Клуб историков-любителей

***********
Обрусевшие представители рода Раевских верой и правдой служили московским государям, владели многочисленными поместьями в пределах и окрестностях Москвы. Наибольших успехов достиг дед Николая Николаевича - Семен Артемьевич, который в чине прапорщика участвовал в Полтавской битве, прославляя русское оружие.
Его младший сын, Николай Семенович, женатый на дочери сенатора Н.Б. Самойлова и старшей из племянниц князя Г.А. Потемкина, стал отцом знаменитого генерала Н.Н. Раевского, о котором А.С. Пушкин писал: "Я не видел в нем героя, славу Русского войска, я в нем любил человека с ясным умом, с простой прекрасной душою, снисходительного, попечительного друга, всегда милого, ласкового хозяина. Свидетель Екатерининского века, памятник 12 года, человек без предрассудков, с сильным характером и чувствительный, он невольно привяжет к себе всякого, кто только достоин понимать и ценить его высокие качества".

У Николая Николаевича Раевского было два сына: Александр и Николай (его звали Н.Н.-младший). Поскольку у Александра была только одна дочь, Николай-младший оказался единственным продолжателем этой ветви Раевских, живущих в настоящее время.

У Николая-младшего было два сына, Николай и Михаил, родившиеся в Керчи. Оба брата учились в Московском университете. Николай окончил его кандидатом естественных наук, а Михаил - кандидатом физико-математических наук, но по традиции семьи они поступили на военную службу.
Два внука Николая Николаевича-старшего были совершенно разными по характеру. Романтически настроенный Николай постоянно стремился в неизведанные дали, что-то искал, придумывал, и рядом с ним фигура его младшего брата Михаила, более уравновешенного и спокойного, оставалась как бы в тени.
Окончив университет в 1862 году, Николай через год стал юнкером лейб-гвардии гусарского полка Его Величества. Он быстро продвигался по службе: чин ротмистра, затем полковника. Энергичная натура Николая искала простора для своей буйной фантазии, ему мало быть просто военным, и он оставил гвардейский гусарский полк.
Служить он отправился в далекий Туркестан, где увлекся разведением хлопка и винограда, устроил в Ташкенте Отдел Общества для содействия русской промышленности и торговли, в котором как председатель развил кипучую деятельность. Приезжая в Петербург, выступал то в печати, то в общественных собраниях с различными проектами и предложениями.

Во время освободительной войны Сербии и Черногории против Турции Николай решил принять участие в военных действиях и в чине полковника кавалерии оказался в отряде генерала Черняева. 20 августа 1876 года, объезжая позиции под Горным Андровацем, он был сражен насмерть пулей, попавшей ему прямо в левый висок.
Печать и все русское общество с редким единодушием оплакивали геройскую смерть Николая Николаевича Раевского. На месте его смерти в 1903 году был построен храм Святой Троицы. В церкви села Еразмовка (ныне с. Разумиевка) был погребен внук генерала Н.Н. Раевского, его тезка, Николай Николаевич, уже третий.
Второй внук генерала Н.Н. Раевского, Михаил, по окончании университета поступил в тот же полк, где служил его старший брат. Так же, как и тот, он быстро продвигался по службе и в 1874 году получил чин полковника, а затем был назначен флигель-адъютантом императора Александра II и в 1882 году произведен в генерал-майоры.
По своему характеру Михаил был идеалистом, мечтателем, поэтом и музыкантом. Он и учиться хотел на историко-филологическом факультете, но уступил желанию матери и поступил на математический. В отличие от своего брата он вел жизнь мирную, вызывая даже довольно резкие упреки в духовной вялости и бездеятельности со стороны своей тетки, Софьи Николаевны.

