На осколках разбитых надежд (ИЛР)

 » На осколках разбитых надежд (ИЛР)  [ Приостановлено ]

Автор: Марина Струк
Название: На осколках разбитых надежд

Аннотация: Она мечтала стать балетной примой. Он с детства грезил небом. Ей пророчили большие роли на сцене. Он стал одним из лучших летчиков-истребителей, рискуя жизнью ради великого будущего своей страны. Они не должны были встретиться. Ведь их разделяли не только сотни километров. Но бывает, что судьба сталкивает людей лицом к лицу и не щадит – бьет наотмашь. И тогда приходит время собирать осколки… Осколки разбитых надежд.

Черновик!

Арт от Кармен

Дорогие Леди, добро пожаловать!

После долгого перерыва я выхожу в свет с новой историей, которая, надеюсь, будет вам интересна не менее, чем предыдущие.
Сюжет ее ворвался в мою голову еще во время написания финальных строк романа "На сердце без тебя метель..." и никак не хотел исчезать, несмотря на мое нежелание за него браться.
Впервые за все время работы с пером история пришла ко мне во всех красках, практически полностью от начала и до финала - ярко и открыто. Никаких провалов или пустот. Каждый герой, за исключением, пожалуй, совсем статистов.
Впервые я столкнулась даже с некоторой мистикой, когда во время поиска дополнительной информации наткнулась на удивившие меня до глубины души данные (об этом я обязательно расскажу позднее). Поневоле поверишь, что все строки рождаются не просто так, что мне нужно только "увидеть" и записать все. Что я сделала и в этот раз.

Я понимаю, что эпоха, в которой разворачивается действие моего нового романа, увлечет не каждого. Кого-то она пугает своими событиями, кого-то отталкивает по другим причинам. И я допускаю, что сюжет этой истории и поступки героев, возможно, у кого-то вызовут возмущение. Я никого не пытаюсь оправдать или изложить события в каком-то ином свете. Наоборот - хочу максимально беспристрастно передать то, что пришло однажды в голову и захватило душу. Поделиться с вами неоднозначной историей любви, которая все же случилась и помогла преодолеть многое и решиться на невозможное.

Итак, приглашаю вас окунуться в мир моих новых героев, которые буквально требовали, чтобы их история была рассказана.

  Содержание:

  Профиль автора

  Показать сообщения только автора темы (Marian)

  Подписаться на автора

  Открыть в онлайн-читалке

  Добавить тему в подборки

  Модераторы: natin; yafor; Дата последней модерации: 18.08.2024


_________________

Марина, здравствуйте!
С удовольствием буду ждать начало новой истории, хотя эпоха не совсем моя, но в вашем исполнении буду читать что угодно!!!
___________________________________

Марина, добрый вечер! Очень рада возвращению любимого автора на форум. Принимайте в читатели

В читателях.
Вдохновения автору!

С новым начинанием! С большим интересом будем ожидать новую историю.
___________________________________

 » Глава 1

Минск,
июнь 1941 года

Лене было легко работать без аккомпанемента. Мелодия звучала в голове. Она никогда бы не смогла объяснить никому из своих друзей, кроме товарищей по курсу, что это такое, когда ты слышишь звуки музыки и следуешь им. Кто-то работал только под музыку, кто-то запускал мерный ритм метронома, а Лене не нужно было этого. Она приходила в класс, закрывала на миг глаза и начинала экзерсис (комплекс тренировочных упражнений, составляющих основу урока классического танца). И после, когда шла по паркету, прорабатывая те или иные движения раз за разом и задавая телу память, она слышала музыку. Наверное, именно эта странность и помогла ей впоследствии не сойти с ума, укрывшись от всего происходящего в мире неслышной никому кроме нее музыки.

В тот летний день Лена сначала прорабатывала прыжки. Ей казалось, что тур ан лен вышел недостаточно «чистым», выглядел со стороны тяжелым, а не грациозным и воздушным. А потому снова и снова она шла из угла зала в другой по паркету, делая прыжок за прыжком, пока ноги не загудели от напряжения. «Perfectionniste nerveuse» (Нервная перфекционистка (фр.)), – частенько ругала ее Мария Алексеевна и сетовала, что она так сгорит от напряжения. Даже грозилась пожаловаться Петру Андреевичу (Имеется в виду, Гусев П.А., художественный руководитель Московского хореографического училища в период с 1935 по 1941гг.).

– Талант – это искра, моя дорогая девочка, – повторяла педагог Лене. – Он должен гореть, но ни в коем случае не сгорать. Вы понимаете разницу, верно?
Лена понимала. Но поделать ничего с собой не могла. Ей все время казалось, что чего-то не хватало, что могло быть лучше. Перед выпускным концертом, на котором они с Пашей Макаровым, танцевали адажио «Лебединого озера», она совершенно загнала своего партнера на прогонах, как он жаловался шутливо товарищам по курсу. Тогда они были удостоены, к своему удивлению, множеством похвал не только от сокурсников и педагогов, но и от Петра Андреевича. Это давало надежду на хорошее распределение, на незамедлительное введение в постановки, пусть в кордебалете. Паша мечтал попасть на сцену Большого театра, как и любой из их курса. Лена же последние годы разрывалась между двумя сценами. Ее сердце жаждало остаться в Москве, но разум настойчиво напоминал, что танцевать она может везде. В том числе и на новой сцене в Минске, столице союзной республики.

