Призрачная любовь 18+

 » Призрачная любовь 18+  [ Завершено ]

Название :Призрачная любовь
Жанр: Мистика, ужасы,
В тексте есть: смерть героя, призраки, потусторонний мир.

Аннотация: Никогда не читайте дневников незнакомцев. Никогда не влюбляйтесь в призраков. Не заигрывайте со смертью.
При соблюдении этих простых правил вам не придется выбирать между возвращением к жизни и необходимостью отправить душу любимого в ад.
Комментарии к произведению

  Содержание:

  Профиль автора

  Показать сообщения только автора темы (Оленева Екатерина)

  Подписаться на автора

  Открыть в онлайн-читалке

  Добавить тему в подборки

  Модераторы: yafor; Дата последней модерации: 05.08.2017

 » 1. Подарок

Елена потянулась, зевнула и выключила телевизор. В комнате стало тихо.
Когда ты молод, то не видишь проблемы в том, чтобы бесцельно убить несколько дней, поделив себя между телевизионным ящиком и холодильником - впереди целая жизнь, ты не опасаешься стать банкротом. Есть даже определённая прелесть в том, чтобы превратиться на время в тупое животное, способное лишь пережёвывать и неважно что: колбасу, сериал или очередной телепроект.
Но всегда наступает он - момент Х, когда «низы уже не могут, а верхи не хотят». Лена чувствовала, как душа и тело устали изнемогать от безделья и отчаянно просят нагрузки.
Ребром вставал вечный вопрос: что делать? И как быть?
В сей драматичный момент и прорезалась трель телефонного звонка.
- Алло?
Голос её прозвучал раздраженно. Накопившийся от безделья негатив искал себе выход.
- Зайчонок? - вопросил баритон с другого конца. - Это ты?
- Конечно, я. Тебе прекрасно известно, что мама в это время на работе.
Собеседник тяжело вздохнул:
- Леночка, ты не в настроении?
- Когда я слышу твой голос, я всегда не в настроении. У тебя ровно три минуты, чтобы сообщить, что понадобилось, старче. Потом: «чао бамбино»...
- Я хочу увидеться, зайка.
- Твоя крольчиха проживает по другому адресу.
- Леночка, сердечко моё! Ну, не нужно так! Я приготовил тебе подарок. У тебя же недавно был день рождения...
- Как мило с твоей стороны вспомнить об этом впервые за восемнадцать лет! Но разве можно винить тебя за слабую память? Ведь в твоей жизни приключилась она, Великая Любовь, и всё остальное потеряло смысл. Мы с мамой стали незначительным, мелким и неинтересным. Скажу тебе, обидно пребывать в этой категории: «незначительно». Ты теперь для меня в ней же, папочка. Я не хочу тебя видеть. Подарков твоих не хочу. Мы обходились без сантиментов все эти годы? Продолжим в том же духе.
- Лена!..
- Тебе меня хорошо слышно? Слушай и запоминай: ни-че-го! Ни денег. Ни связей. Ни подарков. Ни твоей любви.
-Леночка..
Лена бросила трубку.
Никогда не назовет она этого чужого для неё человека таким простым и родным, естественным словом - папа.
Подарок он ей, видишь ли, приготовил?! Шёл бы он лесом!
Где он гулял со своими подарками, когда Лена была маленькой девочкой? Когда у мамы не хватало денег на самое необходимое? Когда красивые игрушки Лена видела только в кино? Кому он тогда дарил свои «подарки»?!
Где он был, когда заболела бабушка, а мама пропадала на трёх работах, чтобы кое-как свести концы с концами?
Его не было!
Он предпочитал жить в своё удовольствие, не вспоминания об обязательствах.
Лене не нужна такая любовь. Пусть задвинет её себе поглубже в упругую пятую точку.
Телефон заголосил снова.
- Лена?
На этот раз звонила мать.
- Звонил Олег. Говорит, ты не хочешь с ним разговаривать и даже слушать его не стала. Почему?
- Ты ещё спрашиваешь?! Мама, он...
- Я хотела бы, чтобы ты вела себя как взрослый разумный человек, а не как маленькая избалованная девочка. Будь умницей - воспитанной, вежливой девочкой. Я никогда не учила тебя хамить. Немедленно перезвони отцу и извинись.
- Отцу?
Лена словно выплюнула это слово.
- Не стану я отцу звонить! Тем более не стану перед ним извиняться!
- Ты меня слышала.
В голосе матери звенел металл.
- Обижая его ты обижаешь меня. Мы вместе готовили этот сюрприз.
- Супер-сюрприз! Я в восторге! Что теперь делать? «Поезжай и будь любезна радоваться», да?! Он уже предал нас однажды. Как ты смеешь пускать его в нашу жизнь снова?!
- Перезвони ему, - отрезала мать. - Немедленно.
***
Марина с трудом сдержалась, чтобы не накричать на дочь.
Ей сложно было говорить на эту тему. Она не могла рассказать дочери о том, что без угрызений совести повышает их материальный уровень за счёт бывшего мужа и поэтому той стоит быть с отцом помягче.
Да, в свое время Марина была достаточно глупой и наивной. Поддавшись чувству ложной гордости, она отпустила бывшего мужа даже не пытаясь его удержать.
В результате всю сознательную жизнь мужественно сражалась с нуждой.
И проиграла.
Ей надоело проигрывать.
Только в романах добронравные героини выходят победительницами, а подлецы, вроде Олега, терпят фиаско. В жизни-то всё иначе.
Поэтому не лишним будет проявить гибкость, хитрость и смекалку.
Марина бывшего мужа давно не любила.
Она даже ненавидеть его перестала.
Многие годы Олег был для неё чем-то вроде тёмной фигуры на задворках сознания - фигурой, вызывающей со дна души горячий и горький осадок злобы на весь свет и ощущения, что она жалкая неудачница.
И вот, когда даже так бывший муж перестал для неё существовать, призрак вдруг материализовался.
Полгода тому назад, будучи в городе проездом, Олег решил убить оставшееся время, заскочив к бывшей жене. Сидеть на вокзале в ожидании поезда ему было скучно.
Купив торт, бутылку вина, что подвернулись под руку в ближайшем ларьке, он направился на встречу с прошлым даже предварительно не позвонив. Ему как-то не приходило в голову, что за истекшие годы «прошлое» могло проживать совершенно по другому адресу.
Перешагнув порог старого подъезда, Олег не мог удержаться от брезгливой гримасы. Бедность, грязь и тараканы таращились из-за каждого угла, из-под каждой ступеньки. Как, спрашивается, люди могут жить в таком бардаке?
Сам-то он давно обзавелся привычкой получать от жизни всё по высшему разряду.
Нажимая кнопку звонка, Олег представлял себе женщину, что откроет ему дверь ,с лёгкой презрительной жалостью. Тут не Москва. Пластические операции в маленьких провинциальных городках не в ходу.
Конечно, Марина теперь старая, с потухшим взглядом, с морщинками вокруг глаз и рта.
Дверь распахнулось.
На короткое мгновение Олегу показалось, что время повернулось вспять. Марина почти не изменилась. А если и изменилась, то только в лучшую сторону. Стала интереснее, чем пятнадцать лет назад, когда они виделись в последний раз.
Некрасиво тогда пришлось расстаться.
- Вот, я ...тут... проездом,
Он махнул рукой.
- Ну, в общем, решил зайти. Можно?
И безуспешно попытался протянуть пожухлый букет роз.
Учитывая состояние букета, оно и к лучшему, что безуспешно.
- Проходи. Не запирать же у тебя перед носом дверь?
Чувствовал Олег себя неуютно. Ему было неудобно за дорогой костюм, за дешевые конфеты, за увядающие розы.
Оказавшись в маленьком коридорчике, оклеенном простенькими обоями, он испытывал ощущение, будто на машине времени возвратился в годы ранней юности.
В ясные осенние дни. В те времена, когда без памяти влюбился в кроткую девушку с мягкими шоколадными глазами газели.
Воспоминания шквалом накрыли его с головой, с ручками и с ножками.
Память унесла к тем далеким временам, где рычали КАМАЗы, пока люди забрасывали в их кузов убранную за день картошку.
Удивительно, но оказалось, что он до сих пор отчетливо помнил свежий привкус Марининых губ, органично сливающийся с горьковатым запахом дыма от сожженных листьев и вечерней прохладой.
Помнил, словно вчера, её милое личико, выглядывающее из-под сбившегося платка. Такое юное, трогательное.
Жаль, что потом пришлось её бросить ради другой. Тоже черноглазой. Но уже не лани - пантеры.
- Леночка дома?
