ОСТРОВ ЮГА. Амир

Темное-Темное ЗЛО: 11.10.13 21:18

 » ОСТРОВ ЮГА. Амир

На Юге Царя островов. Там, где воздух становится настолько жарким, что трудно дышать, а плодородные земли уступают место сухой почве, начинается Кладбище Богов. Так называют скалы в оковах, на которых можно увидеть лики людей и массивные каменные фигуры из камня. Они настолько огромны, что можно подумать, будто сами Боги застыли тут, чтобы держать на своих плечах остров Юга, возвышающийся над горячей, покрытой венами лав почвой. С него, словно водопадом, падает песок, который подхватывается ветром и разносится песчаной бурей. Под сам остров никто не смеет заглядывать. Говорят, что именно там начинается вход в царство мертвых, а Огненные драконы охраняют его.
 
Как можно покорить лаву, что бурлит в недрах острова?
Такая же огненная кровь течет в Южанах.
Как можно покорить песчаную бурю, что разносит белый песок выжженный солнцем?
Так скрывает она следы на песке, оставленные путниками в пустыне...
Могут ли склонить голову горы, что охраняют лик Великого города – Амира?
Никогда не бывать такому!
И никогда не склонят глав своих Южане перед кем бы то ни было. Ибо их создало солнце, и только вверх могут смотреть их глаза, ища его лик на небе.
Как не ведает преград ветер, что гуляет на ее просторах, не зная препятствий, так же не ведает их и дух Южан. Как не может покорить простой человек стихию Юга, так и не может он покорить гордый народ, живущий на этом острове.
Велик и непокорен народ Амира.

Остров Юга покрыт белоснежным песком, так и называемым «Белое море пустыни». В океане его можно утонуть. Верная смерть ждет того, кто ступит на эти жаркие земли, ведь неизвестно, сколько тварей готовы разорвать вас в угоду Солнцу, которому и молятся все народы Юга. Только знающие дороги к редким оазисам способны выжить здесь и добраться до столицы - Амир. Чертоги его открывают свои двери лишь избранным, обрекая остальных на смерть от жажды и голода. Ужасающе смотрятся скелеты непопавших в дивный город. Вопрошающе протягивают они костлявые руки к воротам, которые для них никогда не откроются. Никогда их пустые глазницы не увидят прекраснейшие на свете секреты огненной столицы.
Амир охраняет вечная песчаная буря, в которой прячутся Темные Воины, Воины Мрака - служащие трону столицы. С головы до ног покрыты они темными одеяниями, словно, сотканные из песка, а кожа их темна как ночь, никогда не спускающаяся на земли Юга. Темна их кожа, темная их душа - суть проклятых скитальцев. И никто не ведает, что темные одежды носят они в честь траура по своей душе и душам убитых ими людей.
Жители Юга уверены, что произошли от Солнца, Бога, который обогревает их лица и сжигает врагов, дотрагиваясь до них своими лучами. Этот мир скрыт от чужих взоров. Туда не принимают чужаков, защищая свою кровь. Никогда не будет тут священен союз между мужчиной и женщиной, если она не помечена солнцем, ведь такие могут быть только рабынями в гареме своих хозяев. Последним тут никого не удивишь, ибо Южане любят огонь не только в душе, но и в постели. В гаремах зажиточных горожан, порой, насчитываются сотни рабынь, пригнанных сюда с других островов или купленных на рынке Греха. Но никогда рабыней не будет коренная Южанка, только та, что предала свой народ. Но не захочет ее вкусить тронутый солнцем. Таких продают на базаре с верблюдами, а на плечах их светится знак того, что народ Юга отказывается от своей дочери.
Амир - город ремесленников. Руки тут создают такие чудеса, что, кажется, не мог сделать этого обычный человек. Нет лучше ювелиров и шелковых ткачих, чем в Амире. Сами джины завидуют умениям Южан плести узоры из шелка и золота, вставляя в свои произведения те сокровища, что были добыты смелыми детьми солнца из песков Белой пустыни.
В Амире царят жесткие законы, благодаря которым народ не ведает, что такое воровство и насилие. К рабам относятся с уважением... ровно настолько, насколько заслуживает хорошая вещь. Воров тут не терпят. Насилие над женщиной, при условии, что она коренная Южанка, карается страшными законами. Но, тем не менее,  женщина здесь стоит за спиной своего мужчины. Девушек рано выдают замуж, часто договариваясь о браке с младенчества. Женщина мечтает вступить в брак и получить защиту от мужа и господина. К гаремам жены относятся спокойно, ибо за людей других жен не считают. Каждые десять лет господин может взять себе новую жену, если первая не родила наследника. Девочкам тут тоже рады, ибо благодаря удачным бракам расширяется власть, а где власть - там и деньги.
От брака не защищен никто, кроме Плакальщиц, на лицах которых не высохли слезы после оплакивания своих мужей. Дев-воинов  осталось очень мало, и относятся к ним с уважением и опаской. Ибо они знают, как убить даже Бога...

Связь со Столицей Мира.
Столица Мира заинтересована принять Амир в свои объятия - хоть и пугает тот своей таинственностью, однако богатства страны стирают все опасения. Единственное, что мешает союзу, это нежелание Юга подчиниться Столице Мира. Слишком горды дети солнца, чтобы приклонить голову  перед чужим владыкой.
Игрок может выбрать для себя роль:
Воин Мрака;
Горожанин;
Погонщик дракона;
Плакальщица ( дочь Санвы);
Гаремная жительница
Охранник города
Ведьма или Шаман  
Примечание для игроков.
Амир, по сути, восточный город с добавлением чудес и классических образов восточного Фентези. Игрок может взять себе любую роль на выбор в рамках восточных историй.

Локация проверена игровым эпизодом
Персонажи участвующие в эпизоде:
Созданные в рамках Эпизода:
Жители Забытого мира принявшие участие в Эпизоде:

  Содержание:

  Добавить тему в подборки




»» 11.10.13 21:30 ОСТРОВ ГРЕХА

...

Кьяра Карима бен-Алим: 07.11.13 00:17

Предисловие:

- Эта девочка всегда будет другой, Алим. Ты видишь? Негласно она - полукровка, и без покровительства южанки будет считаться… изгоем. Даже уважение к тебе не поможет.
- Я не хочу другой жены.
- Ты всегда имеешь на это право. Юг почитает тебя.
- Ты полагаешь, моей дочери будет сложно жить среди южан?
- Твоя дочь не поцелована солнцем, - словно оправдываясь, ответил собеседник. - Но ее будут уважать, как и любую другую южанку.
- Ты противоречишь себе, мой друг.
- Отнюдь. Она родилась под оком Санвы.
- Ее станут уважать не потому, что она расцвела под лучами южного Солнца, Отто. Она рождена свободной, и я воспитаю ее такой. Моя дочь достойна выбора, который сделает сама, намного большего, чем моя вторая земля может ей дать.
- Будь осторожен с такими речами, Галимей.
- Ты прекрасно знаешь, Отто, что я не отрекался от первого дома. И юг всегда мирился с этим. Малика стала мне женой по договору, и слава Великим Пескам, что этот брак в итоге стал благословением Солнц. Я полюбил жену, и она ответила мне взаимностью. Отто, ты свидетель: я не захотел другую, даже когда выяснилось, что судьба не осчастливит нас ребенком. И после стольких лет, если бы знал об исходе всех чудес ее зачатия, попытался бы отговорить жену.
- Она была бы против.
- Да, была бы. Малика так радовалась, когда зачала. Сомневаюсь, что посмел бы лишить ее такого.
- Ей было поздно рожать. Мы все это знали.
- Я не смог ей запретить. Я делал ее счастливой.
- Твои чуждые югу взгляды, Галимей, не пойдут на пользу девочке. Дай дочери Малики достойное будущее любой южанки.
- Она наша общая дочь. Не только Малики, но и моя. Она не целована Солнцем. Ты сам так сказал, Отто. Хотя я всей душой верю, что Санва благоволит моей девочке, я буду ее воспитывать по другим законам. В глазах Кьяры души моих предков.

Из воспоминаний Галимей Алима джазид-Малиха абу-Карима

Жар и зной раскаленных песков,
Вой ветров –
Душный яростный вздох.
Край колец,
Томный свет ярких солнц,
Что танцуют в объятьях богов.

«Освети мою жизнь, о великая Санва,
Благосклонная будь в тех делах, что грядущи,
Да коснись поцелуем, что перстом, кожи нежной,
Пусть останется след благословения богини»…
из песни «Благословение Санвы»

Появление первого (I) Солнца над песками Амира, когда Санва частично уступает свое господство в небесной выси, а жар врывается душным потоком с появлением ее соседа – это удивительное зрелище, которое затрагивает душу.
Возможно, при других обстоятельствах я бы стала искусным художником - столь влекущи и значимы для меня оттенки двух Солнц. Но судьба распорядилась иначе.
I Солнце, желто-рыжее и сияющее, более яркое по сравнению с вечной Санвой, чей свет мягче и благороднее. Лик Богини меньше, но так бывает не всегда. Она изменчива и по красоте, и по благосклонности.
Как величественна она в период благословения, когда ее око даже больше I Солнца.
Но этот день не сегодня. Сейчас она мала и чуть светла над Амиром, что делает ночи более холодными и менее солнечными.
В такие дни я чаще всего сомневаюсь в своем Свете…*
Мое лицо поцеловано Санвой лишь слегка, в ярких брызгах веснушек на переносице. Этим я сильно отличаюсь от знакомых и друзей, которые ценят меня за заслуги моего отца. Не все правда, но многие.
Быть может, я бы хотела разделить судьбу каждой южанки – замужество, материнство. Но судьба и здесь распорядилась по-другому.
Я знаю, чем я непримечательна для этих мест. Неравенством. Юг слишком не любит различий. Он их выжигает. Но буду честной – я горжусь своей индивидуальностью.
Мой отец велик. Именно он открыл мне истину мироздания и миропонимания. Он – причина и решение моей индивидуальности.
«Твое имя – Карима**. И это я так решил, ибо это правда!»
Он всегда считал, что я поцелована не только Санвой, но обоими Солнцами. Наверно потому я так люблю наблюдать их разницу.
Мой отец – гость из другого мира. Его история увлекательна и многогранна. Он был выдающимся механиком в свое время. Ходил под парусами большого летучего корабля. В какой-то момент он передал свое место, отстранился от жизни в поисках новых технологий. Потом нашел ученика и воспитал его, как механика, передавая знания и навыки. Помог найти свое место.
Он явился в Амир, как никогда не доходящие сюда песчаные ветра, со своими прогрессивными идеями и уникальными технологиями. Считал, что его долг, как механика, исчерпан для других, и теперь он хотел жить и создавать для себя. Точнее не только для себя, но именно то, что сам хотел. А хотел он претворить в жизнь давно вынашиваемую идею – технологию полета над раскаленными песками. В итоге он преподнес ее Амиру в дар, за что навечно заслужил уважение. А уважение юга – это самая великая награда. Амир дал ему дом и семью, не требуя более ничего, только желая оставить себе сей ценный приз. А отец более ни к чему не стремился, потому и принял новый мир, который в итоге дал ему самое дорогое – любимую. Папа в течение следующего пребывания на юге спроектировал новые суда для одного и трех наездников, чтобы передвигаться по самому городу. Он был счастлив заниматься любимым делом. И любить самому.
Потом мама родила меня, а сама отправилась к Санве, сопровождать ее в вечном сне. Мир отца перевернулся второй раз, и он более никогда не был прежним. О другом Алиме мне иногда рассказывал его лучший друг Фуад ибн-Фарид. Но скорее, чтобы показать мои грехи. Однако я никогда не считала себя виноватой. Ведь я для отца Карима. Этого у меня никто не отнимет.
Наверное в угоду своему происхождению я смотрела дальше всех южан вместе взятых. Отец передавал мне свои знания о механике окружающей реальности, о законах, которые юг и не знал вовсе. Он не требовал от меня идти по его стопам, потому что у Механика должен быть лишь один официальный ученик – либо сын, либо приемыш. Дочерей редко готовили на механиков, к тому же я была слишком поздним ребенком. Потому мне рассказывалось про другой мир, про бескрайние воды, и мне хотелось все это увидеть своими глазами.



Жизнь южан концентрируется в самом сердце острова – в единственном городе, Амире.
Город расположен внутри огромного и довольно глубокого кратера, оставленного разгневанной некогда Санвой. Форма кратера чашеобразна, что позволяет накапливать и сохранять воду. По сути, этот один большой оазис – дар Богини.
Края чаши высокие, словно горы, и острые, как оскал песчаных червей.
Скалы возвышаются над городом, заключая его в подобие стен клетки. А в центре открытого чистого неба – сама Санва.
Подобный естественный заслон от песка, ветров и бурь, или неприступные стены защиты, как от порождений песков, так и от иных врагов Южного народа, позволяет процветать Амиру в самоизоляции.
Город прекрасен своим светом и цветом. Я никогда не могла поверить, что где-то в нижнем мире есть места серого камня и черных земель. Про них мне рассказывал отец. И меня тянет неизведанный второй горизонт.

_____
* Кьяра – светлая
** ценная

»» 01.12.13 16:53 Тушки и прочие животные

...

Адилия: 22.11.13 20:01

Замкнутый круг
Я вижу замкнутый круг,
Он предрекает излом
Меч- мой единственный друг,
С ним мы бежим напролом
Сталь не боится огня,
Путь под ногами дрожит
В бою сольёмся на днях
Будем наверное жить
На солнце знак древний, вновь
Я подниму свой кулак
Святой да станет та кровь
Что Светом сделала Мрак!
Из инета.