Он рано стал семейным человеком. В 1871 году женился на фрейлине, княжне Марии Григорьевне Гагариной, дочери известного художника и вице-президента Академии художеств, обер-гофмейстера князя Григория Григорьевича Гагарина от его брака с Софьей Андреевной, урожденной Дашковой. У них было десять детей: четыре сына и шесть дочерей. Один из сыновей, Петр Михайлович, издал пятитомник "Архив Раевских", состоящий из переписки Раевских со многими государственными деятелями, родными и частными лицами.
Потомки ветви Раевских, к которой относится прославленный генерал Н.Н. Раевский - глава семьи, с которой путешествовал Пушкин, все проживают в настоящее время за рубежом.
***********
Будущий герой войны с Наполеоном Николай Николаевич Раевский родился в 1771 году. Рано лишившись отца (он скончался в том же году от ран в Яссах), Николай провел свои детские годы в заботливой атмосфере дома своего дяди, графа Самойлова, одно время занимавшего пост генерал-прокурора. Дружеские связи с дядей он сохранял на протяжении всей жизни.
Заметную роль в судьбу Николая Николаевича внес светлейший князь Потемкин, приходившийся дядей матери Раевского. Любимому внучатому племяннику знаменитый фаворит написал несколько наставлений, которые тот впоследствии потерял, но помнил первые строки: "Во-первых, старайся испытать, не трус ли ты: если нет, то укрепляй врожденную смелость частым обхождением с неприятелем".
Случаев выполнять наставления князя у храброго воина было предостаточно. В бою он испытывал настоящее упоение, совершенно забывая об опасности. Самую знаменитую и почетную из русских боевых наград - орден Святого Георгия 4-й степени - Николай Николаевич получил в войне с поляками, а ордена Св. Георгия 3-й и 2-й степени - уже во время Отечественной войны, успешно командуя своим корпусом под Смоленском, Бородином, Малоярославцем.
Получить орден Святого Великомученика и Георгия Победоносца было нелегко, так как он давался только за громкие боевые дела и отмечал выдающуюся личную храбрость.
Вот выписка из статута ордена: "Ни высокий род, ни прежние заслуги, ни полученные в сражении раны не приемлются в уважение при удостоении к ордену Св. Георгия за воинские подвиги: удостаивается же оного единственно тот, кто обязанность свою исполнил во всем по присяге, чести и долгу, но сверх сего ознаменовал себя на пользу и славу российского оружия особенным отличием".
Храбрецы, заслужившие все четыре степени, именовались полными георгиевскими кавалерами. Они пользовались в армии особым почетом. На протяжении всей истории только четыре человека были удостоены всех четырех степеней этого ордена: светлейший князь М.И. Кутузов-Смоленский, князь генерал-фельдмаршал М.Б. Барклай-де-Толли, граф Эриванский, светлейший князь Варшавский генерал-фельдмаршал И.Ф. Паскевич и граф генерал-фельдмаршал И.И. Дибич-Забалканский. Из них светлейший князь генерал-фельдмаршал Кутузов-Смоленский стал первым, кто получил все четыре степени самого почетного военного ордена. Причем свой первый орден 4-й степени будущий полководец получил во время русско-турецкой войны в Крыму. Летом 1774 года батальонный командир подполковник Кутузов получил приказ атаковать в составе полка турецкий десант, засевший в татарской деревне Шумы недалеко от Алушты. Кутузов, ведя солдат за собой, первым ворвался в деревню.
В том бою он был тяжело ранен, пуля вошла в левый висок и вышла у правого глаза. Но, несмотря на смертельное, казалось, ранение, Кутузов остался жив, как будто сама судьба хранила его для дальнейших боев.
Три ордена Св. Георгия имел А.В. Суворов (3-й, 2-й, 1-й). Трех орденов Св. Георгия был удостоен и овеянный славой генерал Николай Николаевич Раевский. Пользуясь популярностью в армии, уважением со стороны коллег, любовью среди подчиненных, Раевский был обделен официальным признанием своих заслуг.
"Связи и интриги делают все, заслуги - очень мало", - сокрушался боевой генерал. Манеру Раевского обращаться со своими подчиненными описал И.И. Лажечников: "Николай Николаевич никогда не суетился в своих распоряжениях: в самом пылу сражения отдавал приказания спокойно, толково, ясно, как будто у себя дома: всегда расспрашивал исполнителя, так ли понятно его приказание, и, если находил, что оно недостаточно понятно, повторял его без сердца, называя всегда посылаемого голубчиком или другим ласковым именем.
Он имел особый дар привязывать к себе подчиненных".
Генерал Раевский пытался преодолеть разрыв между командиром и подчиненным и поэтому часто становился крестным отцом солдат и унтер-офицеров.
Он отличался исключительной скромностью, не любил создавать вокруг себя и своего имени шум. Скрывал полученные в боях раны и контузии, умышленно умалял свои заслуги. Так, например, после славного боя 11 июля 1812 года под Салтановкой генерал Раевский уверял, что участие в бою его сыновей небылица, а между тем непреложность этого факта подтверждается не только показаниями близких друзей, но и беспристрастными архивными документами.
Будучи корпусным командиром, Николай Николаевич старался совершенствоваться в военных знаниях: в его домашней библиотеке, состоящей из 4000 томов, было много сочинений по различным отраслям военных знаний. Но не только военная тема интересовала генерала. Заметное место в увлечениях Николая Николаевича занимала медицина.
Одно время, в 1815-1816 годах, генерал Раевский увлекался магнетизмом. Он был знаком с известной А.А. Турчаниновой, опыты которой в области магнетизма наделали много шума в Петербурге. Матвей Иванович Муравьев-Апостол, находясь в Сибири, вспоминал: "Известный бородинский генерал Н.Н. Раевский многих излечил посредством магнетизма.
Больной сын его, Александр Николаевич, не признавав целебной силы магнетизма, по моей просьбе согласился испытать его действие. Я ему помог, но он упросил не говорить о том его отцу. Известно, что государь Александр Павлович, не жалуя Раевского, отнял у него командование корпусом, высказавшись, что не приходится корпусному командиру знакомиться с магнетизмом".
Свою семью генерал любил до обожания. С раннего детства готовил своих сыновей к военной службе, особое внимание уделял их здоровью. Он определил мальчиков в одно из лучших учебных заведений того времени - в Московский университетский благородный пансион, который по своей программе во много раз превосходил современные кадетские корпуса. Н.Н. Раевский любил своих сыновей, но отношения с младшим сыном были более нежными, доверительными.
Из письма его старшей дочери Екатерине в Петербург из Киева в 1820 году: "С Александром живу в мире, но как он холоден. Мы условились с ним никогда не вступать ни в какие споры, ни в отвлеченные беседы. Не то, чтобы я был им недоволен, но я не вижу с его стороны сердечных отношений. Что делать? Таков уж его характер, и нельзя ставить ему это в вину. У него ум наизнанку.
Он очень любит Николушку и беспрестанно его целует. Николай будет,, может быть, легкомыслен, наделает много глупостей и ошибок, но он способен на порыв, на дружбу, на жертву, на великодушие. Часто одно слово искупает сто грехов".
К политике Николай Николаевич был совершенно равнодушен, принимал существующий строй как данность, служил не лицам, а государству. И, несмотря на то, что многие из его окружения знали о существовании тайных обществ и даже были их членами, восстание на Сенатской площади оказалось для него полной неожиданностью. Генерал Раевский и не предполагал, что в секретных документах его называли миссионером, распространяющим влияние революционной партии во всех слоях общества.
Однако ни идейных, ни организаторских связей с декабристами генерал не имел.
Он тяжело переживал арест своих сыновей, серьезные обвинения, предъявленные зятю С.Г. Волконскому, решение дочери ехать к ссыльному мужу в Сибирь. Мучительно расставшись с дочерью, Николай Николаевич почти два года не отвечал на ее письма, хотя каждое ее письмо перечитывал по нескольку раз. И только после смерти внука он стал писать дочери.
