Скелетам место в шкафу - `Флорентийка` Ж.Бенцони (18+)

 » Скелетам место в шкафу - `Флорентийка` Ж.Бенцони (18+)  [ Завершено ]

Скелетам место в шкафу
18+
Направленность: Гет
Автор: Фьора Тинувиэль
Фэндом: Бенцони Жюльетта «Флорентийка»
Пейринг или персонажи: Филипп де Селонже, ОЖП, Фьора Бельтрами, Бетти Марино
Рейтинг: R
Размер: Миди, 19 страниц
Кол-во частей: 6
Статус: закончен
Метки: Отклонения от канона, Средневековье, Ренессанс, XV век, Харассмент, Убийства, Насилие над детьми, Италия, Попытка изнасилования, Смерть основных персонажей, ООС, Насилие, Ангст, Драма, Психология, Философия, Дарк, Hurt/Comfort, AU, Исторические эпохи


Описание:
А всё ли в детстве Фьоры Бельтрами было так радостно, светло и не омрачено ничем? Какие скелеты в шкафу может хранить Фьора, ещё совсем не знающая жизни, одиннадцатилетняя девочка? Какая загадка кроется в серых глазах маленькой флорентийки, подобных зимнему небу в ненастный день? О чём она не сможет никогда и никому рассказать?
Что делать, если однажды крёстный, которого любишь и которому доверяешь, начнёт приставать со своими домогательствами? Уступить натиску или дать отпор?

  Содержание:

  Профиль автора

  Показать сообщения только автора темы (Фьора Бельтрами-Селонже)

  Подписаться на автора

  Открыть в онлайн-читалке

  Добавить тему в подборки

  Модераторы: yafor; Дата последней модерации: 01.09.2019


_________________

 » Глава 1. Под маской приличия столько двуличия

(Май 1468 года, Флоренция)
Приятная для уставшего слуха тишина палаццо, когда нет никого. Когда дворец на берегу реки Арно почти пуст, потому что слугам в этот день предоставили выходной за хорошую службу.
Солнечные лучи, заливая всё своим ярким светом, бросали отблески на ровную поверхность стола, за которым сидела очаровательная девочка, на вид десяти-одиннадцати лет, Фьора Бельтрами, занятая переводом отрывка из «Божественной комедии» Данте Алигьери — с итальянского языка на греческий.
Большие глаза, подобные серому зимнему небу, обрамлённые длинными и пушистыми чёрными ресницами, жадно всматривались в текст, а тоненьким пальчиком девочка водила по строчкам, иногда делая какие-то записи.
Между её надломленными и аккуратно очерченными бровями пролегала складка, когда она хмурилась.

А хмуриться было, от чего. Ещё бы, две страницы переводить! Вот счастливица Хатун, маленькая рабыня-татарка и ровесница Фьоры…
В отличие от своей госпожи, она вольна гулять, когда как к ней таких требований, как к Фьоре, не предъявляли.
Леонарда предлагала Фьоре отправиться на рынок вместе с ней и Хатун, но Фьора осталась из принципа, чтобы сделать задание, данное ей учителем греческого языка, и потом быть свободной.
Как Фьору ни старались уговорить отложить перевод отрывков до вечера, девочку не переубедили. Как сама Фьора говорила, она хочет, чтобы папа по возвращению из деловой поездки в Феррару, остался доволен её поведением, в его временное отсутствие.

Отложив перо в сторону, она размяла уставшие от долгого письма пальцы. Затем подняла голову и посмотрела в открытое окно.
На дворе чудесная солнечная погода, последние дни мая. С улицы до слуха Фьоры доносились пение птиц, стук копыт с грохотом телег и повозок, радостные крики и звонкий смех играющих детей.
Дочь благородного негоцианта Франческо Бельтрами тоже хотела бы принять участие в этом празднике жизни. Но она считала, что важнее хоть раз без понуканий доставить отцу и наставнице донне Леонарде радость своим прилежанием в учении. Поэтому Фьора даже думать себе запретила о том, чтобы выйти погулять на улицу с подругой Кьярой Альбицци и её гувернанткой донной Коломбой.
— Вот было бы прекрасно, переведись эти страницы сами с итальянского на греческий! — вырвалось восклицание у девочки.
— Фьора, — порог классной комнаты юной синьорины Бельтрами переступил Марино Бетти, её крёстный. — Что же ты в такой день отличный в четырёх стенах сидишь? Пошла б, с подругами погуляла. — Мужчина подошёл к стулу, на котором сидела Фьора и, положив ладонь ей на плечо, несильно сжал его.
— Мне две страницы на греческий ещё переводить, — проговорила Фьора с досадой, — не до прогулок по городу…
— Ну, отложи ты свои уроки, развейся. Устала, наверно?

Почувствовав на своей коже горячее дыхание крёстного, Фьора вздрогнула. Рука Марино тем временем, запустив пальцы в пышные чёрные, распущенные по плечам, волосы девочки, принялась мягко массировать голову.
— Что ты делаешь? — удивилась Фьора.
— Расслабься и не нервничай так, спокойно сиди, — властные нотки послышались в голосе Марино, — это чтобы у тебя в голове кровообращение наладить. Тогда и соображать будешь быстрее, а переводить тебе, как я вижу, ещё много.
— И правда, — согласилась Фьора, расслабившись и откинувшись на спинку стула, не мешая Марино делать ей массаж головы. — Я устала. Спасибо тебе. — Губы девочки растянулись в довольной улыбке, слегка обнажая красивые и ровные беленькие зубки. — Как хорошо, — проговорила едва ли не нараспев Фьора, по-прежнему улыбаясь, и закрыв от нахлынувшего на неё тёплой волной удовольствия, свои прекрасные лучистые глаза. Чем-то Фьора напоминала довольного котёнка.
— Тебе нравится, мне дальше продолжать? — прошептал Марино в самое ухо Фьоры, переместив руки на её худенькие плечи, слегка разминая их.
— О, да, Марино, очень нравится! А где ты этому научился?
— Прочитал в одном трактате, переведённом с китайского. Довольно интересно.
— Мне дашь почитать? — сразу загорелась Фьора.
— Для тебя что угодно, Фьоретта, — поцеловав крестницу в макушку, Марино Бетти погладил её по спине, зарывшись лицом в волосы девочки, казалось, пахнущие свежескошенной травой.
Руки Марино слегка поглаживали плечи Фьоры, но когда они начали блуждать по её телу, в сознании девочки это начало обретать пугающую ясность.
— Марино, что ты делаешь? — пролепетала она, еле шевеля губами, вдруг переставшими её слушаться.
— Фьора, скажи мне, ты любишь меня, как я тебя? — Марино гладил по щеке крестницу, встав на колени напротив неё и глядя ей в глаза.
— Конечно, что за вопрос! Как папу, Хатун и Леонарду с Жанеттой… — скороговоркой проговорила Фьора, тщетно пытаясь убрать подальше от себя руки Марино. Стыд красил ярким румянцем её щёки. Фьору не покидало смутное ощущение того, что происходит нечто неправильное и отвратительное.

