Клуб "Синий чулочек"

История любви, обмана и веселых недоразумений в е мейлах!
Начинающая журналистка Мел искренне изумлена тем, что скандальный герой светских хроник, ловелас, плейбой и фотограф глянцевых журналов Макс в жизни оказался совершенно иным.
Умный. Благородный. Обаятельный...
Бедняжке Мел и в голову не приходит, что парень, который все сильнее ее очаровывает, на самом деле не Макс, а другой человек, точнее, приятель Макса – Джон Трент.
А у Трента тоже имеются веские причины хранить свое инкогнито...

Добро пожаловать в жизнь Кейт Макензи. Правда, на данном этапе ее личная жизнь разладилась, а работа превратилась в сущее мучение.
Ее шеф – типичная офисная тиранка…
Бойфренд – не готов жениться после десяти лет, проведенных вместе…
Что может быть хуже?
Только необходимость общения с «пустым богатеньким мальчиком» Митчем Герцогом, отпрыском одного из знаменитейших кланов нью йоркских юристов.
Принять его ухаживания?
А что, если?..

t;]b] "Война, Ваша Светлость, пустая игра.
Сегодня -- удача, а завтра -- дыра..."

Песнь об осаде Ла-Рошели

Генерал! Наши карты -- дерьмо. Я пас.
Север вовсе не здесь, но в Полярном Круге.
И Экватор шире, чем ваш лампас.
Потому что фронт, генерал, на Юге.
На таком расстояньи любой приказ
превращается рацией в буги-вуги.

Генерал! Ералаш перерос в бардак.
Бездорожье не даст подвести резервы
и сменить белье: простыня -- наждак;
это, знаете, действует мне на нервы.
Никогда до сих пор, полагаю, так
не был загажен алтарь Минервы.

Генерал! Мы так долго сидим в грязи,
что король червей загодя ликует,
и кукушка безмолвствует. Упаси,
впрочем, нас услыхать, как она кукует.
Я считаю, надо сказать мерси,
что противник не атакует.

Наши пушки уткнулись стволами вниз,
ядра размякли. Одни горнисты,
трубы свои извлекая из
чехлов, как заядлые онанисты,
драют их сутками так, что вдруг
те исторгают звук.

Офицеры бродят, презрев устав,
в галифе и кителях разной масти.
Рядовые в кустах на сухих местах
предаются друг с другом постыдной страсти,
и краснеет, спуская пунцовый стяг,
наш сержант-холостяк.

___

Генерал! Я сражался всегда, везде,
как бы ни были шансы малы и шатки.
Я не нуждался в другой звезде,
кроме той, что у вас на шапке.
Но теперь я как в сказке о том гвозде:
вбитом в стену, лишенном шляпки.

Генерал! К сожалению, жизнь -- одна.
Чтоб не искать доказательств вящих,
нам придется испить до дна
чашу свою в этих скромных чащах:
жизнь, вероятно, не так длинна,
чтоб откладывать худшее в долгий ящик.

Генерал! Только душам нужны тела.
Души ж, известно, чужды злорадства,
и сюда нас, думаю, завела
не стратегия даже, но жажда братства:
лучше в чужие встревать дела,
коли в своих нам не разобраться.

Генерал! И теперь у меня -- мандраж.
Не пойму, отчего: от стыда ль, от страха ль?
От нехватки дам? Или просто -- блажь?
Не помогает ни врач, ни знахарь.
Оттого, наверно, что повар ваш
не разбирает, где соль, где сахар.

Генерал! Я боюсь, мы зашли в тупик.
Это -- месть пространства косой сажени.
Наши пики ржавеют. Наличье пик --
это еще не залог мишени.
И не двинется тень наша дальше нас
даже в закатный час.

___

Генерал! Вы знаете, я не трус.
Выньте досье, наведите справки.
К пуле я безразличен. Плюс
я не боюсь ни врага, ни ставки.
Пусть мне прилепят бубновый туз
между лопаток -- прошу отставки!

Я не хочу умирать из-за
двух или трех королей, которых
я вообще не видал в глаза
(дело не в шорах, но в пыльных шторах).
Впрочем, и жить за них тоже мне
неохота. Вдвойне.

Генерал! Мне все надоело. Мне
скучен крестовый поход. Мне скучен
вид застывших в моем окне
гор, перелесков, речных излучин.
Плохо, ежели мир вовне
изучен тем, кто внутри измучен.

Генерал! Я не думаю, что ряды
ваши покинув, я их ослаблю.
В этом не будет большой беды:
я не солист, но я чужд ансамблю.
Вынув мундштук из своей дуды,
жгу свой мундир и ломаю саблю.

___

Птиц не видать, но они слышны.
Снайпер, томясь от духовной жажды,
то ли приказ, то ль письмо жены,
сидя на ветке, читает дважды,
и берет от скуки художник наш
пушку на карандаш.

