Белый камень в глубине колодца (Семейная сага, 18+)

Dara Altmayer:

Ну да, это те, кто не берут чужого мнения о себе в голову. Сама всегда таким завидую.


Пока не заметила в образе Олега такой неоднозначности (кроме теста на беременность, но можно считать, у него были основания). Может, что-то просмотрела, какие-то детали. Образ предстает как сугубо положительный: не хамит, не выходит из себя (сломали нос - не знаю, можно было бы ждать более бурной реакции! не просто поцарапали же), внимательно относится к родителям и к чужой бабуле, так быстро проникается возвышенным чувством к Дине, стихи вон... Нет, правда, не вижу ничего плохого или противоречивого в нем. Разве что, готовить не умеет, но это скорей принципиальный подход. Каждый человек в состоянии приготовить что-то простое, тем более сегодня, когда столько полуфабрикатов в магазинах: их только в микроволновке разогреть.


Отношение читателя к Лауре будет складываться на основании того, как иронично и пренебрежительно говорит о ней автор. Так, как правило, происходит с романами от 3 лица.


Я не совсем об этом. Мы все любим своих героев, но порой с позиции читателя возникает соблазн придраться к мотивировкам поведения персонажей и всему подобному. Могу вот честно сказать: мне не очень понятно, что привлекло в Дине Олега. Именно в романтическом ключе. А к этапу 9 главы уже ясно звучит именно эта тема. Да, он неплохой мужик, но пока мы не заметили в нем стремления к чему-то неординарному, напротив, весь его жизненный путь говорит о том, что он предпочитает "стандартные решения". Но это может быть лишь мой взгляд, может, другим читателям это и очевидно.


Обо всех сказать не могу, только о себе. Если к роману нет особого интереса, то, что он где-то там валяется в сети в открытом доступе, мне лично доставляет некий дискомфорт. А в блоге ему так уютненько, не мешает никому. Кто хочет - читает, кто не хочет - нет. Переносить в блог роман, который активно читают и обсуждают, наверное тоже бы не стала.

...

lor-engris:

Доброго дня!


Сразу вспоминаю своего мужа - интеллигентнейшего интеллигента, у которого случаются такие периоды нездорового перфекционизма, что хоть в партизаны уходи. Не хамит, не выходит из себя (да я сама, когда злюсь, ору в три раза громче ), с тещей и тестем отношения прекрасные. Мама говорит, что я бедного Игоря обижаю, и готова дать ему убежище. Но зачастую с такими людьми ужиться еще труднее. Долго объяснять, лучше рассказ когда-нибудь напишу из жизни.
Насчет носа: насколько бурной реакции? Заехать в ответ? Мог бы, да. Но не заехал. Жаловаться кому-то? В милицию идти? Так на него ответно заявят, и неизвестно еще, чем дело кончится. Согласна, образ Олега несколько гиперболирован, в некоторых отношениях уж точно, но другим я его просто не вижу


Хм, даже перечитаю первые главы. Иронизировать насчет Лары я иронизировала, но чтобы с пренебрежением - не помню такого


Не могу точно сказать, что его привлекло. Скорее всего, на подсознательном уровне. Человек может жить-жить, ходить в костюмчике и завтракать пророщенной пшеницей, а завтра купить три ящика пива, побриться налысо и сделать татуировку в интимном месте. При этом, если попросишь объяснить, на кой ляд и что послужило первопричиной, ответит внятно с вероятностью 50/50.
Живого человека и татуировку, конечно, не сравнить, но любовь - она того, коварная и непредсказуемая штука. Другое дело, насколько этой любви хватит.


Понимаю. Очевидцы говорят, что больше всего обижает: на официальной страничке автора никто не пишет, зато на всяких "левых" библиотеках поливают грязью.
Правда, без статуса "завершено" и новых глав дольше какого-то времени модераторы тему рано или поздно заморозят, а потом и вовсе удалят.

...

lor-engris:

 » Глава 37. Купидон в камуфляже

Наши дни

Динка, затаив дыхание, смотрит на спящего Олега. Он кажется ей самым красивым на свете. Она любит в нем все, от темноволосой макушки (не успела Динка привыкнуть, как остриженные волосы отросли заново) до кончиков пальцев. Под указательным пальцем правой руки – ссадины, похожие на птичью лапку: одна длинная красная ссадина посередине и две коротких – по бокам от нее. Динка любит даже эту «лапку», ведь, пока ссадины не заживут, они неотъемлемая часть Олега.
Затаивать дыхание было вовсе необязательно: раз Олег не просыпается от собственного храпа, то от Динкиного пыхтения точно не проснется. Динка к храпу привыкла и засыпала под него спокойно, даже спокойнее, чем без храпа. Если храп рядом, значит, все хорошо и правильно, а вот если храпа нет, тогда что-то не в порядке и следует серьезно обеспокоиться.
Олег в этом отношении Динке не верил. Не верил и не понимал. Он вообще недоверчивый ко многим очевидным вещам. Для чего, например, было спрашивать: «За что ты меня любишь?» Динка так долго и напряженно размышляла над этим вопросом, что у нее разболелась голова, но ничего более внятного, чем «просто», она так и не придумала.
Разве любят за что-то? Просто любят, и все. Если долго живешь с кем-то рядом и не хочешь уходить, что бы он ни натворил, значит, любишь. Если не можешь жить без кого-то, значит, любишь. Если чье-то счастье для тебя важнее собственного, значит, любишь. Любишь – значит, любишь. Очевидно же! Для Динки, а вот Олегу пришлось объяснять.
Солнце давно встало. Динке хочется раздвинуть шторы и впустить солнце в гостиную, но вместо этого она надевает ночнушку и, бесшумно ступая босыми ногами, идет в их с бабушкой комнату кормить Паганини. Ради Паганини она и проснулась, по старой привычке. Если он останется голодным только потому, что она поленилась проснуться, это будет нечестно.
Во всем доме – непривычная тишина. Никто не гремит посудой на кухне, не шаркает тапочками и не ворчит: бабушка с Ляной ушла ночевать к Степновым. Паганини, заметив Динку, шевелит усами, таращит глаза и даже к корму плывет не сразу. Сначала здоровается по-своему, знакомым скрипучим звуком. Только отдав хозяйке дань вежливости, он принимается за завтрак. Олег в шутку называет Паганини «рыбой Павлова». Динка уже знает, что это такое, но читать книгу с картинками о Павлове и его животных ей почему-то не разрешают.
Когда Динка убирает банку с кормом на место, она замечает обручальное кольцо на своей руке, и для нее это сродни чудесному открытию. Странно, еще вчера она помнила о кольце, а сегодня забыла. Кольцо сидит на пальце так удобно, словно Динка с этим кольцом родилась. Интересно, у Олега также? Вчера она забыла спросить.
Это кольцо Олег надел ей на палец, пока две неизвестные женщины, молодая и пожилая, заполучив все нужные подписи, за закрытыми дверями женили их паспорта.
Загс Динке понравился: большой, красивый и пустой. Она бы с удовольствием по нему погуляла, но неизвестные женщины вернулись слишком быстро – с женатыми паспортами и свидетельством о заключении брака. Динка не успела опомниться, как оказалась замужем. Теперь она не Дина Кудряшова, а Дина Шевцова. Олег обещал, что это временно и, вернувшись в родной город, они обязательно сделают все как надо, но Динка совсем не расстроилась, что фамилия чужая. Главное, что одна на двоих...
Динка прикрывает за собой дверь и возвращается в гостиную. Раскладной диван негромко цыкает пружинами, когда она ложится обратно к Олегу. К мужу. Устраивается рядом с ним, обнимает. Ей тоже нужно поспать, ведь ночью на сон совсем не было времени.
Все-таки хорошо, что он заранее ей все объяснил, иначе Динка точно бы испугалась. Когда тебя совсем-совсем голую трогают в темноте – кто не испугается? Бабушка говорила, что в первый раз надо довериться мужу и перетерпеть, а дальше «Он тебя всему научит». Динка Олегу верила, и больно ей было чуть-чуть. Сначала было очень стыдно и жарко, потом – еще стыднее, до слез и горячих ушей, но почему-то даже приятно, а потом – немножко больно, совсем капельку и недолго. Когда приходят месячные, бывает гораздо больнее, но Олег, который волновался не меньше, все равно целовал ее, просил прощения. И трогал, везде-везде. Ласково трогал. Она потерялась в ощущениях: было и жарко, почти горячо, и щекотно, и влажно, и странно, и стыдно, и хорошо, и немножко тянуло там, хотя «там» уже не было ничего постороннего.
Динка не удержалась и заплакала от этой какофонии чувств, свалившихся на нее, с каждой минутой всхлипывая все истеричнее. Она не понимала, чего хочет, а чего нет, и непременно сошла бы с ума от неопределенности, не обними ее Олег так, как обнимал всегда. Динка успокоилась. Она по-прежнему хныкала и дрожала, но уже от облегчения, что все снова как обычно.
Олег бормотал что-то, крепко прижимая ее к себе. Извинялся, глупый.
– Много целоваться вредно, – сказала Динка, шмыгая носом. – Мы забыли. Давай понемногу, да? Я постараюсь больше не плакать. Я... не потому, что больно. Это не ты. Мне просто... сразу много всего, страшно, но я привыкну обязательно... Мы же сделаем так еще, правда? Как муж и жена. Я постараюсь...