В январе 1929 года генерал Н.Н. Раевский приехал в Петербург хлопотать о прощении сына Александра, высланного за год до этого Воронцовым из Одессы (по той причине, что и Пушкин в 1824 г.). Генерал надеялся также выяснить, возможно ли обратиться к царю с просьбой о смягчении участи Сергея Волконского и дочери Марии.
В течение месяца ждал Раевский аудиенции. Все это время он встречался с А.С. Пушкиным. Поэту он заказал стихотворную эпитафию в память умершего внука.
Написанное Пушкиным четверостишие он отправит дочери в Сибирь.
По возвращении из Петербурга Н.Н. Раевский-старший писал сыну Николаю: "Николушко, посылаю тебе шитье генеральское и эполеты, посылаю медали или деньги древние, до коих ты был охотник. Ты, мой друг, утешение нашего семейства, коего, как тебе известно, положение довольно грустно во всех отношениях. Брат Александр дурачествами навлек себе и нам огорчений, которые как только дурачествами не заслуживали бы случившихся последствий.
Катенька счастлива в своем семействе, муж ее человек бесценный, нам истинно родной, дети премилые. Машенька здорова, влюблена в своего мужа, видит и рассуждает, по мнению Волконских, и Раевского уже ничего не имеет".
В последние годы жизни генерал Раевский жил в своем родовом имении, где занимался садоводством, медициной. Однообразная жизнь не могла удовлетворить его, он делает попытки вернуться на службу, но в его услугах уже не нуждаются.
Скончался прославленный генерал в возрасте 58 лет в своем имении "Болтышка" Киевской губернии в 1829 году, не выпуская до последней минуты из рук портрета дочери Марии, уехавшей за мужем-декабристом в Сибирь.
После смерти отца владельцем усадьбы "Тессели" стал младший сын генерала - Николай Николаевич, друг Пушкина.
Так же, как и отец, Николай стал военным, причем его военная карьера началась очень рано, даже по меркам того времени. В 11 лет он получил боевое крещение под Смоленском, участвовал вместе со старшим братом в знаменитом бою при
Салтановке, где его отец, став во главе Смоленского полка, упорно отстаивал мост от французов. Николай был самым юным в рядах русской армии участником Бородинского сражения.
В отроческом возрасте - 12- 13 лет - он принимал участие в заграничных походах 1813 и 1814 годов. За отличие при взятии Парижа юный герой был награжден орденом Св. Владимира 4-й степени.
Николай был очень привязан к отцу и тяжело переживал его смерть. М.В. Юзефович, адъютант Раевского в период персидской В.А. Тропинин. Портрет и турецкой кампаний, оставил Н.Н. Раевского рассказ о том, как младший сын перенес известие о кончине своего отца. "Известие это до того поразило сына, что я во всю мою жизнь не видел женщины, рыдавшей, как он. Спустя несколько месяцев, я навестил его в деревне Болтышке. У него в кабинете стояли на бюро акварельные портреты матери, брата, сестер и тут же лежал завернутый в бумагу портрет отца. Когда я развернул его и хотел поставить с другими, этот десятивершковый атлет стал просить меня дрожащим голосом, чтобы я завернул портрет отца, говоря: "К стыду моему, я до сих пор еще не могу привыкнуть видеть черты отца", и при этих словах слезы потекли у него по лицу".
В 1829 году во время службы Николая Раевского на Кавказе совершил свою летнюю поездку к другу юности Александр Пушкин. Под началом Николая Раевского находился брат поэта.
Лев. Определение Левушки еще в 1826 году юнкером в 44-й нижегородский драгунский полк, которым командовал Николай Раевский, произошло, конечно, при прямом содействии Александра Сергеевича. С тех пор судьба Льва Пушкина была крепко и надолго связана с переменчивой судьбой друга-командира.
Под началом Раевского брат поэта получил свой первый офицерский чин, а затем и чин штабс-капитана. В 1827-1829, а потом в 1837-1840 годах Лев Пушкин - адъютант прославленного генерала. Как свидетельствует "История Нижегородского драгунского полка": "Среди опасности военного похода всегда у стремени своего начальника Пушкин в первом же Джеванбулахском бою выказал то замечательное хладнокровие, которое позже удивило всех, служивших с ним в Турции и на берегах Черного моря".
Пушкин ехал на Кавказ повидать брата и друга. Интересно, что в поездку по Кавказу он вез с собой томик Данте, подарок Александра Раевского, старшего брата Николая. Александр купил этот драгоценный фолиант в завоеванном Париже. Угольная печать с фигуркой дельфина и 3 лилиями свидетельствовала, что книга попала на развал букиниста из библиотеки дофина.
По дороге на Кавказ Пушкин намеревался еще заехать к ссыльному Александру Раевскому в Полтаву. Это, конечно, было очень рискованно, но следы этого дерзкого намерения поэта сохранились в его собственных высказываниях и в первой главе "Путешествия в Арзрум".
В палатке Николая Раевского, командира кавалерийской бригады, жил поэт в русском лагере, слушая разговоры боевых генералов, наблюдая бои. Обо всем этом и напишет он позднее в своих заметках "Путешествие в Арзрум".
В ноябре 1829 года началось обратное движение полка в Россию. Больной, утомленный походами, Раевский уехал в отпуск, взяв с собой конвой в 40 драгун. К этому конвою "пристроилось" несколько разжалованных в солдаты декабристов, среди них Захар Чернышев, Александр Бестужев-Марлинский и др. Николай Николаевич пригласил их на обед. Об этом тотчас донесли государю. Дальнейшие события изменили судьбу командира полка.
В Тифлисе было заведено дело № 16 по секретному отделению "О следствии, произведенном над генералом Раевским Н.Н. за проезд в обществе государственных преступников". Раевский, отстраненный по Высочайшему повелению от командования полком, попал в опалу. Несколько лет храбрый воин, прекрасный командир находился в немилости.
В 1831-1837 годах он подолгу жил в своем крымском имении близ Фороса, где с увлечением занимался садоводством, вел деятельную переписку с известными ботаниками Ф.Б. Фишером, Х.Х. Стевеном, Н.А. Гартвисом. Любовь к природе унаследовал Николай Николаевич от отца. Даже строгая обстановка военной службы не заглушила у него чувство прекрасного.
Декабрист Н.И. Лорер, приговоренный к каторге, а затем рядовым направленный на Кавказ, где служили и многие другие разжалованные в солдаты декабристы, оставил интересные воспоминания о службе на Кавказе, о боевых операциях с горцами. Он отмечал, как во время десанта в Шапсугу "Раевский, проходя по линии со всем своим штабом, поздравлял войско, а за поясом его торчал преогромный букет кавказской флоры, который он набрал во время дела".
Несмотря на военную обстановку, Раевским были заведены во всех укреплениях Черноморского побережья древесные насаждения. В Шапсуге по его приказу высадили тополя, розу, виноградные лозы, европейскую оливу.
Каждый раз, приезжая в Крым, Николай Николаевич привозил с собой семена и саженцы редких растений и вместе с садоводом - управляющим Э.Ю. Либо - создал редкий парк, который и сегодня впечатляет каждого, кто попадает в Тессели. Благодаря ботаническим экспедициям, организованным Раевским на Кавказ, сегодня растут в Крыму пицундская сосна, кавказская липа и другие экзотические растения.
Свою любовь к садоводству он, в свою очередь, передал своему сыну Михаилу, который одно время был даже президентом Российского общества садоводства и немало сделал для паркового строительства в Тессели, Партените и Карасане, которые в 40-е годы стали принадлежать семье Раевских.
В этот период жил Николай Николаевич и в Усть-Рудице. Санкт-Петербургской губернии, в доме при фарфоровой фабрике, которую некогда создал его великий прадед М.В. Ломоносов. Правнук пытался возобновить и наладить производство фарфоровой посуды, чтобы улучшить материальное положение семьи, которое после смерти отца ощутимо ухудшилось. Его зять, Михаил Орлов, устроил в своей подмосковной деревни хрустальную фабрику и, несмотря на растущие долги, с увлечением ею занимался.
В Николае Раевском не было этой страсти, фабрика не поглощала его целиком, однако зимой 1834 года он с гордостью подарил Пушкину несколько тарелок с видами петербургских пригородов.
