Птица (современная проза)

 » Птица (современная проза)  [ Завершено ]

Лика - обычная девушка, продавец в салоне сотовой связи. У неё личная трагедия - бросил любимый человек. В надежде выкарабкаться из депрессии она начинает встречаться с мужчиной, к которому не испытывает никаких чувств. Спустя время Лика начинает презирать себя и стыдиться положения любовницы, в котором оказалась, ведь этот мужчина женат. Она хочет разорвать с ним отношения, снова стать свободной, но сделать это - значит предать человека, который её когда-то спас и по-настоящему любит. Предать себя или предать его - сложный выбор...


  Профиль автора

  Показать сообщения только автора темы (Anonymous)

  Подписаться на автора

  Добавить тему в подборки

  Модераторы: yafor; Дата последней модерации: 19.12.2021

***
Она стояла на вершине скалы, измученная, обессиленная. Перебитое крыло ныло. Саднило израненные ноги. Нависшие над головой тучи дышали тяжело и зловеще. Ветер, нагло ухмыляясь, дёргал подол её мокрого платья, трепал грязно-белые перья.
Впереди до самого горизонта чернело море. Внизу в безжалостном ожидании замерли россыпи камней.
– Ненавижу тебя! – подтолкнул в спину резкий окрик.
Как страшно: ни одной знакомой нотки в ещё недавно таком родном голосе!
Выбора не было.
Девушка зажмурилась и прыгнула. Попыталась расправить крылья. Молния боли ожгла раненое крыло. Воздух, всегда надёжный и упругий, размяк, и она с удивлением ощутила, как стремительно проваливается вниз, навстречу острым камням. Удивление сменилось коротким пронзительным испугом, испуг – неожиданным смирением: «Пусть. Так будет лучше».
… Открыв глаза, она увидела над собой дощатый некрашеный потолок. В бревенчатой стене под потолком тянулся ряд больших гвоздей, с них свисали рыболовные сети. Громко щёлкали дрова в печи.
Наверное, она потеряла сознание до того, как ударилась о землю, потому что совсем не помнила, как это произошло. И как очутилась здесь, тоже не помнила.
– Я что, живая? – недоверчиво слетело с пересохших губ.
Над ней склонился мужчина в брезентовой куртке. На мгновение его лицо показалось знакомым, но она тут же поняла, что ошиблась, потому что за спиной у него не было крыльев.
– Ты кто?! – с ужасом вырвалось у неё, хотя ответа уже не требовалось.
Человек! Это настоящий человек!
Ну почему, почему она не разбилась о камни? Неужели того, что ей пришлось пережить, недостаточно? Что же судьба ещё уготовила на её несчастную долю?
– Я-то? – он даже растерялся немного, увидев, какое впечатление произвёл на свою находку. – Я Рыбак. А вот ты кто такая?
Похоже, раньше он не встречал ей подобных.
Девушка попыталась подняться и почувствовала, как что-то крепко стянуло ей грудь. Да он же связал её! Руки в панике принялись рвать путы.
– Тише ты, не трогай! – остановил он. – У тебя раздроблено крыло. Я его зафиксировал. Если хочешь снова летать, тебе нужно лежать спокойно.
Она удивилась неожиданно заботливой интонации и вгляделась в его лицо. Оно ещё не было старым, однако в кожу вокруг глаз уже прочно въелись морщины. Сурово выступала рыжая щетина на подбородке. А взгляд был любопытным и добрым.

***
Лика кликнула «сохранить документ» и, отложив ноутбук, потянулась. Со стены на неё укоризненно поглядывали круглые часы, похожие на лицо толстяка со вздёрнутыми вверх усиками. Рядом на смятом одеяле уютно свернулся в клубок рыжий кот Тимоша. Стараясь не потревожить его, она встала. Всё-таки самое прекрасное утро – это утро выходного дня.
Чайник, ждавший её на кухне, уже остыл, Лика включила его снова и посмотрела в окно. Во дворе уже вовсю кипела жизнь, барахтались в снегу ребятишки.
Когда она встретила Влада, тоже была зима. Правда, не такая жизнерадостная. Та зима представлялась ей теперь мрачной, почти мёртвой. До появления Влада в ней вообще не было рассветов.
Познакомились они довольно банально. Подруга заказала столик в кафе на свой день рождения. У Лики тогда не было ни сил, ни желания «выходить в люди». Заканчивался второй месяц её депрессии. Парень, которого любила до умопомрачения, встретил другую. Жить не хотелось.
Подруга заехала за Ликой и пригрозила, сердито покачивая отутюженным каре до плеч и крупными кольцами в ушах:
– Если ты сейчас же не соберёшься, то я вызову скорую и отправлю тебя сама знаешь в какую больницу!
Лика не особо-то испугалась. Время от времени её посещали мысли о визите к психотерапевту. Но так как у неё не было сил сопротивляться, она надела выбранное подругой красное платье, позволила той накрутить кудри на своих пшеничного цвета волосах с отросшими тёмными корнями, и отправилась в кафе.
В тот вечер она в полной мере испытала на себе, что значит «напиться с горя». Внутри у неё появился маленький хитрый чёртик и всё требовал: «Ещё! Ещё!» А потом приказывал: «Танцуй! Танцуй так, чтобы у всех вокруг дыхание перехватило и челюсти отвисли! И пусть этот чувак даже не думает, что тебе без него плохо!»
За соседним столиком сидели трое мужчин. Один из них часто поглядывал на Лику, потом подошёл и сказал:
– Я просто любовался тобой!
Лику смутила такая наглость, но чёртик внутри обрадованно подпрыгнул: «Ты посмотри, какой интересный мужчина!»
– Может, встретимся как-нибудь на днях? – продолжал наглеть интересный мужчина.
«Соглашайся! Соглашайся!» – пищал чёртик.
Лика поломалась для вида, как положено порядочной девушке, и согласилась. Но когда на следующий день на дисплее телефона высветилось «Влад», обозвала себя дурой и занесла номер нового знакомого в чёрный список.
Безрассветная зима унылым поездом катила дальше. Лика по-прежнему хандрила. Вдалеке уже замаячила разноцветными огнями станция «Новый год». Салон сотовой связи, где она работала продавцом-консультантом, кишел покупателями. Вообще-то она закончила педагогический университет, и в дипломе у неё значилось «учитель начальных классов», но идти работать в школу ей было страшно. Мужчины в очередь выстраивались за смартфонами и планшетами. Лика приветливо улыбалась им в соответствии со служебным этикетом, и всё думала о том, что её бывший парень, наверное, вот так же ходит по магазинам и выбирает подарок для своей новой возлюбленной.
Встречать Новый год она решила в тёплом семейном кругу с родителями, тётями, дядями и младшими двоюродными сёстрами. Думала, среди родных ей будет не так одиноко. Ошиблась.
Выпитое шампанское разбудило внутреннего чёртика.
«Помнишь Влада? – начал подзуживать он. – Позвони ему. Позвони, позвони, позвони!»
Уединившись в ванной, она извлекла из чёрного списка номер «интересного мужчины».
«Ты делаешь глупость!» – тревожно предостерёг разум.
«Давай, нажимай! – приплясывал от нетерпения чёртик. – Будь что будет!»
– Будь, что будет, – согласилась она и нажала на «вызов».
«Дура! Что ты творишь?! Сбрось сейчас же!»
«Не сбрасывай!»
«Сбрось, не делай глу…»
– Алло? – с любопытством ответил мужской голос.
– Влад?
– Да.
– Это Лика.
– Кто? Повторите ещё раз, – голос в телефоне сделался озадаченным, как будто не очень-то обрадовался её звонку.
– Если ты ещё хочешь со мной встретиться, приезжай, – дрожа от волнения, она выпалила адрес и отключилась.
Она думала, так не бывает. А если и бывает, то только в сопливых фильмах, в которых женщины-режиссёры воплощают свои наивные фантазии. Уже через двадцать минут он стоял у подъезда и, подняв голову, старался угадать её окно.
Накинув пальто, она бросилась вниз по лестнице. Лику совсем не смущало, что видела этого человека всего один раз в жизни. Он был так нужен ей сейчас! Если бы можно было вынуть из груди сердце, она с удовольствием сделала бы это и положила Владу в ладони. Пусть бы он поступал с ним, как знает. Оно уже вконец её измучило!
Потом, вспоминая эту судьбоносную ночь, Влад рассказывал, что тоже не понимает, какая сила подтолкнула его на подобное безрассудство: сорваться из-за праздничного стола, пробормотав жене невразумительное «Мне очень нужно… Скоро вернусь», сесть выпившим за руль, чего никогда не делал, и помчаться к полумифической девушке по её первому зову.
Лика выбежала из подъезда, и с полминуты они рассматривали друг друга, больше не узнавая, чем узнавая.
– Ну, с Новым годом, что ли? – первым оправился от оцепенения Влад и обнял её.
Она уткнулась лицом в мягкий воротник его куртки и почувствовала долгожданное облегчение.