Смущаясь, точно студент-первокурсник, спросил Олег, проходя в комнату.
- Нет. Но она должна вернуться с минуты на минуту.
В комнате с той поры, когда они жили тут вместе, мало что изменилось. То же фортепиано пылилось без дела в углу. Правда, с годами на нём появилось больше царапин. И цветов.
Цветы теперь поднимали головки не из детских разноцветных ведёрок, а из специальных пластмассовых горшочков.
Кресла и диван были старые. Стареньким был и телевизор. И ковер.
Старыми были тапочки на стройных, совсем девичьих ножках Марины.
Взгляд Олега, словно повинуясь действию магнита, скользнул по её фигуре к лицу, более тонкому и привлекательному, чем в девичестве.
- Зачем ты приехал? - спросила она, перехватив его взгляд.
Что тут ответишь?
Самому-то себе признаться стыдно, что делать было нечего, времени свободного навалом, вот и решил посетить места прошлой боевой славы.
- Тебе не кажется, что после стольких лет мёртвого молчания твоё появление несколько... неожиданно?
Олег молчал.
- Твой визит неуместен, - повысила голос Марина.
Олег вдруг жалобно улыбнулся:
- Неприветливо встречаешь, хозяйка.
Всё стало только хуже, когда вернулась Лена.
Отвратительно и неприятно было стоять навытяжку, словно мальчишка на первом свидании и неловко шарить руками по измятой коробке конфет.
Высокая белокурая красавица (а ведь рост, как и стальной цвет глаз Леночка унаследовала от него!) враждебно, в упор рассматривала его.
Смотрела свысока, не произнося ни слова.
Ох, не нужно, не нужно было ворошить прошлое!
Увидев Лену, Олег понял, что молодость его прошла.
В потоке дней он не замечал тяжести сорока с хвостиком лет. Полностью оторвавшись от маленького провинциального городка, в котором родился, в котором оставил первую жену и единственную дочь, погруженный в работу и в привычный быт, Олег ни о чём ни разу не пожалел.
Он ни о чём не вспоминал.
А она, его дочь, успела превратиться из маленькой неумехи в молодую, цветущую, красивую девушку.
И эту девушку Олег совершенно не знал.
Вот так однажды оказавшись проездом в маленьком провинциальном городке, где жизнь текла размереннее и тише, чем в огромном мегаполисе, Олег пересмотрел свою жизнь.
И пришел в уверенность, что, несмотря на все его достижения, самое главное в ней он упустил. Не было у него тихих семейных радостей. Не видел он первого шага своего единственного ребенка. Не слышал первого слова. Не вёл дочь в первый класс...
***
Стоит ли ещё раз перезвонить?
Или так и придётся уехать ни с чем? С щемящей пустотой в сердце? Понимая, что некоторые ошибки исправлять поздно?
Сотовый завибрировал.
Олег выбросил докуренную сигарету:
- Леночка?
- Мама настаивает на нашей с тобой встрече.
Голос дочери звучал сухо, но все равно был лучшей музыкой в ушах блудного отца:
- Я буду ждать тебя. Столько, сколько нужно.
- Подъезжай к «Яне», часа через полтора.
И пусть её голосом можно было заморозить холодильник, но все-таки она согласилась увидеться с ним!
Возможно, им ещё удастся всё наладить?
В отличном настроении, насвистывая мотивчик легкомысленной популярной песенки, Олег направился бриться в ванную.
***
Лена согласилась увидеться с отцом лишь потому, что опасалась, как бы мать не устроила ей нагоняй.
Олег ей категорически не нравился. Она считала его надутым самодовольным индюком.
Когда солнце поднялось высоко, в комнате стало нечем дышать. В открытые окна вместо вожделенной прохлады вливалась лишь духота и топ противно лип к телу.
Двор напоминал огромную сковородку, на которую кто-то плеснул раскаленного масла. Деревья застыли, опустив измождённые ветви к земле в тщетном поиске прохлады. Потрескавшаяся, иссохшая земля была не в состоянии её дать. На высоком небе не было ни облачка.
Ни единой живой души поблизости. Все попрятались по домам, скрываясь от выжигающих солнечных лучей.
***
Олег не ощущал жары.
Его пальцы нетерпеливо барабанили по рулю, глаза напряженно выискивали среди прохожих знакомый силуэт.
Увидев дочь, он поспешно выскользнул из автомобиля, чтобы распахнуть перед ней дверь. Широкая улыбка приклеилась к его губам:
- Я уже начал волноваться.
- С чего бы?
Строптиво, точно лошадка, тряхнула головой Лена, усаживаясь на переднее сидение.
В автомобиле царила приятная прохлада. Кондиционеры отличная вещь.
- Собираешься покатать меня? Это станет твоим подарком? - насмешливо фыркнула она.
Олег отрицательно покачал головой.
- Словно добрый волшебник привез из Москвы мне пятьсот эскимо?
- Нет. Ты скоро сама всё увидишь.
- Я заинтригована.
Без приключений они добрались они из северной части города в центр.
Машина въехала во двор пятиэтажной сталинки.
Дом нависал над одним из трех самых многолюдных городских перекрестков и был, по местным меркам, стар.
Внутренний дворик выглядел тусклым. Ветер и дожди милосердно оставили тусклые изображения грибков, цветных колец и зайчиков на турниках детской площадки, но у беседок из белого кирпича успела провалиться крыша и пол щедро осыпало битым стеклом.
Самое неприятное впечатление оставляли детские поломанные качели и перевернутые горки.
Лена в недоумении посмотрела на мужчину:
- Мы будет гулять здесь?
- Мы поднимемся по лестнице вон того подъезда. Подарок ждёт тебя наверху.
Подъезд оказался чистым и темным.
Широкие пологие лестничные пролеты под высокими потолками с непривычки давили на психику.
- Нам на пятый этаж, - сказал Олег.
Его длинные ноги легко подбрасывали тело от ступеньки к ступеньке. Элегантные кожаные туфли, едва касаясь кафеля, ступали беззвучно.
Площадка, на которой остановились Олег с Леной, выглядела особенно мрачной. Возможно потому, что лестница продолжала подниматься вверх, на чердак?
Олег повернул ключ в замке и театральным жестом распахнул перед Леной дверь.
- Та-дам!
Они шагнули в широкий, длинный, тёмный коридор, напоминающий по форме букву «Т».
Во второй, меньшей, половине, располагались спальня, туалет, ванная и кухня. Направо от входной двери распахивалась двустворчатая дверь в зал с высокими потолками и лепниной. Настоящий паркетный пол, крытый натуральными шерстяными коврами. Широкие дверные и оконные проемы.
Впечатляло. Особенно на фоне общей нужды девяносто шестого года.
-- Я хотел повесить жалюзи, но Марина сказала, что ты предпочитаешь шторы, - кашлянул Олег.
Подарок действительно дорогим.
Но на душе у Лены было отвратительно.
Неприятное это чувство, когда тебя покупают.
- Ты не рада? - огорчился он.
Лена промолчала.
- Знаешь, что? А схожу я в магазин, куплю нам что-нибудь к чаю? Ты здесь пока оглядись, освойся.
Отец суетливо, явно волнуясь, достал пачку долларов из барсетки:
-Тебе деньги нужны? Я дам. Не надо? Нет?
- Лишние деньги до добра не доводят, - равнодушно пожала плечами Лена.
- И то верно.
Она продолжала стоять до тех пор, пока не услышала характерного замочного щелчка.
Затем облегченно вздохнула. Словно сбросила каблуки.
Лена всегда чувствовала себя рядом с Олегом не в своей тарелке. Рядом с ним её охватывало такое чувство, будто в её внутреннем пространстве застряло инородное тело.
Обойдя квартиру, Лена задержалась в одной из спален.
Это была единственная комната, чьи окна выходили на юго-восток.
Взгляд упирался в старые полуразрушенные сараи, за которыми прятались частные дома, предназначенные под снос. Пейзаж производил гнетущее впечатление, которое только усиливалось яркими красными шторами и розоватыми обоями.
Чтобы впустить прогретый летний воздух в «кровавый склеп», как окрестила Лена алую комнату, она решила открыть окно. Но, сколько не тянула за створки, рама не поддавалась.
***
- Как тебе понравился подарок отца? - спросила Марина дочку за ужином.
- Довольно мило с его стороны так разоряться на бедных родственников.
- Тебе понравилось?
Лена посмотрела на мать, прищурившись:
- Скорее нет, чем да.
- Это почему же?
- Потому что!

