в чем дело. Достоверно только, что некто, по имени Василий, был три раза пытаем в собственной комнате царя, тотчас же после разговора государя с Ягужинским. Называют Мамонова, майора гвардии, пользовавшегося до сих пор большою милостию князя Меншикова, Макарова, секретаря Кабинета и даже Остермана”. 21 октября Кампредон пишет: “Оказывается, царевна Прасковья родила мальчика в Москве. Она не показывается теперь. Василий, любимый паж царя, отделался довольно тяжким наказанием; но снова попал в милость на другой же день; слуга его приговорен к каторге, а что постигнет Мамонова — еще неизвестно”. Итак, Мамонов — отец ребенка.
Незаконнорожденный ребенок у царевны, да еще мальчик, — значит лишний претендент на престол! И все это при тогдашних взглядах, при неукротимом нраве Петра! Конечно же, монастырь, ссылка, батоги...
Но не случилось ничего. Мертвое молчание в придворных кругах, никаких наказаний виновным. Больше того! Прасковья венчается с Дмитриевым-Мамоновым, так звучала полная фамилия ее избранника, только брак остался до конца ее дней “необъявленным”.
Брак царевны Прасковьи продлился всего шесть лет. Ее муж скоропостижно скончался, в июне 1730 года, упав с лошади, во время сопровождения императрицы Анны Иоанновны в Измайлово.
Прасковья пережила его на год и четыре месяца, умерла в октябре 1731 года и была похоронена в Вознесенском монастыре.
...
Arven:
30.01.14 13:44
А, знаете, этот вопрос не так уж и странен, как вам всем может показаться.
Прежде всего, прошу, выслушать меня с
ХОЛОДНОЙ головой, не отвергая заранее мои доводы, ДО того момента, пока не прочитаете весь текст, того, что я сейчас напишу.
Я сейчас буду говорить о том, что, возможно, не всем понравится, но, поверьте, на то есть основания.
Этот вопрос - "А, может быть, стоило сдать Ленинград?" - просто не мог не родиться у современных людей, не очень хорошо знающих историю. Тем более, что, действительно, были прецеденты. И нет нужды так далеко ходить и вспоминать Париж.
Когда был сдан Киев, то немцы, заняв город, стали проводить тут точно такую же политику, какая проводилась ими в Париже. Да, да - в самом начале оккупации из всех военнопленных, которых было захвачено в "киевском котле" миллионами, тем, кто мог доказать, что он киевлянин разрешали вернуться домой. Жёны, матери, сёстры приходили к лагерям, и если отыскивали там "своих", или тех, кого называли немцам как "своего", почти без проверки уводили по домам. Немцы требовали только одного - чтобы этот человек устроился на работу и получил документы. Стали организовывать дополнительные магазины. Были открыты театры, кино. Городская власть официально разрешила проводить футбольные матчи на первенство города. Да, да, всё это было! Немцы стремились показать местным жителям насколько они лучше, чем советская власть, к которой у многих жителей Украины, прошедших коллективизацию, колхозы, репрессии и голод не было слишком уж тёплых чувств. Тем более, что относительно Украины у немцев в 1941 - 1942 гг. существовала специальная официальная доктрина, подготовленная и переданная Розенфельдом Гитлеру ещё в 30-х годах, согласно которой немцы должны были всячески привлекать на свою сторону как её жителей, так и жителей других национальных республик, входивших в СССР.
Под репрессии попадали только те части населения, которые страдали везде - евреи, цыгане, работники НКВД, etc.
И только после того, как немцы начали терпеть поражения в войне, они перестали заигрывать с населением на оккупированных территориях, и показали себя, как говорится, "во всей красе".
К чему я это всё говорю. К тому, что как это ни прискорбно - но ДЕЙСТВИТЕЛЬНО, существуют реальные факты того, что до Сталинграда в некоторых регионах СССР даже если город и сдавался, в нём продолжала сохраняться ситуация как бы "хорошего отношения" со стороны немцев к местному населению.
И многие, кто сегодня читают про эти реальные факты, из-за своей неопытности или не знания истории решают, что если так БЫЛО, скажем, в Киеве, то, следовательно, точно так же могло бы быть и в Ленинграде. Задуматься о том, что это - Киев и Ленинград - две большие разницы, они или не могут, или не хотят. Или в принципе думают о другом...
Вот и возникают подобные вопросы...
...