Чужие тайны. Александринка

 » Чужие тайны. Александринка

"Александринка", один из старейших российских театров. Его сцена видела истории любви, предательства, мести… Какие только пьесы здесь не шли! И какие интриги - порой не уступающие сценическим - не разыгрывались за его кулисами… А уж сколько людей прошло через его гостеприимные - и не очень - двери, и сколько судеб оказалось так или иначе связанными с иллюзорным миром Мельпомены. Но стены старого театра надёжно хранят свои секреты.
А вам, хотелось ли когда-нибудь приоткрыть занавес тайн, заглянуть за кулисы прошлого и узнать, чем жили эти люди, чуть ли не каждый день спешащие в эти стены? Чтобы на несколько дней окунуться в их жизнь, полную - как и сейчас - хитросплетений, интриг, смешного, трагичного и обязательно таинственного…
Мы приглашаем вас совершить с нами это увлекательное путешествие…

Место: Россия, Санкт-Петербург
Время: начало октября 1832 года
Сроки проведения игры: 3-8 мая 2015 года
Рейтинг: 21+




  Добавить тему в подборки

Сергей Сергеевич Гагарин привык ответственно относится ко всему, что делал, будь то служба в министерстве иностранных дел или должность советника придворной конюшенной конторы. Однако последнее назначение - директора императорских театров - стало для князя Гагарина серьёзным испытанием. Нет, он был совсем не против подобного рода развлечений, но вот то, как они организованы, а точнее не организованы, невольно вызывало презрительную усмешку на губах директора. Искусство не означает анархию. Строгая организация и ежедневная работа, вот залог успеха любого предприятия. Что он собственно и доказал за последний год, не обращая внимание на недовольный шёпот у себя за спиной и без сожаления расставаясь со всеми, кто не мог или не хотел принять новые порядки.
Сегодняшний день можно было считать своеобразной вехой на пути достижения поставленной им цели. Премьера спектакля, поставленного по нашумевшей пьесе Грибоедова, поставленный в недавно открытом, но уже полюбившемся многим Александринском театре.
Спектакль имел головокружительный успех, от части объяснявшийся особым вниманием Императорской семьи.
А последующий приём в Аничковом дворце уже сейчас называли гвоздём предстоящего сезона.
И то и другое Сергей Сергеевич мог с полным правом считать личной заслугой.
И теперь, стоя у колонны с бокалом шампанского, он через прорези маски наблюдал за входящими в зал гостями.

