Хочу рассказать о самой, наверное, известной деве-воительнице. Речь пойдёт о знаменитой французской
.
Я не стану тут излагать те данные, которые пишут о ней нынче в энциклопедиях и части справочников. Более того, я не стану называть её тем именем, которым она никогда сама не пользовалась при жизни, но которое ей, однако, специально приписали и навязали после смерти, дабы скрыть то, что превосходно знали все, кто был приближён к трону. Скрыть ту тщательно охраняемую тайну, которая окутывала Жанну на протяжении всей её жизни. И на то была серьёзная причина...
Сначала некоторый, так сказать, вводный материал – чтобы все лучше понимали, что это было за время такое, каковы были нравы во Франции времён Столетней войны и – главное! – отчётливо понимали причины того, что всё произошло именно так, как произошло.
Ясное дело, что наверняка бóльшая часть наших девушек превосходно сами знают всё то, о чём я буду писать ниже. Но вдруг если кто-то не в курсе, то теперь – будет знать.
Средневековое общество имело свои чёткие законы – как писанные, так и не писанные. И многое в дальнейшей судьбе жителя Средневековья напрямую зависело от того, в каком сословии человек имел счастье (или несчастье) родиться. Во Франции, как и у любой другой страны, тоже существовала чёткая градация и иерархия. Наибольше прав было у представителей первого сословия (дворян), наименьше – у представителей третьего.
Однако не стоит считать, что у первого сословия всё было весело и радостно. И дворяне также знали определённые «притеснения». Чаще всего они касались вопросов собственности и брака. Того, что нынче мы называем семейным правом. Очень чётко описывает эту ситуацию пословица, существовавшая во Франции во времена так называемого «Старого порядка» (то есть времени существования монархии). Молодые французские дворяне и дворянки, направляемые своими родителями, в брачных союзах руководствовались нехитрой истиной: «Земля выходит замуж за землю. Состояние женится на состоянии».
Таким образом, брачный союз, заключённый между дворянами практически всегда был направлен на получение наибольшей финансовой или политической выгоды. При этом, как вы сами понимаете, все всегда руководствовались исключительно этими соображениями, отбрасывая как нечто совершенно не нужное вопросы любви или симпатии между вступавшими в брак. Особо это касалось королевских семейств, в которых брак наследников трона всегда был больше, чем просто брак.
Ещё со времён Средневековья браки королей и высшей аристократии заключались из соображений политических интересов, выгодных союзов, обретения земли, военной силы или финансовой поддержки. Поэтому дети рассматривались как способ приобретения союзника или получения каких бы то ни было благ. Особенную роль брачные союзы играли во времена войн или междоусобиц, когда брачные союзы знаменовали собой подписание мирного или союзнического договора между двумя странами и служили своеобразным его гарантом.. И такие крупнейшие военные конфликты как Столетняя война Франции с Англией или же Война Алой и Белой Роз в Англии, требовавшие постоянного денежного притока или поддержки армий дружественных королю вассалов во многом предопределяли заключение таких браков, в которых супруги либо были достаточно молоды, либо даже ещё не успевали выйти из детского возраста. К тому же очень часто будущие супруги впервые видели друг друга за пару часов перед началом свадебной церемонии…
Итак, брак ради интересов страны или своего рода заключён. Дворянский род получил желаемые либо политические, либо финансовые блага. Но что же дальше?
Все эти дворяне, вступавшие в специально оговоренный политический брак, кроме того, что они были аристократами, также были ещё и людьми. И ничего человеческое им было не чуждо. Каждый из них хотел чего-то ещё, поверх родового долга. Он хотел теплоты и ласки, хотел, чтобы его любили. Не принадлежавшие ему землю или богатство, не блага, которые приносили его происхождение или политический вес при дворе, а любили именно его – как мужчину. Или же он сам влюблялся в кого-то, обладавшего чертами, вызвавшими его приязнь, кого он сам хотел бы видеть своей второй половинкой.
Из-за этого в дворянской среде и стало распространяться пышным цветом негласное правило о том, что супруг, выполнивший свой долг перед родом или страной, имел право искать радости за пределом семейных, брачных уз. Отсюда и многочисленные любовницы, которые бывали у любого более-менее зажиточного дворянина (не говоря уже о короле, к чьим «услугам» бывали практически все дамы двора)
Но средневековое общество, кроме всего вышеперечисленного, обладало ещё и такой вещью как двойная мораль. Когда одни и те же поступки могли оцениваться порой диаметрально противоположным образом. То, что было позволено мужчине, наотрез запрещалось женщине. Мужчина чуть ли не официально мог нарушать супружескую верность, однако жена не имела такого права. Муж мог открыто появляться на приёмах со своими любовницами, открыто воспитывать в своём замке рождённых ими бастардов (порой даже вместе с законными детьми). Жена же такого права не имела.
Но, повторюсь, ничего человеческое не было чуждо никому – ни мужчинам, ни женщинам. И несчастные жёны, мучавшиеся в оковах постылого брака, точно также заводили себе любовников и искали любовь и нежность на стороне. Другое дело, что всё это они могли делать только в строжайшей тайне. Когда весь двор знал любовниц её мужа, женщина должна была стараться сделать так, чтобы имя её любовника хранилось в тайне.
Разумеется, очень часто многие при дворе догадывались о том, что та или иная дама имела любовника (если только её любовником не бывал сам король; в этом случае в ход вступали совершенно другие факторы). Но догадка – это не уверенность. Подозрение, не подкреплённое фактами, давало возможность даме ожесточённо отрицать существование у неё любовников. И порой мужьям, прослышавшим о том, что его голову отныне заняли весьма ветвистые украшения, приходилось идти на некоторые ухищрения, чтобы доказать это. И только имея на руках доказательства супружеской измены, он мог покарать виновную. Опять же это не касалась короля, который легко "решал" подобные затруднения. Ибо бросить в казематы любовника своей жены или невестки для короля не стало бы проблемой.
Разумеется, чем выше было положение жены, чем ближе она стояла к трону, тем бóльшей была опасность разоблачения и последующих после этого санкций. В этом плане весьма показательным является знаменитое «дело бургундских сестёр». Именно за супружескую измену, по приказу короля Филиппа IV Красивого, были обриты наголо и заключены под арест в отдалённых замках, жёны троих его сыновей. Причем, несмотря на то, что реально виновны были только две из них, тюремному заключению подверглись все три невестки короля (любовников имели Маргарита Бургундская и Бланка Бургундская, а вот их двоюродная сестра Жанна Бургундская была покарана за «недонесение» - она знала о любовниках своих сестёр, однако, помогала скрывать это от их обманутых мужей).
К слову очень многое зависело от века, про который мы говорим. То, на что смотрелось «между пальцев» мужьями в ХVIII веке, было абсолютно невозможным в ХIV – ХV веках. И потому существовавшая во времена «Галантного века» почти откровенная женская супружеская измена, в более ранние времена бывала вещью тщательно скрываемой.
Однако, даже в ХIV веке, повторюсь, жёнам знатных аристократов хотелось ласки и любви. И они искали её – тайком, тщательно скрываясь, окружая многими ухищрениями свои встречи с любовниками, организовывавшиеся верными служанками, которые поколениями служили роду, из которого пришла жена.