***
Прошло несколько недель со дня их необычного знакомства. Ей стало заметно лучше. Она уже могла вставать с кровати и выходить на улицу. Там было неприветливо и зябко. Постояв недолго под навесом с массивными гирляндами вялившейся рыбы, понаблюдав без интереса за монотонным покачиванием холодного моря, она возвращалась в натопленную избушку, ложилась обратно, натягивала до шеи тонкое и слегка колючее, в коричневую клетку, одеяло.
Рыбаку приходилось спать на самодельном деревянном ларе, внутри которого хранилась картошка, соленья и какое-то тряпьё.
Поначалу Птица относилась к Рыбаку с опаской, но вскоре чувство благодарности стало вытеснять и недоверие, и неприязнь, заполняя собой выболевшее до пустоты сердце.
– Может, расскажешь всё-таки, кто ты и что с тобой случилось? – спросил он как-то, когда она вернулась с очередной прогулки.
Вечерняя серость сочилась внутрь сквозь трещину в оконном стекле, как вода в пробоину корабля. Керосиновая лампа, при свете которой Рыбак обычно чинил сети, только что разбуженная на работу, сонно моргала в центре деревянного, похожего на банный полок, стола.
Девушка села на кровать и задумчиво уставилась на подрагивающий огонёк. Она находилась за куполом льющегося от лампы света, однако Рыбак всё равно заметил увлажнившую её глаза тоску.
Нет, она не могла рассказать ему свою историю. Все ученические годы наставники твердили ей о жестокости и коварстве людей, предостерегали от встреч с ними, запрещали соваться в Проход. На выпускном вечере она торжественно дала клятву, что никогда, ни при каких обстоятельствах не будет искать встречи с людьми, а если таковая произойдёт случайно, то ни под пытками, ни под страхом смерти не скажет ни слова о существовании своей Страны, а уж тем более не покажет путь к Проходу.
Её лицо сделалось беспомощно-виноватым. Оно и так-то выглядело не очень: болезненно похудевшее, с синими провалами под глазами. Длинные, спутанные, пшеничного цвета волосы придавали ему совсем несчастный вид.
Рыбаку стало жаль её, эту странную, молчаливую Птицу.
– Ничего, ничего, – сказал он поспешно, истолковав её молчание по-своему. – Потом расскажешь, когда сможешь. Давай лучше ужинать.

***
«Что я делаю? Зачем я здесь… с ним… сейчас?» – опомнилась Лика, когда очутилась на заднем сиденье машины Влада и он захлопнул за ней дверцу.
– Отъедем? – не то спросил, не то объяснил он свои намерения.
Лика молча согласилась. Действительно, не торчать же под окнами.
Он сел за руль и включил магнитолу. Откуда-то сзади ей на плечи полилась приятная расслабляющая музыка. Лика забеспокоилась: осталась наедине с незнакомым мужчиной… Но интуиция, или, может, внутренний чёртик тут же уверили её, что бояться не стоит, это хороший человек.
Они потихоньку тронулись с места и, будто воры, крадучись, пробрались в чужой двор. Остановились под боком у совершенно равнодушной к происходящему снаружи девятиэтажки. Девятиэтажка вся была обращена внутрь себя, вслушивалась в творящееся в ней веселье и подмигивала соседкам пьяными окнами.
Влад пересел к Лике. В темноте не было видно выражений на лицах, но они оба отлично чувствовали повисший между ними общий вопрос: «И что дальше?»
Наконец, Влад, видимо, взяв ответственность за решение этого вопроса на себя, придвинулся к ней поближе и обнял.
«Сейчас поцелует», – догадалась Лика и поняла, что не хочет этого. Совсем не хочет.
«Ты прямо как маленькая! – шепнул ей чёртик. – Давай, ещё начни недотрогу из себя строить! Ну и пусть поцелует, убудет от тебя, что ли?»
И Лика позволила себя поцеловать, с недоумением вслушиваясь в прикосновения чужих губ. Но когда руки Влада неожиданно дерзко соскользнули на бёдра и стали гладить их, её охватила паника, она со всей силы оттолкнула его от себя.
«Прочь, прочь отсюда! Где тут этот проклятый рычажок на дверце?! Почему я никак не могу его найти?!»
– Да тише ты, успокойся! Не трону я тебя, – обиженно сказал Влад. – Я думал, ты этого хотела.
Сердце Лики колотилось и спина взмокла так, словно она только что пробежала несколько километров.
– Зачем же тогда позвала?
«Правда, зачем?» – спросила она себя и выдохнула почти неслышно, как рыбка пузырёк воздуха: – Не знаю.
Что она могла ещё сказать? Что ей чудовищно плохо, и она не знает, куда деться от этого поглотившего её жизнь «плохо»? Что ей нужен человек, который прижмёт к себе, погладит по головке и скажет: «Ах, ты моя бедняжка! Как же ты вся измучилась! Но ничего, теперь у тебя есть я»? Как же глупо получилось!
– Извини, – выдохнула она ещё один пузырёк. – Отвези меня обратно.
Влад помолчал некоторое время, видимо, приходил в себя после такого необычного приключения, потом сказал веско, точно печать поставил в документе:
– Странная ты девушка.
Два следующих дня Лика упорно вдалбливала в свою бедовую голову, что она дура. Ей было неимоверно стыдно за свой поступок, и она умоляла Всевышнего, чтобы он развёл их с Владом пути-дороги навсегда, потому что не представляла, как будет смотреть ему в глаза при встрече, если таковая когда-нибудь случится. Но Всевышний не внял, на третий день Влад позвонил ей и пригласил в кафе.
– Зачем? – опешила она.
– Ну зачем в кафе ходят?
Лика подумала, что, наверное, всё-таки стоит встретиться и объясниться раз и навсегда.
Сидя за столиком в кафе, она впервые как следует рассмотрела Влада. Он был совсем не в её вкусе. Во-первых, староват для неё, двадцатитрёхлетней. На вскидку она дала ему тридцать шесть – тридцать семь лет. Во-вторых, полноват. Как ни старался толстый свитер на молнии спрятать его выпирающий живот, Лика всё равно заметила. И лицо его ей не понравилось: треугольное, с заметно оттопыренными ушами.
Заказав себе только чай, она коротко, стараясь, чтобы это вышло без лишних сантиментов, рассказала ему предысторию своего звонка.
Он выслушал и, внимательно ощупав её лицо взглядом, словно решал, стоит ли сказать то, что думает по этому поводу, вдруг выдал:
– А я рад, что ты мне позвонила.