Но девочка укрепилась в своей мимолётной догадке окончательно, когда Марино грубым рывком ухватил её за плечи и одним движением опрокинул на письменный стол. Фьора пробовала кричать, но правая рука Марино чуть сжала ей горло, отчего крик оборвался. Своим весом крёстный придавил Фьору к деревянной поверхности стола, страстно поцеловав в шею и не обращая внимания на яростное бессильное сопротивление.
— Пусти, Марино, — умоляла девочка едва ли не навзрыд, — пожалуйста!.. — но вместо ответа крёстный с каким-то гневом впился поцелуем в её губы.
Вкус и запах алкоголя, горьковатый и терпкий, неприятно туманил голову Фьоры, плачущей от ощущения своего бессилия перед крёстным и отвращения к нему, смешанным с ненавистью.
Ненавистью ребёнка, оскорблённого в своих самых лучших чувствах; ребёнка, впервые вкусившего ядовитые плоды предательства…
Фьора пыталась вырваться, но как ей, слабеющей от изнурительной борьбы девочке, справиться с взрослым мужчиной в расцвете сил? Руки Марино словно были отлиты из стали. Но всё равно Фьора не прекращала своего бесполезного сопротивления.
Девочка обезумела от ужаса и отвращения. Наивное дитя, только вступившее в пору отрочества, перешагнув грань беззаботного детства…
Но она уже столкнулась с грубой и мерзкой изнанкой мира, принадлежащего мужчинам, и где женщина пустое место…
Столько лет любившая крёстного, почти как своего отца, и доверявшая ему, сейчас Фьора в совершенстве постигала искусство ненавидеть, не в силах противопоставить ничего яростной силе Марино, удерживающего одной своей рукой её запястья. Чьё лицо исказили неистовый гнев и желание. В своей бесконтрольной ярости он был поистине страшен.
Фьора извивалась всем телом, пытаясь освободиться от крёстного, под личиной которого скрывалось настоящее чудовище и жалкое ничтожество.
Она плакала от полного осознания обречённости своего положения и беспомощности.

Но что-то всё равно заставляло Фьору бороться и мучительно размышлять над тем, как вырваться из рук крёстного.
— Нет, Марино, пожалуйста, не надо! — выпалила Фьора на одном дыхании, чуть живая, от охватившего её ужаса, захлёбываясь слезами. — Мне страшно, я никогда не делала этого раньше, хотя мысль касательно тебя такая была… — ничуть не погнушалась Фьора этой лжи. — Со мной это впервые… — проговорила девочка прерывающимся от слёз голосом, напрягаясь всем своим телом, препятствуя вполне возможному надругательству над ним.
— Всё когда-то надо делать впервые, — Марино властно поцеловал крестницу в её солёные от слёз губы. — Нельзя каждый день чуть прижигать себе руку свечой, думая таким способом подготовиться к аутодафе. В первый раз всегда бывает неприятно и даже немного больно, но потом ты научишься получать удовольствие, если доверишься… — шептал Марино охрипшим от страсти голосом.
— Да, милый Марино, — с нежной, но фальшивой покорностью проговорила Фьора, — ты прав, я тебе верю… Ты же не причинишь мне боли? — спросила Фьора, приметив нож для заточки перьев, лежащий под развёрнутым свитком.

«Если бы только Марино не держал мне руки, тогда был бы шанс дотянуться до ножа и защититься от грязных приставаний подонка-крёстного!» — мгновенно созрел в голове Фьоры план.
— А это уже будет зависеть от тебя. Если ты будешь послушна, то тебе будет почти не больно… — Марино шептал Фьоре на ухо эти слова, удерживая за руки и чуть прикусывая за мочку уха.
Фьора лежала на столе безжизненной куклой, из которой словно вытряхнули все опилки.

«Что ж, — промелькнула вспышкой мысль в голове Фьоры, — притворюсь покорной и усыплю его бдительность. Тогда я смогу от него защититься ножом».

— О, да, мой милый Марино, я буду послушной, — подобострастно шептала Фьора, — но я даже мечтать не смела, что твоё желание мной обладать совпадёт с моим желанием тебе принадлежать…

Фьора говорила всё, что приходило ей в голову, дабы выиграть ещё немного времени и заставить Марино верить её лжи.
— Просто… — девочка нервно сглотнула. Это единственное, что свидетельствовало о её страхе, холодной и хлипкой дланью сжимающего сердце, бешено стучащее в груди. — Это всё было так неожиданно, да и обстановка… Я не хотела, чтобы всё произошло так, здесь, прямо на этом столе… О, Марино, если бы ты только мне дал знать хотя бы единым намёком, я бы сама пришла к тебе!

Фьора подставляла свои опухшие нежные губы для поцелуев; её тело выгибалось дугой, соприкасаясь с телом её крёстного, чьи горячие и сухие губы целовали её плечи и ключицу, пылающие от стыда щёки и покусанные губы.
— Только как мне ласкать тебя, если ты мне руки скрутил? — Фьора придала своему голосу нотки кокетства, улыбаясь своей ослепительной улыбкой. Глаза лукаво блестели.
Марино освободил от своей хватки руки девочки, и теперь Фьора обнимала его ими за шею, запуская в волосы свои тоненькие пальчики, но ни на минуту не ослабляла бдительности.
Руки Марино гладили внутреннюю сторону бёдер девочки. Занятый тем, что пытался заставить крестницу расслабиться, Бетти даже не замечал того, с каким вожделением тянулась к ножу худенькая и нежная ручка Фьоры.

«Убить, если понадобится, он или я! — неотступно преследовала Фьору эта мысль. — Никого не будет волновать, принуждали тебя или совратили по твоей воле, всегда всех собак и кошек вешают на женщину!»

Фьора себе не так представляла в светлых и наивных мечтах свой первый поцелуй! Она свято верила в то, что целовать со всем жаром можно только мужчину, которого любишь. Желательно, чтобы это оказался муж. Только тому, кому вручила руку и сердце, можно отдавать тело.
Фьора хотела, чтобы её первым и единственным мужчиной был муж, который любил бы только её одну!
Марино Бетти, поправший её дочернюю любовь и доверие, вызывал у неё лишь омерзение и ужас.

Нащупав ножичек, Фьора чуть ближе придвинула его к себе и схватила за рукоять. Не помня себя от страха и не осознавая до конца своих действий, она всадила нож в плечо крёстного.
Воспользовавшись тем, что Марино, дико взвыв, выпустил её, Фьора соскочила со стола на пол. Приподняв подол платья одной рукой, а другой приводя себя в порядок, Фьора уже бежала вниз по лестнице.
Прочь из этого дома, как можно дальше…
Не разбирая дороги, Фьора со всех ног бежала к Нуово Меркато.
Зарёванная и растрёпанная, с красным лицом. Одетая в сильно измятое платье, с правого плеча которого съехал рукав, и кожаные домашние туфли.

Фьоре хотелось быть как можно дальше от дома. Подальше от Марино Бетти, открывшего своё истинное лицо. Маска доброго и любящего крёстного оказалась намордником.
Человек, которого она любила, как если бы он являлся ей близким родственником, оказался предателем. Облагодетельствованный великодушным Франческо Бельтрами, Марино Бетти отплатил ему тем, что пытался изнасиловать его дочь, свою крестницу, воспользовавшись тем, что девочка была дома одна.

«Скотина, тварь! Ненавижу его! Папа ему доверял, я тоже… А он предал нас обоих!» — думала Фьора, несясь сломя голову в сторону рынка по мосту, размазывая слёзы жгучей ненависти и унижения по своему распухшему лицу.
У сердобольных прохожих были порывы утешить её и пригреть, но они не решались, поскольку сама Фьора с яростными и исступленными воплями отвергала любое проявление к ней расположения.
Девочка, выкрикивающая проклятия дурным голосом; с серыми глазами, горящими лихорадочным огнём, и вся растрёпанная; в измятом платье, рукав которого съезжал, как бы Фьора второпях его ни поправляла, оголял худое плечо… Один безумный вид Фьоры пугал тех, кому случалось встретиться ей на пути.