Прошу прощения за весьма длинную цитату, которую я сейчас приведу, но мне кажется, что она того стóит. Итак, «…Родившись не из индивидуальной половой любви, покоясь на условности, единобрачие представляет такую форму, которая основана не на естественных, а на экономических условиях. Так как этими экономическими предпосылками являлись — и ещё теперь являются — хозяйственные интересы мужчины, то они должны были иметь свои последствием принципиальное порабощение одного пола другим, а именно господство в браке мужчины и неразрывно с ним связанное угнетение женщины. Происхождение частной собственности требовало только единобрачия женщины как средства получить законных наследников. А открытой или скрытой полигамии мужчины ничего решительно не препятствовало. Так как в браке мужчина представляет собой господствующий класс, а женщина — угнетённый и эксплуатируемый, то мужчина всегда был единственным законодателем, издававшим законы в своих собственных интересах. Почти всегда строго требуя от женщины целомудрие, почти всегда объявляя неверность женщины величайшим преступлением, он в то же время всегда ставил своим собственным вожделениям лишь самые примитивные преграды. Всё это не более и не менее как внутренняя необходимость явления и поэтому «естественный порядок вещей». Из этого противоречия, однако, выросло нечто, что не входило в планы людей, что также сделалось «естественным порядком вещей», — месть изнасилованной природы. Эта месть природы обнаруживается в двух неизбежных и неотделимых от нашей культуры учреждениях. Это — адюльтер и проституция, как два неизбежных социальных института. Раб всегда мстит тем орудием, которым он был побеждён и порабощён. На всех языках, в тысяче разнообразных форм и формул закон устами государства, церкви и общества толковал женщине в продолжение всей её жизни, что, кроме мужа, никто другой не должен разделять её ложа и касаться её тела. Во все времена и у всех народов женщина мстила тем, что и другие мужчины разделяли её ложе и обладали её телом и что единственным точным доказательством отцовства может служить одно только моральное убеждение мужчины. И это несмотря на социальную опалу в случае разоблачения обмана, несмотря на суровые и подчас варварские наказания, всегда угрожавшие мести женщины. Эту жажду мести ничем нельзя искоренить, потому что, пока брак основан на условностях, он по существу своему противоестественен» (Фукс Э. Иллюстрированная история нравов. - Т. 1.).
* * *
Был ещё один очень важный вопрос, напрямую касавшийся встреч женатых аристократов и их жён со своими любовницами или любовниками. А именно – рождённые ими внебрачные дети, или бастарды.
Согласно неписанных (однако за редчайшими исключениями исполнявшимися гораздо более чётко, нежели так называемые, «писанные», официальные) законов дворянства, существовали чёткие каноны, касающиеся отношения к так называемым бастардам.
Незаконнорожденные отпрыски знати, рожденные от матерей, числящихся представителями третьего сословия и не признанные своими отцами (хотя на деле ни для кого не было тайной их происхождение), пользовались в лене определёнными привилегиями и занимали несколько особое положение. Тем не менее, если отец официально не признавал своего ребёнка, то тот воспитывался матерью в статусе её сословия, и считался простолюдином.
Бастарды — незаконнорожденные дети знатного отца и простолюдинки, официально признанные как таковые, считались дворянами, воспитывались в соответствии с этим, и просто должны были иметь на гербах своих родителей особый геральдический символ, так называемую чёрную полосу (знак незаконнорожденности). В своём правовом статусе бастарды имели определённые ограничения — даже будучи первенцами, эти дети не могли наследовать владения отца, если у того потом рождались дети в законном браке (т.е. на земли своего отца они имели права только в том случае, если у того не было ЗАКОННЫХ детей).
Особое место занимали дети, рождённые от так называемой «королевской крови», то есть незаконные дети короля или его родственников, знатных сеньоров-аристократов. Такие дети получали не только статус знатного сеньора, но и имя своего отца, а при удачном стечении обстоятельств могли наследовать и его владения. Яркий тому пример — жизнь Вильгельма I Завоевателя, ставшего впоследствии королём Англии. В Португалии в XIV в. новую династию Авизов также основал бастард, ставший королём Иоанном I, а другой незаконнорожденный — Энрико де Транстамаре, побочный сын Альфонса XI Кастильского, стал там же королем под именем Энрико II.
В Средневековье и даже позже было лучше оказаться бастардом знатного семейства, чем законнорожденным отпрыском представителя третьего сословия, так как знать всегда заботилась о своих бастардах. Короли, которые отказывались признавать их и заботиться о них вызывали в дворянской среде резкое осуждение. Так, например, дворянство всегда глухо ворчало в адрес Людовика Х Сварливого, который отрёкся от своей незаконной дочери Эделины Младшей, не признал её официально и насильно заточил в монастыре Сен-Марсель, вместо того, чтобы признать её статус королевского бастарда, обеспечить приданным и достойно выдать замуж, как того требовал обычай.
Точно такое же отношении, но уже много позже, будет и по отношению к королю Генриху IV Наваррскому, который тоже практически никогда не заботился о своих незаконнорожденных детях. По сути, Генрих IV признал королевскими бастардами детей только одной своей «обожаемой» Габриэль д’Эстре, единственной среди огромнейшего числа «пассий» любвеобильного монарха, которая получила статус официальной фаворитки. Остальные же его бастарды так и канули в безвестности. Известный французский историк Роббер Амбелен так писал по этому поводу: «Не было числа его незаконным детям, и (за редким исключением) он никогда не заботился о них. …Поступая так, он нарушал традиции дворянства и королевских домов, согласно которым было не принято отказываться от своих побочных детей».
Итак, в среде дворян было «не принято» отказываться от своих внебрачных детей. И, за редчайшими исключениями, они тщательно исполняли свой долг по отношению к этим своим детям, рождённым, как тогда говорили, «на другой стороне одеяла» – бастардам
Особое отношение бывало к бастардам короля. И дело тут заключалось в так называемом феномене «королевской крови».
В средневековом обществе было распространено поверье о том, что текущая в человеке кровь может определять ту или иную его сущность. Особое отношение было к так называемой «королевской крови». Согласно верованиям того времени священный характер происхождения суверена передавался его потомству (чем объясняется существование так называемых «принцев крови»). Считалось, что в жилах короля и его потомков течёт исключительная, совершенно отличная от других дворян, кровь, которая и даёт ему то королевское достоинство, некую святость и право на верховную власть. Так, например, достаточно показательными, иллюстрирующими данный факт являются известные нам из истории сообщения о «душевных терзаниях» французского короля Карла VII, который долгое время сомневался в том, течёт ли в его жилах королевская кровь или же он родился от придворного Луи де Буа-Бурдона, одного из многочисленных любовников его матери Изабеллы Баварской. Если бы его отцом был бы просто какой-то дворянин, то у него не было бы никакого права на то, чтобы притязать на французскую корону, коль скоро он не сподобился унаследовать того неотъемлемого свойства, которым наделяет доподлинная наследственность. Только если в нём текла «королевская кровь», то он имел право на престол…
Подобные поверья существовали не только среди дворян. Так, например, среди французских крестьян бытовала уверенность что король, наложением своих рук, способен излечить от золотухи. В других странах народ имел сходные же верования.
В то время в обществе быть незаконнорождённым — значило носить на себе тяжкое клеймо. Однако, «королевская кровь» сглаживала практически все неприятные моменты, и к таким детям (а потом и взрослым) не было столь презрительно-издевательского отношения, какое испытывали бастарды иного, более «низкого» происхождения.
