Человек из племени Ад (ИЛР, 18+)

 » Человек из племени Ад (ИЛР, 18+)  [ Завершено ]

Аннотация

Восток, конец XVl века. Наследник трона Румайлы - маленькой страны в сердце Аравии - становится обладателем сокровищ легендарной Голконды, женившись на дочери магараджи. Этот брак связывает его по рукам и ногам. Она неизлечимо больна, и перед ним встаёт выбор: развестись и искать другие пути для своего обогащения. Или жить с ней, пользуясь её богатством и терпеливо дожидаясь её смерти. Но сердце юноши попадает в плен к её служанке, и ожидание становится невыносимым.

  Содержание:

  Профиль автора

  Показать сообщения только автора темы (galinka-ostrovskaya)

  Подписаться на автора

  Открыть в онлайн-читалке

  Добавить тему в подборки

  Модераторы: yafor; galinka-ostrovskaya; Дата последней модерации: 15.06.2022

 » Глава 1. Свержение узурпатора

Аравия, 1577 год.
- Малыш, позволь перевязать тебе коленку, - ласково упрашивал Сарнияр Измаил, склонившись над маленьким четвероногим другом, сжавшимся в комок от страха.
Этот недавно родившийся жеребёнок необыкновенной масти - белый с золотой гривой, - поднимаясь на ножки, повредил колено, и Сарнияр, забросив все дела, заботливо ухаживал за ним, накладывал припарки и менял бинты с такой ловкостью, как будто всю жизнь занимался лечением животных.
Закончив перевязку, он выбрался из конюшни, пропахшей навозом и сухим ячменём, на свежий воздух. Раскалённый ветер бросил ему в лицо горсть песка, но Сарнияр натянул на голову капюшон бурнуса и бодро зашагал по залитой солнцем луговине к пастуху, смотревшему за его табуном.
Когда десятилетний царевич решил разводить в своём поместье лошадей, его учитель Хусейн спросил, зачем ему это понадобилось.
- Хочу сбросить с престола Румайлы своего дядю-узурпатора, - ответил ребёнок. - Он незаконно занял трон моего отца. Я соберу большое войско, выкую для него оружие и посажу на коней.
- Не слишком ли вы юны, чтобы воевать со своим дядей, Малек Сарнияр? - поразился учитель.
В ответ мальчик смерил его сердитым взглядом, но сдержал свой гнев.
- Я понимаю, что для начала мне нужно подрасти, Ходжа (прим. автора: учитель). Кто же примет всерьёз такого недомерка и пойдёт за ним в бой? Как бы мне ни хотелось поскорее вернуть из ссылки родителей, придётся запастись терпением.
- Вашим родителям совсем неплохо живётся в Индии, у вашего другого дяди Акбара, Великого Могола, - попытался утешить ученика добрый наставник.
- Не надо меня успокаивать, Ходжа. Не может им быть хорошо в приживалах. Не для того они рождены, и я не для того родился, чтобы мириться с таким унижением. Я, Сарнияр Измаил, наследник Румайлы объявляю священную войну проклятому Муселиму и туркам за то, что возвели его на трон.
- О, Аллах! - воскликнул Хусейн, воздевая руки к небу. - Сделай так, чтобы обеты эти не долетели до царя, иначе он пожалеет, что сохранил жизнь своему племяннику.
Пересекая зелёный выгон с пасшимися на нём лошадьми, Сарнияр воскресил в памяти его слова и улыбнулся, обнажив крепкие белые зубы. Услышал ли создатель молитву учителя, но царь не заметил, как из крошечного облачка выросла грозовая туча и нависла над его беспечной головой. Впрочем, донести до него угрозу юного царевича было некому. С первых же дней он показал себя таким негодным правителем, что все понемногу начали отворачиваться от него. Даже турки перестали поддерживать своего союзника. Приближался час, которого Сарнияр с нетерпением ждал много лет.
Теперь только великаны из мифического племени адитов, о котором упоминается в Коране, могли бы назвать его недомерком, если бы Аллах не уничтожил это племя за неповиновение. Рост его превышал шесть футов шесть дюймов, а ширина плеч косую сажень. У него были стальные мускулы и могучий торс, слишком сильно развитый для двадцатилетнего юноши. Атлетическое сложение царевича стало результатом неустанных физических упражнений, совершаемых на лоне девственной природы. От постоянного пребывания на солнце его кожа приобрела бронзовый оттенок.
Черты Сарнияра Измаила были бы довольно привлекательными, если бы не казались высеченными на грубом камне первобытным ваятелем, стремившимся изобразить силу, мужественность, дерзость и упрямство, но отнюдь не красоту. На его лице с резко очерченными скулами и волевым подбородком особенно выделялись брови - угольно-чёрные, почти сросшиеся на переносице. Взгляд небольших, глубоко посаженных глаз был пронизывающий, губы крупные, твёрдого рисунка, нос прямой, с широкими крыльями и сильно вырезанными ноздрями. Царевич уже отрастил усики и отпустил небольшую бородку клинышком. Одевался он, как простой сельский житель, безразличный к веяниям моды - в выгоревший на солнце оранжевый полосатый бурнус с капюшоном.
Сарнияр приблизился к старику, следившему за его табуном на пару с мальчишкой-подпаском.
- Али-Хасан, оседлай мне моего Бюрака, - потребовал юноша.
Подобрать такого коня, который бы легко носил его, было совсем непросто. Но царевичу, занявшемуся разведением лошадей в своём поместье, удалось вывести необычайно выносливую породу, повязав арабского жеребца с горячей андалузской кобылой. Результат превзошёл все ожидания Сарнияра, а самый стойкий жеребец-полукровка получил имя легендарного коня, на котором пророк Магомет якобы долетел до седьмого неба.
Табунщик привёл осёдланного скакуна, ростом и мощью под стать Сарнияру. Юноша потуже затянул подпруги и закрепил на нём седло.
- Скажешь Мехмету, пусть теперь он седлает мне коня, - приказал Сарнияр.
Старик обиженно засопел.
- Но я столько лет состою при ваших лошадках, - заныл он. - Вы ещё до седла не доросли, когда я взял на себя заботу о ваших табунах.
- Не обижайся, старина, - примирительно ответил царевич. - Твои руки уже недостаточно сильны для такой работы. Будущий владыка Румайлы не должен упасть с седла на пути к престолу.
Он уже занёс ногу в стремя, как вдруг старик радостно вскрикнул и указал ему рукой на всадника, махавшего им с вершины холма.
- Это Рахим, - обрадовался Сарнияр и, пустив коня вскачь, взлетел на холм с такой прытью, что старику почудилось, будто сам пророк Магомет совершает новое восхождение на небо.
Молодые люди поравнялись на склоне холма, спрыгнули с коней и обнялись по-дружески, но Рахим всё же преклонил колени перед царевичем и с почтением поцеловал полу его шерстяного бурнуса.
Рядом с Сарнияром любой человек казался низкорослым. Витязь, носивший форму младшего начальника царской гвардии, был на голову ниже его, зато широк в плечах и крепко сколочен. Короткая каштановая бородка обрамляла его умное лицо с благородными и выразительными чертами. В отличие от Сарнияра, он получил в своё время изрядное образование в медресе Алькадира и обещал стать выдающимся политиком или учёным. Но когда в Румайле случился дворцовый переворот, Рахиму пришлось забыть о мирной профессии, избрав военную карьеру. Вся его семья, включая отца и младшего брата, сохранила верность низложенному государю и наследнику. Хусейн укрылся со своим воспитанником в поместье Хумада, а его сыновья Шанкир и Рахим поступили на службу к новоиспечённому царю. Внедрившись в его гвардию, они предпринимали всевозможные диверсии, дабы расшатать опоры его беззаконной власти в столице, в то время как Сарнияр и его наставник расшатывали их в глубинке. Все четверо поддерживали между собой прочную связь, а Рахим кроме того помогал царевичу вести переписку с отцом, используя каждую увольнительную для доставки посланий в Хумаду.
- Ты привёз мне письмо, Рахим? - нетерпеливо спросил Сарнияр.
Рахим молча извлёк из-под подкладки плаща помятый свиток. Сарнияр схватил его и жадно принялся читать. Временами он тихо вскрикивал, выдавая своё беспокойство за судьбу отца. Весь его вид говорил о том, что душою он не здесь, а со своим семейством.
- О! Матушка снова в ожидании. Наш проклятый род пополнится ещё одним членом, и бедный малютка увидит свет на чужбине, как и трое других малышей.
- Ну, возможно, - улыбнулся Рахим, - если он не будет слишком торопиться на свет, его положат в ту же колыбельку, что осталась от вас.
- Ты хочешь сказать, - воскликнул юноша, - что твоя подготовка в столице близится к завершению?
- Именно, мой господин. Я как раз приехал отчитаться обо всём, что там происходит. Начну с того, о чём вам давно уже известно. Население Алькадира устало от поборов и бесчинств, творимых холуями вашего дядюшки. А благородное сословие ненавидит его за всевозможные притеснения. Тюрьмы Алькадира переполнены. Муселим избавляется от всех, кто не повинуется ему, а сам больше не желает подчиняться Османской империи. Когда в Румайле вспыхнет восстание, никто не протянет ему руку помощи. Судите сами: народ порабощён, верхушка обижена, в армии разброд и раскол, турки в срочном порядке отзывают янычаров.
- Расскажи об этом подробнее, Рахим, - потребовал Сарнияр.
- Первые годы своего царствования ваш дядюшка исправно платил янычарам, вот султан и велел им продлить с ним контракт ещё на пять лет. Как раз на днях его срок истекает, и если ваш дядя не выплатит им всё, что задолжал - а мне достоверно известно, что так оно и будет - останется не только без янычаров, но и без поддержки Сиятельной Порты.
- Если он без сожаления расстаётся с теми, кто помог ему влезть на трон, значит, его гвардия и без них сильна.
- Настроения у моих сослуживцев близки к бунту. Они тоже давно не получают жалованья и выражают свой протест точь-в-точь как янычары, то есть переворачивают котлы и стучат по ним ложками, поднимая такой шум, что ваш дядя уже грозился сбежать из города в пустыню.
Сарнияр усмехнулся.
- Хорошо бы он нашёл в себе смелость выйти со своей гвардией за городские ворота. Мы сошлись бы с ним в открытом поединке, как в седую старину. Жаль, что этот славный обычай теперь утрачен.
- Лучше вы со своей гвардией войдёте в город, - возразил Рахим, - когда мой взвод будет стоять на воротах. Тогда мы обойдёмся малой кровью. Перебьём дворцовую охрану, и дело с концом. Царь Муселим слеп как крот, глух как пробка и одинок, словно перст. У него мало верных людей, потому что он не умеет привлечь их на службу. Вся его защита - горстка дармоедов, таких же слепых и глухих. Будь это не так, ему бы давно донесли о наших тайных сношениях.
- Значит ли это, что мы уже на пути к победе? - спросил Сарнияр, в глазах которого зажёгся задорный огонёк.
- Пока только на полпути, - слегка охладил его Рахим. - В столице всё готово к бунту, но как обстоят дела здесь, в провинции? Как ваши новобранцы? Настроены сразиться с вашим дядей? Бьюсь об заклад, что вы укрепили только их тела, а про души забыли.
- Я пока не посвящал их в наши планы, не хотел будить лихо раньше времени. Сегодня у нас назначен сбор, и я скажу им, что пришла пора выпустить джинна из кувшина.
- Я поеду с вами, - решил Рахим. - Вы превосходный тренер, но, к сожалению, не Златоуст. Боюсь, не сумеете подобрать нужные слова, чтобы зажечь сердца этих людей. Поедем скорее, нельзя заставлять их ждать.
Пришпорив коней, молодые люди помчались прямиком к стрельбищу, обнесённому зубчатым частоколом, и вскорости поравнялись с вереницей поселян, растянувшейся примерно на четверть мили. На Рахима они произвели тягостное впечатление. Их лица показались ему измождёнными, а одежды ветхими.
- Ваши новобранцы внушают жалость, а не страх, - шепнул он царевичу. - Разве так они должны выглядеть? Почему вы занимались только их боевой подготовкой и не уделили внимания их внешнему виду? Или у вас в поместье мало слуг?
- Одежду им сшили уже давно, - объяснил Сарнияр, - но как заставить их переодеться, ума не приложу.
- Это я возьму на себя, - заявил Рахим, спешившись и подняв руку.
Феллахи (прим. автора: крестьяне) обступили его, с любопытством разглядывая высокие замшевые сапоги со шпорами, тюрбан с пером белой цапли и зелёный - цвета ислама - мундир с серебряными газырями на груди.
Юный царевич почувствовал, как кровь ударила ему в лицо. Он понял, что Рахим собрался говорить за него и решительно двинул Бюрака в гущу толпы. Рахиму пришлось отойти в сторонку. Сарнияр почувствовал лёгкое головокружение, возвышаясь на своём огромном коне, с которого решил не слезать для пущей внушительности.
- Друзья мои, - начал он свою горячую прочувствованную речь, - вы часто спрашивали меня, в чём цель наших повседневных сборов. А я вам обещал ответить в день, когда сочту вас подготовленными для неё. Этот день наступил, румалийцы. Сегодня я посвящу вас в мои планы, хотя не думаю, что они прозвучат для вас как гром средь ясного неба. Кое-кто из вас давно догадался о них либо близок к прозрению. Но одно известно вам всем без исключения: я ваш принц, старший сын вашего законного повелителя, перебивающегося на чужбине жалкими крохами сострадательного гостеприимства. И, значит, цель у меня одна: восстановить справедливый ход истории и царствование моего отца, вашего подлинного владыки. Ради этого я готов вести вас на штурм столицы, занятой моим дядей и его прихвостнями. Никто, кроме меня, не скинет узурпатора, ибо я единственный из детей моего отца, достигший зрелого возраста. Но я ничто без вас, потому что одному мне не справиться с этой шайкой. Я не тащу вас за собой на верёвке, хочу, чтобы вы сами выбрали между союзом со мной и рабством у Муселима. Пусть Аллах, наш милостивый милосердный владыка, царь в день Суда, поможет вам сделать правильный выбор.
Сарнияр умолк. Глаза его горели, словно два светоча добра, освещая потемневшее от притока крови лицо. В этот момент откровения он был прекрасен, как юный Иосиф. Феллахи стояли под палящим солнцем, как будто приросли ногами к земле и, затаив дыхание, внимали его звучному, раскатистому голосу. Когда он стих, стал слышен шелест ветра в зарослях ракитника и далёкий крик какой-то одинокой птицы - такая в их рядах водворилась тишина.
Рахим с восхищением смотрел на своего молодого господина, не в силах выдавить ни звука.
- У вас просто дар трибуна, ваше высочество, - наконец изрёк он. - Такую речь припасли…
- Это был экспромт, Рахим, - признался Сарнияр, улыбаясь.
Тишину разорвал гром рукоплесканий, и феллахи загомонили все разом, перекрикивая друг друга:
- Мы с вами, Сарнияр Измаил! Ведите нас, отважный румалиец! Смерть проклятому узурпатору и своре его ненасытных псов!
Феллахи сорвали с себя шапки и побросали их к ногам царевича. А затем дружно преклонили колени и поцеловали землю у его ног в знак того, что теперь у них одна дорога - та, которую выбрал он.
* * *