— Смотри, куда несёшься, коза! — прикрикнула на Фьору какая-то женщина. Крестьянка, судя по одежде. — Как на пожар летишь, честное слово! Чуть меня не сшибла!
Но Фьора лишь с громким душераздирающими рыданиями кинулась к этой женщине, прижимаясь к ней всем своим худым дрожащим телом, и обнимая.
— Эй, дитя, что с тобой? — не поняла она такого поведения Фьоры. — Что плачешь? Обидел кто? — женщина обнимала Фьору, уткнувшуюся личиком ей в блузу, ласково поглаживая ребёнка по голове и спине. — Успокойся, милая. Меня Джемма зовут, а тебя?
— Фьо… р-р… ра, — с трудом выговорила дрожащая от рыданий девочка.
— Наверно, это не моё дело, Фьора, — Джемма с какой-то даже материнской нежностью гладила растрёпанные волосы своей новой юной знакомой, — но всё же поделись со мной.
— О т-ттт-так-кк-ком на улице не говорят, — с трудом выдавила из себя девочка, — это хуже, чем очень плохо…
— Пойдём со мной. — Джемма решительно взяла за руку Фьору и повела за собой. — Не бойся, вреда я тебе не причиню. Поешь, я тебе настойку успокаивающую на травах сделаю, отдохнёшь заодно и успокоишься. Расскажи мне, что с тобой страшного стряслось. Глядишь, полегчает. Может я и помочь тебе смогу.
— Не сможете, — проговорила Фьора севшим от криков и рыданий голосом, — от такого быстро не полегчает…
Джемма примолкла. Её явно насторожил тон, которым эта девочка выделила слово «такого».
Но молчание Джеммы, по-прежнему практически тащащую потрясённую Фьору за руку, следом за собой, слишком долго не продлилось.
— Я живу на окраине города. Ты можешь меня не опасаться, потому что я лишь хочу тебе помочь… — Джемма, поймав на себе смятенно рассеянный взгляд Фьоры, которая всё ещё шла с ней под руку, старательно подбирала в уме слова, чтобы внушить ребёнку уверенность в безопасности и успокоить. — Не боишься идти, не зная, куда, с малознакомой тебе женщиной? Наверно, мне следует проводить тебя до твоего дома? Где ты живёшь?
— Только не домой, пожалуйста, не надо! — смертельно побледневшая от страха, Фьора, с силой, которой было трудно ожидать от девочки её лет и хрупкой комплекции, вцепилась в руку своей провожатой.
— С виду ты из знатной семьи, — заметила женщина. — Неужто тебя там колотят, во что я уж точно не поверю…
— Хуже, — отозвалась Фьора плаксиво затравленным голосом. — Ты и в это не поверишь…
— Придём ко мне домой, а там разберёмся. Что бы ни случилось, Фьора, самое страшное осталось позади, — попыталась добродушная Джемма хоть как-то приободрить Фьору, чтобы хоть некое подобие улыбки осветило её бледное и скорбное личико.
— Нет, Джемма, не позади. Это были ещё цветочки… Да я лучше сама себя в жертву тёмным силам на Фонтелюченте принесу, чем сейчас вернусь домой… Даже с волками мне б было сейчас безопаснее… Они бы меня просто загрызть хотели, а не обесч… — внезапно опомнившись, Фьора зажала себе рот рукой, поняв, что едва не проболталась Джемме о том, что могло бы произойти в классной комнате.
Джемма больше не делала попыток заговорить с Фьорой о случившемся.
_________________

 » Глава 2. Ангел-хранитель?..

Приведя её к себе домой, представляющий собою уютную и опрятную хижину, Джемма первым делом накормила свою юную гостью гречневой кашей с парой яблок и напоила успокаивающим отваром на мяте, шиповнике и мелиссе с чабрецом.
Пообедав и выпив травяной отвар, Фьора понемногу пришла в себя. Её уже не колотила нервная дрожь, исчезли безумие и панический ужас во взгляде её серых глаз, некогда бледные щёки покрылись румянцем. Больше Фьора не сжималась всем телом, подобно затравленному маленькому котёнку, которого загнала в ловушку собака.
Джемма заботливо расчесала деревянным гребнем роскошные волосы девочки, пока они не уподобились по своей мягкости шёлку.
Теперь, глядя на Фьору, всё сложнее было узнать в ней того перепуганного ребёнка с застывшим ужасом в глазах, содрогающегося от рыданий.
Больше Фьора не походила на буйно помешанную.

— А теперь, — сказала Джемма, усадив Фьору на край своей кровати, сев рядом с ней, — когда ты пришла в себя, рассказывай.
— Что рассказывать? — сделала попытку Фьора уйти от больной темы, хлопая глазами и непонимающе смотря на Джемму.
— Что у тебя такого произошло дома, из-за чего ты боишься возвращаться?
— Джемма, ты мне не поверишь. — Фьора грустно усмехнулась и покачала головой.
— Ты мне тут зубы не заговаривай, а отвечай прямо.
— Ну, если ты хочешь знать всю правду…

Фьора поведала Джемме обо всём, не упуская ничего из того, что произошло с ней сегодня и почему она не желает возвращаться домой. Фьора не декламировала и не повышала голоса, даже не плакала, воскрешая в памяти пережитые события.
Своё она уже сегодня отплакала…

Ничего не предвещало беды. Синьор Бельтрами уехал по делам банка в Феррару. Леонарда, уходя на рынок, взяла себе в помощницы маленькую татарку Хатун.
Фьоре её учитель греческого дал задание перевести с итальянского языка две страницы из «Божественной комедии». Поэтому Фьора осталась дома, хоть Леонарда и Хатун звали её с собой.
Слуги в тот день получили выходной, так что Фьора осталась дома одна, как считала… ошибочно…
По крайней мере, она так думала.
Рассказывая Джемме о домогательствах Марино, воспользовавшегося отсутствием своего благодетеля и слуг с Хатун и Леонардой, Фьора ощутила, как ком в горле словно застрял. Попытки крёстного взять её силой всё ещё были слишком свежи в её памяти…

Тихий и ровный рассказ Фьоры произвёл на Джемму большее впечатление, чем выкрики и жестикуляция.
Она верила ей. Ребёнок, даже обладающий богатым воображением, нарочно такое не придумает. Будь это ложью, не столкнулась бы Фьора сегодня с Джеммой, едва не сбив её с ног, захлёбываясь слезами и дрожа всем телом. Не случилось бы с ней истерики.
Наконец Фьора закончила столь тягостное для неё повествование. Джемма оказалась права, сказав, что так девочка облегчит себе душу.
— Джемма, я боюсь, что притязания Марино могут коснуться не только меня, пока папа отсутствует и не может это пресечь, но и коснутся заведомо беспомощных… — Фьора крепче прижалась к Джемме, словно ища у неё защиты и поддержки.
— Так ты не одна в семье?
— У меня есть рабыня моего возраста, татарка Хатун, но она мне скорее за младшую сестрёнку. Я люблю её, и у меня кровь стынет, стоит подумать о том, что эта скотина Марино начнёт к ней приставать и… — доверительно поделилась Фьора с Джеммой. — В один не прекрасный день выместит на ней злость от того, что со мной не вышло ничего… Хатун даже слабее меня, от жизни только хорошее видела. Её мне как защитить?
— Может я смогу помочь. У меня есть такие яды, что человек умирает в страшных мучениях за считанные минуты и нельзя установить причину.
— Пожалуйста, дай мне его! — с жаром воскликнула Фьора, решив не упускать такой возможности.
— Ты не боишься стать убийцей и мук Ада после смерти? — испугалась Джемма. — Фьора, хорошо подумай, надо ли тебе это? Жалеть же потом будешь…
— Если смогу защитить себя и Хатун от домогательств Марино, отравив его, то не буду! Джемма, умоляю, дай мне яд!
— Только используй его очень осторожно, Фьора. Всыпь в жидкость или в еду подмешай. От посуды избавься. Руки с мылом тщательно мой. Смотри, сама случайно не забудь, в какое блюдо или питьё яд подмешивала, — предупредила Джемма Фьору. — Не передумала?