--------
Олег смотрел на мирно спящую Динку и не понимал, кто и, главное, за что послал ее ему. Ангела, каких не бывает. Настоящую. Любящую и любимую. Его жену. Все изначально пошлое, все раздражение от недостатка в организме пресловутого «витамина», после вчерашней ночи стало пустым и неважным. Осталась лишь нежность, пронзительно радостная и вместе с тем до грусти щемящая. Теплое, еще не осознанное им в полной мере чувство, которое сжимает сердце доверчиво и крепко, как ребенок – отцовскую руку.
Накануне подачи заявления Дубровин позвонил Ляне. Та ожидаемо взбеленилась, отругала его на все корки, но было слышно, что Ляна за сестру рада. Просящее, даже робкое «Только попробуй ее обидеть, скотина, – приеду в твое Мухокакино и сожру с потрохами!» сказало Олегу гораздо больше, чем все предыдущие ругательства и угрозы вместе взятые.
Динка почти до самой регистрации, без малого месяц, ходила погруженная в себя. Плохо ела, по ночам бродила по дому, днем сидела у себя в комнате, то прижимая к груди Симочку, то разглядывая Паганини, то совмещая оба занятия. Перечитала все книжки, что привез ей из города Олег, но самого Олега сторонилась.
– Ты на Динку не обижайся-то, она не со зла, – вздыхала старая Надин, заливая кипятком заварку в пузатом заварнике. – Ей перестроиться надо, перемолоть в голове. Помню, когда Каринка наша дурная, мамаша ейная, в ванной зарезалась...
– Не надо, Надин Эммануиловна, – попросил Дубровин. – Все нормально, я понимаю.
– Будем надеяться, что понимаешь. Зря только в голову себе втемяшил, что Динка – подарок судьбы. Ни черта она не подарок, испытание одно. – Надин поджала тонкие сухие губы и потянулась к блюду с пирожками, попутно отмахиваясь от назойливо жужжащей мухи. – Теперь-то уже поздно кулаками махать, но, поверь, тяжело тебе с ней придется.
– Отпугиваете? – нахмурился Олег.
– Предупреждаю, чтоб не выл потом! Еще и в мае жениться собрался, окаянный. Мало тебе, что ли, маеты? Не мог три недели подождать? – ворчала Надин.
Как бы там ни было, но в день свадьбы Дубровин чувствовал себя очень счастливым человеком. Он был бы еще счастливее, имейся у них возможность отметить это событие как полагается, в кругу родных и близких. Однако по ступенькам городского Дворца бракосочетаний будущие супруги поднимались вдвоем: было условлено, что бабушка останется дома, доводить, как она выразилась, до кондиции праздничный ужин.
Динка была удивительно хорошенькой в белом приталенном платье с прямой юбкой и скромным букетом фиалок в руках. Эти фиалки она выбрала сама: смирившись с тем, что и сестра, и бабушка решают за Динку многое, если не все, Олег со своей стороны предоставлял ей свободу выбора везде, где только возможно.
– Не передумала? – спросил Дубровин в шутку.
Динка покачала головой. Даже оставаясь серьезной, она словно светилась изнутри.
Олега же накрыла незнакомая прежде эйфория. Еще никогда он не был так уверен в принятом решении. Все вокруг, начиная от синего майского неба без единого облачка и заканчивая толстым полосатым котом, греющим бока у подножия белой колонны, точно говорило ему, что все будет хорошо.
Сонные загсовые тетки поглядывали на Олега с подозрением, а когда рассмотрели в хрупкой Динкиной фигурке все, что хотели (или не хотели) рассмотреть, взгляды как по команде трансформировались в откровенно осуждающие. Чего, спрашивается?
– Все в порядке? – вежливо уточнил Олег.
Та из работниц, что была помоложе, дернула красным, похожим на маринованный помидор подбородком, закрыла Динкин паспорт, в котором гипнотизировала первую страницу, и сказала: «Подождите, пожалуйста». Обе тетки удалились в соседнюю комнату.
Дубровин рассеянно посмотрел на потолок – оттуда, с частично облупившейся фрески, в него целились из луков пухлявые купидоны – и достал из кармана мешочек с обручальными кольцами. Обмениваться ими при свидетелях не хотелось, а почему Олег и сам не знал. Этот обряд принадлежал только двоим, и точка.
– По-дурацки все вышло, – сказал Дубровин извиняющимся тоном. – Не как у людей.
– Вовсе нет, – возразила Динка, садясь на соседний стул. – Мне нравится.
После загса они, оставив документы в машине, пошли бродить по городу, не зная, куда податься. Зайти в кафе, «обмыть» событие чисто символически? Дома бабушка старается с фуршетом. В голову лезли банальности вроде кино или «Поцелуйного моста». Олег поймал себя на том, что толчет воду в ступе (Динка на вопрос «Куда пойдем?» лишь недоуменно пожала плечами), и расслабился, наслаждаясь погожим весенним днем.
– Мороженого хочешь?
– Хочу.
Только-только отгремели майские праздники, и тех немногих, кто еще не был обременен рабочими буднями или уже отработал свое, центростремительной силой тянуло в Парк культуры и отдыха. Потянуло и Динку, Олег не стал возражать.
Среди качелей-каруселей, усталых молодых мамаш, толкающих вперед коляски с младенцами, и носящейся туда-сюда ребятни околошкольного возраста они вдвоем смотрелись чуждо. Хотя Динку, которая, забыв о белом платье, порывалась усесться на траву, гоняла голубей, лезла на спину каменного оленя и всерьез расстроилась, когда Олег не пустил ее к пятилеткам в детский городок, вполне можно было принять за этакого большого ребенка. Динка играла в одной ей понятную игру и была счастлива, а Дубровин, устроившийся со свадебным букетом на ближайшей скамейке, был счастлив от того, что хорошо Динке.
Любопытно, что с маленькими детьми Динка сходилась неплохо и, обнаружив начерченные мелом на парковой дорожке «классики», с удовольствием прыгала по кривым клеткам вместе с незнакомой девочкой. Девочку, как потом выяснилось, звали Снежана. Она могла похвастать пышным голубым бантом размером вполовину головы, «усами» из шоколадного пломбира и бдительной бабушкой. Заметив опасность, бдительная бабушка поспешила увести Снежану, но та, прежде чем уйти, успела сунуть Динке бумажку, где неровными печатными буквами были выведены адреса страничек в социальных сетях и номер домашнего телефона. Да, кое в чем бдительная бабушка определенно прокололась.
– Ты смотришь в глаза детям, – сказал Олег полуутвердительно.
Динка кивнула. Беготня по парку заметно утомила ее.
– И тебе не больно?
Она покачала головой.
– В самом начале бывает немножко больно, – добавила, поразмыслив, – но быстро проходит. Тебе интересно, почему так?
Настала очередь Олега кивать.
– В глазах детей нет плохого и грустного, они еще не отражают зло. Детям просто не успели его причинить, а грустить по-настоящему они только учатся. – Динка говорила медленно, нашаривая слова. – Глаза накапливают зло и боль постепенно, но бывает, что быстро. Глаза с быстрой болью страшнее всего.
– Извини, что спросил.
– Тебе не надо извиняться. Извиняться надо тем, кто нарочно оставляет боль в глазах других.
Она взяла его за руку и не отпускала до самой машины.