Войско тронулось в поход на рассвете следующего дня. Проезжая через селения, лепившиеся к холмам Рубаль-Хали подобно ласточкиным гнёздам, Сарнияр Измаил собирал их жителей на площади и произносил гневные обличительные речи в адрес своего дяди. Селяне слушали его, сдерживая дыхание, а чуть он замолкал, дружно бросали мотыги и присоединялись к его войску. Число его сторонников множилось с каждым днём. По мере приближения к столице армия его росла словно снежный ком, вбирая в себя всё новые и новые добровольческие отряды. Подобно щупальцам гигантского спрута она раскинула свои огромные руки над страной, вовлечённой в стихию массового бунта.
Подобравшись к столице, авангардный отряд залёг в полумиле от города и выставил часовых поджидать условного сигнала с высокой башни, занятой Рахимом и его подчинёнными.
- Сегодня черёд Рахима нести дозор на сторожевой вышке, - сообщил Сарнияр своим людям. - Как только пробьёт полночь, он сам откроет нам ворота. Всем быть начеку! Мы возьмём Муселима в постели тёпленьким.
Тут к Сарнияру приблизился один из дозорных.
- Ваше высочество, к нам скачет какой-то отряд.
Сарнияр высунул голову из оврага.
- Неужели мой дядя выслал на нас свою конницу? А я-то надеялся застать его врасплох.
В овраг спустился незнакомый мужчина крепкого телосложения и потребовал провести его к старшому. Поверх сермяжной рубахи на нём красовался длиннополый вышитый золотом кафтан явно с царского плеча. Высокую войлочную шапку украшал пучок пышных перьев, скреплённый двумя золотыми обручами - знаком особых заслуг перед Османской империей. Его квадратный подбородок был рассечён надвое ударом меча или сабли, под чёрной подковой усов поблёскивали острые как у шакала клыки.
- Вы командир? - обратился он к юноше, опытным глазом угадав в нём старшего по рангу.
- Я Сарнияр Измаил, наследник этой страны, - гордо отвечал Сарнияр.
Незнакомец отдал ему честь и тоже представился.
- Нуреддин-ага, старшина турецких янычаров.
Сарнияр сразу оживился и панибратски положил руку ему на плечо.
- Выпьете со мной чару финиковой бражки, ага?
- Э-э… - смешался янычар, - вообще-то Коран запрещает употреблять подобные напитки.
- Знаю, - вздохнул Сарнияр, - но мы, румалийцы, произошли от горстки крестоносцев, уцелевших в неравном бою с сарацинами. Устав кочевать по пустыням Аравии, наши предки основали Румайлу. Поначалу она представляла собой палаточный городок, но за века так разрослась, что могла уживаться с соседями, только сделавшись исламской страной. Мы стараемся жить по заветам Пророка, но два из них нам трудно принять.
- Вот как? - заинтересовался старшина янычаров. - И какие же?
- Отказ от вина и многожёнство. Странно, что вы спрашиваете меня об этом. Вы прослужили этой стране много лет...
- Хм! - усмехнулся Нуреддин-ага, с удовольствием прихлёбывая бражку. - Я служил царю, который пьёт вино. Но этот порок может сойти за добродетель в сравнении с другим его пороком. В своём дворце он не держит женщин, вместо сладостных гурий его ублажают прекрасные юноши.
- И вы с усердием служите этому развратнику? - гневно воскликнул Сарнияр.
- Я ему больше не служу, - задорно объявил здоровяк. - Контракт мой закончился, а этот, с позволения сказать, самодержец даже не потрудился его оплатить. А между тем я не прочь здесь остаться. Янычары исконно служат Османам пехотой, а Румайла посадила мой полк на коней, уравняв нас с султанскими сепахами (прим. автора: воины султанской кавалерии). Догадываясь, с какой целью вы тут залегли, я пришёл предложить вам свои услуги. Полагаю, полторы тысячи обученных бойцов для неё не будут лишними.
- На каких условиях? - деловито спросил Сарнияр.
- Чума египетская! - ругнулся захмелевший старшина. - Кормите досыта!
- Поите бражкой, - подсказал Сарнияр.
- Ну, иногда… в порядке исключения, - согласился Нуреддин-ага.
- Тёплая постель…
- Да, ну и своевременное жалованье. Чего ж ещё желать вояке?
- Мне повезло, что я имею дело с человеком вашего толка. Ну что ж, договорились, ага. А теперь позвольте посвятить вас в свой план.
* * *
- Проснитесь, государь! - расталкивал спящего владыку красивый юноша с бледным лицом и длинными, вьющимися волосами.
- Что случилось, Керим? - Муселим приподнялся на постели и окинул опочивальню мутным взглядом.
- Ваши янычары…
- Ангел мой, тебе это привиделось. Они, должно быть, уже пересекли границу Румайлы.
- Нет, мой повелитель, они здесь, за воротами.
Муселим соскочил с постели и растерянно пригладил редкие волоски на почти лысом черепе.
- Наверное, что-то случилось. Почему они вернулись?
- Нуреддин-ага требует, чтобы его немедленно провели к вам.
Муселим удручённо кивнул и принялся натягивать домашний халат. Через несколько минут в опочивальню, расталкивая толпившихся у дверей слуг, ворвался Нуреддин-ага.
- Мой повелитель! - вскрикнул он, бросаясь перед ним на колени. - Горе вам, горе! Ваше государство в опасности!
- О чём ты говоришь? - пролепетал объятый страхом Муселим.
- Вселенское возмущение! Мятежники взяли столицу в клещи. Их полчища, несметные полчища саранчи и навозников, собранных со всех окрестностей Румайлы.
- Кто зачинщик? - взвизгнул насмерть перепуганный царь.
- Ваш племянник, Сарнияр Измаил.
- Но ведь он же щенок!
Нуреддин-ага хмыкнул так громогласно, что потухла одна из лампад.
- Видели бы вы этого щенка! В нём почти семь футов росту, а шея как у доброго быка…
Муселим в сердцах ударил кулаком по медному прикроватному столику, на полированной поверхности которого отобразилось, как в кривом зеркале, его перекошенное лицо.
- Нужно было прихлопнуть гадёныша, пока он ещё в бирюльки играл!
- Но ведь он же наследник, а у вас нет детей.
- Я ещё не стар, - возвысил голос царь, - и вполне способен произвести потомство.
Нуреддин-ага деликатно промолчал.
- Что будем делать, ага?
- Обороняться, государь.
- Что ж, похоже, другого выхода нет. Кто сегодня несёт караул на вышках?
- Рахим и его подчинённые, повелитель.
Муселим вздохнул с явным облегчением.
- Хвала Аллаху, вседержитель за нас! Я доверяю этому парню, он лучший из лучших. Эй, охрана! Передайте Рахиму, пусть откроет ворота и впустит янычаров, всех до одного. Нуреддин-ага, вы с вашими людьми займёте все оборонительные сооружения в городе. Потрудитесь объявить осадное положение. Пусть все жители, от мала до велика, отправляются на оборону города.
- Я распоряжусь, чтобы все ваши приказания были исполнены, - ответил старшина. - Но мне самому лучше остаться с вами на случай, скажем, внутренних волнений.
- Горожане могут взбунтоваться? - испуганно вскрикнул Муселим.
- Не исключено, что они захотят поддержать своих деревенских сородичей. А это сильно осложнит наше положение.
- Мне нужно где-то укрыться, - трусливо проблеял Муселим. - Отсидеться в каком-нибудь безопасном убежище, пока всё не закончится.
- Мы можем проникнуть в подвалы и забаррикадироваться там, - предложил Нуреддин-ага.
- Хорошая идея! - одобрил Муселим. - Только пусть туда спустят побольше припасов. Одному Аллаху ведомо, сколько дней и ночей там придётся провести.
Через некоторое время переодетый в форму стражника царь спустился во двор. За ним следовали старшина янычаров и юный Керим. Охрана безмолвно расступалась, пропуская их через строй. Нуреддин замешкался, обмениваясь парой слов с одним из своих янычаров, принёсшим ему какое-то известие.
- Нам следует поторопиться, - шепнул он царю. - Мне только что доложили, что горожане повально отказываются повиноваться вашим приказам.
- Собаки! - в бешенстве прорычал царь. - Поспешим, Нуреддин! Эта чернь может напасть на нас в любую минуту.
Нуреддин-ага проводил Муселима к надёжно запертому входу в подвалы.
- Спускайтесь, государь. - Он легко отодвинул железную крышку люка и посветил в него фонарём.
Муселим боязливо сунул голову в тёмный каменный мешок, но через минуту вынырнул обратно.
- Там слишком сыро, и пропасть крыс. Я не продержусь там и получаса.
- Но, владыка, что же делать? Горожане восстали, и теперь нам остаётся рассчитывать лишь на самих себя. Мои люди не могут защищать вас сразу на двух фронтах. Вам непременно нужно где-нибудь схорониться.
Старшина янычаров почесал затылок и неожиданно предложил:
- А что, если вам спрятаться в одной из тюрем?
- Что?! - подпрыгнул царь. - Ты, часом, не ополоумел, ага?
- Напротив. Кому придёт в голову искать вас там?
- Гм… - засомневался царь. - Но воздух в темнице ещё тяжелее, чем в подвалах.
- В отношении казематов я с вами согласен. Они расположены ниже уровня тюрьмы, и в них, действительно, легко задохнуться. Но в покоях, занимаемых «отцом порки» (прим. автора: начальник тюрьмы), воздух скорее целебный, судя по его румяной физиономии.
- Хорошо, - согласился царь, - веди меня в тюрьму, Нуреддин.
Оставив далеко позади царскую резиденцию и прилегавшие к ней кварталы, троица уже с трудом прокладывала себе дорогу по тесным улочкам, запруженным нескончаемыми кавалерийскими потоками, которые всё прибывали и прибывали в город через центральные ворота.
- Что-то слишком много людей, ага, - встревожился Муселим, щуря близорукие глаза, шевеля ноздрями и водя носом из стороны в сторону, словно испуганный зверь, старающийся уловить по запаху, откуда исходит опасность.
Нуреддин косо ухмыльнулся, отметив мимоходом, что царский любимчик внезапно исчез, будто растворившись в воздухе.
- Вам это только кажется, государь, - заверил он, обратив глаза на всадника, который отделился от войска и, красуясь, то поднимал своего коня на дыбы, то заставлял его проделать головокружительные курбеты. - Это всё мои люди, ваши верные слуги. У вас просто двоится в глазах.
- Вроде я ничего не пил сегодня, - вспомнил Муселим.
- Ну, так выпейте, государь, - предложил Нуреддин, отцепив от пояса фляжку и протянув её царю. - Да простит нас обоих Аллах, но вам потребуется много сил, чтобы пережить эту ночь.
Муселим приложил фляжку к губам и, сделав пару глотков, нашёл вкус её содержимого довольно приятным.
- Что это за напиток, Нуреддин?
- Финиковая бражка, - улыбнулся старшина. - Она очень бодрит, можете мне поверить.
Утолив жажду, Муселим оперся на плечо своего провожатого, который с трудом протащил его через колонну янычаров к городской тюрьме, оцепленной патрульным пикетом.
- Что, что, что… это? - заикаясь, спросил Муселим и, не дождавшись ответа, указал трясущимся пальцем на цепь грязных оборванных узников, пересекавших тюремный плац. - Что вы делаете, идиоты?
Он кинулся на стражу, которая выводила из тюрьмы отпущенных чьим-то самоуправством арестантов. В ответ конвойные сомкнулись в шеренгу и ощетинились пиками. Царь в страхе отступил перед грозным частоколом.
- Что вы делаете? - повторил он, сменив грубый тон на дружелюбный. - Зачем отпускаете заключённых?
Вперёд вышел начальник стражи, признавший в нём царя, несмотря на его маскарад.
- Нам сказали, что здесь ваше новое пристанище, повелитель, - корчась от смеха, объяснил он. - Вот мы и метём отсюда эти нечистоты, чтобы их душок не осквернял вашего августейшего носа.
Муселим в бешенстве оглянулся, подозревая, что ни кто иной, как старшина янычаров распорядился освободить для него помещение. Гневные слова уже горели у него на языке, однако Нуреддин как сквозь землю провалился. Юного Керима тоже нигде не было видно. Куда ни глянь, всюду мелькали незнакомые лица. Блуждающий взгляд царя вырвал из разношёрстной толпы высившегося над ней рослого всадника. Ватага сельских жителей, вооружённых вилами и дубинками, окружила его со всех сторон, держась на почтительном расстоянии.
Муселима пробила дрожь, когда юный титан направил к нему своего буланого коня, ступавшего ровным размеренным шагом. Толпа, волнуясь, расступалась перед ним, как Красное Море перед Моисеем.
- Здравствуй, дядя Муса! - весело поздоровался он.
- А-а… - выдохнул царь, - так значит, ты и есть Сарнияр Измаил, мой племянник.
Он протянул ему руку для приветствия, но юноша проигнорировал его дружеский жест.
- Ну что ж, поздравляю с победой, племянничек. Хотя в толк не возьму, как тебе удалось проникнуть в город.
- Ты велел открыть ворота для турецких янычаров, а мои люди просто смешались с ними.
- Предатели! - сквозь зубы процедил Муселим.
- Нет, - возразил Сарнияр, - они не предавали тебя, потому что больше не служат тебе.
- А кому они теперь служат? Тебе?
- Да, - с гордостью подтвердил царевич. - Мне и моему отцу, который скоро вернётся домой. Благодаря старшине Нуреддину и его команде я вошёл в родной город без единого выстрела. Я сберёг доверившихся мне людей для других, ещё более славных свершений, чем развенчание такого подонка как ты, дядюшка.
- Зачем ты выпустил из тюрьмы государственных преступников?
- Потому что ты их осудил, а твой суд, как и все твои деяния, неправедный.
- Хватит с ним объясняться, ваше высочество, - раздался чей-то глумливый бас. - На вилы его и в костёр!
Ватага деревенских вояк заревела, точно стадо одичавших буйволов. Кое-кто из них обнажил кривые сабли и принялся резать ими воздух.
- На дыбу его! Смерть подонку! - вопили десятки глоток.
- Нет и ещё раз нет! - с трудом перекричал их Сарнияр. - Мы не дикари, чтобы убивать без суда и следствия. У нас есть законный владыка. Когда он вернётся в Румайлу, сам решит его судьбу. А пока препроводите моего дядю в тюрьму и предоставьте ему самую удобную камеру.
Сарнияр вздрогнул, когда его колена коснулась чья-то тёплая рука.
- Я горжусь вами, - с восхищением произнёс Рахим, - вы приняли мудрое и справедливое решение.
Муселима схватили под мышки и без тени почтения поволокли по тюремному плацу. Он отчаянно отбивался и голосил на всю округу:
- Керим! Где ты, мой мальчик? Ко мне, мой сладкий! Я не пойду в тюрьму без тебя!
- Нет, я не могу этого слушать. - Сарнияр спешился и, отстранив Рахима, подступил к обезумевшему родственнику.
- Заткнись, ублюдок! - прорычал он и, не сдержавшись, врезал по его мерзкой роже. - Ты совратил несчастного ребёнка, а теперь хочешь, чтобы он разделил с тобой твою печальную участь? Не дождёшься, гнида! Я пощадил твою жалкую жизнь, но потворствовать твоим паскудным прихотям не намерен. Ещё раз пикнешь, и тебя спустят в самый глубокий каземат этого гостеприимного заведения.
Муселим в страхе примолк, и его утащили в тюрьму под дружное улюлюканье толпы. Сарнияр устало привалился к плечу Рахима.
- Подумать только, что эта похотливая свинья уродилась в нашей добродетельной семье. Мне стыдно, что я одной с ним крови, друг мой.
- Успокойтесь, - отвечал Рахим, - царствование его закончилось. Теперь вы вознаградите всех, кто был им обижен.
- Да услышит тебя Аллах, - улыбнулся Сарнияр, - ещё неизвестно, что он оставил нам после себя.