Ответом ей было мотание головы из стороны в сторону.
— Сиди здесь. — Джемма ушла в кухню и вскоре вернулась с маленьким флаконом, заткнутым пробкой, который вручила Фьоре, а девочка сразу же спрятала флакон с ядом в кошель, привязанный к поясу.
— Джемма, спасибо тебе огромное! — горячо благодарила женщину Фьора.
— Благодаришь меня за то, что я делаю из тебя малолетнюю убийцу по твоей воле? — хмуро спросила Джемма у девчушки.
— Но ты спасаешь от угрозы бесчестья меня и мою подругу, — возразила она. — Мне плевать, что после смерти буду в Аду гореть. Если такова цена благополучия для меня и Хатун, я её заплачу. Спасибо тебе за твою доброту. — Фьора обняла Джемму, не разжимая объятия несколько секунд, потом направилась к двери, открыла её и собиралась уже переступить порог, но женщина окликнула девочку по имени.
— Да? — Фьора так и замерла в дверях.
— Никому не смей рассказывать о нашем знакомстве и о том, что ты была здесь, поняла?

Фьора в ответ лишь утвердительно кивнула, прижав руку к груди. Помахав Джемме на прощание и послав воздушный поцелуй, Фьора оправилась домой, напустив на себя беззаботный вид…
_________________

 » Глава 3. Любовь учит прощать?..

— Хатун, Фьора, — Леонарда Мерсе, пожилая экономка палаццо Бельтрами и гувернантка Фьоры, по очереди обвела взглядом девочек, — приятных вам снов.
— И тебе спокойной ночи, Леонарда, — пожелали они ей одновременно.

Леонарда, погасив свечи, ушла к себе.
Хатун свернулась клубочком, как довольный котёнок, на своём ложе из множества мягких подушек. Только к Фьоре сон не шёл. Неотступно преследовали кошмары сегодняшнего ушедшего дня.
Девочке всё время казалось, что Марино сейчас здесь, в её комнате, стоит возле кровати.
Несколько раз за ночь, если даже и удавалось уснуть, Фьора просыпалась от своих же вскриков, пугая этим верную и заботливую Хатун, которую всё же уговорила поспать сегодня с ней в её кровати. Почему-то рядом с Хатун она не так боялась Марино, ночующего в комнате для гостей на третьем этаже.

«Всё, хватит! — решила Фьора. — С какой радости я должна бояться управляющего своего отца? У меня нет права опускать руки. Никогда больше Марино ко мне не притронется, а возможности причинить зло Хатун я ему не дам!» — Эти мысли и заставили Фьору не унывать, вселив в девочку бодрость.

Дождавшись, когда Хатун уснёт окончательно, Фьора слезла с кровати. Не издавая шума, она подошла к стулу, на котором висело её платье. Из мешочка достала флакончик с ядом. Не один раз она потом вспомнит со словами благодарности Джемму…
А сейчас она тряхнула своими чудными волосами и спустила с плеча рукав тонкой белой рубашки.
Открывая дверь и выходя из комнаты, Фьора испугалась того, что дверь её спальни скрипнула и звук мог кого-то разбудить.
В погребе Фьора взяла бутылку бургундского вина. На кухне — поднос и два бокала. На дно одного из них Фьора аккуратно высыпала горстку яда, затем наполнила вином чуть ли не до краёв. В другой бокал, в котором ничего не было, Фьора налила вина наполовину меньше, для себя.

Медленной поступью она поднялась на третий этаж и дошла до спальни Марино Бетти, неся бокалы на подносе. В дверь постучала ногой, поскольку руки её были заняты.
Долго ждать у дверей Марино Фьору не заставил.
— Чего надо? — сонно спросил он, глядя на девочку, которая опустила голову, бросив перед этим беглый взгляд на перевязанное плечо крёстного. — Зачем пришла?
— Марино, мне можно войти? — не поднимая головы, робко спросила Фьора.
— Заходи. — Марино отступил и пропустил Фьору с подносом, придерживая дверь, которую потом прикрыл за вошедшей девочкой. — Вино зачем принесла?
— Марино, я пришла загладить свою вину перед тобой за то, что случилось сегодня… Я сама не понимаю, что творила… Прости!.. — Фьора подошла к столу и поставила на поверхность поднос. — Я была к тебе жестока! — Фьора нерешительно приблизилась к Марино и уткнулась лицом в его рубашку, разразившись потоком заранее приготовленных слёз.

Не зная, что делать с плачущей Фьорой, Марино гладил её чёрные волосы, плечи и виски.
— Успокойся, Фьора, раз ты сама поняла, что была несправедлива, зла я на тебя не держу…
— Правда, Марино? Ты же не отвергнешь меня теперь, когда я сама пришла к тебе, потому что хочу быть с тобой?
— Тем более я не могу выставить тебя за дверь после такого признания…
Фьора не сопротивлялась страстному поцелую Марино, последовавшему после этой фразы.
— Я нам вина принесла. В твой бокал я налила больше, потому что ты ранен и тебе нужно восстановить силы, а я не хочу быть порядочной рядом с тобой… — пустила в ход Фьора очередную ложь. Затем подошла к столу и взяла с подноса тот бокал вина, что был налит только до половины, куда Фьора ничего не подмешивала. — За нас с тобой! Фьора залпом осушила свой бокал. Тёплая жидкость, словно огнём воспламенила её кровь в жилах и заставила покраснеть щёки.
Марино последовал её примеру.
— Знаешь, Марино, — начала Фьора отвлечённо, глядя на крёстного, жадно пьющего вино из своего бокала, — я много думала о нас, нашей любви до гробовой доски, способной преодолеть все препятствия…
Схватившись обеими руками за горло и посинев с ног до головы, Марино вдруг резко упал на колени, судорожно хватая ртом воздух.
— Фь… ор-рр-рр-ааа!.. — вырвался у него мучительно-яростный хрип. — Чт-тт-то там б-было?
— Тебе правда интересно, милый Марино? Если судить по твоему удушью и учащённому сердечному ритму, там есть аконит. Присутствуют бруцин, мышьяк и белладонна. Десяти ягод последней достаточно для смертельного исхода.
Упав на пол ничком, Марино катался по полу, хрипел, его глаза налились кровью и были готовы вылезти из орбит. Мужчину рвало его собственной кровью и желчью. А потом Марино словно впал в состояние оцепенения, дыхание становилось всё реже и короче.
Фьора даже ущипнула его за локоть, но никакой реакции на внешний раздражитель не последовало. Марино абсолютно не чувствовал прикосновений!
— А если брать во внимание паралич, остановку дыхания, и это при том, что сознание остаётся ясным, — продолжала Фьора, не теряя самообладания и сохраняя достоинство, — то в яде содержится омег. И, кстати, Марино… — Фьора на несколько секунд призадумалась. — Любовь нас многому учит, прежде всего, прощать. Прощай, Марино… — забрав бокалы и поднос, Фьора покинула комнату Марино Бетти, проследовав в кухню.