 » 2. Гроза

Сережа числился парнем Лены вот уже второй год и поэтому считал себя вправе безапелляционно высказывать своё мнение по любому поводу.
- Клево! - сказал он, узнав о последнем визите Олега. - Вот бы мой предок отстегнул мне такой подарочек! А то от папаши никакой пользы. Привык матери в глаза заглядывать, да деньги на водку изо дня в день тянуть.
Вот уже битый час Серега исходил буйными восторгами.
Лена успела порядком заскучать.
- Теперь нам ничто не мешает пожениться. У нас роскошная «хата» в самом центре города! Ты могла бы подкинуть предку идейку насчет того, чтобы он устроил тебя на крутую работу? Типа, движений поменьше - бобла побольше. Если бы у нас свои бабосы были, можно было бы вообще ни о чем не париться. Сыграли бы свадебку, да и зажили бы, подруга!
Серёге и в голову не приходило, что его предложение может вовсе не показаться Лене таким уж заманчивым.
Пытаться что-то возразить на блестящие Сережкины планы, в которых все на свете складывалось «клево», «круто», «прикольно» да за чужой счет, значило даром терять время - всё равно не услышит.
- Может, сгоняем за пивчело? Треснем по бутылочке да рванем к тебе на хату?
-Хорошая идея, - скучающим тоном отозвалась Лена.
По крайней мере у неё будет пять минут благостной тишины. Сколько шума от одного вроде бы не занимающего много места, человека?
Но не прошло и пяти минут, как Серёга возвратился. Как всегда, с шумом и треском.
Молодые люди приступили к культурной части мероприятия под бодрый аккомпанемент телевизора.
Опустошив полбутылки оба почувствовали, как голоса действующих героев в телевизоре становятся расплывчатыми, а сами картинки делаются ярче.
- Ну, так как? Едем к тебе на квартиру?
Серёга прихлебнул пиво. Когда опустил бутылку, оно влажно, противно булькнуло.
- Ты говоришь там три комнаты?
- Три, - кивнула Лена.
- Клёво! Едем! К тому же, в случае чего, - многозначительно подмигнул Серега, - мы ведь будем там одни.
Никаких незапланированных случаев Лена на ближайшие десять лет не планировала.
С Серёгой так уж точно.
- Нам будет скучно, - вздохнула она. - Давай позвоним Танюшке с Сашкой?
- Зачем? - надулся Сережка.
- Вчетвером интереснее.
- Нам и без них хорошо, - его взгляд скользнул по её губам. - Мы ведь собираемся пожениться, правда? Так чего долго маяться?
- Когда это я говорила, что собираюсь замуж?
Лена заранее приготовилась выдержать ругань и бесконечные обвинения. Серега не терпел, когда ему перечили.
- Мне только девятнадцать. Мне рано думать о замужестве.
- Другие-то думают!
В глазах Серёги сверкал гнев.
Квартира, большая квартира, красиво, по словам Лены, обставленная, грозила раствориться в тумане? Кто-то другой станет зятем состоятельного человека? Кто-то другой, а не он? Жизнь была к Серёге несправедлива.
Сережа искренне считал, что Лена обладает дурным характером.
По его мнению, она только и делала, что думала о себе: наряды, новая косметика, туфельки. Его мать не раз и не два говорила, что с такой женой, как Лазорева, носки придется стирать самому.
Серёга черпал свои знания о женщинах из порнофильмов и из разговоров с пацанами. И с экрана, и из разговоров на него маняще смотрел чарующий образ блондинки, с жестким, как на каркасе, бюстом, с плотоядным огоньком в глазах.
Подобные красотки не интересовались ничем, кроме секса. Это было клево!
Ленка, тупая тёлка, интересовалась всем на свете, но, когда однажды по простоте душевной он попросил её сделать ему минет, она кроила такое лицо, словно прямо сейчас стошнит!
Серёженька, мы же с тобой толком не целовались даже!», - противно захлопала она ресницами.
Кому, скажите на милость, нужны поцелуйчики? Какая с них радость? Он от поцелуев не чувствует ничего. А кто из нормальных мужиков чувствует-то?
Все бабы одинаковы. Разоряйся на пиво, сухарики. А в ответ - никакого минета.
На мгновение Сереге стало себя очень жалко. Ведь мог же он иметь «соску» с губками широкими, словно она хочет его проглотить? У неё ведь тоже могли быть богатые предки? Но не пруха.
- Что надулся, как мышь на крупу? - засмеялась Лена.
Она и не подозревала о глубине переживаний своего бойфренда.
- Ты меня не любишь, - сказал Серёга холодно.
И чтобы утешиться вновь прихлебнул пива из бутылки.
- Любить сейчас не модно.
-Тогда давай трахнемся?
- А пошёл ты.
Лена с трудом дождалась конца их свидания.
Сначала они долго и трудно смотрели неинтересный ей фильм. Потом вяло целовались. При этом Серега все время противно слюнявил ей губы и грубо старался забраться в трусики.
Лена привычно терпела слюни и героически не желала расставаться с нижним бельем, как герой-боец со знаменем. После жарких объятий любви Серега перечислил все недостатки в характере возлюбленной. А затем, слава всем богам, бывшим, теперешним и будущим, наконец-то, ушел.
Стрелки на часах показывали половину пятого.
Скука сменялась раздражением. Наверное, жара и выветривающееся спиртное давали о себе знать?
Лена приняла решение прогуляться. На этот раз в полном одиночестве. А чтобы прогулка не была бесцельной, она решила навестить «Олегов подарок».
Полупустой салон транспорта, просевшего на старых, шестидесятого года выпуска, рессорах, громыхающего так, словно автобус прямо сейчас готовился отдать богу душу, казался древней колымагой. В открытое окно еле-еле вливался слабый ветерок, рождаемый движением машины.
«Остановите, вагоновожатый,
Остановите сейчас вагон!».
Глупая фраза крутилась и крутилась в голове всю дорогу.
Улица сделала привычный поворот.
Здания заводов сменились деревьями и зачахшими от жары клумбами, где томилась засыхающая от зноя красная герань.
Мимо проползла поливочная машина, собирая дорожную пыль в комочки.
- Жара-то какая! - проворчала сидящая напротив старушка. - Уж невмоготу прям! Хоть дождичком бы взбрызнуло.
- Будет дождь. И по радио, и по телевизору обещали - будет! - заверила её другая, с голубоватой сединой в волосах, женщина.
Люди брели по улицам словно сонные мухи.
Выбравшись из автобуса, Лена в ближайшем киоске купила колбасы, хлеба, десяток яиц и бутылку кока-колы. Навязчиво, несколько раз, посетила мысль о пицце, но до ближайшей пиццерии нужно было топать с пол-остановки.
Подъезд дома, с пятидесятилетней полутьмой, копившейся благодаря широченным подоконникам и стенам, влил в неё свежие силы.
Поднявшись на пятый этаж, Лена подошла к двери, теперь уже собственной, квартиры.
Доставая из сумочки ключи, она уронила взгляд на лестницу, ведущую на чердак.
Просто старая лестница, поднимающаяся вверх и исчезающая в темноте. Что тут страшного? Лена же не маленькая девочка? Почему она раз за разом пугается и лестнице производит на неё такое гнетущее впечатление?
Войдя в квартиру, Лена заперла за собой замок на два оборота.
Разувшись, прошла на кухню. Поставила продукты в холодильник.
Часы равномерно тикали, отсчитывая время. Не считая этого в квартире царила абсолютная, мёртвая тишина.
Когда в сумочке запищал телефон, Лена аж подпрыгнула от неожиданности.
«Нервы, однако», - усмехнулась она про себя.
Кстати, мобильник, неслыханная роскошь, тоже подарок Олега. Что ему икалось.
- Да? Алло?
- Лена?
Раздался в трубке взволнованный голос матери:
- Ты дома?
- Я на новой квартире.
- Там и сиди. Видишь, что творится на улице?
С северо-запада заходила огромная, сизая, словно беременная на последнем месяце, туча. По тротуарам, шагал ветер, покрывая землю шлейфом пыли.
- Передавали штормовое предупреждение. Пока гроза не пройдёт, сиди, пожалуйста, на месте.
- Я не жажду принять грудью натиск непогоды. Буду паинькой.
- Умница. Я могу не волноваться?
- С полным на то основанием.
Раз уж предстояло застрять, нужно благоустраиваться.
Переодевшись в халатик, Лена прошла на кухню, делать себе яичницу.
Разбив пару яиц на сковородку, пожалела, что не купила молока - можно было сделать омлет. Поставила на стол тарелку, дополнив этюд колбасой, подняла стакан с кока-колой:
- С новосельем!
Сумерки сгущались быстро.
Руки у Лены покрылись гусиной кожей, когда грохот расколол небо и землю на половинки, обливая комнату ослепительным, бело-синим сиянием.
Новый грохот, пронесшийся вслед за вспышкой, был громче предыдущего.
Чтобы скрыться от этого светопреставления Лена направилась в ванную.
Звук падающей воды всегда действовал на неё успокаивающе.
Ванная, отделанная зеркальным кафелем, с большим зеркалом в человеческий рост, в котором можно было видеть себя целиком, утопающую в белой пене, к сожалению, казалась совершенно неуютной. Словно декорация к фильму ужасов.
У Олега явно намечалась тенденция к позерству. Все, что он приобретал, отличалось чем-то нежилым, казенным.
Открыв кран, Лена с опаской повернула рычаг газовой колонки.
Огонёк, нерешительно затрепетав, побежал по предназначенным для него дорожкам ровной синей ленточкой.
Очередной грохот поверг Елену в панику.
По спине потянуло сквозняком - окно в спальне распахнулось настежь, и рама колотилась о стену, грозя рассыпать оконные стекла острыми брызгами на головы случайных прохожих.
Занавески разлетались по комнате.
В распахнутое окно летели порывы ветра вперемешку с водяными брызгами.
Бросившись к окну, Лена в глубине души была уверенна, что сейчас раму заклинит, но окно послушно закрылось.
В комнате вновь стало тихо.
После неожиданного проветривания остался запах грозы -озон и пыль.
В этот момент Лена приметила узкую щель под подоконником.
Ухватившись за выступ, потянула дверцу на себя, открывая. Такие ниши часто делают в брежнёвках на кухнях, чтобы домохозяйки могли хранить там консервированные овощи.
На полке лежали запыленные фотографии и старая, потрёпанная тетрадка.
У ребят на снимках были веселые лица.
Один из них держал в руке крупный овощ над головой другого, делавшего вид, что пытается дотянуться до свеклы.
С другого фотоснимка, явно сделанного в профессиональном ателье не меньше четверти века назад, на Лену смотрела хорошенькая блондинка, чем-то похожая на неё саму - те же прозрачные, светлые, глубоко посаженные глаза, высокие скулы над слегка запавшими щеками, полные губки. То же выражение лица - лукавое, насмешливое.
Лена любила копаться в старых вещах.
При этом можно дорисовывать в воображении недостающие детали интересной истории. Всегда любопытно заглянуть в жизнь других. Как будто подглядываешь в замочную скважину. Неприлично, но интересно.
Не задумываясь, она прихватила с собой тетрадку и направилась в ванную. Напустив в ванну розовато-белую пену, положив на стиральную машинку сотовый телефон, на случай если мама вдруг снова будет звонить, Лена уютно расположилась в теплой воде, раскрыв первую страницу.
За окном вовсю бушевала буря, раскатываясь громом и рассыпаясь молниями.
Лена приготовилась читать.