- Как можно? Как?! Аграфену - за князя, а Данику - голодранку?! Оооо…
Софья Петровна Разумовская, стеная и заламывая руки, повалилась на диван. К ней тот час же подскочили три её дочери, старшие сестры Даниила, и отчаянно замахали на Софью Петровну веерами, отчего кружевные оборки на могучей груди Софьи Петровны пришли в неистовое движение.
- Да уйдите вы с опахалами! - Прикрикнула на них Софья Петровна и снова обратила свой негодующий взор на князя Ивана Романовича Воронцова. - Даник - сирота! Сироту, каждый может обидеть! Был бы жив Алексей Игнатович, разве ж он бы позволил такому случиться? А ты, батюшка князь, несправедлив и суров к Данику! В опале он у тебя! В немилости! За что? Красив, знатен, герой … А ты ему … Оооо …
Она снова повалилась на диван, закрывая глаза пухлой ладонью и давя из себя громкие рыдания.
Слезы и страдания, источаемые Софьей Петровной, делали смотрины её единственного сына Даниила Алексеевича Разумовского и Анны Георгиевны Берг больше похожими на похороны. Сам Даниил стоял у стены и бездумно глядел на картину с большими корабельными соснами. Романтическое мероприятие, которое совсем еще недавно казалось ему игрой, вдруг оборотилось слезами его матери и страданиями самой девушки, что прочил ему в невесты князь Иван Романович Воронцов. Даниил перевел взгляд на Анну. Сестры Берг вошли в комнату, примерно, четверть часа назад и с тех пор так и стояли посреди комнаты – прямая, как древко копья, Амалия Георгиевна и поникшая, как сорванный цветок, Анна Георгиевна.
"Сколько ей лет? - подумал Даниил, глядя на низко склоненную голову Анны. - Пятнадцать? Шестнадцать?"
Он почти не видел лица девушки, он видел только белокурую макушку и простую розовую ленту, переплетенную с волосами. Но опытным взглядом, Даниил отметил и высокий рост Анны и гибкость её стана. И то, что она была уже вполне оформившейся девушкой, вошедшей в пору цветения, округлой во всех нужных местах. Элегантно округлой, без излишеств. Это понравилось Даниилу, он не любил пышнотелых женщин. Только вот щека Анны тоже была так невинно по- детски округлой, что наводило на мысли о детской комнате, куклах и сахарных петушках на длинной палочке.
Софья Петровна издала громкий надрывный звук, как будто увидела на пороге свою смерть. Даниил повернулся к матери и вздохнул - успокоить её будет стоить немалых трудов.
- Хватит, Софья! – Князь Иван Романович Воронцов, ударил ладонью о подлокотник кресла, на котором сидел, и досадливо посмотрел на свою кузину. – Это смотрины, что ж ты их слезами залила. А ты чего застыл, Данька? Проводи свою нареченную к дивану. – И протянул чуть насмешливо, нахмурив брови и обведя взглядом родственников. - Разумовские!
Даниил тот час, исполняя указание князя, подошел к Анне и протянул ей руку:
- Окажите честь, сударыня.
Он видел, как медленно пальцы девушки сжали материю платья, как будто сопротивляясь тому, что она должна вложить их в руку Даниила. Потом пальцы расслабились и девушка, немного с усилием подняла руку и вложила пальцы в ладонь Даниила. После чего подняла голову. Как Даниил и предполагал, в глазах Анны плескались лужицы готовых немедленно пролиться слез, и взгляд её был бесконечно несчастный.
Сжав её пальцы, Даниил отвел Анну к креслу, что стояло рядом с креслом княгини Варвары Степановны, усадил в него девушку и остался стоять рядом. Софья Петровна умолкла и в комнате наступила тишина. Только старинные часы на каминной полке тягуче-медленно отсчитывали минуты.
Даниил глядел на макушку склоненной головы Анны и думал о том, что он зол. На Ивана Романовича, на Анну, на маменьку и сестру Любушку, что совала сейчас под нос маменьке хрустальный флакон с солями, и на сестру Наталью, что неприязненным взглядом оглядывала новое по последней моде шитое платье княгини Варвары Степановны, и на сестру Марию, таким же неприязненным взглядом глядевшую на Анну. И только Амалия Георгиевна вызвала у него улыбку, потому что в её глазах он прочел решимость нанести ему поражающий удар, вздумай он хоть чем обидеть её милую сестрицу.
Молчание затянулось. Ни у кого не было ни малейшего желания нарушать его. Потому что при сложившихся обстоятельствах никто не мог найти нужных слов.
Часы ударили раз, потом еще один. Князь Иван Романович поднялся, протянул руку княгине Вареньке:
- Прошу за стол!
Даниил протянул руку Анне и снова ждал, когда она подаст ему свои пальчики. Его начинало раздражать, что с такой неохотой она касалась его. Немного рывком он выдернул её из кресла, с удовольствием поглядев на Амалию Георгиевну, которая напряглась в тревоге, и повел Анну к столу.
За обильным и хлебосольным столом Воронцовых молчание продолжилось. Молча выпили за предложенный князем тост «за Даниила и Анну, и пусть будет им счастье». Анна не притронулась даже к вилке, предпочитая сидеть рядом с Даниилом низко опустив голову и машинально перебирать край скатерти. Пришлось Даниилу выпить за двоих, благо лакей, стоявший за спинкой его стула, дело свое знал и графин, что он держал в руках, был воистину неисчерпаем.
Княгиня Варенька предложила поговорить об обручении и свадьбе, но тема не вызвала восторга. Наоборот, Софья Петровна вдруг закричала, как подранок, и уронила голову на руку. Любушка вскочила из-за стола, метнулась к матери, на бегу откручивая крышечку хрустального флакона.
После трапезы никто не захотел задерживаться в гостиной, все рано разошлись по своим комнатам. Анна ушла, не проронив ни слова, даже не посмотрела на Даниила.

На утро Даниилу доложили, что сестры Берг покинули Воронцово.
Тот год выдался сложным. Сначала он получил известие о том, что Анна Берг заболела. Даниил направил ей пару строк, выразив надежду на скорейшее выздоровление девушки. Почти все время он безотлучно находился в полку. Обручение не состоялось до осени, свадьбу отложили, а в ноябре 1830 года Даниил вместе со своим полком убыл в Беларусь, где было введено военное положение в связи с Польским восстанием. Там он оставался до августа 1831 года, перебравшись из Беларуси в Польшу, принимая активное участие в подавлении восстания. Не было времени подумать об Анне, поэтому он на время позабыл и о девушке, и о проблемах, связанных с обручением и свадьбой. После возвращения из Польши, полк Даниила прямиком попал на усмирение Холерного бунта и до середины 1832 года, Даниил, лишенный отпусков, безвыездно находился при полку.
Но в конце июля 1832 года пришла срочная депеша, вызывающая его в Петербург к князю Воронцову. В доме князя царил переполох. Сразу по прибытии Даниила провели в кабинет, где Амалия Георгиевна Берг, бледная, как полотно, докладывала князю о том, что её сестра Анна пропала из их дома почти месяц назад. Все мероприятия, принятые ею для розыска сестры никаких результатов не дали. Была допрошена с пристрастием девушка, которая прислуживала сестрам Берг, но и она толком ничего не могла пояснить, кроме того, что и горничная Анны Георгиевны тоже исчезла. Записка от сестры, что Амалия Георгиевна принесла в дом князя, гласила, что девушка «… не желает быть никому обузой... и что предпочитает сама зарабатывать свой хлеб, в поте лица своем... благодаря своим талантам…»
Князь бушевал! Прислужница сестер была высечена на конюшне, Амалия Георгиевна обругана за то, что сразу не доложила об исчезновении сестры, Даниил бит по щекам, что так надолго забыл свои обязанности по отношению к семье и своей нареченной.
Софья Петровна Разумовская начала было старую песню «Бедный Даник – сирота и ему голодранку в жены», но окрик Ивана Романовича заставил её замолчать на полуслове. Под страхом ссылки в Сибирь, либо в действующую армию до конца дней, Даниилу было дано задание разыскать беглянку в кратчайшие сроки: «Молодая девушка, предназначенная Вам в жены, граф, пропала больше полугода назад! Ваша безответственность и эгоизм довели до того, что она до сих пор не найдена!»
У Даниила горели уши, когда он выскочил из кабинета князя Воронцова. Испросив у командования полка отпуск, больше месяца он таскался по кабакам и борделям в поисках Анны Георгиевны Берг. «Благодаря своим талантам». Какие еще таланты она имела в виду, как не называться вульгарно Жужу или Мими в одном из модных борделей города. Потерпев неудачу, Даниил опросил почти всех возничих и каждого караульного у городских застав. Анна как в воду канула …
****
Но сегодня он отдохнет от поисков беглянки. Даниил устал, был зол и подавлен. К тому же его любовница Наташка, носящая громкое прозвище Фенелла Голланд - одна из ведущих актрис Александринки никак не могла понять, что между ними все ... закончено. Его ждет "блестящее" будущее в виде супруги Анны Георгиевны Берг, которую он непременно отыщет и, перегнув через колено, от души отшлепает! Хотя что это он так. Он лично высечет девчонку на конюшне вожжами, он будет сечь её до тех пор, пока она не запросит пощады!