Пушкин и Николай Раевский познакомились в 1816 году у Чаадаева. Николай тогда служил в гусарском полку, квартировавшем в Царском Селе. Потом они часто встречались, переписывались. "Друг друга мы любили", - писал позже Пушкин. А в 1824 году Николай вдогонку поэту, высланному из Одессы в Михайловское, ответил прозой: "Мне очень хочется тебя увидеть, и если твое положение не изменится, я обещаю тебе приехать к тебе раньше года, а если с тобой последуют перемены, то дай мне слово навестить меня тоже раньше года. Прощай, милый друг, сохрани ко мне ту дружбу, которую прежде высказывал, пусть не повлияет на нее разлука, какой бы долгой она ни была". Николай Раевский всегда мог рассчитывать на помощь Пушкина, который принимал близко к сердцу все, что происходило с каждым из членов дорогой для него семьи. В апреле 1831 года Раевский писал Александру Сергеевичу: "Дорогой мой, я хотел было сегодня приехать к тебе, чтобы засвидетельствовать мое почтение твоей жене, но из-за сильной простуды мне придется несколько дней просидеть дома. Навести меня, ради Бога, мне очень нужно с тобой посоветоваться насчет одного письма, которое я должен написать по поводу брата. Пообедаем вместе". Речь идет о письме, в котором содержалась просьба - разрешить жить в Москве брату Александру Раевскому.
Пушкин, конечно, пришел, и прошение на этот раз они сочиняли от имени С.А. Раевской. Лишь в конце июня был получен ответ Бенкендорфа, в котором был полный отказ. Опала с Александра Раевского была снята в январе 1834 года, ему разрешили жить в Москве, где Пушкин и встречался с ним.
Из переписки друзей видно, что поэт высоко ценил природный ум и широкую образованность Николая Раевского, мнением которого он очень дорожил, зная, как глубоки суждения его друга, каким строгим вкусом они отличаются.
Нередко эти оценки становились предметом их спора, дружеских схваток. Рецензии Николая Раевского, действительно, были очень строги и суровы.
О самой ранней повести Пушкина "Кавказский пленник ", посвяшенной ему, Николай Раевский писал: "Твой "Кавказский пленник ", - произведение плохое, - открыл путь, на котором посредственность встретит камень преткновения". А вот об "Онегине": "Я читал публично твоего "Онегина", пришли в восхищение. А я кое-что покритиковал, но про себя".
Николай был одним из самых сведущих людей в вопросах истории, европейской и отечественной. Недаром именно ему так подробно излагал поэт план и содержание будущей трагедии "Борис Годунов".
Один из современников, вспоминая о знакомстве с Раевским, тогда еще полковником, в его деревенском гарнизонном жилище, писал: "Я был удивлен большой коллекцией всех лучших книг по истории, политике и химии, а также переводов лучших английских сочинений на французский язык".
В московских и петербургских магазинах для Николая Николаевича оставляли книги по его заявкам - в основном труды по ботанике и истории.
Он собирал все, что было написано о Разине, и намеревался писать историю его подвигов и его персидский поход, который гремел на Руси.
Раевский думал написать работу о Персии, однако и она осталась невыполненной. В его бумагах сохранился только список книг, необходимых для этой работы. Из списка видно, что Раевский собирал значительную литературу по этому вопросу. Николай Николаевич любил не только литературу, но и музыку, живопись. Он покровительствовал Айвазовскому, который изобразил его на картине "Высадка в Субаши".
Летом 1939 года Н.Н. Раевский предложил Айвазовскому принять Участие в экспедиции, имевшей Целью высадку в долину Субаши. Высадка 7000-го войска кончилась полным поражением горцев. Иван Константинович был вблизи места сражения и набросал в альбом типы черкесов и общий вид переправы, производившейся под неприятельскими выстрелами.
Вскоре Айвазовский написал превосходную картину "Высадка в Субаши", в которой угадывались портреты генералов Н.Н. Раевского, Ольшевского и др. Эта картина вместе с видами Севастополя была приобретена Николаем I в 1840 году, долго находилась в Зимнем дворце, а потом была подарена Тенгинскому полку. За эскизы этой картины художник по ходатайству Н.Н. Раевского получил 1000 рублей. Кроме этой картины, есть и другие рисунки Ивана Константиновича, изображавшие Николая Раевского.
По письмам А.И. Казначеева, по воспоминаниям современников можно представить колоритную фигуру Николая Николаевича Раевского, человека исключительной энергии, недюжинных военных и административных дарований, садовода-любителя. Он был "высокого роста, смугл, крепко сложен и вообще массивен: черты лица его были выразительны".
Раевский постоянно носил синие очки, яркие лиловые шаровары, рубаху с вечно распахнутым воротом. Всегда ходил с трубкой в зубах, в сопровождении денщиков и молодежи. Таким он запомнился современникам.
Находясь несколько лет в вынужденном бездействии, Н.Н. Раевский стал испытывать материальные трудности. Узнав о сложном положении, в котором оказались Раевские, Пушкин ходатайствовал перед царем о назначении матери своего друга, Софье Алексеевне, внучке великого ученого, пенсии за умершего мужа.
В 1837 году, благодаря ходатайству супруги Николая I, императрицы Александры Федоровны, отдыхавшей на Южном берегу Крыма, состоялось примирение императора с Н.Н. Раевским после чего Николай Николаевич получил должность начальника 1-го отделения Черноморской прибрежной линии, а через два года стал командиром всей линии с производством в генерал-лейтенанты.
В начале 1839 года Николай Николаевич посетил Петербург лично представился императору Николаю I, изложил ему свои соображения и план действий на предстоящий год и получил полное одобрение. Военные действия были начаты и закончены вполне успешно. Отрядом Раевского были заложены форты Головинский и Лазаревский, совершена высадка у Анапы и заложен на слиянии двух рек Цемеса и Мескаги форт, названный по высочайшему повелению "фортом Раевского".
Убежденный холостяк, уже не молодой, Николай Николаевич Раевский женился на 16-летней фрейлине императорского двора Анне Михайловне Бороздиной, личности весьма неординарной. Она увлекалась математикой, археологией, была почетным членом нескольких музеев, частично финансировала экспедицию Н.Н. Миклухо-Маклая в Новую Гвинею.
Увлечение археологией проявилось у нее после выхода замуж, когда она, живя в Керчи, изучала богатый собраниями Керченский музей древностей. Позже, овдовев и живя в Риме, она пристрастилась к занятиям археологией. Из Швейцарии Анна Михайловна вывезла несколько местных археологических предметов. А живя во Франции, несколько раз ездила в Сен-Жермен для осмотра музея.
Поездки с археологической целью она совершала и по России, посетив Псков, Новгород. Знакомые, зная об ее увлечении, присылали ей предметы старины из Киева, Сибири, Крыма. Анна Михайловна сделала много пожертвований в археологические секции Московского Публичного и Румянцевского музеев, приобретая предметы или делая слепки с тех, которые нельзя было купить.
Была Анна Михайловна дочерью генерал-адъютанта М.М. Бороздина, брата бывшего таврического губернатора А.М. Бороздина.
Удачная во всех отношениях женитьба, помимо большого Денежного дохода, принесла Раевскому имение "Карасан", расположенное в чудесном уголке Крыма, недалеко от Партенита и знаменитой Медведь-горы, а также дом в Симферополе, который и сейчас находится на углу улиц Пушкина и Самокиша.
После свадьбы, которая состоялась в Москве, молодые супруги вернулись в Крым, остановились в Симферополе. После нового назначения Н.Н. Раевского начальником всей Черноморской береговой линии они поехали в Керчь, там находился штаб и управление береговой линии.
До 1841 года семья Николая Николаевича жила в Керчи, после отчисления со службы переехали в Карасан, где он и прожил последние годы своей жизни. Незадолго до смерти Раевский приобрел еще одно имение в Партените.
Симферопольский дом использовался очень редко, для кратковременных остановок во время проезда через город, как это было, например, в 1842 году, когда Николай Николаевич ехал на похороны Михаила Федоровича Орлова, мужа его сестры Екатерины.
