Дженни (фанфик по Сумеркам)

 » Дженни (фанфик по Сумеркам)  [ Завершено ]

Автор: Tenten
Фэндом: Сумерки
Период: после Рассвета
Бета: Lala_0805
Обложка:Божена
Пейринг: Брэйди/НЖП
Рейтинг: R
Жанр: Romanse, Angst
Дисклеймер: У Майер позаимствовала стаю (частично) и идею о запечатлении, действия, происходящие в фанфике принадлежат автору.
Статус: Закончен
Саммари:Вполне банальная история о том, как русская девочка попадает в Америку. Более того, именно в Ла Пуш. Да еще и на глаза оборотня. Что из этого всего может получиться, читайте далее)))
Размещение на других сайтах ЗАПРЕЩАЮ!!!


  Содержание:

  Профиль автора

  Показать сообщения только автора темы (Tenten)

  Подписаться на автора

  Открыть в онлайн-читалке

  Добавить тему в подборки

  Модераторы: yafor; Дата последней модерации: 19.08.2011

Tenten привет! Будешь смеяться, но я как-то фанфики не читала, но по должности залезла скопировать ссылку. И че-то глаз задержался, зацепило, и я прочитала. Раз читала надо и коммент оставлять. У тебя очень хороший слог, читается легко, затягивает. И сюжет заинтриговал, тем более персонажи не совсем сумеречные. Я в ПЧ. Спасибо за работу! Жду проду!
_________________

 » Часть I Пролог.

Фэнси, огга, привет))) Спасибо за комплименты. С продолжением тянуть не буду. Так что заглядывай на огонёк

Часть I Пролог.

Визжать и носиться с такими же девчонками по неширокой пыльной улице, прятаться под огромными придорожными лопухами, и неожиданно выскакивать из-под них, когда услышишь: «А где же это наша Женечка? Где наша малышка? Где она спряталась?», интересно только тогда, когда по этой же улице бегают, поднимая облака пыли, и визжа такие же девчонки, как и она. И когда есть кому спрашивать: «А где же это наша Женечка?..»

А так, как сейчас не интересно совсем. Солнце поднялось высоко в небо. Бабушки и мамы высовывались из калиток и загоняли девчонок, одну за одной по домам, чтобы накормить обедом и хотя бы попробовать уложить спать.

Есть хотелось и ей. Но мама на работе и прийти должна была только вечером. Бабушка жила далеко. Совсем далеко. Где-то в другом городе, куда нужно было ехать на автобусе, потом на другом автобусе, потом на поезде, в вагоне, где с обеих сторон высокие полки, с которых свисают неопрятные бока матрасов, простыни и одеяла, а иногда руки и ноги людей, спящих, сидящих, просто лежащих на них. По узкому проходу все время ходят туда-сюда люди, которым, наверное, не хватило полок, и от этого постоянного мельтешения кажется, что места в проходе еще меньше, чем есть на самом деле. Но если потерпеть вынужденную неподвижность, постоянную привязанность к их с мамой полке, два раза поесть и один раз поспать, то выпустят наружу, а там будет ждать у самой железной и ужасно неудобной лесенки с жуть какими высокими ступенями, бабушка. Женечка недавно ездила к ней в гости и еще хорошо помнила все это.

Так вот бабушка, наверняка, тоже загнала бы Женечку домой, чтобы накормить супом и картошкой. А если у нее было особенно хорошее настроение, то и горячими вкусными блинами с медом или сметаной.

А пока приходилось идти домой так. В конце длинного деревянного забора сначала зеленого, потом синего, потом, почему-то, железного и коричневого, потом снова деревянного и некрашеного, но зато высокого- высокого, была калитка. Тоже деревянная и некрашеная. Нужно было подпрыгнуть, хорошенько вцепиться в неподатливую железную ручку обеими ладошками, повиснуть на ней и тогда калитка открывалась, и можно было пройти во двор, в котором стоял дом, где жили Женечка, мама и ПАПКА.

Сейчас дома был только папка. Это конечно не очень хорошо. Потому что страшно. И не то чтобы страшно, а просто неизвестно какой он будет сейчас.

Папка мог быть веселым и добрым. И тогда он громко разговаривал, доставал из кармана конфеты и угощал ее, и даже читал Женечке книжки про лису и зайца, или про колобка, или про то, как много разных зверей пытались залезть в один маленький домик, который назывался «теремок».

Папка мог быть хмурым и очень серьезным. И тогда он отмахивался от Женечки и говорил: «Иди погуляй. Не мешай. Я занят». И продолжал листать страницы, на которых картинок не было совсем, зато было очень много черных мелких, как семечки буковок. Поправлял накинутую на плечи синюю рубашку с погонами, курил, наполняя небольшую комнату едким дымом, от которого щипало глаза и хотелось кашлять, и тихо бурчал про себя что-то.

Но хуже всего, когда папка бывал «навеселе». Почему такое его состояние называлось радостным словом «навеселе», Женечка не понимала. Ничего веселого на самом-то деле в этом не было. Было страшно. Потому, что от папки исходил резкий, кислый, выворачивающий душу, запах, который смешивался с запахом табака и образовывал совсем уже тошнотворный коктейль, и приходилось прилагать нешуточные усилия, чтобы проглотить набегающую в рот слюну и не дать спазму сдавить горло. Такая реакция могла разозлить папку. В его глазах, потерявших глубину и живой блеск, и без того уже плескалось безумие. Он громко кричал на маму и Женечку злые, незнакомые, но явно плохие слова, швырял посуду об пол, от чего она с грохотом рассыпалась мелкими осколками, летела во все стороны еда, которую мама подавала по его требованию. А однажды Женечка увидела, как он со всего размаха ударил маму своей большой рукой по лицу. Мама отлетела в угол комнаты и долго не шевелилась, а когда на громкий Женечкин рев, наконец, подняла голову, оказалось что у нее все лицо в крови.

Лучше бы, конечно, дождаться маму на улице, но кушать хотелось сильно и девочка, справившись с тяжелой калиткой, бочком протиснулась в образовавшуюся щель. Может повезет.

Папка курил, сидя на крылечке. И был явно «навеселе». Даже не почувствовав отсюда, от калитки, характерный едкий запах, это можно было легко определить по, тому, каким отвратительно бессмысленным, стал его взгляд. Правда папка не кричал нехорошие слова и не кидал посуду. Он сидел и гладил по голове между ушей большую серую собаку. Огромный пес спокойно лежал рядом с ним, положив тяжелую голову на передние лапы. По тому, как холодно и остро поблескивали из-под прикрытых век его глаза, по низкому утробному вибрирующему звуку, доносившемуся откуда-то из недр его грудной клетки, было понятно, что спокойствие это напускное и обольщаться по этому поводу не стоит. Девочка по инерции продолжала топать по тропинке к дому между грядок с помидорами, перцем и луком, переступая через нежные завитки огуречных плетей, на которых только только начинали распускаться яркие желтые цветочки. Когда мутный взгляд папки остановился на Женечке, замершей посредине дорожки, ведущей к крыльцу, он проворчал: «О, одна явилась», криво ухмыльнулся и подтолкнул пса по направлению к ней. Огромная собака лениво поднялась, глухо ворча и впиваясь нехорошим взглядом в Женечку, и та поняла совершенно отчетливо, что надо бежать. Она рванула, что было силенок, не разбирая особо куда бежит, и слышала сзади хриплое дыхание большого пса и громыхание железа. Оказалось, что она добежала не до спасительно калитки, а как-то так получилось, что непослушные от страха ноги занесли ее в угол двора. Может это было и неплохо.

Позже соседки, обсуждая произошедшее, сошлись на мнении, что если бы Женечка рванула к калитке, то здоровенный кобель успел бы перехватить девочку, и сейчас от нее остались бы только косточки. Да и то не факт.

Но сейчас… Сейчас Женечка сидела, сжавшись в клубочек, на маленьком уголке земли, до которого не доставал пес, привязанный длиннющей цепью к кольцу, ввинченному в перила крыльца. Огромная собака рвалась к девочке с остервенелым хриплым лаем, кидалась, вставала на дыбы, удерживаемая цепью, скалила страшную пасть с огромными желтоватыми зубами, по которым стекали клочья пены и не доставала до Женечки каких-то полметра.
А на крыльце заливался смехом папка.

Потом он уснул, прямо там, где сидел, а собака все продолжала кидаться, надрывая глотку раздраженным голодным воем, надеясь преодолеть силу сдерживающего ее железа и достать дрожащий и волнующе пахнущий молодой кровью и страхом комочек плоти.

Женечка не помнит, как все закончилось. Говорят, когда мать прибежала домой с работы, папка все еще спал на крыльце, а голодный кобель продолжал наскакивать на девочку, лежащую неподвижно в углу двора. Бедная мама чуть не сошла с ума, потому, что в первый момент ей показалось, что Женечка мертва. Но в слепой надежде на чудо она кинулась по соседям и, прибежавшие на ее крики о помощи, мужики (говорят вчетвером) оглушили и смогли оттащить пса. Мама бросилась к дочери и, ощупывая трясущимися руками ее маленькое тельце, не нашла никаких повреждений кроме мелких ссадин на коленках. Девочка была без сознания, и ее пришлось везти в райцентр, к врачу, который смог привести ребенка в чувство, но разговаривать Женечка не могла.

Именно тогда появились в маминых волосах первые седые пряди, которые смотрелись довольно дико в сочетании с молодым красивым лицом.
Их добавилось, когда она разводилась с папкой и в суде кричала, не обращая внимания на остолбеневших от ужаса судей, чистенькому, гладко выбритому, благообразному даже какому-то папке: «Она же ребенок!!! Она же дочь твоя!!!».

продолжение следует...
_________________

Да же не сомневайся.
_________________

Tenten Отличный фанфик,примешь в ПЧ?