– По семейным обстоятельствам, – именно так изложила она кратко основную причину в разговоре с руководителем училища. Сердце обливалось слезами, внутри так все и дрожало от протеста против этого решения, но Лена уже успела все обдумать и решительно отвергнуть от себя давние мечты. В конце концов, в Минске был совершенно новый театр с «авангардными постановками», как говорила Мария Алексеевна. Постановки минского балета год назад с аншлагом прошли в Москве, а члены труппы были отмечены правительственными наградами и премиями. Лена в первых рядах вместе с однокурсниками наблюдала, как мастерски Дречин (советский артист балета, в 1933-1941гг. — солист Государственного театра оперы и балета Белорусской ССР) воплощал на сцене образ простого пастуха, и даже несколько раз почувствовала укол зависти к мастерству Николаевой (советская артистка балета, на момент действия - солистка Государственного театра оперы и балета Белорусской ССР). Могла ли она подумать, что все-таки спустя год будет сама репетировать «Лявониху» в числе минского кордебалета?

Через открытое окно неожиданно донесся резкий звук автомобильного клаксона, и музыка в голове у Лены на мгновение прервалась. Но она не сбилась – довела до конца партию виллисы из «Жизели». Замерла на мгновение в финале, как можно грациознее прогнув спину.
«Нет, – прикусила губу, сама не понимая, чем именно недовольна. От того и движения были чересчур резкими, когда застегивала пуговки платья, торопясь выскользнуть из зала. – Это не то, совсем не то»
Труппа находилась в летних отпусках, поэтому в театре было пусто. Только в фойе намывала пол уборщица, возя тряпкой по паркету и напевая что-то плавное себе под нос. Лена быстрыми и легкими шажками обогнула ее и выбежала на широкое крыльцо под яркое летнее солнце.
– И чего дома-то не сидится? – недовольно буркнула ей вслед женщина с явным местным говором, и Лена с трудом сдержалась, чтобы не ответить ей раздраженным взглядом. Но после решила, что нельзя срывать свое недовольство на других. Стыдно это. Тем более, в такой солнечный день, в который только и следовало, что радоваться. Да и отчего иначе? Вечером Лена идет на «Тартюфа» в Дом Красной Армии, а завтра уже с маленькой Валюшей на открытие Комсомольского озера. Может, даже удастся уговорить маму поехать с их маленькой компанией и провести весь день на свежем воздухе. Ей бы было это очень полезно.

«Мама», – произнесла мысленно Лена, шагая по каменной мостовой быстро и деловито. Именно из-за мамы и свершилось это распределение в Минск. Ее болезнь прогрессировала, и в одиночку она уже не могла приглядывать за Валюшей. Маме и самой теперь требовался уход. Можно было, конечно, переехать в Пермь (В 1940-1957 гг. город назывался Молотов. В 1941 г. люди по привычке именовали его прежним названием) к Коле, но условия там были совсем неподходящие. Коля писал, что в бараке холодно и сыро, и болезнь мамы только обострится. Да и Валюша будет болеть. Поэтому на семейном совете еще два года назад, когда строительство Пермской ТЭЦ было только-только утверждено на планах, было решено, что Лена попросится в труппу белорусского балета.

Лена мелкими и грациозными шажками перебежала улицу прямо перед неповоротливой махиной «полуторки». Водитель что-то крикнул ей вслед, и она махнула рукой в извинительном жесте. Наручные часики на тонком ремешке, подарок брата на недавнее совершеннолетие, показывали, что Лена слишком задержалась в репетиционном зале, потому ей было нужно спешить. Соседка, черноглазая Лея, согласилась посмотреть за Валюшей только до двух дня, чтобы успеть отдохнуть перед ночной сменой на хлебозаводе, а Лена уже задерживалась к назначенному времени. Поэтому она ускорила шаг настолько, что легкая ткань подола летнего платья так и летела шлейфом. Ноги отозвались приятной тяжестью после недавней репетиции, когда спешно взбежала по широкой лестнице с коваными перилами на третий этаж, где проживали Йоффе и Дементьевы в коммунальной квартире.
– Извини, Леечка, я припозднилась, – начала сразу с порога пристыженно Лена, но Лея только улыбнулась в ответ, стягивая с темных волос косынку усталым жестом.
– Ничего страшного, Люша все равно спит. Притомилась по двору гонять обруч с мальчиками Горецких.
– А вот и не сплю! – раздался в узком и темном коридоре звонкий голос Валюши, и девочка с разбегу прыгнула на руки тети. Лена только и успела подхватить ее, чуть качнувшись под весом племянницы. Валя заметно подросла с прошлой зимы, потяжелела, и Лена на какую-то секунду испугалась, что потянет спину. Поэтому поспешила поставить Валюшу на пол и указала на сандалики в углу коридора.
– Давай, Люша, обувайся.
– Татьяна Георгиевна просила морфина час назад, – сообщила Лея. – Думаю, сейчас она-то точно спит. Ей стало хуже в последнее время.