Исходя из всего того, о чём я рассказала ранее, даже бастарды короля были для него и всей аристократии весьма ценными. Прежде всего, из-за того, что несли в себе «королевскую кровь». Далее, воспользовавшись своими бастардами монарх мог заключить выгодный политический брак, который весьма ценился аристократами. Ведь королевский бастард мог предоставить своему новому роду очень выгодные политические «перспективы».
Ещё одним важным аспектом почему дворянством настолько сильно ценились бастарды, была существовавшая во времена Средневековья огромнейшая детская смертность.
* * *
Следует обратить внимание ещё на одно, достаточно важное обстоятельство. Продолжительность жизни людей, живших в Средние века, была в среднем значительно меньшая, нежели сегодня. Поэтому, люди учились жить, гораздо быстрее. Исходя из этого процессы, которые сегодня происходят в одно время, тогда совершались в другие, более сжатые сроки. Ребёнок взрослел очень рано, и начинал жить жизнью взрослого человека в том возрасте, когда нынешние дети либо только начинают подходить к возрасту подростков, либо ещё играют в игрушки. Ещё со времён Средневековья отношение окружающих к тому, что мы сегодня называем «детство», «молодость» и «взрослость» было отличным от того, что мы вкладываем в эти понятия сейчас. Так, например, король считался совершеннолетним с момента, когда ему исполнялось 14 лет. Как только молодой монарх пересекал черту этого возраста, он, в глазах окружающих, считался уже взрослым мужчиной, способным самостоятельно управлять государством, жениться и заводить своих собственных детей.
И это не исключение, касающееся только августейших особ. Четырнадцать лет – это возраст, с которого в те времена мальчик в глазах окружающих становился мужчиной. Позволю себе вновь процитировать строки известного французского историка Робера Амбелена, касающиеся событий ХV века: «…Но, изучая все эти факты, поражаешься прежде всего крайней молодости многих действующих лиц. Эта эпоха – действительно «время молодости». Действительно, не забудем, что юные дворяне становились солдатами в 14 лет, причём возрастных пределов у этой службы с оружием в руках на благо сюзерена не существовало. …Вот отчего не следует удивляться, что за плечами у такого человека, как Жан Дюнуа (бастард герцога Людовика Орлеанского. - Авт.), в его 26 лет одиннадцать лет участия в походах, ряд одержанных побед и звание губернатора Орлеана».
Так что шокирующая, по нашим сегодняшним меркам, «молодость», когда дети аристократов начинали жить «взрослой» жизнью – это обыденность, а не исключение из правил. Вспомните знаменитых Ромео и Джульетту. Если обратить особое внимание на возраст героев этой трагедии Шекспира, то мы легко увидим, что Ромео было 16 лет, а Джульетте – 14. И никто из их современников не видел ничего странного (а тем более – страшного) в том, что такие, по нашим меркам, дети влюбились друг в друга, заключили брак и – главное! – провели брачную ночь. Это было вполне в порядке вещей.
Можно также вспомнить слова одной из героинь пьесы Карло Гальдони, которая с болью и трагизмом говорит:
«…Счастья ждать я устала,
А его всё нет.
Жить осталось мне так мало.
Мне уже семнадцать лет. …»
Я намеренно подчеркнула и выделила эти слова, чтоб показать, что возраст в 17 лет – это уже далеко не молодость.
Можно вспомнить также слова из романа «Война и мир» Льва Толстого: «…В комнату вошла старуха сорока лет».
Попутно хочу разоблачить одно широко распространённое заблуждение. Уж не знаю с чьей «лёгкой руки» выражение «дама бальзаковского возраста» характеризует женщину, которой, так сказать, за сорок лет. Но это совершенно не соответствует истине. Если мы внимательно приглядимся к персонажам Оноре де Бальзака, то без труда поймём, что в его времена этому определению соответствовали дамы, которым уже исполнилось тридцать лет. Тридцать, а не сорок. Разница, согласитесь, существенная.
Таким образом, нас не должна смущать «молодость» людей, чью историю мы будем рассматривать. Мы должны смотреть на них не глазами сегодняшнего дня и нашего мнения о том, когда ребёнок – ещё ребёнок, а когда он становится взрослым человеком. Нет. Мы должны исходить из нравов и законов того времени, когда жили наши герои. И когда мы, обратившись к датам рождения, увидим, что, например, внук короля Людовика ХIV, Людовик, герцог Бургундский женился в 14 лет на 12-летней принцессе, мы не должны воспринимать это как что-то экстраординарное или какое-то извращение, связанное с развращением малолетних.
Итак, повторюсь, по законам того времени взрослым, совершеннолетним, мужчиной считался подросток, которому исполнялось 14 лет. С этого момента он проходил обряд посвящения и считался полноправным мужчиной – со всеми вытекающими отсюда правами и обязанностями. Девочки считались взрослыми с момента начала менструации. Нормальным считалось, когда девочка выходила замуж в возрасте 12 – 14 лет, а мальчик становился мужем в 14 – 16 лет.
Правда, в случае каких бы то ни было политических интересов, брак мог быть заключён и в более ранние сроки. Истории известны случаи, когда ради приобретения каких-то политических или экономических дивидендов родители женили или выдавали замуж своих детей в возрасте 7 – 10, а то и 5 лет.
Судите сами. Мария Английская, дочь короля Эдуарда III, вышла замуж за Жана V Бретонского в возрасте 11 лет. Другая его дочь – Маргарет Английская – вышла замуж за графа Джона Пэмброкского в возрасте 13 лет.
Изабелла Баварская стала женой французского короля Карла VI Безумного в возрасте 14-ти лет. Её дочь Мишель Французская стала женой Филиппа III Доброго, герцога Бургундского в 15 лет. Другая её дочь – Изабелла Французская – в возрасте 7 лет вышла замуж за 29-летнего короля Ричарда II Английского, для которого это был уже второй брак (в первый он вступил в возрасте 15-ти лет, когда женился на своей ровеснице Анне Богемской).
Маргарита Шотландская в возрасте 12-ти лет вышла замуж за французского короля Людовика ХI, которому в тот момент было 13лет. Когда она умерла, то Людовик женился вторично на Шарлотте Савойской, которой на тот момент было всего 10 лет.
Анна Йоркская, дочь Ричарда Йоркского и Сесилии Невилл (правнучка Джона Гонта, сына короля Эдуарда III) вышла замуж в возрасте 8 лет за 25-летнего Джона Холланда, графа Экстерского.
Элеанора Невилл (дочь Ральфа Невилла и Джоанны де Бофор Ланкастерской, старшая сестра упомянутой выше Сесилии Невилл, внучка Джона Гонта) в возрасте 7 лет вышла замуж за 21-летнего Генри Перси, графа Нортумберлендского.
Филиппа Ланкастерская, дочь английского короля Генриха IV Плантагенета из ветви Ланкастерского Дома, вышла замуж за короля Эрика III Датского в возрасте 13 лет.