 » Глава 1.1. "Моя богатая география"

Фэнси
Lida, спасибо))) Конечно приму Заходи

Глава 1.1. "Моя богатая география"

Америка, штат Вашингтон, резервация Ла Пуш близ города Форкс.
Как вам адресок? Впрочем, если вы сами живете в Америке, то наверное, он выглядит для вас не так уж и экзотично, а вот мне, родившейся и выросшей в России, он, поначалу, с непривычки резал ухо.

У меня вообще довольно богатая география. Мы с мамой часто переезжали с места на место. И это вовсе не было так весело, как может показаться на первый взгляд. Каждый раз устраиваться на новом месте - довольно сложное дело. Поверьте. Съемные комнатушки или, если повезет, маленькие частные домишки, как правило старые и довольно убогие. На жилье получше денег не было. Мама каждый раз была вынуждена искать себе новую работу, а поскольку ни родственников, ни знакомых, которые могли бы хоть как-то помочь в этих поисках, у нас на новом месте не было, то и работа, чаще всего, оказывалась низкооплачиваемой, и мы бедствовали. Но самым тяжелым, пожалуй, было испытание одиночеством. Мама всегда была рядом, но она взрослый человек, и как ни старалась, друзей заменить мне не могла. На новом месте я с трудом заводила знакомых. Изредка эти знакомства перерастали в дружбу. И каждый раз, срываясь в очередное путешествие, мне приходилось покидать друзей, оставляя с каждым из них кусочек своей души. Это было больно. Всегда. Я снова оставалась одна. И подкрадывалась тоска, которая только становилась резче от необходимости скрывать ее от мамы. Ей не нужно было знать, каким огромным и пустым становился мир для меня.

Мотылек среди каменных коробок большого города, где нет цветов и листьев, а есть только ветер, который гонит от одной стены к другой, грозя поломать тонкие хрупкие крылышки.

Множество людей во всем мире проводят жизнь в постоянных переездах.

Среди них есть такие, которых гонит в дорогу неуемное инстинктивное желание ловить, обожженной на солнце кожей лица, ветер перемен, и они постоянно переезжают с места на место в поисках мифической «лучшей жизни». Да только вряд ли они всерьез рассчитывают ее найти. Просто бунтари они по натуре. Бунтари, которых тяготит спокойная сытая размеренная жизнь среднего класса и они бросают ей вызов уже одним своим существованием. Такие люди собираются в дорогу быстро и с удовольствием потому, что путешествуют всегда налегке. Они словно колючие кустики перекати-поля, единожды оторвавшись от почвы, которая их взрастила, кочуют с места на место не в состоянии зацепиться где-нибудь на достаточно долгое время, чтобы пустить корни.

Есть категория людей, которые перемещаясь с одного места жительства на другое, подходят к вопросу со всей возможной основательностью. Они отправляются в путь вместе с семьями, домашними животными, комнатными растениями и огромным количеством скарба, необходимого в хозяйстве. Чаще всего причина их переездов бывает связана с переменой места работы главы семьи и ожиданием существенного улучшения финансового состояния. Нормальные добропорядочные граждане. Опора общества.

Мы с мамой не относились ни к тем, ни к другим. Причиной наших частых, беспорядочных метаний по городам и весям необъятной матушки России был вовсе не банальный поиск непонятной «лучшей жизни», и не мамина работа. Отнюдь. Существовали другие обстоятельства, которые гнали нас каждый раз с насиженного места.
Итак. Как вы уже, наверное, поняли, я – русская. Когда была совсем маленькой, мама звала меня Женечкой. Позже, в период гормональной бури, сотрясавшей мой подростковый организм, уменьшительно-ласкательная форма как-то потерялась, и осталось имя Женя. Сейчас же, для всех я - Дженни или Джен. Такой вот, американизированный вариант. Поначалу было странно слышать его, но потом я привыкла, и мне даже понравилось. Родилась я в небольшом поселке на берегу Волги. Там я жила несколько лет с родителями до тех пор, пока не произошло событие, которое заставило нас с мамой сорваться с места. Мне не хочется сейчас вспоминать его во всех подробностях. Скажу только, что история эта, довольно неприятная и даже страшная, стала причиной жесточайшего нервного потрясения для меня.

Наши скитания начались, когда мне было четыре года. Первой остановкой был, насколько я помню, огромный город с широкими пыльными улицами. Неопрятный и шумный.
Краснодар.

Он был следующим после поселка у Волги, откуда мама увезла меня полуживую, глухо молчащую и никогда не улыбающуюся. Я мало что помню из того времени. Помню, только, как отец валялся у мамы в ногах посредине пыльной, заросшей огромными лопухами улицы, громко вымаливая прощение, хватал ее за коленки, упрашивая остаться.
Я горжусь моей мамой. Она переступила через него, обернулась, плюнула в пыль перед его ногами, подхватила сумки, связанные наподобие баулов, чтобы можно было перебросить их через плечо и одновременно подхватить меня на руки, и пошла к старенькому обшарпанному автобусу, который должен был доставить нас в райцентр, призывно открывшему двери.

Почему Краснодар? Потому, что там был большой специализированный центр психологической помощи детям, пострадавшим от насилия. Не совсем мой случай, но врач в районной больнице ничего лучше подсказать не мог. А оказалось, что ничего лучше и не надо.

Когда мы приехали в город, где нас никто не ждал, мама прямиком направилась в этот центр и выложила принимавшему ее доктору всю нашу неприглядную историю. Сухонькая пожилая женщина, повидавшая на своем веку немало страшных вещей, ужаснулась. И это стало нашей первой и самой большой удачей в этом городе. Вряд ли мы смогли бы обустроиться самостоятельно. Все-таки я была еще совершенно беспомощна и мама не могла оставить меня одну. Эта женщина пожалела нас и помогла, в меру своих сил и возможностей.

Тетя Наташа.
С ее помощью мы сняли недорогую комнатку, мама устроилась на работу в этот же центр уборщицей, а мной стали заниматься специалисты. Как мне возвращали интерес к жизни – история долгая и неинтересная. Так что лучше ее опустить. Главное, что это получилось. Через три года, когда мне было уже семь лет, и пришла пора идти в школу, я была вполне нормальным ребенком – разговаривала (иногда даже слишком много), смеялась (иногда чрезмерно громко), играла с другими детьми моего возраста, занималась в группе бально-спортивного танца и перестала шарахаться от животных.

Сначала я подружилась с пони, у которого было смешное имя, Воробышек. Общение с ним входило в программу по реабилитации, и меня приводила в конюшню мама. Я подходила к стойлу Воробушка сначала нехотя, опасаясь, что вот он откроет рот и окажется там страшная пасть с огромными желтоватыми зубами и клочьями пены. Потом, пообвыкнув и привязавшись к симпатичному спокойному пони всем сердцем, неслась туда на всех парах, чтобы обнять за шею своего любимца, погладить по теплой шелковистой спине, подрагивающей от прикосновения моих ладоней, заглянуть во влажные прекрасные глаза Воробушка. Мне нравилось протягивать ему на ладони угощение - сухарик или кусочек сахара и с замиранием сердца чувствовать, как он осторожно собирает их мягкими теплыми губами.

Потом мы с мамой завели кота. Большого пушистого ленивого перса, который оставлял шерсть на всем к чему прикасался, и постоянно был занят тем, что ел и спал. Я очень любила этого увальня и сильно расстроилась, когда пришлось его оставить на попечение тети Наташи, потому что нечего было и думать тащить его с собой в другой город. В неизвестность. Мы опять переезжали.

Пришлось это сделать из-за того, что в один прекрасный день на пороге нашей комнаты появился отец. Он открыл дверь, которая никогда особо и не запиралась потому, что воровать у нас с мамой было нечего, а соседи были вполне милые люди, две семейные пары с детьми, которые были старше меня намного (и потому я их почти не помню), и кучей своих забот. Благо, что я была дома не одна. Время было вечернее, и мама сидела у настольной лампы и зашивала мои колготки, на которых красовалась приличная дыра. Я днем зацепилась за штакетину, когда залезала на забор. Не из глупого любопытства и не с целью проникнуть туда, куда не положено проникать детям моего возраста. Все было проще. Рядом с этим забором из, покрашенного зеленой краской, штакетника росло довольно высокое дерево, на котором истошно вопил котенок, неизвестно как туда попавший. Нижние ветки дерева были довольно далеко от земли и зацепиться за них, чтобы залезть, нечего было и думать. И вот мы попеременно с Пашкой и с Настей пытались забраться на забор, чтобы оттуда попробовать дотянуться до перепуганного животного. Проходящий мимо парень посмеялся над нашими бесплодными попытками и снял несчастного котенка. Он просто подпрыгнул, схватился одной рукой за сук, другой рукой сцапал трясущийся пушистый комочек и бросил его в наши, жаждущие обнять и утешить страдальца, руки. Честь и хвала этому человеку.

Но разговор сейчас не о нем, а о том, как застыли мы с мамой от неожиданности. Отец стоял в дверях, заслоняя собой весь проход. Я мгновенно узнала его, сердечко забилось часто и неровно, заставляя бледнеть: от страха перед «папкой» - меня; от страха за меня - маму. Он был без своей неизменной милицейской формы, в сером костюме и черных, плохо почищенных ботинках. С самым мрачным выражением на лице он заявил:
- Набегались. Хватит. Собирайте манатки и поехали домой.

Он говорил отрывисто и коротко, а у меня с каждым словом подпрыгивало и опять куда-то падало сердце. Я с ужасом обернулась посмотреть на мать.
Я горжусь моей мамой. Ни следа испуга не было на ее лице. Только раздражение и неприязнь. Она смотрела на отца, как на мусор, простоявший в квартире дольше положенного и уже начавший испускать характерное амбре.

- Не тебе указывать,- коротко ответила мама и вытянув руку забарабанила в стенку, крича:
- Андрей. Андрей, зайди на минутку.