--------
Дома Динку ждал сюрприз: на крыльце, прямо под древней лампой, вокруг которой порхали доверчивые мотыльки, сидела Ляна в спортивном костюме и курила, стряхивая пепел в банку из-под консервированной фасоли.
Динка высвободила свою руку из руки Олега и кинулась к сестре. Ляна бросила сигарету в банку, поднялась на ноги и, заметно прихрамывая, шагнула навстречу.
– Какие люди! Привет, Динь-Динь.
Динка очутилась в ее объятиях прежде, чем Ляна успела сделать еще хотя бы несколько шагов.
– Ты приехала, приехала, приехала...
– Еще бы я не приехала. Часто, что ли, замуж тебя выдаем? – Она пристально, но беззлобно глядела на Олега поверх Динкиной макушки. – Что, вы не ждали, а мы приперлись? Баб Надю не бей: она знала, но я попросила не говорить. Хотела сделать сюрприз. Поезд от нас сюда, падла такая, ходит только по четным дням и в ночь.
– Не поверишь, но я рад тебя видеть.
– Ты прав, не поверю, – усмехнулась Ляна, ероша и без того растрепанные волосы сестры. От тонких косичек на висках, заботливо заплетенных бабушкой, не осталось даже воспоминаний. – Чего так долго-то? Полночь близится, бабка давно стол накрыла, Михалыч пару раз приложиться успел, а вас все нет.
– Гуляли, – коротко ответил Олег. – Ты к нам надолго?
– Уже надоела? – хмыкнула Ляна. Динка издала протестующий звук. – Отпросилась до конца недели. Больше не дали, враги.
– А с ногой что?
– Производственные травмы. Ладно, хорош базарить: Динка замерзла, а я выпить хочу. – Она обняла сестру за плечи. – О, чуть не забыла. Поздравляю с молодой женой!
– Ты еще громче крикни, – поморщился Олег.
– Поз-драв-ля-ю с мо-ло-дой же-ной!!! – не заставила себя ждать Ляна.
– Зараза ты все-таки.
– Завтра все равно каждая собака знать будет. Закон деревни. И пьяный дед на кухне – чем не главный ди-джей сарафанного радио?
Олег махнул рукой и ушел загонять машину. Ляна повела Динку в дом, в прохладных сумерках казавшийся особенно уютным и родным.
– Красивая стала, прямо не узнать. – Помогая сестре снять балетки (сложно избавляться от старых привычек), Ляна смотрела на Динку с нескрываемой гордостью, как будто лично откармливала и выгуливала на свежем воздухе Мелехова по три раза в день. – Сказала бы, что готовая невеста, но это уже неактуально, – подмигнула она. – Мечта сбылась?
Динка закрыла ладонями лицо, порозовевшее несмотря на прохладу в прихожей.
– Да вижу, вижу, не слепая. Лишь бы он тебя так же любил. А то смотри, ринопласт в моем лице всегда к вашим услугам. Если вдруг будет обижать, сразу мне звони. Сломаю нос быстро, эффективно, а главное, недорого.
– Не надо! – испугалась Динка, услышав про нос. – Это же очень больно. Не надо!
– Не переживай, Динь, я пошутила. – Ляна не удержалась и снова обняла сестру. – Как же я все-таки соскучилась...