Ещё «интереснее» дела с замужеством развивались у Маргарет де Бофор – дочери Джона де Бофора Ланкастерского (внук Джона Гонта) и Маргарет, графини Соммерсет. Для приобретения финансовой помощи в 1449 г. в возрасте 6лет её выдали замуж за Джона де Ла Поля, герцога Саффолка, которому на тот момент было 7 лет. Однако, после того, как в ходе войны Алой и Белой Роз, изменилась военная и политическая расстановка, этот брак перестал удовлетворять интересы Дома Ланкастеров. Поэтому в 1452 г., когда жене было 9 лет, этот брак был аннулирован – с формулировкой «из-за отсутствия между супругами брачных супружеских отношений». В следующем году 10-летняя Маргарет была выдана вторично замуж за Эдмунда Тюдора, графа Ричмонда, которому на тот момент было 23 года. Этот брак продолжался около 4-х лет (до смерти мужа), в течение которых на свет появилось двое детей – дочь Елизавета и сын Генрих, ставший печальнознаменитым английским королём Генрихом VII Тюдором. Таким образом, Маргарет, которой ещё не исполнилось и 14-ти лет, была матерью двоих детей…
Однако, чаще всего дворяне, договариваясь о браке своих детей, придерживались определённых «стандартов». И вот «стандартным возрастом» для заключения помолвки ради объединения родов или заключения мирных договоров считался возраст от пяти до восьми лет. После этого, если политическая ситуация позволяла, детям давали возможность вырасти (как тогда говорили: «дождаться первых кровей у девицы»). Если же обстановка была достаточно сложной или серьёзной, то брак заключался немедленно после помолвки, после чего молодая жена отправлялась «взрослеть» в род своего мужа.
Ранние браки подразумевали в себе раннее материнство и отцовство. Вполне в порядке вещей было когда первый ребёнок появлялся, когда его матери было 13 – 15 лет. Отсутствие противозачаточных средств и запрет на аборты (за прерывание беременности наказанием для виновного являлась смертная казнь) приводило к тому, что женщины бóльшей частью рожали каждый год. Этот факт, а также то, что организм юной роженицы не успевал до концы сформироваться, приводил к тому, что потомство достаточно часто рождалось хилым и не жизнеспособным. Если добавить к этому врачебный уровень того времени, то нас не должен удивлять тот факт, что бóльшая часть рождённых детей умирала ещё во младенчестве, не дожив и до года. Этому, также, очень «помогала» существовавшая в тот период форма обряда крещения ребёнка, когда младенца полностью, всем телом, погружали в купель с холодной водой.
Кроме того средневековые замки строились из камня и были очень холодными. Обогревались камином всего некоторые комнаты, в других же, порой, царил зверский холод. А потому иногда бывало вполне достаточно, неся младенца в другую комнату, вынести его из натопленной комнаты в коридор для того, чтобы он простудился.
Большая смертность, большое количество умерших в родах жён-подростков приводило к заключению их мужьями новых браков для получения вожделённого наследника. Отсюда и известные в истории случаи, когда тот или иной глава рода мог заключать не менее 3 – 4-х браков, пока, наконец, у него ни рождался здоровый и жизнеспособный ребёнок, который вырастал до взрослого возраста.
Именно эта огромнейшая детская смертность приводила к тому, что дворянские дети, рождённые как в браке, так и вне брака ценились неимоверно своими родителями. Порой ситуация складывалась таким образом, что когда умирали все законные младенцы того или иного дворянского рода, наследовал всю родовую собственность рождённый вне брака, однако смогший выжить и вырасти во взрослого бастард. Опять-таки сошлюсь на знаменитого Вильгельма I Завоевателя, который был не только королём Англии, но и герцогом Нормандии, ибо у его отца не осталось законных детей.
Итак, именно все эти причины приводили к тому, что дети, рождённые вне брака, не пропадали в безвестности, а тщательно растились заботливыми и далекоглядными родителями. Однако если мужчина мог смело воспитывать своих бастардов в родовом замке, даже вместе с законными детьми, женщина была лишена этой привилегии. Так как, повторюсь, аборты были под строжайшим запретом и весьма опасны для здоровья, бóльшая часть женщин всё-таки решалась рожать (конечно, были и те, кто всё-таки решались и делали аборт, но о них я сейчас говорить не буду). Ну, а потом незаконные дети, рождённые супругой, быстренько отправлялись подальше от родного дома – с глаз долой, дабы над ними не висела «дамокловым мечом» опасность попасться на глаза «грозному мужу».
Наиболее распространённой формой была передача родившегося младенца заранее специально отобранной семье, в которой он бы воспитывался в статусе воспитанника (или воспитанницы). При этом опекун, под опеку которого передавался ребёнок, как правило, прекрасно знал, чьего именно отпрыска ему приходится воспитывать. Вторым способом «решения проблемы» была передача новорожденного младенца в какой-то монастырь, расположенный на подчинённых этой дворянской семье землях.
Именно так «избавлялись» от опасного ребёнка дворянки, умудрившиеся забеременеть от своего любовника. Это уже в более поздние времена – при более «покладистых» мужьях – женщины, родив парочку детей от мужа и получив неписанное право развлекаться с любовником, могли оставлять в своём доме рождённых бастардов, выдавая их за детей своего мужа. Но во времена Средневековья о таком «решении проблемы» женщины могли только мечтать.
Теперь, когда я более-менее обрисовала нравы и обычаи высшего дворянства, вернусь к нашей героине, родившейся во времена самого «расцвета» Столетней войны.
* * *
Когда муж полон сил и энергии, именно он всегда был «хозяином в доме». Но что будет, если муж по какой-то причине теряет возможность руководить всем и вся? Именно этот вопрос встал перед королевской семьёй тогда, когда французский король Карл VI, вошедший в историю под прозвищем Безумный, из-за сильного нервного потрясения сходит с ума. Его жена, королева Изабелла Баварская, решает, что вот он настал её звёздный час. На заседании семейного совета, она объявляет, что, так как король безумен, а дофин ещё чересчур молод, то именно она должна стать регентом королевства.
Однако здесь Изабелле решительно не повезло. На тот момент королевская семья была весьма обширна. У самого короля Карла VI было не только несколько младших братьей. У него были также и несколько дядюшек, младших братьев его отца, короля Карла V Мудрого. И вот эти самые дядюшки – герцог Филипп Бургундский и герцог Жан Беррийский – решительно воспротивились тому, чтобы тогда, когда в семье есть столько мужчин, женщина претендовала на что-либо существенное!!! Нет, нет и ещё раз нет, заявили они. Власть не может находиться в женских руках…
Увы, на тот момент женщина мало что могла изменить, и регентами при безумном короле и малолетнем дофине стали те самые дядюшки короля. Однако Изабелла Баварская не была бы той женщиной, которой она была, если бы просто так «умылась» бы и согласилась с тем, что её оттирают от реальной власти. И королева избрала весьма предсказуемый путь решения проблемы. Она соблазнила и сделала своим любовником младшего брата своего мужа, второго сына короля Карла V – герцога Людовика Орлеанского. И на ложе любви (или же потом за завтраком) Изабелла стала убеждать герцога, что это же не справедливо, что он – брат короля - не имеет реальной власти в стране. Ведь совершенно логично, что пока король болен, править в стране должен его брат, а не дяди короля.
Герцог Людовик Орлеанский согласился, что, действительно, несправедливо это происходит, что он не, любимый, стал править вместо заболевшего брата. И вот слово за слово события начинают развиваться совершенно по новому сценарию. В стране начинается конфликт между двумя сторонами, двумя партиями (арманьяки и бургиньоны), жаждущими править страной вместо заболевшего короля Карла VI Безумного.
Изабелла Баварская, «подбодрившая» герцога Людовика Орлеанского на развязывания конфликта с дядями, как никто понимала, ценность своего союзника. Они проводили друг с другом чрезвычайно много времени, и, как вы все понимаете, находясь вместе, отнюдь не романы читали. А что происходит когда мужчина и женщина занимаются любовью? Правильно – беременность этой самой женщины.