На наше счастье соседи были дома. Крупный, коренастый дядя Андрей, муж тети Марины, показался в дверях за спиной отца. Вид у него был самый домашний: серая майка, треники с вытянутыми коленками и растоптанные, уютные тапки. Но ситуацию он оценил быстро и правильно. Откинувшись в коридор, дядя Андрей крикнул:
- Мих, иди сюда.

И через некоторое время рядом с ним появился заспанный, пришедший к полудню с ночной смены дядя Михаил, муж тети Светы. Он недовольно спросил:
- Ну?

- Да вот, тут у нас гости. Как я понимаю, нежеланные. Я правильно понимаю, Полина? – сказал дядя Андрей. Мама, скрестив руки на груди, ответила:
- Совершенно правильно.

Отец, оттесненный, нашими соседями в сторону, хмурился все больше и больше и походил уже на небольшую грозовую тучу, которая должна была вот-вот разразится громом и молниями, однако это не сильно смущало дядю Андрея и дядю Михаила. Михаил и сам нахмурился, прежде чем задать следующий вопрос:
- Это тот самый? Бывший муженек?

- Да, – коротко ответила мама, а дядя Михаил, повернувшись всем корпусом к отцу посоветовал:
- Вали отсюда, мужик. Бедная баба и так из-за тебя горя хлебнула. Не добавляй.

Отец хотел было возразить ему, сказать что-то злое и нехорошее, но наткнулся на твердый взгляд холодных светло-серых глаз дяди Андрея и понял, что в случае чего особо церемониться с ним не будут, а справиться с двумя трезвыми сильными мужиками ему явно не под силу. Тогда он бросил на мать полый ненависти взгляд и произнес голосом глухим и неприязненным:
- Мы еще поговорим с тобой, Полька, когда защитничков рядом не будет, – криво усмехнулся и вышел из квартиры.

Тетя Света и тетя Марина долго отпаивали маму на кухне чаем и кофе с коньяком (для улучшения кровотока, говорили они), успокаивали ее, говорили, что в случае чего их мужики навешают отцу «горячих» и он дорогу сюда забудет. А мама все равно упорно собиралась в дорогу. Она объяснила соседкам, что «папка» – мент и отвязаться от него так просто не получиться, несмотря на то, что документы о разводе оформлены по всем правилам, а случись дяде Андрею и дяде Михаилу применить силу, отец сможет вывернуть дело так, что они же виноватыми и окажутся. После этого тетя Света и тетя Марина маму утешать продолжили, но уже не уговаривали остаться, а просто дали денег в дорогу, несмотря на мамино сопротивление и попытки отказаться от такой неслыханной щедрости.

Потом был Тамбов.
Мы с мамой поехали туда потому, что в принципе, нам было все равно куда ехать. Бабушка к тому времени умерла. Больше родственников у нас не было. А с этим городом у мамы были связаны хорошие воспоминания. Она училась там в пединституте на филологическом отделении и там же научилась разговаривать на английском лучше, чем многие говорят на русском. Я закончила в этом городе два начальных класса и отметила свое девятилетие. То самый возраст, когда трогательная щенячья пухлость еще не сошла с детского личика, но уже начинала сочетаться с достаточно зловредным подростковым характером. Парочка подружек, которые у меня тогда появились, были такими же девчонками, как я сама, и выглядели потрясающе умильно до тех пор, пока не открывали рот.

Мама устроилась работать в пекарню, недалеко от дома и у нас всегда был свежий хлеб и самые вкусные булочки к чаю на завтрак. В Тамбове мы снимали небольшой, покосившийся и вросший в землю от ветхости, домишко на окраине, воду носили ведрами из колонки на улице, зимой топили печку дровами. Ровно две зимы.
Когда я закончила второй класс и получила свой табель с не очень хорошими оценками, мама увидела отца из окон пекарни. Он шел по улице, которая была совсем недалеко от той, на которой жили мы, и маму сквозь закопченное окно не видел. Зато она хорошо его рассмотрела. Тут же сходила к начальству. Уволилась с работы, вернувшись домой, отобрала у меня книжку, которую я читала и заставила собирать вещи. Утром мы уже тряслись в поезде, увозившем нас на юг.

Джубга.
Так назывался следующий город в моей географии. Маленький приморский городишко, где зимой было тихо и спокойно, но с началом сезона отпусков начинало твориться что-то невообразимое. Люди со всей России на поездах, автобусах, личных автомобилях устремлялись к морю. Суета и галдеж радостных, дорвавшихся до теплого моря туристов, суета стихийных базарчиков, возникающих тут и там в местах их особо плотного скопления.

Мне все это безумно нравилось. Нравился город, улицы которого террасами спускались к морю. Нравилась непосредственность и открытость людей, которые жили рядом с нами. Нравился домик, хозяйка которого сдавала нам комнату очень дешево, наплевав на собственную выгоду, потому что от души жалела мать. Нравилось море, на берегу которого я пропадала все свободное время. Летом мои русые волосы выгорали до теплого пшеничного оттенка, а кожа золотилась ровным, насыщенным загаром. А мама радовалась тому, что помогая в сезон, местным предпринимателям, можно было заработать приличные деньги и отложить немножко на черный день. Она знала, что этот день наступит. Ждала его.

В этот раз о появлении отца первой узнала я. Прошло пять лет после нашей встречи в небольшой комнате, которую мы снимали в Краснодаре, но я отлично узнала его, слегка постаревшего, но все такого же мрачного и целеустремленного. А он меня не узнал. Мне было уже двенадцать. Я вытянулась и похудела. И вряд ли была похожа на ту маленькую девочку, которой мама зашивала колготки, порванные в попытке спасти котенка, много лет назад. В толпе было просто проследить за ним и понять, что он приехал не загорать и купаться, а опять, с упорством достойным лучшего применения, пытался отыскать нас. Я зашла в небольшую частную гостиницу, где работала мама и рассказала ей неприятную новость.

Надо ли говорить, что уже на следующее утро мы тряслись в плацкартном вагоне поезда, следовавшего по маршруту Адлер-Саратов.

Саратов.
Там мы прожили два года. Я закончила седьмой класс и втайне надеялась, что там же закончу и все остальные. Ждала, что отцу наскучит это тупое преследование. Ну в самом деле, если жена и дочь так опротивели тебе, что ты готов был травить их собаками, зачем снова пытаться вернуть их в свою жизнь? Что гонит его раз за разом по нашему следу? Я не понимала. Думала, что он успокоится и найдет себе другую женщину, которую будет любить, ну или которая не будет его раздражать так, как мы с мамой. Наивная. Через два года, когда я уже собиралась пойти в восьмой класс, мама пришла домой с уже знакомым мне выражением на лице. Я знала, что она скажет и не удивилась, когда услышала приказ: «Собирай вещи, Женя». В Саратове она работала в диспетчерской службе центрального вокзала, поэтому я даже не стала интересоваться, откуда она узнала об отце. Не удивлюсь, если она и на работу туда устраивалась как раз для того, чтобы иметь возможность получить вовремя такую важную для нас информацию.

Архангельск.
Наверное мама была в отчаянии, когда принимала решение, куда нам ехать в этот раз, поэтому мы укатили так далеко на север. Может быть ей казалось, что если между нами и отцом пролягут тысячи километров, его нездоровое стремление ослабеет и он оставит нас, наконец, в покое. Время шло и для него тоже. Сила любого чувства, будь то любовь или ненависть, должна была угаснуть, горечь - выветриться, яд – высохнуть. Как и каждый раз до этого, я надеялась на лучшее. И уже через пару недель мне казалось, что нет на свете места лучше, чем этот город, дома уютнее, чем тот в котором мы жили. Все складывалось не так уж и плохо, надо сказать.

Восьмой, девятый и даже десятый класс я закончила в средней школе г.Архангельска №3, и рассчитывала, что и одиннадцатый класс я окончу там же. Не тут-то было.
Как-то зимним, вьюжным вечером возвращаясь с тренировки домой, я по привычке захватила из поленницы у забора охапку дров (чтоб лишний раз не выходить), и застала дома дорогого родителя. Этот урод душил маму, надсадно кряхтя от злости, навалившись на нее всем телом. Он даже не оглянулся на меня, увлеченный таким интересным занятием. И спасибо ему большое за это. Я свалила все дрова у порога, кроме одного хорошенького, увесистого полена, которым и огрела «папку» по затылку со всего размаха. Размах у меня оказался слабоват и он не умер. Только вырубился на время. Но этого времени нам с мамой хватило, чтобы собрать вещички, заскочить к соседям, чтобы объяснить свое странное бегство, а заодно попросить, чтобы они развязали к утру отца. Окочурится ведь от холода в нетопленом доме. И рванули на вокзал.

Оренбург.
Он был следующим в моем списке. Мы приехали туда после четырех пересадок и двух недель, проведенных в поездах дальнего следования.
Мы жили не в самом городе, а в селе Михайловка, недалеко от него и совсем рядом с удивительным и интереснейшим местом. Археологи нашли там следы древнего города. Наверняка все слышали о нем. Название Аркаим одно время довольно часто раздавалось с экрана телевизора. Там постоянно работали какие-то экспедиции, в которых довольно часто требовались рабочие руки.

Мне было семнадцать. Я заканчивала одиннадцатый класс. На раскопки приехала новая экспедиция. На этот раз из Америки. Мама устроилась туда на работу поваром.
С этого, довольно незначительного, события и начались невероятные перемены в нашей жизни.