примите в читатели

 » Глава 2. Знакомство с семьёй

- У меня ничего не получается, Ходжа, - пожаловался Сарнияр Хусейну, заглянув к нему под вечер, после утомительного заседания в диване.
Солидный пожилой мужчина с чуть заметной проседью в густых каштановых волосах оторвал голову от книги, лежавшей у него на коленях, и с улыбкой посмотрел на своего воспитанника.
- О чём вы, дитя моё? - спросил он.
- У меня не получается управлять страной, - объяснил Сарнияр. - Я ничего не понимаю в финансах и налогообложении. Не могу разобраться в донесениях, которые мне присылают из казначейства. Мне приходится вслепую подмахивать бумаги, чтобы не расписаться в своём невежестве.
Хусейн глубоко вздохнул и отложил книгу.
- Вспомните, дитя моё, - сказал он, - сколько я внушал вам, что ученье - это свет, который поможет вам пробиться в жизни. Однако вы пренебрегли и моими советами, и науками.
- Я рос в такое смутное время, - воскликнул Сарнияр. - Моё отрочество прошло в борьбе за выживание. У меня не оставалось ни времени, ни сил корпеть над учебниками. А теперь уже слишком поздно. В моём возрасте садиться за парту просто смешно.
- Что ж, вы так и останетесь неучем? - нахмурился Хусейн.
- Найдутся люди, которые исполнят всё за меня.
- А сами вы, чем намерены заняться?
- Хочу освоить новейшие боевые искусства.
- Выходит, снова готовитесь к войне? Но в этом, слава Аллаху, нужда миновала. Сейчас мирное время, и надо заниматься мирным трудом.
- Если нет войны, её можно разжечь, - самоуверенно заявил Сарнияр.
- Во имя Аллаха, дитя моё, не говорите таких слов. Ваш батюшка будет недоволен мной, когда вернётся из Индии. Вы должны честно исполнять свои обязанности регента в его отсутствие.
- Но я ничего не понимаю в них, Ходжа. И к тому же дядя Муселим практически разорил страну за время своего варварского правления. Всё так запущено, что даже самым образованным из наших учёных голов не справиться с дядиным «наследством». Я не могу, поверьте мне, не могу.
- НО ВЫ ДОЛЖНЫ! - непререкаемым тоном возразил Хусейн. - Вы обязаны хотя бы попытаться.
Ничего не ответив, Сарнияр выбежал из комнаты наставника и припустил в свои покои. Притворив за собой дверь, он достал из ниши большую шкатулку чёрного дерева, выстланную изнутри серебристым шёлком, и забрался с ней на диван. В этой старенькой шкатулке с облупившимся местами лаком хранился семейный архив, который он обожал перебирать, особенно по вечерам. Царевич достал наугад письмо отца, присланное им в прошлом году из Индии.
«Наше неустойчивое положение при дворе Акбара, - писал царь Аль-Шукрейн, - порождает немало злоречивых толков. Родство между нами незначительное, и нам пришлось для поддержания престижа объявить о помолвке нашего третьего сына Зигфара с дочерью Акбара принцессой Раминан. В противном случае его придворные потеряют к нам последнее уважение. Акбар предложил это из жалости, но не думаю, что он всерьёз расположен отдать обожаемое чадо за отрока, примечательного лишь своей прекрасной наружностью. К слову, юная принцесса превосходит его своей красотой, а уж заносчивостью и подавно. Девчонка чересчур задирает нос и всё из-за потворства Акбара, который балует свою любимицу сверх меры. Однажды он даже позволил ей позировать христианскому художнику, прибывшему к его двору в составе очередной заморской делегации.
Его империя буквально кишит европейцами; в своё время здесь обосновались португальцы, а теперь к его богатствам подбираются и жители туманного Альбиона, стремясь вывезти из Индии как можно больше золота и слоновой кости. Между нами говоря, Акбар неспособен твёрдо держать в руках бразды империи. Львиную долю своего бюджета он тратит на строительство новых резиденций, но это не крепости, а просто дворцы, утопающие в зелёных насаждениях. О том, как легко их захватить и разграбить, не хочу даже упоминать. Я рта лишний раз не раскрою, помня о своём унизительном положении. Впрочем, при таком богатстве он может себе позволить любую блажь».
Сарнияр дочитал письмо до конца и принялся за другое.
« Наш сын Зигфар пытается ухаживать за своей юной невестой, таскает за ней игрушки и книжки, ловит для неё бабочек, словом, ведёт себя, как влюблённый дурачок. А вчера я оказался случайным свидетелем совсем не детской сцены ревности. Зигфар подкараулил принцессу в саду и учинил ей разнос за то, что она кокетничала с учеником художника. Похоже, что он чересчур серьёзно воспринимает их помолвку. А юная проказница смеётся ему в лицо, чем доводит его всякий раз до истерики. Мои дети стараются с ней подружиться, но она воротит от них свой маленький носик. Девчонка развита не по годам и уже сейчас доставляет кучу хлопот своим родителям. Оба сбились с ног в поисках лучших учителей, дабы воспитать из своего чада ходячую премудрость. На мой взгляд, девочке незачем забивать голову наукой, которая вряд ли пригодится ей в замужней жизни, а родительское тщеславие должно иметь определённые границы. Но я держу при себе своё мнение, помня о том, что мы чужаки в этой стране и нежеланные гости».
- Ну, вот опять, - расстроился Сарнияр, - каждое письмо отца пронизано горечью и стыдом за своё зависимое положение.
Он с досадой убрал письмо назад в шкатулку и достал самое последнее, присланное в ответ на своё сообщение о том, что дядя Муса надёжно заперт в тюрьме.
« Сын мой, у меня нет слов!!! Не знаю, как благодарить судьбу за это чудо. Признаюсь, что не принимал всерьёз твои намерения скинуть моего брата, изложенные во многих посланиях, считая тебя слишком юным для подобной авантюры. Ты - гордость и свет очей моих, мой мальчик! Султан Акбар шлёт тебе свои поздравления. Ты даже не представляешь, насколько возрос наш престиж в его стране после известия о развенчании Муселима. Но ты написал, что мы разорены, а посему мне придётся ещё задержаться здесь, дабы предпринять кое-что для поправки наших дел.
Зигфар закатил безобразную истерику, не желая расставаться со своей суженой. Пришлось объяснить ему, ради чего был придуман этот ловкий ход. А султан Акбар сказал, что теперь скорее отдал бы свою дочь за его старшего брата-героя, не будь она сущим ребёнком. Но, похоже, все наши увещевания влетели твоему брату в одно ухо, а из другого вылетели. Он никак не хотел верить тому, что его помолвка была ненастоящая. Очень надеюсь, что его увлечение принцессой в скором времени пройдёт».
- В каждом письме отец упоминает о дочери Великого Могола, - с удивлением обнаружил Сарнияр. - Чем объяснить его повышенный интерес к этому избалованному созданию? Что обозначают эти слова «предпринять кое-что для поправки наших дел»? Уж не задумал ли он устроить мою свадьбу с принцессой Раминан? Конечно, султан позаботится о том, чтобы семья его зятя ни в чём не нуждалась. Какая гадость! Неужели отцу не надоело собирать крошки с чужого стола, и он намерен до конца жизни пользоваться его щедротами?
В эту минуту в дверь кто-то постучал.
- Кто там? - спросил Сарнияр с ноткой недовольства в голосе.
Дверь открылась, и в комнату с поклоном вошёл Рахим.
- Я искал вас, ваше высочество. Чем вы тут занимались?
- Пересматривал свой архив. Меня тревожит, почему отец до сих пор не вернулся. Ума не приложу, что могло задержать его в Индии.
Рахим молча взял письмо из рук царевича и положил его обратно в шкатулку.
- И вы пытались найти ответ на этот вопрос в его письмах? - с отечески-покровительственной улыбкой погладил он юношу по плечу. - Давайте-ка лучше прогуляемся за ворота. Там вас ожидает приятный сюрприз.
Молодые люди спустились во двор, битком набитый стражей, и, пробившись через толпу, выбрались за ворота дворца. Здесь царевич также обнаружил большое скопление придворных и челяди. Глаза всех собравшихся были прикованы к дворцовой площади, запруженной городскими зеваками.
Сарнияр на голову возвышался над этим человеческим морем и сразу разглядел в конце площади группу всадников, вслед за которыми медленно катились закрытые пароконные повозки. Сердце его учащённо забилось в груди, когда в голове процессии он приметил высокого статного мужчину лет сорока пяти, гарцующего на вороном коне.
- Это ваш батюшка, - шепнул Рахим. - Я узнал его.
- Отец! - вскрикнул Сарнияр и бросился навстречу кавалькаде.
Аль-Шукрейн молодцевато спрыгнул с коня и заключил сына в объятия.
- Мой дорогой мальчик! - повторял он. - Мой дорогой мальчик!
Следом за царём спешились немногочисленные придворные, разделившие с ним тяготы изгнания. Дверцы повозок распахнулись, и на мостовую высыпали детишки, сопровождаемые строго одетой женщиной с серым от пыли и усталости лицом. Её фигура, несмотря на частые роды, прекрасно сохранилась. На голове у неё была тёмная повязка, свисающие концы которой прикрывали нижнюю часть лица. Она держала за руку свою младшую дочь, прелестную девочку лет шести-семи. Стоявшая рядом няня прижимала к пышной груди плачущего младенца. Из последней повозки выбрались ещё три женщины, плотно закутанные в тёмные покрывала, но Сарнияр не удостоил их вниманием, решив, что это прислужницы матери.
Двое других детей: мальчик лет девяти и девочка лет двенадцати робко жались к юбкам царицы Хафизы. Сарнияр с любопытством оглядывал своих младшеньких, легко угадывая их по возрасту. Самый старший из группы - Малек Амиран, родившийся у царской четы в ещё относительно спокойные времена, надменно держался в стороне от сестёр и братьев. Сарнияр с трудом припоминал своего товарища по играм; сейчас ему, должно быть, лет пятнадцать-шестнадцать. Над верхней губой у него уже пробивались усики, и всё его хмурое неулыбчивое лицо было покрыто лёгким юношеским пушком. Он неприязненно косился на Сарнияра, испытывая к нему почти враждебные чувства. Причина их была ясна: он родился вторым у родителей, был ближе к трону, чем младшие братья, но между ним и троном стоял его старший, первородный брат.
Мальчишка помладше был, безусловно, Зигфар. Его легко было узнать по орлиному носу, изогнутым лукам бровей и прекрасным оленьим глазам, затенённым длинными бархатными ресницами. Он тоже смотрел на брата волчонком, его взгляд словно бы говорил: «Из-за тебя меня разлучили с принцессой». Сарнияр почему-то почувствовал себя виноватым, как будто действительно отнял у одного из братьев трон, а у другого невесту, и решил, невзирая на разницу в возрасте, поближе сойтись с ними обоими.
Обе царевны отчуждённо поглядывали на Сарнияра, однако меньшая, Марджин всё же приветливо улыбнулась, когда он провёл ладонью по её темноволосой головке. С другой сестрой, царевной Сухейлой он потерпел сокрушительную неудачу. После того, как он поцеловал её, девчонка повернулась к нему спиной и демонстративно вытерла щеку рукавом.
Словно бы в награду за недружелюбие детей на юношу пролился щедрый ливень материнской любви. Царица Хафиза завладела им и долго не отпускала от себя, осыпая поцелуями, которые были обильно сдобрены слезами и вздохами. Когда он, наконец, освободился от её благоухающих амброй объятий, дворцовая площадь уже почти опустела. Толпы горожан, повозки, всадники - всё исчезло, как по волшебству.
Увлекаемый людским потоком, Сарнияр оказался в тронном зале один на один с отцом, который сгорал от желания познакомиться с ним поближе.
- Наконец-то мы одни, сынок! - воскликнул Аль-Шукрейн, усаживая его на ступеньку трона. - Дай мне, как следует наглядеться на тебя. О Аллах, как же ты возмужал! Я думал увидеть юношу, а вижу взрослого мужчину.
- Ах, отец, - сконфузился царевич, - хвала создателю, вот вы и вернулись! Я только и ждал этого момента, чтобы передать вам бразды правления и отправиться в новый поход, заручившись вашей поддержкой.
- В новый поход? - неодобрительно отозвался царь. - Ты хочешь покинуть меня? Неужели мы встретились после десяти лет разлуки лишь затем, чтобы снова расстаться? Нет, сынок, так не годится. Дай мне время насладиться твоим обществом, которого я был так долго лишён.
Сарнияр ощутил себя пристыжённым, признавая в душе его правоту.
- Ты должен уделить немного внимания делам своего государства, - продолжал Аль-Шукрейн, - приучить себя разбираться в них. Не забывай, что ты мой преемник на троне, который перейдёт к тебе после моей смерти.
- Я не могу себя заставить заниматься ими, - повесил голову царевич. - Даже вашего опыта и мудрости недостанет, чтобы разобраться во всех упущениях дядюшки, что довели нас до грани разорения. Дабы восстановить наши финансовые ресурсы, надобно пополнить их свежими вливаниями. Поверьте, отец, я принесу гораздо больше пользы, отправившись за добыванием этих средств, нежели оставаясь здесь и помогая вам по крупицам собирать развеянное по ветру состояние.
- Ты заблуждаешься, дитя моё, есть и другой способ вернуть нам былое могущество, - возразил Аль-Шукрейн. - Для этого не нужно никуда уезжать, богатство само придёт в твои руки.
Царевич недоверчиво покосился на него. По тонким губам царя блуждала хитроватая усмешка.
- Другого способа нет, - убеждённо заявил Сарнияр. - Могущества нельзя достичь без борьбы. В этом я уже убедился на собственном опыте.
- И всё же то, что я сказал тебе, не пустые слова, - настаивал государь. - Скоро сам увидишь, сынок. А пока ты ещё не отправился в поход, изволь подписать эти бумаги, которые не терпят отлагательства.
Он протянул сыну довольно толстую пачку бумажных листов.
- Что это за бумаги, отец? - спросил Сарнияр, просматривая их без особого любопытства.
- Разные бумаги, мой мальчик. Не буду утомлять тебя, перечисляя их назначение, поскольку ты не выказываешь интереса к делам своего государства. Скажу лишь, что все они требуют твоей подписи, пока я формально не восстановлен на престоле.
- Разве мне не положено знать, что я подписываю?
- Какое обидное недоверие, дитя моё! Ну, например, вот эта бумага - приговор совета министров, осудивших на смертную казнь твоего дядю Муселима за его измену.
Рука Сарнияра, сжимавшая тростниковое стило, дрогнула, посадив уродливую чернильную кляксу на бумагу.
- Вы осудили его на смертную казнь? - растерянно пробормотал он.
- Не только я, но также и преданные мне визири, разделившие со мной позорную ссылку. Я надеюсь, ты не обещал ему помилования?
- Нет, но ждал, что вы ограничите его наказание тюремным заключением. Вспомните о том, что он сохранил вам жизнь, а меня даже не изгонял из страны. Я рос вдали от двора, но всё равно считался его наследником.
- Опомнись, мой мальчик, что ты говоришь! - в гневе воскликнул Аль-Шукрейн. - Прошу тебя, не порти впечатления от нашей встречи.
- Дядя Муса изменник, но он нам родня. Пророк, чьё вероучение мы приняли, запрещал своим ансарам (прим. автора: последователи пророка Магомета) братоубийство.
- За кого ты просишь, Сарнияр Измаил? - не в шутку рассердился царь. - За презренного вора, укравшего у твоего отца могущество и власть? Кто поручится, что он не сделает этого снова, что стены тюрьмы остановят его? Пока в этом исчадье ада тлеет жизнь, я буду сидеть на троне, как на бочке с порохом. Лишь казнь угомонит этого бунтаря, в противном случае покой нам будет только сниться.
Сарнияр молчал, склонив голову над бумагами, лежавшими у него на коленях. Чуть погодя, когда гнев его немного остыл, государь осведомился:
- Ты желаешь узнать содержание других документов?
- Нет, - ответил Сарнияр, с отвращением глядя на них.
Он не стал разбирать толстую пачку и расписывался, отворачивая уголки бумаг, на которых ставил свою подпись.
* * *
Уже сгущались сумерки, когда Сарнияр вышел из дворца и направился к соборной мечети.
В просторном помещении храма, освещённом слабо тлеющими факелами, не было ни души. Не слыхать было и заунывного пения муэдзина, созывающего население Алькадира на вечернюю молитву.
Сарнияр удивился этим двум обстоятельствам, так как впервые явился сюда поклониться Аллаху, не опоздав ни на миг. Но, желая уединения после нелёгкого разговора с отцом, он был только рад отсутствию компаньонов. Он медленно прошёлся по пустынному залу, выбирая место для совершения намаза. В эту минуту дверца одной из комнат клира приоткрылась, впустив в зал седобородого муфтия.
- Салам алейкум, ваше высочество! - приветливо поздоровался он. - Рад снова принимать вас в своём святилище. Вы собрались творить молитвы здесь, в общем зале? Позабыли о молельне, пристроенной к храму для высочайших персон?
- Я не забыл, что мы здесь на особом положении, великий шейх. Но сейчас мне хотелось бы побыть одному.
- Вы будете там один, ваше высочество. Никто из ваших близких не явился на вечернюю молитву. Вероятно, они устали в дороге и решили совершить намаз дома.
- Это хорошо, потому что сейчас мне не хочется пересекаться с ними.
- Как странно слышать это от вас, - удивился муфтий. - Вы так ждали их возвращения.
- Да, - с горечью согласился Сарнияр. - Я дожидался их с большим нетерпением.
- Но они не оправдали ваших ожиданий, верно? Я вижу, что вы чем-то угнетены и разочарованы.
- Один из моих братьев, - проговорил Сарнияр, - похоже, совсем не рад, что вернулся на родину. Собственно, он родился в Индии, и там у него осталась невеста, которую он любит сызмала. Другому брату я невольно напомнил, что он всего лишь второй сын, а не наследник. В моё отсутствие он, очевидно, об этом забывал. А между тем мне хотелось бы подружиться с моими братьями, завоевать их любовь.
- Но при этом не упускайте из виду их чаяний, - отметил муфтий. - Заразившись дурным примером вашего дяди, они вполне могут стать вам соперниками в притязаниях на престол. Я бы советовал вам сойтись с самым младшим из братьев, Малек Явидом.
- Но ему всего три месяца отроду, - засмеялся Сарнияр.
- Вы воспитаете из него своего союзника. Поверьте, это легче сделать, пока дитя ещё лежит в колыбели.
- У меня нет опыта в общении с младенцами.
- Тогда вам следует жениться, и немедленно.
- Жениться? - разочарованно протянул Сарнияр. - О шейх, зачем вы хотите повесить на меня это ярмо? Как же я достигну своей цели с гирями на ногах?
- А какой цели вы желаете достичь? Надеетесь покорить континент, как Искандер (прим. автора: Александр Македонский)?
- Для начала ограничусь Аравийским полуостровом.
- Это благородная цель. Но чем больше пространства вы покорите, тем острее будете чувствовать своё одиночество. Я говорю вам об этом с уверенностью пастыря и знатока человеческих душ. А кому вы всё оставите, если у вас не будет семьи? Своим братьям, которые уже сейчас заглядываются на престол ваших предков?
- Ваши слова заставляют меня задуматься, шейх. Я поразмыслю об этом на досуге. А сейчас мне хочется просто помолиться.
- Я провожу вас, ваше высочество.
Сарнияр проследовал за муфтием в башню, пристроенную к храму для членов царской семьи. Поднимаясь наверх по винтовой лестнице, они продолжали разговор вполголоса, так как громкие голоса здесь звучали жутковато.
- Конечно, я со временем женюсь, великий шейх. В конце концов, все женятся рано или поздно. Но пока мне хочется погулять на свободе. Посудите сами, какой из меня муж, если я всё время думаю только о баталиях.
- И когда вы планируете связать себя брачными узами?
- Не раньше, чем отвоюю полуостров у Османов.
Муфтий глубоко вздохнул.
- Ваши слова успокаивают мою совесть, - загадочно произнёс он. - Я долго не склонялся на уговоры вашего батюшки, но теперь вижу, что вы не оставили ему другого выбора.
Сарнияр решил, что отец (и когда только он успел) попросил муфтия отговорить его от похода и сразу ощутил облегчение.
- Вот вы о чём! Теперь ясно, зачем вы завели этот разговор. Отец не одобряет моих планов и готов приковать меня к своему трону любыми цепями, к примеру, брачными. Но ведь я должен что-то принести своей жене. Как я могу жениться, когда у меня нет денег на содержание семьи?
- В таком случае необходимо взять богатую жену с большим приданым.
С этими словами муфтий распахнул перед царевичем окованную фигурным железом дверь, впуская в тесное помещение с круглым потолком и полом, облицованным чёрными гранитными плитами. Единственное окошко было наглухо забрано деревянной решёткой с частыми прутьями.
- Как здесь всегда мрачно и неуютно! - оглядевшись, сказал Сарнияр.
- Вы перестанете это замечать, погрузившись в молитвы, - изрёк муфтий назидательным тоном.
Сарнияр последовал его мудрому руководству и преклонил колени на коврике. Ему уже почти удалось отвлечься в своих молитвах от всего земного и тленного, когда его чуткий слух уловил многоголосый гул, проникающий внутрь сквозь крохотное оконце. Он поднял голову и упёрся взглядом в муфтия, осенявшего его коленопреклонённую фигуру священным Кораном.
- В чём дело, шейх? - сердито спросил Сарнияр. - Почему вы не оставили меня наедине с создателем?
- Так было угодно Ему и согласно Его воле вы больше не один на этой земле, - провозгласил муфтий и с чувством исполненного долга захлопнул Коран.
От его туманных слов на Сарнияра повеяло могильным холодом. Он вскочил на ноги, нечаянно толкнув притулившуюся рядом с ним на коврике маленькую тщедушную фигурку.
- Это ещё что за богомолец? - вконец обозлился царевич. - Откуда он тут взялся? Вы же обещали мне, что я буду один!
- Вы больше не будете один, ваше высочество, - ответил муфтий. - Теперь у вас есть жена.
Сарнияр остолбенел, впившись глазами в съёжившуюся под его взглядом мальчишескую фигурку, лишённую даже намёка на бюст - неудивительно, что он не сразу разглядел в ней девицу. Сообразив, какую свинью ему подложил муфтий, он в бешенстве зарычал:
- Так вот почему горожан не пускают в мечеть на молитву! В хорошую же западню вы завлекли меня своими елейными речами! А я так вас заслушался, что безропотно пошёл за вами, как баран на заклание.
- Не оскверняйте подобными выражениями святость брачных обетов, - воскликнул муфтий.
Сарнияр вплотную придвинулся к старику, нависая над ним точно гигантская глыба.
- Я не при-но-сил ни-ка-ких обе-тов, - проговорил он по слогам и стремглав выскочил из царской молельни. С лестницы донёсся грохот его шагов, заглушаемый нарастающим ропотом горожан, толпящихся под окнами мечети.