Однако, на счастье королевы, болезнь короля в тот момент нисколько не меняла его чуть ли не болезненной тяги к женскому телу. Тогда ещё король самым активным образом приходил по ночам в покои королевы и спал с Изабеллой Баварской. А, следовательно, ни у кого не возникло никаких сомнений в том, что ребёнок у беременной королевы от её мужа, короля Франции.
Это уже много, много позже, после того, как «заботливый» придворный граф Бернар д’Арманьяк, дождавшись удобного момента, когда у короля случился период просветления, рассказал монарху о том, что его жена Изабелла Баварская уже много лет не верна ему. В качестве нынешнего любовника королевы он назвал шталмейстера Луи де Буа-Бурдона. Рассвирепевший король приказал арестовать любовника жены и провести обширное королевское дознание.
Королевское дознание, проведённое после ареста Буа-Бурдона показало, что начиная с 1397 г., герцог Людовик Орлеанский являлся ПОСТОЯННЫМ любовником королевы Изабеллы Баварской. А, следовательно, начиная с этого периода уже можно говорить о том, что все последующие дети, рождённые королевой, своим отцом имели отнюдь не короля. Последним ребёнком, которого ещё можно считать рождённым от Карла VI Безумного, был Людовик, герцог Гюйеньский. Все остальные последующие дети имели своим отцом брата короля – Людовика, герцога Орлеанского…
Хочу подчеркнуть ещё одну деталь, которая была очень важна для людей Средневековья, но на которую мы, нынешние, из-за незнания специфики жизни французской аристократии можем не обратить никакого внимания. До того, как Людовик стал герцогом Орлеанским (то есть до того момента, пока не умер его отец, носивший этот титул), Людовик носил титул герцога Туренского. А именно этот титул был пожалован после рождения сыну Изабеллы Баварской – Жану, герцогу Туренскому (1398 – 1417). Принц, рождённый королевой и ЮРИДИЧЕСКИ считающийся сыном короля, после рождения получил титул от владения землёй, находящейся в ленной зависимости от герцогов Орлеанских. Интересно, не правда ли??? Как говорится, это даже не намёк. Это откровенное признание того, кто в действительности был отцом юного принца.
Но и это ещё не предел. Во взаимоотношениях этих людей есть ещё более «интересные» вещи.
Самым широкоизвестным бастардом герцога Людовика Орлеанского стал Жан Дюнуа (1402 - 1468), граф де Лонгвиль вошедший в историю под прозвищем Орлеанский Бастард, с которым связана весьма интересная история.
Людовик Орлеанский официально признал Жана своим сыном, назвав в качестве его матери Марьетт-Иоланту д’Энгиен. Однако тут начинаются первые странности. Во-первых, объявив о том, что Иоланта ждёт от него ребёнка, Людовик под предлогом того, что «будущей матери нужен покой», увёз Иоланту в замок Боте-сюр-Марн. И это уже более, чем странно – ведь данный замок был собственностью королевы Изабеллы Баварской. А теперь представьте ситуацию: любовник привёз в дом своей любовницы другую свою любовницу. Как, по-вашему, – это возможно?
В течение чуть ли не полугода Изабелла находилась в замке королевы, и за исключением мужа Иоланты – Обера де Кани, графа Энгиенского, никто другой в замок не допускался. А вот её муж очень часто приезжал проведывать любимую супругу. По признанию всех современников, муж Иоланты, нежно любивший свою жену, в течение всего времени беременности постоянно говорил всем, кто готов был его слушать, что «виновником» беременности его супруги есть ни кто иной, как герцог Орлеанский. И в последствии, когда у его жены родился сын (кстати, ещё одна странность: никто не знает ни дня, ни месяца, когда родился мальчик. В хрониках написано весьма обтекаемо: «бастард родился примерно в 1402 году». И это когда речь идёт о ребёнке, рождённом от БРАТА КОРОЛЯ, то есть от того, кто входит в состав высшей аристократии. Не удивительно ли это???), постоянно подчёркивал, что это не его ребёнок, а бастард, которого родила его жена от герцога Орлеанского. Не кажется ли вам, что это более чем странное поведение для мужа-рогоносца? Тем более, если мы вспомним насколько трепетно относились аристократы к «чистоте» своего рода.
Однако если мы также вспомним, что согласно источников, в это время уже началась связь Людовика с Изабеллой Баварской, то тогда всё становится на свои места. Иоланта и её муж, граф Энгиенский были всего лишь ширмой, за которой пряталась весьма существенная тайна о НАСТОЯЩЕЙ матери Жана Дюнуа, Орлеанского Бастарда, коей была королева Изабелла Баварская…
Позволю себе процитировать фрагмент из книги Роббера Амбелена: «…Валле де Виривилль в своей «Истории Карла VII» сообщает нам, что: «Граф де Дюнуа, Жан бастард Орлеанский, был сыном Луи Французского, герцога Орлеанского, брата короля, и странным в его рождении было то, что, каким бы незаконнорожденным он ни был, его отец был более достоверным, чем его мать! Правда, Марьетт д’Энгьен, дочь Жака сеньора де Фэньёль и жена сеньора де Варенн, признавалась, что родила его от герцога Орлеанского. Однако ей не верили, и распространился слушок, что матерью его была знатная принцесса, честь которой согласилась спасти дама де Варенн» (цит. соч., книга 1-я). Вот откуда безмятежное спокойствие Обера де Кани, преисполненного снисходительности».
Так что это была уже вполне отработанная схема. Пока беременность королевы можно было оправдать тем «вниманием», которое оказывал своей супруге король, дети рождались тихо и спокойно, занимая свои места в королевской детской.
Однако после скандала и резкого охлаждения короля к супруге, когда он не только полностью прекратил приходить к ней в спальню, но и сам вид королевы стал Карлу ненавистен, этот вариант «решения проблемы» больше не мог использоваться Изабеллой Баварской. И тогда она вместе со своим любовником нашла другой путь спасти собственную репутацию и положение. Когда королева почувствовала, что вновь носит ребёнка от своего любовника герцога Людовика Орлеанского, была найдена Марьетт-Иоланта д’Энгиен, объявившая во всеуслышание, что родила бастарда от Людовика Орлеанского.
Так продолжалось достаточно долгое время, пока не наступил злосчастный для Изабеллы Баварской 1407-й год.
В 1407 г. перед королевой, которая вновь забеременела, возникла всё та же уже хорошо знакомая нам проблема – где спрятать ребёнка, который должен был появиться на свет? Сложность заключалась ещё и в том, что вновь воспользоваться помощью верной Марьетт-Иоланты д’Энгиен теперь было уже невозможно, ибо она умерла. И тогда Людовик Орлеанский решил привлечь для «решения проблемы» другого своего вассала – Жака д’Арка.
Сказано – сделано. И вот в июне 1407 г. в Париж приезжает родственница этого самого вассала – Жанна д’Арк (жена брата Жака – Николя д’Арка), которая и должна сделать всё, чтобы «устроить» ребёнка, который должен был родиться осенью.
Вновь обращусь к монографии Роббера Амбелена: «…Нельзя не уловить полного совпадения обстоятельств, при которых явились на свет Жан Дюнуа, которому приписали в матери Марьетт-Иоланту д’Энгьен, и Жанна Девственница, матерью которой угодно было считать Изабеллу де Вутон по прозвищу Римлянка. Использован один и тот же приём. Однако во второй раз уже было невозможно воспользоваться услугами д’Энгьен. Но с другой стороны, королева никак не могла оставить это дитя при себе». Таким образом, вновь провернуть тот же самый трюк не удалось, и ребёнок Изабеллы Баварской и Людовика, герцога Орлеанского должен был быть увезён из дворца королевы.
