Гостиница

19 августа 2012 год

Я никогда не думала, что моя жизнь будет вот так, в буквальном смысле, разбита. У меня нет ни прошлого, ни настоящего, а будущее мое, как в песне, неизвестно и тревожно. А в голове крутится только один вопрос - кто я, черт возьми?

Но все по порядку.
Меня зовут - пока еще! - Мэри Пэрриш. У меня три брата. Были.
С младшим - Стивом - мы родились в один день, а со старшими - Мэтью и Джордж - у нас разница соответственно в пятнадцать и тринадцать лет. Все мы вместе составляем довольно живописное потомство Джона и Кристи Пэрришей, среднестатистических американских фермеров, проживших в горе и радости более двадцати пяти лет, почивших и с миром похороненных на семейном кладбище, когда нам со Стивом было чуть больше восьми лет.

После смерти родителей Мэтью и Джордж, - который к тому времени уже учился на юридическом факультете Чикагского университета, - посовещавшись, решили оставить все как есть: Джорджа в Чикаго, Мэтью на ферме, а нас со Стивом при нем.

Со Стивом мы были, не разлей вода: вместе ходили в школу, вместе, по выражению Мэтью, шкодничали, вместе ругались, вместе дрались против Бобби Стингера, вместе мечтали.
Мэтью «выбивал из нас дурь», как мог; а на время летних каникул к нему присоединялся Джордж. Как позднее оказалось, безрезультатно.
В итоге, Мэтью так и не женился, а Джордж… Впрочем, об этом как-нибудь потом.

Еще у меня есть Сью - моя единственная и поэтому самая лучшая подруга. Она - самая эффектная блондинка, которую я когда-либо встречала в своей жизни - высокого роста и с грудью пятого размера. Все мужское население в радиусе сорока километров немеет и фигеет при виде нее. Все, за исключением Мэтью! Едва бросив на нее взгляд - преимущественно на бюст - он сразу же отворачивается и бормочет что-то про акселерацию и невозможную моду.
По закону подлости именно в моего древнего братца и угораздило влюбиться Сью - еще в седьмом классе! И по нему же она продолжает страдать по сей день.

Но возвращаюсь к своим баранам.
Все началось с нашего со Стивом восемнадцатилетия.
Тогда он впервые переспал с девушкой, о которой сох до этого чуть ли не полгода, и стал ужасно задаваться.
Он меня так достал, что я с дуру ляпнула, что тоже пересплю с кем-нибудь из знакомых парней.
Это был стратегически неверный ход!
Стив так переполошился, что тут же побежал и все рассказал Мэтью и Джорджу. В итоге, мои братья, прекрасно зная мой, по их словам, шальной характер, до такой степени запугали всех носителей деторожденных органов в округе, что те на меня с месяц даже смотреть боялись! И обходили за версту стороной.

Хотя, собственно, я не особо-то и переживала. И вообще, я принца ждала - чтоб был красивый, высокий и чтоб обязательно на белом коне!

Все изменилось через три года.
Я стояла перед своим двадцатиоднолетием, мои сверстницы - за исключением Сью - уже успели повыскакивать замуж, а кое-кто даже развестись.
К тому времени моя святая вера в принца на белом коне уже подувяла. А тут еще Стив вдруг надумал жениться.
И я совсем приуныла.

Поэтому, с горя, распив со Сью одну на двоих бутылку пива, я почувствовала себя достаточно феминистки, чтобы, наконец, лишиться девственности.
Выбор пал спонтанно - прямо на местной дискотеке, куда мы со Сью отправились сразу же после пива - на Бобби Стингера. Он давно уже пялился на меня так, словно я постоянно забывала надеть джинсы.

То, как Бобби лихо и непринужденно купил в местной аптеке упаковку с презервативами, пока я ждала на улице, меня успокоило и обнадежило.

Но на этом мое везение закончилось.
Не знаю, кто спалил меня - аптекарь, Сью или полицейский, остановивший нас на трассе под предлогом проверки водительских прав у Бобби, - но через тридцать минут братья нашли меня.
Правда, к тому времени, я была и сама им рада.
Я вообще не понимаю, как ЭТО может кому-то нравиться?!! Все было страшно неудобно, потно, слюняво и больно.
Когда Мэтью и Стив буквально ворвались в дверь придорожного мотеля, куда мы уединились, меня уже по-настоящему тошнило от Бобби.