Генерал! Только Время оценит вас,
ваши Канны, флеши, каре, когорты.
В академиях будут впадать в экстаз;
ваши баталии и натюрморты
будут служить расширенью глаз,
взглядов на мир и вообще аорты.

Генерал! Я вам должен сказать, что вы
вроде крылатого льва при входе
в некий подъезд. Ибо вас, увы,
не существует вообще в природе.
Нет, не то чтобы вы мертвы
или же биты -- вас нет в колоде.

Генерал! Пусть меня отдадут под суд!
Я вас хочу ознакомить с делом:
сумма страданий дает абсурд;
пусть же абсурд обладает телом!
И да маячит его сосуд
чем-то черным на чем-то белом.

Генерал, скажу вам еще одно:
Генерал! Я взял вас для рифмы к слову
"умирал" -- что было со мною, но
Бог до конца от зерна полову
не отделил, и сейчас ее
употреблять -- вранье.

___

На пустыре, где в ночи горят
два фонаря и гниют вагоны,
наполовину с себя наряд
сняв шутовской и сорвав погоны,
я застываю, встречая взгляд
камеры Лейц или глаз Горгоны.

Ночь. Мои мысли полны одной
женщиной, чудной внутри и в профиль.
То, что творится сейчас со мной,
ниже небес, но превыше кровель.
То, что творится со мной сейчас,
не оскорбляет вас.

___

Генерал! Вас нету, и речь моя
обращена, как обычно, ныне
в ту пустоту, чьи края -- края
некой обширной, глухой пустыни,
коей на картах, что вы и я
видеть могли, даже нет в помине.

Генерал! Если все-таки вы меня
слышите, значит, пустыня прячет
некий оазис в себе, маня
всадника этим; а всадник, значит,
я; я пришпориваю коня;
конь, генерал, никуда не скачет.

Генерал! Воевавший всегда как лев,
я оставляю пятно на флаге.
Генерал, даже карточный домик -- хлев.
Я пишу вам рапорт, припадаю к фляге.
Для переживших великий блеф
жизнь оставляет клочок бумаги.[/b]

Сандра Буллок играет терапевта Кэйт Форстер — одинокую женщину, которая зимой 2006 года, после расставания с бойфрендом (Дилан Уолш), решает оставить арендуемый на озере дом со стеклянными стенами и переехать в Чикаго, поближе к новой работе. В качестве приветствия следующему арендатору она оставляет в почтовом ящике письмо, в котором извиняется за отпечатки собачьих лап на мостике к дому и пыльную коробку на чердаке. Обнаруживает это письмо Алекс Уайлер (Киану Ривз), столь же одинокий архитектор; Алекс не понимает, о чём пишет незнакомка, ведь на мосту нет ни отпечатков лап, ни старого хлама на чердаке. Откуда ни возьмись появляется потрёпанный пёс, который тут же пачкает свои лапы в чёрную краску, которой Алекс красил перила моста, и «следит» по его деревянным доскам. Алекс оставляет письмо в том же почтовом ящике, и вскоре герои выясняют, что они разделены двумя годами времени, хотя и находятся в одном и том же месте.

Фильм следует зарисовкам нарративного характера, когда Алекс и Кэйт начинают переписку-диалог через годы, но при этом они словно находятся вместе. В одной из сцен Алекс предлагает Кэйт совершить прогулку по его любимым местам Чикаго и прилагает карту с помеченными улицами; Кэйт, следуя его карте, на одном из заброшенных домов обнаруживает надпись "Кэйт, спасибо за чудесный уикенд, проведённый вместе". Надпись оставил Алекс двумя годами раньше. Невероятность ситуации не мешает двум одиноким героям влюбиться друг в друга. Однако они не могут встретиться ни в настоящем Кэйт, ни в их общем будущем: Алекс, уже находясь в переписке с Кэйт, случайно встречает её в 2004 году — но Кэйт тогда ещё не знает, кто этот случайный мужчина.

В финале герои с помощью писем и, вероятно, провидения преодолевают трагические обстоятельства, оказывающиеся преградой для их встречи.