Лена не сумела понять по голосу Леи, была ли последняя фраза вопросом, или соседка просто озвучивала то, что Дементьевы поняли еще весной. Ревматизм матери, который неожиданно проявил себя после перенесенного мамой в 1931 году гриппа, прогрессировал. Лена всерьез опасалась, что мама вскоре перестанет ходить. Сейчас, пусть через боль в спине, коленях и в левом запястье, Татьяна Георгиевна передвигалась по квартире, опираясь на трость, которую год назад подарил сын. Но что будет через год или два? Лене было страшно об этом думать…

Мама действительно спала в плетеном кресле на балконе. Несмотря на жаркую погоду, которая стояла в Минске вот уже пару недель, на ней была вязаная белая шаль и теплые носки. Морфин погрузил ее в мир глубокого сна, где не было боли, и Лена не стала будить ее. Просто поправила шаль, соскользнувшую с плеча матери, стараясь не заплакать при виде ее безмятежного лица. О, Лена была готова на многое, лишь бы мама не мучилась от боли, которая ночами и днями терзала ее тело!
Лена переживала, что Валюша может расшуметься за игрой и нечаянно потревожить сон Татьяны Георгиевны, поэтому шепотом предложила девочке пойти в парк Профинтерна покататься на каруселях и съесть мороженого. Валюшу не надо было долго упрашивать – она так обрадовалась предложению, что то и дело вырывала из руки Лены ладошку и убегала на пару-тройку шагов вперед, пока тетя не пригрозила пожаловаться товарищу милиционеру.

За эти несколько часов, пока Валюша каталась на качелях с остальными ребятишками, которых родители привели в парк в субботний день, Лену разморило на жарком солнце, несмотря на громкую музыку и гомон людей. Она чувствовала приятную усталость, которая так и манила отказаться от вечернего похода в театр. Судя по афише представление длилось более трех часов, и Лена опасалась, что заснет прямо в зале. А сегодня утром она еще и встала с рассветом, чтобы успеть постирать единственное нарядное платье из шелка в мелкий горошек и почистить зубным порошком белые лодочки. Потом варила суп и кашу на завтрак для мамы и Валюши, чтобы Лее было меньше хлопот. Успела даже вымыть квартирный коридор и часть лестницы в подъезде, следуя своей очереди по установленному графику, к которому никак не могла привыкнуть.
В Москве Лена жила не в общежитие училища, как настаивал покойный папа, чтобы с детства приучить дочь к общественной жизни. Мамина сестра настояла на том, чтобы семилетняя Лена осталась при ней. Тетя Оля с мужем жили в отдельной трехкомнатной квартире на Покровке, а бытом занималась домохозяйка, Марьяша, широкоскулая рослая девица из Поволжья. Наверное, потому первые недели постоянного проживания в минской коммунальной квартире, где Дементьевы занимали две комнаты, давались Лене нелегко. Нельзя было сказать, что она не была приучена к труду, вовсе нет! Но в Москве Марьяша редко допускала ее до уборки или стирки, твердя, что «нашей балерунке надоть руки и спинку поберечь». Потому Лена занималась только готовкой. Правда, делала это редко. Занятия в училище занимали большую часть времени. Тут же, в Минске, приходило совмещать домашний труд и работу. Не все же Лее тащить на себе две семьи, как это было с тех пор, как маму так ограничила болезнь.

Лена взглянула на циферблат часиков, заметив, как все ниже склонилось солнце за листву деревьев, и с удивлением обнаружила, что стрелки разделили тот ровно пополам.
– Почему нам надо так рано домой? – протянула недовольно Валюша, когда Лена поманила племянницу к себе и, ухватив за потную ладошку, повела к выходу из парка. – Солнышко еще светит. И вон сколько людей в парке… Никто не уходит. Почему мы уходим?
– Потому что нам пора уходить, – терпеливо говорила Лена. Ей пришлось чуть посторониться, когда мимо по тротуару пробежала ватага нарядно одетых старшеклассников, опаздывавших на торжественный выпускной вечер в соседней к их дому школе. Если бы Лена переехала вместе с родителями в Минск десять лет назад, бросив занятия балетом, то она бы тоже торопилась вместе с ними. Возможно, они были бы ее одноклассниками, невольно пришло в голову, глядя на радостных ровесников.
– Почему нам пора уходить? – не унималась Валюша, еле переставляя ноги по тротуару, отчего они постепенно замедлили шаг и плелись по двору.
– Потому что скоро мне уходить в театр. Помнишь, я говорила тебе, что сегодня вечером иду в театр.
– С Котей? – встрепенулась вдруг Валюша. Она так резко вскинула голову, что бант так и подпрыгнул на белобрысой головке.
– Нет, не с Котей, – сказала Лена, чувствуя, как забилось почему-то сердце быстрее в этот миг. – Котя в Москве, сдает экзамены. Я иду дядей Пашей и тетей Шурой. А завтра мы с тобой пойдем на открытие озера все вместе. Дядя Паша обещал покатать нас на лодке.
– А на дачу поедем завтра? – спросила девочка. Ей нравилось бывать на даче Соболевых в Дроздах, в нескольких километрах от Минска. Там ей разрешали выходить со двора, чтобы посмотреть на пасущихся за поселком коров и коз. А еще там можно было поплавать вместе с Котей, сыном Соболевых…
– Не знаю, Люша, посмотрим, – честно ответила Лена на вопрос племянницы. Конечно, Соболевы были бы только рады гостьям, но Лене почему-то казалось неудобным пользоваться гостеприимством друзей семьи. Дача в Дроздах была не такая большая, чтобы вместить сразу и Соболевых с сыном, и старенькую мать тети Шуры, и Лену с девочкой и Татьяной Георгиевной. Соболевы и так очень помогали Дементьевым после смерти отца в 1936 году. Он сгорел от воспаления легких, через два года после запуска первой очереди Минской ГЭС-2, словно строительство этой станции забрало последние его силы. Соболевы частенько приносили дефицитные продукты, хлопотали о пенсии для матери Лены, о лекарствах для нее, забирали на все лето на дачу Татьяну Георгиевну и Валюшу. Злоупотреблять часто их добротой и расположением Лене казалось неправильным.