 » Глава 3. Нежданное богатство

Вернувшись во дворец, царевич нашёл отца в кабинете. Государь совсем зарылся в бумагах, разбирая самые неотложные дела. На рабочем столе перед ним возвышалась кипа разномастных свитков, которые он бегло просматривал, откладывая в сторону те из них, что могли подождать.
- Отец! - вскрикнул царевич, еле отдышавшись; весь путь до дома он проделал бегом. - Что за бумаги вы заставили меня подписать?
- А в чём, собственно, дело? - спокойно отозвался Аль-Шукрейн, не отрываясь от изучения срочной депеши.
- Только не пытайтесь отрицать своё причастие к этому фарсу.
- Какому фарсу, дитя моё?
- Тому, что разыграли со мной в нашей молельне. Я зашёл туда помолиться за упокой грешной души Муселима, а вышел обвенчанным с какой-то тощей девицей.
- Извини, что венчание прошло не по правилам, - пробормотал царь, не поднимая головы от депеши, - без свидетелей, с соблюдением тайны...
- Отец! - зарычал Сарнияр, смахнув со стола кипу свитков.
Аль-Шукрейн положил руки ему на грудь.
- Ну не всё ли тебе равно, толстушка она или худышка? - заговорил он с теплотой, от которой царевича бросило в жар. - Эта девушка наследница огромного состояния. Её отец - магараджа Голконды, в недрах которой была найдена неистощимая золотоносная жила.
От удивления Сарнияр приоткрыл рот.
- Магараджа Голконды! - насилу выдавил он. - Оживший царь Соломон!
- К сожалению, жить ему осталось недолго, - печально вздохнул Аль-Шукрейн. – Примерно год назад с ним приключилась совершенно невероятная история. Глава артели золотоискателей, некий Раджеш Сингх привёз ему на слоне камень величиной с яйцо птицы Рухх (прим. автора: сказочная птица огромных размеров). По утверждению Сингха, этот гигантский камень упал к его ногам на разработках нового участка, и поначалу рудокопы решили, что он откололся от скалы. Но камень оказался горячим на ощупь и излучал таинственное голубоватое свечение. И тогда они уверились, что он свалился с небес и, как философский камень, укажет им путь к овладению золотом. Они принялись копать в том месте, где он упал, и, в самом деле, вскоре обнаружили неисчерпаемые залежи золотой руды. А этот чудесный камень был преподнесён в дар магарадже как послание высших сил.
Поверив в его божественное происхождение, магараджа распорядился установить камень на самом видном и почётном месте, и все его чада и домочадцы явились полюбоваться находкой золотоискателей. Камень был необычайно красив и светился мягким голубоватым светом. Сыновья и жёны магараджи прикасались к нему, поглаживали и осыпали ласками, как будто он был священной коровой. А наутро их ладони покрылись ужасными язвами, и тогда было решено отвезти «проклятый камень» в пустынное место и закопать глубоко под землёй.
Найденное рудокопами золото не принесло их властелину удачи. Вскоре после тех событий благородное семейство начало хиреть и чахнуть. От неизлечимой лёгочной болезни скончались трое сыновей магараджи, а сам он доживает последние дни, выхаркивая кусочки жизненно важного органа. Чувствуя приближение смерти, несчастный страдалец не знал, на кого оставить своё княжество и младшую дочь, единственную выжившую из числа его детей от многократных браков. Все, кому бы он мог предложить её в жёны, шарахались от ни в чём не повинной девицы, как от прокажённой и обходили стороной овеянный суевериями княжеский дом. Обо всём этом мне поведал Акбар в тот благословенный день, когда мы получили известие о свержении Муселима.
Закончив рассказ, Аль-Шукрейн бросил беглый взгляд на сына, проверяя его реакцию. Сарнияр был потрясён до потери речи. Прошло несколько минут прежде, чем он вновь обрёл голос.
- Теперь я понимаю, какие дела задержали вас в Индии. И каким способом вы надеетесь вернуть нам былое могущество.
- Ты получишь Голконду в день кончины своего тестя, - перебил его царь. - Это процветающее княжество составляет приданое его дочери Лейлы. По канонам шариата имуществом жены распоряжается муж, и он же наследует его после её смерти. Благодаря этому мудрому уложению Голконда никогда не уйдёт из наших рук.
- Значит, теперь я повенчан с Голкондой, - невесело усмехнулся царевич. - Так решили вы и ваш друг, султан Акбар. Уж лучше бы он сосватал за меня свою малолетнюю дочь. Тогда я мог бы спокойно отправиться на войну в ожидании, пока она подрастёт для моих объятий.
- Зачем тебе отправляться на войну? - возразил государь. - Теперь, когда на тебя свалилось богатство? Я вознаградил тебя сторицей за то, что ты вернул мне трон.
- Жаль, - ответил Сарнияр, - что вы не сочли нужным посвятить меня в свои благие намерения. Подсунули мне брачный контракт, смешав его со своими бумагами, и заговорили мне зубы, чтобы я подписался не глядя. Затем устроили в мечети засаду, подсадив ко мне эту худышку, пока я парил над землёй в священном экстазе.
- Сынок! - ласково прервал его Аль-Шукрейн.
- Это ещё не всё, отец, наберитесь терпения. Я должен высказать всё, что во мне накипело. Зачем вы прибегли к целому ряду уловок, чтобы заковать меня в брачные кандалы?
- Когда мы встретились, и ты поведал мне о своих видах на будущее, я испугался за судьбу Голконды и этой девушки, уже почти сироты.
- Её отец ещё жив и может найти ей другого мужа.
- Для этого требуется время, а его-то у бедняги почти не осталось. Кроме того, всё уже решено и подписано. Ты не можешь отказаться от этой девушки, сынок. Она приняла ислам, чтобы выйти за тебя, хотя была воспитана в индуистской вере.
- Как же я буду править страной, жители которой поклоняются не единому богу, как мы, а целому пантеону богов?
Аль-Шукрейн с досадой отмахнулся.
- Моголы не задавались подобным вопросом, когда покоряли Индию, а ты как-никак наполовину Могол. Пока твоя жена не умрёт, будешь править Голкондой дистанционно.
- Я даже не разглядел её лица, - сдаваясь, посетовал Сарнияр. - В молельне царил полумрак.
- Княжна Лейла не так хороша, как её приданое, но в ней нет ничего отталкивающего, - заверил его отец.
- Она такая тощая. Я боюсь переломать ей кости, когда оседлаю эту доходягу в постели.
- Ну, сынок, - озорно улыбнулся царь, - позволь ей стать наездницей или избери другой способ, чтобы не причинить ей ущерба.
Сарнияр замолчал, изведя весь запас красноречия.
- Я хочу познакомиться поближе с моей женой, - вымолвил он после длительной паузы.
Аль-Шукрейн вздохнул с неимоверным облегчением.
- Конечно, сынок. Я распоряжусь, чтобы тебя проводили к ней.
Он кликнул слуг, и когда те явились на его зов, ободряюще подтолкнул сына к двери.
- Ступай, дитя моё, и будь на высоте, не урони нашу фамильную честь.
Cарнияр раскраснелся от его слов, но покорно двинулся вслед за слугами, освещавшими ему путь смолистыми факелами. Они долго блуждали по петлистым коридорам, пока не остановились у двери, украшенной свадебным венком. Прежде, чем открыть дверь, царевич прильнул ухом к створке и услышал тоненький девичий голосок, звуки которого пробудили в нём чувство, близкое к состраданию.
- Не такой я представляла свою свадьбу, Гюль. Венчание тайком в потёмках, как будто мы совершали что-то неприличное. А мой жених, похоже, узнал о свадьбе в самый последний момент, когда всё уже закончилось.
- Может, здесь так заведено, - отвечал низкий гортанный голос. - Не печальтесь из-за этого, госпожа, главное, что жених пришёлся вам по сердцу.
- Он такой большой и могучий. Я трепещу перед ним, Гюльфем.
- Неужели он не вызывает у вас ничего, кроме страха?
- О нет! Я трепещу не от страха.
- А от чего же тогда?
- От мысли, что его сильные мускулистые руки обовьют мой стан. Как ты думаешь, он скоро придёт?
- Думаю, скоро. Как только его отец прочистит ему мозги, он сразу же явится, уверяю вас.
Сарнияр с треском распахнул дверь. Обе женщины вскрикнули от испуга.
На смятой постели, полускрытой складками потёртых временем атласных драпировок, затканных поблёкшими золотыми узорами, сидела худенькая, почти бесплотная девушка, которую он видел в мечети. Она показалась ему такой невзрачной, что его взгляд не задержался на ней и машинально переместился на служанку, стоявшую подле госпожи.
То была женщина вполне в его вкусе, рослая, пухлая, с высокой грудью и пышными бёдрами, полноту которых особенно подчёркивал повязанный на талии шёлковый пояс с бахромой. Густые косы цвета воронова крыла обрамляли её розовощёкое личико, привлекавшее своим неброским природным очарованием. Цветущий вид её воспламенил воображение юноши, и он мысленно поменял её местами с княжной. Какая злая ирония судьбы! Почему ему в жёны достался вялый сухофрукт, когда на той же ветке спелый, сочный, соблазнительный персик так и просится в рот?
- Приветствую тебя, жена! - молвил Сарнияр, стараясь не косить глазом в сторону «персика». - Прошу, встань и поцелуй своего супруга.
Бледные щёчки Лейлы покрылись болезненным румянцем. Она поднялась на носочки и с трудом дотянулась костлявыми руками до его широких плеч.
- Пожалуй, нам лучше сразу улечься в постель, - усмехнулся он. - Иначе тебе придётся целовать меня в подвешенном состоянии.
Зардевшись от смущения, Лейла шепнула горничной:
- Ступай к себе, Гюльфем.
Служанка поспешила к двери, оглядываясь на Сарнияра, привлекательная внешность которого произвела на неё неотразимое впечатление. Он тоже проводил её глазами, сожалея о её уходе.
Закрыв за собой дверь, Гюльфем прислонилась к ней спиной и попыталась привести в порядок сумбурные мысли. Она готова была поклясться, что молодой новобрачный заинтересовался её незначительной персоной. Гюльфем гнала от себя эти крамольные мысли, но они всё равно назойливо лезли ей в голову.
- Это оттого, что моя бедная госпожа совсем неказиста на вид, - решила она, вздыхая. - Но мне незачем тревожиться. Он непременно оценит её скромность и неискушённость.
Внушая себе надежду, что княжна может привлечь этими качествами молодого мужа, она помыслить не могла, чтобы от её скромности и неискушённости у него сводило скулы. Сарнияр привык иметь дело со страстными зажигательными гуриями из презренного дома (прим. автора: восточный бордель), которых возили ему в поместье из близлежащего города. А вот скромную и неискушённую девственницу он держал в своих объятиях впервые.
Предварительно разогрев её ласками, Сарнияр устроился поудобнее, зажал лицо Лейлы в ладонях и шепнул:
- Ты готова принять меня в своё лоно, жена?
Она ничего не ответила, и он решительно двинулся на штурм. Услышав сдавленный всхлип, Сарнияр ослабил атаку и с тревогой взглянул на жену. Заметив, как посинело её лицо, он почти разжал объятия и переместился набок, чтобы не давить на неё своим весом. Он готов был пойти на попятную, но Лейла вдруг стиснула ему руку и чуть слышно прошептала:
- Нет, продолжай… Я потерплю.
- Ты уверена? - спросил он, сам уже ни в чём не уверенный.
Она кивнула, и он возобновил слабые, беспорядочные толчки, с трудом протискиваясь в её тело. Накрыв ладонями маленькие грудки, он ощутил, как сердце у него под рукой то бешено стучит, то замирает.
Он выскользнул из её обмякшего тела и в панике схватил жену за плечи.
- У тебя нарушен сердечный ритм? Отвечай!
Она безмолвно повисла у него на руках, словно тряпичная кукла.
- Эй! Сюда! На помощь! Госпожа умирает! - закричал Сарнияр.
Дверь тотчас распахнулась, и в комнату вбежала Гюльфем.
- Ах, боже мой! - запричитала она. - Мы так надеялись, что это больше никогда не повторится! Какое несчастье! Какое несчастье!
Сарнияр поспешно натянул шальвары, но юркие глазки Гюльфем уже успели разглядеть его мощное и всё ещё готовое к бою орудие.
- Держите ей голову! - верещала Гюльфем. - Не так, лицом вниз! Ах, боже мой, боже мой!
Оба бестолково суетились над безжизненным телом новобрачной, слишком взволнованные, чтобы оказать ей действенную помощь.
- Не дышит, - всполошилась Гюльфем, приложив зеркало к губам Лейлы. - И сердце не бьётся! - прибавила она, прижав ладонь к её груди.
Мягко отстранив девушку, царевич склонился над женой, разжал ей челюсти и принялся за искусственное дыхание.
- Дыши, чёрт тебя побери, дыши! - ругался он в кратких промежутках между попытками вдохнуть в неё жизнь.
- Я позову врача, - подавленно произнесла Гюльфем.
Сарнияр не обратил никакого внимания ни на слова перепуганной служанки, ни на её поспешный уход. Он был занят слишком важным делом - спасением своей умирающей жены. От искусственного дыхания он перешёл к непрямому массажу сердца, и его старания увенчались полным успехом. Лейла открыла глаза, в которых едва теплилась жизнь. Когда появился придворный лекарь Хаджи-хаким, её бледные щёчки уже слегка порозовели. Прощупав её пульс, старик немедленно влил ей в рот укрепляющую настойку.
- Ну, как она, доктор? - спросил Сарнияр, не отходя от него ни на шаг.
- Что я могу сказать, - развёл руками Хаджи-хаким, - она жива лишь благодаря вам. Вы спасли ей жизнь.
Лейла посмотрела на мужа с таким выражением на лице, от которого ему стало совсем не по себе. Ничего не ответив врачу, он направился к выходу, попутно наказав Гюльфем присматривать за госпожой.
- Ваше высочество! - окликнул его Хаджи-хаким.
Сарнияр остановился, дожидаясь старика. Выскользнув из спальни, врач плотно затворил дверь и сказал приглушённым голосом:
- Конечно, вы спасли ей жизнь, но вы же и довели её до критического состояния. Надеюсь, вы это понимаете?
Царевич удручённо кивнул, не в силах выдавить ни звука. В голове у него вертелись разные мысли, но ни одна из них не находила выражения в словах.
- Будет, несомненно, лучше, если вы проведёте остаток ночи у себя.
Сарнияр ничего не ответил, и Хаджи-хаким решил, что он не понимает намёков.
- Не трогайте эту бедняжку, - настоятельно потребовал он, - женщина с таким хрупким сложением создана... э-э... не для вас.
Сарнияр чувствовал, что он чего-то недоговаривает, но у него не было ни сил, ни желания продолжать этот неприятный разговор. На том они и расстались: Хаджи-хаким вернулся к княжне, а царевич побрёл в свои покои и улёгся в постель. День выдался напряжённый, и он заснул, чуть только его голова коснулась подушки.
Утром он заглянул к отцу и, несмотря на ранний час, застал у него Хусейна и Хаджи-хакима. Трое мужчин, активно жестикулируя, что-то горячо обсуждали до его появления, но едва он вошёл, сразу умолкли и поднялись с диванов. Отпустив обоих придворных взмахом руки, государь приблизился к сыну и с отеческой нежностью привлёк его к себе.
- Бедное моё дитя, - участливо заговорил он, покачивая лилейно-белым тюрбаном, - мне всё уже известно. Твоя жена вчера чуть не распрощалась с жизнью. Хвала Аллаху, что всё обошлось...
- Аминь, - прервал его Сарнияр. - Но этот случай только укрепил моё решение отправиться на войну. Княжна Лейла не годится мне в жёны, она слишком хрупка для меня. Мне жаль, что ей пришлось принять нашу веру, но раз уж так случилось, пусть найдёт мужа себе под стать. Я хочу аннулировать наш брак.
Аль-Шукрейн всплеснул руками.
- Ты лишаешь себя громадного состояния!
- Я добуду себе такое же, ничем не хуже.
- Но это преподнесли тебе на блюдечке с золотой каёмочкой. Ты пальцем о палец не ударил, чтобы его заслужить.
- Возможно, поэтому оно мне не особенно дорого.
- Щенок! - взорвался Аль-Шукрейн. - Что ты понимаешь в том, как добываются состояния? Воображаешь, что их качают из воздуха? Или надеешься отыскать пещеру Али-Бабы? В войну решил поиграть, дурачок? И с кем же ты собрался воевать? С Османами, которым принадлежит весь полуостров, включая и нашу страну? Ты не забыл, что она оставлена нам лишь потому, что удалена от побережья? И что мы платим за неё ежегодную дань султану Мюраду?
- Я хочу добиться централизации власти в Румайле.
- Ты у своего дяди Мусы заразился этой крамолой?
- Я заставлю турок признать наш суверенитет. А затем попытаюсь отвоевать у них портовые города, чтобы обеспечить нам свободный выход в море.
Аль-Шукрейн откинулся на спинку дивана и дрожащей рукой вытер пот с побагровевшего лица.
- А где ты возьмёшь средства на все эти сомнительные мероприятия? Тебе же известно, что наша казна почти пуста стараниями твоего дядюшки.
- Я начну с малого: разграбления посёлков и небольших городков на пути к побережью.
- Словом, ты затеял нешуточную эпопею. И не жаль тебе тратить на неё свою молодость? На войну с Османами может уйти целая жизнь.
- Нет, отец. Лучше провести её в походах, чем прожигать, расточая чужое состояние.
- Сынок, - вкрадчиво завёл государь, - поверь, я вовсе не пытаюсь свернуть тебя с благородного пути. И мне бы хотелось избавиться от османского ига и прогнать турок с нашего полуострова. Только я лучше тебя представляю всю сложность этой рискованной затеи. Ты ещё слишком молод и неопытен, чтобы руководить крупными боевыми операциями. А главное, у тебя нет на них денег. Глупо начинать войну без средств, но во стократ глупее искать, где бы их добыть, когда на тебя пролился золотой дождь из сундука магараджи.
- А ведь, и в самом деле, это золото мне бы очень пригодилось, - в раздумье проронил Сарнияр.
- И нужна для этого сущая безделица: признать законным свой брак с княжной Голконды.
- Наш брак не состоялся! - возмущённо возразил Сарнияр.
- Ваш брак состоялся! Я прикажу вывесить простыни с вашего ложа на дворцовых воротах, чтобы все убедились в этом.
Сарнияр смерил отца гневным и презрительным взглядом.
- Я не могу признать своей женой женщину, неспособную удовольствовать меня в постели.
- Пустяки, - отмахнулся государь, - для подобной цели найдутся другие женщины. Правда, твой дядя-мужеложец разогнал мой гарем за ненадобностью, сейчас во дворце не наберётся и десятка рабынь, годных на роль одалисок. Однако на деньги тестя ты сможешь закупить на невольничьих рынках с полсотни обольстительных гурий. Так что поверь, сынок, нет никакого смысла аннулировать твой брак с княжной Лейлой. В конце концов, она невиновна в том, что ей в мужья достался юнец, придающий глобальное значение потребам своей плоти.
Сарнияр терпеливо выслушал его длинную, но малоубедительную тираду.
- Значит, я не заслужил своего права иметь подходящую жену и полновесный брак? Вы хоть понимаете, какую жизнь мне уготовили? Я буду навечно привязан к женщине, которая не может отдавать мне свою любовь, не рискуя собой.
- Это твоя плата за богатство, сынок. И возможность осуществить свои планы. Хотя мне жаль вкладывать золото Голконды в твои прожекты, я всё же готов поддержать тебя, лишь бы сохранить твой брак.
- Но я не готов, - воскликнул Сарнияр, - принести себя в жертву даже ради осуществления своих планов. Зовите кадия, отец. Я хочу расторгнуть ваше соглашение с магараджей как можно скорее, покуда он ещё жив.
Аль-Шукрейн ещё долго уговаривал сына одуматься, но тот упрямо стоял на своём. В конце концов, царь был вынужден позвать придворного законоведа. Кадий появился в дверях почти одновременно с гонцом, который, судя по его измотанному виду и сильно запылившимся одеждам, приехал издалека.
- Государь! - простёрся ниц перед царём посланник. - Я прибыл к вам с дурной вестью, но не велите казнить меня.
- Говори, - молвил Аль-Шукрейн, царственно качнув тюрбаном.
- Мой господин, магараджа Голконды скончался в своей резиденции на острове Химер. Подписав известный вам договор, он отрешился от всего земного и отправился на этот остров, чтобы в тишине и уединении подготовиться к переходу в лучший мир. Смерть не заставила себя долго ждать и спустя две недели после его переезда унесла моего повелителя.
Сарнияр переменился в лице, а государь прошептал:
- Мир праху его!
- Если моя весть огорчила вас, - взмолился гонец, - заклинаю, не казните, помилуйте...
- Ты привёз мне копию завещания магараджи и крепости на владение его землями? - прямо спросил государь, не считая нужным прибегать к околичностям.
Гонец протянул ему запечатанный пакет с документами. Вскрыв его, Аль-Шукрейн бегло просмотрел бумаги и вздохнул с огромным облегчением.
- Ну вот, сынок, вы с женой вступили в права наследников. Прими мои искренние поздравления.
В порыве радости, которой был не в силах скрыть, он похлопал гонца по руке и даже смахнул с него несколько пылинок.
- Ну-ну, успокойся, дружочек, у меня и в мыслях этого нет - казнить тебя, можно сказать, душеприказчика моего усопшего свата, исполнителя его последней воли. Саид, - обратился царь к кадию, - пусть эти бумаги хранятся у тебя.
Наблюдая за отцом сквозь полуопущенные ресницы, Сарнияр сокрушённо прошептал:
- Подумать только, вчера вечером я держал её жизнь в своих руках. Не примени я своих познаний в медицине, сегодня бы остался богатым и свободным вдовцом.