Ситуация осложнилась и изменилась самым кардинальным образом тогда, когда борьба между родственниками безумного короля за власть вышла на новый уровень. В ноябре 1407 г. Людовик, герцог Орлеанский был злодейски убит по приказу своего родственника – Жана Бесстрашного, герцога Бургундского (сын дяди короля Карла VI Безумного – Филиппа Бургундского).
Смерть любовника серьёзно подкосила не только моральное, но и политическое положение королевы Изабеллы Баварской, которая ещё только-только приходила в себя после родов.
И вот здесь остановимся на том, что ещё очень долго будет привлекать внимание пытливых исследователей.
Как известно все дети, которые на протяжении существования во Франции монархии рождались у королев, тщательно записывались монахами монастыря Сен-Дени в специальной книге «Летописи монастыря Сен-Дени», которая впоследствии легла в основу издания «Всеобщая история Французского королевского Дома». И вот с этой записью связана первая загадка новорожденного ребёнка королевы Изабеллы Баварской.
Итак, повторюсь, в 1407 году королева родила ещё одного ребёнка. И вот тут начинается самое интересное. В одних источниках написаны одни данные, а вот в других источниках содержится совершенно иная информация. Например, в средневековых хрониках есть запись о том, что 10 ноября 1407 г. у королевы родился и в тот же день умер сын Филипп. А вот в издании «Всеобщая история Французского королевского Дома» содержится совершенно иная информация. Причём в зависимости от года выпуска этого издания эта самая информация существенно разнится. Так, в издании 1764 г. этого ребёнка, действительно, зовут Филиппом. А вот в 1770 г. там уже фигурирует не сын, а ДОЧЬ по имени Жанна. И в третьем издании – 1783 г. – это утверждение повторяется, подчёркивая тем самым, что в издании 1770 г. вовсе не было опечаток. Мальчика по имени Филипп заменила девочка по имени Жанна «…прожившая всего лишь один день». Однако после всех волнений, вызванных Великой французской революцией и правлением Наполеона, после реставрации королевской власти девочка исчезает так же таинственно, как и появилась. И с того момента уже во всех справочниках пишется вновь мальчик Филипп. Учитывая исторические реалии того времени и – особенно! – историю противоречий между правящей королевской семьёй и Орлеанской ветвью Дома, ещё более обострившейся в 19-м веке, такой категорический отказ от девочки выглядит более чем о многом говорящим…
Новорожденного ребёнка отправили жить в семейство д’Арков, проживавшее тогда в деревушке Домреми, которая была леном сеньоров де Бурлемон, связанных вассальными отношениями с Орлеанским Домом. Правда, очень любопытный тот факт, что эта деревня расположена в графстве, принадлежавшем герцогу Людовику Орлеанскому?..
Итак, последним деянием герцога Людовика Орлеанского перед тем, как его убили, была отправка в безопасное место своего ребёнка, только что рождённого королевой.
Та чехарда с полом новорожденного была отнюдь не случайной, ибо имела в своей основе весьма специфический факт, сложно укладывавшийся в умах средневековых людей.
Прежде всего, мало кто знает, но в биографии Жанны, Девы Орлеанской есть несколько моментов, которые позволяют посмотреть на неё совершенно иными глазами.
Мы все знаем из учебников, что когда Жанна попала в плен, её осмотрели на предмет того девственна ли она или же нет. То есть ведьма ли она или нет. Осмотр «показал», что Жанна не имела сексуальных контактов.
Чуть меньшее число людей знает про то, что этот осмотр был далеко не первым в жизни Жанны. Когда она приехала в Шинон, к дофину, там её тоже осматривали на предмет девственности.
Но и этот осмотр не был первым в её жизни...
Вернусь ещё немного назад.
В отличие от времён абсолютизма, когда у королевской четы был один главный дворец и пара дополнительных, куда они могли время от времени приехать (например, Лувр или Версаль), во времена Средневековья замков было гораздо больше, и – главное! – и король, и королева, каждый имели свой собственный замок, куда могли время от времени уезжать. Например, печальнознаменитая жена короля Филиппа VI – Жанна Бургундская, по прозвищу Хромоножка – часто использовала для своих «забав» замок, вошедший в историю как Нельская башня.
Точно такая же история была и с королевой Изабеллой Баварской. Да, король Карл VI вместе со своим двором жил до дворце Сен-Поль, однако в ЛИЧНЫХ владениях королевы находились замок Боте-сюр-Марн и дворец Барбетт.
Есть такой исторический источник как «Хроника монаха из Сен-Дени». В ней самым подробным образом описывается рождение детей королевской четы. Особое внимание там уделяется тому, как именно рождались королевские дети, кто присутствовал при родах и где именно происходили сами роды. Так вот весьма показательным является тот факт, что сначала королева Изабелла Баварская рожала своих детей во дворце Сен-Поль (дворце короля), однако, после того, как Людовик Орлеанский стал её любовником, она часто стала приезжать с визитами в «свои» дворцы, а на время своей беременности и родов так полностью перебиралась туда жить – в замок Боте-сюр-Марн и дворец Барбетт.
Как мне видится, королева стала прибегать к этому для того, чтобы скрыться от нежелательных свидетелей, которые могли увидеть слишком многое, для их глаз не предназначенное…
Так вот. Последний ребёнок – Жанна (или Филипп) – родился во дворце Барбетт. И вот тут-то в первый раз проявилось то, что впоследствии наложило отпечаток на всю последующую жизнь Жанны. Достаточно долгое время повивальная бабка НЕ МОГЛА ОПРЕДЕЛИТЬ ПОЛ новорожденного.
Более того, в «Хронике монаха из Сен-Дени» написано было весьма обтекаемо: «…В канун дня Святого Мартина августейшая королева Франции разрешилась от бремени в своём парижском дворце, что подле заставы Барбетт. Дитя сие прожило недолго, и близкие короля едва успели наименовать его малым крещением…»
Слово «дитя» - среднего рода. Таким образом, из этой записи нам совершенно не ясно КТО же родился у королевы. И в дальнейшем в разных источниках то и дело будет продолжаться путаница с полом так рано умершего ребёнка - то писалось, что королева родила МАЛЬЧИКА Филиппа, то ДЕВОЧКУ Жанну. Не кажется ли этот факт, по меньшей мере, странным?
Широко известным является факт, что Жанна имела полный гардероб как женской, так и мужской одежды. Она умела делать то, что присуще как женщине, так и мужчине. Однако наибольших успехов она достигла в роли мужчины.
Многие, наверное, видели фильм «Гусарская баллада». Однако это не художественный вымысел. За этим фильмом стоит вполне реальная история. Речь идёт о девушке из рода Дуровых, которая прославилась тем, что под видом мужчины поступила на военную службу, где и служила в течение всей своей жизни. О своей жизни она написала автобиографическую повесть (кажется, она называется «Кавалерист-Девица»). То есть девушка из российской родовитой дворянской семьи, родившаяся в 19-м веке, родилась с явной тягой жить жизнью мужчины. Жанна, Дева Орлеанская тоже была именно такой. Её тянуло ко всему мужскому. Казалось, что это мужчина, родившийся в теле женщины.