И Дементьевы, и Соболевы приехали в Минск в числе прочих специалистов высшего звена. Их поселили в первые месяцы рядом – в соседних комнатах в деревянном бараке. Это потом они разъехались по разным адресам в Минске, когда получили условия получше. А тогда жили бок о бок почти полгода, деля тяготы и невзгоды барачного жилья без водоснабжения и с печным отоплением. На общих тяготах и за общими хлопотами и подружились семьями. Тем более, жили на соседних улицах, а Коля и Костя учились в одной школе, правда, в разных классах.

По возвращении домой Лена нашла маму за шитьем. Татьяна Георгиевна пришивала кружевной воротничок с декором из мелких жемчужных бусинок на шелковое платье дочери. Лена сразу же узнала эту красивую вещицу. Воротничок украшал до этого дня платье матери, в котором та когда-то венчалась, и которое все эти годы хранилось в коробке на шкафу. В детстве Лена любила доставать это платье и гладить тонкое кружево и бусинки, представляя собственное платье, в котором выйдет замуж.
– Мама, милая, что ты делаешь? – изумленно воскликнула Лена. – Это же твое платье!..
– Неужели ты думаешь, я его когда-нибудь снова надену? – с улыбкой ответила Татьяна Георгиевна, кладя последние стежки. – Не переживай так – я аккуратно отпорола воротничок. Потом можно пришить, если будет нужда в том.

У Лены не нашлось слов, чтобы ответить матери. Да и в горле сперло так, что не выдавить и писка. Поэтому она склонилась и просто порывисто обняла мать со спины, вдыхая смесь розовой воды и лекарств.
– Будет, будет! – похлопала Татьяна Георгиевна по руке дочь. – Давно надо было отдать его на переделку портнихе. Пусть что-нибудь сделали для тебя. У молоденькой девушки должно быть много красивых нарядов, а не одно лишь шелковое платье.
– Мне не нужны наряды! – возразила Лена запальчиво, распознав в голосе матери невысказанную горечь из-за их бедственного положения. Мама всегда переживала, что они не могут себе многого позволить, что много денег уходит на лекарства, список которых только растет после очередного визита в больницу.
– Скажешь тоже! – отмахнулась Татьяна Георгиевна и, перекусив нитку, подмигнула внучке, сидящей напротив нее за круглым столом. – У всех принцесс должны быть красивые наряды, правда, Люша?
– Разве тетя Лена принцесса? – удивилась Валюша. По ее лицу можно было без труда понять, что она пытается совместить образы из книжки сказок с красочными иллюстрациями, с обликом тети. – Разве она не космо… не комсо… не космомолка?
– Бабушка шутит, Люша, – проговорила Лена, убирая со стола коробку со швейными принадлежностями. – Конечно, я комсомолка. Поможешь мне сервировать к ужину?
– У принцессы есть корона и принц, – рассуждала Валюша, пока вместе с тетей ставила на стол тарелки и раскладывала вилки. – У принца есть замок. Так во всех сказках. Если у тебя будет корона и принц с замком, то тогда ты будешь принцесса.
– Какая ты у нас умница! – чмокнула в русоволосый затылок племянницу Лена.
– Ну, корона у Лены уже есть, – проговорила Татьяна Георгиевна, смеясь, и показала рукой на фотографии на стене. Там среди прочих семейных портретов висела вырезка из газеты, на которой была сфотографирована Лена с Пашей Макаровым во время исполнения адажио на выпускном концерте. Лене очень понравилось это фото, поэтому она не могла не привезти его с собой, чтобы показать маме, из-за болезни пропустившей концерт. Татьяна Георгиевна пришла в восторг от вырезки и, несмотря на ее качество, поместила его в деревянную рамку и попросила Якова вбить в стену гвоздь, чтобы поместить портрет среди прочих.

– Он в тебя влюблен, – дразнила она Лену из-за взгляда Паши, устремленного на партнершу по танцу.
– Он принц Зигфрид, мама, – отвечала на это Лена. – Он должен быть в меня влюблен на сцене.
Но маму было не переубедить в этом, вот и сейчас она оглянулась на Лену с особым видом, словно она что-то знает такое, что до сих пор недоступно самой Лене. И она притворилась, что не замечает этого взгляда, поспешила в кухню забрать с конфорки сковороду с их нехитрым ужином.
– Оставь это, Леночка, – твердо сказала мама, когда Лена взялась за ложку, чтобы разложить жареную картошку по тарелкам. – А то опоздаешь. Невежливо заставлять себя ждать. Мне сегодня получше. Я сама справлюсь с ужином.