Проходя мимо князя, Даниил щелкнул каблуками и четко по военному склонил голову в приветственном поклоне:
- Ваше Сиятельство!
Не останавливаясь, чтобы засвидетельствовать почтение, Даниил шагнул в толпу, выискивая глазами Наташку ... т.е. Фенеллу Голланд.

Когда-то давно, когда детские мечты казались Анне Ковалёвой чем-то, что непременно, тотчас, стоит только ей захотеть этого всей душою, сбудутся, она представляла себя стоящею рядом с отцом на одной сцене. И когда бы зал рукоплескал ей, Павел Афанасьевич Ковалёв, любимец публики, что приходила на его спектакли, поворачивался к ней, а в глазах его Аннушка видела бы обожание и гордость. Гордость ею, его дочерью, которая души не чаяла в отце и готова была отречься от всего мирского ради служения театру.
Но проходили годы, Аннушка из крошечной девочки превратилась сначала в угловатую девушку-подростка, а после и вовсе расцвела и заневестилась, а мечты так и оставались мечтами. Как часто люди не понимают того, как хрупки их надежды, чаяния и желания чего-то светлого и совсем иного, не такого как то было ранее. Как просто и легко расстаться с самою возможностью вновь "увидеть", что мечты становятся реальностью, что судьба становится к ним благосклонна...
В доме Ковалёвых был старый и запылённый чердак, куда Аннушка любила подниматься и где проводила многие часы возле зеркала в старинной резной раме, искусно выполненной каким-то неизвестным автором. Там она становилась всемирно известной актрисою, там примеряла на себя те роли, которые ей было никогда не суждено сыграть. Там же оплакивала свою судьбу и судьбу безмерно любимого батюшки, который, упав с лестницы, остался обездвиженным на всю жизнь. Там же скрывалась от колючих и злых слов матери, которая, как чувствовала Аннушка, ненавидела свою младшую дочь всей душою. Сколько слёз было пролито ею из-за этой ненависти, из-за несправедливости обвинений, из-за невозможности скрыться от всего того, что въедалось в душу Анны, отравляя её своей неотвратимостью.
Со временем, когда юношеская пора миновала, и Аннушка повзрослела, чердак сменился комнатою отца, куда она приходила, старательно скрывая всё то, что терзало её в такие мгновения. Она научилась понимать желания отца, даже общалась с ним на языке, что был понятен только лишь ей и Агате. Долгое время сидела рядом с ним и читала или же вышивала, по велению маменьки, хотя к этому искусству не имела никакой расположенности и таланта.
- А маменька совсем не отпускает нас на бал. - Аннушка с трудом удержалась, чтобы не топнуть от досады ногой, едва вошла в комнату отца, едва сдерживаясь, чтобы тотчас же не броситься ему на шею и не расплакаться, как то было в детстве, когда она несла ему все свои беды. - Представляете, папенька? Совсем-совсем.
Она не стала рассказывать, сколь многими словами приукрасила своё решение матушка, изливая свой гнев преимущественно на Анну, стоило только ей тихо, ни на что особо не надеясь, попросить отправиться на бал. И не где-нибудь, а в самом Аничковом дворце, куда приглашены все актёры Императорского театра.
- А знаете, что? Мне совсем, вот ни капельки не обидно! - в словах звучал вызов, когда она смотрела на отца, ожидая его ответа. Тот моргнул два раза, что означало слово "нет". Он совсем ей не верил. А она совершенно не собиралась плакать и показывать этим, как сильно ранила её нелюбовь матушки. - Вы не верите мне? И зря!
Всё же топнув от досады ногою, Аннушка подтащила стул к креслу отца, устроилась на нём, старательно держа спину ровно и взяла со столика первую попавшуюся книгу, открывая её наугад и начиная чтение. А сама тем временем чутко прислушивалась к голосам матушки и сестры, не в силах расстаться с надеждою, что Агате удастся уговорить маменьку отпустить их на бал.