 » Глава 4.1. Непокорность Гюльфем

- Вы искали меня, царевич? - спросил Хаджи-хаким, распахивая двустворчатые двери на террасу с колоннадой.
Здесь Сарнияр любил просиживать долгими вечерами, наблюдая, как солнце уходит за линию горизонта. Иногда к нему присоединялся Рахим, и они вместе предавались мечтам и строили планы на будущее. Рахим не во всём одобрял царевича, но никогда не позволял себе спорить с ним, лишь изредка высказывая своё мнение. А когда Сарнияр сам просил у него советов, он облекал их в такую форму, что не последовать им было просто невозможно.
После возвращения отца царевич позволил своему другу вернуться к мирной профессии, но Рахим, узнав, что он готовится выступить в поход на турок, предпочёл остаться на своём месте в царской гвардии. Сарнияру польстила его преданность, и он решил наградить за неё Рахима.
Когда на террасе появился Хаджи-хаким, Сарнияр как раз обсуждал с приятелем своё решение повысить его в звании. Он хотел, чтобы Рахим возглавил предстоящую кампанию, потому и предложил ему чин амирбара, наивысший в воинской иерархии Румайлы.
- За какие заслуги вы удостоили меня этой чести? - удивился Рахим. - У вас есть более искушённые военачальники. А мне на службе, главным образом, приходилось заниматься шпионажем. Это совсем не тот опыт, что нужен командующему действующей армией.
- Ошибаешься, Рахим, - возразил Сарнияр, - вести лобовую атаку способен любой командир, а вот измыслить, к примеру, достойные пути для отступления не всякому под силу. И кому я могу доверить такое, если не тебе? Не одному ли из тех, кто честно служил узурпатору? Нет уж, дудки! Ты мой спутник по жизни, и тебе я обязан своей первой победой. Будем и дальше шагать нога в ногу, а остальное довершит Аллах.
- Конечно, моё назначение никто не посмеет оспорить, но...
- Тсс! - приложил палец к губам Сарнияр. - Замолчи, Рахим. К нам приближается придворный лекарь.
Он повернулся к двери, натянув на лицо приветливую улыбку. Хаджи-хаким почтительно склонился перед ним, скрестив на груди морщинистые руки.
- Я позвал вас для серьёзного разговора, хаким, - сказал Сарнияр. - Вчера вы настойчиво просили меня не трогать мою жену...
- Будь я вашим конюхом, ваше высочество, - перебил его старик, - я бы так же настойчиво просил вас не садиться на тощую клячу.
Сарнияр усмехнулся.
- У конюха я не стал бы спрашивать, почему, так как не хуже его разбираюсь в лошадях. Однако вы не конюх, а моя жена не кобыла. Так почему я не должен иметь с ней супружеских отношений? Мне кажется, что вчера вы не были со мной до конца откровенны.
- Вам не откажешь в проницательности, - отметил Хаджи-хаким. - Ну что ж, если вы хотите знать правду, я скажу всё как есть, без утайки. Княжна Лейла родилась недоношенной, раньше положенного срока. Как правило, такие дети не выживают. Магараджа погрузился в глубокую печаль. У него уже было трое сыновей, но ему страсть как хотелось иметь ещё и дочку. Посему он созвал совет самых лучших врачевателей Голконды, в который по неведомой причине затесался гостивший у одного из них тибетский знахарь-подвижник. Эскулапы, посовещавшись между собой, сошлись на том, что органы девочки, скорее всего, недоразвиты, и она не проживёт и недели. Никто не брался её выходить, кроме того тибетского знахаря, что оказался на учёном совете по чистой случайности. Однако, поставил условие знахарь, малютку придётся перевезти в Тибет, потому что только там он может предоставить ей необходимое лечение. Магарадже ничего не оставалось, как согласиться с его условием.
Княжна провела в тибетском монастыре много лет, прежде чем знахарь счёл целесообразным отпустить её обратно к отцу. Состояние её здоровья не внушало ему опасений, хотя тревожило замедленное созревание девочки. В последующие годы она часто навещала своего исцелителя, который, состарившись, уже не покидал стен обители и занимался обучением молодых людей, стекавшихся к нему из Индии, Тибета и Китая. Княжна тоже с большой охотой обучалась у старика разным премудростям. Когда её семью постигла негаданная напасть, она как раз гостила у него в монастыре, чем и спаслась от заражения.
Несмотря на это обстоятельство, у неё появились симптомы той же болезни, что поразила весь княжеский дом: приступы удушья, обмороки, головокружения. Магараджа, не желавший верить в семейное проклятие, о котором толковали все вокруг, вновь созвал консилиум лучших врачей Голконды. После тщательного обследования княжны и длительного совещания они вынесли единодушный вердикт. Ухудшение её самочувствия просто совпало по времени с семейной эпидемией, а настоящая причина в другом.
- И в чём же? - спросил Сарнияр, терпеливо внимавший всем подробностям этого томительного повествования.
- В недоразвитии органов, которые, по мнению врачей, перестали справляться со своими функциями, когда княжна Лейла вышла из нежного возраста.
- Но всё-таки, чем она больна? - настаивал Сарнияр, желая услышать более детальный диагноз.
- Всем! - буркнул старик, которого его вопрос просто вывел из себя. - У вашей жены болен весь организм. Недоразвитое сердце плохо качает кровь, тонкие сосуды вяло её перегоняют, слабые лёгкие вызывают задержки дыхания, а детская матка никогда не выносит ребёнка.
- Довольно, хаким, - оборвал его Сарнияр. - Я всё понял. У меня к вам последний вопрос. Как долго она проживёт?
- На это вам может ответить один Аллах. А мне остаётся прибавить к тому, о чём просил вас вчера: берегите жену от потрясений, которые могут сократить её дни.
- Благодарю вас, хаким, вы можете идти.
Хаджи-хаким удалился, а Сарнияр бросил растерянный взгляд на Рахима.
- Что ж, друг мой, осталось выяснить одну маленькую деталь. А вот и тот, кто окончательно рассеет мои сомнения.
Двустворчатые двери опять распахнулись, впустив Саида, придворного кадия.
- Да снизойдёт на вас благоволение Аллаха, сахиб (прим. автора: господин, повелитель), - поприветствовал он царевича, целуя длинный рукав его халата.
- Саид, вы явились как нельзя кстати. Ответьте мне, может ли считаться законным мой брак, если я вступил в него не по собственному волеизъявлению?
Саид с минуту помолчал, размышляя о том, как угодить царскому сыну, не нарушая буквы закона.
- Вы собственноручно подписали брачный контракт, сахиб? - осторожно спросил он.
- Увы, к моему стыду и сожалению.
- О каком же тогда принуждении мы ведём речь?
- Я подписал его вслепую, так как он был подтасован к другим, менее важным документам.
- Кем подтасован, сахиб?
- Моим отцом.
Кадий побагровел от величайшего смущения.
- И вы часто подписываете вслепую менее важные документы? - осведомился он.
- Довольно часто, - отвечал Сарнияр. - Крючкотворство для меня - дремучий лес, в котором я бреду на ощупь.
- В таких случаях вам бы следовало приглашать меня, сахиб, чтобы я направлял вашу руку.
Сарнияр промолчал, не в силах признаться, что не делал этого из самолюбия.
- Получается, я не могу аннулировать свой брак, зато могу развестись, не так ли? - задал он следующий вопрос. - На том основании, что моя жена не может подарить мне наследника?
- Безусловно, это достаточное основание для расторжения брака, сахиб. Однако я вынужден напомнить, что после развода вам придётся вернуть жене её приданое, а это, насколько мне стало понятно из привезённых бумаг, астрономическая сумма. Вы разрешите дать вам совет, сахиб?
- Конечно, Саид, разрешаю.
- Казна Румайлы разорена вашим дядей Муселимом почти до основания. Если вы не хотите получить её в таком виде в наследство, не расторгайте свой брак с княжной Голконды.
Оставшись вдвоём с Рахимом, Сарнияр сказал ему с той дружеской прямотой, которая всегда сопровождала их диалог:
- Ну что ж, с разводом придётся повременить, Рахим. По крайней мере, до тех времён, когда я заполню казну турецкими дукатами.
Но Рахим, пожалуй, впервые за все годы их дружбы, позволил себе не согласиться с ним.
- Зачем вам разводиться, не понимаю? Пользуйтесь дарованным вам богатством и наслаждайтесь жизнью. Хотя в Румайле не принято многожёнство, наложниц вы можете иметь, сколько вашей душе угодно. И любая из них сочтёт за честь родить вам наследника. Поскольку в его жилах будет течь ваша кровь, не суть важно, что он родится вне брака.
Щёки Сарнияра вспыхнули от гнева.
- Ты тоже, как мой отец, советуешь мне прикупить одалисок на деньги моего злосчастного тестя? Не ожидал я от тебя такого, Рахим.
- Но если уж сам государь посчитал это уместным... - сказал Рахим и, не закончив фразы, добавил. - И потом, в вашем нынешнем положении предосудительно пользоваться услугами публичных женщин. Это раньше вы могли… но не теперь.
- Как ты не поймёшь! - вспылил Сарнияр. - Это богатство не даровано, а навязано мне! Я не хотел его, тем более такой ценой. Вся эта история с вымиранием княжеского рода внушает мне отвращение к наследству магараджи.
- Со временем вы справитесь с этим чувством.
- Нет, Рахим. Проклятому золоту Голконды я предпочитаю военные трофеи. Давай поскорей решим, с чего нам начать нашу кампанию. Ты уже изучил карту полуострова? Учти, меня интересуют только ценные объекты, я не хочу рисковать своей жизнью из пустого тщеславия.
Рахим извлёк из-под полы длинную пёструю карту, расчерченную линиями долготы и широты.
- Взгляните и сами убедитесь, что наибольшую ценность на полуострове представляют морские порты, но все они под властью Великого Турка. Самый лакомый кусок - Алла-Илем, морская база турок, куда стекается всё награбленное ими золото. С моря он для нас недосягаем, поскольку мы не располагаем флотом. А если бы и располагали, город надёжно защищают от вторжений «морские ястребы» султана Мюрада. Турки цепко держат свои позиции в Аравии и никому не уступят своего господства над морем. Подумайте, стоит ли сражаться с ветряными мельницами.
- А что защищает Алла-Илем со стороны материка? - спросил Сарнияр, пропустив мимо ушей его последнее замечание.
- Приграничные крепости, ведущие между собой и городом хорошо налаженную связь. Едва вы начнёте штурм одной из них, как к ней на выручку подоспеют «летучие эскадроны». Так зовутся разъезды, патрулирующие оккупированную турками территорию. Послушайте, ваше высочество, оставьте вы эту затею, не помышляйте о том, чего нельзя достичь без опыта в боевых операциях и сил, превосходящих противника.
- Но опыт приходит в процессе сражения, а поле брани - наилучшая практика для новичка, - убеждённо заявил Сарнияр. - Откуда у меня возьмётся опыт, если мы будем сидеть, сложа руки?
- Может, нам следует начать с простых упражнений? - предложил Рахим. - Прежде чем развернуть масштабное сражение, было бы разумнее попробовать свои силы на небольшой арене.
- Что ты подразумеваешь под небольшой ареной? - заинтересовался Сарнияр.
- Арабские города, один из которых, Аль-Акик, лежит практически у наших дверей.
- А много ли там золота?
- Достаточно, чтобы покрыть расходы на содержание вашей армии, но слишком мало, чтобы привлечь к себе внимание османцев.
- Это означает, что мы не поссоримся с турками, если завладеем этим городом?
- Так точно, ваше высочество, - улыбнулся Рахим. - Не стоит пока с ними ссориться. Вдруг вы обнаружите, что военная профессия не ваша стезя.
- До Аль-Акик не более четырёх суток езды, - не слушая его, отметил Сарнияр. - Мы выступаем завтра же на рассвете. Дай мне карту, Рахим, я хочу изучить все подходы к этому городу.
- Как вам угодно, - пожал плечами Рахим. - Я оповещу о вашем решении военачальников.
- На правах амирбара, - напомнил ему Сарнияр тоном, не терпящим возражений.
Приятели ещё какое-то время поболтали о том, о сём, потом поужинали вместе, после чего Рахим ушёл. Оставшись один, Сарнияр спустился по каменным ступеням террасы в окружённый аркадами внутренний дворик. Задержавшись у лестницы, ведущей на женскую половину, он с минуту простоял неподвижно, о чём-то размышляя, затем ускоренным шагом вернулся на террасу и скрылся за створками двери.
Прильнув к окну своей опочивальни, княжна Лейла проследила за всеми перемещениями мужа и в отчаянии стиснула руки.
- Ведь он же хотел подняться ко мне! - воскликнула она. - Ты видела, Гюльфем?
- Да, госпожа, - кивнула горничная, стоя рядом с ней у окна.
- Так отчего же он раздумал, как ты считаешь?
- Ваш муж провёл почти весь день на террасе со своим фаворитом. Мальчишка, приставленный к вам для посылок, как его, вроде бы Якуб, прогуливался во дворе и слышал, о чём они говорили.
- И о чём же? - в нетерпении спросила Лейла.
- Его высочество собрался на войну, госпожа. Уже завтра на рассвете.
- На войну? - всплеснула руками Лейла. - Какая ужасная весть! Почему наш создатель так безжалостен ко мне? Сначала заставил меня пережить моих родных, а ведь они были куда крепче здоровьем, чем я. Потом это замужество...
- С молодым принцем, которого вы успели полюбить, госпожа, - робко вставила Гюльфем.
- А что толку, Гюль? - всхлипнула Лейла. - Похоже, он разочарован во мне, раз спешит поскорей расстаться со мной. Я даже не смею судить его за это. Что за радость от слияния с женщиной, склонной к обморокам в самый пикантный момент!
- Вы невиноваты в своей немощи, - принялась утешать её Гюльфем. - Аллах не дал вам крепкого здоровья, зато наградил замечательным мужем.
- Лучше бы он позволил мне умереть! - разрыдалась Лейла.
- Кто? - не поняла Гюльфем. - Ваш муж или создатель?
- Оба, - простонала княжна. - Они оба держали мою жизнь в своих руках.
Гюльфем смущённо молчала, так как возразить ей было нечего.
- Милая Гюль, - с мольбой заговорила Лейла, - прошу тебя, сходи к его высочеству. Отнеси ему этот шарф, который я вышила своими руками. Пусть привяжет его к эфесу своей сабли и вспоминает обо мне всякий раз, как извлечёт её из ножен. А ведь он, должно быть, часто размахивает своей саблей, Гюль?
- Теперь, когда идёт на войну, будет размахивать ещё чаще, госпожа.
- Нет! - снова зарыдала Лейла. - Я не хочу ничего слышать про войну. Умоляю, поговори с моим мужем! Растолкуй ему, как я буду страдать в разлуке с ним. Постарайся смягчить его сердце, поведай ему о моих слезах, о моей печали.
Гюльфем неуверенно взяла у неё шарф, рисуя в воображении картины кровавых битв, герой которых бесстрашно мчался на буланом коне, сея вокруг себя смерть своей фамильной саблей с золотым эфесом. Неся ему на вытянутых перед собой руках подарок княжны, она почти поверила, что это её собственный дар отважному герою.
* * *
Cарнияр сидел на диване в позе башмачника и что-то чертил на разложенной перед ним географической карте, когда раздался негромкий стук в дверь.
- Ну, кого там ещё принесло? - пробурчал он, с неохотой отрываясь от своего занятия.
- Меня, ваше высочество, - робко пролепетала Гюльфем, входя в его покои.
Царевич открыто залюбовался её аппетитными формами. На его нахмуренном лице помимо воли расплылась радушная улыбка.
- А-а, это ты, персик, - произнёс он, усмехаясь в усы.
Гюльфем покраснела от его слов и, застенчиво приблизившись к нему, положила к его ногам расшитый золотой нитью шёлковый шарф.
- Госпожа просила, чтобы вы привязали это к эфесу своей сабли, - пояснила она.
Сарнияр снял с руки перстень и с ловкостью фокусника пропустил сквозь него тончайшую вещицу.
- Великолепный шёлк, - похвалил он дар Лейлы. - И вышивка чудесная. Передай моей жене, что я тронут её вниманием, но, по-моему, ей не стоило себя утруждать, расписывая золотыми узорами драгоценную основу.
Гюльфем уловила в его словах плохо завуалированную издёвку и грудью встала на защиту княжны.
- Вам же понравилась вышивка, - возразила она, стараясь не замечать его слишком откровенного взгляда, которым он шарил по её ладной фигуре. - Госпожа всю ночь трудилась над ней, не покладая рук.
- И совершенно напрасно.
- Как, вы не примете...
- Я приму её подарок и исполню просьбу, но пусть не тешит себя иллюзией, что я буду вспоминать о ней каждый раз, извлекая свою саблю из ножен. В жестоких сражениях, которые, я надеюсь, нам предстоят, нельзя отвлекаться на разные сентиментальные глупости, иначе становишься лёгкой добычей врага.
- И это всё, что вы можете сказать? - с упрёком спросила Гюльфем.
Сарнияр пожал саженными плечами.
- Я не хочу показаться грубым, но всё же передай своей госпоже, что я надеялся найти в ней жену, а вышивальщиц мне и без неё хватает.
Гюльфем стало дурно от его безжалостных слов. Следивший за ней взглядом Сарнияр вытянул руки, втайне надеясь, что она упадёт без чувств к нему в объятия. Однако служанка его жены оказалась крепкой девушкой и быстро пришла в себя.
- Госпожа страдает от вашего равнодушия, - обиженно заговорила она, вспомнив о слезах Лейлы. - От того, что уходя на войну, вы обрекаете её на разлуку. Неужели вы будете настолько жестоки, что даже попрощаться к ней не зайдёте?
Сарнияр был вынужден признать, что слегка перегнул палку.
- Я зайду к ней… завтра утром, - пообещал он.
- Отчего же утром, а не сейчас? - настойчиво спросила Гюльфем, глядя на него в упор и с нетерпением ожидая, что он ответит на это.
Сарнияр посмотрел на неё с удивлением.
- Мне кажется, милая, что ты выходишь за рамки приличий, задавая подобный вопрос. В чём дело, крошка? Болеешь душой за княжну, или просто выслуживаешься перед ней?
- Мне так жаль её, - вздохнула Гюльфем. - Получив весть о смерти отца, она сама на себя не похожа. Ваше участие стало бы для неё большим утешением. Если вы проведёте с ней последний вечер перед отъездом, приятные воспоминания о нём согреют ей душу в разлуке.
Неожиданно откинув церемонии, Сарнияр обхватил девушку за плечи. От его прикосновения Гюльфем бросило в жар. Лоб её покрылся горячей испариной, по спине поползли то ли мурашки, то ли капельки пота. Она едва могла дышать, испытывая настоящий ужас от мысли, что одно его объятие способно довести её до такого жалкого состояния.
Он заметил это; от него ничего не ускользало. Его действия стали смелее: он зарылся пальцами в её шелковистые волосы, запрокинул ей голову, заставляя смотреть ему прямо в глаза, и шепнул:
- Я бы охотно согласился на твоё предложение при условии, что ты разделишь этот вечер с нами. Мне тоже, чёрт возьми, хочется унести с собой тёплые воспоминания, но только ты можешь дать их мне, моя прелесть. Вот только боюсь, что Лейла на это не согласится. Поэтому давай обойдёмся без неё.
- Но я не могу остаться тут с вами, - возразила Гюльфем, слабо вырываясь из его объятий. - Меня ведь ожидает госпожа.
- Хорошо, - согласился Сарнияр, отпуская её. - Ступай, побудь с ней, пока она не заснёт, а после возвращайся ко мне. Мы проведём незабываемую ночь, последствия которой заранее очевидны.
- Последствия? - растерянно повторила Гюльфем. - Каковы же могут быть последствия?
- А ты как полагаешь? - лукаво прищурился он.
- Неужели вы имеете в виду мою беременность?
Сарнияр усмехнулся.
- Твоя беременность не столь очевидное последствие, как статус фаворитки престолонаследника со всеми вытекающими из него преимуществами.
У Гюльфем оборвалось дыхание. Его голос продолжал долетать до неё, но слова звучали бессмысленно. Видимо, он понял, что они не доходят до неё и решил подкрепить их на деле, потому что она снова почувствовала его руки на своих плечах. Подняв её голову за подбородок, он приблизил свои губы к её губам и сказал прерывающимся от страсти голосом:
- Обдумай, как следует моё предложение и возвращайся поскорей. Я не лягу спать, пока ты не вернёшься.
Он принялся целовать её с такой неторопливой основательностью, как будто хотел усмирить эту дикую пташку, постепенно приучая её к своим губам. Его пряные губы пьянили её, от нежных поцелуев в голове не осталось ни одной связной мысли. Гюльфем беспомощно обмякла в его объятиях, повиснув у него на руках, словно подстреленная куропатка.
Почувствовав, как она расслабилась, потеряв контроль над собой, он с жадностью погрузил свой горячий язык в глубину её рта. Между тем его пальцы исследовали застёжку на платье девушки и, расстегнув верхние пуговки, выпустили на волю её полные круглые груди, подобные спелым плодам с нежно-розовыми ягодками сосков.
- Ах, боже мой! - жалобно всхлипнула она, когда он сжал в ладонях оба полушария её груди и принялся наглаживать пальцами набухшие от его дразнящих касаний соски. - Вы хотите свести меня с ума, сахиб?
Он самодовольно ухмыльнулся.
- Когда мои уговоры не производят впечатления, я предпочитаю перейти к более эффективному воздействию.
Он наклонился поцеловать ей грудь, но девушка неожиданно отскочила в сторону и прикрыла свои сокровища обеими руками.
- В чём дело? - недовольно насупился он, шагнув к ней, но она отбежала от него на безопасное расстояние. - Вздумала поиграть со мной в кошки-мышки?
- Отпустите меня, - взмолилась Гюльфем, - я должна вернуться к своей госпоже.
- К чёрту твою госпожу! - вскипел Сарнияр. - Я не отпущу тебя, пока ты не покоришься мне.
- Вы обещали дать мне время подумать, - напомнила она.
- Теперь уже поздно. Ты распалила меня своими прелестями, чертовка! Но я сдержу своё слово и сделаю тебя фавориткой, когда вернусь из похода.
Гюльфем в отчаянии затрясла головой.
- Нет! Я не буду вашей фавориткой.
- Почему? - опешил он.
- Потому что это подлая измена...
- Эка важность! Все мужья заводят себе любовниц со времён Адама и Евы. Так уж устроен наш мир. Иди ко мне, моя малышка.
- Нет! - упрямо повторила она. - Я говорила о своей измене. Если я соглашусь... но я не могу согласиться. Пусть другие предают, но я не предам. Я люблю свою госпожу, как родную сестру.
У Сарнияра лопнуло терпение.
- Как ты смеешь отказывать мне, своему повелителю? - прошипел он, угрожающе надвигаясь на неё. - А если я прикажу отрубить тебе голову?
У Гюльфем подкосились ноги, и она упала на колени.
- Воля ваша, сахиб, - пролепетала она, покрываясь испариной от страха. - Я готова принять смерть, если это неизбежная кара за мою преданность княжне.
Сердце Сарнияра дрогнуло, но он не привык отступать и, к тому же, сейчас им владела лишь похоть. Он легко завалил Гюльфем и подмял её под себя.
- Маленькая дурочка! - с нежностью прошептал он, разрывая на ней одежды. - Тебе следует всего лишь уступить мне, а потом ты сама поймёшь, что сопротивлялась напрасно. Ну, сознайся, тебе же нравится всё, что я делаю...
Гюльфем извивалась под ним как змея, и он шлёпнул её разок-другой для острастки.
- Послушай, не зли меня! - вспылил Сарнияр. - Всё равно ведь будет по-моему. Что может мне помешать? На всём свете не найдётся такой силы.
- Такая сила найдётся! - раздался у него за спиной чей-то грозный голос.
От неожиданности он выпустил добычу из объятий. Она вскочила на ноги и, прикрываясь лохмотьями изорванного платья, забилась в самый дальний угол комнаты.