Солнце уходило в закат, уступая место темноте. Но это не была классическая темнота. Ночью Амир был по-прежнему освещен, почти так же как днем, просто происходил ежедневный ритуал смены богов.
Люди высыпали на улицу в эти часы, наслаждаясь долгожданной прохладой. Амир начинал жить другой, ночной жизнью.
Если в светлое время и было полно народу, то сейчас стало еще больше. Если смотреть глазами чужестранца, то пройти всю эту толпу нереально, но для дочери Санвы это не составляло труда.
Народ с благоговением расступался, когда по улицам шли девушки в черных одеяниях, и прятали глаза, склоняли головы, побаиваясь.
Дочери Санвы почитались так же, как их мать. Лишь от великой богини могли появиться такие воины, не знавшие поражений и пощады.
Я шла, и мне уступали дорогу. Одеяние неприятно липло к телу, не успела его еще сменить. Перед глазами стоял лик последней жертвы. Он был уверен, что сможет победить меня, сможет поставить на колени. Жалкий. Я поддавалась, когда он размахивал мечом, пытаясь достать важные точки в моем теле. Я давала ему царапнуть несколько раз.
Он пыхтел, пот градом лился по лицу и тек вниз, рубашка взмокла. Санва никого не жалела и палила нещадно. Только меня лучи не трогали. Дочери Санвы росли под этими лучами с самого рождения, ведя кочевую жизнь в пустыне.
Мне быстро наскучили его действия, старания и сбившиеся дыхание. Один выпад, и мой меч входит в его податливое тело, плавно, наполовину. Он сел на колени, и недоверчиво посмотрел на меня, до последнего не веря, что это конец. В его глазах плескалась ненависть.
Я бросила меч несчастного у порога его дома. Как предупреждение для других. В Амире в принципе не было преступности, а если и случалась, то каралась жестоко.
Дальнеший мой путь пролегал к дому, который надежно спрятан в песках пустыни.
Простому человеку ведом страх перед этим «морем». Оно затянет и больше не выпустит. Смерть от жары, от видений, от жажды будет спасением.
Только не для нас. Никто не знает пустыню, так же хорошо, как дочери Санвы. Мы как и предки наши, знаем все опасности, что таит это золотистое море. И порой казалось, что преклоняется перед нами, что они минуют.
Я прошла к оазису, схватив по пути свежую одежду. Скинула плащ, оставшись неприхотливом одеянии, которое тут же последовало за плащем.
Теплая вода с благодарностью приняла в свои объятия. Стон удовольствия слетел с губ.
Я - дочь Санвы, моя сестра - дочь Санвы. Мы служим богине верой и правдой, оплакивая без слез своих отцов, мужей и братьев.
В детстве меня воспитывала мать, затем за это взялась сестра. Именно Ханаан научила искусству боя, шаг за шагом оттачивая технику владения мечом, кинжалами и всевозможными другими видами оружия. Но больше всего мне нравился меч , изящный, подкованный для меня, украшенный драгоценностями.
Меч - это оружие, которое имеет только одно предназначение, а именно - убить человека.
Он изготовлен таким образом, чтобы наносить максимальное увечье именно человеку, сбалансирован по руке и является ее продолжением. Весом, длиной, силой удара он рассчитан на поведение, движения, физику тела человека.
Я вышла из озера и вытерлась. Надела свежую одежду. Давно не было Ханаан дома, все скитается. По правде говоря я скучала по ней, да и мать волновалась, хоть и дочерям Санвы не присущи нежные чувства.

»» 21.12.13 23:23 ЦАРЬ ОСТРОВОВ

...

Ханаан: 25.11.13 18:45

Не надо восторгов, не надо преклонения,
Я не прошу у вас восхищения.
Капли алые на гладком блеске стали,
Рассветы и закаты со мною встречали.
Правосудие бесстрастно, ему все равно,
Где причалить и в чье смотреть ночью окно.
Для правосудия нет предрассудков, для него не существует границ,
Оно найдет, оно бесшумно, взлетая стаей вольных птиц.

Некоторое время "до"

Безразличие. Оно накатывало волнами, слизывая последние песчинки рвения. Те, кто понес наказание, его заслужили. Даже песня Санвы не звучала в ночи. Я задействовала только сабли. Я любила оружие...Оно словно жило своей жизнью. Дышало и чувствовало вместе со мной. Задумчиво провожаю кружившиеся в раскаленном воздухе янтарные крупинки. Песчаная буря улеглась. Последние дни я пережидала ее, чтобы продолжить путь. Куда? Зачем? Я еще не решила. Шумные улицы остались позади, я покинула дом очень давно. Несколько лет назад. Старшая в роду дочерей Санвы ничего не сказала, лишь покачала головой. Она отпустила, не могла не отпустить. С тех пор, как я взяла в руки оружие, свое первое, заслуженное в бою, я стала независимой. Только сама Санва, великая Богиня жаркого Юга, могла наказывать мне. Ее воля веками звала нас, дочерей Санвы, на сражения. Но мы не наемники, нет. Мы - правосудие, мы - месть, мы - неотвратимый рок в шуршании песка.
Я расплела свои волосы, когда-то уложенные в косы, черная ткань сменилась сталью доспехов. На Юге Дочерей почитают, им уступают дорогу, их всегда рады принять под свой кров. В других землях не все о нас знают. Я путешествую третий год, и мечущаяся душа не собирается находить приют. Ей нравятся новые горизонты и новые умения.
Может, стоило вернуться? Усмешка на короткий миг скользнула по моим губам. Мой путь вился по песчаным барханам, вглубь пустыни. Туда, куда редко ступала нога путника. Оттуда не возвращались, так гласили легенды, только ветер отбеливал черепа смельчаков. Туда уходили за славой и богатством, но это был путь в один конец. Меня же вело любопытство. И что-то еще. Но что, я пока не знаю. Неизвестность щекотала нервы, подгоняя бегущую по венам кровь. В очередной раз скрестить с судьбой клинки. Жизнь - это вечная гонка, вечный бег, полный опасности, если ты дочь Санвы.

...

Дариан: 27.11.13 19:15

Мне не слагают гимны, не приходят к святым местам.
Я – могущество и безумие, я – гнев и незримая мощь.
Я потерялся в течении времени, и лишь кровью дано превозмочь.
Жажду, что в груди запертой разгорается. Обжигает подобно костру.
Жажду освобождения. И ради нее...я живу. (© Ханя)

Состояние анабиоза, в котором пребывают джинны в ожидании хозяина, – единственное время, когда мы можем уснуть. Оставить реальность, забыть о своей сущности, вспомнить, что такое покой. Вопреки легендам сосудом может быть не только тусклая лампа, потерев которую пред ясны очи явится синий человечек с чубом, дабы исполнить три желания. В моем случае желаний много больше и я не синий. Разве что если не после хорошей попойки или же страстного желания хозяина видеть джинна именно таким.
Возвращаясь к месту своего заточения, отмечу, что устроился куда лучше многих собратьев. Та же лампа слишком тесная, даже если распасться на микрочастицы. По утру поджидает коварная головная боль и плохое настроение. Я же вольготно занимаюсь лунатизмом в собственном замке. Он скрыт среди пустынь, занавешен тонким слоем магии, чтобы лишь ищущий нашел. Плакальщицы, как лучшие проводники, знали о нем, о замке, таящем великую магию, но обходили его по широкой дуге. Как бы не было велико мое могущество в их услужении, нервы и психика оказывались всегда дороже. Дочери Санвы видят даже мелкие грешки у любого, не разделяя на виды и расы. А уж–то с моим послужным списком надо обладать либо очень крепким психическим здоровьем, либо быть крайне нездоровым.
Но эта оказалась оригинальной. Она не только нашла вход, но и смело шагнула внутрь, активируя своеобразную сигнализацию.
Первым, что я почувствовал, был голод. Сродни тому, что испытывает путник после сорока дней в пустыне и при одной лишь мысли о журчащей воде, бьющей ключом из–под песков. Голод, требующий испить до дна эту отважную дочь Санвы. Немедленно, в одно мгновение, наслаждаясь горьковатым послевкусием чужого раскаянья. Но она стала Хозяином. Нельзя причинить вред. Если только сама не захочет.
Она стояла в просторном, мраморном холле у пустого фонтана. Поза была уверенной, готовой к нападению и обороне. Мог бы облизнуться предвкушающе, если бы не был растворен в прохладном воздухе. Но я всегда любил эффектные появления. Поэтому материализовался рядом, полусидя на бортике фонтана, из которого полилась вода.
– Добро пожаловать в мою скромную обитель, дочь Санвы. Воды? – в руках появилась прозрачная чаша со сверкающими изумрудами по бокам. – И любое другое желание.
Чистая как кристаллы пустынь вода мягким журчанием разбивала тишину. Она смотрела насмешливо, с толикой недоверия, будто могла развернуться и уйти. Здесь такое не годится.
Передавая чашу, коснулся кончиками пальцев ее руки. Это не было необходимостью, но мне нравилось заявлять свои права на это тело. Нравилось думать, что раб здесь отнюдь не я.
Прикосновение обожгло током по венам и яркой вспышкой взорвало сознание. Моя магия, мой контракт услужения отпечатался в древней руне на нежной коже ладошки, закрепляя ее как сосуд. Сила плакальщицы тараном прошлась по списку загубленных мною душ. Но Ханаан не собиралась убивать меня муками совести и своим чудесным пением. Я чувствовал в ней любопытство, интерес к новой игрушке.
Уверен, в скором времени она изменит свое мнение. И очень надеюсь, изменит так, что я получу свободу, предварительно вытрепав все нервы. Главное, при этом суметь закрыться от нее.
Я хочу невозможного.

Некоторое время «после»

Ваккас Фазиль обещал быть очень несчастным. Когда до него доберется моя дорогая Ханаан.
– Милая, нисколько не сомневаюсь в твоих умениях сладить с дюжиной свирепых мужчин, но я бы тоже не отказался размять косточки, помахать ножичком и порубить головушки.
– Не время. И их всего четверо.
Если бы мог – закатил бы глаза. Но нет, сижу в голове Ханн, медленно и незаметно копаясь в ее чувствах и переживаниях. Мне определенно повезло с Хозяином. Такое разнообразие всевозможных оттенков, что ощущаю себя мальчишкой в лавке со сладостями. И совестливые напоминания о сестре, присыпанные маковой пудрой. И затаенное раскаянье, смешанное с кофейными зернами. И жажда расплаты с вязкой карамелью удовлетворения.
Самым сладким, самым вкусным было лакомство из мести. Соленые потоки крови, словно диковинный соус, омывали нежную мякоть и таяли на языке. А плакальщицы как никто умели мстить. Даже если делали это во имя справедливости.
Наконец охрана Ваккаса решилась отрабатывать свои монеты и принялась наступать на Ханн. Сам же Ваккас резво побежал в сторону своего палаца, наивно полагая, что спасет жизнь. Неужели он настолько не осведомлен о могуществе дочерей Санвы, пришедших забрать свое?
– Давай, Ханн, о свет очей моих, покажи, где скорпионы от жары прячутся!
– Горя не знала, пока джинна не подобрала.
Во второй раз «закатил глаза». Счастье я, а не горе. И Ханн не скучно и мне привольно. Правда, бывает, нападает на нее муза, все под раздачу попадают. Без содрогания приступы сожаления вспомнить не могу. Погребенному под ее силой трудно дышать. Каждая оплошность, каждая смерть от моих рук возвращалась острым раскаяньем, исполосовывающим душу на тонкие ремни. Нельзя сказать, что я получал огромное удовольствие от такого насилия, но некая доля все же присутствовала. После Ханн была особенно вкусной.
Сейчас в ней плескалось предвкушение. О, я знал это чувство. Нас ждет отличное развлечение. Радостная плакальщица и сытый я (парадокс, в общем–то, но тоже неплохо).
Четверка немного боязненно приблизилась и рискнула атаковать. Первых двоих Ханн убила, метнув кинжалы. Незащищенная кожа горла мягко прогнулась, впуская острое лезвие. Оставшиеся заметно вздрогнули, но не отступили, лишь крепче сжимая рукоять сабли.
– Так неинтересно, – обиделся. Все веселье мимо.
– Все, можешь вылезать, – известила Ханн, вытаскивая шамшир из груди поверженного противника.
– Как приятно слышать свой голос! – я уже стоял рядом с Ханн и разминал шею. Вокруг нас сужалось кольцо из новоприбывших солдат Ваккаса. Их было значительно больше четырех.
– Не лезь под руку, – протянула Ханн, крепче перехватывая свою саблю.
– Как прикажешь, Хозяйка, – усмешка змейкой растянула губы, а ладони закололо от энергии трансформации.

»» 08.12.13 15:30 Обсуждение текущего сюжета игры Забытый мир

...