Фенелла Голланд металась по комнате, сжимая тонкими пальцами виски, в которых молотками стучала нестерпимая боль. Шумный успех только что окончившейся премьеры не принёс ей ожидаемого удовлетворения. Лизанька... Ей снова досталась роль второго плана! Хотя даже слепому было видно, что с ролью Софьи Павловны она справилась бы намного лучше теперешней примадонны. Но кого это волнует, если у этой старой коровы такой покровитель! Она так до смерти будет играть героинь, а Фенелле останется довольствоваться ролями второго плана. Она в гневе снесла со стола стоящие цветы, полученные от восторженных поклонников. На звон разбивающегося стекла прибежала горничная, захлопотала над осколками, собирая переломанные цветы, но Фенелла не обращая на неё внимания продолжала метаться по комнате. Она чувствовала себя оскорблённой этим успехом. Этими цветами. Цветами за роль Лизаньки, когда по справедливости именно ей следовало выходить на поклоны вместе с режиссёром.

Голова просто раскалывалась. Ещё и Даниил, её Даниил даже не появился на премьере. Фенелла до сих пор не верила тому, что он торжественно объявил ей несколько дней назад. Она ждала от него предложения пожениться, и он женится. Вот только не на ней, а бог знает на ком. Нет, этого нельзя так просто оставить. Даниил должен понять. Им обязательно надо поговорить ещё раз. Она грациозно опустилась в кресло, даже в одиночестве не забывая о том, что выглядеть всегда надо превосходно. Затрясла колокольчиком.

- Ах да, ты же здесь, - она повернулась к собирающей осколки горничной. - Принеси мне воды.

Потянулась за стоящей на столе шкатулкой, достала маленький пергаментный пакетик с печатью аптекаря. Она сегодня уже принимала порошок или нет? Он боли в голове она уже ничего не помнила. Чёрт с ним, если и принимала, эти муки терпеть всё равно невозможно. Разорвав пакетик, она высыпала в принесённый стакан с водой порошок. Через некоторое время почувствовала, как боль утихает, и ей на смену приходит возбуждение и желание веселиться. Вскочив с кресла, она лихорадочно стала распускать шнуровку на платье.

- Мария! Неси одеваться! Фижмы, платье-робу, маску.

Она немедленно поедет на бал во дворец! Это её законное и заслуженное право. Она будет ослепительна и Даниил поймёт, что жениться он должен именно на ней.

В скором времени она входила через роскошные двери Аничкова дворца в гремящий музыкой зал.

Даниил увидел свою любовницу сразу же, как только она вошла в зал. Грациозная, как кошка. Движения плавные, точно выверенные, наклон головы так как нужно, высокая прическа, украшенная цветами, полуоткрытый кружевной веер в руке, эмалированные пластины которого блестят в свете свечей. Мягко ступая, как будто она тут королева, пошла вперед, уголки губ чуть подняты в полуулыбке.
Даниил выступил вперед и подхватил её под локоток:

- Фанни, дорогая, прости сегодня не получилось побывать на спектакле. Дела. Уверен, ты была неподражаема, как и всегда. Но скажи мне, зачем ты опять прислала письмо? - Даниил улыбнулся знакомому и наклонился к уху Фенеллы. - Ведь мы же выяснили все!

Вера Васильевна долго сидела в ложе, ожидая когда схлынет толпа и из театра можно будет выйти не рискуя лишиться в толчее своего манто. Бездумно глядя на уже погружённую в темноту сцену, она откинулась на обитую бархатом спинку кресла. Премьера прошла с оглушительным успехом, впрочем, разве в этом кто-то сомневался? Хотя... Она задумчиво покачала головой. Вера Васильевна не считала себя завзятой театралкой, находя в сём искусстве лишь удовольствие для души, и не занимаясь критическим разбором. Но даже ей было понятно, что актриса исполняющая роль служанки в значительной степени перетянула на себя внимание и симпатии зала от признанной примадонны. Удивительно, что режиссёр этого не увидел, хотя... тут Вера Васильевна пожала плечами, стоит ли удивляться этому? Если сплетни справедливы, а скорее всего это именно так, то распределением ролей занимался вовсе не режиссёр.

Наконец покинув ложу, она спустилась вниз и вышла к ожидающему её экипажу. Кареты одна за другой отъезжали от театра, направляясь в сторону императорского дворца. Бал-маскарад, такое заманчивое и будоражащее сочетание. Вера Васильевна улыбнулась. Как давно она в последний раз выходила куда-то в общество? Если не считать театра, то давненько. Васенька отнимает у неё всё свободное время. Её любимый мальчик. Она обязательно зайдёт поцеловать его на ночь, но сегодня вечером, пожалуй, она доставит себе сегодня ещё одно удовольствие и посетит бал.