 » Глава 4.2. Обморок Гюльфем

Сарнияр заревел как разъярённый зверь.
- Кто посмел ворваться ко мне без стука и доклада?
- Один из немногих, имеющих свободный доступ к вашей персоне, - отвечал тот же голос.
Царевич вскинул голову, и его горящие чёрные глаза встретились с холодными серыми глазами Хусейна.
- Учитель! - пробормотал он в растерянности.
Хусейн протянул ему руку, помогая подняться на ноги.
- Видимо, я скверно учил вас, коль Аллах позволил мне пожать столь жалкие плоды моих трудов.
- Зачем вы явились ко мне в этот неурочный час? - с трудом сдерживая гнев, спросил царевич.
- Если бы я опоздал хоть на минуту, - спокойно ответил Хусейн, - вы совершили бы тяжкий грех против бога и своей совести, дитя моё.
Сарнияр рассмеялся ему в лицо.
- И в чём же, по-вашему, мой грех, Ходжа?
- Вы чуть не изнасиловали это несчастное создание.
- Это создание, к вашему сведению, - сквозь зубы прошипел царевич, - моя наложница.
- Нет, вы хотели сделать её своей наложницей. Против её воли, насколько я понимаю.
- У рабов нет своей воли. Эта женщина принадлежит моей жене, а, следовательно, и мне.
- Если мне не изменяет моя память, ещё вчера вы отказывались наложить руку на имущество вашей жены, - напомнил Хусейн.
- Я передумал, - властно заявил Сарнияр. - Наш брак заключён, и я намерен извлечь из него все возможные выгоды.
Хусейн снял свой расшитый серебром кафтан и набросил его на голые плечи Гюльфем, которая тряслась не так от холода, как от пережитого ужаса, скорчившись в углу опочивальни.
- Как твоё имя, дитя? - с участием спросил он, приглаживая её растрепавшиеся волосы.
- Гюльфем, - ответила она, выстукивая зубами дробь от страха. - Меня так нарекли, когда я приняла ислам за компанию с моей госпожой. А в Индии я звалась Радхой.
- Ты вольная или рабыня? - продолжил расспросы Хусейн.
- Мои родители были рабами магараджи, - начала свой рассказ Гюльфем. – А дети рабов тоже становятся рабами. Мне было всего два года, когда родилась княжна Лейла и меня отправили вместе с ней к тибетским монахам.
- Зачем? - удивлённо спросил Хусейн.
- Она родилась размером с котёнка, и все врачи Голконды признали её нежизнеспособной. По счастью, среди них ненароком оказался старый тибетский знахарь, который взялся за непосильную для традиционной медицины задачу. Он поставил отцу девочки лишь два условия. Младенца следует перевезти к нему в монастырь, и кроме того, ему нужен для опытов здоровый младенец не старше двух лет. Родители мои к тому времени умерли, и меня воспитывала старая рабыня, которая рада была избавиться от меня.
Чтобы выходить крошечную княжну, знахарь Рамин готовил разные снадобья и сначала давал их пробовать мне. Это были укрепляющие отвары из дикорастущих тибетских трав. Рамин проверял на мне их целебные свойства, прежде чем пользовать ими дочь магараджи. Но я была здоровым ребёнком и от его снадобий росла несоразмерно крупной для своих лет. Зато княжну всё-таки удалось выходить, хотя она осталась хилой и слабой.
- Получается, что твоя госпожа обязана тебе своей жизнью, дитя моё? - сделал вывод Хусейн.
- Ну, - смутилась Гюльфем, - в некотором роде.
- И это очень сблизило вас?
- Конечно, иначе и быть не могло. Мы вместе росли в тибетском монастыре, вместе вернулись ко двору магараджи, вместе навещали Рамина, пока он не скончался на руках у ламы. Мы всегда были вместе, сколько я помню себя. Как попугайчики-неразлучники.
- И всё же ты оставалась рабыней?
Гюльфем вздохнула.
- Освободить меня мог только магараджа, но не сделал этого из любви к своей дочери. Он включил меня в список свадебных даров, и вплоть до своей смерти я остаюсь частью приданого княжны.
- А приданым княжны распоряжаюсь я, пока остаюсь её мужем, - подвёл итог Сарнияр. - Ходжа, теперь, когда мы выяснили статус этой девушки, может быть, вы признаете, что вмешались в мою частную жизнь по чистому недоразумению? Гюль, ты согрелась? Будь добра, верни Ходже кафтан и марш в мою постель.
Гюльфем разразилась слезами и неосознанно вцепилась в подол Хусейна.
- Умоляю вас, не оставляйте меня с ним, - рыдала девушка. - Он хочет, чтобы я предала свою госпожу, мою маленькую Лейлу, и не один, а много-много раз. Хочет, чтобы я стала его фавориткой...
- Замолчи, пока я не украсил синяками твоё хорошенькое личико, - пригрозил Сарнияр, с силой отрывая её пальцы от подола Хусейна.
- Госпожа не переживёт моей измены, - всхлипывала Гюльфем, пока он тащил её на постель, не смущаясь присутствием наставника.
- Тем лучше для нас, - цинично усмехнулся царевич, связывая ей руки шёлковым шарфом, подаренным Лейлой.
- Зачем тогда вы спасли ей жизнь? - выдавила она из последних сил, погружаясь в глубокий обморок. - Чтобы медленно убивать её? Я ненавижу вас за это...
Не успев договорить, она поникла как былинка, выскользнула из его рук и упала на кровать.
- Ничего, моя крошка, - прошептал царевич, лицо которого помрачнело от её последних слов, - как-нибудь переживу твою ненависть ко мне. Всё равно она продлится недолго.
Он распахнул разорванный ворот её платья и со сладострастным стоном припал губами к её полной груди.
Ледяной водопад обрушился на него сверху, и Сарнияр остолбенел, потеряв дар речи от потрясения. Едва опомнившись, он в гневе оглянулся и увидел Хусейна, державшего в руке пустое ведёрко, в котором за минуту до этого охлаждались два кувшина с фруктовыми напитками.
- Разрази вас гром! - выругался царевич, тщательно отжимая подол и рукава халата. - Что вы натворили?
- Всего лишь остудил ваш неуёмный жар, дитя моё, - спокойно отозвался наставник.
- В следующий раз найдите другой способ, Ходжа. Этот был не самый приятный.
- Зато наиболее действенный. Ещё немного, и вы бы надругались над бесчувственным телом этой девушки. Я не мог допустить, чтобы вы до такой степени забылись, потеряв уважение к моим почтенным летам.
Сарнияр кинул взгляд на Гюльфем, неподвижно лежавшую на кровати. Даже ледяной ливень не привёл её в чувства. Но и в таком виде, в луже воды она напоминала цветущую ветвь миндаля или граната.
- Чёрт! Ходжа, вы должны меня понять. Или вы никогда не были молоды? Только посмотрите на эту роскошную плоть, на эти свежие ланиты. Даже святой не устоял бы перед соблазном сорвать с ветки этот лакомый плод, а я ведь не святой.
Хусейн попытался взглянуть глазами своего ученика на предмет его вожделения.
- Спору нет, она прелестна, но всё же не настолько, чтобы вскружить вам голову. Чуточку полновата, на мой вкус. Сын мой, я всегда считал вас человеком рассудочным, способным держать в узде свои природные инстинкты. Порой вы даже казались мне излишне расчётливым для своего возраста, особенно когда заявили, что идёте на войну не за романтическим ореолом, а для того, чтобы набить себе мошну. Что же, выходит, я ошибался на ваш счёт?
- Видимо, да, - вздохнул Сарнияр, - и я раб своих страстей, а не воплощение здравого смысла. Я хочу эту женщину, хочу настолько сильно, что будь я свободен, вероятно, женился бы на ней.
- Но она служанка вашей жены. Даже больше того, её подруга, наперсница, конфидентка. Своим неуёмным желанием заполучить её вы разрушите их нежную женскую дружбу. Неужели вас не тронула история этих двух девушек, из которых одна целиком отдавала себя ради спасения другой?
Сарнияр равнодушно пожал плечами.
- Она напомнила мне одну из святочных историй, которыми меня в детстве убаюкивала моя няня, православная армянка.
- Сколько же в вас цинизма! - поразился Хусейн. - Ну, вот что я вам скажу, мой сиятельный ученик. Вы не получите эту женщину, по крайней мере, сейчас. Я не позволю вам ставить под удар альянс с Голкондой, который подобно Атланту поддерживает в равновесии Румайлу. Отправляйтесь-ка в свой поход и охладите там свою буйную головушку. Надеюсь, наши соседи-арабы заставят вас переключиться на другой предмет.
Сарнияр спокойно дослушал эту дидактическую тираду и ответил тем же менторским тоном, переняв его у своего учителя.
- А теперь послушайте, что я вам отвечу, мой бесценный Ходжа. Я получу эту женщину, и получу сегодня же, как только она придёт в себя, потому что не хочу уходить на войну без заряда бодрости и согревающих душу воспоминаний. Что до моего брака с княжной, то вам прекрасно известно, что он с самого начала был мне глубоко ненавистен, и я готов терпеть его лишь потому, что ещё не обзавёлся собственным состоянием. И поскольку он был заключён на столь меркантильной основе, я вправе считать его фиктивным, а себя свободным и совать свой фитиль в тот колодец, который сам изберу.
Хусейн с минуту молча смотрел на своего ученика. Его взгляд говорил красноречивее любых слов, как он огорчён и разочарован.
- Вы ещё пожалеете о своём недостойном поведении, - пригрозил он и, не прибавив ни слова, удалился из его покоев.
* * *
Сарнияр перепробовал все подручные средства, чтобы привести девушку в чувства, но всё впустую: Гюльфем не приходила в себя. Отчаявшись в своих собственных силах, он был вынужден позвать на помощь врача. Едва переступив порог его спальни, Хаджи-хаким воздел старческие руки к потолку.
- О, Аллах! Прости нам прегрешения наши! Снова женщина и в самом плачевном состоянии. Да вы просто людоед, ваше высочество! Опять заездили партнёршу до полусмерти! Скоро же вы нашли своей жене замену.
- Оставьте при себе свои нелепые комментарии, - раздражённо бросил Сарнияр. - Лучше подсобите мне привести её в чувства.
Хаджи-хаким склонился над неподвижным телом, загородив его собой.
- Но эта невозможно, мой юный владыка, - немного погодя отметил он.
- Почему невозможно? - возмутился Сарнияр. - Она заснула очень крепким сном?
- Вернее сказать, мёртвым сном, ваше высочество.
Сарнияр почувствовал, как его сердце пронзила острая боль.
- Моя сладкая Гюль умерла? - вскрикнул он. - Но этого не может быть. Она дышит, у неё бьётся сердце.
В глазах эскулапа, окружённых глубокими морщинами, промелькнуло уважение.
- Я наслышан о ваших познаниях в медицине, сахиб.
Сарнияр досадливо отмахнулся.
- Мои познания весьма поверхностны. Мне приходилось лечить лошадей, но не людей.
- Все божьи твари созданы по одному подобию, - глубокомысленно изрёк Хаджи-хаким. - У всех имеется сердце, печень, по паре лёгких и почек...
- Во имя Аллаха, - перебил его царевич, - что с моей любимой рабыней, хаким? Почему вы ничего не делаете для её спасения?
- Потому что я ничего не могу для неё сделать. Она в глубокой летаргии. И когда выйдет из этого состояния, одному богу известно.
- Но почему это с ней приключилось? - схватился за голову Сарнияр. - Она же была в полном порядке. Взгляните, какие у неё розовые щёчки, какое пышущее здоровьем тело!
Хаджи-хаким смущённо кашлянул и отвёл глаза в сторону.
- Разрешите ответить вопросом на вопрос, ваше высочество. Я столько всего слышал о вашей любвеобильности, что вы давно пробудили мой профессиональный интерес. Скажите мне откровенно как врачу, насколько правдивы все эти слухи о вас?
- Обо мне ходит немало разных слухов. Какие именно дошли до вас, хаким?
- Ну, в частности, о ваших непомерных сексуальных аппетитах, о ваших забавах с двумя партнёршами одновременно, о склонности к насилию, цепях, верёвках, кляпах, шёлковых плётках и шнурках. И о том, как вы доводите женщин до полного изнеможения, что много раз видели, как их увозили из вашей усадьбы покалеченными, а поставщики живого товара стонут, но всё равно продолжают снабжать вас гуриями, потому что вы щедро оплачиваете их убытки.
Слышал я также и совсем уже невероятные истории о женщинах, которые переживают в ваших объятиях так называемую «эротическую смерть» - что-то вроде полной отключки на несколько минут. Словом, такую необычную форму экстаза, до которой способен их довести только гиперсексуальный мужчина.
- Все эти слухи сильно преувеличены, - нахмурил густые брови Сарнияр. - Естественно, с женщинами из презренного дома я позволял себе слегка пошалить, но никогда не наносил им увечий. Верёвки, цепи и кляпы я применял как элемент игры с теми из них, кого заводит грубое обращение. При этом я всё же не насильник и с неопытной партнёршей не стал бы вести себя подобным образом.
- А «эротическая смерть»? Не её ли я наблюдал вчера у вашей жены, которой по слабости здоровья противопоказаны такие встряски и нахожу сегодня у вашей рабыни? Думаю, летаргический сон вполне мог завершить это, мало изученное состояние.
- Я вас уверяю, что не трогал эту женщину, - сердито заявил Сарнияр. - Она просто перенервничала, и всё из-за своего глупого упрямства.
- У неё были связаны руки, - заметил Хаджи-хаким.
- Мне пришлось её связать, потому что она брыкалась как норовистая лошадка. Что же касается моей жены, то вы, как врач, обязаны были предупредить меня заранее обо всех пороках развития, которые она привезла с собой из Голконды.
- Ваш батюшка приказал мне держать рот на замке. По крайней мере, до первой брачной ночи, чтобы вы не смогли аннулировать свой брак.
- Отец знал, что дочь магараджи неизлечимо больна? - воскликнул Сарнияр. - Какая низость! Сломать жизнь сыну из-за денег!
- Баснословных денег!!! А также титула магараджи, который, по условиям завещания, перейдёт к вам после смерти жены.
- Если я сохраню этот брак.
- Вы должны его сохранить. Она всё равно долго не протянет, даже если вы будете свято соблюдать мои рекомендации.
Со стороны ложа донёсся слабый стон. Сарнияр со всех ног кинулся к девушке, беспробудно спящей, по заверению врача.
- Моя Гюль приходит в себя! - обрадовался он, заметив, как дрогнули её ресницы.
- Нет-нет, вам показалось, - заспорил Хаджи-хаким.
- Но я слышал стон.
- Она стонала во сне. Такое случается, - уверял эскулап.
- Это означает, что её сон не слишком глубок, и она скоро очнётся. Верно, хаким?
- Возможно, но всё же это произойдёт не сегодня и не завтра. Вашу рабыню следует перенести на женскую половину, где за ней установят круглосуточное наблюдение. И как только она проснётся, вам сразу дадут знать.
Сарнияр глубоко вздохнул.
- К сожалению, завтра я отправляюсь в поход, и меня не будет рядом к моменту её пробуждения. - Он нежно перебирал пальцами прядки волос, выбившиеся из пышной косы Гюльфем. - Я так хотел побыть с ней перед отъездом.
- Ещё успеете, - обнадёжил его врач.
- Да. У нас всё впереди, и я буду утешаться этой сладкой надеждой в походе. В конце концов, в предвкушении тоже есть своя прелесть.
Сарнияр унёсся мечтами в неведомое будущее. Из задумчивости его вывела морщинистая рука Хаджи-хакима, легонько тронув его за плечо.
- Ваше высочество, принесли носилки для вашей любимицы.
- Да-да, конечно, - рассеянно ответил тот, отойдя в сторонку и наблюдая за тем, как двое дюжих рабов перекладывают неподвижное тело Гюльфем на переносное ложе.
- Вай, вай, - ухмыльнулся один из носильщиков, - да у вас тут всё насквозь промокло, и девица тоже... хм. Вы что здесь, пожар тушили, что ли?
Хаджи-хаким отвесил ему подзатыльник, чтоб не забывался. Вспомнив ледяной душ, которым окатил его Хусейн, Сарнияр добродушно улыбнулся.
- Да, тушили пожар, что верно, то верно.
Но улыбка вдруг сошла с его лица. Ему показалось странным, что этот на редкость прямолинейный старик, осматривая Гюльфем, не выразил ни малейшего удивления по поводу того, что она промокла до нитки. Не думал же он, в самом деле, чтобы царевич мог таким варварским способом приводить её в чувства!