 » 3. Дневник

Записи начинались с места в карьер, без предисловий, надписанных имен или фамилий.
Подчерк разборчивый, мелкий, косой и изящный:
«20 августа
На улице собирается гроза.
Люблю, когда небо становится лиловым, когда разрывается серебреными молниями на части под колесницу громовых раскатов.
Не умею любить жару.
Наверное, по натуре я слишком ленив, а хорошая погода побуждает к действиям.
В дождь можно безнаказанно лениться, ведь лень оправдана обстоятельствами.
Наконец-то пошёл дождь.
23 сентября
Красота сегодня на улице! Словно жёлтую китайскую парчу раскатали над зеленым шёлком. Воздух пахнем горьким дымом. В нем запахи пыли и дождя.
Весной тоже часто жгут прошлогоднюю листву, но нет такого аромата.
Погода «шепчет».
Мы с ребятами решили пойти в лес. Захватим с собой гитары и девчонок. Куда ж без них? Дальше благие намерения, скорее всего, как всегда, закончатся банальной пьянкой. Начнем обжиматься. Петь глупые песни. Неумело бренчать аккомпанемент на трех аккордах на расстроенных струнах и всё расстроится, распадётся, само собой.
Лена не поедет.
Она не похожа на других девчонок с нашего факультета. Спокойная, без претензий и амбиций. Одевается просто. Золотом, как ёлка, не обвешена. Мини весьма умеренное по отношению к тому, к чему у нас привыкли. Ни внешность, ни поведение, ни умственные способности не привлекают внимания. Дева целиком и полностью выдержанна в пастельных тонах.
Как она оказалась на нашем факультете - среде обитания дочек торговых работников и сынков директоров, понятия не имею. Чем её родители задабривали педагогических монстров, ума не приложу.
Остаётся думать, что Лена на самом деле учится на те отметки, что стоят в её табеле по успеваемости. Видимо, взяли её к нам для разнообразия, чтобы лекторам не скучно было преподавать, неся свой голос в пустыню ученических умов.
Её отец лётчик, мать простой бухгалтер на заводе. Нормальная среднестатистическая семья, с нормальными отношениями. Выходные и отпуска у них проводятся вместе, уходы и приходы домой единственного чада строго фиксируются. В семье имеется комендантский час.
Ну, и как прикажете развивать отношения в таких условиях?
Что, спрашивается, я нашел в этом цыпленке?
Не знаю.
Я не знаю, как мне себя с ней вести? Она по ресторанам не ходит, общих знакомых у нас кот наплакал. Среди моих «барышень» у неё подруг нет. Кроме «пока» и «привет», она никому из нашей компании слова не скажет.
Наши девчонки к ней тоже относятся вряд ли благожелательно.
Нужно будет поговорить с Наташкой, пусть сойдется с ней поближе.
1 октября
В общем, я не ошибся. Ничего особенного эта птичка собой не представляет. Но зато ореол невинности, что светится вокруг её фигурки, виден, как говорится, не вооруженным взглядом.
Дама относится ко мне с показной настороженностью, с осуждением напоказ. Не перестает бросать изучающие взгляды, словно я редкое экзотическое насекомое - симпатичное, но ядовитое.
Я предложил проводить её.
Елена Прекрасная отказалась.
Подумать только? Особенно не стараясь я, оказывается, завладел репутацией «Дон Жуана местного разлива».
Так она соизволила меня охарактеризовать.
Какая прелесть!
19 октября
Нельзя не заметить, что я ей нравлюсь (кому я, спрашивается, не нравлюсь?).
Постоянно ловлю на себе её взгляды. Несмотря на показной неприступный вид, вы, Леночка, такая лёгкая добыча. Несколько вечеров проведенных вместе; дорогое вино, цветы, парочка-тройка поцелуев (впрочем, хватит и парочки, тройка - явный перебор) и голова её пойдёт кругом.
Чем она может мне противостоять?
Что она видела в жизни?
Книги? Хм! Посмотрим, чему она по ним научилась. Может быть, и правда чему-то интересному?
21 октября
Я знаю, что веду себя, как лиса в басне про виноград. Я избалованный и законченный подлец. Это не поза. Это проверенный факт. В итоге ведь всё равно возьму то, что привык брать - мою драгоценную серую мышку; жёлтую птичку.
Но мне тоже иногда не чужды сентиментальные сострадания к жертве. Сострадание того сорта, которое испытывает кошка к заигранной ею мышке. Раздавишь лапой одним неосторожным движением, а что потом? Снова скука? Нет! Процесс игры интереснее еды!
Лена нравится мне. Настолько, насколько это для меня вообще возможно.
Не могу не умиляться её полудетской чистоте. Избавить её от девичьих иллюзий мой долг. Разве это деяние не благо? Нельзя же вечно жить во снах?
Меня порадуют её страдания. Её разбитые вдребезги девичьи иллюзии. Пусть после меня не останется ни клочка от плюшевого мирка в её душе. Я вытолкну её в мир, в котором пребываю сам.
Какое это утонченное удовольствие!
На вопрос, стоит ли недельная радость чужих страданий для меня может иметь лишь один ответ: да!
Стоит.
Если это радость - моя.
24 октября
Вчера допились до такой степени, что сегодня чувствую себя отвратительно. При взгляде на людей видятся не лица, а морды - мышиные, заячьи, свиные, лошадиные.
Что-то подобное встречается, кажется, у Уэллса на его «Острове доктора Моро»?
Я схожу с ума?
Впрочем, как сказал бы папаша: «Не грозит». Потому, что умом я, по его мнению, никогда и не отличался.
За окном снова дождь. Спокойный и тихий, по-осеннему нудный.
Асфальт блестит, словно его покрыли дорогим лаком. Отливает всеми огнями.
Почему же на душе так пусто? Так тоскливо?
Кто подскажет, как с этим бороться?
Как бороться с желанием победить тоску уже привычным способом?»
***
Лена перевернула страницу.
Чтение увлекло её.
Она полностью позабыла о грозе, что летала в городе по улицам.
***
«29 октября
За что боролись, на то, как говориться, и напоролись.
Или «сколько веревочке не виться».
Меня вышибли из института за аморальное поведение.
И правы. И давно следовало.
- Ты деградируешь на глазах! Тянешь за собой других! У ребят не хватает ума держаться от тебя подальше! Катись к черту! Надоело прикрывать твою задницу!
Смешно он орал высокий лысый человек в сером костюме.
Я знаю, ему надоело дрожать перед моим папашей. Надоело терять самоуважение к себе. Гораздо проще раз и навсегда отрезать загнивающий палец. Даже с некоторым риском для всего организма - все равно легче.
Глядя на то, как он дёргался, потел и раздражался, я впервые подумал об учителях, как о людях. В не связи с профессией - просто как о мужчинах и женщинах.
Грустная картинка: учителя. Скучная.
Бедные, бедные училки, с их растрёпанными пучками волос над оплывающей шеей, в стоптанных туфлях, что на приличную свалку стыдно выбросить. В пресловутых обязательных очках, за которыми тускло, свирепо поблескивают их глазки. Так, кроме наших советских училок могут выглядеть разве что американские феминистки?
Интересно, какое время нужно женщине, чтобы полностью превратить себя в такого вот махрового чулка?
Год? Пять? Десять лет?
Ведь не родились они такими? Когда-то, наверное, тоже наряжались? Ходили на каблучках?
Или в эту сферу жизни они потому и попали, что на каблучках никогда не ходили?
Да, рядом с таким портретом, девчонки, вроде моей Наташки, кажутся в десять раз привлекательнее.
Наташка, Наташка! Нарядная, бойкая, себялюбивая. Пустая, скучная, надоедливая. Хорошо одетая, наглая, циничная. Красивая, сластолюбивая, испорченная. Прямо мой женский эквивалент.
Что потеряет мир, если люди, вроде нас с ней перестанут существовать? Станет ли ему без нас скучно?
Нет, положа руку на сердце. И мне грустно. Неужели же я, в самом деле, даже учиться нормально не могу?
Ну, не нравится мне этот «Культпросвет»? Ну, и черт с ним! Существует же масса других учебных заведений. Огромное количество других специальностей. Взять хотя бы технические ВУЗы?
Только вот в технике я ни черта не понимаю. И к физической работе у меня имеется стойкое отвращение.
Вообще я потерянная душа. Было у верующих когда-то такое понятие.
У атеистов его нет.
6 ноября
Иногда мне сниться странный, жуткий сон.
Будто я плыву на корабле ночью. На палубе развешаны разноцветные фонарики. Они светятся, отражаются в воде. Все вокруг искрится и переливается. Громко гремит музыка. Женщины, словно сошедшие с их, забугорного, экрана, размноженные Мэрилин Монро и Бриджит Бардо, гуляют по палубам, подставляя лицо легкому ночному бризу.
Ветер играет надушенными женскими волосами. Женские груди трепещут под легкими, сверкающими тканями в предвкушении сладострастной ласки и неги. Глаза сияют.
Мужские руки покровительственно обнимают тонкие или полные гибкие станы.
И меня охватывает нестерпимое страстное желание иметь в своих руках точно такие же холенные, пышные, мясистые груди и бёдра.
Но я присутствую на празднике инкогнито. Я - бесплотный дух.
Отвернувшись от ликующей толпы, то ли воспаряю в небо, то ли корабль растворяется подо мной, расплываясь, словно сделан из морской зыбки?
Некоторое время парю над монотонно колеблющимися волнами. Холодно, колюче светятся звезды, недостижимые, непостижимые, далекие и прекрасные.
Затем вода расступается, и я вижу, как в глубины океана уходит женское тело.
Вижу бессмысленно распахнутые в никуда глаза на восковом лице, колеблющиеся вокруг лица темные длинные косы, напоминающие гигантские водоросли.
Выражение лица пустое - ни гнева, ни скорби, ни протеста. Ни обещания, ни угрозы. Ничего. Пустота. А черты красивые, тонкие.
И жуткие.
Но главная суть ночного кошмара не в лице, не в его выражении - кошмар заключается в медленном погружении.
Вода поначалу имеет лазоревый оттенок. Но чем глубже мы опускаемся, тем сильнее меркнет свет, тем плотнее окружающий мрак.
Меня охватывает ужас.
Я понимаю, что, увлеченный, слишком глубоко спустился, что назад не вернуться.
Я слабо пытаюсь сопротивляться, бороться. Но тело наливается свинцом, усталость смежает веки.
Неудержимо тянет вниз.
Тишина сменяется странными звуками. Непонятными, чужими, доносящимися из запредельной мглы, в которую несет меня мертвящий поток.
Я понимаю - вокруг не только темно, но и необыкновенно холодно. Делаю безуспешный, жалкий рывок, стараясь подняться наверх, на поверхность.
Лишь разворачиваюсь лицом к скупо пробивающемуся сквозь толщу воды солнцу.
Последний, живительный луч с трудом разрезает себе путь, прощаясь со мной.
Я смотрю на осколок света, понимая, что возможность видеть вот-вот оставит меня, что я останусь одни в мокром влажном Царстве Смерти.
Что лицо мое станет таким же бессмысленным, как у темного ангела, который увлек меня за собой.
А потом я больше ничего не вижу.
Волны качают, принимая в огромную колыбель, в ледяные объятия. Я не испытываю страха. Меня больше ничто не тревожит и не беспокоит.
Я чувствую, я ощущаю себя мертвым.
Я знаю, что мертв.
Психиатр сказал бы, что это сублимация.
Так и есть.
14 февраля
Сейчас ночь. Темно и холодно. То, что случилось - оно просто случилось и всё.
Есть вещи, которые трудно не то, чтобы вымолвить словами. Их в тишине не нашепчешь ветру.
Пусть слова исчезнут - одно вослед другому, как лепестки цветка в осеннюю бурю.
Открыть окно, туда, в ночь! Подставить лицо холоду и мраку, синему лунному свету, льющемуся с неба. И смыть, смыть с себя все воспоминания! Сорвать их вместе с кожей! Выжечь из мозга!
Но я знаю, это невозможно.
Придётся помнить.
Я не мог сделать ничего подобного? Но факт остается фактом - сделал.