Кьяра Карима бен-Алим: 01.12.13 23:13

Я была все там же, теперь уже наблюдая заход I Солнца, когда оно окрашивало ярко выделяющийся горизонт в рыжие цвета так, что песок переливался и казался совсем белым в сравнении. А Санва словно вздыхала в свободном Господстве, расправляла лучи и мягко ласкалась в нежной голубизне небес.
День выдался неспокойный. Весь город готовился к юбилею ССупры* - Одинокой Эстакады. Этой дороге исполнялось 20 благословений Санвы. И чествовать собирались именно моего отца. А я как бы была засланным шпионом - огораживала отца от малейшей догадки. Но, извините, если Алим исчез, не сказав мне ни слова, это была уже не моя вина. К тому же, как можно скрыть что-то от внимательного к любым деталям механика?
- Карима! Ты снова на крыше? – вдруг раздался голос отца, - спустись к нам, будь добра.
Я вздохнула. Снова упреки.
Нет, отец мне не запрещал взбираться на смотровую и наслаждаться ликом Санвы. Хотя он и не знал, что я была повыше площадки, залезая на самый купол. Однако Фуад не приветствовал ни одного моего занятия. В том числе и высокогорные порывы. Отто всегда замечал отцу, что благородной Южанке не подобало себя так везти. Ибн-Фарид был хорошим другом отцу, но, видимо, обо мне он был не лучшего мнения.
Вот и сейчас я почти слышала, как раздается его возмущенный голос:
- Санва Священная, Алим. Мне иногда кажется, что у тебя сын, а не дочь. От нее сына было бы куда больше пользы.
«Конечно же, больше пользы», - накручивала я себя, пока спускалась.
Но у отца уже был сын. Единственный преемник всех знаний и умений.
Я никогда его не видела, но очень часто о нем слышала. Отец рассказывал мне много о нижнем мире и о себе тогда. Я привыкла негласно считать его ученика, который и сам уже побывал в роли учителя, и с которым отец постоянно переписывался, почти братом. И привыкла мало уступать ему, стараясь чтобы уж если гордился, чтобы нами обоими.
- Карима! – прервал мои размышления голос Алима, - мне долго ждать?
- Я уже, элеб** Алим.
- Прости ее, она у меня вольная птица. И очень любопытная, - я уловила папин голос.
Я действительно было крайне любопытна. Как и сейчас, понимая что он не мог с такими словами обращаться к Отто. Ибн-Фарид и сам это знает.
Я еще быстрее стала слезать с купола и случайно задела ногой лестницу. Она с грохотом свалилась на смотровую площадку. Я же повисла на выступе крыши, не совсем удачно уперевшись ступней в декоративный подвесной горшок с цветком. От чего наделала еще больше шума и беспорядка.
Выражение негодования было громким:
-Яра! Ты сведешь меня в могилу.
Пока он сам не стал лезть на смотровую, я быстро соскочила на площадку и отряхнула руки, а затем и белые легкие брючки, вышитые крупным золотым орнаментом. Сверху, на короткий топ с точно такой же вышивкой, по приличиям нужно было накинуть прозрачный кафтан. Он был голубой шелковой ткани с большими резными пуговицами и жгутообразными петлями.
Жара ограничивала нас в одежде, хотя на улицу мы всегда выходили укутанные в плотную ткань, чтобы песок не путался в волосах, не вдыхался легкими, ну и одежду не портил.
Для хорошей проветриваемости внутри дома было мало стен, а те что присутствовали, сделаны были из дерева с изразцовыми окнами, прикрытыми множеством мягкой легкой ткани. Столбы и опоры обвивали всевозможные плющеобразные растения, чтобы обеспечивать накопление чистого воздуха. Такие травы способствовали так же понижению влаги в воздухе, что в свою очередь немного охлаждало помещение. Твердые частицы, словно притянутые магнитом, оседали на крупных листьях, после чего просто смывались водой при уборке.
Чтобы свет попадал максимально, а песчаные ветра по минимуму, само здание оснащалось окнами в потолочных плитах или куполах. Сверху тоже были натянуты обрезы ткани - полесы, которые менялись во время Господства Санвы. Ткань пропитывалась соком растения, который под потолком вязал пыль и частицы песка с нитями. В дальнейшем полесы долго выстирывались и высушивались, чтобы можно было применить ихеще на один день. Такой ткани было очень много – ее многочисленные свертки, готовые к эксплуатации, складировали в отдельную комнату, которая так и называлась складом. И скорее всего именно потому не особо обращали внимание на то, какого именно цвета обрезы надо подвесить сегодня под купол дома. Лучи Солнц, проникая через полесы, играли всеми цветами на полу в коридорах и комнатах, разцвечивая и лица жителей дома.
На большом красном диване, покрытом разномастными мягкими подушками и пуфами, развалились двое - мой отец и его белокожий гость, которого я видела впервые.
Ахмед как раз раздувал кальян на низком столике, и в воздухе приятно пахло мятной амброзией.
- Карима, - подозвал меня отец, лицо которого выражало большую радость. – Иди сюда. Вот и мой любопытный сорванец, - обратился он к гостю. – Константин, познакомься, Кьяра Карима, моя прекрасная дочь, моя и моей любимой Малики.
- Приятно, Карима бен-Алим, - заговорил улыбчивый гость с явно выраженным вольным говором, - наконец увидеть предмет извечной гордости Галимея. Долго мечтал.
Он протянул мне руку, но я не ответила. У нас не принято было позволять касаться себя без видимы причин, или без разрешения элеба.
- Все в порядке, Карима, - махнул рукой отец, - ты можешь ему это позволить. Он в некотором роде тебе брат.
Я протянула руку, рассматривая удивительного гостя, и невольно воскликнула:
- Так это ты?
Я совсем не таким себе представляла ученика Галимея. Он выглядел чудаковатым, растрепанным, и совершенно непосредственным. Взъерошенный, маленький, улыбчивый и непоседливый.
- Я, - еще больше улыбнулся гость на мою реплику.
- Он только прибыл, я ходил его встречать. Жена Константина проделала путь от Столицы Мира вместе с ним. Сейчас она отдыхает.
- Памина не очень хорошо переносит водные путешествия, - вставил гость.
Я никак не могла поверить своим глазам. Наверно потому из-за моего молчания всем стало неловко. И гость решил мня не смущать, завладел вниманием отца, стараясь не обращать на меня внимание.
- Я рад, что мы успели к празднеству, Галимей. Твои технологии достойны восхвалений.
- А я рад, что ты увидишь Ссупру со стороны, они будут в некотором роде демонстрировать ее технологию, не выдавая секретов конечно.
- Так ты знаешь? – прервала я свое молчание, обращаясь к отцу.
- Конечно, дорогая. Ты думала, что от меня можно скрыть?
- Я никогда так не думала, - сказала я, скорее гостю, чем отцу. - Я же не нижняя какая-нибудь.
Константин рассмеялся. А отец вновь махнул рукой.
- Иди спать, Яра, дай нам, старикам, еще немного помыть кости этому древнему миру.
Я присела чтобы поцеловать Галимея в щеку, и почтенно поклонилась гостю, а затеем удалилась в свою комнату, отдаленно слыша обрывочные фразы двух механиков.
- Она очень открытая, Галимей, и прекрасна во всех деталях. И у меня есть к тебе предложение отменной отмычки к данному драгоценному замку.
____________________
ССупра* - Одинокая Эстакада, железная дорога, соединяющая Амир с портовой заставой, куда прибывали все корабли.
элеб** - папа (может обозначать не только кровную связь, но и почитание и уважение)

...

Ханаан: 19.12.13 16:07

В этом бою к вершине стремиться,
Не так уж важно, когда на границе
На хрупкой чаше равновесия
Твоя жизнь на нити подвешена.
Алой рекой омывая серебро стали,
Прощая рассветы которые не встречая.

Моя жизнь стала...разнообразнее? Однозначно, да. Голос в голове, разговаривавший со мной, перестал нервировать достаточно быстро. Были свои несомненные плюсы. Например, любое оружие по желанию. И финики. Хотя раньше я не особо любила данные фрукты. Но когда голову раскалывало надвое, меня прикладывало вдвойне сильнее. В такие минуты хотелось мстить всем и мстить долго и изысканно. Приступы плохого настроения сглаживались так же быстро, как начинались. Ваккас Фазиль. Я задумчиво изучала информацию. Ну да, поняли. Плавали, знаем. И он не придумал ничего оригинальнее, чем броситься на меня с саблей. Да...Легко отбить удар, уйти в сторону и провести лезвием по ткани, которая тут же окрасилась в алый.

Ну, конечно. Оставаться просто зрителем мой внутренний голос, он же джинн, просто не мог. Паталогически. И советы давал, как лучше ударить. А то я сама не знаю...хотя, некоторые варианты были действительно интересные, признаю.
– Горя не знала, пока джинна не подобрала, - фыркаю я, прокручивая в пальцах тонкие кинжалы. Бросок, почти молниеносно за ним - второй. Не, ну я так не играю. Куда?!
- возмущается Дар. Мда...ну не может у такого богатого человека, как Фазиль всего два охранника. У него слишком рыльце в пушку, чтобы так себя не беречь. Так что и на твоей улице праздник будет, не переживай.
– Все, можешь вылезать, - благосклонно киваю я.

– Не лезь под руку, – ворчу я, передергивая плечами. Почти армия, ну да. Даже арбалетчики есть.

На то, чтобы оценить ситуацию, мне понадобилось несколько секунд. Быстрый бросок влево, перекат, и наш враг послужил живым щитом. Краем глаза замечаю стремительное движение рядом - Дар вошел в раж. Ну, я понимаю. В голове сидеть не так интересно, как протыкать врагов на манер шашлыка. Работу в боевой двойке мы осваивали долго. Точнее, осваивала я. Во-первых, я не привыкла, что рядом со мной находится еще кто-то. Во-вторых, не привыкла отсиживаться на задних рядах. Сражался Дар двумя тонкими саблями, напоминающими мои. Только мои больше изогнуты и покороче. Работая таким образом спина к спине, образовывали мини-вихрь, и пробить такую защиту практически невозможно.
- Да по имени зови, - отбивая очередной выпад, отзываюсь я.
В ответ усмешка. На него просто невозможно злиться. Вообще. Пусть подначивает, заставляет беситься своими нравоучениями (в основном о том, что пить вредно, от этого на меня нападает паранойя), но сосуществование меня не тяготило.
- Разойдись, плечо, размахнись, рука!
И превращается в тонкую нить песка, которая окутывает противника. Песок возносится к небу воронкой, и опадает. Красиво. Я даже засмотрелась. Остальные, оставшиеся в живых вместо того, чтобы убегать, рванули вперед. Только качаю головой, возвращая сабли в ножны. Глупа та мышь, что сама спешит в когти кота. Скользящий шаг, и тушка Ваккаса оказывается в нескольких сантиметрах от земли.
- Ты нарушил Закон, - мой голос спокоен и льдисто-холоден.
- Я ничего не сделал! - пытается оправдаться жертва. Будущая...по венам побежало сладкое предвкушение. Эта дымка из недоумения, возмущения, страха...Все смешивалось в непревзойденный коктейль. Который хотелось пить до дна, иссушая глотками черную душу, видеть, как в глазах зажигается отчаяние.
- Врешь...зря...- улыбаюсь, но тот, кто видел эту улыбку, не назвал бы ее иначе как жутковатой. Полубезумной - это версия Дара.
Песнь звучала в унисон с ветром Пустыни, взывая к самой Санве. Она проникала в каждую клеточку, заставляя душу биться в конвульсиях, а тело сжиматься от боли. Это было...непередаваемо.
- Публика в восхищении, королева в восхищении, - хлопает в ладоши Дар. Своих противников он прикончил на редкость быстро. Хотя обычно мы наслаждаемся своеобразной охотой. Скептически приподнимаю брови.
- Мне раскланяться?
Довольно скалится в ответ. От оплюхи легко уворачивается, мда...Все же он очень быстр. Даже для меня. В крови все еще бежал адреналин. Это пьянило. Кружило голову...Не хуже терпкого рубинового вина. Да, кстати, о вине.

...

Кьяра Карима бен-Алим: 22.12.13 21:34

Бесценная моя ясная…
Большинство всегда называли меня именем, которое дал мне отец после рождения – Карима, что означает бесценная.
Однако я всегда любила имя, данное мамой.
Еще в детстве, когда я слушала истории о ней, рассматривала ее портрет, видела, как лицо Алима молодеет при мысли о жене, она стала мне сниться. И Малика там была такая яркая, лучезарная, словно сама Санва дарила ей свет в моих снах. И мама всегда звала меня именно так.
Бесценная моя ясная…
Сначала сны были моим маленьким секретом, но потом я все же поделилась ими с отцом. Алим называл подобные сновидения - моими личными моментами с мамой. И я стала постоянно повторять это имя. Яра. Стала обращаться так к себе сама. Это продолжалось до тех пор, пока папа не исполнил мое негласное желание – когда эмоции переполняли его, он сам стал звать меня Ярой. Имя грело мне душу каждый раз, словно матушка ласкала своей любовью. И я переросла детскую привычку говорить о себе в третьем лице. Почти…
Бесценная моя ясная Яра…

Сон спал, и я открыла глаза. Мягкая Санва освещала комнату через натянутые полесы, кидая свои лучи разноцветными бликами на мои вещи.
Я давно привыкла к обстановке, которая росла и развивалась со мной, отражая внутренний мир и воспитание. Алим всегда приветствовал художественные проявления моей натуры. Любил наблюдать реализацию знаний, которые мне давал. А я в свою очередь много его радовала. Я всегда знала, что папа мной гордится, но он оказывается и хвастал мной - удивительно.
Ощущение мягкости и воздушности тканей - я очень это любила, потому лоскутов было навешано по всей комнате больше, чем и в половине всего дома. Балдахины над кроватью, по стенам и периметру помещения - отрезы мягкими волнами спадали вниз, образуя ряды воздушных материй, как свой личный многослойный костюм. При желании – или невезении – в них можно было легко запутаться.
Отец выискивал мне самые тончайшие ткани для комнаты, потому даже сквозь все эти волны материи можно было видеть очертания предметов – чтобы не напороться на них.
В центре комнаты стояла большая кровать с множеством подушек, вышитых золотистыми нитями. Оно всегда застилалось лоскутным одеялом закатов, которое сшила мама во время беременности. Разные поделки – музыкальные шкатулки, настольные светильники – все, что делал для меня отец. Мои личные мини изобретения, которые не служили никакой цели, а просто созадались для развлечении – механические насекомые, водные пистолетики, механизмы для тканевых кукол, которые придумывались медленней, чем я росла, потому в дальнешем отпали за ненадобностью. Все в этой комнате было моей историей.
Мебель полностью была сделана по заказу из дерева. Сама кровать, комод с зеркалом, кукольный домик, который до сих пор стоял в углу. Вместо стульев – всевозможные мягкие пуфы из шелка и бархата, набитые и пухом и шерстью. Алим всегда все делал для моего развития и удобства, и для вдохновения.
Как-то раз я пожаловалась, что так мало садов у нас в городе. Это было как раз после очередной сказки про нижний мир на ночь. После этого отец стал строить крытый сад рядом так, что с балкона моей комнаты я могла спуститься вниз.
Амир даже прозвал его одним из чудес Юга (при том, что Алим тоже входит в этот список).
Детство мое по сути было веселым, меня ни в чем не ограничивали, разрешая быть и девчонкой, и южанкой, и дочерью механика – и все на свое усмотрение.
Я ходила в школу, потому что сама так решила. Я не предъявляла права на место механика, и не проектировала ничего масштабного – тоже в силу своих суждений. Отец никогда не пытался навязать мне свое мнение. Скорее… они чаще всего совпадали. Он умел логично объяснить мне то, что я не понимала или не приветствовала, если считал важным мое понимание в данном аспекте. И в силу того, что я жила среди народа с единым мировоззрением – верой в объединяющую всех богиню – а отец не навязывал мне никаких других, хотя и рассказывал о них, я была южанкой по натуре. Я являлась дочерью Южанки – и это было для меня самым главным.
Санва охраняла мой сон, лаская лучами, словно мать, которую я не знала. Я любила Амир всем сердцем, ценила все в нем. И всегда гордилась своим рождением в верхнем мире.

Открывая занавеси в зимний сад, я вновь дивилась его прекрасному зеленому цвету, заодно припоминая все обязанности на сегодня.
Названный брат с женой гостили у нас уже более двух дюжин Господств Санвы (ночей). Из-за атаки сильнейшими песчаными бурями, которые были спрогнозированы на прошедшую неделю, праздник пришлось отложить на определенный срок, однако из-за сменившихся приоритетов не было уверенности, что мы все успеем.
Продвижение Ссупры приостановили ровно на трое Восхождений I Солнца (дней), пока буря миновала все ее протяжение до заставы, но вскоре ход по Одинокой Эстакаде был восстановлен, и все привезенные из-за верхнего горизонта ингредиенты для праздника поступили в город.
Однако из-за подобной задержки пока не решали вновь тормозить перевозки ради праздника, потому с точной датой еще было не ясно.
Все равно южане продолжали трудиться в преддверие великого события, сетуя на задержку, вновь отворяя закрытые из-за бурь мастерские, очищая от песков улицы.
Украшения уже были расставлены вновь, развешаны гирлянды из рукотворных разномастных изделий. Что только не встречалось сейчас на улицах города. Украшали всем, разве что только не едой – песок все еще запылял воздух.
Ткани, металлы, уникальная древесина из-под горизонта, удивительная флора и фауна – и все это было сделано ради отца. Я никогда еще не видела столько чужестранных вещей на улицах.
Самым главным праздником всегда было Благословение, и на это время город закрывали полностью, вся застава пустела. Ровно три самых близких Господств Санвы люди праздновали начало нового ее жизненного цикла. При том на Господство самое дальнее Богини город всегда словно замирал.
Но сейчас мне казалось, что на улицах людей становилось все больше и больше. Множество гостей Южного города стремились в Амир, выпрашивали приглашения у своих знакомых и причаливали на кораблях. И словно никого не останавливало предупреждение об активности в сезон бурь песчаных червей.
Пески конечно подводили. Рассчитать сезон бурь было всегда сложнейшей задачей. И хотя отец в свое время поспособствовал упрощению алгоритма подсчетов, все равно спрогнозировать можно было лишь за несколько дней до наступления атаки. И сколько продлится очередной сезон, как сильны будут наступления – сказать было всегда сложно.
Но люди так ждали праздника, что его отмена могла ввести их в уныние и недовольство. Юг просто не мог закрыть глаза на праздник восхваления и почета столь уважаемого человека, как Алим. Я не отрицаю, что на Юге были и другие менее масштабные праздники, но этот юбилей становился все оживленнее и ярче с каждым днем, даже еще не начавшись.