Эпистолярный роман или роман в письмах — разновидность романа, представляющая собой цикл писем одного или нескольких героев этого романа. В письмах выражаются душевные переживания героев, отражена их внутренняя эволюция.
Один из первых образцов жанра в европейской литературе — «Португальские письма» (1669) Габриэля Жозефа Гийерага, представляющий собой литературную мистификацию — сборник любовных посланий португальской монахини Марианы Алькофорадо. Другой роман в письмах XVII века — «Любовная переписка дворянина и его сестры» (1684) Афры Бен.
Жанр стал очень популярным в литературе XVIII века, особенно в творчестве писателей-сентименталистов. Популярности жанра способствовал успех романов Сэмюэла Ричардсона («Памела, или Вознагражденная добродетель», «Кларисса, или История молодой леди, заключающая в себе важнейшие вопросы частной жизни и показывающая, в особенности, бедствия, которые могут явиться следствием неправильного поведения как родителей, так и детей в отношении к браку», «История сэра Чарльза Грандисона»).
Во Франции XVIII века романы в письмах писали Шарль Луи де Монтескьё («Персидские письма», посвящённый социальным и философским вопросам), Филипп Бридар де ла Гард («Письма Терезы»), Жан-Жак Руссо («Юлия, или Новая Элоиза»), Шодерло де Лакло («Опасные связи»). В Германии в то же время к жанру романа в письмах обратился Иоганн Вольфганг Гёте («Страдания юного Вертера»).
В литературе романтизма развитие жанра продолжилось. В форме писем созданы роман Юлии Криденер («Валери»), Этьенна де Сенанкура («Оберман»), Иоганна Христиана Фридриха Гёльдерлина («Гиперион»). Приемы эпистолярного жанра использовались также в романе «Леди Сьюзан» Джейн Остин. В неоромантической литературе приемы жанра разрабатывал Брэм Стокер («Дракула»).
В русской литературе нельзя не упомянуть о первом романе Федора Достоевского «Бедные люди», написанном между 1844 и 1846 годами, когда автору было двадцать пять лет. В романе изображена переписка между Макаром Алексеевичем и Варварой Добросёловой.
Среди более поздних образцов эпистолярного романа можно упомянуть роман Виктора Шкловского «ZOO или Письма не о любви» (1923), написанный им в эмиграции, и роман Вениамина Каверина «Перед зеркалом» (1972), созданный на основе подлинных женских писем. События романа охватывают период с 1910 по 1932 год.
Благодаря интернету появились и романы, основанные на электронной переписке. Первый значительный роман, написанный на испанском языке и описывающий переписку исключительно посредством электронной почты — «Сердце Вольтера» (2005) пуэрториканского писателя Луиса Лопеса Ньевеса. В отличие от традиционного эпистолярного романа, использование электронной почты в романе делает сюжет более динамичным, так как интернет позволяет доставлять сообщения в любую точку планеты за считанные секунды.

(Из переписки М. Масловой, Россия, с И. Чернобельским, Германия

Сколь же радостней прекрасное вне тела:
ни объятье невозможно, ни измена!
(И. Бродский. Письма римскому другу)

Кельн. Германия.
Здравствуйте, Марина, в большой Питерский день. В новостях показывают Неву, в Питере тепло и солнечно, и вспоминают, что сегодня И.Бродскому исполнилось бы 65 лет. И я открыл сборник, нашел посвященный Евгению Рейну " Рождественский романс":

"... Как будто жизнь начнется снова,
как будто будут свет и слава,
удачный день и вдоволь хлеба,
как будто жизнь качнется вправо,
качнувшись влево".

А еще я очень люблю "Набережную неисцелимых".
Мои Бостонские друзья перевозбуждены, у них Эйфман с "Анной Карениной". Только здесь на берегах Рейна все без изменений, точней, изменения произошли политические: партия Шредера проиграла выборы в парламент нашей земли, и нас ждут перемены не к
лучшему ( по-моему, перемены к лучшему бывают только в арабских сказках).
Мой сборник уже где-то в Питере. На обложке - мои пожелания Вам: писать и быть здоровой! Прощаясь, могу только повторить: быть здоровой и писать.
Всего наилучшего.
И.Ч.

Санкт-Петербург. Россия.
Здравствуйте, Игорь.
Рада вашему письму, потому как сама преступно манкировала, получив ваше предыдущее. Верите ли, сил нет отвечать. И вообще – делать что-либо, вот весна до чего довела. Сижу, жду вашу книгу. Но получила ваши слова о Бродском – и исцелилась. Вспомнила, как сама прочла его первые стихи. Это было в 69 году. Я училась на первом курсе и жила в г. Пушкине (это которое Царское Село). Отец моей знакомой работал в типографии, но основным его увлечением была поэзия. У него я впервые прочла стихи Гумилева и Мандельштама, и стихи совсем неизвестного тогда Бродского. Помню, тогда мне показалось, что он слишком подражает – тому же Мандельштаму, его стихам о Васильевском острове. Потом я долго ничего не слышала о Бродском, и вдруг – Казаков прочел потрясающие стихи о деревенском Боге, а дочка притащила мне сборничек «Осенний крик ястреба». Вот там я прочла «Письма римскому другу» и влюбилась в эту поэзию. А больше всего – в «Большую элегию Джону Донну»:

Джон Донн уснул. Уснули, спят стихи.
Все образы, все рифмы. Сильных, слабых
найти нельзя. Порок, тоска, грехи,
равно тихи…

Я считаю, что каждая поэзия постигается в своем возрасте. Пушкина я, например, стала читать с полным пониманием в 40 лет, потому и Бродского сразу не восприняла, зато теперь могу читать сколько угодно и наслаждаться.
По поводу Эйфмана – завидую Бостону, т.к. здесь у нас давно уже не могу попасть на последние постановки. После США труппа поедет в Канаду…
Пишите мне, не забывайте. Желаю успеха. Марина.