Лена не надевала шелковое платье с Нового года. На торжественный вечер по случаю выпуска она не ходила, торопясь побыстрее приехать в Минск, к маме. Поэтому Лена с особым вниманием осмотрела себя в отражении зеркала. Правда, чтобы увидеть себя в полный рост ей пришлось встать на табуретку и слегка присесть, иначе небольшое круглое зеркало на стене не позволяло.
Воротничок с маминого платья совершенно изменил наряд. Лена с восторгом коснулась жемчужных бусин и улыбнулась своему отражению. Сегодня она выглядела совсем иначе, и она не понимала, что именно тому виной – новая деталь платья, легкий загар, которым покрылось ее лицо за эти летние недели или сияющие восторгом глаза.
– Котя! Котя! – завизжала вдруг от восторга в соседней комнате Валюша, и Лена чуть не упала со стула, на мгновение потеряв равновесие от неожиданности. Она предельно осторожно спустилась с него, натянула лодочки и только после этого толкнула дверь.

Костя Соболев действительно был не в Москве. Он подхватил Валюшу на руки и крутил ее по комнате, осторожно огибая круглый стол в центре, чтобы в завершении пути встать прямо перед Леной.
– Здравствуй, Прима, – поддразнил он ее при приветствии данным в детстве прозвищем. Сердце Лены замерло на миг, чтобы после пуститься просто галопом. Она не понимала, почему волнуется сейчас, ведь это был Котя. Просто Котя, который для нее был таким же близким и родным человеком, как и брат Коля. Первые два года знакомства они проводили летние каникулы неразлучной троицей, пока мальчики не шагнули в подростковый возраст и решили, что играть с восьмилетней Леной им уже неинтересно. Но всегда становились на ее защиту, когда ее дразнила за московский акцент местная детвора. И пусть и редко, но звали с собой запускать воздушного змея или купаться на Немигу.

Это странное волнение, сухость в горле и легкий трепет в животе, словно там бились сотни бабочек, впервые появились пять лет назад. Костя стал жить в Москве в общежитии, став студентом Геологоразведочного института, к легкому огорчению отца, ратовавшего за преемственность в семье, как вышло у Дементьевых. Он тогда совершенно неожиданно возник у подъезда училища в начале сентября, окликнул, когда она выходила с подружками после занятий: «Эй, Прима!» и бросил ей алое яблоко. Она вспыхнула отчего-то маковым цветом, когда увидела его, рослого и широкоплечего молодого человека.
Лена до сих пор ясно помнит этот момент. Даже цвет замшевой куртки Кости и сладкий вкус спелого ароматного плода. Ей было тогда тринадцать лет, и она списала на все на первые увлечения, которые тогда волной прокатились по их курсу. Только ее сокурсницы быстро остыли к своим партнерам по танцу или старшим студентам училища. А в животе Лены все так же трепыхались бабочки всякий раз, когда Костя оказывался рядом.

Лена год сходила с ума от волнения и тревоги, когда неожиданно на втором курсе института брат прислал родным телеграмму, что расписался со своей однокурсницей. Ей казалось, что вот-вот о том же сообщит и Костя, следовавший во многом своему старшему товарищу. Но время шло, а ничего не такого не происходило. Брак брата был скорым, рождение Валюши было еще поспешнее. Спустя два года после регистрации молодая жена и мать объявила Николаю, что поторопилась, что материнство не для нее, и что это время прогресса не для того, чтобы тратить свои молодые годы на пеленки. После окончания института они разъехались с Колей по разным стройкам, а Валюша осталась с Татьяной Георгиевной, категорично заявившей, что не позволит отдать внучку на воспитание в казенный дом при живых родителях. Если бы не Соболевы, они бы ни за что не справились – Лена продолжала учиться в Москве, Коля по распределению уехал в Пермь. Татьяну Георгиевну звала к себе сестра в столицу, но она отказалась уезжать от могилы мужа. «Я умру в Минске и буду лежать рядом с ним», – отрезала она решительно в ответ на уговоры.

– У Лены нет принца, – вернул из мыслей Лену на землю тонкий голосок Валюши. – Ты будешь ее принцем, Котя? Мне с карточки не нравится принц. У него глаза черные…
Последнее девочка произнесла шепотом, но как это обычно бывает у детей, он вышел громким. Лена не могла не заступиться за своего партнера:
– Это грим, Люша. У всех артистов на лице краски, чтобы из дальних рядов было видно, - и уже к Косте, который слегка нахмурился от резкости тона Лены. – Здравствуй, Котя. Я думала, что ты еще в Москве, сдаешь экзамены.
– Я сдал последний в четверг, прыгнул в вагон тем же вечером, и вчера уже был в Минске. Официально свободен до середины августа, – подмигнул Лене Костя, целуя Валюшу в пухлую щеку, прежде чем опустить на пол. – Папу вызвали на работу сегодня. К началу он не успевает. А мама решила не идти без него. Духовно обогащаюсь нынче я. Прима не против такой компании?

Лена не нашлась, что сказать в ответ. Пожала плечами и наклонилась, чтобы взять в руки маленькую бархатную сумочку. Ее одолжила Лея, как и нить искусственного жемчуга, которая сейчас висела на груди Лены, и шпильки с жемчужными головками. Мама украсила ими корону из косы, отчего Лена стала выглядеть немного взрослее своих семнадцати, к ее тайному удовольствию. Особенно теперь, когда в театр она пойдет не с четой Соболевых, а с их сыном. Совсем взрослая барышня, как показало ей зеркало.