Почему же так случилось, что девушка во времена Средневековья, когда вопросы пола играли чуть ли не одну из главенствующих ролей и человеку грозила кара (вплоть до смертной казни) за ношение одежды противоположного пола, девушка вела подобную жизнь и – главное – ОФИЦИАЛЬНО имела полный гардероб одежды для двух полов, нарушая таким образом существующие законы?
Всё дело было в том, что Жанна родилась с патологией, которая в те времена, когда наука была развита весьма слабо, могла поставить в тупик многих. У неё была врождённая деформация половых органов. До того момента, пока в 13-ть лет у неё не началось половое созревание, пока у девушки ни стала расти грудь, никто до конца не мог с полной уверенностью сказать кто же она – мальчик или же девочка. Но и после этого вопросы всё равно оставались, ибо у Жанны никогда не было менструаций, которые знаменуют собой начало половой зрелости женщины. И строение её половых органов было таково, что не позволяло ей иметь нормальные сексуальные сношения с мужчинами.
Ни в одном учебнике вы никогда не прочитаете один факт, который случился, когда Жанна была в плену. Вновь процитирую Робера Амбелена: «…Можно понять, каким образом ей удалось сохранить эту девственность, когда в женской одежде она оказалась добычей похоти своих стражей, английских наёмников из разряда «неотступных приставал», которые истерзали её так, что всё «лицо у неё было истерзанное и покалеченное», как сказал на оправдательном процессе Изамбар де ла Пьер. Это длилось три ночи и два дня, пока Жанна не попалась в ловушку, вновь решив одеться в свою мужскую одежду, что снискало её обвинение в вероотступничестве. Но английские наёмники, видя, что не могут овладеть ею насильно, решили, что тут действуют бесовские чары, поскольку их физиологические познания явно сводились к нулю. …»
Задумайтесь – наёмники НЕ СМОГЛИ изнасиловать женщину, находившуюся в их полном распоряжении ДВОЕ СУТОК. Таким образом, ясно, что физиологическое строение организма Жанны было весьма определённым.
Однако ещё до этих событий «особенности» организма Жанны стали известны «посвящённым». Вновь процитирую Амбелена, рассказав о факте, о котором никогда не упоминают в учебниках, книгах или фильмах. Итак, «…Когда она [Жанна] была взята в плен при Компьене вооруженными людьми Бастарда Вандоннского, вассала Жана Люксембургского, то они тут же сорвали с нее ее парчовую накидку на атласной подкладке, сняли с нее кирасу, шлем и золотые шпоры. Ведь все это, а также конь обладали немалой коммерческой стоимостью и составляли отличную добычу.
Но обычно умалчивают о том, что те же вооруженные люди раздели ее догола, чтобы проверить, мужчина она или женщина: это, как известно, весьма занимало ее врагов. Раздевать девушек солдаты не стеснялись…
Если напоминание об этом эпизоде может шокировать некоторых из наших читателей, напомним просто, что он — подлинный. Жан Жермен, тогдашний епископ Шалон-сюр-Сон, советник герцога Бургундского Филиппа Доброго, описал его в весьма похабных выражениях, проникнутых враждебностью к Жанне, в своем труде, написанном по-латыни в 1452 г. и озаглавленном «Книга добродетелей Филиппа, герцога Бургундского».
Тем не менее после этой грубой сцены, конец которой положило появление Бастарда Вандоннского, Жанна смогла одеться, и тогда с ней стали обращаться как с любым рыцарем, взятым в плен. Ей предоставили шатер, в котором она могла спать, вернули ее оруженосца Жана д’Олона, чтобы он мог продолжать ей служить, и стали дожидаться приезда герцога Бургундского. И в данном случае оказанные ей почести говорят сами за себя».
Таким образом, изнасиловать Жанну было просто физически невозможно. Врач Делашамбр, осматривавший её в Руане, в ходе процесса по её оправданию показал, что она была «лишена возможности иметь половые сношения». Кроме того, как я уже раньше говорила, согласно многочисленным свидетельствам, у неё никогда не было менструаций.
С одной стороны, физическая деформация половых органов не была у неё настолько сильна, чтобы мы говорили о том, что она была гермафродитом. Это подтверждается результатами осмотра Жанны в Пуатье, который был официально проведён в 1429 г. Результатом обследования явилось заключение: «Девственница была тайно осмотрена и обследована в самых потайных местах её тела, увидена и изучена. Она была доподлинная и ненарушимая девственница, в которой не обнаруживалось никакого повреждения или нарушения».
Я не зря особо подчеркнула эти два слова. Они несут в себе глубокий смысл. Первое обозначает то, что обследуемая в принципе была ДЕВУШКОЙ (т.е. особой ЖЕНСКОГО пола). А второе – что эта девушка является девственницей.
Как говорится, очень о многом говорящая фраза…
С другой стороны, вся манера поведения Жанны говорит о том, что она комфортнее ощущала себя когда выполняла то, что в бóльшей степени присуще мужчинам. Но при этом – она спокойно отождествляла себя с женщиной, говорила о себе в женском роде (в отличие от Надежды Дуровой, полностью отрицавшей и не допускавшей обращение к себе в женском роде; так, когда однажды ей прислали письмо, в котором к Надежде обращались как к женщине, она разорвала письмо и бросила его в камин, далее не читая). К Жанне же все обращались как к женщине.
Таким образом, что же мы видим? В дворянском кругу родился ребёнок, чей пол на то время окончательно выяснить было невозможно. А ведь мальчиков и девочек во времена Средневековья воспитывали совершенно по-разному. И здесь приёмные родители столкнулись с первой проблемой. КАК им воспитывать ребёнка, переданного им королевой Изабеллой Баварской? Кто это вообще – он или она??? И приёмный отец Жак д’Арк принял компромиссное решение: до момента полового созревания - пока окончательно не выяснится пол ребёнка, которого сейчас предположительно считают девочкой, воспитывать его, прививая навыки обоих полов. То есть обучая тому, что должны были знать и уметь как сыновья дворян, так и их дочери.
Скажете, для тех времён странное решение? Да, странное. Так ведь и ребёнок им попался с весьма серьёзными странностями…
И Жанну начинают обучать как владению иглой и вышивкой, так и обращению с оружием и боевым конём. Кстати, Жанна имела конюшню из 12 лошадей, половину из которых составляли боевые кони. А разница между «обычным» конём и «боевым» огромнейшая. Я когда-то читала, в сочинениях французского историка Мишле роспись того, что и сколько стоило во времена Средневековья. Для своих подсчётов учёный – для бóльшей наглядности – использовал денежную систему привычного ему 19-го века. Так вот, на деньги 19-го века стоимость «обычной» лошади во времена Средневековья доходила до 10 франков (в зависимости от породы, возраста и силы лошади). А цена «боевого» коня колебалась от 100 до 150 франков – в зависимости от качества выучки. Как говорится, «есть разница»…
Физические отклонения у ребёнка – это было только половиной проблемы. Когда началось гормональное изменение тела, созревание Жанны – вот тут-то появились новые проблемы. И появились они оттуда, откуда собственно и должны были появиться – из-за её родословной.
И вот тут я вновь вернусь немного назад.
Во времена Средневековья сложилась весьма специфическая ситуация. С одной стороны, королевские семьи заключали брачные союзы исходя из вопросов целесообразности и политической выгоды. С другой стороны, к этому времени сложилась ситуация, когда строжайшие запреты церкви на близкородственные браки («до седьмого колена») уже не воспринимались столь буквально, как это было раньше. Короли, совершенно не знавшие в то время о законах генетики, позволяли себе отмахиваться от канонов заключения брачных союзов, позволяя себе брать в жёны своих кузин, троюродных сестёр, тёток, племянниц...