Можно было считать, что ей невероятно повезло.
Ей было пожаловано три рубля в месяц, а добросердечная костюмерша помогла найти комнату. Строго говоря это был лишь угол в комнате, которую она делила с двумя такими же - актрисами-фигурантками, играющими на сцене безмолвную "толпу".
Но даже этот труд был не так легок, как представлялось ей вначале: в течение всего спектакля девушкам приходилось переодеваться по три-четыре раза и буквально все делать бегом, - подгоняемыми резкими окриками помощника режиссера о том, что они только даром едят хлеб. К концу представления, ноги гудели так, что она буквально падала и мечтала уже не о том, как покорит Петербург и Свет своим несомненным талантом и выбьется таким образом из "толпы", "доказав всем", а о том как бы выспаться.
К тому же оказалось, что ее представления о театре и сценической карьере были мягко говоря идеалистическими.
Наверное, не будь она так разозлена, она бы хорошенько подумала и с самого начала попытала счастья гувернанткой... или компаньонкой. Где-нибудь в Москве. Или Рязани.
Впрочем, в Рязани, наверное, было бы намного хуже. Нет, определенно бы хуже.
Трех рублей, которыми она восторгалась поначалу, уже во второй месяц стало катастрофически не хватать. Нужно было подумать о теплой одежде и дровах.
Стесненность ощущалась во всем - в еде, одежде и даже во сне: ей приходилось делить свою кровать с горничной Дуняшей.
И выход, как ни странно был только один - стать чьей-нибудь содержанкой.
Предложение поступило так обыденно, что Роза - какое все-таки ужасное имя! - сразу и не поняла, что от нее хотят.
"Что тут непонятного?" - удивилась ее подруга по комнате и пожала плечами. - "Все так делают. В конце концов, лучше так, чем в борделе... Или ты еще девушка?" - и, приняв молчание Розы за подтверждающий знак, пождала губы. - "Ну что сказать... Сочувствую. Хотя, мой тебе совет, чем быстрее ты освободишься от этой обременительсти, тем лучше. Для тебя... Все так делают," - добавила она равнодушно, в качестве последнего аргумента.

И действительно, "делали" так все, у кого не было поддержки - семьи или покровителя. За лучшую роль, за квартиру, за одежду. Даже за лучшую еду. И отказ не делать как все воспринимался вызовом. Как ни странно самими же "подругами".
Роза поняла это, когда однажды обнаружила оборванными юбки всех своих четырех платьев. В тот день она опоздала на генеральную репетицию, - пытаясь с помощью горничной привести в порядок хотя бы одно платье,- за что была обругана самыми обидными словами помощника режиссера. А позже - уже после репетиции - тот же самый режиссер без зазрения совести попытался облапать ее в костюмерной, тяжело и жарко дыша на нее водкой и луком.
Роза сама не поняла, откуда у нее взялась сила и смелость - сначала оттолкнуть его, а затем звонко и хлестко ударить по щеке и убежать. Расплакалась она уже "дома" - в своем углу, в объятиях все той же верной Дуняши.
"Может, вернетесь?" - тихо спросила тогда ее горничная. - "Все-таки это не так уж плохо... По крайней мере вы будете всегда в тепле и в удобстве".
Но ее злость и гордость все еще страдали.

Удача улыбнулась ей неожиданно - там, где, как говорится, даже не ждали. Прямо перед спектаклем оказалось, что одна из эпизодических актрис заболела, и режиссер, окинув рассерженным взглядом массовку, раздраженно ткнул пальцем в Розу.
- Вы текст знает? - спросил он и, не дождавшись ответа, раздраженно обернулся к своему помощнику, - Кажется, она больше остальных подходит по росту и комплекцию к пошитым платьям. Одеть ее и выпустить в пятом явлении.
Вот так Роза и оказалась в тот вечер на сцене - с выходом в двух явлениях и, самое главное, с ролью со словами.
И не беда, что "слова" заключались в двух фразах, главное, в этот вечер она была по-настоящему актрисой.

Кажется, у нее получилось - выйти "с той ноги", не споткнувшись при этом, не забыть текст и не упасть. Хотя она нервничала сильно - так сильно, что ей пришлось дать воды.
Публика смеялась и восторженно хлопала, поддерживая актеров одобрительными выкриками, и в какой-то момент Розе даже показалось, что это ей хлопают и выкрикивают. Внезапно, все показалось ей легким и совершенно незначительным. И сама Роза была легкой и непринужденной - словно летняя бабочка. Красивая и грациозная.

Эйфория не прошла и после спектакля. Оказалось, что играющие в труппе актеры по случаю удавшейся премьеры приглашены - кто бы подумал! - на бал в Аничков дворец. И среди приглашенных была она - Роза.
Вот уж воистину - с корабля, да на бал! Но в этот вечер Розе не хотелось думать о плохом и вспоминать о неприятном, - ей хотелось веселиться. И порхать. Словно бабочка...