--------
Фуршет свернули быстро: опьяневший Михалыч стал кричать «Горько!» и потребовал себе букет невесты. ДарьСеменна, ничуть не стесняясь, дала мужу подзатыльник и поволокла в родную хату. Надин увязалась за ними, напоследок сделав старшей внучке «страшные глаза». Однако хитрая Ляна, выпившая самую малость, сделала вид, что намек для нее слишком тонок, и заявила, что остается. Должен же кто-то взрослый и умудренный опытом про-конт-ро-ли-ро-вать процесс?
– Не переживай, Дубровин, – сказала она, когда бабушка, ворча, ушла вслед за соседями. Ляна с Олегом вместе приволокли и поставили на плиту две большие кастрюли с водой. – Я только самое начало проконтролирую и уйду по-английски. Итак, кхе-кхе, наставление молодому мужу... Как тебе перспектива?
– Заранее страшно.
– Это хорошо, что страшно. А если серьезно: увидишь, что ее трусит, – целуй в щечку и ложись спать. Поверь, успокаивать и продолжать бесполезно. Не успокоится.
– Слушай, Ляна...
– Это ты слушай! Сколько мы с Динкой сестримся, а сколько вы женаты? Так что возьми тряпочку, начинай в нее молчать и слушай дальше! Что бы Динка тебе ни курлыкала, с детьми вам лучше погодить хотя бы пару лет. Надеюсь, сам понимаешь почему и зачем...
– Да уж как-нибудь, – сказал Олег, не собираясь посвящать новоявленную свояченицу в подробности своей интимной жизни.
– Не «как-нибудь», а два года. Минимум.
– Пять лет вашу светлость устроят?
– Вполне.
– Спасибо большое!
– Не ерничай. – Ляна уперла руки в костлявые бока. – И последнее китайское: никакой экзотики. От слова «совсем». Побудь солдатом, пожалей ребенка... Ты, кстати, служил?
– Без «кстати» служил. Интересно, а почему вы не жалели ребенка, когда держали ее взаперти и ничего не рассказывали?
– Честно? Мы не рассчитывали, что в один прекрасный день с неба свалишься ты. Уж извини. Если хочешь знать, Дубровин, я до последнего была против. Думала, что блажь – у тебя, у Дины. Хотя нет, у нее не блажь – у нее один раз и на всю жизнь. Теперь вижу, что и у тебя не блажь. Не знаю с какой стати, но ты готов ее терпеть. Может, ты мазохист...
– Да что ж вы заладили?! – разозлился Олег. – Делаете из Дины какую-то ущербную, воспитываете это в ней, а потом удивляетесь, почему дразнят! Разве не видно, насколько она изменилась? Стала общаться с людьми...
– Ой ли? – засомневалась Ляна. – То, что она стала общаться с тобой, ее не вылечило. И не вылечит. Ты сможешь обеспечить Динке прежние условия? Ходить в консультацию, когда забеременеет? Рожать вместе с ней? Да она банально газ включит, отвлечется и забудет! Для нее это в порядке вещей, просто ты этого не замечаешь!
– Что ты мне сейчас пытаешься доказать? Настроение хотела испортить? Молодец, у тебя получилось. Только я не понимаю зачем. До сих пор мстишь за тот случай? Скажи, чем еще я могу искупить свою вину. Сделаю все, что в моих силах.
Ляна как-то разом сдулась, сгорбила плечи.
– Нет, не мстю... не мщу. Я тебя в глубине души даже уважаю. И не отговариваю. Но послушай человека, который прожил с ней не один год. Это адски тяжело. Не в том плане, что мне это в тягость. Дороже сестры у меня никого нет. Но уложи в голове... Если не уложится в голове, растяни вдоль спинного мозга! Однажды ты разочаруешься. Сейчас тебе кажется, что можно все изменить, что Динка станет обычной. Я тоже так думала. И черта с два там! Пойми, тебе всю жизнь придется под нее подстраиваться. Розовые пузырьки лопаются, рано или поздно она начнет тебя бесить. Это закономерно, к сожалению, и не такие бесят. Динка не сможет дать тебе всего, что ты хочешь, Олег, а ты не сможешь всю жизнь играть в сказку! Чудес не бывает.
– Интересная ты, Ляна Романовна. – Дубровин, чтобы чем-то занять руки, добавил газ под одной из кастрюль. – Зачем ты сейчас это говоришь? Когда я уже на все согласился. Интересная. Выслушали тебя? Теперь ты послушай. Я не маленький мальчик, отдаю себе отчет и не прыгаю по бабам. Меня не так воспитывали, раз уж на то пошло. Люблю твою сестру, очень. Мне за это не стыдно. Буду за нее бороться, если понадобится. Надо будет вместе рожать – пойдем рожать вместе, только делать из Дины инвалида, учти, не дам. Никому, даже вам с бабушкой. Лезть в нашу жизнь и совать нос в наши личные дела за просто так тоже не дам. И растягивай этот факт вдоль чего хочешь, мне фиолетово.
– Слова не мальчика, но мужа, – фыркнула Ляна. – Считай, что я прониклась, прослезилась, шуруй отсюда и зови Динку.
– Тоже будешь мозги мыть?
– Ну, до мозгов, боюсь, не дотянусь, а вот все остальное – вполне. – Она, заметно расслабившись, хлопнула его по плечу. – Иди-иди... кто ты мне теперь? Помню, слово какое-то страшное. Или это другое слово?
– Лучше уж по фамилии, надежнее, – буркнул Олег, закрывая за собой дверь в кухню.