Как-то вдруг оказалось, что в наших с мамой ровных доверительных отношениях вдруг появилась некая недосказанность. Я по-прежнему рассказывала ей обо всем, что происходило в моей жизни, вываливала на ее голову все свои проблемы, будь то двойка по физике или недостойное поведение Сереги, который вдруг решил превратить наши теплые дружеские отношения в дешёвую мелодраму и полез целоваться на прошлой неделе, когда мы сидели на берегу и смотрели как солнце опускается все ниже, зажигая на воде красноватую блестящую дорожку, и как быстро он передумал, получив увесистого «леща» от меня. Она тоже рассказывала о своих делах и заботах. Но не обо всех. Что-то тяготило ее. В последнее время она все чаще задумывалась о чем-то, застывая без движения, то с ножом в руках, если чистила картошку, чтобы приготовить ужин, то с ожерельем из прищепок на шее, если развешивала выстиранное белье, то просто стоя у окна, обхватив себя руками за плечи. Или, сидя на диване с книгой в руках, смотрела, остановившимся взглядом, подолгу в одну и ту же точку, и сразу становилось понятно, что мысли ее сейчас находятся вовсе не с персонажами книги, а витают где-то совсем в другом месте. Сначала я пыталась выведать у нее, о чем это она так глубоко задумывается, но мама все переводила в шутку, и мне приходилось отступать, давая себе обещание повторить попытку. И поскольку в остальном уклад нашей скромной тихой жизни оставался неизменным, я потихоньку успокоилась и перестала обращать на это внимание. Как потом оказалось – зря. Надо было присмотреться повнимательнее, тогда события, которые произошли ближе к середине лета, не стали бы для меня таким потрясением. Но я была в то время полностью и абсолютно поглощена своими проблемами. На носу были выпускные экзамены, к которым надлежало серьезно готовиться. А тут еще посетила мою голову безумная, по мнению всех соседских старушек, идея получить права и научиться водить машину. Идея была настолько прилипчива и неотступна, что я приступила к ее исполнению с завидным рвением. И имела в этом успех, прошу заметить. Без особого труда я сдала на права, получила заветную корочку и вскоре уже оттачивала навыки вождения автомобиля (в основном по бездорожью) в компании Сереги - моего лучшего друга и по совместительству - хозяина старенького, видавшего виды уазика.
А тут еще Валечке родители подарили подержанный ноутбук…

***
За окном был тот самый час, когда солнце уже село, но полной темноты еще не было. Уютные летние сумерки. В это время суток хорошо просто идти по улице с Маринкой и Валечкой, которых отправили встречать коров из стада, или сидеть на лавочке около дома плечом к плечу с Серегой, и думать каждому о своем. Но это когда есть свободное время, а не висит над головой тяжкая необходимость готовится к выпускным экзаменам.

Я сидела на кухне, жевала бутерброд с козьим сыром и лениво листала учебник истории, в попытке выучить хотя бы некоторые вопросы из длинного списка примерных, данных нам в школе, когда вошла мама, а следом за ней в нашу малогабаритную кухню протиснулся он. И в маленьком помещении сразу стало катастрофически тесно.
Два метра роста. Не меньше. Клянусь. Мощные плечи, руки, мускулистая шея. Вот что мне бросилось в глаза в первую очередь. Когда я нашла в себе силы оторвать взгляд от рубашки, сидевшей на хозяине так, что сразу становилось понятно – передо мной далеко не хилячок, я перевела, наконец, взгляд на его лицо. Лет 40-45 на вид. Правильные черты, высокие скулы, черные, глубоко посаженные глаза, длинные гладкие черные волосы стянуты сзади в хвост. Индеец. Ой, простите. Представитель коренных национальностей Америки. Или как там это еще называется.

Я поперхнулась и закашлялась. Учебник шлепнулся на стол, опрокинул кружку с чаем. На столе и полу образовалась коричневая липкая лужа. Я покраснела, извинилась и нырнула в шкафчик под раковину за тряпкой. Черт, да если б можно было, я бы вся туда залезла, от неловкости и смущения. Но мне ведь семнадцать, а не семь и надо вести себя соответственно возрасту, а значит прилично и вежливо. Наскоро вытерев разлитый чай, я сунула тряпку на место, поднялась и сказала:
- Здрасьте.

И это было очень вежливо. Поверьте. Это была вся вежливость, на которую я только и была способна в данный момент. На мое счастье мама заметно волновалась и не обратила внимания на мое замешательство. Она и сама была смущена до крайности, краснела, не знала куда деть руки и поэтому все время сплетала и расплетала пальцы. У нее был вид человека, провинившегося в чем-то крайне стыдном. Момент истины наступил, заслуженная кара все ближе, и это пугало ее до чертиков. Видеть маму такой было очень непривычно и неловко. У меня тут же появилось ощущение, что это я виновата в чем-то крайне стыдном, и поэтому отвожу глаза.

Мужчина стоял в дверях кухоньки, прислонившись плечом к косяку, и спокойно смотрел, как мы с мамой пытаемся начать разговор, и у нас это не очень-то получается. Напряжение повисло в воздухе, заставляя нервно сглатывать и непроизвольно оглядываться в поисках путей к отступлению. Молчание, грозившее затянуться на неопределенное время, нарушил наш гость. Он положил маме руку на плечо, жестом успокаивающим и напоминающим о том, что она не одна и рядом есть тот, кто поможет и поддержит в трудную минуту, и произнес, обращаясь ко мне:
- Здравствуй. Меня зовут Вихо Гордон. Я приехал из Америки с экспедицией, которая занимается изучением феномена Аркаима. Ты ведь Дженни, верно?

- Женя, – я произнесла свое имя по-русски, хотя английский вариант мне тоже понравился. Его рука, так уверенно устроившаяся на мамином плече, не давала покоя. В голове возникали и тут же пропадали, но только затем, чтобы появиться вновь, не оформившиеся еще до конца, смутные подозрения. Я чувствовала себя крайне неловко. Вроде ни в чем не виновата, но почему у меня такое ощущение, что это не они вошли сюда, а я неожиданно заскочила в дом и застала их за чем-то неприличным?

- Видишь ли, Джен, – вздохнув, продолжил он. – Я люблю твою маму и хочу, чтобы она стала моей женой.

От таких слов я потеряла дар речи и уставилась на маму, а она подняла на меня виноватые, светившиеся абсолютным счастьем глаза и тихо добавила:
- Мы уедем в Америку и там будем жить. Вместе. – по тому с каким придыханием она произнесла последнее слово, было сразу видно что именно это ее радовало больше всего.

- У Вихо есть сын, Брэйди. Он старше тебя на три года, но думаю вы подружитесь. Вихо говорит, что он славный парень.

Мама говорила еще что-то, а со мной приключился самый настоящий ступор. Я уставилась на нее, смотрела как она нетерпеливым и привычным жестом поправляет выбившуюся прядку, как легкие мелкие морщинки собираются у внешних уголков ее глаз, когда она улыбается несколько заискивающе, как открываются губы произнося слова, смысл которых до меня уже не доходил. Я думала о том, что никогда раньше, за время наших скитаний мама не обращала внимания на противоположный пол. И раньше это не казалось мне странным. А сейчас вот показалось. Ведь она - красивая женщина. Густые светло-русые волосы, красивые зеленые глаза. Все еще стройная в свои тридцать восемь лет. У нее было не так уж много возможностей поправиться. Мы постоянно переезжали с места на место. Каждый раз были вынуждены устраиваться заново. Постоянно не хватало денег. Маме приходилось крутиться с утра до ночи, чтобы хоть как-то подзаработать.

Готова спорить, что на нее многие заглядывались. И предложений она, наверняка, получала не одно и не два, но обожженная ошибкой под названием «брак с моим отцом», упорно не подпускала к себе никого.

Я как-то не думала об этом раньше. Мала еще была. И эгоистична как все дети. И была свято уверена, что моя мама только моя и точка. Она живет для меня и ради меня. Любит только меня, и я ее люблю очень сильно. И мысли у меня никогда не возникало, что маме может быть мало только моей любви. Что почувствовать рядом крепкое плечо любящего мужчины ей тоже ой как хочется. Просто она забыла о себе, для того, чтобы не травмировать меня необходимостью привыкать к общению с посторонним человеком. Наверное боялась, что ее избранник обидит меня, сделает больно, а это было как раз самым страшным ее кошмаром. Она всю свою жизнь потратила на то, чтобы оградить меня от всех бед. Должно быть чувствовала вину за собой в том, что произошло со мной в маленьком дворике за некрашеным забором в забытом Богом поселке на берегу Волги. В моей памяти тот случай с собакой почти стерся, а ее по ночам до сих пор мучают кошмары. И хотя она ни за что не признается мне в этом, я точно знаю, что когда она вскакивает по ночам, проснувшись от своего же крика, это означает что во сне она снова увидела как неподвижно лежит под ногами огромного злого пса ее маленькая девочка. Словно умерла.

Моя мама всегда была слишком погружена в меня. О себе она не беспокоилась.

А я беспокоилась только о себе.

И сейчас новость о том, что моя мама влюбилась в мужчину настолько, чтобы выйти за него замуж и уехать за ним на край света, сразила меня наповал. Мысли бессвязные и бестолковые толклись в голове, мешали друг другу и назойливо гудели. Среди них было много вопросов и очень мало ответов. Я понимала, почему мама отталкивала мужчин раньше, но ей Богу отказывалась понять, что ее привлекло в этом человеке. Ну ведь типичный же мачо. Муи МАЧО. Красивый. Хорошо и со вкусом одетый в самом, до отвращения брутальном, спортивном стиле. Обложка журнала GQ. Воскресный номер с постером в полный рост в середине журнала. В него хотелось ткнуть пальцем, чтобы проверить настоящий он или нет.

Но польститься только лишь на внешность… Простите, но это никак не в духе моей мамы. Я осторожно покосилась на него. Все-таки и я вначале обратила внимание только на внешность, но может быть сейчас мне повезет увидеть то, что заставило маму так безгранично довериться ему.

Со второго взгляда он показался мне таким же огромным и красивым, как и с первого. А еще спокойным. Неестественно спокойным. Ох, мама, лишь бы ты не ошиблась, и не оказалось бы, что это спокойствие всего лишь затишье перед бурей.

Но мама смотрела на него таким откровенно влюбленным взглядом и была настолько совершенно абсолютно счастлива, что я не стала высказывать ей своих опасений, а только сказала, прокашлявшись, чтобы не хрипеть:
- Когда планируете выехать?