Я? Или он?
Скорее он, чем я. Я ведь был слишком пьян.
Как нелепо, как неправильно судить других людей! Но как часто мы любим заниматься именно этим. Охаиваем других в гордой уверенности, что с нами, любимыми, подобного произойти не сможет.
«Только не со мной! Я-то не могу быть столь глупым, жадным, порочным», - как часто мы думаем именно так?
И как часто ошибаемся! Можем.
Я, по крайней мере, точно могу.
Меня ужасает даже не случившиеся, а то, как внезапно и в тоже время вполне естественно все произошло.
Я не педераст. Никогда им не был. Даже склонностей подобных за собой не замечал. Просто был слишком пьян для того, чтобы соображать. Вообще что-то соображать. И все.
В комнате тикают часы. Отвратительно долбит в уши ход их механических колес, маятников, или что там ещё есть в этих часах?
Может быть, не стоит все обострять?
Откуда мы знаем, что происходит у других, за закрытыми дверями и высокими стенами?
С другой стороны, какое мне дело до других? Самое страшное именно то, что нельзя уйти от себя. Нельзя притвориться перед собой другим человеком.
Я окончательно потерялся.
Я не знаю, что мне с собой делать.
Каждый мой новый шаг хуже предыдущего.
Скатываюсь в бездну, в хаос. Понимаю это, переживаю, но продолжаю делать за шагом шаг вниз.
Моя душа похожа на какую-то разлаженную систему, в которой надрывно визжит сигнализация и мигают разноцветные сигнальные лампочки.
Я хотел бы уехать отсюда. Далеко.
Туда, где много зелёной травы. Где прохладные тени. Где медленно журчит река.
Там толстый жёлтый шмель сонно и грозно перелетает с цветка на цветок. Там надо всем раскинулось чистое яркое небо, такое голубое, что от него кружится голова.
Проклятые часы!
Их стук действует мне на нервы.
21 февраля
Глупо устроено животное под названием человек.
Я схожу с ума от одной мысли, что могу потерять моего запыленного ангелочка и одновременно сам готов добровольно отказаться от неё.
Она смотрит на меня, как на сумасшедшего. Скорее уж она сбежит, чем попросит жениться.
Она для меня слишком хорошая. Почему меня сводит с ума её положительность?
Я думал, что полюбил её. Я уверен, что я её ненавижу. И боюсь признаться в этом самому себе. Как будто она сейчас заглянет мне через плечо.
Что бы она сказала, чтобы бы сделала, если бы поняла истинную природу моих чувств к ней? И какова она, эта чертова природа?
Временами мне хочется ударить её, сделать больно. Закатить хорошую оплеуху.
Почему я её ненавижу?
Почему не оставлю?
Это как больной зуб: трогать невыносимо; не трогать не получается.
Я пресытился ею. Она мне надоела. Её костлявая фигура мне омерзительна.
Потом понимаю, что ненавижу не её. Я ненавижу себя.
Я не могу Ленку бросить. Не могу Наташку бросить. Не могу перестать таскаться к Марине Дмитриевне, жене отставного майора и моего соседа. Не могу перестать трахаться с Костей. Не могу бросить колоться, пререкаться с отцом. Не могу смотреть в глаза матери.
Я хочу спать. Голова болит. И хочется выпить. Или ширнуться.
Но час поздний. Теперь уже, наверное, все давно закрыто.
23 февраля
О! Сегодня самый лучший день Защитника Отечества в моей жизни.
Я сам себе «угодил».
Сейчас запишу по порядку, как советует мой психиатр.
Черт, какое слово лучше выбрать? С чего начать? И, это уже вопрос к себе, к любимому - зачем наедине с собой подбирать слова, смягчать выражения? А люди ещё хотят избавиться от цензуры. Ха-ха!
И так, наша связь, наш горячий и пылкий роман с Костей дошел до слуха моей очаровательной прелестницы. До желтенького цыпленочка, ангелочка с пощипанными крылышками.
Если точнее, не до слуха, а до взора.
Угораздило её припереться в самый неподходящий момент, когда мы с Костей лежали на диване и целовались взасос».
***
Лена отбросила от себя тетрадку, почувствовав, как от негодования загораются не только щеки, но даже уши.
Она была разгневанна, разочарованна смущена.
Зачерпнув горстями воду, плеснула в лицо.
Какая мерзость! Гадость! Гадость!
До сих пор автор дневника был ей симпатичен. «Герой нашего времени». Ну, недопонятый, не любимый роднёй, пресыщенный хладнокровной возлюбленной. Бывает. Имеющий, судя по всему, наркозависимость - плохой, очень плохой, категорически не одобряемый Леной поступок. Но удобоваримый. Проглотить который с грехом пополам, можно.
Но «целоваться с Костей», кем бы он, этот Костя, не был? Это уж слишком!
Лена чувствовала себя так, словно это она сама вошла в комнату, застав парней за худшим из всех видов разврата - мужеложство. Фу! «Голубой король»! Звучит почти красиво. На деле же отдает какашкой.
Лена потёрла виски, лоб, глаза. Что это она так разгорячилась? Ей-то, спрашивается, какое дело до интимных радостей неизвестного страдальца в далёком прошлом?
Но ничего поделать с собой она не могла. Злилась, и все.
Сходное чувство испытываешь, читая роман и симпатизируя главному герою. А потом он начинает творить глупости, отбивая всякое желание следить за его перипетиями.
В отличие от романа, дневник повествовал о реальных событиях. И от этого на душе становилось как-то неуютно и смутно.
И хотелось знать, что там было дальше с этим придурком.
В тетради ещё было много листов.
***
«Мы с Костей лежали на диване и взасос целовались. Я не слышал, как Лена вошла. Костя, наверное, тоже.
Картина была просто великолепная: я лежу на подушке. Костя, разгоряченный и мокрый, на мне.
«Мы жадно лобзаем друг друга».
Не берусь представить, что чувствовала Лена в этот светлый миг.
Что чувствовал я, тоже описывать не хочу. Это как во сне, в котором все одеты, а ты почему-то нагишом. Нюансов ощущений множество, но все сводятся к одному: нелепо и стыдно.
Итак, я смотрел на неё.
Выражение моего лица, слава тебе господи, я не видел, а Костя сделался нелепым и невменяемым - наполовину разъярен, до смерти перепуган.
Ещё бы! Праведник. Глава комсомола. Надежда института. Любимец публики и вдруг мужеложец! В этой роли мне-то хреново. А ведь мне паршивой овцой в стаде быть не привыкать.
Я бы здорово посмеялся над ситуацией, если бы не Лена.
У неё было такое лицо...
Она, наверное, ни о чем подобном даже и не читала, не слышала. А не то, что вообразить рядом с собой могла.
Бедная моя девочка.
Если бы я мог, я бы в тот момент с радостью куда-нибудь провалился.
Но проваливаться было некуда. Да и невозможно. Надо было как-то выравнивать ситуацию. А как, черт возьми?
Что говорить, когда любовь твоей жизни заходит и видит тебя наполовину раздетым, обнимающимся с другим мужиком, прижимающимся уста в уста, и ты не уверен, в течение какого времени сия картина стояла пред её светлыми очами?
Что сказать? Что у нас сеанс искусственного дыхания? Что он споткнулся и упал, а я его нежно утешил?
Костя вскочил, как ошпаренный:
- Мы тут... я тут... это не то, что ты думаешь!
Как будто он знал, о чем она думала?
Как будто подумать можно было что-то другое?
Итак, Костя оправдывался. Нелепее ничего не придумаешь.
Я же решил плыть по течению. Просто лежал и смотрел, куда повернут события.
Они, как и следовало полагать, никуда поворачивать не стали. Остались на месте.
Глаза Лены так и умоляли разубедить её в очевидном.
Ага, дождешься от меня. Как же? Врать я не мастак. Не люблю. Считаю ниже своего достоинства.
Поняв, что ничего из меня не выжмет, Лена прошла в туалет.
Я поплелся за ней. Так, на всякий случай. Не то, чтобы я её подозревал в суицидальных намерениях - я её для этого слишком хорошо знал.
Ну, может, помощь, какая потребуется? Тазик там подержать, или ещё чего?
Стоял рядом, заботливо держал в руках предварительно смоченное полотенце. Терпеливо смотрел, как её выворачивает наизнанку от отвращения ко мне.
Когда ей надоело сидеть в обнимку с унитазом, я протянул ей руку.
Но она с силой меня оттолкнула:
- Никогда меня больше не трогай!
С пафосом заявила рассерженная злюка, горя праведным негодованием.
- Никогда больше не смей меня трогать своими грязными руками!
Руки, кстати, в этой ситуации были единственным, что осталось чистым. Я их за головой держал.
Но ей до нюансов дела не было.
- Никогда! - почти прорыдав, завершила чаровница.
Ей оставалось только закинуть голову назад, ударив рукой по лбу и крики: «Браво!» - из зала обеспечены.
Я аплодировать не стал. Просто засмеялся в ответ.
Лицо её исказилось и, размахнувшись, Лена закатила мне такую классную оплеуху - закачаешься.
- Мразь! - прошипела она.
- Конечно, - согласился я с очевидным. - А ты не знала?
- Не знала.
Это уже с жалостным всхлипом.
Ну, за жалостью, это не ко мне. Я никого не желаю.
- Я хочу уйти!
- Разве я мешаю?
Я, правда, не мешал.
- Я никогда тебе этого не прощу.
- Я просить прощения не намерен.
Я никогда и ни у кого не видел такого злого лица, как у этой некогда милой девочки.
- Ты пожалеешь о том, что так со мной обошелся!
- Вряд ли.
- Я всем расскажу о вас!
- Сделай милость, - отмахнулся я. - С меня вся дурная слава, как с гуся вода.
Она встала, отряхнулась и ушла.
Костя причитал, стонал и охал.
- Да ладно тебе, - рассмеялся я, обнимая его за шею и увлекая к кровати.
Костя не сопротивлялся. Большой, как медведь, и послушный, точно теленок.
***
Зачем все это было нужно, спрашиваю я самого себя?
Ведь я не люблю мужчин - вообще. И Костю, как представителя нашего мужского племени - в частности.
Я болен. Наверное, это так.
Головные боли почти не проходят.
И мне хочется, чтобы боль стала больше, ярче. Поглотила бы меня полностью, целиком.
Я устал
Пойду ширнусь, иначе окончательно свихнусь от всех этих мыслей».
15 марта
То, что происходит в моей жизни настоящий кошмар. Непреходящий и непередаваемый.
Я ненавижу отца и брата. Мой отец ненавидит меня и брата. Мой брат ненавидит отца и меня.
И все из-за одной, весьма простенькой, меркантильной и глупой особы. Вот такая: «селяви».
И из-за чего (или кого), спрашивается, весь сыр-бор?
Она того стоит?
Она!
Вот кого даже ненавидеть я не в силах. Противно.
21 марта
Как глупо, продолжать существовать без всякой надежды получить радость от тягомотины, именуемой жизнью. Кругом грязь и грязь. Одна только грязь и похоть. Я встаю по утрам и понимаю - нужно убить время до вечера. И я его убиваю. Ничего нет, кроме бесконечных пьянок. Ничего нет, кроме кратковременных случайных связей. И бесконечного кайфа.
Нет НИЧЕГО.
Я не хочу больше жить.
Ненавижу себя, ненавижу людей.
Если бы верил в Бога, возненавидел бы Бога.
Мир - хаос. Человек результат случайного сцепления хромосом. Жизнь выходит из пустоты, и уходит в мертвое море пустоты.
Я слышал версию о том, что цель в жизни заключается, якобы, в том, чтобы посадить дерево, оставить след, дать жизнь потомкам? Но я завершенный и совершеннейший эгоист. Плевать я хотел на потомков с самой высокой точки планеты.
Я родился, чтобы умереть. Между двумя этими моментами я буду вынужден куролесить, ненавидеть, трахать случайных людей, растить кучу сопливых недоносков, в отцовстве которых на сто процентов никогда не смогу быть уверенным. Я должен буду впихивать в головы маленьких уродцев ненужные ни мне, ни им, истины.
Я буду изменять жене, потому что нет мужчины, рано или поздно не изменяющего жене, если только он не импотент, конечно.