– Котя, а ты завтра с нами пойдешь на озеро? – спросила Валюша, явно не желая так быстро расставаться с ним. Так и шла за ним до самой входной двери, не желая отпускать его широкую ладонь. Младшего Соболева Валюша видела редко – только в дни каникул между семестрами обучения в институте, наверное, поэтому так и становилась его «хвостиком» в эти дни.
Или всему виной было обаяние Кости. Лена не могла не признать, что ему всегда удавалось вызывать приязнь у многих, независимо от возраста или пола. «У него сильная харизма», – как-то сказала Татьяна Георгиевна матери Кости, и только спустя годы Лена поняла, что имела в виду тогда мама.
– Обязательно, Люша, пойду. Ты же знаешь, теперь я весь твой до середины августа, – заверил Костя, опустившись на корточки, чтобы быть вровень с пятилетней Валей. – На озеро, в парк, на даче на реку пойдем рыбачить – куда захочешь!

– Не стоило тебе обещать всего этого, – попеняла ему Лена, когда, распрощавшись с Дементьевыми, они спускались по лестнице парадной. – Ты не сможешь быть с ней столько времени, а она непременно огорчится оттого.
– Почему же не смогу? – переспросил Костя, спрыгивая с последних ступеней, чтобы обогнать Лену и преградить ей путь. – Очень даже смогу. Я экзамены сдал наперед, чтобы поскорее сюда, к вам. Поедем в Дрозды…
– Не уверена, – отрезала Лена, сжимая сумочку еще сильнее, чтобы не выдать своего волнения. – Не уверена, что мы поедем на дачу. Мне нужно заниматься. Постоянно.
– Я освобожу тебе чердак, – пообещал Костя. – Сделаем тебе зал для занятий, Прима.
Лена только фыркнула в ответ и решительно двинулась вниз. На этот раз Костя не стал ее задерживать, отступил в сторону, позволяя пройти мимо.

Первую половину пути до Дома Красной Армии они лишь обменивались короткими репликами: об экзаменах Кости, о погоде в Минске, о Мольере, на пьесу которого шли, о Кедрове (советский театральный режиссёр, актёр и педагог, спектакль «Тартюф» был его новаторской постановкой как руководителя Московского Художественного театра), о других постановках МХАТ. Когда до театра оставалось всего пять минут пути, Лена едва не сбилась с шага от неожиданного прямого вопроса Кости:
– Жалеешь сильно, что Минск вместо Москвы?
Никто в лоб не задавал ей этого вопроса. Никто не спрашивал о ее чувствах, старательно обходя эту тему в разговорах. Наверное, поэтому где-то глубоко-глубоко в груди змеей свернулось странное ощущение озлобленности на весь мир и на всех, кто вокруг. Лена старательно гнала его прочь, но оно постоянно кусало ее изнутри. Если бы она смогла бы хоть с кем-то поговорить об этом. Но маме не скажешь. Маме нельзя показывать своего разочарования, чтобы не огорчить ее. И перед другими Лена должна быть сильной.

– Но это ничего не меняет, так скажешь? – продолжил тем временем Костя, шагая рядом. Лена взглянула на него, не понимая, о чем он говорит сейчас, и он поймал этот взгляд. Она тут же утонула в глубине этих карих глаз. А Костя только улыбнулся широко, отчего в животе Лены снова заплясали бабочки.
– Я видел тебя на концерте. На мой дилетантский взгляд ты танцевала не просто хорошо. Ты танцевала восхитительно. Я был заворожен тем, что происходило на сцене. И я слышал, о чем шептались вокруг. Ты была среди фавориток курса. Тебе предназначалось танцевать на Большой сцене.
– Что толку сейчас о том говорить? – оборвала его Лена. Слышать от него то, что она и сама знала, было больно и обидно. Обидно, потому что Коля не спросил, чего хочет она, Лена, каких успехов добилась в училище, не знал, что ей прочат педагоги. И не поинтересовался ее мечтами, следуя настойчиво своей – строить станции в Предуралье и в Сибири.
– Но пойми!.. – Костя потянулся к ней, желая взять за руку, но этому помешала парочка – офицер и девушка в легком летнем платье, которая с извинениями: «Простите, товарищи, опаздываем!» пробежала между ними.
– Идем, – сказала Лена, не желая сейчас говорить о том, чему уже не суждено быть. – Иначе мы тоже опоздаем.

Глаза Кости как-то погасли от резкости ее голоса и того, как она отстранилась от его руки. Но Лена предпочла сделать вид, что не заметила этого. Она уже жалела, что они завели этот дурацкий разговор, и что вообще согласилась идти на эту постановку. Ей казалось, что в груди так и будет тянуть от обиды и разочарования, всколыхнувшегося в ней снова волной, что вечер безнадежно испорчен. Но после первых же минут действия на сцене увлеченно следила за ходом пьесы, восторженно смеялась вместе с остальными зрителями над забавными моментами.
В антракте Костя сумел протолкнуться через толпу у буфета и принес два стакана ситро и плошечку с мороженым. Они пили холодный напиток, ели мороженое (Лена даже позволила себе пару ложечек) и возбужденно обсуждали ход событий на сцене, совсем забыв недавнюю отстраненность. Правда, Лена сомневалась, что Костя запомнил финальное действие – слишком уж часто он поворачивал лицо в ее сторону и смотрел на ее профиль. Смущенно улыбнулся и покачал головой, мол, нет, ничего, когда она решилась посмотреть на Костю в ответ.