Не самый лучший ответ, который можно было выдать в сложившейся ситуации. Собственно говоря, это означало «да», но фраза прозвучала как-то двусмысленно и я опасалась, что придется говорить что-то еще, уточнять, а душевные силы и без того были на исходе. Наверное, мне стоило сказать что-то вроде: «Ой, как здорово, поздравляю вас!» и захлопать в ладоши. Или кинуться с поцелуями на шею своей любимой, помолодевшей от счастья матери. Но я сказала то, что сказала. Что получилось сказать. А они (мама и ее невообразимый кавалер) поняли меня абсолютно правильно. Мама замерла на полуслове, на глазах ее блеснули слезы облегчения, и я только сейчас поняла, как она была напряжена, ожидая моей реакции. Мы с ней, наконец, бросились обниматься и целоваться на радостях. Причем, с ее стороны радостного порыва было гораздо больше, чем с моей. Все-таки я была еще порядком ошарашена. И сквозь мокрые от слез мамины поцелуи я совершенно отчетливо различила вздох облегчения Вихо Гордона.

Итак. Мы ехали в Америку на ПМЖ.

Не скажу, что такая перспектива меня радовала, но привычка постоянно перемещаться с места на место давала о себе знать. Шоком для меня это не стало.

Когда я сообщила об этом Маринке и Валечке, те долго визжали от восторга, поздравляли с невероятной удачей, свалившейся мне на голову с неба просто так. А Серега надулся и сутки со мной не разговаривал. Думаю, он был влюблен в меня тогда.

Экзамены в школе были сданы. Аттестат получен. Так себе аттестат. Больше троек, чем четверок. Но мама никогда не настаивала на том, чтобы я училась только на отлично, боясь надавить на меня слишком сильно.

Оформлением документов и сборами в дорогу занимались в основном мама и Вихо. Тогда же (впервые в жизни) у меня появилось много новой, хорошо подобранной, подходящей по размеру одежды. Джинсы, юбки, блузки, футболочки, топики, плащики, летние пальто, курточки и много чего еще. Меня это раздражало и радовало.

Раздражало потому, что было приобретено на деньги Вихо и я не совсем понимала как к этому относиться потому, что выросла с убеждением - в этой жизни стоит рассчитывать только на себя. Раньше мы с мамой жили исключительно по средствам, а значит очень и очень скромно. А тут вдруг такой разгул фантазии за чужой счет. Можно даже сказать, что я этого боялась, потому что очень живо могла себе представить как в ответ за какую-нибудь мелкую (пусть даже и крупную) подачку или услугу, протягивается тонкая, но фантастически прочная ниточка зависимости от человека, совершенно мне чужого, а возможно и своекорыстного. Шантаж. Это слово было ключом к отношениям такого рода. Создал должок? Теперь майся от неизвестности, гадая, что именно кредитор потребует в качестве платы. «Фантазии у людей бывают очень замысловатые.» - любила говорить мама. Она тщательно следила за наличием денег у меня в кармане, чтобы я всегда могла расплатиться за себя в кафе, хотя у самой подчас не было даже запасной пары обуви. Мама знала, что я не потрачу эти деньги на пустяки, и учила не посещать те места, на которые денег у нас не хватало.
Но, по-видимому, Вихо пользовался полным доверием со стороны мамы, и она позволяла ему тратить на нас деньги. Не считала чужим. И, наверное, не считала своекорыстным.
Ну допустим.

Радовало потому, что я все-таки девчонка. Новые шмотки шли мне невероятно, и я с удовольствием крутилась перед зеркалом, выслушивая завистливые вздохи девчонок. А вы бы не крутились?

Но вот все документы были оформлены как полагается, последние приготовления сделаны, и чемоданы уже стояли у порога. Я попрощалась с подружками и разрешила Сереге поцеловать себя на прощание.

Ранним летним утром мы отправились в дорогу.

Это было самое длинное в моей жизни путешествие.
До аэропорта в Оренбурге мы доехали на экспедиционном уазике. Целый два часа катили сначала по мягким изгибам грунтовой дороги, потом по разбитому асфальтовому покрытию. Водитель уазика – деловитый дядька лет пятидесяти, помог нам выгрузить все наши вещи, забрался обратно в кабину своего вездехода и уехал, обдав нас напоследок облаком пыли, взметнувшимся из-под колес. Около часа понадобилось, чтобы зарегистрироваться на рейс и дождаться начала посадки. Сам перелет из Оренбурга в Москву особого впечатления на меня не произвел. Было довольно скучно, но как справится со скукой в дороге, я знала очень хорошо. Стоило шасси оторваться от земли, как я уже дремала, чему немало способствовало то, что ночью мы спали от силы пару часов и встали в несусветную рань. Мама разбудила меня перед посадкой. Мы дождались свой багаж и отправились дальше. На такси – до аэропорта Шереметьево. Там под прицелами хмурых взглядов таможенников, прошивающих насквозь, и заставляющих чувствовать себя без вины виноватыми, прошли досмотр и зарегистрировались на международный рейс Москва-Нью-Йорк. Вот это уже было настоящим приключением. В конце этого перелета нас ждала Америка, и я собиралась набраться под завязку впечатлений. Однако весь волнительный перелет над океаном я опять самым позорным образом проспала и на пересадку в самолет, который должен был доставить нас в Сиэтл, шла, волоча ноги, зевая, понукаемая, обеспокоенной матерью. Хорошо, что сумки, норовящие выскользнуть из непослушных пальцев, взял у меня Вихо. На борту этого самолета, я наконец позавтракала и вдоволь наслушалась своих любимых песен на новеньком айподе, подаренном по случаю отчимом. Спать больше не хотелось. Выключив музыку, я совершенно бездумно смотрела в окно и слушала тихий разговор мамы и Вихо. Они обсуждали интересный на их взгляд факт: оказалось, что я не подвержена боязни воздушного пространства, как многие люди. По-видимому новый мамин муж рассчитывал, что в самолете я должна испугаться, закатить истерику, хлопнуться в обморок и вообще вести себя как хрупкая избалованная жизнью тупая блондиночка. А я преспокойно сплю, ем и слушаю музыку. Непорядок. От меня не ожидали такой стойкости.

А чего я должна была бояться в самолете? Мысли о том, что мы летим в железной коробке на высоте несколько тысяч метров? Вот уж глупость. Напротив. Я была бесконечно рада этим перелетам, рада каждому километру, пролегающему между нами и Россией. Было одно немаловажное обстоятельство, которое заставляло меня радоваться такому дальнему путешествию. До меня потихоньку дошло, что уж в Америке-то отец никогда и ни за что не найдет нас. Ручки коротки.
Душу грела надежда, что теперь все сложится нормально. Жизнь должна однажды сжалиться над нами и, помотав по бесконечным просторам России, позволить осесть наконец-то на одном месте. Пусть и в Америке.

продолжение следует...
_________________

Tenten, ты вернулась!!!
*шепотом* а говорила, что больше не будешь писать!
Как я рада!!!
Читать то, что ты пишешь - просто праздник какой-то, правда!
Такие милые подробности, мелочи, и их описание не напрягает совершенно.
По сюжету.
Я пыталась несколько раз читать фанфики на тему "Сумерки энд Россия". И ни один из них не был достаточно интересен и правдоподобен ( если к сумеречной теме вообще применимо это определение )
У тебя же процесс попадания героини в Америку выглядит вполне убедительно.

Сцена с собакой, бросающейся на маленькую девочку... у меня нет слов. Аж мурашки по коже.
И образ отца Жени... такой тиран домашний... Мне показалось, правда, что немного не прописаны причины такого маниакального преследования жены и дочери (жены, главным образом). Любовь? Но что-то очень уж долго и упорно он их преследует, прям маниакально.
И у меня еще вопросы.
Вихо говорит по-русски или Женя с мамой неплохо общаются на английском?

Разболталась, сорри. Но... я так рада!
_________________

 » Глава 2. "Мой дом, моя комната и новый родственник"

Да *скромно ответила Tenten и опустила глазки*.

Не ожидала, что меня тут помнят)))

Ой. Вопросов куча))) Попробую поотвечать.
Про сюжет. Сюжет аховский. Дальше будет хуже. Бойтесь)))
Про папку интересующие подробности ждать придется долго. Это выяснится под самый конец фф.
Про язык ждать подробности буквально до следующих двух глав)))

Глава 1.2. Мой дом, моя комната и новый родственник.

От аэропорта Сиэтла до Ла Пуш мы ехали на машине Вихо.

Ранее утро.

Большой темно-серый пикап мягко шуршал шинами по мокрому асфальту дороги. Мама и Вихо тихо переговаривались по-английски. Прислушиваться смысла не было потому, что я в знании языка была, прямо скажем, не сильна. Только перед самым отъездом спохватилась и начала заучивать слова, чтоб хотя бы понимать, о чем идет речь. И успела вызубрить довольно много. Но сейчас мне это мало помогало, потому что произнесенные в разговоре они звучали совсем не так, и я не успевала схватить даже общий смысл фраз. Это было непривычно. Незнание языка делало меня совершенно беспомощной в создавшихся обстоятельствах. Все вокруг говорили по-английски, а я мало того, что не понимала, так еще и не могла произнести ничего, кроме нескольких слов, да и то с чудовищным акцентом. Это все равно, что быть глухонемой. Неприятные ощущения, должна вам сказать. Представляю, насколько эти неприятные ощущения обострятся, когда возникнет необходимость общаться с соседями, ну или просто с продавцами в магазине, например. Я хотела в ближайшее время научиться объясняться, хотя бы на бытовом уровне. И побыстрее. Иначе мне грозило стать обузой для семьи, а меня это категорически не устраивало. Школа закончена. Мне хотелось самостоятельности. Невозможно всю жизнь провести под маминым крылышком. Нужно было начинать свою.