...

Кьяра Карима бен-Алим: 25.12.13 15:07

Сегодня мы идем покупать молу…
Эти пернатые птицы довольно давно используются южанами в хозяйстве. Большие и выносливые, с шерстью на пузе и перьями в хвосте и крыльях - они хорошо поддаются дрессировке. Молы не умеют летать, но зато очень быстро бегают. Маленькие глаза, расположенные, словно у рыб, с боков черепной коробки, хорошо защищаются от сильно захламленного песком воздуха густыми жёсткими ресницами. На ногах располагаются плотные толстокожие перепонки, выдерживающие большие температуры - пескоступы. Такую технологию часто используют в изготовлении обуви для экипировки песчаных охотников.
Однако и недооценивать молу не стоит. Сильные ноги оснащены острыми торчащими когтями, которые не мешают при ходьбе, но разят врага наповал. Птицу можно покорить только заботой, и азартом – что удивляет.
Молу используют в качестве тягачей силы – их впрягают в повозки и песчаные сани. В пустынях эти птицы являются незаменимыми помощниками. Есть конечно любители ездить верхом, но крайне мало – и чаще в развлекательных целях.
Раньше у меня жила мола. Когда я была маленькой, Слап сбросил меня с себя, и я сломала ребро. Отец так разозлился на птицу, что продал ее на убой. Молу часто выращивали для прокорма населения. Именно тогда я полностью исключила мясо этой птицы из своего рациона. А вдруг я буду есть своего питомца?!
Много лет прошло, я уже отвыкла от вкуса и запаха подобных блюд. Однако в честь отца устаивались моловские бега. Мне так хотелось поучаствовать. Я долго подготавливала почву для покупки молы, и Константин мне помог в решающей схватке.
- Но папа!
- Я уже говорил тебе, Яра, насколько расходно будет брать вновь на себя ответственность за эту птицу.
- Твои друзья привезли же тебе индюков из-за I Солнца, такая же птица. Всего на одну больше.
- Скорее на десяток!
- Но папа!
- Я все сказал, - возмутился Алим, вскидывая руку (плохой знак).
Я решила сменить тактику.
- Отец. Мы богаты. Мы знамениты. Для тебя делают такой праздник. Он запомнится еще на ближайший десяток благословений (лет). Неужели из-за глупого происшествия в прошлом, ты откажешь себе в таком удовольствии.
- Яра, я о тебе забочусь.
- Но при чем тут забота обо мне? Ты должен о себе думать. Разве уважение к твоим почитателям не достойно проявить себя в принятии собственных страхов? Это нарушает внутренние устои южной жизни, отец.
- Никто не будет упрекать меня за то, что я пользуюсь своими умениями в механике.
- Я не о том, - глубокий вздох, чтобы успокоиться. – Ты печешься о чьем благополучии? Отец. Я же не прошу у тебя стадо молов. Я прошу всего одну птичку. Для забега. Я уже не ребенок, чтобы залезть на нее ради развлечения. Это просто смешно. Ты представляешь, как глупо я буду смотреться со стороны, если позволю себе такое?
- Карима, - начал вновь возражать Алим.
Я топнула ногой.
- Ну почему ты такой упрямый! – и обращаясь в Константину, который был свидетелем нашего спора, - элеб!
Названный брат тут же встал на мою сторону.
- Галией, твоя дочь - разумная женщина. В хозяйстве у тебя не убудет от одного лишнего питомца. Тем более, если Карима так настаивает, то пусть и берет на себя ответственность. Это хорошая практика для нее. И ты же сам хотел выступить на забеге со своей новой технологией. Почему бы не показать Югу, что ты не только за прогресс, но и поддерживаешь свою вторую родину в уже сложившихся традициях?
Я почти хлопала в ладоши от такой тирады. Алим угрюмо смотрел на своего ученика, но видно было, что он уже сдался.
Направив на меня палец – что он делал всегда, когда хотел пристыдить, о сказал:
- Ты сама берешь на себя эту птицу. Выберешь ее тоже сама. И если она тебя покалечит – собственноручно придушу.
Я не стала уточнять, кого именно. Я только захлопала в ладоши, чмокнула обоих в щеки.
- Элеб! Элеб!
И умчалась, чтобы одеться к базару. Одну они меня конечно не отпустят. Папа всю дорогу будет ворчать, но, если сказал, значит выбор будет именно мой.

Отец являлся знаменитым человеком, потому и дочь его была не менее известна. Я всегда очень предусмотрительно относилась к своему внешнему виду. У нас было очень жарко, но в то же время очень пыльно. Верхняя уличная одежда: «таран» – обычно кафтаны или платья -накидки до пола; так же специальный головной платок «сицци», укрывающий волосы, кожу, и преграждающий песку проникать внутрь с дыханием через нос и рот; «соток» - покров на обувь из кожи песчаных червей или пескоступности молы (количество слоев кожи зависело от цели).
Под нее же разрешали многое. В помещении таран необходимо было снять. Остаться в нем у южанина в доме – знак неуважения. Если таран всегда был светлых песчаных или бледных тонов, то подотаран – то, что было под кафтаном – был разномастен. Подотаран (или как сокращенно называли «тара») показывал зажиточность его носителя посредством цвета и фактуры ткани, а так же стиля. Таран старались делать из плотной ткани для защиты, не бахвальства. Он не давал зажариться в лучах обоих солнц, и не пускал песчаные ветра к коже. Тара же максимально украшала тело, открывая до позволенного. Мужчинам разрешалось носить шаровары до колен и плащеные платья без рукавов (удлиненные безрукавки) на голое тело. Женщинам дозволялось носить нагрудный скромный лиф (обычно открывающий изящность талии и линию плеч), юбки или шаровары в пол из легкой ткани (или ниже колен), и поверх обязательно дополнительный невесомый таран (его обзывали для различия татран), который считался украшением и уважением к женскому телу, ибо оголенное тело прекрасной южанки несло соблазн. Женская мода, как можно было предположить, несла в себе всевозможные интерпретации. Татран как мог полностью скрыть костюм, так и полностью показать, если он был эфирным. Его делали по моде с пышними юбками и рукавами, либо полностью обволакивающим фигуру, с разрезами, коротким или длинным, запахивающимся, цельным, многослойным. Особые стили татрана были для празнецтв, похорон, свадеб или даже сна. Ночные татраны часто использовали замужние дамы, особенно в брачные ночи.
Тапы – обувь под сотоком – тоже могли быть всевозможными. На всю ногу и в виде шлепанец, с заостренными и закрученными мысками, с бубенцами, пумпонами или бантами. Ткани нижних одежд всегда использовались яркие и расписанные богатыми нитями, украшенными камнями самоцветами.
Но помимо тканных покровов, в Амире приветствовались накожные рисунки. Рисунками мужчины расписывались в зависимости от принадлежности сословия и специальности.
Женщины рисовали на теле для красоты. Чем больше кожи открывал татран, тем больше рисунка можно было сделать. Часто золотые украшения носились не вещами, а именно рисунками. Так было и дешевле и разнообразнее. Хотя большинство рисунков делали на один раз, чем зажиточнее была женщина, тем меньше держались рисунки, чтобы чаще их можно было делать. Это считалось отдельным ювелирным искусством. Я всегда носила два солнца на запястьях – по одному на каждом. На левом – ближе к сердцу – Санва, на правом – как дань уважения всему миру - I Солнце. Больше отец не позволял мне делать надолгих рисунков.
В волосы тоже делались украшения. Чтобы проще с ними было обходиться, их плели в косы. Чем знатнее был южанин (или южанка) тем больше кос он носил. Многие предпочитали смешивать, в том числе и я. За счет запыленности атмосферы, волосы обрабатывались составом воздуха, выпаривающего песок, грязь и всяких паразитов. Это и экономило воду, и позволяло носить косы дольше (и реже их переплетать). Плели их всегда не с корней, а ниже, чтобы не тянуть кожу головы – южане очень тщательно продумывали свой внешний вид, ибо красота не должна была мешать непростой жизни горожан. Так же, в зависимости от богатств, волосы либо раскрашивали (но это редко), либо расцвечивали ювелирными украшениями: бусинами, самоцветами, чужеродными плетениями и вкраплениями – в зависимости от статуса и случая.
Мне всегда заплетали косицы у висков и за ушами – что показывало, что я не нагружаюсь усердным трудом, где мне мешали бы «завлекалы». Так же, чтобы не потела шея, нижний слой волос скручивался в косицы. Сверху же делалась сеточка из плетений, не позволяющая ерошить волоски, если с головы снимается сицци (особый знак более знатных женщин). Все остальные волосы не плелись, чтобы показать их прелесть. Но украшались усердно лентами, камнями или нитями, иногда золотыми украшениями, которые создавались специально для волос. Папины друзья из-за I Солнца часто привозили мне украшения для волос – это ценилось очень высоко.
Надо сказать, что у работящих южан чаще плелись все волосы в редкие косы, чтобы они им не мешали при оттачивании своего мастерства.
Отдельно делались одежды для танцев (южанку учили танцевать с детства, все танцы она могла демонстрировать только мужу), которые открывались больше и украшались чаще.
Много ограничений претерпела подобная мода у дочерей Санвы, однако и они тоже придерживались основных правил. Правда у них были именно боевые варианты одежд темных цветов.

...