--------
О чем говорили между собой сестры, для Дубровина так и осталось тайной. Пока он мылся – и как только люди раньше жили без водопроводов? – Ляна успела уйти по-английски, как и обещала.
Динка ждала мужа, свернувшись клубочком под одеялом. На ней была надета какая-то длинная ночная рубашка, но Олег особо не разглядывал. Задача, которая стояла перед ним, требовала максимальной сосредоточенности и творческого подхода. Хоть смейся, хоть плачь! Никогда еще он не подходил к сексу как к задаче.
Поначалу Динка напоминала комок нервов. Пыталась расслабиться, но не могла. Олег был нежен, нетороплив и внимателен настолько, насколько это возможно. Ее близость и тепло пьянили похлеще ядреного самогона и шампанского вместе взятых (за ужином Олег делал вид, что не отрывается от коллектива, но не выпил ни капли; не хотел рисковать лишний раз), а ему приходилось выверять каждый шаг. Он прислушивался к ней, точно настройщик-параноик к капризному инструменту, улавливая малейшие изменения в звуке, и ее внезапно участившееся дыхание стало лучшим подарком.
Он растворялся в ее хриплых вдохах, выдохах и, когда удавалось найти особенно верную ноту, робких стонах. Она боялась того что чувствовала, стеснялась стонать громче. А он боялся ошибиться, напугав еще сильнее, и от того нервничал ничуть не меньше.
Уже потом, вспоминая первую брачную ночь, Олег понял, где ошибся: не нужно было так себя накручивать. С пеной у рта отстаивая права Динки перед Ляной, он сам поступил не умнее, трясясь над женой, как над хрустальной вазой. Его напряжение автоматически передавалось ей. Какое уж тут «расслабься»?
Неудивительно, что Динке было больно. Однако потом ее тело, будто смирившись с тем, что уже случилось, неожиданно откликнулось. Олег вздрогнул, когда ее губы нашли его ключицу. Вернулась сладость первого поцелуя. Он сбивчивым шепотом просил прощения, обещал, клялся, признавался – она что-то нежно ворковала в ответ, подражая его ласкам...
Почему она вдруг расплакалась? Ее слезы на ровном месте ввели его в натуральный ступор. И ладно бы это были пресловутые женские «слезы счастья» – нет, от слез Динки веяло настоящей истерикой.
Обнять получилось инстинктивно. Замкнуть цепочку или, наоборот, разорвать круг. Динка обмякла и успокоилась так же внезапно, как начала плакать. Олег не помнил, что говорил ей, надеясь лишь, что не очень неприлично ругался. И Динкин лепет насчет «Много целоваться вредно» пробился через заслон не сразу.
– ...не потому, что больно. Мне просто... сразу много всего, страшно, но я привыкну обязательно... Мы же сделаем так еще раз, правда?..
Слова Динки шли вразрез с ее же логикой, чего не скажешь о поцелуях. Но когда она попросила «Сделать так еще раз», пришлось переспрашивать дважды, потому что ошибиться и принять желаемое за действительное в состоянии Олега было легче легкого.
Динка, смущаясь, объяснила, как могла доходчиво. Говорила, что ей уже совсем небольно. Дубровин вяло отнекивался (садист он, что ли? или железный?) – она просила, звала, ластилась к нему так невинно и бесхитростно, что в какой-то момент у него отказали тормоза. Он сможет остановиться, если она передумает. Сможет...
Они легли спать только под утро, пьяные друг другом. Признания становились все бессвязнее; Динка заснула на груди Олега, не закончив фразу. Дубровин уснул гораздо позже, размышляя над тем, насколько правы люди, которые вместо «заниматься сексом» говорят «заниматься любовью».