А пока я с интересом разглядывала в окно проносившийся мимо пейзаж. Мы провели в дороге около суток. Было раннее утро, но солнце так и не показалось из-за толстой пелены облаков, затянувшей все небо. Странно. Судя по мокрому покрытию дороги и лужам на обочине, только что прошел дождь, а облака выглядят так, как будто только собираются пролить накопившуюся в них воду.
Горы. Я никогда не видела таких гор. Высокие, сплошь покрытые лесом, они поражали воображение обилием зеленого цвета. Зеленая хвоя кедров и лиственниц, зеленый мох, покрывающий их стволы, заросли папоротника.
Когда мы проезжали мимо приличного на вид небольшого поселка, Вихо коротко бросил:
- Форкс.

Я удивилась. Это Форкс? ЭТО Форкс? Город называется. 1200 жителей, если верить табличке при въезде в него. Одна школа. Один супермаркет. И ни одного здания выше трех этажей. По меркам России – это небольшой поселок. Всего лишь навсего. Ну, допустим, большой поселок, но уж никак не город.
Пятнадцать минут и Форкс остался позади. Теперь дорога вела сквозь лес, мрачный и темный, который подступал вплотную к обочинам. Он словно был недоволен вторжением чужаков и осторожно следил за нами черными прогалами меж высоких кедров. Вздох облегчения вырвался у меня из груди, когда машина выехала, наконец, из-под его мрачных сводов и покатила над обрывом, под которым выхлестывал свои волны на берег Атлантический океан.
Край мира.

Резервация Ла Пуш оказалась деревней, расположенной на берегу океана. Машина катила вдоль неширокой улицы, по обеим сторонам которой проплывали аккуратные и не очень домики с лужайками, подъездными дорожками и почтовыми ящиками у въезда. По-видимому, из-за раннего времени, людей на улице почти не было, но те немногие, которые попадались нам на пути, оглядывались и провожали наш автомобиль пристальными взглядами. Не иначе как все население этой деревушки уже было в курсе амурных дел Вихо, и, судя по взглядам, которые бросали нам в след, его решение привезти нас сюда, особого восторга не вызывало. Может быть, конечно, я и не права.

Хорошо, если так. Потому, что мне уже нравилось здесь. Маленькие небогатые домишки выглядели уютно и даже привычно. Мы никогда не жили в шикарных квартирах или в огромных коттеджах, и я скорее насторожилась бы, попади мы в какой-нибудь богатый пригород с огромными особняками, высокими заборами и охраной у ворот. А тут было… как дома и приходилось напоминать себе, что это все-таки Америка. Страна грез и осуществившихся надежд.

Машина остановилась у довольно большого двухэтажного дома на самом краю поселка. Он был последним на этой улице. С небольшой лужайкой перед домом, подъездной дорожкой и почтовым ящиком. Все как полагается. За домом простиралось пустое пространство, поросшее пожухлой травой и редким колючим кустарником, ограниченное с одной стороны - лесом, а с другой – нагромождением гигантских камней и скалами, покрытыми мхом. За этим пространством угадывалось близкое дыхание океана. Мама и Вихо уже вышли из машины, деловито выгружали вещи из кузова, затянутого брезентом и переносили их в дом. Я тоже выбралась наружу, потянулась, разгоняя кровь, застоявшуюся от долгого сидения в одной позе, послушала, как шумит далекий прибой и пошла следом за взрослыми.

Поднимаясь по ступенькам, я думала, что возможно в этот раз нашим скитаниям придет конец. Было бы славно остаться здесь жить навсегда, и тогда каждый день можно будет слушать шепот волн. Не так уж и много я ждала от жизни. Нам с мамой нужен был дом, где мы могли бы чувствовать себя в безопасности. Почему бы вот этому дому не стать им? Ла Пуш так Ла Пуш. Смешное название перекатывалось на языке как маленький округлый камешек с побережья, неровности которого сточили за долгие годы волны, набегающие на берег.

За дверью оказался маленький холл с лестницей на второй этаж и двумя арками: на кухню и в гостиную. Наши сумки заняли практически все свободное пространство пола в нем, а мы с мамой встали у порога, смущенно оглядываясь. Все-таки раньше мы заселялись в пустое жилье и пусть условно, всего лишь на время, но оно принадлежало только нам двоим. А этот дом не был пустым. Незримое присутствие хозяев чувствовалось во всем: в небрежно брошенных на журнальный столик у дивана газетах , в лежащей на ступеньке лестницы телефонной трубке, в отсутствии пыли, в запахе кофе, который еще доносился с кухни. Охватившее внезапно чувство неловкости заставило меня поджать пальцы в кроссовках. Вихо занес последний чемодан, поставил его у самых дверей, поднял телефонную трубку, поставил ее в базу, обнял маму за плечи одной рукой и по-русски сказал:
- Ну что, девочки, располагайтесь. Пойдемте, покажу вам комнаты.

Мы поднялись на второй этаж по деревянной лестнице с невысокими ступенями и перилами, покрытыми светлым лаком. Небольшой коридорчик, на полу постелен коврик самого нейтрально светло-бежевого оттенка, на стенах, оклеенных полосатыми обоями в тон коврику, висят фотографии в рамках из светлого, почти белого дерева. Три двери, выходившие в этот коридорчик, были покрыты таким же светлым лаком, что и перила лестницы. На дверь, которая была крайней справа, мне и указал Вихо:
- Там будет твоя комната, Дженни.

В крайней слева комнате, дверь которой была как раз напротив моей, была, как оказалось, их с мамой спальня. Значит, за третьей дверью обитал Брэйди. Мой сводный брат, которого нигде не было видно. Да не очень-то и хотелось. Я втащила в указанную комнату один за другим все три баула со своими вещами и прикрыла дверь. Стоя посредине небольшого помещения со стенами, оклеенными нежными бледно-розовыми обоями, я испытывала странное чувство. Я – взрослый человек. Мне семнадцать лет. И у меня впервые в жизни есть своя комната. То жилье, которое мы с мамой могли себе позволить раньше, не предполагало таких удобств как личные апартаменты. Возможность закрыться в своей комнате и отгородиться от остальных показалась мне первым признаком желанной самостоятельности. И давала некоторую дополнительную свободу. Здесь не нужно было следить за лицом, чтобы не расстраивать маму грустным выражением на физиономии. Можно на короткое время стать собой - не очень удачливым, не очень способным, одиноким человеком. Я даже девушкой себя назвать могла с натяжкой. У девушки должен быть парень. А у меня, учитывая обстоятельства, он вряд ли появится в ближайшее время. Ну и ладно. Не буду терзаться несбыточными надеждами. Зачем? Когда есть более насущные проблемы, для решения которых потребуются все мои невеликие возможности и силы. Например, изучение языка. Но для начала займемся багажом.

Я оглядела свое личное жизненное пространство.

Комнатка была маленькой. В ней помещалась небольшая кровать, письменный стол, стул, старенькое кресло в углу, встроенный шкаф. Рядом с дверью, в которую вошла я, обнаружилась еще одна. За ней оказалась небольшая чистенькая ванная. Против воли вырвалось глупое словечко:
- ВАУ!

Это был сюрприз. Своя ванная.

Упс! Не совсем своя. Напротив двери, в которую заглянула я, находилась еще одна. Осторожненько приоткрыв ее, я оглядела комнату, которая была за ней. Такая же маленькая, как и моя. На кровати темное покрывало с этническим рисунком. Стол завален какими-то бумагами самого неопрятного вида. Поверх бумаг примостился разобранный сотовый телефон. Судя по тому как обреченно торчали наружу электронные потроха – не быть ему использованным по прямому назначению никогда. Стул в углу погребен под ворохом одежды. Рядом с кроватью, прямо на полу – стопка книг и несколько дисков в пластиковых коробочках и без них. Братишка не отличался аккуратностью. Неприятное чувство, что я подглядываю за чужой жизнью, заставило отступить обратно в ванную. Прикрыв дверь, я отправилась в свою комнату. Хватит совать свой нос, куда не следует. Делом надо заниматься. Устраиваться. Распаковать и разложить вещи, застелить постель, принять душ, в конце концов. И поесть бы не мешало. А потом можно изучить старенький компьютер, одиноко стоявший на пустом столе. Интересно, а он работает?

Разложив и развесив свои вещи, я сунулась в шкаф за постельным бельем. Несколько новеньких комплектов лежали на верхней полке аккуратной стопочкой. И все, как один, были розового цвета. Гладко-розовые, белые с розовыми сердечками, розовые с беленькими цветочками. Нехорошее предчувствие сдавило спазмом легкие. Розовые обои. Розовое постельное белье. Розовые длинноворсые коврики по обеим сторонам кровати. Белые тонкие занавески были ничего так, но жалюзи имели все тот же умилительный розовый оттенок, что и стены. Очаровательно. Не хватает картиночек с котятками и плюшевого мишки среди подушек. Моментально вспомнились анекдоты про блондинок:

- Пилоты Формулы-1 испытывают приблизительно такие же перегрузки, как блондинка во время чтения.

Две блондинки. Одна из них достаёт пудреницу, смотрит в зеркало и удивляется:
- Слушай, что-то лицо знакомое...
Другая выхватывает зеркальце у подруги:
- Дай посмотрю... Правильно, дура, это же я!

- Зачем блондинка держит газету в холодильнике?
- Что бы всегда иметь свежие новости.

Хотелось надеяться, что все это розовое убранство не несло в себе намека, и только моя больная фантазия могла предположить такое.
Когда я заканчивала застилать кровать, в дверь негромко постучали и после моего «Входите!» в комнату заглянула мама. Вошла, огляделась, брови ее поползли вверх. Вихо остановился на пороге, обозревая розово-белое безобразие. Мама оглянулась на него, и я разглядела искры смеха в ее глазах.

- У тебя здесь очень мило, – сказала она.

- Точно, – буркнула я. - Очень мило. Котенка с бантиком мне случайно не собираются подарить?