Когда они вышли из Дома Красной Армии, уже сгущались сумерки, и на Минск опустилась приятная прохлада. От контраста с душным залом по телу побежала легкая дрожь, и Лена передернула плечами.
– Замерзла? – спросил внимательный Костя и накинул ей на плечи пиджак. Тот был огромным, и невысокая хрупкая Лена выглядела в нем так забавно, что оба рассмеялись. Так и пошли до дома Лены молча в облаке какой-то безмятежной радости. Только изредка смотрели друг на друга и улыбались, словно знали какую-то общую тайну.
– Странно, – первым нарушил молчание Костя, провожая взглядом очередной самолет, пролетевший над городом. – Учения у них, что ли… Уже пятый.
– Наверное, учения, – подтвердила Лена, вспомнив военный аэродром под Минском. – Поэтому и прожекторами светят на город, правда?
Ощущения от необычной освещенности города в это вечернее время возникли странные при этом. Сердце сжалось тревожно отчего-то. Словно случилось что-то. Но если бы что-то случилось, на улицах Минска было бы не так тихо и спокойно, как сейчас, успокаивала она себя. Да и присутствие Кости рядом, который ничуть не встревожился необычной иллюминации и активности в небе, погасило это странное ощущение тревожности. Наоборот даже – захотелось, чтобы эта ночь не заканчивалась, а они так и шли рядышком долго… Но Косте надо было уезжать в Дрозды, чтобы успеть вернуться в Минск уже с родителями на открытие озера. И самой Лене не мешало бы лечь спать пораньше сегодня.

У подъезда Лена помедлила, не сразу сбросила с плеч пиджак Кости. Да и он явно с неохотой забрал тот. И надо было уже прощаться, но как же не хотелось почему-то! Лена поймала себя на этой мысли и обернулась на Костю, радуясь освещенности вечера, ведь его лицо было сейчас так открыто для нее.
– Я хочу сказать тебе, – вдруг произнес твердо и решительно Костя, и она вся напряглась в ожидании продолжения, видя по его глазам, что он вот-вот скажет нечто очень серьезное.
– Я хочу сказать, что я очень зол на Колю. И на всех других. Они не должны были лишать тебя этого. Твоей мечты. Никто не должен был лишать тебя твоей мечты. Я помню, как ты говорила о Большом театре. Я помню, как ты хотела танцевать именно там. Ты столько работала для этого! Коля не должен был так поступать с тобой! Никто не должен был даже просить тебя о таком!
Лена вдруг испугалась этой решимости и холодной злости, прозвучавшей в голосе Кости. На миг стало страшно, что многолетняя дружба с ее братом может дать трещину. Она знала, какими упрямыми и твердыми в своей убежденности могут быть оба, и поспешила потому возразить Косте несмело и сбивчиво:
– Ну что ты? Причем тут Коля? Я ведь сама так решила… сама – в Минск… тут и Николаева, и Дречин… авангардные постановки…

Она потянулась к Косте, заметив боль в глазах. Взяла его руку в свои ладони и сжала, пытаясь унять ее, утешить этим жестом.
– Ты не понимаешь, – проговорил Костя горько, за улыбкой скрывая грусть, сменившую боль в его взгляде. – Никто не должен был просить тебя отказаться от твоей мечты…
– Я не отказалась, Котя, – произнесла Лена то, в чем убеждала себя на протяжении последних лет. Правда, только сейчас, рядом с ним, почему-то в это поверилось. Когда его рука лежала в колыбели ее ладошек. – Я просто изменила место, где она воплотится. Только и всего.
– Обещаешь? – спросил он, словно это было для него самым важным в эту минуту – знать, что она обязательно будет танцевать сольные партии. Как она когда-то говорила ему в детстве. Он не дождался ее ответа. Выпростал руку из ее ладоней и отошел на несколько шагов, стал смотреть в тени двора.
– Просто… понимаешь, почему-то так всегда выходит, что кто-то отказывается от своей мечты, чтобы осуществилась другая… Мечта дорогого и близкого человека. Понимаешь? – спросил он глухо, когда обернулся на нее с грустной улыбкой. Лена сначала не поняла, о чем он говорит, а потом вспомнила начало разговора и его злость на Колю, потому кивнула согласно.
– Ничего ты не понимаешь, Прима, – усмехнулся Костя. А потом спустя секунду стал прежним жизнерадостным Костей. Достал из кармана парусиновых брюк маленькое яблоко и бросил ей. Как делал это частенько прежде, стараясь поймать ее на невнимательности. Их особая игра, родившаяся после первой встречи в Москве. Только их двоих.

– Витамины для Примы!
– Котя! – протестующе воскликнула Лена, но яблоко все же поймала в одном мгновении от земли.
– Знаешь, а я скучал по этому имени, – признался он ей с широкой улыбкой. – В Москве я просто Костя. В Норильске буду Константин Павлович. И только тут, в Минске, я Котя…
– В Норильске? – переспросила сбитая с толку Лена.
– Я люблю взрывать, а не строить, помнишь? – пошутил Костя. – По распределению буду разрабатывать месторождение в Сибири. Уезжаю через полтора месяца.
– Когда ты узнал?
– Еще в декабре. Инженер геологической службы Норильского никелевого комбината, – поклонился он шутливо, представляясь по своей первой после обучения должности. – Не хватило мне всего четырех «отлично» в ведомости для работы на кафедре в Москве. Хотя… Я всегда знал, что буду работать далеко от столицы.
– Но ты ведь и не хотел оставаться в институте, – сказала Лена. – Всегда хотел «в поля».
– Все-то ты помнишь, Прима, – усмехнулся Костя, закидывая пиджак за плечо. – Родители еще не знают. Не хотел говорить пока. Папа бы сразу начал искать пути, как поближе место найти, а я не хочу. Сейчас уже все решено. Есть место, есть оклад, есть комната в общежитии. И есть направление от института. Глядишь, открою новое месторождение и назову его «Прима – 1». Кстати, слышала новую армянскую шутку-загадку? Что это такое – стоит под кроватью, начинается на «Ы»?
– Не имею понятия, – ответила Лена. – Поэтому сразу же сдаюсь.
– Это патефон.
– А почему начинается на «Ы»?
– Потому что Ыголок нет.