От посуды и подноса девочка избавилась, выкинув всё за окно, прямо в реку Арно, сразу поглотившей улики.
Вернувшись в спальню крёстного снова, девочка половой тряпкой вытерла забрызгавшую пол кровь и рвотные массы, также вытерев рот Марино. Тряпку сожгла в жарко натопленном камине.
Целых десять минут и даже больше Фьора старательно мыла руки с мылом, полоща их в тазу с подогретой водой.
Голосу совести девочка старалась не внимать. Одна мысль о том, что ныне умершего Марино Бетти не мучила совесть, когда он принуждал к близости свою малолетнюю крестницу, напрочь отбивала желание у Фьоры корить себя в убийстве.

Душа её хоть и была неспокойна, но больше ничто не угрожало Фьоре и той, кто гораздо слабее её, Хатун.
Фьора прекрасно понимала, даже когда шла на это, что навсегда запятнала себя убийством крёстного, закрыла себе дорогу в Рай после смерти, уже своей, которая когда-нибудь постигнет её.
Фьора и сама чувствовала себя грязной, опороченной, недостойной, оплёванной…
Стала убийцей, отравительницей в одиннадцать лет. Убийство — страшная цена, которой она купила безопасность для себя и Хатун, не умеющей защититься, в отличие от Фьоры, принесшей в жертву свою совесть.
_________________

 » Глава 4. День покаяния

Фьора не пошла со всеми на похороны Марино Бетти, сославшись на усталость и головную боль, тошноту и головокружение. Ей не хотелось смотреть на человека, пусть даже лежащего в гробу, заставившего Фьору пойти на отчаянный шаг — погубить свою бессмертную душу, чтобы защититься от домогательств крёстного и защитить Хатун.
Сидя в закрытой решётчатой кабинке для исповеди, церкви Санта-Тринита, уже после причащения, Фьора собиралась с мыслями.
По другую сторону пожилой священник участливо смотрел на Фьору.
— Господь да прибудет в сердце твоём, чтобы исповедовать твои грехи от последней исповеди… — спокойный голос священника, лишённый суровости и надменности, всё же звучал для слуха подавленной и безмолвно плачущей Фьоры как трубы Страшного Суда, возвещающие о необратимости кары Господней для грешников.
— Падре, со дня моей последней исповеди прошла неделя, — проговорила сипло девочка, — грешна я… И грех, отягощающий мою душу, ужасен…
— И в чём же твой грех, Фьора?
— Я нарушила первую заповедь, падре… — испугавшись своего же признания, Фьора обхватила руками свои дрожащие плечи и сжалась всем телом.
— Фьора, это… — стал теряться священник от волнения. — Это не шутка? Чтобы ты, такая милая и добрая девочка, нежная и ласковая, кого-то убила, нарушив первую заповедь? Самую священную из всех? Да я в это никогда не поверю…
— Но вам придётся поверить, падре, ибо я говорю правду, — тускло прошелестел слабый голос Фьоры, дрожащий от слёз. — Я действительно минувшей ночью убила человека, Марино Бетти, которого сегодня отпевали в Дуомо… Я подсыпала яд в вино и угостила крёстного…
— Дитя, ты понимаешь, какой опасности ты подвергла свою бессмертную душу?
— Да, понимаю, — продолжала девочка, даже не утирая катившихся из глаз по щекам слёз, — но я боялась, что его домогательства снова повторятся, а то и коснутся Хатун… А нам обеим всего одиннадцать лет! — выкрикнула Фьора вдруг с яростью, к которой примешивались ужас и горечь. — Марино воспользовался тем, что папа сейчас в деловой поездке, слуг отпустили на один день отдохнуть, а Хатун и Леонарда ушли на рынок. Меня тоже звали, но я осталась текст с итальянского на греческий переводить. Марино пришёл в классную комнату, начал голову массировать… А потом спину, плечи, шею… Сказал, что в переведённом с китайского трактате прочитал…

Больше не говоря ни слова, священник внимательно слушал Фьору, продолжающую своё повествование, вспоминать о котором ей было тяжело.
— А потом, падре, он меня на мой стол письменный швырнул и руки мне скрутил… — Фьора примолкла, словно раздумывая, говорить дальше правду или нет, но взяла себя в руки. — Дальше он попытался сделать со мной, что хотел сделать, но я обманула его, выиграла время, задурив ему голову… чтобы он поверил в мою распущенность… И он поверил…
— Неужели он… — Фьора прекрасно поняла, какое слово имел в виду святой отец. — Он всё же своего добился? Фьора, твоей вины в этом нет, в глазах Бога… В том, что твой покойный крёстный, — да гори он в Аду за это! — сделал с тобой, нельзя винить тебя… Господи, ты же совсем ещё ребёнок!.. — говорил священник, хватаясь за голову, исполненный сострадания к девочке.
— Он бы своего непременно добился, не попадись мне под руку нож для заточки перьев, которым я Марино в плечо ранила. Этим и спаслась… — развеяла Фьора последние опасения святого отца. — Я пришла к Марино в спальню прошлой ночью. Намекнула, что будто желаю загладить свою вину в его постели. А потом и отравленным вином угостила. Так, что, падре, я невинна лишь телом, но не духом. Вот все мои грехи… Наложите на меня епитимью, которую я буду в силах понести. Я раскаиваюсь…

Прокашлявшись, чтобы прочистить горло, потрясённый священник всё же нашёл в себе силы и слова, чтобы поднять упавший дух Фьоры:
— Господь само милосердие, смертью и воскресением Сына своего примиривший мир с Собою и ниспославший Духа Святого для отпущения грехов, посредством Церкви Своей пусть дарует тебе прощение и мир. Отпускаю тебе, Фьора Бельтрами, грехи твои во имя Отца, Сына и Святого духа. Аминь.
— Аминь, — тихо повторила Фьора следом за священником, осеняющим её крестом, и сама осеняя себя крестным знамением.
— Господь простил тебя. Иди с миром…
— Благодарение Богу… — ответила Фьора почтенному падре, выходя из кабинки.
Подойдя к статуе Девы Марии, Фьора опустилась на колени и сложила ладони в замок, смиренно опустив голову. Она стояла на коленях, даже не подложив мягкую подушечку, не пугаясь холода плитки в церкви, вся уйдя в молитву…
_________________

 » Глава 5. Шесть лет спустя

(Флоренция, 1475 год)
Годы молитв, постов и усмирение влечений тела, отказа от роскоши и покаяний. Целых шесть лет жить, не смея поднять головы и заглянуть в глаза честным людям…
Благотворительность, забота о бедных и немощных с больными…
Фьора, как могла, искупала свой грех убийства. Девушка не жаловалась, приняв епитимью, возложенную на неё святым отцом, как благо.
Каждый божий день в течении этих шести лет, Фьора помногу часов простаивала утреннюю, дневную и вечернюю мессу. Молилась, соблюдала пост. Одевалась даже скромнее, чем её камеристка Хатун!

Себя содержала в строгости. Не позволяя себе роскоши в одежде, Фьора отказывала себе даже в любимых блюдах, сидя практически на хлебе и воде с фруктами и овощами.
Под простынью она прятала крупные камни с острыми гранями, принесённые с реки. Так вот она и спала прямо на них. Всё нежное и хрупкое тело Фьоры покрывали синяки, но девушка не подавала виду, что ей тяжело.