Впрочем, меня, в конечном счете, все-таки вырвало - от пива! По дороге домой. И напрочь отбило желание видеть Бобби еще лет двести. Не меньше!
Правда, к тому времени, Бобби, изрядно избитый моими ненормальными братцами, под страхом немедленной кастрации уже сделал мне предложение, которое Мэтью тут же принял, не смотря на мои протесты.

Словно этого было недостаточно, чтобы повеситься на воротах родной фермы, утро, вернее, приехавший на следующий день Джордж, преподнесло мне новый «подарочек».

Из письмо, написанного очень изящным чужим почерком и адресованного мне, я узнала, что я вовсе не Мэри Пэрриш, 21 года от роду, баламутный отпрыск благонравной супружеской четы Джона и Кристи Пэрриш, а незаконнорожденная дочь некой Саманты Коун, незамужней, умершей во время родов своей единственной дочери Жаклин Мари Коун.

«… моя маленькая, моя нежно любимая доченька,» - читала я, словно во сне, строки. - «Если ты читаешь это письмо, значит, я проиграла; значит, судьба оказалась сильнее меня; значит, врачи оказались правы.
Прости меня за это, моя ненаглядная. Прости, что оставляю тебя одну на этом свете. Прости, что даже не могу назвать фамилию твоего отца, а лишь только его имя - Жак. Мы случайно познакомились в Париже, в отеле «Ритц», и с первого взгляда поняли, что полюбили друг друга.
Наша встреча была короткой, и я боюсь, ты осудишь меня за мое легкомыслие,- которое, поверь, совсем не в моем характере - но я хочу, чтобы ты знала: не смотря на то, как сложилась - а вернее, не сложилась - моя жизнь, я ни о чем не жалею. Потому что в итоге у меня родилась ты.

Хотя нет, об одном я все-таки сожалею всем своим сердцем: что не смогла приехать - как я это обещала Жаку - на следующий год в Париж, в «наш» отель,.. и что твой отец так и не узнал, что у него есть ты… »

К письму прилагалось фото - моментальный снимок обнимающейся на фоне отеля и, судя по всему, очень счастливой пары: хрупкой маленькой русоволосой девушки, очень похожей на меня, и высокого, очень красивого, брюнета, весело смеющегося прямо в камеру.

Я находилась в состоянии шока неделю - не меньше. Мои братья, - вернее, НЕ мои братья - спорили, чуть ли не до хрипоты, отстаивая друг перед другом свои права на наше родство и требуя у меня, порвать ненавистное письмо и забыть все, как страшный сон.
Думаю, они тоже были шокированы не меньше моего.


Через неделю пришла Сью и, помолчав с минуту, глядя на зажатую в моей руке фотографию родителей, вдруг выпалила:
- Знаешь, я думаю, тебе надо ехать туда. В Париж.

Я уставилась на нее, про себя гадая, все ли у нее дома?
- Я все обдумала, - с жаром принялась убеждать меня Сью, - Единственный способ, чтобы узнать что-то про твоего отца, это поехать туда, в этот отель. Ведь должны же, в конце концов, сохраниться какие-то архивы. Записи, там… И потом, - тут глаза Сью подернулись мечтательной дымкой, - вдруг он приезжает туда каждый год? Я имею в виду твоего отца. Мне кажется, они действительно любили друг друга.

Я недоверчиво хмыкнула, но шальная мысль поехать в Париж и самой увидеть место, где встретились мои - совершенно неизвестные мне родители - засела в моем мозгу прочно.
Еще через неделю Сью внесла мои данные в компьютер в агентстве по трудоустройству, а еще через пять дней пришел ответ: мне предлагалось место горничной в отеле «Ритц».
- Ты с ума сошла? - завопила я, хватаясь за голову, - Посмотри на меня, какая из меня горничная?
- Ничего! Я тоже не могу различить гайку от шурупа, но ведь вожу же автомобиль, - резонно ответила моя лучшая подруга.
- И потом я не знаю языка, - выставила я последний аргумент.
- За время перелета выучишь пару необходимых фраз, - голосом, не терпящим возражения, перебила меня Сью и сунула мне в руки французско-английский разговорник для туриста.

Вот таким образом, - с разговорником в кармане, с твердым намерением отыскать информацию об отце и прощальным напутствием Сью охмурить самого обалденного парня в Париже, - вчера, 18 августа 2012 года я приступила к работе горничной одного из респектабельных отелей Парижа - «Ритц».