- Вообще-то подарить тебе я собирался машину, – сказал Вихо и улыбнулся моему обалдевшему взгляду. – На новую денег не хватит, но я попросил Брэйди присмотреть что-нибудь подходящее для молодой девушки твоего возраста из подержанных. И ремонт в твоей комнате я попросил его сделать. Если тебе не понравится – вся вина на мне, потому что в разговоре с сыном я упомянул что ты симпатичная девочка со светлыми волосами. Боюсь, он понял меня слишком прямо.

В его спокойном голосе отчетливо слышались нотки веселья. Мне стало неловко за свою детскую обиду. Да бог с ним, с цветом. Человек старается сделать все, чтобы нам здесь понравилось, а я дую губы из-за оттенка обоев.

- Нет. Мне нравится. Честно, – я постаралась сказать это со всей возможной убедительностью.

- Мне показалось…

- Нет. Все действительно здорово. Спасибо. Вот только машина… Не стоило. Может еще не поздно отменить? – бормотала я, с ужасом представляя в какую сумму обойдется ему эта покупочка. Пусть даже машина и не будет новой. Уж не это ли так раздосадовало Брэйди, что он решил сразу поставить меня на место, обозначив, что думает обо мне и моих умственных способностях.

- Видишь ли, Джен. У нас не принято передвигаться пешком. Здесь все ездят на машинах. Тебе придется привыкнуть. Если попробуешь пройтись до магазина на своих двоих, на тебя будут оглядываться как на сумасшедшую. Особенно если учесть, что ближайший супермаркет находится в Форксе. Это большая удача, что ты умеешь водить. Я постараюсь уладить дело с местным шефом полиции, чтобы тебе быстрее выдали права.

Черные глаза Вихо внимательно следили за меняющимся выражением моего лица, и уголки его губ все-таки поползли вверх, когда я попыталась взять себя в руки и сделать спокойную и довольную жизнью мордочку. Мама обняла меня, потрепала по волосам и сказала тихонько:
- Все будет хорошо, Жека. Вот увидишь. Через часок спускайся на кухню. Пообедаем.

Я обхватила ее в ответ руками и сказала Вихо, положив подбородок на плечо мамы:
- Спасибо.

Когда они вышли из моей комнаты, через неплотно закрытую дверь до меня донесся обрывок фразы, которую Вихо сказал маме по-русски:
- …чувство юмора. Брэйди нормальный парень. Они еще подружатся…

Дальше разговор шел на английском, и прислушиваться не было смысла. Прикрыв плотнее дверь, я собрала вещички и отправилась в ванную. Закрыла дверь в комнату Брэйди на защелку и пустила воду. Приводя себя в порядок после долгой дороги, я думала о чувстве юмора моего новоявленного родственничка. И должна вам сказать, что его нетонкий намек с розовым цветом вовсе не казался мне, ах какой удачной шуткой. И смешно мне тоже не было. Было досадно. Я, конечно, понимала, что наше внезапное вторжение в его жизнь особого восторга вызвать не могло, но можно хотя бы проявить простую вежливость. Я не собиралась путаться у него под ногами, приставать с просьбами, разговорами и вообще портить парню существование. Зачем же было, даже ни разу меня не увидев, делать нелестные выводы о моих умственных способностях, исходя только из того, что у меня светлые волосы. Проще говоря, не люблю, когда из меня делают дуру. Эх, если бы не вынужденная немота, я б показала братику каково это: снисходительно подкалывать симпатичную светленькую девчонку, не ожидая услышать мало-мальски остроумный ответ, и вдруг получить от нее хорошенькую шпильку в задницу. С моим английским зубками сверкнуть не получится. Только еще раз докажу насколько в самом деле нехороши у меня дела с головой. Даже не хочу думать, как по-дурацки я буду выглядеть. Кстати о «выглядеть». Если не получится показать, что в голове у меня не пусто, почему бы не зайти с другой стороны и не прикинуться полной идиоткой? Парень хочет видеть блондинку? Он ее получит!

Я с энтузиазмом кинулась рыться в своих вещах. Среди джинс, широких репперских штанов с огромными накладными карманами, свободных футболок и рубашек, затесались в моем гардеробе и другие вещички. Самого жуткого вида обтягивающие мини-шортики серебристого цвета (я приобрела этот ужас, когда ездила в Оренбург за покупками с Валечкой, и долго потом удивлялась сама себе), свободная бледно-зеленая (жаль, что не розовая) блузочка, которая была такого заковыристого фасона, что, не облегая плотно, тем не менее, подчеркивала и даже выставляла напоказ грудь. Натянув этот прикид, я почувствовала себя обитателем зоопарка. Нет, выглядело это все на мне очень даже ничего, просто я никогда не носила столь вызывающих нарядов и теперь косилась на себя в зеркало с некоторой брезгливостью. Но потом оглядела еще раз свою РОЗОВУЮ спальню, и сердце мое преисполнилось решимостью. Откопав, засунутые в дальний угол домашние шлепки (на каблучках!) с пушистыми шариками на полосках серебристой кожи, призванных держать на ногах это безобразие, я почувствовала себя одетой в броню. На этот раз отражение в зеркале определенно радовало. То, что надо. Я была готова к длительным боевым действиям.

Держись, братишка. Ожидая увидеть глупенькую блондинку, ты получишь в родственницы ТУПУЮ. Осталось только расчесаться и слегка накраситься.
Когда через час я появилась на кухне, хлопая ресницами и мило улыбаясь, Вихо и мама уже сидели за столом. Увидев меня, стоящую в дверях, новый мамин муж поперхнулся и зашелся мучительным кашлем. Мама торопливо подала ему стакан с водой и уставилась на меня, закусив губу в слабой попытке удержать улыбку. Довольная произведенным впечатлением, я отправилась к плите наложить себе еды, и с полной тарелкой устроилась за столом. Вихо, наконец, смог перевести дух и вытирая тыльной стороной ладони, выступившие на глазах слезы, сказал маме:
- Вот видишь, Полина. Они договорятся.

***
Была глубокая ночь. Из приоткрытого окна в комнату проникал прохладный воздух. В нем ощущались запахи смолы, зеленой хвои и еще какие-то неопределимые для меня ароматы близкого леса. В полной тишине комнаты, разбавляемой только тихим жужжанием работающего процессора, на грани слышимости, я различала шум прибоя, напоминавшего о близости океана. Схожу на берег завтра. Сегодня я так прилипла к компьютеру, что меня едва дозвались на ужин. Наскоро перехватив несколько кусочков, я умчалась обратно в свою комнату и уселась перед монитором. Здесь была хорошая линия интернета. Сам компьютер выглядел не очень презентабельно, но это неважно. Он работал. Да еще как! С обеда и до глубокой ночи я просидела в российских форумах, болтая по-русски с неизвестными мне людьми, нашла в «одноклассниках» Валечку и мы обменялись несколькими совершенно безумными сообщениями. Если бы можно было перевести их из текстового файла в звуковой, то кроме невразумительных визгов, долженствующих обозначать радость от того, что мы нашли друг друга на просторах Инета, смысла бы вы там не обнаружили. Это занятие так увлекло меня, что только часам к двум ночи я почувствовала желание оторваться от монитора и сходить на кухню, чтоб раздобыть какой-нибудь еды. Скудный ужин давал о себе знать. Я скинула дурацкие шлепки, чтобы не клацать каблуками по полу как строевой конь и босиком спустилась на кухню. Есть ночью – не самая лучшая идея, но совсем отказаться от желания чего-нибудь пожевать, сил не было. Можно только попробовать свести вред от этого занятия к минимуму. И я принялась проводить в холодильнике тщательный обыск, выставив наружу попу, обтянутую мини-шортиками. Среди сверточков, баночек, бутылочек и коробочек там обнаружились апельсины. Пойдет. Я взяла сразу два, закрыла дверцу и потянулась к ящику, в котором лежали ложки, вилки и ножи, чтобы выбрать подходящий ножик и почистить фрукты, когда обнаружила, что в комнате не одна.

За обеденным столом сидели друг напротив друга парень и девушка. И настороженно смотрели на меня. Не представляю, как они смогли так тихо проникнуть в дом, но глазам приходилось верить. Под их взглядами я, не глядя, сунула апельсины на стол у плиты, отступила на шаг назад и прислонилась спиной к холодильнику. Дальше хода не было. Чтобы выйти из кухни, надо было пройти мимо них на расстоянии вытянутой руки. Даже ближе. Но у меня просто не хватало на это смелости, и я осталась стоять там, где стояла, разглядывая их и ожидая, что же будет дальше.

Глаз цеплялся за какие-то несущественные детали. Оба одеты в потрепанные шорты. Скорее всего, просто обрезанные джинсы. На девушке красовалась серая мятая футболка, а парень щеголял голым торсом и поначалу обилие его мощного, почти обнаженного тела, заставило меня напрячься, нервно сглотнуть и вспомнить, что шортики мои заканчиваются там, откуда начинают расти ноги, и практически обнажена грудь. Дурацкий наряд был более чем неуместен сейчас.

Я разглядывала их лица, пытаясь определить степень опасности, исходящую от незнакомцев. И не могла. Они сбивали меня с толку. Никогда раньше я не видела людей настолько красивых. С того места, где я стояла, были видны стройные длинные ноги девушки. Под мятой запыленной футболкой угадывалась полная, упругая грудь. Тонкие черты лица, большие черные влажно-блестящие глаза ее в сочетании со смуглой безупречной кожей эффект имели просто сногсшибательный. И даже длинные черные спутанные волосы, которые она пыталась усмирить руками, разделяя пряди тонкими длинными пальцами, не выглядели неопрятно, а скорее производили впечатление, что «художественный беспорядок» был в планах и его только что закончил укладывать искусный стилист. Девушка была великолепна. Почти так же великолепна, как парень, который смотрел на меня хмуро и неприязненно. Густые черные волосы коротко подстрижены. Полные, красивого рисунка губы подрагивали уголками, словно он хотел скептически их поджать, но сдерживался. Четкие линии подбородка, высоких скул, гордого профиля делали лицо незнакомца мужественным и даже, пожалуй, несколько мрачным. И очень похожим на лицо Вихо. Сводный братик, как я понимаю. Брэйди. Мы встретились глазами. Я постаралась мило улыбнуться и изобразить на лице всю возможную доброжелательность, чтобы задобрить новоявленного родственника, с которым мне теперь предстоит жить под одной крышей. И исчерпав практически все свое знание языка, сказала по-английски:
- Здравствуй. Меня зовут Дженни.