***
Зима, серая и дождливая, так похожая в этих краях на осень, прошла. С гор спустилась улыбчивая, пышущая оптимизмом весна, с усердием протёрла тусклое небо, посеребрила море, наполнила воздух живительной силой – и всё вокруг, даже бездушные камни, захотело жить.
Однажды утром Птица проснулась и поняла, что выздоровела.
В золотистом солнечном свете внутреннее убранство домика выглядело праздничным. Девушка с удивлением огляделась, и у неё слегка закружилась голова. Нет, не от слабости. От неожиданно ясно проступившего ощущения реальности.
– Я что правда нахожусь здесь? Мне это не приснилось?
Рыбака уже не было. На столе, как обычно, он оставил для неё нехитрый завтрак: два варёных яйца, краюху хлеба и маленький термос с чаем.
Прежде чем позавтракать, она тщательно расчесала свои длинные спутанные волосы. Руки устали с непривычки, но она не успокоилась, пока не выдрала из волос последний узелок и не заплела косу.
Её взгляд упал на ларь у противоположной стены с небрежно скомканным на нём одеялом. Только сейчас она заметила, что он короткий и спать на нём, должно быть, очень неудобно: слишком жёстко, и некуда вытянуть ноги. Ей стало стыдно за свою невнимательность и равнодушие. Рыбак столько сделал для неё, что никакая болезнь не могла служить оправданием. Принёс к себе в дом, положил на свою кровать, поил, кормил, молча и терпеливо ухаживал. И мог бы так же молча и терпеливо ухаживать не только зиму, но и год, и два, и всю жизнь, наверное, если бы потребовалось.
Каждый раз, когда собирался везти рыбу в посёлок, чтобы сдать перекупщику, спрашивал, не нужно ли ей чего. Она упрямо мотала головой, дескать, нет, ничего не нужно. Но он всё равно привозил то свежих ягод, то фруктов, то чего-нибудь сладкого, как ребёнку.
Однажды привёз тёплый халат. Она упрекнула одними глазами: «Я же сказала, не нужно!»
– Зима же! – возразил он, покрутил халат так и этак и придумал, как сделать на спине прорезь для крыльев.
Чувство благодарности горячо вспенилось в груди и увлажнило глаза. «Обязательно, обязательно нужно сделать что-нибудь приятное к его возвращению!» – решила Птица.
Только что особенного может сделать гостья для хозяина своего временного приюта? Она прибралась, как смогла, оставив все вещи на привычных для Рыбака местах. Вымела паутину из-под кровати и других укромных мест, отчистила кружки от въевшегося чая и кастрюли от потёков по бокам – он себя этим не слишком утруждал. В завершение из найденной в недрах ларя муки замесила тесто и, растопив печку, напекла лепёшек, довольно удачных.
Работа всё-таки утомила её. Она прилегла на заправленную кровать, стараясь не смять, и задремала. Когда открыла глаза, солнце уже закатилось за спину домика; из углов, почуяв, что пришло её время, с наглым любопытством начала высовываться темнота.
– Почему Рыбака до сих пор нет? – встревожилась Птица. Обычно к этому времени он уже возвращался.
Она вышла на улицу: может быть, он под навесом разбирает улов? Нет, его не было под навесом.
Тогда она спустилась к морю. Пустое море взволновано, тяжело покачивалось, словно хотело и никак не могло поудобнее улечься в своей огромной чаше.
Слева на несколько десятков метров выдавался вглубь острогорбый скалистый мыс. Может быть, он там, за этим мысом?
Как бы сейчас ей пригодились крылья! В считанные секунды она взмыла бы вверх, заглянула за скалы. Но сломанное крыло было крепко-накрепко перетянуто бинтами, и снять их без посторонней помощи она не могла.
То ли от беспокойства, то ли от прохлады, текущей с моря, Птица замерзла, но долго не решалась сходить за халатом из суеверного страха, что покидать берег нельзя. Когда стало совсем невмоготу, она всё же сбегала за одеждой, а вернувшись на место наблюдения, обнаружила, что от чёрной скалы отделилась лодка и плывет к берегу.
– Что-то случилось? – спросил Рыбак, тревожно вглядываясь ей в лицо, когда доплыл до берега.
От него пахло морем, рыбой и усталостью.
– Нет. Просто тебя не было долго, – девушка опустила глаза, застыдившись вдруг своего беспокойства, показавшегося ей теперь глупым и необоснованным. – Вот я и вышла посмотреть…
Он объяснил:
– Рыба сегодня не ловилась. Пришлось закинуть ещё одну тонь.
На дне лодки лежало несколько рыбёшек, слабо подрагивающих в подтверждение его слов хвостами: да-да, мы сегодня совсем не ловились.
Море облегченно вздохнуло и со спокойной душой улеглось в постель с балдахином из розового шёлка. Оно смотрело бы и дальше на этих двоих, но сон сморил его.


***
Лика и сама не заметила, как получилось так, что они с Владом стали встречаться. Сначала она позволила ему звонить себе, потом подвозить с работы. Дальше – больше. Его внимание и привязанность были приятны и действовали, как обезболивающее.
Её совсем не смущало, что он женат. Ведь она не собиралась уводить его из семьи, не видела его в своём будущем, наивно полагая, что их отношения – это просто так. Не понимала она и своего нового положения.
Однажды, когда поделилась с подругой подробностями очередной встречи с Владом (так уж женщины устроены, и горестями, и радостями им непременно нужно делиться, иначе зашкаливающие эмоции сведут их с ума), подруга сказала:
– Он, наверное, на седьмом небе от того, что у него такая молоденькая, красивая любовница.
«Любовница! – резануло Лику. – Я что – любовница?»
Это мерзкое слово стало преследовать её повсюду, точно кто-то специально подсовывал ей душераздирающие истории и оскорбительные посты обманутых жён. Из телевизора, интернета, из случайно услышанных разговоров на неё сыпались слова, заставлявшие снова и снова испытывать стыд и отвращение к себе.
«Любовница – это игрушка, которая рано или поздно надоест».
«Любовница – это воровка. Брать чужое – низость».
«Любовница – это туалет, куда ходят справлять нужду».
Она чувствовала себя так, будто у неё на лбу при встрече с каким-либо человеком проступало клеймо «Я любовница», и все люди: клиенты, продавцы в магазинах и даже случайные прохожие на улице – смотрят на неё с брезгливостью.
– Я не могу больше, – сказала она Владу. – Мы должны расстаться.
Он, ссутулившись, сидел на кровати и смотрел перед собой невидящим взглядом. Она стояла у окна, и можно было подумать, что вся её убедительная и на несколько раз отрепетированная речь предназначена не ему, а кому-то там, за окном.
Они находились в маленьком гостиничном номере.
– Понимаю, – сказал наконец Влад, голос его прозвучал неестественно глухо. – Я не могу предложить тебе других отношений. Мог бы, конечно, наврать, что уйду от жены, но не стану этого делать, потому что хочу быть честным с тобой. Мне жаль, что всё так… – он запнулся и добавил совсем тихо: – Я не знаю, как буду без тебя.
Она по-прежнему стояла к нему спиной, не могла заставить себя повернуться. Так было легче.
– Ты появилась, и мою жизнь словно солнцем осветило… – продолжал он, с усилием выталкивая из себя слова. – Я почувствовал, что живу. Что дышу… Ты воскресила меня! У меня чувства, понимаешь? Я полюбил тебя всем сердцем! – последние слова получились скомканными, такие обычно получаются на улице в мороз, скатываются неловко с замёрзших, непослушных губ. – Ты мне веришь?
Лика верила. Но молчала.
Это «полюбил» обдало её с головы до ног пронзительной болью. Не её болью – его. Она не могла объяснить, почему так происходит, но откуда-то знала, что чувствует его боль.
Порядок, что навела внутри себя, готовясь к сегодняшнему разговору, рухнул.
Она слишком хорошо знала, как это, когда тебя отвергает тот, кого ты любишь. Как нестерпимо изо дня в день гореть в этом всепожирающем чувстве. Гореть зря, впустую.
Имела ли она право сейчас оттолкнуть его?
И хватит ли у неё теперь на это духу?
Противоречия разрывали её на части. С одной стороны – презрение к самой себе, с другой – сострадание к Владу. Прекратив отношения, она избавится от своего клейма и сможет честно смотреть людям в глаза. Но сможет ли спокойно жить, зная, что собственноручно обрекла человека на страдания, лишила солнца, лишила воздуха? Это как «мы в ответе за тех, кого приручили».
Где же оно, где единственно правильное решение?
– Ну скажи хоть что-нибудь, – не выдержал Влад, порывисто поднялся и развернул Лику к себе.
– Я не знаю, что сказать, – простонала она, прячась от его глаз у него же на груди.
Он обнял её, будто мудрый родитель своё неразумное дитя и попросил, поцеловав в пшеничные волосы:
– Если ты всё же решишь бросить меня, давай это будет не сегодня.