И расплата не заставила себя ждать. Если мы просто внимательно посмотрим на перечень имён европейских монархов, то практически в КАЖДОЙ стране будет король или королева, носившие прозвище «Безумная» или «Безумный». Карл VI Безумный Французский, Генрих VI Безумный Английский, Хуана Безумная Испанская, Жанна Безумная Бургундская – это только первые имена, которые сразу же приходят в голову. А если поднять генеалогические таблицы, то подобных примеров будет на порядок больше.
Франция вступила на этот гибельный, разрушительный путь тогда, когда Карл де Валуа, брат короля Филиппа IV Красивого (1270 - 1325), вступил в брак со своей кузиной Маргаритой Неаполитанской и Сицилийской. В этом союзе трижды смешалась родственная кровь правящих семей Франции, Прованса и Венгрии. Вследствие этого их потомство страдало от шестикратного кровосмешения.
Сын Карла де Валуа и Маргариты Сицилийской, Филипп VI де Валуа (1293 - 1350) вступил в брак с Жанной Бургундской, которой суждено было войти в историю как Жанна Хромоножка, - сестрой Маргариты Бургундской, умершей в замке Шато-Гайар.
В своём труде «Патология королей Франции» доктор Огюст Бланше пишет (уж простите за длинную, весьма обширную цитату, но она того стóит): «Для того чтобы скорректировать эти избытки единокровности, Филиппу VI следовало бы в своё время жениться на «посторонней» и влить в породу Валуа свежую кровь, которая могла бы обезвредить злокачественную наследственность. Первый король из семьи Валуа поступил как раз наоборот. Вместо того чтобы покончить с этой единокровностью, завещанной Людовиком Святым, у которого она уже была двойной (его отец Филипп III Смелый женился на своей кузине Изабелле Арагонской), он усугубил ее, сочетавшись браком со своей «тёткой на бретонский лад»(1), внучкой Людовика Святого через свою мать Агнес Французскую. Заметим попутно, что королева Жанна Хромая, сестра Маргариты Бургундской, была дочерью Маго д’Артуа, о своеобразии которой уже говорилось. Порочность членов семьи Валуа усилилась в области эротомании.
Итак, Филипп VI Валуа женится на Жанне Бургундской, своей «тётке на бретонский лад». Впрочем, они одного возраста. Сын их, Жан II Добрый, тоже женится на кузине — Жанне Бурбонской.
Супруги, вступившие в этот брак по любви, происходили от Филиппа II Августа, от Гуго IV Бургундского и от Генриха V Люксембургского. Иначе говоря, их союз является единокровным более чем шестикратно. Тотчас же обнаруживаются черты вырождения.
Первый приступ буйного помешательства случился с королевой Жанной Бурбонской в 1373 г., когда ей было 35 лет. К этому примешался и эротический бред. Карл V Мудрый был в великом отчаянии. Ее «армия» карликов и карлиц в ужасе не знала, куда спрятаться.
А за пять лет до этого у них родился их старший сын, Карл VI, прозванный Возлюбленным за свою доброту к народу. Он быстро превратился в Карла VI Безумного (1368 – 1422). Первый приступ буйного помешательства приключился с ним в Майском лесу в 1392 г., когда ему было 24 года. Но уже задолго до этого, в течение семи лет, его подготовила почти патологическая чувственность, превращавшаяся в сексуальное наваждение, а иной раз и в эротический бред. Король – пылкий участник коллективных оргий, так называемых балов Адама и Евы, где танцующие, раздетые донага, ссылались на то, что от факелов и каминов исходит жар, делающий костюмы невыносимыми. Королю подражал весь двор и в первую голову королева Изабо. Да и Луи Орлеанский, брат Карла VI, в течение одного из таких увеселений совокупился со своей кузиной Маргаритой де Эно, укрывшись за шторой. Впрочем, с ним-то таких приступов не случалось, психических нарушений он избежал. Но в наследство ему досталась невероятно обостренная чувственность его непосредственных предков как по мужской, так и по женской линии. …»
Таким образом, что же мы имеем? А имеет мы наследственные черты вырождения в той или иной степени проявившиеся в королевской семье. Всё потомство короля Карла V Мудрого и Жанны Безумной Бургундской имело весьма серьёзные проблемы в психике. Посмотрите:
- Карл VI Безумный, женившийся на Изабелле Баварской, сошёл с ума;
- Людовик, герцог Орлеанский страдал галлюцинациями;
- Екатерина де Валуа(2) была замужем за Генрихом V Английским, и родила сына, вошедшего в историю как Генрих VI Безумный.
Так как Жанна, Дева Орлеанская – дочь Людовика, герцога Орлеанского и королевы Изабеллы Баварской, то причина, почему в 13 – 14 лет (то есть в период полового созревания) у неё начались видения и ей стали являться святые более чем понятна. Наследственность и генетику ещё никто не отменял…
Процитирую опять Амбелена: «…Нельзя отрицать своеобразие этой обстановки, в которой протекает вся жизнь Жанны: галлюцинации, свойства доподлинного медиума да и, не будем отрицать, дар ясновидения. Для честного историка, свободного от догм, оно служит подтверждением того, что Жанна была дочерью Луи Орлеанского и внучкой Жанны Бурбонской. Короче говоря – перед нами самая настоящая Орлеанская Девственница, как вскоре стали её называть. Что же касается утверждений о том, что ее матерью была Изабелла де Вутон, прозванная Римлянкой, то придерживаться таких взглядов значило бы проявлять неразумное упрямство, ибо у этой Изабеллы не было ни зрительных, ни слуховых галлюцинаций! И ни безумцев, ни лиц, страдающих галлюцинациями, не было среди известных членов семейства д’Арк. Зато о прямых предках Жанны сказать этого было нельзя. Так, доказательство ее королевского происхождения — это еще и доказательство наследственной ущербности, которая сводит на нет божественное происхождение галлюцинаций, которым она была подвержена. Понятно, что некоторым историкам от этого делается не по себе... Таким образом, мы берём на себя смелость полагать, что Жанна просто-напросто унаследовала от своего отца Луи Орлеанского и от своего деда Карла V Мудрого некоторый дар ясновидения и слуховых галлюцинаций, порожденный определённым психическим складом».
Итак, что же мы имеем? Девушка, воспитанная как юноша, которой близка жизнь мужчины, а не женщины, превосходно владеющая всеми видами оружия, с лёгкостью умеющая держаться в седле, вдруг в один прекрасный день начинает слышать таинственные голоса...
И вот тут в дело вступает ещё один очень важный игрок, тот кто придумал и затем воплотил в жизнь дерзкую, но от того не менее выигрышную игру, с блеском разыграв все имевшиеся в его руках карты…
Примечания:
1. Обычно слова «дядя» или «тётка на бретонский лад» применяются по отношению к двоюродным братьям и сестрам отца или матери. Точно так же «племянниками и племянницами на бретонский лад» называют сына или дочь двоюродного брата или сестры.
2. Вопрос о том, является ли Екатерина де Валуа дочерью Карла VI и Изабеллы Баварской или же дочерью Людовика Орлеанского и этой же королевы, ничего не меняет в той наследственности, которую ей было суждено передать своему сыну - Генриху VI Английскому.