--------
Катя спускалась в подвал, больше похожий на бункер на случай ядерной войны. Этот дом не прекращал ее удивлять: вот уже два месяца, как она живет здесь с сыном, фактически на правах хозяйки, а всех секретов до сих пор не знает.
В подвале, помимо всего прочего, был оборудован тир. На рубеже стрельбы, вскинув пневматическую винтовку, стоял Федор и хладнокровно расстреливал выцветшую мишень в виде кабана. «Застрелив» кабана, он принялся за волка. Рядом приплясывал Юрка в больших желтых наушниках. Щеки и лоб он жирно разрисовал недавно купленными камуфляжными мелками.
– Дядя Федя, а лося завалишь? – крикнул мальчик, прижимая наушники к ушам.
Федор сплюнул в сторону и «уложил» лося одним метким выстрелом в голову.
Юра забрался на специально поставленную табуретку, приник к окуляру оптической трубы и поднял вверх большой палец.
– Кру-уто ты его грохнул! Я тоже так хочу!
– Господи, – сказала Катя.
– Ну, зачем же так официально? – Не замеченный сразу Рязанский отложил в сторону наушники и документы, которые пролистывал, и поднялся с кресла. – Что, время уже?..
– Двенадцатый час. – Катя смотрела на сына.
Тот, беря пример с дяди Феди, старался ровно держать пистолет одной рукой, но силенок пока не хватало.
Костя взглянул на наручные часы. Часы стояли, только секундная стрелка конвульсивно подергивалась из стороны в сторону.
– Поверю тебе на слово. Эй, стрелки ворошиловские, пошли спать! Оставшихся завтра добьете, не убегут. Юрий Батькович...
– Пап, а давай ты стрельнешь? – Мальчик подбежал к отцу и протянул ему «макарова».
– Думаешь, я умею, родной?
– Конечно, умеешь. Это же ты!
Рязанский усмехнулся и кивнул Федору. Звери тотчас были сняты, вместо них Лисицын повесил две обычные круглые мишени. Костя передернул затвор, вытянул руку с пистолетом и, целясь, прищурился. Лицо его окаменело.
«Как неживой», – суеверно подумала Катя и незаметно поплевала через плечо.
Рязанский тем временем сделал несколько беглых выстрелов. Семь пуль кучно легли в центр мишени и только одна – в девятку.
– Кру-уто!!! – заорал Юрка еще громче. – А меня научишь?!
– Дядя Федор научит, он в этом деле мастер. Будете сюда на охоту ходить.
– Юр, стрелять по животным нехорошо, – вмешалась Катя, у которой от звука выстрела каждый раз внутри все сжималось.
– Ну, эти-то неживые, – справедливо заметил мальчик. – А классно стрелять все равно надо уметь. Вдруг тебя убить захотят, а ты – бах! – и первый.
Катя с ужасом уставилась на Костю.
– Я ему такого не говорил.
– Я сам догадался, – похвастался Юра. – Разве неправильно? Мам?
– Неправильно жить с этой мыслью. – Она скрестила руки на груди. – Марш в кровать, и больше никакой стрельбы, понятно?
– Катерина, не кипишуй. Он пацан, пускай учится. Крестиком шить лучше, что ли?
Катя молча протянула руку за пистолетом. Рязанский удивился, но отдал.
– Пустой. Федька...
По-прежнему не говоря ни слова, она взяла у Федора новый магазин и без особых усилий перезарядила пистолет. Прицелилась. Центр мишени стал богаче еще на восемь пуль.
– Неплохо, – недрогнувшим голосом сказал Костя, глядя в окуляр. – Где училась?
– В кружок ходила по выходным, – кротко улыбнулась Катя. – Сразу после кройки и шитья крестиком.

...

NinaVeter:

Светочка огромное спасибочки за продолжение)

...

Ejevichka:

Света, у тебя получилось! От всей души поздравляю! Наверно, это было очень непросто!

...

lor-engris:

На здоровье!