***
– Давай посмотрим твоё крыло, – сказал Рыбак.
Птице стало страшно. Вдруг оно уже зажило? Это значит, ей придётся улетать восвояси? Конечно, сколько можно злоупотреблять гостеприимством… Так странно, но она почему-то ни разу не подумала о том, что этот маленький, тёплый домик и его молчаливый хозяин с невероятно добрым сердцем, таким добрым, что должно раз в пять, не меньше, быть больше обычного, когда-нибудь исчезнут из её жизни.
Он истолковал её потерянный вид по-своему и попытался ободрить:
– У тебя был несложный перелом, Птица, Которая Скоро Снова Сможет Летать.
Затем осторожно разрезал ножом бинты и отошёл на несколько шагов.
– Попробуй расправить крылья.
Птица подняла лицо навстречу тёплому весеннему ветру, будто хотела помолиться ему. Ветер, дразня, пощекотал её за нос: «Полетели! Полетели!» – и она почувствовала, как у неё в душе схватились в драке два противоположных друг другу желания.
– Ну? – подбодрил её Рыбак.
«Раз ты так этого хочешь…», – мысленно сказала ему она, и вся внутренне собралась.
Ей казалось, что от долгого пребывания в одном положении её крылья должны были приклеиться к спине, но они на удивление легко раскрылись и затрепетали в предвкушении полёта.
Она думала, что забыла, как летать, но они, оказывается, всё помнили и без неё.
Взмах. Ещё один.
Ветер поднырнул ей под крылья: «Давай, давай! Я тебя держу!»
Всё-таки она была ещё слаба. Сил хватило только на небольшой круг над поляной. Тяжело дыша, она опустилась на землю и села на траву. Рыбак подбежал к ней:
– Ты в порядке?
Его глаза по-детски восторженно горели.
До этого момента она совсем не скучала по дому. Возвращение казалось ей таким же невозможным, как, к примеру, достать звезду с неба, и организм, видимо, считал, что нечего тратить силы, которых и так мало, на бесполезную тоску.
Испытав снова восхитительное ощущение полёта, Птица почувствовала, как тоска по дому, по прежней счастливой и беззаботной жизни пробудилась в ней и трудолюбивым паучком всё крепче опутывает паутиной душу. Горы, на которые обиделась за то, что спрятали от неё Проход, и на которые не хотела смотреть всю зиму, теперь манили, звали к себе, обещали ей что-то.
Птица стала тренироваться каждый день, и с каждым разом у неё получалось взлететь всё выше, круги становились всё шире, а линия горизонта отодвигалась всё дальше.
Иногда полёт и созерцание простиравшейся внизу красоты настолько поглощали её, что она возвращалась домой позже Рыбака.
Он обычно занимался уловом, потрошил или солил рыбу, а то навешивал её на проволоку для вяления. Услышав звук рассекаемого крыльями воздуха, оборачивался поприветствовать свою квартирантку, и каждый раз она замечала в его глазах: ждал.

***
С утра беспросветно лил дождь, и Птица печалилась от того, что не получится полетать. Делать было совсем нечего. Она сидела на кровати, слушая, как капли глухо стучат по крыше.
Рыбак долго и сосредоточенно разглядывал сырость за окном – от неё окно казалось мутным – и вдруг сказал, не оборачиваясь:
– Когда-нибудь ты улетишь и не вернёшься ко мне.
Эти слова тяжело упали ей в сердце. Она захотела тут же разубедить его, но пока выбирала из бросившихся ей в голову мыслей наиболее подходящую, он перевёл тему:
– Скажи, а там, откуда ты прилетела, как устроена жизнь?
Она прислушалась к себе: рассказать или нет? С одной стороны, давала клятву… А с другой, так хочется рассказать! Да и чем он может быть опасен, этот бескрылый человек, и подпрыгнуть-то как следует не умеющий, не говоря уж от том, чтобы взлететь в горы? Не преувеличивали ли наставники, когда так упорно взращивали в сердцах своих подопечных дикий страх к людям? Дескать, люди, узнав о существовании страны крылатых, не успокоятся, пока не отыщут её. Они придумают, как подняться в горы, они не отступятся, пока не найдут Проход, а проникнув внутрь, разрушат их прекрасный мир. Люди повсюду несут с собой разрушение. Они начнут охотиться на её крылатых жителей. Одних поместят в лаборатории и будут изучать, ставить опыты, других будут держать в клетках, как диковинных зверей, третьих обратят в рабство и заставят прислуживать себе…
Она знала пока всего лишь одного представителя человечества, но уже он один заставил её усомниться в том, чем её запугивали с самого рождения.
Так что же делать, рассказать или нет?
Рыбак ждал, и даже дождь притих, приготовившись слушать.
Девушка не выдержала.
– Как устроена у нас жизнь? Да почти так же, как и у вас. Взрослые работают, дети познают мироустройство. Закончив обучение, выпускники выбирают, с каким делом им связать жизнь. Кто-то выращивает овощи и фрукты, кто-то готовит еду, кто-то шьёт одежду, кто-то поёт или танцует. Если ошибёшься в выборе, то можно поменять профессию. Только за работу у нас получают не деньги, как у вас, а специальные карточки, означающие, что работник трудится добросовестно. С этой карточкой он может пойти и в столовую, и в ателье, и в театр – в любое место, куда ему нужно.
– Любопытно, – улыбнулся Рыбак. – А какую профессию выбрала ты?
– Я хотела стать наставником. Только не успела.
– Почему?
– Это грустная история, – вздохнула Птица, её голос натянулся до отказа, готовый вот-вот лопнуть, как струна на скрипке.
– Если хочешь, можешь не рассказывать.
– Нет, я расскажу, – она помолчала немного, собираясь с силами.
Дождь припустил сильнее, словно устыдившись, что подслушивает чужой разговор.
– У меня был Друг. Я его очень любила, – Птица обняла руками колени и незаметно для себя начала раскачиваться из стороны в сторону, как будто у неё в голове звучала печальная мелодия. – Он меня вроде бы тоже. Однажды мы поклялись, что вместе – хоть на край света. И я предложила ему слетать туда, на край света. Конечно, в шутку. То есть это была такая романтическая прогулка на несколько дней – прекрасная возможность побыть вдвоём… Не знаю, как так получилось, но мы заблудились. Мы долго скитались в поиске нашей страны, такое ощущение, что кто-то специально спрятал её от нас. Скольких трудов нам стоило находить еду и ночлег! Однажды мы попали в бурю. Меня швырнуло порывом ветра так сильно, что я упала и повредила крыло, – она пошевелила зажившим крылом.
– Он улетел без тебя? – догадался Рыбак.
– Он не просто улетел, он сказал, что это я во всём виновата со своей дурацкой прогулкой и что ненавидит меня.
Птица вспомнила, но не стала рассказывать, как открыв глаза то ли после сна, то ли после обморока, увидела своего Друга, стоящего на вершине скалы. Каким-то необъяснимым образом она поняла, что он собирается улететь и бросить её здесь одну. Она стала карабкаться вверх и звать его. Он дождался, пока она поднимется, но даже не подал руки. Его глаза горели отчаянной злостью. Если бы на вершине скалы росло дерево, то оно воспламенилось бы от его взгляда.
– Это ты во всём виновата! Это всё из-за тебя! – скорчив лицо в страшной гримасе, закричал он, когда она с трудом, превозмогая боль, покачиваясь от порывов холодного ветра, встала перед ним. – И теперь ты хочешь, чтобы я остался здесь и погиб вместе с тобой? Ну уж нет, дальше нам не по пути! Ненавижу тебя, ненавижу!
– Значит, ты теперь не знаешь, в какой стороне твой дом? – спросил Рыбак.
– Там, за горами… – Птица неопределённо указала взглядом в сторону, где стояли горы. Из избушки их не было видно.
– За горами находится город, – возразил Рыбак. – Я был там. Там нет таких, как ты.
– Ты не понял, там в горах есть Проход, – она запнулась, назвав это слово. Вспомнила строжайшие наказы наставников, но сказанное не проглотишь обратно. – Проход в наш мир.
– В параллельный?! – изумился он. – Значит, параллельные миры всё-таки существуют?
Его глаза зажглись беспокойным интересом, и Птица испугалась. Вдруг он сейчас набросится на неё и станет требовать, чтобы она показала это место? Кто знает, как на него подействовали её откровения?
– Правда, он почему-то закрылся, и мы не смогли найти его, – договорила она поспешно. – Так что я теперь не знаю, где он.
Он с удивлением взглянул на неё.
– Ты чего так испугалась?
Действительно, чего? Вот он смотрит своими добрыми глазами, как обычно. Надо же, какие глупости могут прийти в голову!
Она пожала плечами, оправдываясь:
– Просто нам так много говорили про людей…
Рыбак и дождь, переглядываясь друг с другом через окно, внимательно выслушали мучившие её последнее время сомнения о людях.
– Люди разные. Есть плохие, есть хорошие. Но ваши наставники правы, – признал Рыбак. – Обязательно найдутся такие, которые захотят проникнуть к вам и установить свои порядки. Но найдутся и те, кто будет защищать ваш мир… – Он наморщил лоб, перебирая какие-то невесёлые мысли, однако озвучивать их не стал. Сказал только, как бы подводя итог: – Не нужно людям ничего знать. Так для всех будет лучше… И меня тебе нечего бояться. Если бы я хотел что-то такое сделать… У меня была на это целая зима.
– Да, да, я знаю. Прости, пожалуйста! – она соскочила с кровати и, повинуясь спонтанному, но очень хорошему желанию, подошла к сидящему у стола Рыбаку, положила руки ему на плечи и обняла крыльями.
Он накрыл её руку своей большой, шершавой, горячей ладонью.
– Всё у тебя будет замечательно, – пообещал уверенно, как будто обладал даром предвиденья. – Ты вернёшься домой и будешь жить счастливо в своём мире… Встретишь свою любовь… Будешь, конечно, вспоминать обо мне. Сначала часто, а потом всё реже и реже.
Птице показалось, что он заранее прощается с ней. Сердце сдавило от неожиданной грусти.
Рыбак продолжал спокойным, но немного осипшим голосом:
– Мне поначалу будет сильно тебя не хватать, а потом ничего, привыкну… Рассказывать про тебя, конечно, никому не стану. А то меня сочтут сумасшедшим и отлучат от моря, запрут в психушке…
Ей хотелось остановить его: «Пожалуйста, хватит, не говори больше ничего», но губы не слушались.
– И ты лучше не рассказывай обо мне, а то, кто знает, вдруг тебя накажут за контакт с человеком… В тюрьму, например, посадят… Есть у вас там тюрьмы?