- Твоя сестра к нам за обедом не присоединится? – сухо спросила дородная седовласая женщина со строгим выражением лица, словно коршун надзирая за дрожащей маленькой служанкой Дуней, разливающей суп по тарелкам.
Агата стиснула ложку с такой силой, что стало больно, и молча посмотрела на мать. И снова "твоя сестра", не Анна. Сестра и матушка, кажется, пребывали в состоянии вечной ссоры. Всегда найдут повод, чтобы излить друг на друга поток завуалированных, сдержанных воспитанием, оскорблений. Анна закрылась и дуется в спальне или же пошла к отцу, а мать всю свою обиду и злость перенесёт на старшую дочь и на ни в чём не повинную служанку.

- Суп пересолен! О чём думаешь, Дунька? Всё в облаках витаешь вместо того, чтобы работать? Бездельница! – подтвердила пророческие мысли Ефросинья Фёдоровна, лишь слегка пригубив приготовленный суп. Все знали, что суп пересолен не был, как и то, что сегодня хозяйке дома угодить не удастся. И что все надежды отпроситься на бал в Императорском театре пошли прахом.

А ведь Аннушка так мечтала пойти на бал. Сестра всегда грезила об актёрской карьере. Пойти по стопам отца, блистать на сцене. Агата же и представить не могла, чтобы выступать на публике. Для этого она была слишком застенчива. Она бы, верно, сразила всех наповал, окажись на сцене, и собрала бы хороший урожай гнилых помидор. В любительских спектаклях Агата всегда занимала роль статиста – она стала поистине виртуозом в этой роли, а вершиной домашней театральной карьеры была роль служанки, безмолвно семенящей по сцене туда-сюда. Папенька всегда шутил, что природа решила отдохнуть на его старшей дочери, наградив двойным талантом младшую. Смеялся по-доброму в усы и успокаивал супругу, ворчащую, что опять мол развели свой балаган.
Агата не обижалась. Сестра была в самом деле очень талантлива. Она же спотыкалась на каждом слове, пытаясь изобразить кого-то. Не беда. Зато она неплохо пела, музицировала и вышивала, что, по словам матушки, более приличествовало молодой девице из хорошей семьи. Анна же, опять же по словам матушки, содержащим неизменный необъяснимый укор в адрес младшей дочери, переняла пагубный талант отца, его патологическое пристрастие к сцене. Это расстраивало её до глубины души, но этот пыл сдерживался чаяниями Павла Афанасьевича.
Теперь же, когда он прикован к постели, слаб, беспомощен и безмолвен, бразды правления домом и судьбами дочерей перешли в руки строгой Ефросиньи Фёдоровны, и держала она вверенное ей в ежовых руковицах. В прошлом остались весёлые домашние спектакли, шумные музыкальные вечера в доме Ковалёвых, посещение балов стало редкостью. А уж если говорить о мепроиятии в Императорском театре, то оное было для матери семейства причиной сильнейшего раздражения.

- Маменька, не стоит так горячиться. Вам снова будет нездоровиться, - с беспокойством и теплом в голове попросила Агата, на что Ефросинья Фёдоровна завела разговор, в точности повторяющий многие такие же. И это Анна во всём виновата, и это она её довела до такого состояния, что кусок в горло не лезет. И за что ей такое наказание? За что Господь карает? И только одна отрада – она, Агата. Такие разговоры приводили последнюю в негодование, которое приходилось сдерживать. Она не была такой уж примерной и благочестивой, послушной дочерью, которую себе воображала маменька в противовес "совершенно невоспитанной, невыносимой Анне". Такое положение дел изводило всё семейство, и не было ему видно ни конца, ни края…
Совершенно утомлённая, измотанная морально, Агата отправилась на поиски сестры, обнаружив её в комнате отца. Бледный, исхудавший, Павел Афанасьевич с трудом моргнул в знак приветствия старшей дочери. Младшая притулилась рядом в кресле. Проведённое вместе время наполнило троицу теплом и придало сил в неравном бою с матушкой. И стоило только Анне заикнуться о запрете матери, как Павел Афанасьевич, с нерастерянным даже сейчас духом авантюризма, дал понять дочерям, что им нужно всенепременно попасть на бал! А там будь что будет. С трудом сдерживая возбуждение и пузырящийся внутри смех, девушки чинно шли в сторону своей спальни, чтобы с помощью друг друга собраться на торжество. Страх перед гневом матушки отступал перед предвкушением танцевать и веселиться. И вот они входят в огромную залу, наполненную блеском свечей, знатью, военными, представителями сцены, отмечающими успешную премьеру "Горе от ума".

- Матушка где-то поблизости, - то и дело повторяли сёстры, расхаживая среди толпы.
- Аннушка, нам точно попадёт, - вздохнула Агата, рассматривая лепнину на стенах и огромную люстру на потолке. – Но ведь тебе достанется сильнее. Надо набраться как можно больше впечатлений, чтобы не было так обидно. Никак не могу поверить, что мы на это решились!