Кельн. Германия.
Здравствуйте, Марина. Вчера отмечал День рождения Бродского – вместо выполнения домашнего задания по немецкому взял его стихи и сидел читал на балконе целый вечер. У нас тоже стало совсем тепло, весь балкон в цветах, я сварил себе кофе, взял сигареты и кайфовал. Правда, потом взял и бумагу. Странное свойство моей натуры: если хочется рифмовать, то я не могу это делать на компьютере, а если писать прозу - то не могу на бумаге. Забавно. То, что получилось вчера, Вы найдете ниже. Потереблю своих канадцев по поводу журнала с вашим романом, я тоже уже очень хочу подержать его в руках. А что касается моих Бостонских друзей, то Инна (главный культуртрегер в Бостоне) слушала Бродского живьем, потом они выпивали в общей компании, и у нее есть книга с его автографом. Обзавидоваться можно! Всего Вам наилучшего.
И.Ч.
А вот мои стихи:

И.Бродскому
1.
Ты, как и те, кто не блажен и тих,
Свой свет не заслужил, но заслужил покой.
И все летит Твой необычный стих,
Летит в тоске над мыслящей Невой.
Немало белых творческих ночей
И черных дней здесь пережить пришлось,
Потом назвать Венецию своей,
Принять Гудзон как Финский...
Удалось!
Благословлен Ахматовской рукой
И после жизни Ты живешь, Поэт,
Чтоб каждый стих твой отбирал покой,
Чтоб каждый звук указывал на свет.
2.
«... И мир течет в глаза сквозь решето,
Сквозь решето непониманья.»
(И.Бродский)

Как трудно убедить себя,
Что Рейн – такая же река
Как Днепр или Нева.
Иду, бородку теребя,
И узнают все чужака:
И солнце, и трава.
Иду, свищу себе под нос,
Пою, фальшивлю, как могу
И бормочу стихи,
Не те здесь листья у берез,
Не та здесь ненависть к врагу,
Нет бурь и нет стихий.
Иду-бреду...Базар-вокзал...
Уже не светятся глаза,
Уходят страсть и пыл,
Все, что оставил – потерял,
И возвратить нельзя назад,
А позабыть – нет сил.

Санкт-Петербург. Россия.
Игорь, спасибо большое за стихи, они замечательные. Первое - просто супер.
Слышится отзвук Бродского. Так и хочется сказать - творите всегда без
компьютера, но совесть не позволяет. Проза у вас тоже ведь хороша.
Желаю успеха. Марина.


Кельн. Германия.
Здравствуйте, Марина.
Что меня всегда волнует в Бродском, так это сочетание тонкой лирики и глубокой философии. И, хотя к своим рифмованным текстам я отношусь не очень серьезно, позитивная оценка человека Питерского и с хорошим литературным вкусом приятна. Спасибо. Хороших вам выходных.
И.Ч.


Санкт-Петербург. Россия.
Здравствуйте, Игорь
Стала замечать, что писать могу лишь о прошлом, вот как о Бродском, а раньше – о Цветаевой. Воспоминания, одним словом. Должно быть потому, что давно уже со мной ничего не происходит, сижу в четырех стенах. Скучно меня стало читать, правда? (это не кокетство, а объективность). Пора придумать что-нибудь интересненькое, хоть в жизни, хоть на бумаге. Начать писать, как Бродский? (грустная шутка, где уж мне до НЕГО, да и рифмовать я не умею)
Мне просто показалось интересным поговорить о нем с вами. Не потому ли, что он соединяет нашу эмиграцию в разных странах своим творчеством человека, единого в разных лицах: еврейского эмигранта-изгнанника, поэта, глубоко русского по культурным и поэтическим корням, и космополита, как всякий гений. Причем мне показалось уместным сохранить форму нашей с вами переписки о его творчестве, т.е. письма. Есть в его «Письмах римскому другу» (одно название-то каково, так и просится по аналогии: Письма «немецкому» другу) строчки, которые поразили меня как отображение нашей с вами переписки:

Сколь же радостней прекрасное вне тела:
ни объятье невозможно, ни измена!

Да, Интернет в таком случае оптимально сохраняет ощущение прекрасного. Надеюсь, мы еще много раз будем говорить о прекрасном, а ощущать его - вечно.
До свидания, желаю успехов и новых стихов. Марина.