***
Не сумев разорвать отношения в тот раз, Лика увязла в них, как в болоте. Ей было попеременно то хорошо в этих отношениях, то плохо.
Такого человека никогда ещё не было в её жизни. Он трясся над ней, как антиквар над раритетной фарфоровой куклой, боясь ненароком сказать или сделать что-нибудь не то. Он был таким внимательным, таким заботливым, таким трогательным в проявлении своих чувств, что она, когда смотрела на него, уже не видела ни морщин на его лице, ни редеющих волос, ни торчащих ушей, ни живота. Внешнее многократно окупалось внутренним.
– Ты рождена для того, чтобы тебя любили, – шептал он ей, прижимая к себе в приступах нежности. – Я так счастлив с тобой! – и она чувствовала, как счастье вытекает из его переполненного сердца и наполняет её, обугленное и пустое. Ей так хотелось любить его в ответ, любить со всей силы, на какую она только может быть способна! Но в груди, дотла выжженной недавним яростным пожаром, вряд ли в ближайшее время могло прорасти хоть какое-то подобие любви.
Иногда, лёжа на его плече, она спрашивала себя: «Зачем, зачем мы это делаем? – потом поправлялась: – Зачем я это делаю?»
Ладно он. Он с другого ракурса смотрит на происходящее между ними. Он не видит всего ужаса, всей отвратительности. Для него всё прекрасно и только. Он целует её руки, гладит волосы – и наслаждается, полагая, что имеет на это право. А она, находясь рядом с ним, непрестанно помнит о том, что это не её – чужое, и за каждую секунду этого краденого счастья её ждёт расплата. Не бывает преступления без наказания.
«Любовница, любовница!» – дразнил её тот самый внутренний чёртик, который когда-то подтолкнул к этому преступлению.
Любовница.
Чем дальше, тем невыносимее становилось с этим жить.
Как-то за ужином мама спросила:
– А что это за мужчина подвозит тебя с работы?
Лика почувствовала, что краснеет.
– Да, так… Знакомый… – пролепетала, склонившись над тарелкой. От этого кровь ещё сильнее прилила к лицу.
– Может, расскажешь?
Лика ощутила тревожную тяжесть маминого взгляда, как будто та положила ей на голову свою ладонь.
«Ах, мама, разве я могу тебе это рассказать?» – простонала внутри себя Лика и в ту же секунду представила, как поникнут мамины плечи от свалившейся на них новости.
– Ну я надеюсь, он хороший человек…
«Хороший, хороший, только женатый».
– И ты уже не маленькая. Голова на плечах есть. Глупостей, поди, не наделаешь…
«Что ты, мама, куда ж ещё-то…»
Мама больше ничего не говорила, и в этом молчании, так явственно отдающем обидой, находиться было не передать как мучительно.
Лика торопливо доела свой любимый суп с фрикадельками, не ощущая, впрочем, ни вкуса, ни того, насколько он горяч, и юркнула в свою комнату. Пунцовые щёки казалось ещё немного – и воспламенятся. Прижав к ним ладони тыльной стороной, она заметалась туда-сюда, как зверёк в клетке. В голове пульсировала одна-единственная мысль: «Надо ставить точку. Надо ставить точку. Иначе не освободиться».
Думая об освобождении, она представляла себя птицей, безмятежно парящей в тёплой, нежной небесной синеве. Птицей, которая окрепла достаточно, чтобы теперь прожить самостоятельно и которой всё меньше и меньше хочется возвращаться в ладони, столько времени защищавшие её от холода и жестокости мира.
Но только она собралась с духом, чтобы объявить Владу о точке, как он, словно предчувствуя что-то, устроил для неё маленькое романтическое путешествие за город.
«Пожалуйста, ничего не надо!» – хотелось сказать ей, и она даже начинала испытывать некое раздражение от того, что он мешает её планам. Но посмотрев в его глаза и увидев, каким они горят искренним счастьем – счастьем быть с ней – отпустила свою решимость. Не хватило духу. Не смогла она сделать больно этим глазам.
Он привёз её витиеватыми просёлочными дорогами на маленькую, тихую речку с покатыми берегами. Они развели костерок, пожарили на огне сосиски, побродили в раскинувшемся неподалёку берёзовом кусту и даже нашли настоящий подберёзовик. Лику, ни разу в жизни не ходившую по грибы, это привело в такой восторг, что всё в голове у неё перевернулось вверх дном.
Ну что плохого в том, что они встречаются? Вот выехали на природу, подышали чистым воздухом, погрелись на солнышке, грибочку порадовались… В чём здесь преступление? В том, что он чужой муж? Да пожалуйста, разве она на него претендует? Сегодня же вечером он вернётся домой, и всё у них будет как всегда: ужин, кино по телевизору, разговоры о насущном…
Если два человека нужны друг другу, то почему они не имеют права на какие-нибудь несчастные пару часов в неделю? А если всё-таки не имеют, то почему тогда происходит так, что становятся нужны друг другу? Ведь это не по их воле, не по бесшабашной прихоти, это само так случается. Если они сопротивляются этому притяжению, то страдают. И если не сопротивляются – всё равно страдают. Где здесь выход?
А вот если бы общество смотрело на этих двоих иначе… Если бы каждому человеку разрешалось, допустим, раз в неделю встречаться с кем хочет и где хочет, и это никак не порицалось и не осуждалось, если бы это было в порядке вещей, то никто вообще не страдал бы…
Лика поделилась своими размышлениями с Владом. Он улыбнулся:
– Опять у тебя начались завихрения.
– Как ты не понимаешь? – разозлилась она на него за то, что он не хочет думать над вещами, не дающими ей покоя. – Нам надо расстаться! Это плохо – то, что мы с тобой делаем!
Он только отмахнулся, как от пчелы, которая жужжит, но не жалит:
– Глупая… Куда ты торопишься? Придёт время, и расстанемся. Судьба нас свела, она же и разведёт… – и, заметно погрустнев, добавил: – Знаешь, что самое печальное? Самое печальное, что наша с тобой история канет в небытие. Ты встретишь другого человека и забудешь про меня. Я… я, конечно, буду помнить о тебе до конца своих дней. Вряд ли уже в моей жизни случится что-то, что сможет затмить тебя. Но я не смогу рассказать о тебе ни детям, ни внукам. И ты не станешь обо мне рассказывать… Получится, как будто нашей истории и не было. Вот бы кто-нибудь взял и написал про нас роман…