 » Глава 5. Отставка Хусейна

Рано утром Сарнияр, вспомнив о своём обещании Гюльфем зайти попрощаться к Лейле, без всякой охоты поплёлся в её покои. Чуть он ступил в её приёмную, как она поднялась с тахты, на которой прождала его всю ночь, не сомкнув глаз, и бросилась ему в объятия.
- О, мой храбрый воин, мой бесстрашный витязь! - рыдала у него на груди княжна. - Не уходи от меня, не оставляй меня одну! Разве так уж необходимо отправляться в поход и рисковать своей жизнью? Какой в этом смысл? Чего тебе не хватает? Ведь у тебя теперь есть деньги и почёт, и всё, чего только можно пожелать! Зачем тебе эти баталии?
- Ты не понимаешь, Лейла, - слегка отстранившись от неё, ответил царевич. - Я не желаю богатства, доставшегося мне как милостыня. Пусть отец распоряжается им, а я пойду добывать своё собственное состояние, которым не буду обязан никому.
- Я в толк не возьму, о чём ты говоришь, - прошептала она, покрываясь мертвенной бледностью от его слов. - Ты не хочешь пользоваться моими деньгами? Но ведь они же и твои, твои!!! Они принадлежат тебе по праву, как моему мужу и наследнику, согласно завещанию моего отца.
- О, шайтан! - выругался Сарнияр. - Ты вынуждаешь меня сказать нелицеприятную правду. Я твой муж лишь на бумаге, которую меня заставили подписать. Аллах мне свидетель, я честно старался, чтобы было иначе, но злая судьба распорядилась по-своему. И по существу, я остался таким же одиноким, как прежде.
Сарнияр не успел удержать княжну, которая бросилась ему в ноги и обняла его колени своими крошечными ручками.
- Что же мешает тебе, любимый, стать моим настоящим мужем? - срывающимся голосом воскликнула она, глядя на него в упор так, что он поневоле опустил глаза. - Скажи мне, не таись передо мной. Что тебя останавливает? Какие преграды ты между нами воздвиг?
Сарнияр схватил её за плечи и рывком поднял на ноги.
- Ты с ума сошла! - зарычал он. - Безумная! Ты чуть не умерла в моих объятиях! Не будь я сведущ в медицине, тебя бы сейчас уже забросали землёй. Какие преграды, говоришь? Между нами бездонная пропасть, и даже не пытайся через неё перепрыгнуть. Шею себе свернёшь, но меня не достанешь.
- Как ты жесток со мной! - расплакалась Лейла.
- Обстоятельства принуждают меня действовать жёстко.
- Но ведь я готова рисковать своей жизнью и здоровьем ради тебя.
- А мне не нужны твои жертвы. Я не желаю тебе смерти, хотя она развязала бы мне руки. Уймись, не волнуй своё сердце пустыми надеждами. Лучше покориться неумолимой судьбе, чем накликать на себя беду.
Лейла присела на краешек тахты и в бессилии уронила голову на руки.
- Как это благородно с твоей стороны - сохранить мне мою жалкую и никчёмную жизнь. Только на что она мне, если в ней не будет тебя? Зачем мне жизнь без любви, без семьи, без детей? Что за радость от такой жизни, лишённой всего, что составляет её суть?
- Возьми пример с меня, - молвил Сарнияр, отгоняя от сердца подкравшуюся к нему жалость. - Найди себе занятие по душе. Это отвлечёт тебя и разгонит тоску. Пока я буду воевать, посвяти себя молитвам. Или займись благотворительностью. На добрые дела денег не жалко.
- Конечно, я буду молиться за тебя, - смиренно вздохнула Лейла. - И щедро жертвовать всем убогим и скорбящим.
- Вот и славно, - порадовался её благоразумию царевич. - А когда твоя служанка поправится, вдвоём вам станет легче справляться со всеми трудностями, совсем как в былые времена.
Она подняла на него заплаканные глаза и недоумённо спросила:
- Моя служанка?
- Ну да, эта миловидная девчонка Гюльфем. Кстати, её поместили в твоих покоях? Позволишь мне взглянуть на неё разок перед отъездом?
- Хорошо, если ты так хочешь, я сейчас позову Гюльфем, - ничего не заподозрив, согласилась Лейла.
Сверхмощным усилием воли он погасил радостную улыбку, озарившую его лицо, и спросил, стараясь не выдать голосом своих чувств:
- Позовёшь? Значит, она уже проснулась?
- Конечно, Гюльфем ранняя пташка, - улыбнулась сквозь непросохшие слёзы Лейла и повернулась к шторке, отделявшей её маленькую приёмную от спальни. - Ферида, ты закончила прибирать моё ложе?
Она вновь уронила слезу, вспомнив, что не ложилась в приготовленную для неё постель.
Из-за шторы выглянула прехорошенькая рыжеволосая девушка, одетая слишком нарядно для простой рабыни: в цветастые шелка и яркие украшения из тяжёлого чеканного серебра. У неё была матовая кожа такой ослепительной белизны, словно её огненно-рыжие кудри вобрали в себя все краски, отпущенные ей природой. В руках она держала стопку свежего постельного белья.
- Да, госпожа, - ответила девушка, разглядывая Сарнияра без тени смущения или робости.
Он был немного шокирован столь бесцеремонным проявлением интереса к своей особе, но его мужское тщеславие было польщено. В свои двадцать лет он ещё не принимал поклонения женщин, как должное.
- Позови сюда Гюльфем, - заметив, как служанка пялится на её мужа, строго распорядилась Лейла.
- Слушаюсь, госпожа.
Красотка медленно повернулась и скрылась за занавеской.
- Не слишком расторопная девица, - усмехнулся, провожая её взглядом, Сарнияр.
- К тому же, нахальная и не в меру любопытная, - добавила Лейла, нахмурясь. - Имеет скверную привычку подслушивать под дверью. А ещё завистливая, лживая и склонная к притворству. Словом, скопище всех мыслимых пороков. Я пригрела её из жалости. Мы подобрали эту девку на безлюдной дороге. Стража отбила её у негодяя, который, купив её на невольничьем рынке, собирался изнасиловать за ближайшим кустом, не довезя до дома. Но она не ведает, что такое благодарность. То ли дело моя Гюльфем. Я бы предпочла обходиться только её услугами, но…
- Но нельзя так перегружать служанку, - договорил за жену Сарнияр. - Я рад, что Хаджи-хаким ошибся с диагнозом, но глубокий обморок тоже достаточно серьёзное последствие переутомления.
- О чём ты толкуешь? - недоумённо приподняла тонкие брови Лейла. - Какой обморок?
- Гюльфем вчера стало плохо в моих покоях, - помедлив, объяснил царевич, - когда она принесла мне твой подарок. Я пообещал ей, что зайду к тебе утром, а её это почему-то расстроило.
- Я знаю, - спокойно откликнулась Лейла. - Она внушила себе, что не справилась с моим поручением, и от переживаний ей сделалось худо. Бедняжка слишком близко принимает всё к сердцу, я не раз пеняла ей на это.
- Ей стало так худо, что я был вынужден пригласить ей врача. Он не сумел привести её в чувства, и бедную девочку пришлось унести на носилках.
- Как странно! Гюльфем мне ничего не сказала про обморок и вернулась на своих собственных ногах.
- Ага! - издал Сарнияр, начиная понемногу прозревать. - Видимо, она решила не пугать тебя или же постеснялась признаться в своей слабости.
В эту минуту, отодвинув штору, в дверном проёме показалась Гюльфем. Увидев царевича, она побелела как полотно. Ей пришлось склониться до самого пола, чтобы скрыть от госпожи свою бледность и дрожь в ногах.
- Не надо кланяться, Гюль, - испуганно воскликнула Лейла. - Тебе же, оказывается, вчера было так плохо, что ты даже потеряла сознание. Но почему ты не призналась мне в этом? Не захотела меня огорчать?
- Да, госпожа, - чуть слышно проронила Гюльфем, - прошу вас, позвольте мне удалиться.
- Я понимаю, тебе, наверное, всё ещё неможется, - сочувственно вздохнула княжна. - Иди, приляг и поспи немного.
- Слушаюсь, госпожа.
Гюльфем быстро исчезла за шторой, но зоркий взгляд Сарнияра успел за ней приметить рыжую красотку, завязывающую на затылке концы головной повязки.
Поспешно попрощавшись с женой, он вышел из её салона, притаился за мраморной колонной в коридоре и замер в ожидании. Наконец дверь её покоев приотворилась, и наружу выпорхнула медноволосая девица, державшая в руке плетёную корзину.
Когда она проходила мимо колонны, за которой прятался Сарнияр, он вытянул руку и схватил её в охапку. Ферида хотела закричать, но он припечатал ей рот своей огромной ладонью.
- Тише, не надо поднимать шум, - попросил царевич.
- Ваше высочество, - изумилась Ферида, - неужели это вы?
- Собственной персоной, - оскалился он. - Отвечай мне живо и по существу. Куда ты направляешься?
- В дворцовый сад за апельсинами для госпожи.
- А где Гюльфем?
- В своей комнате.
- Можешь позвать её ко мне? Только не говори, что это я велел. Придумай какой-нибудь благовидный предлог.
Секунду поразмыслив, Ферида с важным видом покивала головой.
- Я скажу ей, что пришёл медник. Сегодня все ждут его визита.
- Умница! - похвалил её Сарнияр. - А это тебе за труды.
Он снял с пальца один из золотых перстней и протянул его девушке. У Фериды загорелись глаза от жадности и восторга одновременно.
- Но ваше кольцо мне слишком велико, ваше высочество.
- Отнеси его златокузнецам, они это живо исправят.
- Не стоит, - возразила Ферида, - я буду носить ваш подарок на шее, как кулон. Так к сердцу ближе.
Она призывно улыбнулась ему, однако царевич, целиком поглощённый мыслями о Гюльфем, если и заметил её смелые заигрывания, то не подал виду.
- Прекрасно, - сказал он. - А теперь беги, зови сюда Гюльфем.
- Я мигом, - ответила уязвлённая его безразличием Ферида и без особой охоты поплелась в комнату товарки.
Хотя она не слишком спешила исполнить его просьбу, ему не пришлось долго ждать. Не прошло и минуты, как та же дверь снова отворилась и в коридор выглянула Гюльфем. На лице её отобразилось лёгкое недоумение, когда она увидела, что снаружи никого нет. Она застыла на пороге, раздумывая, потом всё-таки вышла в коридор и сделала несколько шагов по направлению к колонне, за которой прятался царевич.
- Где же вы, господин медник, отзовитесь, - негромко окликнула Гюльфем.
Сарнияр решил больше не скрываться и выступил из-за колонны.
- Это не медник, душенька.
Она попыталась убежать от него, но он скоро догнал её, подхватил на руки и куда-то понёс.
- Вы с ума сошли, - испуганно вскрикнула Гюльфем, вырываясь из его объятий. - Куда вы меня тащите?
- В одну укромную нишу, - ответил он. - Или ты предпочитаешь мои покои?
- О нет, - ещё больше испугалась она, - я предпочитаю нишу.
Усмехнувшись в ответ, Сарнияр втащил её в небольшое углубление в толще стены и задёрнул за собой плотный занавес. Это укромное местечко предназначалось для женщин, желавших переговорить келейно с тем или иным мужчиной. При таких беседах их, само собой, должен был разделять занавес.
- Здесь довольно тесно, - отметила Гюльфем.
- Вот и хорошо, - шепнул царевич, - будем стоять лицом к лицу как любовники.
- Или враги, - возразила она.
- Не обольщайся. Враждовать мы не будем. Напротив, мы сейчас уладим всё, что мешает нам сблизиться. Прежде всего, ответь мне, пожалуйста, в какой момент ты пришла в сознание. Говори правду, крошка, потому что лгать бессмысленно. Я уже знаю, что к княжне ты воротилась на своих ногах. Ну, так что же?
- Я очнулась, когда Хаджи-хаким сунул мне под нос пузырёк с резко пахнущей жидкостью, который прятал в рукаве.
- Понятно, - помрачнел Сарнияр. - А после этого он дал тебе знак, чтобы ты продолжала притворяться бесчувственной?
- Да, - кивнула Гюльфем.
- Значит, ты слышала всё, о чём мы беседовали с ним? Проклятье! Теперь я понимаю, зачем он завёл этот неуместный разговор о моих садистских наклонностях. Он хотел внушить тебе отвращение ко мне. Гюль, умоляю тебя, не доверяй этим россказням. У нас с тобой всё будет по-другому, потому что я люблю тебя.