Потом придет старость. Я стану зависеть от милосердия такого же ублюдка, каким был когда-то сам.
Потом - смерть.
Может быть Наташка и права, что не стала всего этого ждать? Что нашла в себе силы покончить с нелепым существованием одним движением ноги, выбивающим из-под тела табуретку?
Но почему она ушла молча? Так уродливо? Так отвратительно и некрасиво?
Она могла бы поговорить со мной. Просто поговорить!
А теперь - кому задавать вопросы?
Знала, белокурая сука, чем меня достать.
А впрочем, я всего лишь получаю сдачи. Ей, наверное, тоже было больно, плохо, раз она додумалась залезть в петлю?
Впрочем, не хуже, чем сейчас мне.
11 апреля
Подаем друг другу реплики, как плохие актеры. К чему в жизни это нелепое притворство?
Почему так часто приходится лгать? Гораздо проще было бы сказать друг другу правду.
Или мы лжем потому, что незнаем где, на самом деле, начинается реальность и кончается придуманный нами мир?
Существует ли он, объективный мир, не зависящий от нас?
Или на самом деле мир - это всего лишь то, что мы видим? То, как мы его воспринимаем, осмысливаем, осознаём? Он состоит из наших слов, поступков и мыслей. Из наших снов, слёз и улыбок. Из наших привязанностей и антипатий.
Для каждого из нас мир начинается в момент осмысления событий и заканчивается с последним вздохом. И нам не дано, как бы мы не стремились, заглянуть в душу другому человеку. Не дано понять, каким он видит дождь; какую насыщенность имеют в его душе цветовые оттенки.
Не дано, как не стремись!
Не потому ли мы хотим любви?
Чтобы наш образ отразился в другом человеке, оставил на нём след, как оттиск ноги в мягкой глине?
Чтобы этот образ оставался даже тогда, когда нас уже не будет этом мире сплошных иллюзий и миражей?
Наташка, Наташка! Вредный чертенок, как же я по тебе скучаю!
Как мне тебя не хватает!
1 мая
Приходила Лена.
Плакала. Обвиняла во всех грехах. Смотрела, как на мутанта с двумя головами.
Конечно, мутант, это я.
Ну не они же? Такие честные и порядочные?
«Я не могу тебя забыть, не могу разлюбить, не могу простить, - выспренно и витиевато рожала она высокопарную фразу за фразой.
- Да не нуждаюсь я в твоем прощении, - привычно бубнил я в ответ.
У меня не было сил проявлять дурной характер.
Вчера у нас у всех была такая незабываемая ночь.
- Я люблю тебя.
- Твои трудности. Мне на твои чувства, мягко выражаясь на...
Она выглядела такой чистенькой, такой беленькой, такой несчастной.
На мгновение захотелось погладить её по волосам. Сказать, что все будет хорошо. Захотелось взять её на руки поцеловать чистый лоб, кривящиеся в страдании губы.
Очень захотелось.
Мое тело хорошо помнило, какое наслаждение способна дать эта бесстрастная мразь, виртуозно играющая на нервах всех видов.
Оно, бренное и слабое тело, так и норовило предательски к ней потянуться. Хотелось до боли в чреслах окунуться в неё, вжаться, раствориться, как в очередном наркотическом сне.
Но я не стал. По опыту зная - хорошо будет не долго. Потом будет очень плохо. На душе.
Или на том, что от оной осталось.
- Не прогоняй меня, - всхлипнула она, ластясь ко мне. - Разреши остаться.
- Тебе не требуется мое разрешение, чтобы находиться в этом доме, - отмахнулся я. - Это скоро я буду вынужден просить разрешения у тебя.
Я схватил её за руку.
Лена перепугано пискнула. Может, и правда испугалась?
Всё-таки прикосновения к ней меня заводило, и по её взгляду было понятно, что наш падший ангелочек это прекрасно осознает.
- Не рассчитывай на продолжения, Леночка, - зашипел я, хотя знал, что все равно будет так, как она хочет. - Так, кажется, зовет тебя мой отец? «Леночка»?
- Адам, я...
- Сделай одолжение. Испарись!
Отшвырнул я её в сторону, как шкодливого котенка.
- Я не могу уйти, - увещевала она. - Не могу оставить тебя в таком состоянии.
Что мне было нужно ей ответить? И зачем?
Хочет остаться- пусть остается.
Я привлек её к себе. В конце концов, к чему мне теперь-то проявлять принципиальность?
Буду получать животное удовольствие. Раз иных мне все равно не дано.
28 июня 1976 года
Потолок низкий и грязный.
После ставшей уже привычной оргии, после безумств нашего миленького любовного квартета, все спят.
А у меня бессонница.
Я четвертую ночь не могу сомкнуть глаз. Буду философствовать, чтобы кое-как дотянуть до рассвета.
Почему, задаю я себе вопрос, раз больше все равно некому - почему, если трахаемся мы все вчетвером, традиционно считается, что псих - один я? Не мой отец. Не мой брат, который, как всегда, примерный и послушный мальчик. Не единственная девочка на троих мальчиков. А - я?
Жизнь полна парадоксов.
Леночка, Леночка. Вот как все обернулось. Твоя любовь ко мне тебя погубила, а меня твоя - не спасла.
Душа твоя закоптилась нашими семейными пороками. Потемнела, как стекло, покрывшееся копотью.
Ты смогла так легко вписаться в то, что ещё вчера-позавчера показалось бы тебе самой невозможным.
Теперь наши апрельские отношения с Костей кажутся милой шуткой, безделицей, на фоне всего, что произошло позже.
Из-за тебя, шлюха ты глупая, умерла моя мать, повесилась дурочка Наташка, у которой, оказывается, неожиданно сохранились понятия о том, что нормально, а что - нет.
Ты хороший стрелок, моя ведьмочка. Не промахнулась. О моих «пристрастиях» поведала сразу кому нужно. Наташка дальше сама себе все придумала, сама же в придуманное и поверила. Она, похоже, искренне считала, что у меня качественно иное мировоззрение.
Эх, Наталья! Не сказать тебе уже, что все у меня нормально. Так же, как и других. Не дала ты мне возможности рассказать, что спать с парнем мне было - никак. Это физически.
О моральном самоощущении распинаться не буду. Я был пьян. И в этом одна из причин.
Вторая причина, подвигнувшая меня, на сей «доблестный поступок», это желание побесить папочку. Такой свиньи полгода тому назад, даже он от придурка сына не ожидал. (Зато сам-то теперь как куролесит?).
Ну, а в-третьих, мне было интересно, смогу ли я сделать то, от чего меня тянет убежать подальше.
Остается с грустью поражаться собственной силе воли.
Я спал с Костей потому, что в характере у меня странный душевный мазохизм. Иного объяснения нет. С детства всегда делать то, чего страшусь.
Боялся темноты - заставлял себя искать её, где только можно. Чердаки, подвалы были моим постоянным местом обитания. Мать замучилась меня из них вытаскивать.
Спускаться вниз, за ступенькой ступенька, плотно закрыв за собой дверь и видеть, как тьма сгущается, как в ней не остается света очень страшно.
Самым жутким местом для меня был подвал. Я до сих пор туда не могу входить без содрогания. Мне казалось, что, если я заставлю себя пройти через этот подвал, который тянулся подо всем домом, я, наконец, перестану бояться.
Однажды, со мной произошел весьма странный случай, при воспоминании о котором и сейчас по спине бегут мурашки.
Я медленно ощупью пробирался по подвалу. Со всех сторон меня обступал липкий, душный, наполненный странным сладковатым тленом, похожий на запах прогорклых лекарств и скопившийся пыли, мрак. Запах формалина. Запах сгнивших тел, зарытых глубоко в земле, готовых вырваться на поверхность.
Запах делался тяжелее и явственнее.
А потом в темноте что-то начало светиться. Это были не кошачьи глаза.
Я видел (или мне только так казалось), длинные зрачки, горящие лютой злобой. Видел клыки. И бросился бежать, от ужаса не помня себя.
Даже не знаю, как я не заблудился, пока бежал, подгоняемый звуками шагов (или лап) за своей спиной.
Поскольку в десять лет я наркотики не принимал, и даже толком не пил, то бредом это быть не могло. Поэтому не знаю, что это было. Что бежало, преследуя меня, тяжело обдавая смрадным дыханием?
Лестница наверх, к спасительной двери, показалось такой длинной.
Бесконечной.
И когда я подбежал к ней, она оказалось запертой.
Сколько я не дёргал ручку, дверь не поддавалась. А сзади что-то приближалось.
развернулся, прислонившись спиной к двери, вглядываясь во мрак. Уверенный, что это только глупые страхи. Что ничего не будет.
А потом...
Я не помню, что было потом. Что-то может и было. А может, только мое больное воображение.
Мать говорила, что искали меня около девяти часов, а когда нашли, я почти не дышал.
Я несколько часов пролежал в обмороке. У меня был тяжелый случай какой-то нервной болезни. Я даже говорить перестал. Боялись, что я окончательно сдвинусь.
Даже папаша утратил авторитарный тон и пытался учиться говорить со мной по-человечески. Он снизошел до чтения сказок!
Как только я получил возможность выходить, я снова спустился в подвал. После этого вся семья испугалась за папашин рассудок и мою задницу. До светлого открытия, что бить меня бесполезно, отцу предстояло прожить ещё несколько лет поэтому моей попе было серьёзно больно.
Наука впрок не пошла.
Мне мало что идет на пользу.
Вторым страхом были женщины.
Подростком я ужасно их боялся, потому, что был хилым, болезненным, и был уверен, что ни хрена у меня с ними не выйдет.
Слава богу, ошибся.
Я боялся боли. У меня низкий болевой порог. Поэтому мне обязательно нужно было клясться на крови при каждом удобно случае и вне такового. Я так часто резал себе руки и пальцы, что мать снова отвела меня к психиатру. (С этого и началось наше постоянное и непродуктивное сотрудничество с работниками психбольниц).
Я «честно» признался, что люблю, когда мне больно. И психиатр поставил диагноз и приписал таблетки.
Я сам читаю, что пишу, и думаю - ну на зачем, зачем, мне все это было нужно?
Наверное, зря я все-таки не пил приписанные мне лекарства.
Ответ на вопрос: «зачем», у меня есть. Потому что мой отец - садист. Даже наедине с самим собой не хочу развивать эту тему. Это - мое. Только мое. И ни с кем этим я делиться не буду
А ещё, в-четвертых, я боюсь темноты.
За последней чертой её не избежать никому. Это будет та самая темнота, из подвала, из кошмарных снов.
Все мы в детстве боимся темноты потому, что бессознательно ассоциируем её со смертью. И стремясь к жизни включаем свет.
Свет есть жизнь, а смерть - темнота в которой невозможно его включить.
Некоторые люди говорят, что не боятся смерти. Этого не может быть. Просто у них маловато воображения для того, чтобы представить, как это будет, когда ничего уже не будет.
Даже сознания, которое будет это «нет» констатировать.
Мы придумываем себе кучу целей. Веру в Бога. Добродетель. Всё только за тем, чтобы не видеть конечной темноты, ждущей нас в конце пути.
Но день пройдет, и карусель остановится.
И тогда Она придет.
Тебя сотрут, стряхнут и это будет все.
Ты НИКОГДА не проснешься.
Даже в памяти других ты испаришься быстрее, чем роса с листьев в теплый ласковый летний день.
Наше стремление к добродетели это взятка Небесам. «Я буду хорошим, Боже, только дай мне надежду на вечную жизнь!».
Я не был хорошим.
И я не могу поверить в иную форму жизни.. Просто не могу.
Смерть страшна и бесповоротна.
А если нет иной жизни, то к чему нам включать цензуру в собственную жизнь? К чему разводить ложные идеалы? Все идеалы лживы.
Награды или кары не будет. Ничего не будет.
Я ненавижу жизнь, потому что чертовски боюсь смерти. Небытия. Темноты. Отсутствия сознания.
Я боюсь. А это плохой признак.
Значит, нам придется встретиться».