***
После этого Лика ещё не раз порывалась наставить точек, но они выходили хилыми, нетвёрдыми, моментально отпускали хвосты и превращались в запятые. То делала своё дело жалость, то отказывала сила воли. Как курильщик бросает курить, но не выдерживает и срывается раз за разом, так и Лика не могла выдержать холодной пустоты, которая окутывала её, стоило только остаться в этом мире одной, без Влада.
– С ним плохо и без него плохо, – пожаловалась она подруге. – Я не знаю, что мне делать.
– Может, тебе уехать? – предложила подруга. – Куда-нибудь на север. У тебя же есть образование, а там не хватает учителей. Начнёшь новую жизнь. Денег заработаешь. Я бы на твоём месте давно уже свалила отсюда.
Идея стоила того, чтобы над ней подумать. Лика повертела, покрутила её в голове, но отложила на потом. Не готова она была вот так резко взять и начать новую жизнь.
Может быть, она больше и не вспомнила бы о ней, если бы не произошло одно очень напугавшее её событие. К ней на работу пришла жена Влада.
Лика сразу почувствовала что-то подозрительное в том, как вошедшая в салон женщина посмотрела на неё. Она не то чтобы посмотрела, она с силой надавила на неё взглядом, точно хотела испытать на прочность.
Пока женщина не спеша прохаживалась вдоль полок со смартфонами, даже не стараясь сделать заинтересованный вид, Лика мучительно пыталась вспомнить, где могла видеть эти длинные, прямые, с красным отливом волосы, густую чёлку до самых глаз, и вдруг вспомнила: на страничке Влада в интернете! Только на фото это лицо было более приятным, а в реальности оказалось каким-то суровым.
«Доигралась?» – злорадно произнёс в голове чей-то неведомый голос. Лике даже показалось, что он принадлежит этой женщине.
Сердце испуганно сжалось, внутри всё онемело от страха. Это был почти животный страх, который заставляет бежать от опасности не разбирая дороги, бежать не оглядываясь, бежать долго, пока ноги не откажутся подчиняться и не подкосятся от усталости. И Лика бросилась бы прочь, но к её столу выстроилась очередь клиентов, а напарница Карина занималась оформлением кредита.
– Можно положить деньги на телефон?
– У вас есть нано-сим-карты?
– Почему с моего счёта каждый день списывается по двадцать рублей?
На Лику один за другим сыпались вопросы, она что-то отвечала, трясущимися пальцами вводила в компьютер данные. Ей приходилось напрягаться, чтобы слышать и понимать, что от неё хотят. Голоса клиентов звучали глухо, как будто их от неё отделяло толстое стекло. Зато чересчур громко, закладывая уши, звучал собственный вопрос: «Что нужно этой женщине? Зачем она пришла?»
Может, она ждала, когда салон опустеет, чтобы поговорить с любовницей своего мужа? Или хотела как следует рассмотреть её? Даже заслонённая стеной клиентов, Лика то и дело ловила на себе взгляды, похожие на блики от снайперского прицела. Никаких сомнений, что это жена Влада и что пришла она по её душу.
Что делать? Как убежать?
«О, если бы эта женщина сейчас ушла и больше никогда-никогда не встречалась мне в жизни, то я…– Лика горячо взмолилась, опустив глаза в клавиатуру и лихорадочно соображая, чем она может откупиться от нависшего над ней позора. – Я прекратила бы отношения с Владом раз и навсегда! Я… я… уехала бы на север!»

– Почему ты так уверена, что это была моя жена? – не поверил Влад. – Если бы она что-то узнала, то вряд ли стала бы молчать. Давно бы уже устроила мне допрос с пристрастием.
– Я узнала её по фото… И она всё время смотрела на меня, – настаивала Лика.
Они сидели на заднем сиденье в его машине, припаркованной в каком-то чужом дворе. Лика, кажется, впервые в полной мере осознала всю унизительность своего положения: даже чтобы просто поговорить, им приходится прятаться!
– Фантазёрка ты моя! – Влад потянулся обнять её, но она раздражённо отвела его руку.
– Не понимаю, почему ты так легко ко всему относишься? Почему ты ни о чём не думаешь?
– Ну как же не думаю? Думаю, – возразил он, и воздух в машине стал тяжёлым, как будто сквозь приоткрытое стекло внутрь заползла тревожная туча. – Просто, когда ты рядом… Каждая минута для меня – праздник, когда ты рядом. И я не хочу его портить ни себе, ни тебе. Ты чудо, которое произошло в моей жизни. Иначе я не могу тебя воспринимать.
Его слова снова сладко опутали её слабовольное сердце, но на этот раз оно нашло в себе силы встрепенуться и высвободиться.
– Знаешь, что я решила? – спросила Лика.
– Что?
– Я поеду на север и буду работать там по профессии.
Она словно со стороны услышала свой голос, полный не решимости, а какого-то безысходного отчаяния и испугалась, что Влад опять не поверит ей, схватит в объятья, начнёт шептать о том, что не нужно никуда торопиться. Но он только удручённо вздохнул:
– Если ты этого и правда хочешь, я не стану тебя удерживать…