Эймер Балабол: 09.01.14 12:39

В следующий раз мне удалось подняться на палубу только перед самым прибытием. Воздух стал ощутимо густым и жарким, все вокруг было утоплено в солнечном свете, а остров Амир находился совсем близко. Он был… величественным, по-другому и не скажешь. Не таким массивным, как Царь Островов, но гораздо более впечатляющим и каким-то древним. Вспомнив описания из книги, я аккуратно перегнулся через борт, уставившись на багрово-красные сполохи далеко внизу. Бездна манила и пугала одновременно, а мы плыли прямо над ней, и, бьюсь об заклад, кораблик казался просто крохотным по сравнению с внешним величием.
«Никогда, слышишь, никогда не спускайся к подножью Амира, путник. Ибо проклят будет тот, кто коснется истоков, коснется Бездны. И заберут его душу темные ветра, а жар бесконечной пустоты заполнит сердце.»
Пока я разглядывал эту картину, корабль подошел к пристани Амира. С легким толчком – мастерство капитана этой громадины было просто неоспоримо, в его руках «Несущий Ву» был будто легкое перышко – мы пришвартовались к длинной каменной платформе, а потом медленно сели на песок. Ощущение полета медленно покидало меня, оставляя, как всегда, легкое сожаление. Наверное, если бы я мог, то родился бы птицей и жил на самой вершине мира.
– Ты вещи собрал? – Олли вытер пот со лба.
Мы долго провозились в двигательном отсеке, но близость новизны – близость Амира – заставила мое тело бурлить энергией. А вот Янсен, повидавший уже все, что мог, пыл, кажется, подрастерял.
– Да, – кивнул ему я, показав на забитую вещами сумку, стоящую у меня в ногах, венчающий ее сундук и прислоненную ко всему этому богатству гитару.
– Как обратно поедешь – поспрашивай, – он подал мне руку, – с удовольствием попутешествовал бы с тобой еще. Замолвил словечко капитану.
– Спасибо, – я пожал протянутую мне руку. – Обязательно.
Подхватив свои вещи с палубы, я спустился вниз, прощаясь со всеми, кого видел по дороге. Капитан уже спустился по сходням вниз, наблюдая, как малочисленные пассажиры покидают корабль. Да уж, Амир нельзя было назвать самым гостеприимным островом мира, но это им и не было нужно – они просто возвращались домой. Не-амирянин был только один, в моем лице.
Сойдя вниз по широкой деревянной доске, я осмотрелся. Вокруг был песок и камни. Много песка и много камней, честно говоря. Гораздо больше, чем я видел за всю свою прошлую жизнь. Все было золотистым, и даже как будто туманным из-за мелкого песка, летающего вокруг. А если присмотреться в разломы между высокими скалами, загораживающими порт с обеих сторон, то далеко в вышине можно было увидеть ярко-голубое небо. Я мигнул. Почему-то был уверен, что оно будет таким же золотистым, хотя в книге ответа не нашел. Зато там было написано, как вести себя со стражей.
«Досмотру подвергайся смело – дети Санвы не возьмут твоего, а что взяли – сохранят до отъезда, ибо за каждую украденную вещь отрубают руку, будь то собственность южанина или иноверца.»
– Я по приглашению почтенного Галимея Алима джазид-Малиха абу-Карима, – старательно проговорил я заученное, – мое имя – Эймер Риордан Балабол Портас.
Охранники были типичными детьми солнца – темнокожими, укутанными в слои одежд, увешанными оружием. И молчаливыми, как эбеновые статуи. Один из них, чья одежда была украшена золотым медальоном с рубиновыми вставками, неспешно открыл огромную книгу, лежащую на дальнем столе, и заводил пальцем меж строк. Потом, явно обнаружив то, что искал, кивнул, и закопался в сундуке, стоящем в дальней части шатра.
– Вот ваше приглашение, – он, наконец, протянул мне желтоватый пергамент, скрученный в свиток. – Не теряйте его. Если стража спросит – покажите ваше приглашение. Из дома без сопровождающих лучше не выходить. Свод основных законов написан внизу свитка, ознакомьтесь.
Старательно кивая, я умудрялся смотреть по сторонам, отмечая детали. Рядом с постом размещался не очень большой рынок, где матросы могли не только купить здешние товары, такие как еду и питье, но и продать или обменять свои – от мелкого оружия, до заморских (для амирян) фруктов. Большое количество товаров обменивалось на воду – в простых удобных бурдюках, больших и маленьких, в зависимости от ценности товара. У некоторых продавцов были кувшины с пробкой, куда они сливали воду, а некоторые соглашались расплачиваться только деньгами.
Вещи приехавших амирцян досматривали не так тщательно, как товары, привезенные на «Несущем Ву», а я, видимо, попал в разряд горожан. Не знаю, доверяли мне из-за приглашающего, или это было обычное отношение к приезжим, но стражники даже не попросили открыть сундук с подарком. Только просветили его каким-то кристаллом, убедившись в чем-то, понятном только для них.
– Ссупра отправляется через полчаса. До этого я бы советовал вам одеть таран и сицци, – обратился ко мне этот же стражник.
Я пожал плечами. Конечно же, из книги я знал, что такое и то, и другое, вот только денег у меня было очень и очень мало – почти все, как и советовал отец, я растратил на подарок. Хорошо еще местный поезд – ссупра – был бесплатным. Посмотрев на мою реакцию, стражник махнул одному из своих, подавая знак, и через несколько минут мне принесли простой легкий кафтан и нечто на голову. И если с одеждой я еще справился, то головной убор почти поставил меня в тупик. Повертев его в руках, я кое-как водрузил его на голову, вызвав смех у какого-то ребенка. Его мать или нянька, дородная женщина в возрасте, нахмурилась, а потом подошла ко мне и попросила нагнуться, поправив таинственный сицци так, как он должен сидеть. Я поблагодарил ее, а она ответила кивком и легкой улыбкой, почти незаметной за слоем легкого шелка, прятавшим ее лицо.
На поезд можно было проходить заранее, многие из моих попутчиков так и сделали, уже сейчас занимая места подальше от окон. Конечно, это меня удивило, но вида я не подал, устроившись там, где было светлее всего – намериваясь в пути читать. Пока салон постепенно заполнялся людьми, я открыл книгу, погрузившись в чтение.
«Воздух Амира пропитан дыханием Санвы – она везде. В песках, окружающих нас. В оазисах, полных зелени. В воде, столь драгоценной, как сама жизнь. Богиня смотрит на своих детей отовсюду, и все вокруг говорит о ее любви. Ах, как прекрасен лик ее над нами!»
Такими восхвалениями была полна вся книга. Не то, чтобы я не уважал Санву, но, честно говоря, книга здорово сократилась бы, если бы отсюда убрать все оды ей.
«Столица Амира – город Амир, величественна и прекрасна. Город расположен в сердце огромного котлована, конденсируя и собирая всю влагу, благодаря чему у жителей его воды всегда вдосталь. Выйти за стены – значит умереть. Страшись этого, путник.»
Мысленно сделав заметку «не выходить за стены города хотя бы при первом посещении», я поглядел в окно. Крик снаружи оповестил, что ссупра готова к отправлению, и всех просят пройти на поезд. Через пару минут народа стало ощутимо больше, а я отложил книгу, чтобы поглазеть по сторонам, благо было на что. Амиряне представляли собой пеструю толпу, разодетую в яркие, искусно отделанные одежды. Мужчины и женщины постарше чинно рассаживались на обитых плотной тканью сидениях. Те, кто был помладше весело переговаривались между собой, причем мужчины относились к женщинам с огромным уважением, подчеркивая равный статус – это было необычно мне, но не вызывало отторжения, скорее наоборот. Дети до десяти лет, очевидно еще считающиеся маленькими, задорно бегали по вагону.
Последний крик предупреждения, и поезд начал набирать скорость. Понемногу, позволяя рассматривать то, что находилось за окном. Проемы, кстати, были открытыми, занавешенными лишь тонкой тканью, на ощупь похожей на шелк. И только когда ссупра набрала достаточную скорость, такую, что я не мог рассмотреть мелькающих снаружи видов, я понял, почему все остальные занимали места подальше от окон. Влетающая пыль разлеталась вокруг, тонким золотистым слоем садясь на всех и все. Последовав примеру соседей, я закрыл занавеси, опустив закрепленную сверху, более плотную ткань. Внутри стало темнее, свет, врывающийся сквозь розоватую ткань, окрашивал все вокруг в собственный оттенок.
– Жители Амира, и гости его, – вперед вышла девушка со светлой кожей, – позвольте осчастливить время песнями и танцами, пока город ждет вас!
С боков у входа сразу же ожили двое мальчишек, принявшись бить в барабаны, а та же самая девушка запела. Голос был нежный, но сильный и очень красивый. Пританцовывая, она отошла в сторону, впустив к нам двух танцовщиц и троих парней с напитками и закусками. Я попробовал что-то сладкое и вкусное, а затем принялся зачарованно наблюдать, как двигаются танцовщицы. Да уж, эти танцы сильно отличались от того, что танцевали рабыни! Девушки не были развязны, скорее задорны и веселы, и это передавалось всем вокруг. Вскоре люди улыбались и прихлопывали в такт мелодии, выуживая мелкие монетки и бросая их в специальные кошели на поясах танцовщиц. И было видно, что делают они это не затем, чтобы расплатиться за выступление, а затем, чтобы показать, как им нравится. Я тоже выудил несколько, выразив восхищение символичной платой.
Остаток пути прошел в песнях, танцах и угощении. Читать я, конечно же, больше не смог, да и не очень хотелось – уж слишком интересно было происходящее вокруг. Амиряне, не смотря на веселье, к танцам и песням не присоединялись, из чего я заключил, что это не принято, но с удовольствием наблюдали и хлопали. Дети, правда, тоже танцевали и их никто не останавливал. Через пару часов – а время просто летело – принесли более плотную еду, какое-то мясо, запеченное в хлебе с приправами, и все с удовольствием его ели. Оно понравилось мне не меньше чем сласти, хотя казалось перченым слегка более того, чем это требовалось. Потом музыканты и танцовщицы вернулись, и снова стали развлекать гостей.
– Господин, – кто-то тронул меня за плечо, и я моментально дернулся. – Господин, мы приехали.
Надо мной стояла одна из танцовщиц, улыбаясь нежной улыбкой. Проведя рукой по лицу и волосам, скрытым сицци, я чуть привстал. Было неловко уснуть вот так, хотя был один несомненный плюс – я точно знал, что опасность мне не грозила. Не стоило спрашивать, откуда, но знал. Иначе совершенно точно не позволил себе так беззастенчиво дрыхнуть.
– Да, спасибо, – кивнул я ей, только сейчас заметив рабское клеймо на плече.
Вокруг уже сновали амиряне, собиравшие вещи и потихоньку продвигающиеся к выходу. Быстро всунув книгу в свой мешок, я взял остальные свои пожитки и влился в толпу.
Город казался огромным, наверное даже больше столицы Царя Островов, и я который раз пожалел, что не оставил денег на расходы. Как ни крути, а нанять перевозчика сейчас было бы очень кстати. Отец писал, что Галимея в городе знают все, но знал ли кто-нибудь, где он живет? Ответ нашелся у первого же амирянина, ткнувшего пальцем в сторону и ограничившегося словом «там», будто это все объясняло. Конечно, я поблагодарил его и направился в указанную сторону. Несколько следующих прохожих отделались примерно такими же жестами, из чего можно было заключить, что иду я все же верно. Однако хотелось бы знать наверняка.
– Извините, госпожа, вы не знаете, где дом достопочтенного Галимея Алима джазид-Малиха абу-Карима?


»» 20.01.14 11:51 Обсуждение текущего сюжета игры Забытый мир

...

Кьяра Карима бен-Алим: 16.01.14 23:17

Одевая свой выходной темно-бордовый костюм, я оглядела себя в отражающую поверхность потертого зеркала - всегда старалась носить чаще укороченные брюки, чтобы было удобнее. Штанины этой тары имели с краев золотые язычки, увешанные бубенцами. Звон тихий и не навязчивый, но приятный слуху раздавался при каждом движении. Татран был укороченный с прозрачными вставками и такими же язычками на рукавах. Папа выписывал мне костюмы у самого известного амирского портного, но свои костюмы я старалась продумывать сама.
Выйдя на улицу в сопровождении веселой жены Константина, его самого и Алима, а так же двух рабов, я еще раз убедилась, что правильно сделала, что забрала волосы вверх. На улице было сильно душно и пыльно из-за недавно прошедших бурь.
Мы жили почти на центральной площади, которая обходила кругом самый известный и уважаемый район Амира. А торговые ряды находились на базарной улице, которая витляла у главных ворот города, словно червь песчаный. Отец никогда не приветствовал пешие прогулки, говорил что у него возраст. Но я всегда подозревала, что это от излишего внимания. Он до сих пор не совсем привык к восхищениям своей второй родины, ему было куда проще сидеть в своей лаборатории и мастерить.
Меня соотечественники воспринимали куда более лояльно. Быть может из-за того, что я все же была дочь южанки, может в силу неафишированных или неизвестных изобретений, а может из-за своих явных отличий "белокожей полукровки". Уважали - да, но не воспринимали с излишним поклонением, намного более сдержанно.
Когда я достаточно подросла, отец предпочел, чтобы я распоряжалась хозяйством, редко выбираясь со мной. У нас конечно была домоуправительница, но южане всегда сами благоустраивали свою жизнь, так что я была хорошей хозяйкой.
Однако, сейчас Алим был гостеприимным пригласителем, а значит нес некоторую ответственность.
У порога нас ждали два парных летающих борда - двухместный изобретенный папой транспорт. Мы с Паминой решили сесть вместе, чтобы мужчины не мешали нам делиться впечатлениями и сплетничать. Я нашла в жене брата себе подругу, которая впервые не ощущала благоговения перед моим отцом, наоборот, она понимала меня, мы обе знали каково это - жить с одержимым человеком. Она признавалась, что со мной чувствовала себя младше. Ее забавляла и восхищала жизнь юга, меня же захватывали рассказы о втором горизонте. Она любила сравнивать, а я выпытывать подробности. Мы стали неразлучны.
Вот и сейчас, впитывая мой энтузиазм, она не меньше меня предвкушала покупки, и сам забег.
Из-за бесконечного числа прибывающих гостей, на базаре было не протолкнуться. Все приветствовали отца, сетовали на перенос праздника, желали ему всяких благ. Мы оставили мужчин и двинулись, в сопровождении раба, в сторону птичников. Продавалось здесь разное: летающие, охотничьи, домашние птицы. Для развлечения боем, и для дальних перегонов (специально более стойкие к жаре и долгим дорогам). Молы разных сортов в небольших крепких загонах. Некоторые на убой, и единичные для спортивных целей.
- Госпожи, - приветствовал нас пухлый торговец, умасливая улыбкой, - приобретите к столу мясистую птичку.
- Благодарю, господин, но нам нужен бегун, - возразила я.
Глаза торговца загорелись. Он поклонился мне и еще раз назвал госпожой. Провел к загону с гордыми большими птицами, не такими упитынными, однако более бойкими и сильными. Последнее было видно по мускулистым ножищам молы.
- Как ты считаешь, Авраам? - тихо я обратилась к рабу рядом. Он разбирался в птице, хотя молу раньше не выращивал, но часто присутствовал на бегах, мы этого никогда не запрещали. Что и говорить, именно ему предстояло в большей степени заниматься молой.
- Есть вариант поторговаться, госпожа.
Я рассматривала птиц, с интересом замечая малейшие отличия.
- Какая тебе нравится? - спросила я мужчину.
- Нет, госпожа, халеб-Алим* сказал тебе выбирать птицу.
Я моляще взглянула на Памину. Она засмеялась и подняла руки, чуть отступая.
С досадой я снова обратила свой взгляд к загону и начала его обхаживать. Авраам с подругой в этот момент принялись торговаться с птичником, чтобы сбросить цену. Мне же предстоял нелегкий выбор.
Забег делал папин приятель Эбен сабу-Зарид. Он считался устроителем всех развлечений на Амире, хотя иногда сам скрывал.
Забеги обычно в сезон песчаных бурь не проводились, однако ради такой даты, как юбилей Ссупры, точнее в честь Алима абу-Карима, он сделал исключение.
Я тем временем во все глаза смотрела на своего будущего питомца. Он выделялся большим синим носом-клювом и маленькими желтыми глазками, яркими, словно I Солнце. Оперение птицы было белым с голубым налетом, это смотрелось очень вдохновляюще.
Я протянула руку и поманила пернатую, та похлопала глазками, потом сделала гордый вид и отвернулась. Это вызвало смех. Упрямство полезно, а приручить пряником и кнутом всегда сможем.
- Госпожа, - позвал меня Авраам, - Ты выбрала?
- Да! – и я указала торговцу на понравившуюся молу. Пока шли торги, и мы с Паминой выбирали атрибуты для забега (очень кстати у того же торговца), к нам присоединились отец с Константином. Алим одобрил выбор птицы, и это воодушивило еще больше. За большой объем покупок, и может из-за наличие самого виновника празднества, торговец сбросил цену еще немного.
Авраам забрал молу и повел ее домой, в хозяйство. Алим и Константин уехали по своим интересам, я же захотела показать Памине первое чудо Амира – источник золота Юга.
Вокруг источника в свое время был построен большой стеклянный купол, защищавший от песков и зноя. Из-за бурь доступ был некоторое время закрыт, потому раньше мне не удалось похвастать перед подругой.
Высокий скалистый водопад на одной из крытых стенных площадей – он высвобождал свои воды из самой стены-ограждения. Свободно и легко лились слезы Богини блестящим, золотистым под ее оком, потоком – водной нескончаемой струей жизни.
После достопримечательности, мы побродили с ней по базару (я заказала себе еще несколько тканей, надеясь, что отец не разругается), поели сладостей и отправились обратно к дому.
Так как Авраам ушел раньше с молой, я сама должна была убрать борд на задний двор. Тем более мне хотелось глянуть, как устроилась птичка. Памину я высадила у зимнего сада, а сама свернула к хозяйственной секции. Эта часть жилища, чтобы не мешать премудростям отца, и не распространять специфические запахи и звуки в направлении основного спального дома, была пристроена с другой стороны площади. Секции пересекались под углом, а между ними были комнаты слуг, кухни, бордный, склады для различных нужд.
Авраам как раз во всю боролся с новым постояльцем, когда я вошла. Необходимо было снять уздечку, а птица не давала, клевалась и щипалась. Я пришла на выручку, мы подсунули в клюв каменный цилиндр, чтобы мола не смогла закрыть его. Авраам отстегнул узцы и проверил перья и когти птицы. Он был знаток, на самом деле, хотя у нас молы в семье не было давно. Мола сперва очень сопротивлялась, а после поутихла, словно поняла всю полезность наших занятий.
Чаще всего торгаши не следили за крыльями и ногами птицы. Ногти для привлечения покупателя покрывались краской, которая после отпадала и могла попасть в пищу, что было не хорошо. Из-за того, что мола была не только с перьями, но и с шерстью, у нее образовывались колтуны под крыльями и на бедрах. Мы с Авраамом тщательно все проверили, он подпилил ей когти, чтобы она не нанесла никому вред, обстриг обильность пуха и перьев у хвоста и почистил крылья.
Я же проверила клюв и кожу на краску. Это все же был ее истинный цвет как оказалось.
Это был самка. Мы дали ей имя Лале.
Хотя она собиралась участвовать в забеге, тренировать ее было не зачем, да и не успели бы все равно. Это скорее как действительное своеобразное почитание традиций со стороны отца, и хороший повод с моей стороны заиметь нового питомца. Выигрывать на Лале мы не собирались.
Чтобы пройти в гостевые залы от бордного, или от хозяйственных загонов, необходимо было пересечь почти весь дом, построенный зигзагами. Потому обратно я возвращалась к центральным воротам по непосредственной площади, за стеной наших владений.
Я как раз спешила в дом, так как почти опоздала к вечерней трапезе, когда он налетел на меня ни с того ни с сего. Мужчина. Мы столкнулись. Я попятилась, он отскочил, одновременно чихая. Его сицци не удержалась на голове – видимо ее плохо завязали – открывая светлые частые локоны. Я даже замерла – я никогда таких не видела.
- Простите, - он поднял руки в непонятном мне жесте, как будто упирался ладонями в преграду.
Молодой, занимательный на внешность, с пристальным взглядом, направленным на меня. Он не мог рассмотреть, потому что открытой была только часть вокруг глаз.
- Почему ты так смотришь? – не выдержала я.
- Интересно, - он улыбнулся, и словно засветился, стал еще моложе. Мое оцепенение сразу ушло, возвращая шум и суету вокруг, стало неловко. Я не должна разговаривать с гостями. Это неприлично. Тем более когда одна. А он был белокожий, да еще и беловолосый.
Я быстро отвернулась и пошла к воротам.
- Подожди! – крикнул мне вслед гость Амира. – Подожди, - он подбежал и дернул меня за руку, может для того чтобы повернуть, или для того чтобы остановить. В любом случае это бесстыдно! Я зашипела и прищурилась, отступая. – Прости, извини, я не хотел, - стал поспешно оправдываться мужчина, - я, не знаю, вроде заблудился.
Он запустил руку в свою кудрявую шевелюру. Он мне не нравился. Посмел коснуться, дернуть без разрешения, да еще рассматривал. Я вздернула подбородок.
- Я ищу известного механика, Галимея Алима… - он замялся и замешкался, словно забыл как дальше, и полез в карман.
- Абу-Карима, - угрюмо подсказала я.
- Да, верно, - разулыбался он. – Подскажешь?
- Зачем он тебе? – с подозрением.
- Я его гость, - объяснил мужчина.
Я даже фыркнула, еще раз пробегаясь полностью по новоявленному гостю. На ногах тяжелые ботинки, которые в Амире не носили, но я иногда видела подобные на моряках. Таран, ничем не примечательный, поношенный, вполне возможно выданный на заставе. Неправильно завязанный сицци, скорее всего он снимал его на Ссупре. Мешковатая сумка через плечо.
- Подхожу? – ехидно бросил мужчина.
- Не совсем, - так же с издевкой ответила я. Но все же он был гостем. И я не могла его оставить на улице. – Пошли.
Он поправил свою сумку и двинулся за мной в открывающиеся ворота. Раб приветствовал меня, ничего не сказав о моем спутнике, как и положено. Я – хозяйка.
Гость во всю осматривал внутренний зеленый участок пути до самого дома, словно никогда не видел таких деревьев и кустов. Я же тем временем стала стаскивать с себя верхнюю одежду, раб поспешил открыть нам ворота в дом. Я скинула таран, отдала его рабу вместе с сицци, встряхнула косами, чтобы они не липли к шее.
- Где элеб-Алим? – спросила я его.
- В гостиной, але-Карима**, с господином.
- Отец, - крикнула я так, чтобы кучерявый понял, кого посмел так предосудительно схватить на улице, - к тебе гость.
____________________
халеб* - приставка-обращение раба к своему господину
але** - приставка-обращение раба к своей госпоже