[/i]

Принимайте в читатели.

С радостью!
_________________

Екатерина, в читателях!
_________________

Ну конечно ж , почитаем .

Принимайте в читатели.

Очень рада


С радостью!
_________________

Екатерина, здравствуйте! Примите, пожалуйста, в читатели.
___________________________________

 » 4. Спиритический сеанс

Закрыв тетрадь, Лена впервые задумалась о том, что человек практически в любой момент может перестать быть.
Как писал Булгаков: «Человек внезапно смертен».
Как это происходит?
Что испытываешь в момент перехода?
Существует ли иной мир?
Есть ли возможность проснуться и продолжить существовать в ином качестве или свойстве?
А если да, то где может существовать этот другой мир в нашей упорядоченной Вселенной?
Вопросов куда больше, чем ответов.
В конце концов, никто из живущих ныне на самом деле не верит в смерть. Нам всем кажется, что в последний момент кто-то там, наверху, персонально для нас сделает исключение, отменит смертный приговор, и мы останемся жить навечно.
Но на самом-то деле это невозможно.
Лена вскочила.
Почти остывшая вода колыхнулась у ног.
Она судорожно вытирала влажную кожу и повторяла про себя, как молитву: «Я хочу жить! Я хочу жить!».
В этот момент даже существования Ада казалось ей лучше, чем перспектива полного небытия.
Выбравшись из тёплой ванной в коридор, полный теней и сквозняков, Лена почувствовала, как липкий, необъяснимый, иррациональный страх струится по позвоночнику, оставляя на коже мелкую россыпь мурашек.
Когда только успело стемнеть?
Стрелки на часах показывали всего половину девятого. По-летнему - совсем день.
Монотонно долбили дождевые капли по оконному стеклу. Как ни странно звук, прежде всегда успокаивающий, теперь тревожил, даже раздражал.
Далекая серебристая зарница выхватила белый квадрат календаря на стене, повествующего о том, что на дворе стоит 20 июня 1996 года.
Гроза ушла на восток. Глухие раскаты грома доносились едва различимо, издалека.
Вот стол, стул. окно. Всё, как всегда. Всё, как должно быть. Не считая того, что сердце в груди бьется короткими, резкими точками.
Не считая того, что хочется бежать из этого дома со всех ног.
«Причина моего страха проста, - увещевала себя Лена. - Незнакомое место, гроза. Да ещё и этот дневник! Будь он неладен».
Хотя, если подумать, ничего страшного в дневнике не было. Да, речь в нем шла о весьма неприятных событиях. Откровенно смаковались грязные подробности о (если Лена всё правильно поняла) однополых и даже кровосмесительных связей. Противно, спору нет. Но ведь не страшно?
Почему же тогда от простой общей тетрадки в клеточку, спокойно лежащей в коридоре на подзеркальнике, расходятся волны удушливого липкого ужаса?
Почему рукописный текст, подобно нечистым потокам воды, распространяет вокруг себя заразу?
За окном опять прогрохотало. Гроза, развернувшись, возвращалась назад.
И тут Лена приняла твердое решение сбежать. Пусть даже бежать придется под проливным дождем и каскадом сверкающих молний, бьющих под ноги.
Она, вопреки доводам рассудка, торопилась выбраться в обезумевшее за окном пространство. Причем, по-детски страшась поворачиваться к темноте спиной.
Чего она боится? Буки из шифоньера?
Очередная вспышка синего света заставила лену кинуться к двери, на ходу надвигая на ноги босоножки.
Поспешно хлопнув дверью, она опрометью сбежала вниз, старательно избегая смотреть на ту часть лестницы, что убегала на чердак.
Пулей пролетев четыре пролета, Лена с облегчением выбралась из мрачного подъезда на умытый и одновременно исхлестанный дождем двор.
Но тут...
«Выключила ли я воду и колонку? - всплыла мерзкая мыслишка.
Лена не могла вспомнить, как ни старалась.
От мысли, что придется снова подниматься под синие всполохи молнии; снова идти мимо призрачной лестницы на чердак она почувствовала дурноту.
Она сейчас упадет в обморок. Или наплюет на всё, и не станет ничего проверять. Потому что, ну не в силах она войти в проклятую квартиру и пройти её от двери до двери!
За то время, пока её не было, «бука» вполне способен был выбраться на свободу.
Лена стояла и смотрела, как капли выбивают рябь по лужам; как стучат по рыжим, полинявшим стенам дома; как мочалят ветки высоких старых тополей.
Стояла, не в силах двинуться с места.
Конечно, чем иным мог для неё обернуться подарок Олега, как не злым кошмаром?
***
Когда Лена добралась до дому с неё лило в три ручья.
Марина только ахнула, увидев дочь:
- Ты сошла с ума?
- Точное наблюдение, - шмыгнула носом в ответ Лена.
- Ты что вытворяешь? Почему шатаешься под проливным дождём? Да ещё и без зонтика? Ты же можешь простудиться! - причитала мать.
- Ага. Сумасшедшая и сопатая - вот какая я буду.
- Немедленно в ванную! Потом переоденься в тёплый халат. Я пока приготовлю чай.
- Лучше сделай кофе, - буркнула Лена, чихнув.
Она побрела в ванну. Наверное, она будет очень, очень чистой - долгая ванна, холодный душ, горячий душ. Останется ли на ней кожа?
Горячий кофе бодрил.
В стенах родного дома страхи отступали и казались чистым ребячеством.
- Почему ты не осталась ночевать там? - спросила мать.
- Я у себя-то дома никогда одна не ночевала.
Марина улыбнулась:
- Испугалась?
Рядом с матерью мир снова стал безопасным.
- Мам, -спросила Лен, - а ты Олега ещё любишь?
Марина вздохнула:
- Не знаю. Помню, когда-то любила. Очень сильно. После нашего с ним разрыва сильно переживала, просто извелась вся. Как же я тогда ненавидела их обоих: и отца твоего, и его полюбовницу. Ненависть эта, понятное дело, была оборотной стороной любви. Спрятавшись за неё, я всё ждала, когда же Олег, наконец, одумается и вернётся.
Голос матери звучал обыденно. Руки мелькали над столом, готовя бутерброды с колбасой и с сыром, разливая кипяток по чашкам.
- А потом поняла: он не одумается. Никогда. И не вернётся.
Марина поставила чайник обратно на плиту, и села напротив дочери.
-Вот тогда-то я и перестала его ненавидеть. Просто стала жить дальше. Если бы моя жизнь сложилась по-другому, встретила бы я подходящего человека, то давно бы, наверное, забыла о твоём отце. Будь у меня хотя бы дело, приносящее доход, позволяющий содержать тебя и себя так, как хотелось бы. Да я бы его тогда на порог не пустила! А так, сравнишь, чего добилась в жизни сама с тем, чего достиг твой беспринципный папаша, и от злости так кого-нибудь и покусала бы.
Олег, он для меня как проигранная партия, понимаешь? Всегда чертенок подзуживает отыграться. Так что пусть ходит. Пусть денежкой с тобой делиться. С паршивой овцы, как говориться, шерсти клок. Вот, он квартиру тебе подарил. Разве плохо?
- Кто знает? -тяжело вздохнула Лена. - От добра добра не ищут, а от зла добра не жди.
- Философов ты мой, - покачала головой мать.
- Он пустой, мам, - с горечью выдавила Лена. - Ничего, кроме шума дать не может. И подарки его, такие же, как он сам - пустые и ядовитые. Не нравится он мне.
- Бывают люди и похуже.
- Может, и бывают. Только ко мне они не лезут. И мне до них дела нет.
- Как там у тебя с Серёжей дела? -поменяла тему Марина.
Лена сделала несколько глотков и поморщилась - кофе остыл.
- Убиваем вместе время, которое друг без друга могли бы провести гораздо интереснее и с большей пользой.
- С этим мальчиком тебя никто встречаться не заставляет, - возмутилась мать. - Не хочешь, зачем это делаешь? Зачем парню голову зря морочишь? Он ведь не кукла, чтобы в него играть. Не понимаю я тебя, Лена. Совсем.
-А вдруг я его сегодня прогоню, а завтра пойму, что это была любовь моей жизни? Что я тогда буду делать?
Марина прищурилась:
- Ты сейчас, надеюсь, шутишь? Или серьёзно?
- Сама не пойму.
Марина покачала головой:
- Ты всегда говоришь чепуху. И в кого такая уродилась?
- В енота.
- А я склонна думать, что в дикобраза. Сплошные колючки.
Потянувшись, Лена поднялась из-за стола:
- Спокойной ночи, мам.
Лена чмокнула Марину в щёку на прощание.
- У тебя назавтра экзамен намечается?
- Ну да.
- Всё выучила?
- Все выучить, как известно, невозможно. Всего, подозреваю, сами преподы не знают. Иначе лекции по бумажкам не читали бы.
- Только попробуй сдать экзамен на тройку! - не страшно пригрозила вслед мать.
Нырнув в кровать, Лена прихватила с собой умную книгу. Скорее для профилактики нелепым страхам, чем из ученического рвения. Хотя, что греха таить, вовсе не вредно немного освежить в памяти материал.
С сей благой целью она раскрыла учебник на заложенной закладкой странице:
«Кровь.
Жидкая субстанция организма, состоящая из плазмы, красных и белых телец, гемиглобина, переносящего кислород ко всем клеткам и тканям организма, - гласили строки. - Кровь несет питательные вещества и уносит продукта метаболизма.
Кровь протекает под нашей кожей, разделяясь на два русла...».
Строчки постепенно утрачивали печатную четкость.
Буквы затанцевали, вытягиваясь, принимая изящный, чуть наклонный витиеватый вид:
«Волны качают меня, расступаясь под тяжестью тела. Принимают в огромную колыбель, в ледяные объятия. Меня больше ничто не тревожит, не беспокоит. Я знаю, я чувствую, я ощущаю себя мертвым».
Книжка выскользнула из рук.
***
Во сне Лена вновь очутилась перед закрытой дверью квартиры, из которой сбежала тремя часами раньше.
В руках она держала кожаную сумку на мягкой подкладке. Ту самую маленькую дамскую сумочку - вместилище огромного количества вещей. Благодаря мягкой подкладке все попытки отыскать что-то в сумочном чреве, обречены на поражение.
Когда Лене всё же удалось ухватить кончиками мокрых, непослушных пальцев ключи, дверь распахнулась сама по себе.
За ней, как и полагалось, лежал коридор, освещенный мерцающим, неровным светом восковых свечей, плавающих прямо в воздухе.
За рифленой поверхностью двустворчатой двери, ведущий в зал, проглядывался человеческий силуэт. Он как-то странно дёргался, будто марионетка, исполняющая танец. То ломался под острым углом, так, что казалось, кости сейчас вылетят из суставов. То плавно кружился на месте.
Музыки не было.
Фигура танцевала в тишине.
Не задерживаясь, Лена прошла вперед, дальше по коридору, к ванной. У входа она остановилась, глядя в щель между полом и дверью.
Щель заполнилась чарующим, привлекающим внимание голубоватым сиянием. Свет был необычайно красив.
- Не ходи туда, - предупредил чей-то голос.
Лена пожала плечами. Она никого не обязана слушать. К тому же, она просто не сможет удержаться от искушения узнать, что способно так ярко и желанно светиться.
Она распахнула дверь.
В первый момент между яркими всполохами невозможно было ничего разглядеть. Свет клубился, будто пар.
Когда же видимость прояснилась, Лена увидела перед собой ванну, заполненную тёмной, густой и вязкой, как смола, кровью. Скользкие ошметки, плавающие, будто кусок мяса в наваристом супе, были ничем иным, как измельченными человеческими внутренностями, превращенными в осклизлые лохмотья, вперемешку с человеческими экскрементами.
Лена попятилась и наткнулась спиной на неизвестного незнакомца, который, воспользовавшись ситуацией, крепко обнял девушку за плечи, удерживая на месте.
- Не входи сюда, - зашипел некто недобрым, сипящим голосом прямо в ухо. - Не входи. Пожалеешь...
Лена проснулась, разбуженная собственным криком.
Из абажура лампы тускло светила лампочка, рассеивая вокруг себя ровный свет, легко скользящий вдоль дивана, похожего на уютно свернувшееся животное.
Свет трепетал на шторах, заставляя блестеть полировку комода и стола.
На крик вбежала мать:
- Что случилось?