***
Наконец, Птица окрепла настолько, что почувствовала: можно лететь в горы. Она только примерно помнила, где находится Проход, и знала, что открывается он всего лишь на несколько минут на закате.
Тогда, с Другом, они наткнулись на него случайно. Они просто улетели на несколько дней в горы, хотели побыть вдвоём. Решили устроить праздник в честь её совершеннолетия. На закате выбрали уютное местечко для ночлега и развели костёр, чтобы приготовить ужин. Он разбивал палатку, она помешивала суп в котелке и вдруг, подняв голову, заметила, что из расщелины, напротив которой они расположились, исходит странное свечение. Лучи закатившегося за хребет солнца пробивались сквозь неё и сияли неестественно ярким, белым, режущим глаза светом.
– Смотри, что это? – окликнула она Друга.
– Это же… Проход! – догадался он.
Птица вспомнила, каким Проход изображали в учебнике по мироустройству. Вполне похоже.
– Давай посмотрим поближе! – предложила она.
Они сняли с костра котелок с недоваренным супом, придавили камнями ещё не до конца расправленную палатку и полетели к расщелине. Чем ближе они подлетали к ней, тем тяжелее становилось продвигаться вперёд, воздух сделался густым, прилипал к крыльям, вис на них, будто кисель. От самой расщелины тянуло вселяющим страх холодом.
– Вот бы посмотреть, что там, – мечтательно вздохнула Птица.
– Там же люди! – предостерёг он.
Она озорно поддразнила своего Друга:
– Боишься?
– Боюсь. За тебя.
– А если туда-обратно? Только выглянуть и сразу назад?
– Ну… не знаю, – он сомневался, но было видно, что ему тоже очень хочется посмотреть на тот, другой мир.
Туда-обратно не получилось.
Они нырнули в Проход. Воздух в нём оказался ещё более вязким, трудно было не только лететь, но и дышать. Приходилось глотать его ледяными сгустками. Крылья тяжело поднимались и опускались, издавая непривычный чмокающий звук. Свет уже не так сильно бил в глаза, но далеко ли ещё до конца, разглядеть было невозможно. Силы быстро заканчивались. В ту секунду, когда Птица усомнилась, что у неё их вообще хватит долететь до другого мира, какой-то мощный вихрь подхватил её и вынес из расщелины. Она закашлялась, чувствуя себя так, словно нахлебалась воды. Позади так же надрывно кашлял Друг.
Когда прокашлялись, отдышались и протёрли слезившиеся глаза, смогли, наконец, осмотреться. Оказалось, они по-прежнему находятся в горах. Горы с этой стороны нисколько не отличались от тех, что остались позади, так же щетинились порослью хвойного леса снизу, белели снежными перемётами на верху. У подножья желтела лента песчаной прибрежной полосы, а за ней, до самого горизонта, простиралось огромное тёмное море, в которое медленно и торжественно погружалось солнце. Людей не было видно.
– Красиво, – похвалил Друг.
Птица согласилась: красиво. Но всё-таки эта чужая, неуютная, холодная красота пугала. Посмотрели и довольно. Нужно лететь обратно.
Они повернулись к Проходу, но Прохода больше не было. Он закрылся. Массивное тело горы сомкнулось, не оставив никакого намёка на недавнюю расщелину.
Они растеряно переглянулись. Друг первым пришёл в себя.
– Ничего, придётся нам подождать до завтрашнего вечера, – сказал он и даже попытался пошутить: – Жалко, что мы не взяли с собой палатку и котелок…
Но Проход не открылся ни завтра, ни позже. Они летали, искали, осматривали каждую трещину – всё напрасно. Друг быстро пал духом, стал злым, раздражительным, срывался на неё за каждую мелочь. Она тихонько плакала от обиды и отчаяния, когда он не видел, чтобы своими слезами лишний раз не раздражать его. А потом они попали в бурю…
Интересно, что с ним стало? Вернулся он домой или до сих пор скитается где-то по эту сторону гор? Ей было уже почти не больно думать о своём Бывшем Друге.
Она потеряла счёт закатам, которые провела, наблюдая за тем местом, где предположительно находился Проход. Она меняла «наблюдательные пункты», облетела вдоль и поперёк значительную часть хребта – безрезультатно.
В один из вечеров Птица сидела на полюбившемся ей утёсе. Оттуда открывался очень красивый вид на море и горы, тянущиеся вдоль берега уходящей вдаль крепостной стеной. Машинально очерчивая взглядом выступы, углы, трещины, она размышляла: «Проход открывается на несколько минут на закате. Как же угадать, когда эти минуты настанут? Может быть, это зависит от положения солнца? Может быть, оно должно находиться под каким-то определённым углом?» Она попыталась вспомнить положение солнца в тот день, когда они с Другом увидели Проход. Тогда оно уже перекатилось за хребет и светило сквозь расщелину оттуда. Его лучи… Стоп!
Неожиданно пришедшая догадка обдала её жаром: солнце было с другой стороны! А что если здесь, в этом мире, Проход открывается не на закате, а на рассвете?
В тот вечер она не полетела ночевать к Рыбаку, потому что возвращаться сюда пришлось бы в темноте, до того, как проснётся солнце. Решила остаться. Ей так не терпелось проверить свою догадку, что всю ночь она не сомкнула глаз. Да ещё пугали шорохи и крики ночных птиц. Хорошо, что летом ночи короткие.
Наконец, небо над горами начало светлеть. Её сердце учащенно забилось в радостном предчувствии. И действительно, на одной из гор всё отчётливее стала проявляться белая, сияющая полоса. Полоса росла, расширялась, смотреть на неё становилось всё больнее.
«Может, я уснула и мне это снится?» – подумала Птица и дёрнула себя за перо. Нет, она не спала.
Это был Проход!
«Чего же я жду? Проход открывается только на несколько минут! Скорей!» – она прыгнула с утёса, расправила крылья и помчалась к расщелине.
«Только бы успеть! Только бы успеть! Пожалуйста, дождись меня, не закрывайся!»
Проход ждал. Птица уже почувствовала холодное дыхание расщелины, густеющий под крыльями воздух, приказала себе собрать все силы для непростого перехода… и тут вспомнила о Рыбаке.
А как же он? Он ведь даже не будет знать наверняка, что она нашла Проход и улетела домой! Мало ли что могло случиться с ней ночью в горах. Вдруг он пойдёт искать её?
Нет, она не могла вот так, не попрощавшись.

***
Люди считают дни до новой встречи, а Лика считала с последней.
Два… Пять… Девять… Двенадцать…
Выйдя в тот вечер на остановке (Влад теперь подвозил её к остановке, после разговора с мамой она запретила подвозить себя к подъезду) и небрежно кивнув ему, она ещё не догадывалась, что это уже и есть расставание. Оно представлялось ей отдаленным и более романтичным. К примеру, как если бы он проводил её на поезд, они крепко обнялись бы у вагона и поклялись друг другу никогда не забывать времени, проведённого вместе.
Он перестал звонить и отвечать на сообщения. Лика терялась в догадках, пытаясь объяснить себе причины такого странного поведения. О, сколько она всего передумала! Не одну ночь потратила на размышления, на упрямые попытки понять, разобраться. Может быть, жена устроила ему скандал и поставила перед выбором? Естественно, он испугался и, возможно, даже демонстративно удалил все контакты своей любовницы. А может, он обиделся, что она собралась уезжать, и поэтому молчит? Хотя на него это совсем не похоже. А может (при этой мысли у неё внутри всё сжималось в тягучем мучительном спазме), он не звонит просто потому, что не хочет? Наверное, она надоела ему со своими «завихрениями», со своим бесконечным нытьём, что надо расстаться.
Выходит, он отказался от неё, предпочёл спокойную жизнь. Да и чувства, наверное, стали притупляться. Ведь ничто не может длиться вечно. Только… как они могли закончиться так быстро? Говорят, любовь живёт три года. А его любовь не выдержала и одного. Такая вроде настоящая любовь…
Что же получается? Что отношения с мужчинами всегда заканчиваются одним и тем же? Любишь ли ты, любят ли тебя, итог один – ты страдаешь.
Долгожданная свобода накрыла её холодной океанской волной. Вопреки воображаемым упоительным полётам она принесла с собой пустоту и бессилие. Лика не понимала даже толком, какого рода это бессилие, душевное или физическое. Ничто не радовало её, ничто не интересовало, хотелось только лежать на кровати и неторопливо перебирать грустные мысли. Она как будто приросла к Владу невидимой ниточкой, а теперь эта ниточка порвалась, и по ней постепенно вытекала жизненная энергия из её тела.
Вот она, расплата за счастье.
Лика снова, как это было с ней до появления Влада, начала впадать в депрессию, которая подобно противной болотной жиже, медленно и неотвратимо засасывала её всё глубже с каждым днём. И скорее от обиды, нежели чем из каких-то здравых соображений, она разместила своё резюме сразу на нескольких сайтах в интернете. Через пару недель ей предложили место в одном из посёлков Тюменской области.