Накануне

В маленькой комнатке, служившей гримёрной было нечем дышать. Висящие на вешалках костюмы - пышные парчовые наряды прошлого века, лёгкие шёлковые туники и атласные платья, сшитые по последней моде, кроме того множество накидок всех цветов и эпох, казалось навечно пропитались ароматом пудры и дорогих духов. Стоявшие тут и там букеты цветов довершали картину. Раскрытое настежь небольшое окошко под самым потолком, не спасало от этой смеси удушливых запахов.
Раздался стук и вслед за ним дверь тут же отворилась, пропуская лакая с огромным букетом:
- От господина Ярцева, для мадемуазель. Куда прикажите поставить?
Молодая женщины сидящая у зеркала, устало махнула рукой, показывая в дальний угол
- Туда, пожалуйста.
Снова эти цветы... Долли ненавидела их проникающий повсюду аромат. Для кого то они казались признаком роскоши, для не служили лишь напоминанием о её положении. Дорогая кукла, которую может купить тот, у кого окажется больше денег. И как бы она не оттягивала этот момент, он обязательно произойдёт.
Люди могут сколько угодно говорить об искусстве или таланте, но она то знала чем и как оплачивается успех. Слишком хорошо знала.
- Ответ будет? - согнувшись в дверях снова обратился к ней лакей.
- Да, - устало произнесла девушка, - передайте Игнату Наумовичу мою благодарность.
Дверь закрылась, оставив её снова одну. Ещё несколько минут отдыха и ей пора выходить на сцену. Долли снова с раздражением посмотрела на цветы, белеющие на фоне алой накидки.
Снова стук в дверь, ей напоминают о том, что скоро выход.
Сегодня в Большом императорском театре давали Риголетто, она пела Джиту. Роль, как и многое в её жизни, досталась можно сказать в наследство от матери. Другие актрисы и мечтать о таком не могли. Она же ждала только когда всё это закончится.
Завтра у неё выходной и можно будет на весь день остаться в своей маленькой квартирке, где нет цветов и тяжёлых запахов, где она может побыть одна.
Ах нет, вечером назначен бал для актёров по случаю премьеры в Александринке. Пропустить такое событие немыслимая дерзость.
Завтра... завтра для неё может всё решиться. А может повезёт и решение можно отложить?

Вечер, бал

Премьеру она пропустила, но на маскарад не явиться не могла.
Одетая в сапфирового цвета платье с фижмами и карнавальную маску, Долли ощущала себя словно на сцене. В последний момент она передумала и отказалась от мысли одень так подходящее к костюму колье, присланное третьего дня одним из поклонников, ведь это означало бы что она фактически принимает его предложение о покровительстве.
Трусиха! - мысленно обозвала себя девушка, - какая же ты трусиха!
Она слегка припозднилась и в зале уже собрался практически весь бомонд, пришедший по всей видимости, сразу из театра.
Господин директор собственной персоной подпирал одну из колонн. Обманчиво расслабленная поза не могла обмануть того, кому не посчастливилось общаться с этим человеком.
Долли и без того находящаяся в напряжении, свернула чуть влево, у неё не было сейчас сил любезничать сейчас с этим неприятным во всех отношениях человеком в наглой физиономией. Ему бы и дальше конюшней командовать, а не театром заниматься.

Высокий и привлекательный особой, мужской красотой, граф выделялся из толпы так же, как сама Фенелла выделялась среди пестрой массы восхищённо пожирающих его глазами женщин. Они будут такой красивой парой, самой красивой парой в свете, если Даниил перестанет находить глупые предлоги, отделываясь от женитьбы на ней. И тогда она без сожаления оставит сцену, где её ценят, но не в той полной мере, как она того заслуживает. В конце концов, она принадлежит к роду Потёмкиных, и если бы не отец-картёжник... Фенелла потёрла пальцы рук, их щекотно покалывало, как будто она пришла с мороза. Услышав знакомый голос, она счастливо заулыбалась.

- Мой дорогой, я искала тебя!


- Да, я была неподражаема, и рада, что ты это признаешь, - Фенелла ласково провела затянутыми в кружевную перчатку пальцами по щеке Даниила. - Но мне бы очень хотелось, чтобы ты видел это своими глазами. Я хочу быть неподражаемой только для тебя. - Но следующие слова Даниила раскололи хрупкое блаженство, в котором она пребывала. - Что значит выяснили? - Фенелла повысила голос. - Я подумала, что ты так шутишь. Ты же не можешь всерьёз отказываться от меня и нашей любви из-за какого-то старого родственника. Признайся, ты же пошутил! Ты же женишься на мне?!

"Господи," - думала Роза входя в богатую и элегантно обставленную бальную залу Аничкова дворца, - "Какое же все-таки приятное слово "премьера". И как милы все эти собравшиеся здесь люди. И как должно быть она сама красива и мила, если на нее обращают внимание и улыбаются ей"

Она машинально взяла бокал шампанского, поднесенный кем-то, и, рассеянно отвечая на вопросы, позволила проводить себя к группе таких же, как и она, приглашенных актрис.
Двое кавалеров - как и все находящиеся в зале, в масках - спросили о ее согласии потанцевать с ними. И Роза - все-таки какое ужасное, ужасное имя! - дала такое согласие.
- Вы уже слышали новость? - внезапно услышала она за своей спиной чей-то негромкий голос, - Говорят, Апраксина больше не в фаворе. Государь обратил свой взгляд на юную Вдовину. Как актрисочка так себе, скажу я вам, но красива... Говорят, он уже пожаловал ее серьгами.
- Да что вы говорите! - вторил первому голосу такой же негромкий другой голос. - Везет же некоторым...
- Да-да, - подтвердил кто-то третий - Впрочем, Апраксина тоже не осталась в накладе. Говорят, что она выходит замуж. За какого-то военного... Что все договорено и даже расторгнут контракт. Так что, попомните мое слово, звезда Вдовиной актрисы вспыхнет точно также ярко. И не беда, что она постоянно забывает текст...