Франческо Бельтрами, Леонарда, Хатун, Кьяра Альбицци и Лука Торнабуони, даже Иеронима Пацци заметили произошедшую во Фьоре перемену, как внешнюю, так и внутреннюю.
Глядя на Фьору, носящую одежду, больше подходящую для монахини и переставшую подчёркивать свою красоту, её близкие были готовы бить тревогу.
Каждый раз, когда у Фьоры спрашивали, зачем она так истязает саму себя, девушка неизменно отвечала:
— Усмирение духа и плоти даже полезно для человека. У него не остаётся времени на всё суетное. Мне стало интересно, смогла бы я жить, подобно монахине — в постах, молитвах и покаяниях…

Больше всех подобные заявления из уст Фьоры пугали её близких и поклонников, всё же не теряющих надежды добиться её руки, но Фьора твёрдо говорила «нет», а Франческо Бельтрами не принуждал свою дочь к браку.
Хотя в его душе и жила робкая надежда на то, что найдётся такой мужчина, с которым бы Фьора без колебаний согласилась пойти под венец. Тогда она точно, по мнению Франческо Бельтрами, выбросит из головы эту дурь о полу монашеской жизни и смирении.
— Замуж бы её отдать, сеньор. Семнадцать лет уже Фьоре, — случайно могла обмолвиться в разговорах Леонарда.
— Надо бы, донна Леонарда, — соглашался сеньор Бельтрами, — да только она руками и ногами упрётся. Говорит, что не готова. Даже младше неё замуж выходят. Вот только это не всегда приводит к хорошему…
— Согласна. Боюсь, как бы она в таком случае не стала несчастной, как была несчастна в своём браке её настоящая мать…

Иерониму Пацци, тётушку Фьоры и кузину Франческо Бельтрами, наоборот радовала перспектива скорого ухода ненавистной племянницы в монастырь. Если, конечно, Фьора там будет жить из милости и Франческо Бельтрами не придётся отдавать монастырю приданое своей единственной дочери, на которое Иеронима давно обратила свои взыскательные взоры.

Вот только Фьора даже и не помышляла об уходе из мирской жизни. Юная и прекрасная девушка не горела желанием принять постриг в монастыре Санта-Лючия, который ей так навязчиво советовала Иеронима, якобы из лучших побуждений.
Фьора с небывалым рвением искупала свой грех, на который её толкнул своими грязными домогательствами отравленный ею крёстный Марино Бетти. Но в монастырь уходить Фьора даже и не думала, предпочитая не отказывать себе в таком удовольствии, как мозолить глаза своей «любимой и ненаглядной» тётушке Иерониме.

**
Впервые Фьора вышла в свет после стольких лет добровольных лишений себя всяческих благ.
Сейчас, лёжа на своей кровати, задёрнутой голубым пологом, она отдыхала морально и физически после праздника, устроенного Лоренцо Великолепным.
До сих пор из головы не вылетали события сегодняшнего вечера.
Рыцарский турнир, королевой которого стала прекрасная Симонетта Веспуччи, возлюбленная Джулиано Медичи, брата Лоренцо Великолепного.
Когда-то Фьора была слепо влюблена в Джулиано. На самом деле, до того рокового дня шесть лет назад и отравления Марино Бетти, это была скорее привычка любить блистательного и красивого молодого человека. Но эту привычку она смогла в себе побороть, вырвав из сердца окончательно.
Поэтому Фьора даже питала некоторую симпатию к доброй и прекрасной златоволосой Симонетте. Вот только уход «Звезды Генуи», как прозвали Симонетту, от её супруга Марко Веспуччи Фьора не одобряла.
Но Симонетта с такой теплотой к ней относилась, считала Фьору хорошей подругой и часто приглашала к себе в гости с Кьярой Альбицци… Столь радушная, доброжелательная и простая в общении, лишённая жеманства и фальши, Симонетта…
У Фьоры духу не хватало её порицать, тем более, что сама Фьора считала себя куда более порочной.

Потом бал… Ссора Луки Торнабуони, самого настойчивого из всех неудачливых поклонников Фьоры, с бургундским посланником Филиппом де Селонже, так поразившим воображение девушки. Танец с монсеньором Лоренцо, во время которого все смотрели только на них…
До сих пор на щеках Фьоры вспыхивал румянец, словно алое пламя, когда перед её мысленным взором ярким хороводом проносились события праздника.
Девушка не могла вспоминать без смеха, как её пытались спровадить из дома на бал отец, Леонарда, Кьяра, татарка Хатун и даже слуги. Фьора согласилась только потому, что не хотела никого огорчать своим отказом, а так бы ноги её там не было.

Этот день выдался для неё очень богатым на события. Именно поэтому девушка ворочалась на кровати с боку на бок и никак не могла уснуть.
И не только потому, что у неё из головы не выходили события праздника. Так ещё и послание того дерзкого бургундца, которому необходимо поговорить с ней в церкви Санта-Тринита.

«О чём же он хочет поговорить со мной?» — думала девушка, засыпая в обнимку с подушкой.

Впервые за эти шесть лет сны Фьоры были яркие и красочные, ничем не омрачённые. Впервые ей не снились события её отрочества, не преследовали одни и те же картины: Марино, бросивший её прямо в письменный стол и придавивший к деревянной поверхности своим телом. Фьора и представить боялась, что могло произойти, не попадись ей под руку нож для заточки перьев, которым она ранила крёстного.
А потом добрая женщина Джемма, позаботившаяся о перепуганном ребёнке и готовая выслушать, сопереживающая Фьоре.
Все эти годы девушка вспоминала Джемму с чувством светлой благодарности. Джемма отдала Фьоре яд, в обмен на обещание не рассказывать про их знакомство ни одной живой душе.
Фьора сдержала слово, умалчивая о Джемме даже на исповеди.
Марино, умирающий от яда в страшных муках на глазах Фьоры, упоённо рассказывающей ему о составе этого самого яда… Потом похороны крёстного, на которые Фьора не пошла вместе со всеми, ссылаясь на дурное самочувствие.
Исповедь у священника, наложившего на девочку посильную для неё епитимью.

Фьоре впервые не приснилось прошлое, преследующее её не один год, и от которого ей всё равно не сбежать.
Во сне юная синьорина Бельтрами вновь и вновь переживала события своего дебютного вечера в свете.
Девушку не покидало чувство, что она снова учится жить, жить по-настоящему. Словно она возвращается к жизни после долгой болезни, грозившей свести её в могилу.
Эта ночь была полна для Фьоры радостных видений…
_________________

 » Глава 6. Из пепла возрождённая

Утром она проснулась свежей и отдохнувшей, хоть и спать легла поздно. Желание Фьоры пойти и послушать мессу никого из её близких не удивило. Франческо Бельтрами, Леонарда и Хатун давно привыкли к тому, что если Фьора и выходила куда-то из дома, то лишь в церковь или навестить бедных, чтобы раздать милостыню.
Фьора сочла нужным одеться так скромно, как она привыкла с одиннадцати лет.
Свои густые чёрные волосы Фьора не заплетала. Только попросила Хатун взять по бокам две пряди и сплести их в косу.
Немного духов, белил и нежно-розовой помады. В ушах серёжки с сапфирами, а на шее тоненькая гладкая цепочка с крестиком.
Хатун, сопровождающая свою госпожу до церкви, лишь смутно догадывалась, что Фьора подчёркивает свою красоту отнюдь не для того, чтобы обрадовать взор Всевышнего. Но молоденькая рабыня предпочитала молчать.

Уже через час, закутавшись от пронизывающего холодного ветра в плащ с капюшоном, подбитый беличьим мехом, Фьора бодрым шагом направлялась к церкви. За девушкой, неся подушечку и часослов, шла Хатун.
После того, как умерла Джамаль, мать Хатун, маленькую татарку крестили, дав ей имя Доктровея. Но окружающие как раньше звали её Хатун, так и продолжали звать.