Спасибо
Да, нервы мы друг другу помотали знатно, поэтому небольшая, в общем-то, глава не выкладывалась в срок (почти все, что я написала вчера, было переписано).
До сих пор не уверена, что нужно было именно так. Но когда я здесь что-нибудь решала?)))

...

Ирэн Рэйн:

Света, привет Спасибо за продолжение Не все так страшно вышло, как думалось. И даже приятно. Счастья молодоженам

...

Peony Rose:

Света, спасибо )

Ты молодец.
"Женатые паспорта" до сих пор улыбают )))
Ляна, конечно, не вовремя разговор затеяла, в результате новобрачный всю ночь дергался. Но любовь, тьфу-тьфу, вывезла и Олега, и Динку.

А способности Кати прям поразили. Снайпер-вышивальщик ))

...

lor-engris:

Здесь все решают они, я только телеграфирую
Радистка Свет


Глаза боятся, а руки делают ага)
Спасибо)


Родственницы Динки, я заметила, "умеют" выбрать момент. Но Олег просто так не испугается)


Вышивка - для души, пистолеты - время сейчас суровое. Се ля ви)
По-хорошему, умение полезное. Как машину водить: никогда не знаешь, откуда придется удирать. Лучше пусть не пригодится, но будет.
P.S. Валечка в космосе - шикарная

Спасибо за комментарии!

...

Nile:

Света, большое спасибо за продолжение

...

Airkiss:

Света, так просто и естественно у тебя получилось описать первую ночь Динки и Олега, их мысли и переживания. Умничка ты, и спасибо тебе за это!
Бабушка и Лянка повели себя тоже более чем достойно. Переживают же за Динку, знают ее всю жизнь, поэтому и перестраховываются. Но с Олегом Динка начала меняться как никогда прежде, вдруг она сможет перестать жить в своем мире, потихоньку начать открывать мир вокруг себя.
P.S. Только вот присутствие Кати в жизни Кости меня почему-то напрягает и совсем не радует. Ревную, наверно. Вот к его мадам Китавиной никакой ревности не было, даже понимание того, зачем она присутствует в его жизни. А с этой Катей - седина в бороду, бес в ребро?

...

kanifolka:

Света, спасибо за продолжение!
не наговаривай, глава чудесная!
а Катя- девушка с сюрпризом

...

ishilda:

Света, спасибо Получилось очень нежно и трогательно Чувства Динки такие настоящие.
Очень долго обходила стороной историю именно из - за проблемы Дины. Но тебе все так тонко удается описать, что я ни разу не пожалела о том, что начала читать.

...

Dara Altmayer:

Спасибо за главу, Света. Мельком просмотрела - вижу, что очень интересная. Я уже в последних главах, дочитаю - оставлю нормальный отзыв по всему роману.



Накричать мог на нее какими-то нехорошими словами.


Меня это не пугает - я только за.

...

lor-engris:

На здоровье)




Девочки, спасибо большое. Я уже говорила, что мне сложно писать о чувствах, но здесь нагрузка двойная. С Олегом и Динкой и по отдельности-то нелегко, а уж когда она вместе... Очень рада, что глава понравилась и вызывает положительные эмоции. Значит, задача выполнена


Ляна знала, о чем говорит: полностью измениться Динка не сможет, как бы ей самой ни хотелось. Тут уже не психология, а физиология. Спорные моменты и не совсем приятные всегда будут. Но сгладить углы можно и нужно. Динка узнала, что такое мир за пределами квартиры и библиотеки, и не все в этом мире настроены враждебно. Большой прогресс.


Лидия была необходимостью. Костя неплохо к ней относится, благодарен ей, ценит как работника, но на этом все, глубже она его не затрагивает. С Катей немного другое. Немаловажную роль тут играет ребенок, ведь, общаясь с ребенком, так или иначе, приходится общаться с матерью. Да и история там не совсем типичная, хороший экскурс может получиться. Но, наверное, придется намечать штрихами: и так уже ни в какие рамки не влезаю


Понимаю, что тема нетипичная, может отпугнуть, и это вполне объяснимо, но мне очень приятно, что все-таки не отталкивает и цепляет.
Почему взялась писать именно о такой героине? Не знаю. Здесь для меня вообще много неизвестного и непознанного За экзотикой не гналась. Но краеугольный камень - именно Динка, это ее история. Изначально не планировалось ни Паши в роли главного героя, ни Сони, ни Кости - все они приходили в процессе, вроде как на чай, а в итоге оставались надолго


Буду ждать) Интересно узнать взгляд на роман в целом.



Мог, наверное, но не стал.
Помню, как писала сцену в больнице. Вопли туда не вклеивались никак.


Да? Ну, дело хозяйское)

Всем спасибо за комментарии!

...