М.Ф. Орлов в свое время был активным участником тайных обществ, дружил со многими декабристами, однако после женитьбы вышел из тайных обществ, что дало декабристам право утверждать, будто "Раевские сбили его с пути".
Но, по-видимому, любовь Михаила Орлова к Екатерине была так велика, что он мог действительно потерять интерес к своим прежним революционным замыслам.
Иначе обстояло дело с другим зятем Н.Н. Раевского - генералом С.Г. Волконским. Когда он просил руку младшей дочери Раевского-старшего, он скрыл свою принадлежность к антиправительственной организации. Впоследствии Раевские так и не простили ему этого поступка.
Брат Николай писал сестре в Сибирь в 1832 году: "Вы не удивитесь моему молчанию после 1826 года. Что мог я вам сказать? Я повторяю вам еще: Вы не судья вашему мужу. Преданность и добродетель жен. Я не ожидал меньшего от вас: мы дети одного отца. Вы говорите мне о вашем муже с фанатизмом. Не сердитесь на мой ответ. Я не прощу его никогда, каково бы ни было его положение. Безнравственность, с которой он взял вас в жены в ситуации, в которой он находился, он сократил жизнь нашему отцу и стал причиной вашего несчастья".
Но свою сестру он очень любил и пытался облегчить ее участь. Николай Николаевич дважды предпринимал попытки получить разрешение на перевод С.Г. Волконского рядовым на Кавказ, но обе попытки завершились ничем. Увидеться с сестрой Раевскому так больше и не пришлось.
В 1841 году Николай Николаевич был отправлен в отставку, и последние годы жизни он проводил в своих богатых имениях в Крыму и воронежских поместьях своей жены. Он собирался поехать с семьей в Италию, чтобы познакомить жену и малолетних сыновей со своей матерью, проживающей там с дочерьми, Еленой и Софьей. Но поездка не состоялась Беда, как всегда, пришла внезапно.
Болезнь Николая Николаевича-младшего началась с боли в правой щеке. Появилась опухоль, которая постепенно увеличивалась, распространялась и перешла через нос к левому глазу. Правый глаз ничего не видел. Сделанная операция не помогла. 2 июня 1843 года Раевский отправился из своего имения Карасан в Москву навестить брата Александра, который и не предполагал всей сложности положения Николая.
5 июня Александр писал ему: "Эстафету твою я получил в ночь со 2 на 3 июля. Лежу на даче с больной ногой. Сколько можно понять твою болезнь по твоему письму, она совсем не опасна и незначительна: ты заболел 21, а послал эстафету 28 в ночь, - то ежели бы у тебя была рожа, в 8 дней она бы вылечилась или сделалось воспаление в мозгу, а так, у тебя должно быть не что иное, как сильная кожная простуда. Ежели бы ты немножко знал медицину, то ты сам бы вылечился без хлопот шпанскою мухой или пиявками, горячей ванной для ног и шапкой из трав для головы. Глаз твой, вероятно, еще несколько времени будет болеть от расслабления, но это не должно тебе помешать скорее приехать в Москву, где все средства излечения у тебя будут под рукой".
16 июня Николай Николаевич прибыл в имение жены - слободу Красную Новохоперского уезда Воронежской губернии, занялся хозяйственными делами. Спустя 5 дней ему стало плохо.
В последний месяц он был без сознания, не употреблял почти никакой пищи. Когда сознание приходило к нему, он призывал Бога и говорил: "Бедная моя Анюта! Бедные мои дети!" 24 июля 1843 года Н. Н. Раевский скончался, ему было всего 42 года.
Анна Михайловна узнала о смерти мужа только через 4 дня и, оставив детей на попечение А. И. Казначеева, друга и помощника, отправилась в слободу Красная на могилу мужа, оттуда она съездила по делам в Москву, а в начале сентября вернулась в Крым.
Старшему сыну Николаю было тогда около 4 лет, а младшему Михаилу - полтора годика. Своего отца они не помнили, мать же отдала им всю свою любовь и энергию. После смерти мужа Анна Михайловна с сыновьями в течение 7 лет путешествовала по Европе: Италия, Прага, Вена, Париж, Берлин. В 1851 году они вернулись в Москву.
В управлении делами и имениями ей помогал один из ближайших друзей мужа - А.И. Казначеев, который был и опекуном ее самой, и крестным отцом ее сыновей. В семейном архиве Раевских сохранились письма Казначеева, доброго и сердечного человека, который взял на себя все заботы о семье своего покойного друга.
Александр Иванович Казначеев происходил из знатного старого рода рязанских дворян. Был ординарцем у М.И. Кутузова и во время Бородинской битвы под его диктовку писал на барабане донесение императору о ходе сражения. Позже он находился при графе М.С. Воронцове во Франции старшим адъютантом, затем правителем его канцелярии в чине полковника. Ф.Ф. Вигель писал об Александре Ивановиче: "Четверти часа разговора с ним было достаточно, чтобы увидеть в нем добрейшего человека в мире".
В разные годы А.И. Казначеев был феодосийским градоначальником, таврическим губернатором, таврическим губернским предводителем дворянства, одесским градоначальником, сенатором в Московском Департаменте Сената, членом комиссии по постройке храма Христа Спасителя. Прожив долгую жизнь, он умер в Москве в 1880 году на 91-м году жизни, оставив о себе светлую память.
Казначееву принадлежит открытие и поддержка дарования И.К. Айвазовского, которого Александр Иванович приютил сначала у себя, а затем определил в симферопольскую гимназию и в Академию художеств. Он с любовью следил за талантом Ивана Константиновича, который Казначеев сразу в нем угадал, и подарил мальчику краски.
Для семьи Раевских А.И. Казначеев был преданным другом. В отсутствие хозяев он следил за их имениями и давал полный отчет о состоянии дел. Из письма Казначеева Николаю Николаевичу в 1839 году: "Был я в Тессели. Там у тебя садовник и хозяин знает свое дело: цветы цветут роскошно, растения зеленью богаты, все довольно чисто, приделки к дому оранжерей оканчиваются, но это идет медленно. Из магнолий твоих одна небольшая погибла, прочие цветут. Тессели имение барское, богатое, жаль, что далеко от людей. В этом отношении
Харасан веселее, в нем деревья славно разрослись и содержатся хорошо".
К Анне Михайловне в 1849 году А.И. Казначеев писал: "После надбавки Вами цены за Карасан покупщик от покупки отказался.
Он предлагал 100 тыс. руб. ассигнациями за весь Карасан, как скоро Вы назначили 120 тыс. руб., он отказался. Но Карасан вам не в убыток. Вот городской дом (в Симферополе. - Прим. автора) так плох. Для поддержания его я разрешил отдать в наем Оливу за 1000 руб. в год с тем, чтобы из этой суммы употребить часть на исправление". В 1857 году дом Раевских был приобретен за 6000 серебром гражданским губернатором Г.В. Жуковским для детского приюта.
После смерти Николая Николаевича Раевского хозяином Тессели стал его второй сын, Михаил, унаследовавший от отца любовь к ботанике и известный как садовод-практик, а также как автор книги "Плодовая школа и плодовый сад" и Президент Императорского Российского общества садоводства. Женат был Михаил Николаевич на фрейлине княгине Марии Григорьевне Гагариной, у них было 4 сына и 6 дочерей.
Одна из дочерей, Мария Михайловна, стала впоследствии владелицей имения, получив Тессели в дар от отца в 1876 году.
Мария Михайловна была замужем за Николаем Сергеевичем Плаутиным и имела четырех сыновей: Николая, Михаила, Сергея и Георгия. Один из сыновей Марии Михайловны, потомок рода Раевских и Ломоносовых, мог бы стать владельцем Тессели, если бы не революция, изменившая многое и в судьбе хозяев усадьбы и на протяжении многих лет бережно и любовно ухаживавших за своим владением, и в судьбе самого владения, которое за годы советской власти не раз меняло хозяев.
Усадьба Тессели как прекрасный экскурсионный объект Южного берега Крыма могла бы знакомить туристов с семьей Раевских, принадлежавшей к старинному дворянскому роду России. Раевские, как известно, состояли в родстве с М.В. Ломоносовым и светлейшим князем Потемкиным Таврическим, однако усадьба эта закрыта и нет даже указателя, где находится Тессели.