Фьора и её спутница наконец-то пришли к церкви Санта-Тринита, являющую собой образец суровой и благородной величественной готики. Горевшее множество свечей в боковых приделах смягчали мрачное впечатление.
Огоньки свечей, будто собранные огромные яркие букеты, бросали блики на золото алтаря, освещали своды церкви, расписанные фресками Бальдовинетти.
Послышалось пение церковного хора и служба началась.
Фьора решила послушать мессу, не особо торопясь узнать, что же такого важного хотел сообщить ей бургундский рыцарь. Высокий тёмный силуэт молодого человека девушка сразу заметила, едва войдя в церковь. Граф стоял перед фресками Джованни да Понте, что во втором приделе слева от хоров. С живым интересом рыцарь, подняв голову, изучал каждую деталь великолепного скульптурного надгробия Федериги работы Луки делла Робиа.
От Фьоры, лица которой не было видно под капюшоном, не укрылось то, что бургундский капитан кидал быстрый взгляд на любого вошедшего в церковь.
Откинув капюшон, Фьора чуть заметно улыбнулась ему и опустилась на колени прямо посреди нефа, немного поодаль от остальных молящихся. Впервые девушка слушала мессу в пол-уха. Она не могла сосредоточить своё внимание на молитве, чувствуя за спиной присутствие молодого графа.
Хатун, успевшая уже порядком заскучать и вертевшая головой по сторонам, прошептала хозяйке:
— Прямо за нами стоит красивый сеньор. Госпожа, он не спускает с тебя глаз!
— Я знаю, — был еле слышный ответ Фьоры. — Он собирается с нами заговорить. Обещай никому о нём не рассказывать.
Хатун, нисколько не смущаясь святостью места, плюнула на пол и одновременно вытянула вперёд правую руку. Эту своеобразную манеру давать клятву она переняла, случайно подсмотрев у матросов с Арно.

Фьора не смогла сдержать улыбки и в ту же минуту услышала за своей спиной приглушённый смех.
В воздухе кольцами витал сладковатый дымок. Молодой дьякон с растрёпанными волосами взмахивал кадилом.
По-прежнему не вставая с колен, Фьора сделала вид, что полностью ушла в молитву.
— Я жду вас у кропильницы, — долетел до её слуха приглушённый голос Филиппа.
Фьора кивнула головой, но с места даже не сдвинулась, не в силах отказать себе в свойственном каждой женщине маленькой радости, как заставить мужчину томиться в ожидании.

Церковь к тому времени почти совсем опустела. Сторож, вооружившись гасильником на длинной ручке, затушил все свечи в высоких светильниках.
Фьора перекрестилась последий раз и встала с колен.
Медленной поступью она направилась к дверям, но затем вдруг круто развернулась и решительным шагом пошла к колонне, в тени которой её ждал молодой человек.
Едва Фьора приблизилась, Филипп схватил её за руку и увлёк за собой в самый ближайший и самый тёмный придел из всех.
— Что, эта девушка за вами всюду следует по пятам? — спросил рыцарь сухо, имея в виду Хатун, которая рассматривала фреску, что была ближе всех к выходу.
Фьора, возмущённая его тоном, силилась высвободить руку:
— Это моя рабыня Хатун. Даже не надейтесь, что я отошлю её. Она всегда должна находиться при мне.
— Рабыня? Вы так спокойно говорите об этом в церкви? Какая же вы после этого христианка?

Фьора едва не задохнулась от возмущения. По крайней мере она была к этому близка.
— Не считаю себя обязанной выслушивать ваши сентенции. Да мы к своим рабам относимся лучше, чем вы — к вашим слугам и крестьянам. Мы ими дорожим, потому что они недёшево нам обходятся!
— Вы, флорентийцы, действительно странные люди, и…
Фьора, больше не в силах сдерживать свой праведный гнев, резко оборвала собеседника:
— Хватит об этом, мессир! Вы заставили меня прийти в церковь, чтобы наши обычаи и нравы обсуждать? Я не потерплю на этот счёт никакой критики.
— Извините меня! — воскликнул он пылко. — Я не думал вас обидеть, не хотел этого. Вы позволите задать вам один вопрос?
— Смотря какой вопрос, — обронила Фьора настороженно. Прямая и гордая, девушка стояла перед графом, смело глядя ему в глаза, словно бросая вызов.
Но это лишь вызвало у Филиппа улыбку.
— У вас совершенно прозрачные глаза, — проговорил он дрогнувшим голосом, — в них можно прочесть малейшее движение вашей души…
— Вы позвали меня только затем, чтобы сообщить об этом открытии? Так что за вопрос вы хотели задать, если он действительно у вас есть?
— У меня он есть. В городе мне рассказали, что ваша мать не флорентийка, и что у себя в Бургундии она принадлежала к знатному роду.
— Я, конечно, знала, что у нас в городе языки работают быстро, но не до такой же степени! — воскликнула девушка, а щёки её заалели от возмущения. — Вы же только что приехали.
— И скоро уеду обратно, но, чтобы проникнуться к человеку интересом, много времени не требуется… А заинтересовавшись, невольно стремишься побольше о нём узнать. Я спрашиваю вас о вашей матери, потому что вы очень похожи на одного юношу, которого я знал в детстве, ещё будучи пажом графа де Шароле, впоследствии ставшего герцогом Бургундским.
— Прошу вас, продолжайте! — откликнулась девушка заинтересованно.
— В то время у монсеньора Карла оруженосцем служил очень красивый… и грустный молодой человек. Он редко улыбался, а жаль, ведь у него была такая обаятельная улыбка, совсем как у вас… Я навсегда его запомнил, только потом он куда-то исчез. Юношу звали Жан де Бревай, он происходил из знатной, но небогатой семьи. Вы мне странным образом его напоминаете. Если только девушка может быть в какой-то степени похожей на молодого человека…
— Услышав историю моей матери, вы подумали, что я его родственница?
— Совершенно верно. Именно поэтому, рискуя показаться вам нескромным, я всё же решил спросить имя вашей матери.
— Я бы назвала вам его, если бы знала сама. Мне известно только то, что мою маму звали Мария. Я родилась вне брака, наверно, мой отец не хотел ворошить воспоминаний или стремился уберечь честь семьи от пересудов. Вы разве не знали, — немного насмешливо поддела Фьора бургундского рыцаря, — что мои родители не были женаты и я, грубо говоря, незаконнорожденная? У нас на это не обращают особого внимания. Правда, мы, флорентийцы, — добавила девушка с лёгкой улыбкой, — странные люди, почти дикари…
— Не говорите глупостей! — возмутился Филипп. — Я никогда подобного не говорил и не думал так. Даже среди нашей знати рождение внебрачного ребёнка не считается большим позором, значение имеет лишь его происхождение по мужской линии. Возьмите, например, сводного брата и самого талантливого военачальника монсеньора Карла — Антуана Бургундского…
— Только почему вы говорите это таким сердитым тоном? Раз мы пришли к согласию, позвольте мне удалиться. Моей воспитательнице может показаться, что месса излишне затянулась.
— За вами так строго следят?
— Как за любой девушкой моего возраста и положения, — сухо ответила Фьора. — И я не считаю нужным обсуждать с вами эту тему.
— Я и не пытаюсь. Но умоляю, подождите немного. Я… — Он немного заколебался, что уже начало выводить Фьору из терпения.
— Если у вас есть ещё вопросы, задавайте их сейчас. Я тороплюсь.
— То, что я хотел бы вам сказать, потребовало бы долгого вступления, а вы спешите…