»» 30.01.14 11:35 Обсуждение текущего сюжета игры Забытый мир

...

Эймер Балабол: 27.01.14 11:44

– Извините, госпожа, вы не знаете, где дом достопочтенного Галимея Алима джазид-Малиха абу-Карима?
Миниатюрная и хрупкая девушка не просто не заметила моих слов, а еще и налетела на меня словно ураган. Мы отскочили друг от друга, и я застыл, глядя прямо на фигурку, укутанную в слои легких тканей, оттенка рубина.
- Простите, - начал я, еле удержавшись, чтобы не подхватить ее, в спасении от жесткой мостовой, и застыл.
У нее были очень красивые глаза, напоминающие о теплом летнем море в штиль, а еще незнакомка была светлокожей. Ну, по крайней мере, та часть, которую я мог заметить в одеянии Юга, в которое она была укутана с ног до головы. Роста она была не большого, наверное, примерно мне по плечо, но врезалась в меня как таран с пиратского корабля в серединную мачту торговцев. Глаза ее отражали всю гамму эмоций – и гнев, и настороженность, и любопытство. Мне даже стало интересно, что она собирается делать дальше.
- Почему ты так смотришь?
У нее оказался певучий голос маленького котенка, который громко мурлычет о своих желаниях. И всегда ждет, что они будут беспрекословно исполнены. Интересно, она оказалась первой светлокожей не-рабыней, встреченной мной за сегодня. Тоже гостья здесь? Подозрение в каких-то невероятных грехах мелькнуло в ее взгляде. Впрочем, совершенно не смешанное со страхом. Она была на родине, в своем праве и совершенно меня не боялась – к счастью.
- Интересно, - только и смог выдавить я, улыбаясь как идиот.
Наверное, это чем-то задело ее, потому что девчонка отвернулась и пошла проч, гордая и недоступная, как и любая другая знатная дама которых я видел. Оставляя меня одного на почти пустынной улице. И кем бы я был, если бы променял девушку, которая мне могла помочь, на какого-то старикашку в чалме?
- Подожди! – тоненькая фигурка двигалась в одной лишь ей слышимом ритме, все больше отдаляясь, делая вид, что меня не слышно. Это было глупо. Это было иррационально. Это было странно. Это могло меня убить, ведь я знал, что законы Амира достаточно суровы к не-амирянам, это было в книге. Но я не мог поступить иначе. Не думая побежал к ней и дернул на себя. – Подожди!
Шипение, вырвавшееся из ее горла, могло бы принадлежать дикой кошке, а глаза метали молнии. Наверное, если бы взгляд убивал, то был бы мертв. Я поднял руки вверх в жесте, означавшем, что понял свою ошибку и не намереваюсь ее больше касаться.
- Прости, извини, я не хотел, я не знаю, вроде заблудился, - ну, по крайней мере, она не закричала. Хотя взгляд остался все таким же колким. – Я ищу известного механика, Галимея Алима…
Тут случилась одна неприятность – продолжение начисто вылетело у меня из головы. Боясь, что она уйдет, пока буду поспешно вспоминать, а еще больше боясь перебирать варианты, которые вертелись у меня на языке (вдруг они будут оскорбительными?), я полез в карман, где оставил письмо.
- Абу-Карима, - продолжила она сама, очевидно зная, о чем я говорю.
- Да, верно! – можно было выдохнуть. Или нет? – Подскажешь?
- Зачем он тебе? – почти презрительно спросила моя собеседница.
Судя по голосу, она вообразила, что я задумал просить милостыню, не иначе. Ну, или может, по ночам пытаю маленьких детей своей игрой на лютне.
- Я его гость, - попытался объяснить я.
Оглядев меня презрительным и очень внимательным взглядом, девушка фыркнула. Ну да, я не совсем был образчиком красоты и благородства, но, дрянная кровь, зачем же строить из себя деву-благовестницу?
- Подхожу? – выгнув бровь, я посмотрел прямо в ее глаза.
- Не совсем, - в том же тоне ответила девушка. – Пошли.
Только боги знают, почему, но я пошел за ней, как бык на веревке. Спокойно и не задавая никаких вопросов, коих в обычной ситуации у меня были бы тысячи. Быть может это пресловутое чутье решило облагодетельствовать меня, не оставив ни капли сомнения по отношению к незнакомке, но факт остался фактом – я направился вслед за ней.
За воротами нас ожидал зеленый сад, который никак не ожидаешь увидеть посреди пустыни. В книге не было ничего об этом, поэтому я не мог упустить шанс поглазеть вокруг, благо было на что. Здесь росли как высокие плодоносящие деревья, так и мелкие кусты. Нос мой чуял тонкий аромат пряных приправ, коими славился Амир, а глаза наблюдали яркое цветение каких-то огромных белых цветов. За своей сопровождающей я наблюдал исподтишка, и почти пропустил момент, когда она начала снимать верхнюю одежду. Но когда углядел, то не смог оторваться.
Она вынырнула из тартана неспешно, как пресловутые русалки, покидающие морскую пучину. Тоненькая фигурка была укутана в слои шелка, цвета темно-красного вина. Сначала открылись ножки, укороченные штаны, обточенные золотой канвой с бубенчиками (а я думал, что тихий звон раздается у меня в голове). Потом мелькнул стройный животик, утянутый в тонкую ткань нижней короткой рубашки, и тяжело дрогнули полукружия грудей, опадая вниз под бордовой жилеткой. Я сглотнул.
- Отец, - громко крикнула девушка, - к тебе гость!
Моя челюсть захлопнулась со стуком. Незнакомка оказалась дочерью учителя моего отца, о чем я, конечно, даже и не подумал. Даже заметив ее светлую кожу…
***
Комната была огромной и полностью задрапированной тканями. Уличная жара сменилось благословенным теплом дома. Вокруг царила свежесть и цветные тени – ткани покрывали потолок, отбрасывая огромные яркие пятна на пол и окружающие меня предметы. Люди тоже поручили свою порцию небесной краски, но это совершенно не мешало, скорее придавая какую-то экзотичность. Галимей оказался статным мужчиной с вызолоченной солнцем кожей, это было заметно, не смотря на то, что на лице учителя моего отца лежало зеленое пятно света. Его мудрый и внимательный взгляд, казалось, видел меня насквозь.
Константин широко улыбался. Он уже успел обнять меня как раз перед тем, как меня определили в дальнюю комнату, и расспросить разных мелочах о наших общих знакомых. Впрочем, меня не оставили отдыхать с дороги, что было вполне показательно – у отца наверняка было ко мне какое-то дело. Константин всегда забывал об ином, если любопытство снедало его – вот то, человек истинно не обладающий терпением. По требованию хозяина дома нам принесли напиток и закуски, и теперь они с отцом сидели рядом на больших вышитых подушках, выпивая какой-то травяной чай из пиал, и расспрашивали меня о путешествии.
- Так что, Эймер, как тебе понравилось путешествие на Ссупре? – по лицу Галимея было заметно, что он гордиться своим детищем.
- Мне очень понравилось, господин, - улыбнулся я. – Поездка была приятной, механизм имеет плавный ход и совсем неслышный двигатель.
- Ах! – учитель моего отца хлопнул себя по колену, - я же говорил тебе, что он не догадается, Константин!
Увидев столь странную реакцию, я задумался. А ведь действительно, я совсем не слышал характерного стука механических частей… Зато заметил широкие панели на крыше и по бокам транспорта… А как говорил один мой знакомый, если ты соберешь все версии и отбросишь невозможное, то получишь верный вариант.
- Не может быть! – я с удивлением вперился в него взглядом. – Солярная энергия!!
- Ты смотри, - радостно-удивленно мигнул Галимей, - догадался. А как работает, попробуешь разобраться?
- Только с вашей помощью, - честно ответил я.
Как бы мне не хотелось, но узнать самостоятельно, как работает механизм, я не смог бы. Слишком отличное направление имел гений Галимея от моих мыслей.
- Честный, - еще довольнее констатировал тот в ответ.
- Я говорил тебе, - с улыбкой заметил Константин, - такого второго не найти.
Сказать, что эти двое вели себя странно – это не сказать ничего. И если отца я мог попробовать оправдать тем, что он решил похвастать мной перед своим учителем, то общей их цели я решительно не понимал. Это было похоже на какое-то испытание, которое они вдвоем для меня придумали, а теперь смотрели что вышло. Два старых прохвоста.
- Покажи, что ты привез девочке, - с той же самой улыбкой попросил меня отец.
О том, чтобы я не оставлял подарок в комнате отец предупредил меня заранее, но в этом не было ничего зазорного – дары хозяевам подносились всегда сразу по приезду, поэтому ничего иного и не ожидалось. Подтянув к себе сундук (и при этом, почти упав с подушки, на которой восседал), я поставил его вперед и нажал на тайный замок. Крышка легонько клацнула и приподнялась, оставляя зазор, чтобы все с легкостью можно было открыть. Вынув первую подушку наружу, я поддел пальцами тонкие звенья ожерелья и поднял его в воздух, позволив камням свободно парить рядом с цепочкой.
Оба старых механика напряженно молчали. Их взгляды были прикованы к водянисто-изумрудным камням, так напоминавшим глаза дочери Галимея. Первым вперед потянулся отец.
- Покажи-ка мне, Эймер, что ты привез…
Длинные, исцарапанные опытами и трудом пальцы Константина взяли один из кристаллов, потянув его на себя. Все ожерелье качнулось вперед, тяжело обвиснув на моих пальцах, когда отец отпустил камень.
- Да… - впечатленно произнес он, - ты сумел удивить меня, сын.
- Ты сам сделал это? – Галимей задумчиво указал на украшение.
- Нет, - я покачал головой, - но я знаю технологию. Его сработал мастер своего дела.
Они оба кивнули, и наконец, серьезные выражения на лицах сменились.
- Ты откроешь мне технологию, - произнес учитель моего отца. – Приму это как подарок за оказанную тебе честь.
- Только не говори, что это все, - перебивая его, взмахнул рукой Константин. – Зная тебя, я ни за что не поверю, что ожерелье единственное, что ты купил на заработок за целый рейс.
Засмеявшись, я начал доставать подушки с покоящимися на них драгоценностями наружу. Каждая вещь подвергалась внимательному осмотру, вызывая изумленные восклицания и цоканье языком. Сам Галимей больше всего впечатлился многосоставным украшением для волос, мягко переливавшимся в свете, падающем сверху.
- Яра! – вдруг позвал он, - подойди!
Девушка появилась так быстро, будто подсматривала за нами из укромного уголка. Теперь я мог рассмотреть ее лицо. Нежная, как цветок, только вступившая в пору первой женской юности, но все встрепанная, как только проснувшийся котенок. Слишком светлую для амирян кожу, наверняка доставшуюся ей от отца, кое-где покрывали золотистые веснушки. Волосы были заплетены в тяжелые косы, ползущие по спине словно змеи. А глаза, увиденные мной всего пару часов назад, излучали любопытство и капельку презрения.
- Да, элеб-Алим, – хотя поза ее и выражала покорность, но взгляд обмануть не мог.
- Посмотри, какой подарок привез тебе Эймер, - Галимей кивнул на низкий столик, кушанья с которого были убраны, а их место заняли драгоценности. – Я хочу, чтобы он помог тебе примерить гребень.
С готовностью помочь я встал и взял в руки украшение. Его вес приятно лежал в руке, а камни холодили ладонь.
- Но это совсем неприлично, - нахмурилась она. – Чужеземец не может касаться дочери Юга…
-… Без ее согласия, - кивнул Галимей. – Но ты же разрешаешь? Правда?
В глазах Яры отразилось секундное замешательство и гнев, вероятно от того, что отказать было невозможно.
- Разрешаю, - кивнула она, повернувшись ко мне спиной, будто даже оскорбившись своим собственным ответом. Пигалица.
У нее были изумительные косы. Тяжелые, шелковистые на ощупь, мягкие. Собрав их вверх в виде короны, я закрепил волосы несколькими нитками и центральным гребнем и сделал шаг назад. Удивительно, но украшение смотрелось как миниатюрная корона, с лучиками кристаллов, сияющих на свету.
- Тем более, нормально, когда тебя трогает твой жених, - как ни в чем не бывало продолжил Галимей.
- Элеб! – пискнула Яра.
- Отец! – взревел я, кажется, выпучив глаза.
- Какие нервные сейчас молодые люди, - покачал головой Константин.
- И не говори, - вздохнул его учитель.