О бобиках - мой Цезарь и его брателло Лоренцо,песик братца. Некто, рядящиеся в породистые длинношерстные овчарочьи шкуры, избалованные вниманием и любовью неугомонная парочка внуков мого Лаэрда Ларсона, достойного рабочего пса (не смогли спасти от пироплазмоза ). Когда встал вопрос о собаках, которые лояльно бы относились к многочисленым гостям и одновременно были сторожами, выбор пал на овчарок.

Проблема подводного плавания занимала умы людей со времен глубокой древности. Практическое ее решение, зависевшее от уровня развития науки и техники, потребовало не одну сотню лет. В истории, например, сохранились свидетельства XVI века о применении запорожскими казаками перевернутых гребных судов (чаек) для достижения минимальной заметности при подходе к турецким берегам.
В 2000 г. исполнилось 810 лет со дня первого письменного упоминания о судне, которое может плавать на поверхности воды, погружаться под воду, плавать на глубине в любом направлении и всплывать на поверхность.
Из всей более восьмивековой истории развития мирового подводного кораблестроения можно выделить всего два десятка выдающихся дат, из которых девять можно по праву назвать "верстовыми столбами" этой весьма сложной подотрасли судостроения. Это - следующие события:
1. Первое письменное упоминание о подводном судне.
2. Разработка основ теории подводного плавания.
3. Постройка подводного судна.
4. Создание железной, а также и боевой подводной лодки.
5. Постройка ПЛ с механическим двигателем (паровая).
6. Создание ПЛ с раздельными механическими двигателями для надводного и подводного хода (пароэлектрическая).
7. Постройка торпедной ПЛ.
8. Создание дизель-электрической ПЛ.
9. Создание атомной ПЛ.
Ниже кратко рассказывается о всех этих событиях с инженерной точки зрения, об эволюции архитектуры подводного судна, применяемых при постройке материалов, силовых установок и движителей, а также особых устройств и вооружения, присущих только подводным судам и кораблям.