И не успела девушка даже опомниться, как он обнял её и поцеловал страстным, жадным и требовательным поцелуем. Но не прошло и пяти секунд, как Филипп почувствовал сильную боль в челюсти от удара кулаком Фьоры. Вскрикнув не столько от боли, сколько от неожиданности, граф схватился за пострадавшую часть своего лица, а Фьора тем временем потирала ушибленную кисть, оглядываясь по сторонам.
— С публичными девками на улице так себя вести будете, — яростно зашипела Фьора, как рассерженная кошка, — но не со мной!
— Что?.. — не сразу оценил Филипп ситуацию.
— Может быть, какая-нибудь наивная и недалёкая особа упадёт после этого в ваши объятия, но только не я!
— Фьора, вы не поняли, я… — предпринял Филипп неловкую попытку извиниться, но Фьора перебила его:
— А что я не поняла, мессир? — спросила она его с горькой и злой усмешкой в голосе. — Что, кроме как для мимолётных интрижек, я ни на что другое не гожусь? Что я дешёвка? Это вы мне хотели дать понять?
— Фьора, вы не так всё поняли…
— Да всё я прекрасно поняла! Не надо из меня дурочку делать, не надо! Я нужна вам только на время. Так, последнее приключение перед отъездом, о котором вы скоро забудете! А на меня и мои чувства вам глубоко наплевать! — выкрикнула Фьора гневно в лицо Филиппу эти обвинения. — Я считала вас другим, хорошим и порядочным человеком, но ошиблась… Вы ничем не лучше Марино Бетти! — Поняв, что невольно проговорилась, Фьора зажала себе рот рукой.
— Что ещё за Марино Бетти? — спросил он вдруг резко посуровевшим голосом.
— Не ваше дело! — грубо ответила ему девушка.
— Раз уж заикнулись, так говорите всё.
— Да что вы ко мне со своими вопросами пристали? Это не ваше дело, так что отстаньте от меня! Уж точно я не хочу об этом говорить с вами!
— Для вас это так тяжело? — спросил он девушку с искренним участием, смягчившись.
Фьора несколько раз кивнула и прильнула к нему, спрятав своё печальное лицо у него на груди, а рыцарь с какой-то неловкой нежностью гладил её по спине одной рукой, чтобы успокоить, а обнимал другой. Лишь по нервно дрожащим плечам девушки Филипп понял, что она плачет.
— Фьора, — несмело обратился он к ней, — если мои действия были оскорбительны для вас, простите… Я не смог себя сдержать, вы меня с ума свели, и я не считаю это оправданием. Фьора, пожалуйста… Я не хотел нанести вам обиду.
— Вы не виноваты, — бросила ему Фьора с горечью и сердитым упрямством, — вам откуда было знать, что у меня был негативный опыт общения со своим покойным крёстным?
— Но не станете же вы отрицать, что я виноват перед вами?
— Вы? — едко спросила Фьора, вскинув голову. — Вы пытались принудить меня силой к близости шесть лет назад, впечатав в мой письменный стол, воспользовавшись отсутствием в доме других взрослых? А мне тогда было всего одиннадцать лет… Не попадись мне в тот день нож для заточки перьев, которым я ранила Марино в плечо… — голос Фьоры сорвался и дрогнул. — Пока он вопил от боли, я успела сбежать и не появлялась дома, пока моя наставница Леонарда и подруга Хатун не вернулись с рынка… — рот Фьоры словно корёжил горький смех. — А потом я пришла ночью к Марино в спальню и угостила отравленным вином, от чего он и умер. Такая, вот, весёлая история, мессир де Селонже, — заключила отнюдь невесело Фьора, грустно усмехнувшись.
— Я могу понять вас, но почему вы ничего не сказали вашей наставнице Леонарде или отцу? Почему от них это скрыли?
— Кто бы мне поверил? Списали бы всё на слишком буйное воображение, присущее возрасту, как взрослые обычно делают — и всё. Я ещё за Хатун боялась. Марино ведь мог и на ней зло выместить от того, что со мной ничего не вышло, а Хатун гораздо слабее меня… Вот такие скелеты в шкафу может хранить девочка одиннадцати лет…
— Так вот почему я получил вашей прекрасной и нежной ручкой в челюсть… Должен заметить, удар у вас хороший.
— Правда?
— Но не повредят тренировки.
— Знаете, мессир де Селонже, я даже вам благодарна… — вдруг вырвались эти слова у Фьоры сами собой.
— Но за что же? — искренне недоумевал молодой человек, поглаживая дрожащие руки Фьоры.
— Вы первый, — после священника, разумеется, — кому я смогла поведать свою постыдную тайну, и кто не оттолкнул… не отвернулся от меня… — с чувством небывалого облегчения от многолетнего груза, Фьора смотрела прямо в глаза Филиппу и улыбалась. — Я ведь даже отцу с Леонардой, Кьяре Альбицци и Хатун боялась признаться…
— Но не побоялись признаться совершенно чужому для вас человеку, — справедливо заметил Филипп, погладив Фьору по щеке. — Почему же?
— Потому что мою тайну вы увезёте с собой, когда покинете Флоренцию. Вы не из болтливых и то, что вам доверили, не разгласите, потому что не способны предать…
— Читать чужие мысли без разрешения не очень-то вежливо, — шутя, упрекнул мужчина свою собеседницу, чем невольно заставил её улыбнуться.
— До свидания, мессир, — проговорила Фьора, высвободившись от него, — спасибо за то, что выслушали… Хатун, — обратилась девушка уже к татарке, — мы идём домой, а то нас Леонарда хватится.

Фьора и Хатун покинули церковь, а Филипп, пребывая в полном смятении, упал на колени. Над ним в слабом свете двух свечей улыбался лик какой-то святой. Не в силах собраться с мыслями, потрясённый, молодой человек не мог вспомнить, что это за святая, но машинально принялся ей молиться.

Хатун шла позади и несла часослов с подушечкой. Фьора, прижимая руки к груди и улыбаясь, шла по заснеженным улицам своего родного города, ощущая приятное тепло в каждом сантиметре своего тела и какое-то непонятное чувство, смутное и не осознанное. Чувство доверия к таинственному посланнику.
Другими глазами теперь смотрела она на всё, что её окружало. Фьора восхищённо смотрела по сторонам, словно желая, чтобы наслаждение от внезапно ставшими яркими красками, которыми заиграла вновь для неё жизнь, никогда не померкло.
Фьора жадно всматривалась в синее ясное небо над её головой, подставляла довольное личико ласковым и робким солнечным лучам. По-другому она смотрела теперь на тающий под солнцем и темнеющий снег…
_________________

Фьора, поздравляю с новой темой! Теперь, значит, мы сможем узнать о детстве нашей дорогой Фьоры. Думаю, будет интересно!
_________________

Да, не всё во времена детства у Фьоры было радужно. Причём такое, о чём вряд ли решишься рассказать кому-либо.
_________________

Кейт Уолкер, а как следующие после 1 главушки тебе?
_________________

Фьора, каюсь, пока ещё дальше не читала. Обещаю в ближайшее время вернуться в тему, всё прочитать и написать отзыв.
_________________

твоя Фьора тут затронула мотивы остро социальные.
_________________

Фьора, тяжёлая, конечно, ситуация. Сильно, драматично. Но ты знаешь, это какая-то другая, отдельная Фьора. Явно не та, которая у тебя в большом фанфике...
_________________

Да, ту Фьору в большом фанфике жизнь не била личиком об асфальт суровой реальности. А в каноне Фьору жизнь личиком об асфальт реальности этот поюлозила
_________________

Ты знаешь, вероятно, именно это меня и подкупило в том фанфике, что он такой солнечный и лёгкий. Показывается ценность семьи и дружбы, это здорово. Юмор, опять же, тоже очень хорошая вещь...
_________________