»» 30.01.14 12:20 Обсуждение текущего сюжета игры Забытый мир

...

Ханаан: 31.01.14 15:40

Переступая обломки судеб,
Уверяя, что никогда не забудет
Меч крови алый клич.
И снова смешаются карты,
Мозаикой, и будут рады
Увидеть сотни лиц.
Они уходят, приходят и исчезают,
В завихрениях бури песчаной тают.
За барханами встает багровое пламя.
Выше, выше рвись, свободное знамя...

Пустыня говорила со мной. Одно из испытаний Дочерей Санвы говорит "Вы едины с каждой песчинкой, с криком в ночи, с шуршанием ветра и ночной прохладой". Пустыня живет. Так твердят наставники. В этом была уверена моя мать. Я впервые взяла в руки оружие в раннем возрасте. Ветер развевал по ветру волосы с неровно обрезанной челкой.
- Злость ничего не даст, только опустошение, - так наставляла Старшая в роду.
Но злость приносила мне свой дурман. Сплетенный из страха, недоумения, иногда даже возмущения. В ней был азарт. Я сидела у палатки, полируя до блеска кинжалы.
- Достопочтимая...
- Короче, - не люблю длинные титулы, они утомляли меня. Ненужная мишура. Когда я была моложе и глупее, то эти все слова звучали музыкой. Но потом я научилась отличать истинное восхищение от дежурной вежливости под маской ненависти.
- Мы выступаем через десять минут, - поклонившись, уходит. Я чуть усмехнулась. Под темной тканью он не видел моей предвкушающей улыбки. Я носила одеяние, традиционное для дочерей Санвы, только расплела косички. Мне неудобно было так сражаться. В подошве мягких сапог скрывались когти-ножи. Один удар, и лезвие оставляет на лице вечную улыбку от уха до уха.

Лучами первыми, вьюгами снежными
Следы на дорожках не останутся прежними
Переплетаются, пересекаются
Расходятся и прощаются...

Зверя заперли в клетку
из стали
Боялись, ненавидели,
не понимали...

Только зверь одиночка
доходил он до точки,
возвращаясь назад...
Только зверь одиночка
ждал ночами звоночка...
Ждал, ждал, все не спал.
Кто-то его Луну с неба украл...

Грелся, уткнувшись в мех холодным носом,
Он не просил и не ждал вопросов.

Но он волк одиночка
По ночам, по шажочкам,
По дрожащим мосточкам
Он не может летать...

Эту песню я сочинила, когда мне было десять...или девять лет. Когда ко мне пришло понимание, что моя судьба - не обычная судьба маленькой девочки. Я не буду носить украшений, это будут трофеи, у меня не будет платьев, но черное одеяние слуги правосудия, мне не будут слагать гимны, их будет петь мое оружие, каждой пролитой каплей крови в строчках к Санве. Была ли я избранной? Я не знаю этого. Благословение Санвы счастье для того, кто не смирится с обычной судьбой. Это будут шатры с золотой парчой, возможно, легкая музыка и порхающие движения танцев. Я видела, как танцуют, как скользит полупрозрачная ткань и опускается на пол, как в дрожи свечей вырисовывается гибкий силуэт. Бурные аплодисменты или безмолвное обожание - это не моя судьба. Мой танец - смертельная схватка каждую минуту моей жизни, кожу ласкает не шелк, а разгоряченный ветер пустыни.
- Выступаем! - раздался клич.
В лунном свете хищно блеснула сталь клинка. Мы готовы танцевать под мириадами звезд свой танец, танец на краю пропасти.

»» 05.02.14 18:47 Обсуждение текущего сюжета игры Забытый мир

...

Кьяра Карима бен-Алим: 02.02.14 20:42

Это было затмение Санвы…
Отец решил передать меня мужу. И не сыну Санвы, а чужеземцу, одному из нижних! Это было стыдно.
Слезы обиды жгли глаза, особенно когда жених рассмеялся, садясь на диван без приглашения. Отцы в этот момент переговаривались, потому не обратили внимания. Зато я – да!
- Ты не можешь требовать от меня согласия, Алим, - громко сказала я, набрасываясь на отца. Он оторвался от разговора с Константином, и оба взглянули на меня. Отец был зол.
Я знала, что мой протест неуважителен, и скорее всего, будь здесь хоть один южанин, я бы придержала язык. Однако сейчас я не могла притворяться.
- Ты не можешь заставить меня согласиться на мужа-чужемирца. Южанка никогда не согласится…
- Ты не южанка! – перебил Алим, и увидев мое замешательство, поправился, - ты полукровка. Юг – твоя родина, но другой мир в крови. Я желаю тебе большего.
- Ты желаешь мне его?! – я ткнула пальцем в юношу, - его, отец?!
- Не смей, Яра! Он гость, его отец – сын мне.
- Не смею, - гордо ответила я, смахивая слезы, - хотя всю жизнь считала наоборот, что я могу решить сама, что ты считаешься с моим мнением, - и пока он не возразил, я поклонилась Константину, - прошу простить меня, элеб, за оскорбление, нанесенное Вам.
- Я прощаю, - Константин кивнул, чуть удивленный.
Не поднимая головы:
- Прошу позволить мне уйти.
- Д-да, - еще удивленнее.
Отец промолчал, очевидно считая, что так будет лучше.
Я повернулась к гостю, точнее жениху, склонилась:
- Прошу простить меня за оскорбление, нанесенное Вам, элеб, - последнее слово вышло надрывным. Я так и стояла, склонившись, пока он, сбитый с толку, не ответил мне хриплым голосом:
- Ээ, да, прощаю.
Аккуратно вытащив гребень из волос, я уместила его в шкатулку и вылетела из гостиной, пробираясь к лестнице.
Я осознала что именно делаю у самой своей комнаты.
Я готова была разреветься!
Возьми себя в руки, Яра.
Глубокий вздох. Я изменила направление – нужно было выплеснуть злость. Постучавшись в комнату Памины – та была закрыта резной деревянной дверью с оконцами – я дождалась ответа подруги.
- Он решил меня сосватать! Передать чужемирцу! – возмущалась я, вышагивая по спальне. Памина тем временем сидела на кровати, просматривая сборник вырезов высшего качества тканей.
- Эймер – хороший мальчик, - мягко сообщила она.
- Но он из нижних!
-Карима, - она снисходительно улыбнулась, поднимая на меня взгляд, - мы, живущие внизу, как ты выражаешься, не считаем вас выше.
- Ну, это ваша ошибка, - пробормотала я, не сильно вникая в ее слова.
- Вы живете обособленно, у вас свои порядки и традиции, свое солнце, но разве мы чем-то хуже вас? Мы просто другие.
- Я не хочу оскорбить вас. Меня так воспитывали.
- Я понимаю, - кивнула Памина, возвращаясь к своему делу.
- Тот мир, я никогда не видела его, - вздохнула я, соглашаясь с доводами подруги.
- Может быть, тебе стоит отправиться в путешествие, увидеть его. Эймер бы помог. Он расскажет и покажет удивительные вещи.
- Э-й-м-е-р, - проговорила я по буквам, - имя еще такое…
- Не хмурься, он и вправду очень хороший. И красивый, не находишь?
Я зарделась, и чтобы подруга не заметила, присела недалеко от нее, отворачиваясь:
- Может, я просто расстроилась из-за неожиданности.
Памина вздохнула, подвинулась ко мне, приобняла.
- Ты гордая, самостоятельная южанка. Для тебя конечно обидно, что Алим решил все сам, а теперь ставит вас перед фактом.
- Все так запутанно, Памина. Он прав, я не должна сильно возмущаться из-за его выбора, я же лишь наполовину южанка.
- На большую, - поправила она.
- В том то и дело! Он воспитал меня, четко указывая на мое истинное южное происхождение. И теперь хочет смирения?
- Ну откажись, - посоветовала гостья.
Если бы все было так просто.
- А что сложного?
- Он привез дары, - прошептала я.
- Мммм, Эймер? Объясни мне, я не знаю ваших обычаев.
- Дары на сватовство, достойные невесты, преподносятся женихом после договоренности сторон. Это конечный итог союза. После назначается дата. И учитывая то, что отц одобрил подарок, и Константин тоже, то… Здесь можно было бы воспротивиться, если бы дар был недостойным.
- А он достойный?
- О, - я даже усмехнулась от самой абсурдности такого вопроса, - еще как.
Памина задумалась.
- Что еще может быть предлогом разрыва договора?
- Если будет нанесено оскорбление, если стороны разочаруются друг в друге, если на момент даты одна из сторон отсутствует на церемонии.
- По порядку, - попросила подруга, - оскорбление каким образом?
Мои руки похолодели.
- Если отцы поссорятся.
- Ну, этого мы делать не будем. Еще?
- Если я позволю другому коснуться меня.
Она покачала головой:
- Что еще?
- Если жених оскорбит мою скромность на глазах кого-то. Если замыслит физическую близость до свадьбы.
- Ты разве такое позволишь? – удивилась женщина. – Делить ложе с мужчиной…
- Нет, конечно, - я закрыла лицо руками и застонала, - но сейчас он, как жених, имеет на меня права. Может оставаться наедине, входить в мою комнату, и… касаться…
- И ты не можешь ему отказать?
- В некотором нет.
- А близость?
- Акт полной близости запрещен до свадьбы, но… - я взглянула на подругу, чувствуя панику, страх. – Почему отец позволил такое? Я ему мешаю? Обременяю?
- Он хочет устроить твое будущее.
- Потому передает без согласия беловолосому чужемирцу!
Она сильнее меня обняла:
- Ты сама мне говорила, что южане не сватаются к тебе, ты тоже в некотором чужая для них.
Я всхлипнула.
- Это из-за цвета кожи. Все меня уважают, я дочь своего отца. Но достойные не хотят меня, а недостойным отец отказывает конечно.
- Эймер достойный.
- Но…
- Карима. Он достойный юноша, и столкнулся с такой же проблемой, что и ты. У вас есть возможность обсудить все наедине, вдвоем найти достойное решение.

Я вернулась в комнату в растерянных чувствах. I Солнце клонилось к заходу, и мне было жутко душно. Я сняла татран и повесила поверх ширмы, отделявшей мою комнату от зоны для переодеваний. На столике моей кровати лежали мамины любимые бусы, которые ей смастерил отец, когда узнал, что она ждет малыша. Я взяла их в руку, чувствуя прохладу металла, и попыталась отвлечься от грустных мыслей.
- Карима, - донесся до меня мужской голос. Я взглянула на него, стоящего в моей комнате у самого входа. Словно призрак сквозь дымчатые ткани, нависавшые по всей комнате с потолка, он был красив, я признавала. Мой вид был не совсем подобающим, но вошедший был не просто гостем теперь, не просто мужчиной. Женихом.
А значит, мог видеть меня без татрана. И я боялась подумать, что он мог еще. Обняв себя руками, я приготовилась принять неминуемый бой.
- Галимей Алим абу-Карима, твой отец, сказал мне принести и отдать тебе подарок.
Юноша продвинулся вперед, руками разводя волны тканей, и поставил шкатулку мне на кровать. Он окинул меня внимательным взглядом.
- Ты можешь звать его Алим, - попыталась отвлечься я.
- Могу? – удивился он.
- Теперь ты одна семья с нами. Когда отца нет, ты можешь звать его Алим. Когда обращаешься к нему лично – элеб-Алим.
- Элеб-Алим, - повторил Эймер, глядя в пол, - а что это значит?
- Элеб – это уважительное обращение к… защитнику.
- Ты назвала меня так.
- Да, - я гордо вскинула глову, - ты теперь мне не чужак, и не гость. Ты несешь ответственность за меня, потому что… - я запнулась, - потому что…
- Я твой жених.
Поморщилась:
- Да.
Он глубоко вздохнул.
- Просто откажись, - вырвалось у меня.
- Я не могу, - он глянул на шкатулку, а потом вновь прошелся по мне взглядом, и двинулся ближе.
Я тут же отступила, говоря громко и четко:
- То, что ты теперь имеешь право на все это, не говорит о том, что мне приятно.
- Ты о чем? – остановился он.
- О том, что ты внимательно осматриваешь, оценивая, заходишь в мою комнату, - я сглотнула, - касаешься.
- И как твой жених, я все это могу?
Я прищурилась. Он смеется надо мной!
- Ни один чужой мужчина не смотрел откровенно на меня. И не касался. Это запрещено.
- Но мне можно, - вкрадчиво произнес он, делая еще один шаг ближе.
- Это не значит, что мне нравится, - разозлилась я, - Санва Священная! Почему я вообще должна позволять подобное кому-то из низших.
Эймер сделал шумный вздох и напрягся. Я закусила губу, дергая за одну из кос, как делала в детстве, когда сильно волновалась.
Необходимо найти решение, и как можно быстрее.

...