Самое первое письменное упоминание о подводном судне имеется в древнегерманском героическом эпосе "Салман и Моролф", написанном в 1190 г. В нем рассказывается о многочисленных приключениях Моролфа, которому пришлось бежать в море от языческого царя Фора. Герой построил погружающуюся лодку из кожи, на которой он спасся от дюжины вражеских галер, и скрывался на дне моря не менее двух недель, в течение которых воздух поступал к нему по длинной трубке. В эпосе говорилось, что в Манускрипте был один чертеж этой лодки, но он был выкраден, так что мы, к сожалению, не можем представить, как выглядело средневековое подводное судно.

Всего через 80 лет после этого эпоса английский философ и естествоиспытатель Роджер Бэкон (около 1220 - ок. 1292 г.) написал в своей книге "Послание о тайных действиях искусства и природы и ничтожестве магии" о том, что "могут быть сделаны машины для передвижения в морях и реках и даже по дну безо всякой опасности".
Об этих первых упоминаниях и идей подводного судна до какой-либо конкретизации этого аппарата пройдет
очень много времени.

В истории сохранились свидетельства XVI века о применении запорожскими казаками перевернутых легких гребных судов (чаек) для достижения минимальной заметности при подходе к турецким берегам.

Около 1792 г. итальянский военный техник Роберто Вальтурио издает книгу "Об искусстве военном", в которой приводит картинки, изображающие сигарообразное подводное судно, предназначавшееся для пересечения рек. Это было первое изображение такого типа судна. Оно приводилось в движение двумя гребными колесами, вращаемыми изнутри судна вручную.

Пройдет чуть более 100 лет и в Англии в 1578 г. выйдет небольшая брошюра "Изобретения или устройства совершенно необходимые для всех генералов и капитанов, или командиров, людей как на море, так и на земле", в которой впервые излагались основы теории подводного плавания. Ее написал артиллерист королевского военно-морского флота Уильям Буэн (ум. 1583 г.), который предложил также "колумбиаду" - подводную пушку для поражения кораблей противника. В "18-м устройстве" он писал: "Возможно также построить судно или шлюпку, которая могла бы идти под водой до дна, а потом вернуться также на поверхность по вашему усмотрению; в своей книге под заглавием "Сокровище путешественников" я объявил, что всякий предмет, который тонет сам собою, тяжелее равного ему объема воды, а если он легче этого объема, то он всплывает и появляется на поверхности согласно соотношению весов (Вот оно, второе после Архимеда (287 - 212 гг. до н. .э.), открытие закона плавучести; и так как оказалось, что это верно, то всякая находящееся масса или тело, имеющее всегда тот же самый вес, каков бы ни был по желанию увеличить или уменьшить, может, если вы захотите, всплыть или тонуть по вашему выбору. Для получения этого результата надо, чтобы бока, которые увеличивают или уменьшают объем аппарата, были кожаные и чтобы внутри них были винты, способные растягивать или сжимать их. Чтобы заставить аппарат потонуть, надо будет с помощью винтов втянуть стенки внутрь, чтобы уменьшить объем, а чтобы заставить его всплыть, раздвинуть стенки винтами наружу, чтобы увеличить объем аппарата, и он всплывет соразмерно с тем количеством, какое останется погруженным в воду…
Далее надо приобрести мачту такой толщины, чтобы можно было сделать внутри ее дыру от одного конца до другого, как в корпусе насоса. Когда вы захотите погрузиться на дно, вы должны измерить глубину и обратить внимание, чтобы вершина мачты не опускалась под воду, потому что канал внутри нее должен доставлять вам воздух, - ведь человек не может быть без него". Таким образом Буэн сразу изобрел все.
Не только общую структуру и принцип всех подводных судов будущего, но и даже шнорхель. Однако Буэн не упоминает о каком-либо способе передвижения своего подводного аппарата.

ПЕРВЫЕ ПОДВОДНЫЕ ЛОДКИ

Существует бесчисленное множество проектов и легенд, связанных с идеей подводного плавания, но здесь будут упомянуты в основном лишь практически осуществленные проекты.
Первыми сумели реализовать идею подводного судна англичане Уильям Брун (1580 г.) и Магнус Петилиус (1605 г.). Однако их сооружения нельзя было считать судами, так как они не могли передвигаться под водой, а лишь погружались и всплывали наподобие водолазного колокола.

Первое достоверное известие о создании подводного судна относится к началу XVII века.
Голландский физик Корнелиус Дреббель (1572 - 1633 гг.), обосновавшийся при дворе английского короля Якова I., первым построил судно, способное погружаться под воду на глубину около 4 метров и двигаться в подводном положении. Свой первый экспериментальный аппарат он создал в 1620 г.
После него он построил еще 2 значительно больших подводных аппарата. Широкую известность получил аппарат Дреббеля, на котором в 1624 г. король Яков совершил плавание под водами реки Темзы. К сожалению, каких-либо чертежей или описаний своих судов этот великий голландец нам не оставил. Однако первые письменные свидетельства о подводных аппаратах Дреббеля появились еще при его жизни -в 1625 г. и в 1631 г.
Вот, что говорилось в публикации 1625 г. "Люди, которые плавали под водой на этом судне, изобретенном замечательным нидерландским гением Корнелиусом Дреббелем и сконструированным в Лондоне (Англия), где корабль можно было увидеть даже и сейчас, торжественно клялись мне, что в то время, как на поверхности реки бушевал шторм, они, находившиеся глубоко под водой, не испытывали никаких затруднений.
На судне могли находиться 24 человека, 8 из которых гребли, а остальные оставались в своих маленьких каютах; отсутствие воздуха на протяжении 24 часов не доставляло им страданий, и они довольствовались тем воздухом, что был заключен в малом сосуде; по истечении этого срока они поднимались на поверхность, сняв верхнюю крышку судна и оставив его открытым на некоторое время, запасались свежим воздухом, после чего, закрыв судно крышкой, могли погрузиться в воду столь глубоко, сколь желал капитан - даже на глубину 50 морских саженей. Но вот что удивит вас в большей степени: они вели судно по компасу и знали, где находятся, а судно с большой легкостью перемещалось посредством весел".
В 1631 г. писалось: "Из всего сказанного легко заключить, в чем будет состоять польза от этого смелого изобретения в дни войны, когда (как я многократно слышал от самого Дреббеля) вражеские корабли, стоящие в безопасности на якоре, могут быть скрытно атакованы под водой и потоплены с помощью тарана - того самого средства, чье ужасающее действие используется в наши дни при захвате городских ворот или мостов".
Имеется также письменное свидетельство, что глубина погружения подводного аппарата Дреббеля определялась с помощью ртутного барометра. Более того, на основании свидетельств его современников и ученых следующего поколения можно с высокой степенью достоверности утверждать, что он научился получать кислород путем теплового разложения селитры и тем самым освежать воздух в своем аппарате в подводном положении.
Аппарат Дреббеля был построен из дерева, усиленного снаружи железными полосами и покрыт сильно натянутыми бычьими шкурами, пропитанными жиром. Прорези для весел имели водонепроницаемые кожаные манжеты. Погружение и всплытие осуществлялось заполнением и опорожнением кожаных мехов. В качестве движителя изобретатель применял шест, которым отталкивались от речного дна, находясь внутри судна. На таком необычном корабле, который считался в те годы чудом кораблестроительного искусства и в течение целых 10 лет совершала путешествия по реке Темзе английская придворная знать между Гринвичем и Вестминстером (в Лондоне).

Итак, можно отметить следующие выдающиеся достижения Корнелиуса ван Дреббеля в подводном плавании:
1. Он построил первый самоходный подводный аппарат.
2. Впервые он использовал для ориентирования компас.
3. Он первым применил глубиномер для определения степени погружения под воду.
4. Он впервые применил аппарат для регенерации воздуха внутри аппарата.
5. Он первым высказал идею военного применения подводных судов.