Внезапно, Розе показалось, что свет как бы слегка померк в зале, а настроение немного упало, и она поспешно отошла в сторону - не желая слышать сплетни.

Улыбнувшись в ответ, Даниил поднес к губам затянутую в кружевную перчатку руку Фанни. Затем гневно полыхнув взглядом на какого-то юнца, мотающегося неподалеку и с явным обожанием поглядывающего на Фенеллу, положил пальчики актрисы на свой локоть и повел её вглубь залы, к экзотическим кустам в высоких кадках, где бы они не привлекали столько внимания.

- Прости, дорогая, я провел в полку почти два года, боюсь, это время не улучшило мои манеры. Я всегда признавал твой талант ... и не только сценический. И всегда говорил тебе об этом.

Они уже подошли к уютному диванчику, обитому светлым шелком, когда Фенелла повысила голос. Но они все равно привлекли к себе внимание. На них начали оглядываться, дамы зашептались, в открытую глядя на них. Даниил вздохнул - в этом вся Фенелла. Она была неистовой. В постели он поощрял её неистовость, но когда она начинала скандалить ...
- Фанни, прошу тебя. На нас обращают внимание! - Прошипел Даниил, мило улыбаясь и поднося к губам руку Фенеллы. - Я объяснил тебе, что не отказываюсь от тебя, я даю шанс другим завоевать твое сердце, дорогая! И мои слова не были шуткой, я обязан жениться на девушке, которую выбрала для меня семья. В данном вопросе я был лишен права выбора, пойми. Я женюсь, при чем в самом скором времени.

Пропустив оживлённо беседующую парочку, в спутнице молодого военного Долли узнала одну из актрис русской труппы, Долли вспомнила о цели своего приезда. Итак, ей надо решиться... или не решиться.
Раскрыв веер, она неспеша направилась вдоль зала, украдкой рассматривая присутствующих.

Из экипажа, что остановился у величественного трёхэтажного здания с колоннами и высокими окнами, проворно спустился молодой человек с нахмуренным лицом. Те, кто знал Игната Наумовича Ярцева – его родня, друзья, дамы сердца, - привыкли к этому выражению лица и не видели в этой постоянной морщинке меж бровями признака его дурного нрава.
Но те, кто знал его плохо, как, например, работники Государственного ассигнационного банка на Садовой улице, 21, увидели в вошедшем через массивные двери по мраморным ступеням сыне владельца банка, Наума Михайловича Ярцева, прямую угрозу.
Служащие банка засуетились, забегали с бумагами из одного конца огромного рабочего пространства в другое. Их разъяснения посетителям, наклонившимся к окошечкам, стали более вежливыми. В общем и целом, служащие изображали кипучую деятельность.
Что, собственно, было весьма недурно, но наводило на определённые, совсем не радостные размышления. Поскольку сын владельца занимал второе место в иерархии управления банком, это означало, что обладателя первого места здесь не было. Получалось, что отца не было ни дома, ни в банке. Так куда же пропал Наум Михайлович Ярцев? Почтенный член общества, примерный семьянин и внимательный отец, который всегда посвящал единственного и любимого сына в свои дела? Тот, у кого каждый день был расписан по минутам. Тот, который никогда не отклонялся от раcписания. Да. Куда средь бела дня пропал его отец?!
Игнат остановился и постарался не хмуриться. Ему это не удалось, поскольку мысли крутились вокруг таинственного исчезновения отца. Скорее всего, при желании работники банка бросились бы врассыпную, но Игнат двинулся по направлению к кабинету, и они выдохнули с облегчением и продолжили работать в том плавном и размеренном темпе, в коем работают люди без надзора.
В просторном кабинете отца в красно-коричневых тонах центральное место занимал массивный стол, на поверхности которого царил идеальный порядок. Вдоль стен высились стеллажи с книгами и бумагами. Между ними висел портрет отца кисти Венецианова, за который располагался встроенный в стену сейф с ценными бумагами и ассигнациями. Напротив стола стояло кресло с высокой спинкой, и если за столом место отца пустовало, то на подлокотник кресла неожиданно легла изящная женская ручка.
Она?.. Недосягаемая мадемуазель Долли? Пришла сюда? Но почему?
Ещё больше хмурясь, Игнат быстро прошагал к креслу, чтобы посмотреть, кто же в нём сидит, и увидел совершенно незнакомую даму, полную противоположностью белокурой пташке Долли. Женщина в кресле поражала прежде всего томностью черт. Подняв на него глаза с поволокой, поправив густые чёрные волосы, посетительница улыбнулась пухлыми губами и плавно поднялась с кресла. Игнат откашлялся, заложив руки за спину и чуть склонившись в поклоне.

- Чем могу служить, сударыня? Вы ко мне или к Науму Михайловичу?