Эймер Балабол: 08.02.14 11:11

Из горла вырвался истерический смех, на ноги отказались меня держать. Пришлось экстренно упасть на ближайший диван, благо он стоял недалеко. Я не знал, что сказать, правда. Было только ощущение, что меня внезапно и сильно ударили под дых. Я не хотел этого. Быть сильным, отвечать за кого-то. Семья... Великий Н’Габах, да я за себя-то отвечать не мог толком!
- Ты не можешь требовать от меня согласия, Алим, - взвилась Яра в ответ на недавнее заявление.
Она говорила что-то еще, но я не слушал. Это все происходило не со мной. Не могло происходить. Так не бывает. Не имея ничего, живя только своими собственными представлениями о хорошо и плохо, я следовал тому, чему научил меня Константин. Не имея семьи с раннего детства и обретя поддержку в виде приемного отца только к девяти годам (на самом деле, возраст свой я не знал, это было лишь чистой воды предположением), я просто выживал, как умел до встречи с ним. И… мог ли я отказать ему, какими бы не были его намерения?
- Ты желаешь мне его?! – кричала девушка рядом, - его, отец?!
- Не смей, Яра! Он гость, его отец – сын мне.
Ее слова были почти не обидны. Я был никем, несмотря на знания и умения своей профессии. Не скопил достаточно денег, чтобы дать женщине хоть что-то. Не построил дом, как старшие мои товарищи. Не нашел постоянную службу, чтобы внести в жизнь хоть какую-то стабильность. Но самое главное – я и не хотел этого. Лишь свобода была тем, чего я отчаянно жаждал.
Не то, что происходило сейчас.
- Прошу простить меня за оскорбление, нанесенное Вам, элеб, - прозвучало надо мной.
Подняв голову, я обнаружил Яру, стоящую рядом с обиженным выражением лица. Очевидно, что я был этому причиной, так или иначе. Мне хотелось изменить что-то, выказать свое недовольство, закричать, наконец. Но все, что я смог выдавить из себя – это:
- Ээ, да, прощаю.
Она вылетела из комнаты, будто вслед бежал разъяренный дракон, но мне было все равно. Сказать, что я был ошеломлен, растерян и, пожалуй, раздавлен – будто промолчать. А что еще говорить, если тебя вырывают из привычного существования, которое тебе очень и очень нравится, решив все наперед? И я не знал, что меня задело больше – то, что Константин решил за меня, или то, что он думал, будто я нуждаюсь в таких жизни и статусе.
- Эймер, - начал он, когда девушка вышла. Видимо, настала моя очередь выслушать порцию уговоров. – Эймер, послушай…
- Почему ты решил за меня? – я не хотел этого, но в голосе звучала обида. – Я плохо справлялся? Или сделал что-то не так?
Отец покачал головой, и кудрявые пряди взметнулись в воздух, кутая его лицо в пушистый ворох волос. Он не подвязал их, что означало – Константин не пойдет в лаборатории в ближайшее время. Отчего-то вспомнилось детство, и то, как крепко, въедаясь в кожу, на его лбу сидела кожаная повязка, собирая крупные капли пота и удерживая непослушные пряди волос.
- Тебе нужна любовь, сын мой. Тебе нужен дом и привязанность чужого сердца. Место, откуда ты будешь уходить с сожалением, и возвращаться с радостью.
- Мне всего немногим больше двадцати, - напомнил я.
На самом деле точного возраста не знал ни он, ни даже я сам. Константин просто нашел меня. И учил. И нянчился со мной все время. И еще любил меня.
О, Боги.
- Но ты нуждаешься в этом, - он запустил ладонь в волосы, привычно смахивая их в сторону, - чтобы тебя любили. И она тоже.
- У меня нет ничего, что я мог бы дать ей! – попытался доказать я.
- Я копил твои деньги, - признался отец. – Те, что ты присылал. Ты можешь купить себе дом, где пожелаешь. Где вы оба пожелаете.
Рядом согласно кивнул Галимей.
- Но нельзя решать за меня! – кажется, у меня глаза на лоб полезли от их логики и синхронности. – И за нее!
Дальше я продолжать не смог, потому что все, что мне хотелось высказать, было оскорбительным. Поэтому я принялся яростно жестикулировать и сопеть. Конечно же, такие аргументы не могли быть приняты всерьез. Они просто переглянулись, будто я делал нечто ожидаемое. Тухлая русалочья требуха…
- Я понимаю, что просто так вступить в брак вы не можете, - вдруг вступил в разговор Галимей. И как только я попытался выдохнуть, продолжил, - но и позволить отказаться сразу мы вам не можем. Я хочу, чтобы ты побыл с Каримой рядом какое-то время. Чтобы вы могли подумать и получше узнать друг друга.
Снова набрав воздуха, я хотел начать возражать, но Константин подхватил речь друга.
- Пусть Карима подумает. Она еще молода, но может сама решить, нравишься ты ей или нет. Если захочет отказаться – мы поймем. Но она сделать это сама. Если ты ее оскорбишь, Эймер, словом или делом… - отец покачал головой, - я перестану считать тебя сыном.
Шумно выдохнув, я попытался успокоиться. Судя по всему – она высокомерная гордячка. Маленькая вредная девчонка, которая привыкла командовать. И если увидит, что командовать мной нельзя, то наверняка откажется. Наверняка.
- А как же я? – это была последняя попытка, и Константин это знал.
- Мальчик мой, ты не узнаешь любовь, даже если ее намажут на хлеб и подсунут тебе под нос! – вздохнул он.
***
Когда я решил выйти, меня никто не стал задерживать. Снаружи было все так же жарко. Раскаленный воздух носился в пространстве, горячий ветер подхватывал песчинки и с разгона бросал их вокруг. От этого покалывало все тело и приходилось прикрывать глаза. В тщетной попытке избавиться от этого давления я вышел во двор, забыв о странном головном уборе, о чем и пожалел. Но не это было моей проблемой сейчас, совсем не это. Мне следовало бежать наверное, но я не мог этого сделать. Это означало бы, что я отказываюсь от собственной семьи, пусть и не по рождению. Константин был слишком дорог для меня и всегда хотел лишь добра.
- Не стоит вам находиться здесь, халеб-тахе.
Старый раб двигался так бесшумно, что я почти подпрыгнул в воздух от его безобидных слов. Или я так был занят своими мыслями, что позволил застать себя врасплох. Не знаю.
- Я делаю что-то неверно? – тихо спросил я, - табу?
Он внимательно разглядывал меня, будто никогда не видел чужеземцев ранее, хотя возможно так и было. Многие рабы никогда не покидали родины, веками служа одной и той же семье, становясь все ближе и преданнее своим господам поколение за поколением. Быть может, и этот человек был одним из постоянных обитателей Амира, а кожа его оказалась выбелена лишь наследием родителей.
- Нет, халеб-тахе, - наконец улыбнулся старик, наверное, про себя признав меня годным к чему бы то ни было. – Просто надвигается буря. Вам лучше быть в доме.
- И часто у вас так?
В дом идти не хотелось, я все еще не решил, как поступать дальше. К тому же, не смотря на песок в воздухе, мне нравился жаркий воздух этого острова.
- Как, халеб-тахе? – улыбка раба была лукавой. – Если вы про сватовство к але-Кариме, то вы первый. Она слишком дорогое сокровище для всех нас, чтобы халеб-Алим согласился отдать ее недостойному. А если про песчаные бури, то они у нас частенько.
Изумленно поглядев на него, я не смог сдержать смех. Даже тут у стен были уши, да еще какие! А еще мне очень тонко намекнули, что госпожа у них очень и очень драгоценна.
- Ну, ясно. Спасибо, - отсмеявшись, поблагодарил я.
- Эймер, - послышалось из глубины дома. Меня звал отец, и я не мог на него больше злиться.
- Вам стоит пойти в дом, халеб-тахе, - посоветовал ушастый старикашка, - буря будет очень сильной.
Кивнув ему в знак благодарности и того, что услышал, я пошел в дом.
Внутри было темно, все ставни вверху были закрыты, и лишь огоньки люмнисов освещали дом. Их было много – это говорило о высоком достатке хозяина, а еще устройства явно были модифицированы и светили гораздо ярче обычного.
- Эймер, - на этот раз Константин был один, и в голосе его слышалось явное для меня облегчение. Неужели он думал, что я убегу или сделаю что-то подобное? – вот ты где. Галимей просил, чтобы ты пошел к девочке и отнес подарок к ней комнату.
- Все же не понимаю, зачем так, отец, - попробовал я еще раз, - и кто из вас кого втянул в эту авантюру.
- Ты поймешь потом, - пообещал он, - тебе очень повезло. Карима просто сокровище.
- Отец… - я вздохнул. Когда он был таким, с ним невозможно было спорить. Проще было попробовать поговорить с самой невестой. – Ладно, хорошо.
- И не забудь называть ее Каримой, - он, очевидно, понял, что я сдался, потому что мгновенно превратился в старого доброго и вечно ворчащего Константина. – Прочти книгу, в конце концов. Ты наверняка пропустил главы о браке, я знаю.
- Да, хорошо, конечно, - ответил я, подхватывая привычный вес сундука. – Куда идти?
Отец довольно указал направление, оставшись в комнате, и я пошел один.
***

Все вокруг утопало в тканном разноцветье, отчего помещение казалось гораздо меньше, чем оно было на самом деле. А еще все вокруг было… мягким, по-иному и не скажешь. Мебель, задрапированная покрывалами, пуфы с пушистой цветастой обивкой, ковры. И игрушки моей невесты, видимо, совсем недавно вышедшей из возраста детства. Я даже заметил в углу маленький кукольный домик, из тех, которые покупают для избалованных девочек из богатых семей. Однако я не видел самой хозяйки.
- Карима?
Наверное, я надеялся, что ее не будет в комнате, и можно будет просто оставить дары и уйти, но тут заметил стройный женский силуэт, показавшийся лишь дымкой сквозь обилие ткани. Она стояла прямая, словно стрела, взъерошенная как птичка, обняв себя тонкими руками под грудью. Очень красивой и оформившейся грудью, надо сказать. Вот тебе и маленькая девочка.
- Галимей Алим абу-Карима, твой отец, сказал мне принести и отдать тебе подарок, - не говорить же ей, что он передал это через Константина.
Раздвинув неожиданно мягкие ткани, я шагнул в комнату. Странно, но внутри помещение ощущалось как отдельный маленький мир, принадлежащий только одной госпоже. Даже запах отличался от того, что царил во всем остальном доме. Здесь все было обособленно. Поставив шкатулку на постель, я повернулся и посмотрел на свою… невесту. Моя невеста. Думать об этом было странно и непривычно. Слово, словно инородное, не умещалась в моих мыслях.
Теперь, когда можно было рассмотреть ее поближе, я старался не упустить ничего. Большие глаза на довольно узком лице, тяжелые косы, со сложным плетением. Тонкие черты и хрупкость, хотя она и не выглядела слабой. Небольшая, но аппетитная грудь в вырезе и красивая упругая попа. Тело уже не подростка, но еще и не женщины. Девушка, в начале цветения, кажется, так это называется. Карима выглядела не очень счастливой, скорее уж смирившейся с необходимостью терпеть меня рядом.
- Ты можешь звать его Алим, - голос был усталым, но не враждебным.
- Могу?
- Теперь ты одна семья с нами. Когда отца нет, ты можешь звать его Алим. Когда обращаешься к нему лично – элеб-Алим.
Одна семья. Это звучало до крайности странно. Она приняла свою судьбу, нашу общую, но я чувствовал себя так, будто говорят не обо мне. Это не может быть обо мне.
- Элеб-Алим, - попробовал я, - а что это значит?
- Элеб – это уважительное обращение к… - на мгновение она запнулась и продолжила, - защитнику.
- Ты назвала меня так.
Почему-то сердце застучало сильнее, и только самым краешком сознания я понимал, что это страх такой силы, что встают волосы дыбом на всем теле. Я не смел признаться себе в том, что боюсь.
- Да, ты теперь мне не чужак, и не гость. Ты несешь ответственность за меня, потому что… - она смотрела гордо, но голосе было что-то, мне не понятное, - потому что…
- Я твой жених, - подсказал я почти шепотом.
- Да, - она поморщилась, как признавая то, что было ей глубоко неприятно. Не то чтобы я винил Кариму в этом, но видеть ее реакцию почему-то было неприятно. – Просто откажись.
- Я не могу.
Она отшатнулась, будто я сказал что-то не то, и гордо ответила:
- То, что ты теперь имеешь право на все это, не говорит о том, что мне приятно.
- Ты о чем? – опешил я.
Моя… невеста явно знала что-то, чего не знал я. Пожалуй, стоило все же прочесть всю книгу, не пропуская ни одной части. Ощущение, что я идиот пришло, и не торопилось уходить, особенно после ее следующих слов.
- О том, что ты внимательно осматриваешь, оценивая, заходишь в мою комнату касаешься.
Последнего я не делал, а голос девчонки звучал обиженно. Это немного задело.
- И как твой жених, я все это могу? – решил уточнить я.
- Ни один чужой мужчина не смотрел откровенно на меня, - еще более гордо сказала она. – И не касался. Это запрещено.
Казалось, еще мгновение, и голос маленькой гордячки коснется шелковой вуали, висевшей в полуметре над ее головой. Сразу захотелось сделать что-то такое, сбить с нее спесь немного. Видит Н’Габах, я не подарок, но относиться к себе так не позволю.
- Но мне можно, - я сделал шаг вперед, желая ее немного подразнить.
- Это не значит, что мне нравится, - зло ответила она, отступая, - Санва Священная! Почему я вообще должна позволять подобное кому-то из низших.
Ощущение было такое, будто меня ударили.
Нет, конечно, я не думал, что должен нравиться Кариме, или она должна мне симпатизировать, но, по крайней мере, мог рассчитывать на какое-то уважение. Но то, что я рос с приемным отцом, не знал своих настоящих родителей, и лишь чудом избежал рабской участи, видимо, делало меня отребьем в глазах красивой заносчивой девчонки. И прокляни меня Н’Габах, если спущу такое. Даже ей.
Ведомый злостью я сделал несколько шагов вперед, наступая на Кариму. Видимо, что-то во мне было пугающим, потому что она попятилась, пока не уперлась спиной в стену и не застыла, глубоко и часто дыша, отчего ее упругая грудь часто вздымалась.
- А потому, - ответил я зло, поставив ладони по обе стороны от нее, чтобы моя маленькая невеста не вздумала бежать, - что я могу.
Она подняла голову, посмотрев на меня огромными испуганными глазами, а я… Я зачем-то нагнулся и приник к ее губам поцелуем. Простым, невинным, достаточно безыскусным. Просто касание губ, не больше. Но моя злость ушла в ту же секунду, будто испарилась. Карима оказалась мягкой, чуть влажной, а ее дыхание отдавало привкусом каких-то трав. Она легко дрожала, но не пыталась вырваться. То ли была в шоке, то ли настолько испугалась, я не знал, хотя довольно долго думал об этом позже.
Наконец я отступил, убрав руки и не зная, куда их девать затем. Девушка все так же стояла, закрыв лицо руками и заливаясь румянцем. Ощущение, будто я сделал нечто запретное, странное и даже страшное, появилось у меня внутри и росло с каждым вздохом. И слов не было, наверное, впервые за мою жизнь они просто не находились.
- Я… - вырвалось у меня, но дальше сказать было нечего.
- Уходи, - прошептала она. – Я знаю, что не могу даже просить, ты в своем праве, но уходи, пожалуйста. Уходи!
Повернувшись, я практически выбежал из комнаты. И не осмелился обернуться.

»» 18.02.14 10:37 Обсуждение текущего сюжета игры Забытый мир

...