Утверждения некоторых авторов о том, что знаменитый итальянец Леонардо да Винчи (1452 - 1519 гг.) является изобретателем военного подводного судна, не соответствует действительности.. Ведь на одном из листов "Кодекса Хаммера" он прямо говорит, что не описывает устройство дыхательной трубки аквалангиста "по причине злонамеренной природы людей, которые могли бы использовать это … потопляя корабли вместе с людьми".
Идея постройки судов из металла возникла очень давно, и впервые она была высказана применительно к подводному кораблестроению. Произошло это в год смерти Дреббеля (1633 г.), когда вышла в свет небольшая книга французских монахов Марена Мерсенна (1588 - 1648 гг.) и Жоржа Фурнье под названием "Технологические, физические, нравственные и математические проблемы". В ней они рекомендовали изготовлять корпус подводного судна из меди и выполнять его в форме рыбы с заостренными оконечностями, чтобы судно могло двигаться по тому или другому направлению, не разворачиваясь.
Мерсенн и Фурнье также первыми высказали идею применения оптической системы для рассматривания предметов, находящихся на поверхности на небольшом расстоянии от лодки, идущей в подводном положении. Так появилась идея современного перископа. (В этом предложении нет ничего удивительного, ведь камера-обскура была известна еще Аристотелю).

После предложения Мерсенна и Фурнье проходит чуть более полувека и в Германии в 1691 г. французский физик Дени Папен (1647 - 1712 гг.) построил подводное судно из железа, по форме напоминающее большую кастрюлю. Он описал свой аппарат в книге "Собрание различных рассуждений, касающихся некоторых машин", изданной в Кесселе в 1695 г.
Аппарат представлял собой "Прямоугольное судно, изготовленное из жести и имевшее в высоту 1,76 м ,в длину 1,68 м и в ширину 0,76 м. Все стенки судна были укреплены очень прочными железными прутьями… Наверху имелось отверстие… такого размера, что через него свободно проникал в судно человек, который затем мог точно закрыть отверстие крышкой, крепившейся болтами… Имелись другие отверстия в глубине судна для весел; именно через эти отверстия можно было прийти в соприкосновение с вражеским кораблем и разрушить его каким-либо способом". Последняя фраза свидетельствует о том, что Папен первым реализовал идею Дреббеля о военном применении подводных судов, этот француз первым попытался создать некий прообраз того, что мы сегодня считаем подводной лодкой. Ведь подводной лодкой, как известно, называется такой военный корабль, который может плавать на поверхности воды, быстро погружаться под воду и плыть на глубине.

Прошло всего 29 лет после постройки французом Папеном первой в мире боевой подводной лодки, а в России в 1721 г. спускается на воду первое российское подводное судно, причем сразу же военного назначения.

В российском флоте созданием подводного судна для нападения на корабли противника впервые занялся уроженец подмосковного села Покровское-Рубцово Ефим Никонов. Не имевший технического образования, он, тем не менее, хорошо ознакомился с постройкой кораблей, работая плотником на верфи. В конце 1718 г. Никонов подал челобитную царю Петру I, сообщая, что сделает "к военному случаю на неприятелей угодное судно, которым на море в тихое время будет из снаряду забивать корабли, хотя бы 10 или 12 или для пробы тому судну учинит образец, сколько на нем будет пушек". Петр I со свойственной ему энергией поддержал безвестного изобретателя, поручив его заботам Адмиралтейств-коллегии, приказал приступить к работе. В августе 1720 г. в Петербурге на галерном дворе тайно без лишней огласки была заложена первая в мире подводная лодка. К сожалению, чертежей ее обнаружить не удалось. Есть сведения, что она имела длину 6 м и ширину около 2 м.

Первую модель "потаенного судна" по проекту Е.Никонова, заложенную в марте 1720 г. на Галерном дворе Санкт-Петербурга, построили под руководством автора в течение года. Летом 1721 г. она успешно прошла испытания, в том числе и в присутствии самого Петра I. Подробных сведений о размерах и устройстве лодки не сохранилось. Наиболее вероятно, что она имела круговые (бочкообразные) обводы корпуса, строилась из дерева, скрепленного железными обручами, и обшивалась кожей. Движителем служили весла. Система погружения и всплытия состояла из "водяного ящика" - прообраза современных балластных цистерн, ручной помпы, жестяных труб и 10 оловянных пластин. Через эти пластины, в каждой из которых просверлили по 500 отверстий минимального диаметра, в "водяной ящик" поступала забортная вода.

Вторую модель - более крупное так называемое "огненное судно" Е.Никонов строил 3 года. Осенью 1724 г. в присутствии царя и царской свиты лодка была спущена на воду, но при этом она ударилась о дно и повредила себе днище. С большим трудом ее удалось вытащить из воды и спасти самого Никонова. Петр I велел укрепить корпус лодки железными обручами, приободрил изобретателя и предупредил своих чиновников, чтобы тому "никто конфуз в вину не ставил".

Наконец, третье "потаенное судно" (или переделанное второе) народный умелец построил в 1725 - 1726 гг. уже по приказу Екатерины I. В отличие от предыдущих модель обшивалась не сырой, а тщательно выделанной кожей.
Варианты вооружения подводных судов Никонова включали пушки обычного тогда типа, "огненные трубы" (для метания зажигательной смеси на близкое расстояние). "инструменты" для разрушения корпуса вражеских кораблей, причем для применения последних изобретатель предлагал выход водолаза через шлюзовую камеру. Из приведенных данных видно, что работа Е.Никонова была богата новыми идеями, которые значительно опережали уровень техники начала XVIII века. Естественно, в таких условиях неудачу, сопряженную с затратой 400 рублей казенных денег, талантливому самоучке поставили в вину, сослав его в 1728 г. в отдаленный Астраханский порт.

Первыми, предложившими использовать силу пара для движения судов по воде, были знаменитый итальянец Леонардо да Винчи (ок. 1500 г.) и француз Соломон де Ко (1615 г.). Идея же применения паровой силы для движения подводных судов значительно моложе. Впервые ее выдвинул в 1795 г. француз Арман Мезьер. Он представил проект парового подводного судна, двигавшегося с помощью машущих весел, устроенных наподобие крыльев птицы.
Весла приводились в движение особыми приводами от паровой машины и служили не только для поступательного движения лодки, но и для ее погружения. Паровая машина состояла из цилиндра с поршнем, на который действовал пар, образующийся в котле.