Парень смотрел на меня исподлобья, сведя брови к переносице. Его странные, глубоко посаженные, вытянутые к вискам глаза не отражали света и казались самой темнотой. Несмотря на потрепанный вид, чувствовалось в нем нечто грозно-благородное. Ковбойствующий монарх в шортах из обрезанных джинс. Принц в изгнании.
Неясное беспокойство щекотало нервы.

И у Брэйди, и у его девушки кожа блестела от пота, но их запах, заполнивший небольшое помещение, отталкивающим не был. Он был свежим и чистым, с терпкими нотками древесной коры и мускуса. И почему-то крови. Я отмечала про себя, как удивленно изогнулась бровь девушки, и она обернулась, чтобы тихой скороговоркой сказать что-то парню. Или спросить. Он ответил ей коротко, отрывисто, не отводя от моего лица напряженного тяжелого взгляда. Принимать этот взгляд было непросто. Я ощущала присутствие парня почти физически и настолько сильно, словно он стал воздухом, которым я дышала. Он обволакивал мое тело и проникал внутрь, туда, где встревожено замерла душа. Пытаясь стряхнуть с себя это наваждение, я с трудом отвела взгляд и увидела как, вскинув руку ко рту, девушка прикусила костяшки пальцев и отчаянно смотрела на парня. Я не понимала в чем дело. Запах крови стал настолько сильным, что от него начало спазмом сводить желудок. По светлому пластику стола растекалась лужа темной густой жидкости. У парня на руке была страшная рана. Мышцы разорваны, и под ними проступала белая незащищенная кость. Как же я сразу не увидела. Слишком сильным был шок от их неожиданного появления. Господи! Да что же они сидят? Ведь ему в больницу надо. А пока хотя бы остановить кровь. Ноги уже несли меня в нужном направлении, руки распахивали дверцы шкафчика, в котором лежала аптечка. Я еще днем приметила ее, когда убирала посуду. Страх за Брэйди пересилил страх перед ним самим, и я стала быстро доставать из аптечки то, что могло пригодиться для перевязки. Тошнота накатывала волнами. У меня мелко тряслись руки, и девушка, отняв бинты, принялась сама колдовать над рукой парня. Он шипел сквозь зубы от боли, а я скорчилась на полу у стены, уткнувшись лицом в колени, пытаясь унять рвотные позывы.

Она просто заматывала его руку бинтами, но такую рану надо было обрабатывать и зашивать. И делать это нужно уж точно не на кухне, тупой портновской иглой, а в больнице. Внезапная догадка – как я могу сказать ей про врача, отодвинула дурноту на второй план. Я метнулась вверх по лестнице, стараясь двигаться как можно тише. Компьютер деловито жужжал и ждал меня, зазывно отсвечивая монитором. Я схватила клавиатуру. Переводчик в Google. Точно. Вот что должно помочь. И скажите после этого, что я не молодец. Торопливо настучав в окошке переводчика фразу: «Его надо отвезти в больницу, чтобы зашить рану», я аккуратно переписала, то, что выдала мне машина на бумажку и побежала вниз. Девушка заканчивала перевязку. Я сунула ей в руки листок и следила за тем, как она читает, удивленно задрав брови.
Весь стол был заляпан липкой бурой жидкостью, и от ее запаха желудок снова свело в узел. Надо прибрать здесь все пока кровь не присохла. Кое-как взяв себя в руки, я достала новую губку, торопливо, едва прикасаясь пальцами к пылающей коже Брэйди, обтерла кровь с его локтя и жестами попыталась объяснить, что хочу вытереть стол.

Они оба молча следили за тем, как я собираю обрывки бинтов, и бумаги от упаковок и сую все это на самое дно ведерка с мусором, вытираю кровь и тщательно ополаскиваю губку под холодной водой. Потом еще раз протираю стол. Протянув руку между ними, я приоткрыла окно, чтобы сквозняк унес из комнаты запах соли и ржавчины, запах крови. Брэйди здоровой рукой схватил меня за локоть и разразился длиннющей речью, из которой я не поняла ни одного слова. Он говорил тихо, почти шептал, с таким жарким придыханием и горячностью произнося некоторые фразы, что по позвоночнику пробегали мурашки. Я старалась узнать знакомые слова. Но тщетно. Только в самом конце получилось уловить просительную интонацию. И ничего более. Приходилось додумывать на ходу. Наверняка братик не хочет, чтобы я рассказала обо всем его отцу, и сейчас просит обещания держать язык за зубами. Да я и не собиралась доносить на него. Вот только как дать понять это? Пришлось воспользоваться первой же пришедшей в голову идеей. Я вытянула свой локоть из его крепких пальцев и поочередно приложила ладони к глазам, ушам, губам, повторяя жесты известной всему миру скульптуры трех обезьянок: «Ничего не вижу. Ничего не слышу. Никому ничего не скажу» и кивнула на повязку, стянувшую его предплечье. Этот жест знают даже дети. Взрослый парень должен сообразить. Но вместо ожидаемого мною облегчения на его лице проступило вдруг выражение полной растерянности, и Брэйди сказал еще что-то. У него был красивый глубокий грудной голос. Но это все, что я выяснила для себя из его речи. А прочее осталось за гранью моего знания английского языка. И что отвечать я тоже не представляла. Чувствуя себя тупой глупой блондинкой, несмотря на природный светло-русый цвет волос, бледнея и заикаясь, я промямлила еле слышно:
- I do not speak English.

Парень на секунду прикрыл глаза, потом посмотрел на подругу, словно ища поддержки и помощи. Она сказала ему что-то. Он ответил…

Склонившись поближе друг к другу, в свете неяркой лампочки с нарядным плетеным абажуром, за обычным кухонным столом тихо шептались два божества. Именно такими они казались мне в ту минуту. Прекрасными лесными духами. Обитателями туманного царства фей. Даже в неверном электрическом освещении их яркая экзотическая красота поражала воображение настолько, что у меня защемило сердце от осознания собственного несовершенства. Все во мне было не так. Волосы бесцветные, никакие. Зеленые глаза. Какой бледный невыразительный оттенок! Тонкая светлая кожа. Я казалась себе похожей на призрак человека, на неудачную пиратскую копию реальной девушки. Особенно по сравнению с ними.

Их тихий шепот звучал как далекая музыка, лаская слух красотой тембра, и был таким же неразборчивым. Казалось, что Брэйди и его девушка понимали друг друга без слов. Их было двое, и они были вместе, а я и весь остальной мир – отдельно. Оставаться здесь и наблюдать их идиллию не хотелось, и потихоньку выскользнув из кухни, я поднялась в свою комнату.

Тусоваться в интернете больше не было никакого желания. Оставалось только, выключить процессор, и повалиться ничком на кровать прямо в одежде.
«А интересная у моего нового братика жизнь, – думала я, засыпая. - Насыщенная. Это чем же надо заниматься, чтобы в два часа ночи заваливаться домой в таком виде и с таким ранением. И с девушкой в придачу. Надеюсь, она отвезет его в больницу…».
________________________________________________________________________
Ну вот. На этот раз всё. Продолжение следует)))
_________________

Tenten, привет!
Сразу просьба - сделай оглавление, пжл, а то я случайно увидела вторую главу, думала - ничего нет.

Да, меня тоже всегда удивляло, как любят американцы называть городами крошечные поселения Мания величия, не иначе...

Эх, тоже всегда мечтала о своей комнате. Чисто чтоб девичья была.. А на деле приходилось жить с братом


Хмм... а все-таки подозрительно, что такие вещи у нее оказались в наличии... Может, она в душе - самая настоящая блондинка?

Отчим, походу, классный!
Встреча с "братом"... неожиданно.
Я думаю, развитие событий не заставит себя долго ждать. И когда уже Дженни выучит этот английский?!
_________________

Partizanka, вечер добрый)))

А как? Я на этом сайте не знаю ещё ничего.
_________________

Идея необычна... Жду проду.
_________________

Tenten Спасибо за проду!!! Да без знания языка прям скажем фигово., как глухонемая, только язык жестов. Интересно а девушка кто? Но это я так поняла ты дальше прояснишь. Глава супер!!! Жду проду!!!
_________________

Неа))) Не заставит)))
абигор, надеюсь, что прода не разочарует)))
Фэнси, огга))) Всё объясню, разъясню и расскажу, как оно всё было
_________________

Это здорово! Этот рассказ, хочется читать как книгу, запоем!))Пишите дорогой автор))С нетерпением жду
_________________

Можно я отвечу? Довольно просто: в вашем сообщении возле графы "правка" должна быть звездочка, вот на нее и нажать... А там название... уже)0)

Tenten, я к вас в пч, отныне))) Поразительный фанфик)))(Вижу, что, между прочим, ваше творение вполне достойно называться самостоятельным произведением!) Мне уже нравится. Совершеннейший "непримитив", если мне позволено так сказать. Не хочу вас оскорблять, но мне есть с чем сравнивать в области фанфиков))) Легкий, богатый язык затягивает. Развитие сюжета завораживает, увлекает. Героиня - хорошая девочка, вызывает симпатию. А повествование от первого лица.. ухх... мммм... классно!)))

пы.сы. жду продку))) с нетерпением.
Спасибо Саше за ссылочку!))))