Они оба замерли, глядя друг другу в глаза, даже без тени улыбки на лице. Лена безуспешно пыталась понять, что происходит сейчас, разгадать странное поведение Кости, совершенно непохожее на обычное, которое привыкла наблюдать.
«Наверное, это все от того, что мы становимся другими, взрослея, – подумала она, завороженная его взглядом. Вспомнила, как говорила мама, что люди ведут себя совсем иначе, когда влюбляются. – Неужели Котя влюбился в кого-то?»
В горле тут же предательски пересохло при этой мысли.

– Спокойной ночи, Прима, – нарушил тишину Костя. – Мне нужно еще найти транспорт до поселка, а то ничего не успею завтра. Я зайду за вами около одиннадцати. Не проспишь?
Лена не смогла ничего ответить из-за спазма в горле. Только кивнула в ответ, но тут же опомнилась и мотнула головой из стороны в сторону, мол, конечно же нет, не просплю. Костя только улыбнулся, заметив эту путаницу, и кивнул головой на прощание.
– До завтра, Лена.
И она только снова кивнула в ответ, унося с собой в памяти его улыбку и странный пристальный взгляд с легкой грустинкой в глазах. Только позднее, сбрасывая с усталых ног лодочки, сообразила, что впервые за годы их знакомства Костя назвал ее по имени, а не по прозвищу, когда-то придуманному для поддразнивания.
«Лена… Лена… Лена», – воскрешала она в воспоминаниях раз за разом мысленно его голос, произносящий ее имя. И наслаждалась теплом, которое разливалось в ней, когда вспоминала его улыбку.
– Удивительно, – произнесла Лена вслух и испуганно оглянулась на дверь в соседнюю комнату, испугавшись, что она разбудила невольно Валюшу или маму. Но нет, было все по-прежнему тихо, только раздавалось еле слышное сопение племянницы. «Переела Люша мороженого, снова горло дало слабину», – отметила про себя Лена, набрасывая на плечи мамину шаль, чтобы укрыться от прохлады подступающего утра. И как Валюшу завтра уговорить не лезть в воду на празднике? Оставалось надеяться только на то, что Костя сумеет найти нужные слова и уговорит девочку просто покататься в лодке.

«Костя… Котя…» Лена написала пальцем невидимо на перилах балкона, как какая-то школьница. Быть может, и правда стоит поехать на дачу Соболевых. Сбор труппы назначен только на конец июля, и у нее впереди тридцать семь свободных дней. Может, действительно стоит дать себе небольшую передышку в репетициях, не загонять себя в душном зале, а посвятить эти летние дни безмятежному дачному отдыху. Рядом с Костей. Пока он не уехал в далекий Норильск.
Через двор вдруг с тихим смехом пробежала парочка вчерашних выпускников. Лена узнала девушку по расцветке платья. Оказавшись под тенью козырька парадной напротив, парочка вдруг прижалась друг другу так близко, что сомнений в том, что они делают там, в укрытии парадной, не осталось. Лена вдруг засмущалась этим поцелуям, которые подглядела нечаянно, отвела взгляд в сторону, туда, где за вершинами крыш на горизонте начинал розоветь рассвет.

Наступал новый день.

Начиналась новая жизнь…




/
_________________

Поздравляю с новой темой, дорогая! Вдохновения и легкого пера
_________________

Марина, здравствуй! Давно я не была на форуме. Возвращаюсь сюда вместе с твоей историей. Буду рада пройти вместе с героями путь от начала до финала в дружной атмосфере твоей беседки.
А тебе лёгкого пера и удовольствия от общения с читателями.
_________________

Ой, Мариночка, это самая роскошная новость на сегодня!!!
Поздравляю с новой темой,-очень многие этого ждали!
Лёгкого пёрышка, вдохновения и удачи!
Наденька, спасибо тебе за помощь!
___________________________________

Марина, с новой темой! С удовольствием буду читать! Удачи и вдохновения!
___________________________________

Мариночка, это большая радость окунуться в новую историю, в эти кружева строк которые рисуют образы.
Я знаю что каждые главы мне будут даваться не просто, помятую о военных рассказах.
Но именно эту историю я ждала больше всего.
_________________

С началом новой истории!!!

Мариночка, с новой историей ! Вдохновения и легкого пера!
_________________

Марина естественно с вами и ещё раз спасибо огромное, что продолжаете творить)))
Безумно соскучилась по вам❤

Рада встрече с новыми героями, Марина.
Каждый роман твоего авторства прочитала не по разу.
Немного боюсь этой истории: хорошо помню переживания и слезы за чтением военных рассказов.
Но не остановлюсь ни перед чем.
Поздравляю тебя и нас