- Приснился кошмар, - ответила Лена, зарываясь в простыню, будто в надежде отыскать у той понимание и защиту.
- Ты кричала так, что я думала, у меня остановится сердце, - недовольно буркнула Марина. - Побыть с тобой?
- Как все-таки хорошо, что я не осталась ночевать в том чертовом доме! - Лена поежилась. - У меня бы, наверное, к утру случился инфаркт.
Утром Лена мужественно выдержала пристальный изучающий материнский взгляд:
- Хорошо себя чувствуешь? - интересовалась Марина, наблюдая, как дочь вяло ковыряет вилкой в тарелке с яичницей. - У тебя блёклый вид.
- Перед экзаменом нервничаю, - нетерпеливо отмахнулась Лена.
Она опаздывала.
Когда явилась на остановку, Серёга нервно докуривал четвертую сигарету.
И был злой, как черт:
- Ты хотя бы раз в жизни, ну, скажем, в порядке исключения, просто для разнообразия, можешь прийти вовремя?!
- Прости, зая! Я проспала. Вчера до полночи анатомию учила, - оправдывалась Лена.
Спустя полтора часа она называла номер по кону доставшегося билета.
Усевшись за парту, пробежала глазами оба вопроса.
Первый касался кровеносной системы, второй - строения клеток. И тот, и другой Лена знала, что говорится, на зубок.
За Серегу она тоже не волновалась. У него были заготовлены «бомбы». Стащив пару дней назад в секретариате проштампованные листы, Серега заранее заготовил ответы на все билеты. Теперь осталось только воспользоваться случаем и поменять местами пустой лист на исписанный. Зная Серегу, в успехе предприятия никто не сомневался.
А вот подружка-Танюшка, сидевшая на соседнем ряду, то и дело делала большие глаза и гневно посматривала на сосредоточенно готовящихся к ответу друзей. Готовить «шпоры» ей всегда было лень. Учить что-то - подавно. В результате такой политики для Танюшки даже три балла были вожделенной целью.
«Кровь.
Жидкая субстанция организма, состоящая из плазмы, красных и белых телец. И гемиглобина, - записала Лена на проштампованном экзаменационном листе.
Неожиданно девушка ощутила резкую дурноту. Голову сдавило, будто железным обручем. Листок поплыл из-под рук.
- Лазорева?
Склонился над девушкой обеспокоенный преподаватель.
- Ты хорошо себя чувствуешь?
- Нет, - выдавила из себя Лена, - вернее, не очень хорошо. Можно я пойду отвечать следующей?
- Конечно, иди. Воды тебе не налить?
-- Не нужно, спасибо. Мне уже лучше.
С удивлением, окинув взглядом листок, Лена обнаружила, что тот, оказывается, исписан сверху до низу.
Когда она все это написала, хоть убей, Лена не помнила.
Потерев саднящие виски, обеспокоено подумала о том, уж не сходит ли она с ума?
- Лазорева! Вы отвечать собираетесь?
Лена ответила на «отлично», несмотря на все переживания, нарастающую головную боль, жару и ночные кошмары.
Выйдя из кабинета, она забралась на подоконник, поджидая друзей.
У ребят к третьему курсу сложилась традиция после экзаменов отмечать события маленькой попойкой.
Когда товарищи выбрались из лап экзаменующего препода, Лена предложила ребятам не шататься по низкосортным барам, а поехать к ней на квартиру и отпраздновать сдачу последнего экзамена чинно и благородно.
- А и правда? - поддержала предложение подруги Таня, - Любопытно посмотреть на подарок Ленкиного папаши. И повод подходящий! Едем?
Прихватив в ближайшем киоске классический молодежный набор - пиво, сухарики, сушеные кальмары и чипсы, друзья направились к Ленке домой.
- Что ни говори, все старые дома выглядят загадочно, - уронил Сашка, Танюшкин парень, пока они проходили под лепными высокими потолками, возвышающимися над широкими лестничными пролетами.
- Не загадочно, а мрачно, - возразила ему Татьяна, настороженно озираясь по сторонам.
Лена неожиданно почувствовала, что подруга её раздражает.
Та вышагивала перед Серёгой, нарочито вертя аккуратной круглой попкой. Взгляд Сереги то и дело соскальзывал на аппетитные Татьянины округлости. На Тане были нежно любимые ею брюки цвета «белой ночи» и черная коротенькая майка, оставляющие открытым гибкий, поджарый, как у хорошей гончей, живот. В ушах болтались длинные, чуть не до плеч, яркие пластмассовые серьги - девушка обожала все сверкающее и яркое. Волосы, темные, с неожиданными всполохами алого пламени, свободно развивались за спиной.
Рядом с жизнелюбивой, яркой, как канарейка, Татьяной, Лена чувствовала себя блеклой, серой и скучной забитой церковной мышкой.
В тайне она завидовала яркой внешности, легкому характеру, искрометному нраву подруги. И сейчас задалась вопросом: а не привлекает ли Таня Серегу, который, как она это знала, порядком подустал от их вяло текущих отношений?
Поднявшись на пятый этаж все посмотрели в сторону лестницы.
- Я думал, в доме пять этажей?
Серёга вопросительно посмотрел на Лену.
- Правильно думал. Лестница ведет на чердак.
В чёрном провале над лестницей свет таял, как сахар в кипятке.
Из темноты кто-то наблюдал за ними, затаившись.
Кто-то злобный поджидал благоприятного момента.
- Ты дверь-то открывать будешь? Или как?
Толкнул Лену в бок Серега, заставляя выплыть из мира страшных фантазий.
Лена поспешила провернуть ключ в замке. В распахнутую дверь навстречу им повеяло теплым воздухом.
Оказавшись в коридоре, все облегченно вздохнули.
Ребята, по непонятым причинам, решили расположиться в «кровавой спальне». Будь на то Ленина воля, она бы предпочла зал. Там просторнее и светлее. Да и к входной двери, если что, поближе.
Друзья уселись на пол, поставив между собой, посередине, тарелку с чипсами и солеными орешками.
Во влажной пивной прохладе было что-то успокаивающие. Наверное, именно поэтому спиртное быстро убывало? Все исправно на него налегали.
- Здесь промозгло, - передёрнула плечами Танюшка. - Да что там промозгло - откровенно холодно! Странно. В такую-то жару
- Это потому, что здесь живет полтергейст, - неожиданно для себя сказала Лена.
Глаза друзей глядели с насмешливым любопытством.
- В комнатах с приведениями ведь всегда бывает холодно? - с извиняющейся улыбкой закончила Лена.
- И кто он? - оживилась Танюшка, жадно блестя карими глазами. - Твой полтергейст?
- Дух самоубийцы. Я вам сейчас кое-что покажу.
Лена выбежала в коридор за тетрадкой, которую оставила на подзеркальнике. Вопреки ожиданиям, та так и ждала её на полке.
- Видите?
Снова усаживаясь на пол, с таким выражением, будто притащила ценнейшую реликвию, победоносно явила миру Лена свою находку.
- Это дневник. Он принадлежал человеку, что жил здесь раньше. Я вам его сейчас почитаю.
И Лена прочла. Все. От корки и до корки.
Хотя и чувствовала себя при этом предательницей. Совершенно, кстати, непонятно, почему?
- Н-да, - протянул Серега, ухмыляясь, - абсурдная история. У хозяина дневника явно крыша потекла. Мужик так не должен чувствовать, ясно? И вести себя тоже так не должен. Извращенец хренов! При коммунистах такого не было.
- Это-то как раз при коммунистах и было, - позволила себе проявить сарказм Лена.
- Ребята, не ссорьтесь, - поморщилась Таня. - Кстати, а почему ты думаешь, что он покончил с собой?
- Мне так кажется. А ты думаешь иначе?
Пришел Танин черед пожимать плечами. Она не знала, что она думала. Она вообще-то предпочитала по жизни задумываться как можно меньше.
- Самое странное, что я тоже думаю, что акт сведения счетов с жизнью имел место быть, - дурачился Сашка. - Вот ведь дела, просто тетрадка в клеточку; и вроде ничего такого в ней и нет. А ощущение, будто в паутину сопливую какую-то вляпался.
Лена вздрогнула. Саша фактически озвучил её мысли.
- Ну ладно, хватит об этом, - хлопнул он по полу ладонью. - Мне вот кажется, что я знаю, чем мы все сейчас займёмся? Что скажете насчет небольшого спиритического сеанса? Кто - за? Голосуем!
Лене не понравилось, какой оборот принимало дело. Она успела пожалеть, что рассказала друзьям о своей находке. Но возразить против затеи друзей она почему-то не посмела.
Пока расчерчивали лист бумаги на две половинки, пока на каждой половинке писали: «да» и «нет», Лена утешалась мыслью, что при свете дня отечественная нежить, воспитанная гораздо лучше голливудской, будет действовать в рамках приличия и большего, чем худо-бедно пошуметь водой, себе не позволит.
Когда импровизированная гадальная доска была подготовлена, ребята уселись рядышком, предварительно зашторив окна тяжелыми гардинами Из-за этого свет в комнате стал ярко розовым. Что, по мнению Лены, было крайне неприятно, так как вызывало в памяти атмосферу ночных кошмаров.
Одиноко, над серединой листа, желтым всполохом, теплилась парафиновая свечка.
Блюдце быстро накалялось, становясь горячим, покрываясь изнутри черной копотью.
- Дух, обитающий в этой комнате, явись! Дух, ответь, ты здесь?
Тишина.
- Дух, обитающий в этой комнате, в этой квартире - явись!
Как все и ожидали, ничего не происходило.
- Дух, ответь, ты здесь? - продолжала упорствовать Лена.
- Не отзывается, - насмешливо фыркнул Серега. - Наверное, какого-нибудь петуха дерет на том свете.
- Дух, обитающий в этой комнате, в этой квартире, явись! Дух, ответь...
По комнате пронесся резкий, стремительный порыв ветра, от которого шторы на окнах заходили ходуном.
Волосы девушек заструились за спинами. Пламя свечи бешено заметалось и погасло, испуская темное змеящееся облачко.
Блюдце, которого никто ни касался, дрогнуло, завертелось вокруг своей оси, и принялось истерично метаться по бумаге. Зазвенело, подпрыгивая на одном месте, как мячик, и, расколовшись сначала на две половинки, затем словно бы взорвалось изнутри на множество осколков, разлетевшихся в стороны.
Порыв ледяного воздуха снова ударил в лицо с такой силой, что перехватывало дыхание.
Все стихло.
При дыхании из ртов вырывались облачка белого пара, как бывает при минусовой температуре.
Ребята продолжали ощущать яростную, злую силу, разлитую в воздухе и боялись пошевелиться - а вдруг все повториться сначала?
Сережка, самый ироничный и смелый за минуту до этого, теперь испуганно таращил глаза.
- Слышите? - трясущимися губами произнес Сашка. - Вода льется.
- О, господи!
Лена побежала в ванную, почти уверенная в том, что там будет пусто и сухо. Что звук падающей воды окажется не большим, чем массовой галлюцинацией.
Перед дверью она замерла, на мгновение, вспомнив предупреждение из сна: «Не входи!». Но страх залить соседей оказался, как ни странно, сильнее страхов перед потусторонним миром.
Лена распахнула дверь.
Она была здесь повсюду - вода!
Падала, струилась, билась о стенки ванной. Что самое странное, вода была горячей!
Взгляд Лены метнулся в колонке. Разделитель стоял почти на максимальной отметке.
Лена потянулась, чтобы повернуть рычаг и выключить колонку. Руку ударило током. Отскочив, в испуге, она не сразу вспомнила, что колонка газовая. В ней не могло быть никакого напряжения.
Звук падающей воды стих.
Вода в ванной уходила через слив оставляя ванну пустой.
Даже капли не задержались на белых ровных боках емкости.
Резкая боль в руке заставила Лену опустить взгляд. Рядом с веной алел тонкий, не глубокий, кровоточащий порез, тянущейся вдоль синей жилки.
Дверь за спиной резко распахнулась. На пороге возник Сашка, бледный, испуганный и злой:
- Какого черта ты тут закрылась?!
-Я не закрывалась.
Взгляд Саши скользнул к кровоточащему порезу:
- Что это ты делаешь, мать твою?! Зачем?!
- Думаешь, я нарочно? - возмутилась Лена.
- Пошли отсюда скорее!
Сашка схватил её за руку и потащил за собой.
Лена и не думала сопротивляться.
_________________

В читателях

Рада вам!
_________________

В читателях!