***
Птица не представляла, как скажет Рыбаку, что её поиски наконец увенчались успехом. Понимала, что эта новость не обрадует его.
Он догадался сам, стоило только взглянуть в её горящие глаза. Спросил уверенно:
– Нашла?
– Нашла.
– Почему же не улетела?
– Вернулась попрощаться.
Однако прощания не получалось. Оба подавленно молчали. Птица знала, стоит только прозвучать первому слову, она расплачется и выплачет всё своё сердце, так было жалко оставлять его здесь, одинокого и несчастного. Несчастного по её вине, между прочим. Получается, жил человек спокойно, она прилетела, нарушила весь его уклад, попользовалась его добротой, выздоровела – и он стал ей не нужен… Никогда не думала, что способна на такое. Но и остаться не могла. Всё её существо противилось этому и трепетало в сладком предвкушении: «Домой! Домой!»
– Меня разрывает на части, – пожаловалась она. – Если бы можно было взять и раздвоиться…
– Не мучай себя, – ответил он. – Просто пришла пора возвращаться. Значит, время приготовило для тебя что-то новое.
– А для тебя?
– И для меня тоже. Глупо ему сопротивляться. Всё равно будет так, как оно задумало.
Простились, неловко обнявшись. Словно уже стали чужими. Птица запомнила его щеку, горячую и жёсткую, огрубевшую от морских ветров.
На ночлег она устроилась в небольшом углублении в стене горы, спала плохо. Было холодно, один за одним снились короткие отрывочные сны. В последнем увидела Рыбака. Сон не запомнился, но оставил в душе упрямо тлеющую печаль, будто уголья от догоревшего костра.
Занялся рассвет, высветилась расщелина, Птица направилась к ней, но вчерашняя радость куда-то подевалась, её место заполнила тревога, сплелась в силки, мешала лететь, тянула обратно. Она остановилась на минуту передохнуть.
Что её ждёт дома? Как её встретят после такого долгого отсутствия? Как отнесутся? Поверят или посчитают предательницей? Что приготовило для неё время? Наверняка какое-нибудь новое испытание… А здесь так спокойно и хорошо. И мир похож на ласково покачивающийся гамак под тёплым, добрым солнцем. Будет ли в её жизни когда-нибудь ещё такое? Будет ли в её жизни ещё такой… человек?
Свет, идущий из Прохода, начал тускнеть. «Не успею», – подумала Птица и с облегчением скользнула с вершины вниз, к полюбившемуся утёсу.
«Я только посмотрю, как он там. Издалека посмотрю, чтобы не попадаться на глаза, и вернусь».
С утёса хорошо просматривалось море, а Рыбак выходил в море рано, с первыми лучами солнца. Однако в то утро водная гладь была невозмутимо-пустой. Птица ждала, лодка всё не появлялась. Тогда она решила подлететь ближе к домику. Наверное, он передумал сегодня рыбачить. Значит, чинит сети или варит что-нибудь на самодельной уличной печурке.
С первого взгляда, ещё не рассмотрев всё как следует, она поняла: что-то не так. Слишком уж сиротливо и обиженно съёжился домик Рыбака под своей серой тесовой крышей. Печка не топилась.
«Неужели ещё спит?» – не поверила Птица.
Она рискнула опуститься совсем рядом на землю и только тогда заметила, что под навесом непривычно пусто: не вялится рыба, не сушатся сети, не стоят бочки с дождевой водой. С недоумением посмотрела на дверь – на ней висел огромный, облепленный пятнами ржавчины замок. Она обошла домик, чтобы заглянуть в окно, но окно оказалось заколочено крест-накрест досками.
Он ушёл! И по всей видимости сразу после того, как она улетела!
Это что же значит? Значит, он только и ждал, когда она, наконец, улетит? Как же она надоела ему, раз он в такой спешке покинул дом! Наверное, боялся, что она передумает и вернётся.
Угольки в душе накалились и зажгли, закусали отчаянно и беспощадно.
Она вспорхнула и бросилась прочь от этого места, где ей было так хорошо и вдруг стало так больно.
Весь оставшийся день и всю ночь Птица ругала себя за глупый порыв в последний раз взглянуть на Рыбака и торопила время, как нарочно замедлившееся теперь. Скорей бы! Скорей бы! Прочь из этого неуютного, чужого, обманчивого мира!
И только когда шагнула в Проход и густой холод обволок её со всех сторон, отрезав дорогу назад, поняла: да ведь он знал, что она опять не сможет улететь! Потому и ушёл, и замок повесил, чтобы ей некуда было возвращаться. Чтобы у неё остался только один путь – к тому, что приготовило для неё время.

Эпилог
Поезд подъезжал к вокзалу. Лика сидела на убранной полке, придерживая за ручку толстую сумку, как будто та могла раньше времени броситься из вагона. Родной город с любопытством заглядывал внутрь через окно, словно ему не терпелось увидеть свою беглую дочь, какой она стала, изменилась ли.
Лика чувствовала, что изменилась. Почти год самостоятельной жизни сделал её старше и вроде бы даже мудрее. Уезжала она отсюда сопливой девчонкой, голова которой была забита одной любовью, а возвращалась молодой учительницей, открывшей для себя, что не только любовью жив человек. У человека, оказывается, ещё должно быть Дело. И если этому Делу служить верой и правдой, то оно будет приносить свои плоды: самоутверждение, удовлетворение, радость… Это Дело как хлеб. Пусть порой нечего намазать сверху, но, если у человека есть хлеб, значит, он уже не умрёт.
Встречала её подруга.
– Ликуся! – кинулась она Лике на шею, окатив фонтаном своих разбушевавшихся эмоций. – Наконец-то! Я так соскучилась! Я так рада!
Лика чмокнула подругу и, вынырнув из-под её эмоционального фонтана, почувствовала, что на неё кто-то смотрит.
В нескольких метрах поодаль в компании двух мужчин стоял… Влад и смотрел на неё так, точно увидел что-то невероятное. Его приятели с удивлением проследили за его ошарашенным взглядом и переглянулись между собой.
Наверное, Лика смотрела на него не менее ошарашено. Вот так неожиданность!
Он сделал неуверенный шаг к ней навстречу. И тогда она тоже сделала шаг. Шаг получился лёгким, по-детски нетерпеливым.
Прилюдно обнять друг друга они не решились.
– А я, вот, братьев провожаю… – сказал он, с трудом обретя дар речи.
– А я в отпуск приехала.
– Ты изменилась, – его глаза загорелись печальным восхищением. – Я тебя увидел, и меня как будто солнце ослепило.
Он тоже изменился. Постарел, морщин стало больше, да и вообще как-то ссутулился, сделался обычным, загруженным повседневными проблемами мужиком. Лике стало жаль его.
– Как у тебя дела? Дома все нормально? – спросила на всякий случай.
– Да, всё нормально, – заверил он.
– Хорошо, что мы увиделись, – улыбнулась она. – Я надеялась на это.
От её слов Влад просветлел.
– Ты не злишься на меня?
Она не злилась. Разве можно злиться на своего спасителя? Сначала он вылечил ей перебитое крыло, а потом, когда его миссия завершилась, подтолкнул к самостоятельной жизни.
–Ты можешь дать мне свою электронку? У меня не сохранилась.
– Конечно, – кивнул он и спросил одними глазами: «Зачем?»
– У меня есть для тебя подарок.
– Какой подарок? – слегка насторожился он.
Лика посмотрела ему в лицо так, будто силой взгляда хотела разгладить морщины, скопившиеся вокруг глаз, и сказала, преодолев нахлынувшее вдруг смущение:
– Я написала про нас историю.