Гюльфем недоверчиво покачала головой.
- С каких это пор, ваше высочество? Мы с вами едва знакомы. Лучше оставьте меня в покое. Я не смею осуждать вас, каждый безумствует по-своему. Просто я очень люблю свою госпожу и не смогу обмануть её доверие.
- Мы что-нибудь придумаем, найдём разумный компромисс. Моя жена уже почти смирилась с тем, что у нас фиктивный брак. С какой стати она станет противиться нашей любви, если сама не может составить моё счастье! На худой конец мы с тобой уедем куда-нибудь вдвоём.
- Куда? - горько улыбнулась Гюльфем. - Может быть, в Голконду? В страну, которую она принесла вам в надежде на вашу любовь?
- Есть и другие места...
- Но вам они неподвластны.
- Для своей любимой я готов хоть звёзды с неба достать! - хвастливо заявил он. - Ты только обещай мне, что будешь моей, и я покорю для тебя города, возведу белокаменные замки...
Он нежно обнял её за талию, привлекая к себе, и, как и в предыдущий раз, от его прикосновения всё её тело обдало жаром. Его губы прильнули к её губам, и она даже не заметила, как её стиснутые в кулаки руки разжались и легли ему на плечи. Пухлые губы Гюльфем раскрылись сами собой навстречу ему, и его язык тут же проник в её рот, приведя её в полное смущение.
Она поразилась тому, как ей хватило бесстыдства поддаться на его провокацию, и это было её последней мыслью перед тем, как его пылкий, прожигающий насквозь поцелуй заставил её позабыть обо всём на свете. Но это упоительное забвение продолжалось недолго. В следующую минуту она вырвалась из его объятий, сгорая от стыда за то, что повела себя с ним, совсем как... те женщины, с которыми он привык иметь дело.
- Не надо, умоляю вас, - со слезами вымолвила она, отвернувшись от него, - не нужно мне доказывать, что у нас может быть всё по-иному, без грубости и принуждения.
- Почему, Гюль? - спросил он, тяжело дыша у неё за спиной. - Ужель тебе не по нраву, когда с тобой обращаются, ровно с принцессой?
- Но я не принцесса, сахиб! Или вы забыли, что я всего-навсего жалкая рабыня, и родители мои тоже были рабами?
- Ты не останешься рабыней! - горячо воскликнул он. - Я дам тебе свободу, сделаю то, чего не удосужились сделать магараджа и его дочь, обязанная тебе своей жизнью.
- Прошу вас, не надо бросать слова на ветер. Вы не можете дать мне свободу без согласия княжны. А, кроме того, она мне не нужна. Я всё равно не смогу оставить свою госпожу одну в этом враждебном мире, который к ней так незаслуженно жесток.
Гюльфем смахнула со щеки непрошеные слёзы.
- Прощайте, сахиб. Больше не ищите со мной встреч. Надеюсь, вы сами вскоре поймёте, что орёл не может подружиться с канарейкой, а царский сын связать свою судьбу с рабыней.
Едва договорив, она выскользнула из ниши и унеслась к своей госпоже.
* * *
Хаджи-хаким сосредоточенно раскладывал по мешочкам пучки лечебных трав, когда перед ним внезапно, как чёрт из преисподней, вырос Сарнияр Измаил.
- А ну говори, сморчок, какого… ты наплёл мне весь этот вздор про летаргический сон, - потребовал царевич, схватив старика за грудки и запросто подняв у себя над головой, словно тот был легче пёрышка. - И кто велел тебе выставить меня насильником перед любимой женщиной? Отвечай, ходячая пилюля, пока я дух из тебя не вытряс!
- Сахиб, - прокряхтел старик, барахтаясь в воздухе, - у меня кружится голова! Умоляю, отпустите меня!
- Отпущу, - пообещал Сарнияр, - когда скажешь, кто этот тайный недруг.
- Это ваш учитель, - из последних сил прохрипел старик, посинев, будто спелый баклажан.
- Я так и думал, - произнёс Сарнияр, разжимая пальцы.
Хаджи-хаким шлёпнулся на пол и застыл в неподвижности. Но стоило царевичу выйти за порог, как он сразу ожил и помчался в покои Хусейна с резвостью, неожиданной для его почтенного возраста.
- Значит, он узнал обо всём, - выслушав его жалобы, проронил учитель. - Не беда, я поеду вслед за ним на городскую заставу и всё улажу.
Спустившись во двор, Сарнияр нос к носу столкнулся с Рахимом.
- Ну, где же вы пропадаете, ваше высочество? - проворчал амирбар. - Мы прямо с ног сбились, разыскивая вас по всему дворцу. Пора бы произвести смотр вашему воинству.
- Я ходил попрощаться с женой, - объяснил Сарнияр, - прости, если опоздал...
Рахим покраснел от смущения.
- Ну, что вы, - пробормотал он, - знамо дело, важная особа не опаздывает, а задерживается.
- И всё-таки я прошу у тебя прощения, - настаивал Сарнияр.
- За... что? - окончательно стушевался Рахим.
- Рано или поздно узнаешь, - загадочно произнёс Сарнияр. - А сейчас по коням!
Молодые люди вспрыгнули на коней и лёгкой рысцой поскакали к заставе.
Вскоре до их слуха долетели звуки сигнальных рожков, сквозь которые пробивались барабанная дробь, трубы, цимбалы и флейты. Так полковые музыканты приветствовали приближение царственной персоны. Впереди замелькали зелёные стяги с символами Румайлы и правящей династии.
Взобравшись на невысокий пригорок, Сарнияр гордым взглядом окинул своё войско. За стройными колоннами пехотинцев, в которых нелегко было узнать вчерашних феллахов, возвышались внушительные ряды кавалерии. Полк турецких янычаров особенно выделялся своей парадной амуницией. В потоках солнечного света ярко сверкали их начищенные до зеркального блеска латы, плюмажи из белоснежных перьев колыхались на серебряных остроконечных шлемах. Нуреддин-ага, сидевший верхом на арабской кобыле в золотой сбруе, щеголевато подкручивал роскошные чёрные усы, предмет тайной зависти своих подчинённых. Ни у кого в его полку не было таких примечательно пышных усов.
- Нуреддин больше смахивает на вельможу, чем на старшину янычаров, воспитанных в духе строгой военной дисциплины, - сказал Сарнияр подъехавшему вслед за ним Рахиму. - Посмотри, как он весь сияет и переливается, затмевая свет дня. Если бы янычарам за выслугу лет вручали не золотые, а железные обручи, он позолотил бы их сам.
- И что из того? - флегматично ответил Рахим. - Пусть себе тешится, златолюбие не порок.
- Не порок? - эхом откликнулся Сарнияр. - А как же история с моим дядей? Не кажется ли тебе, что Нуреддин повёл себя, как человек, способный ради наживы изменить своему долгу? Пусть это звучит нелепо из уст переманившего его в свой лагерь, но с другой стороны, если вспомнить, что он сам явился ко мне и предложил свои услуги...
- Думаю, ваши опасения беспочвенны, поскольку никто вашего дядю не предавал. Срок службы янычаров истёк, они не были обязаны хранить верность царю, задолжавшему им кучу денег. Но если вас всё же одолевают сомнения, приглядитесь внимательнее к этому янычару. Я говорю о старшине, потому что его подчинённым, похоже, всё равно, кому служить, лишь бы им хорошо и своевременно платили.
- Значит, я могу на них положиться, пока не иссякнут золотые запасы Голконды? Пока я связан с этой кормушкой своим брачным контрактом?
- Что с вами, сахиб? - встревожился амирбар. - Сегодня такой знаменательный день: мы отбываем за первыми лаврами, а ваше настроение совсем не соответствует этому торжественному моменту.
Сарнияр медленно провёл рукой по лицу.
- Сам не ведаю, - ответил он. - Видимо, пришла мне пора расстаться со своими юношескими идеалами. Я слишком долго верил в людей и их благородные чувства, не желая признавать, что миром правит лишь золото.
- И кто же поколебал вашу веру в людей? - поинтересовался Рахим.
Сарнияр посмотрел на него так пристально, что тот невольно смутился.
- Человек, внушавший мне высокие чувства и твёрдые принципы. Заменивший мне отца в годы отрочества и становления личности.
- Нет, не может быть, - усомнился Рахим, - мой отец неспособен причинить вам зло. Он слишком любит вас для этого. Кстати, вот и он, лёгок на помине.
Сарнияр проследил глазами за его указующим перстом и увидел Хусейна среди собравшихся на заставе горожан.
- Зачем он здесь? - проворчал царевич.
- Наверное, приехал попрощаться с вами, - предположил Рахим, - дать вам несколько добрых напутствий.
- Я не нуждаюсь в его напутствиях, - скорчил кислую мину Сарнияр, - но всё-таки позови его, друг мой. У меня найдётся, что сказать своему доброму наставнику.
Рахим послушно спустился с пригорка и через несколько минут вернулся в сопровождении Хусейна.
- Оставь нас ненадолго, Рахим, - велел приятелю Сарнияр.
- Хорошо, - согласился тот, - я ухожу, но с просьбой к вам обоим: помиритесь перед долгой разлукой, не гневите Аллаха.
Оставшись на импровизированном пьедестале вдвоём, учитель и ученик какое-то время хранили напряжённое молчание. Сарнияр первым нарушил затянувшуюся паузу.
- Что ж, не будем огорчать того, кто дорог нам обоим. Он просит нас помириться, и мы притворимся, что исполнили его просьбу.
- Но почему бы нам и в самом деле не помириться? - с надеждой вопросил Хусейн.
- Вы и сами знаете, что это невозможно, - отвечал Сарнияр.
- Но отчего же, дитя моё?
- Не делайте вид, Ходжа, - разозлился Сарнияр, - как будто ничего не случилось. Очевидно, ваш сообщник предупредил вас о том, что ваш план провалился, потому-то вы и поспешили сюда в надежде на примирение.
- Нет, клянусь Аллахом, - начал отпираться Хусейн, - я хотел только проводить вас. Понятия не имею, о каком плане и каком сообщнике вы говорите.
Сарнияр поднял руку, веля ему замолчать, и продолжил:
- Вы даже не подозревали, Ходжа, каких успехов я достиг, выхаживая лошадок в своём поместье. Но я растил их для важной цели, и мне поневоле пришлось стать лошадиным знахарем. А все божьи твари созданы по одному подобию, как верно подметил Хаджи-хаким. Вот только вы привыкли считать меня невеждой из-за моего пренебрежения к наукам и, уходя от меня вчера вечером, когда Гюльфем потеряла сознание, не сомневались в том, что я не сумею привести её в чувства. А я, и правда, не сумел и был вынужден призвать на помощь Хаджи-хакима, на что вы и рассчитывали.
Вы подговорили его убедить меня в том, что девушка скончалась. Но в отличие от вас он отнёсся уважительно к моим познаниям в медицине. Он сразу понял, что я не поверю в её смерть и чтобы не расстраивать ваш замысел, внушил мне, будто она заснула летаргическим сном. Притом ему было мало меня одурачить, и этот плут вдобавок насвистел ей про меня с три короба. Позднее я сообразил, что только от вас он мог набраться тех страшилок, что гуляют в народе обо мне. Хаджи-хаким слишком далёк от народа, ему не довелось, как вам, годами киснуть в провинции.
Ну, а дальнейшие ваши намерения вполне предсказуемы. Вы собирались уговорить мою жену продать Гюльфем либо выслать обратно в Голконду. В случае если бы она упёрлась в своём нежелании расстаться с любимой служанкой, вы бы ей открыли глаза на меня, хоть это и нежелательная мера. А мне спустя пару недель Хаджи-хаким по вашему наущению послал бы весть о том, что бедная девушка умерла, не приходя в сознание. Ну, что вы на это скажете, мой добрый учитель?
Хусейн глубже вбирал голову в плечи, выслушивая обвинения ученика. Отвергать их он посчитал ниже своего достоинства и сознался:
- Всё это я сделал ради вашего блага, как и для блага всего государства. Избери вы любой другой предмет для своей любви, я ни словом не укорил бы вас. Но эта девушка - наперсница вашей жены. Если, сохрани Аллах, она разделит вашу страсть, союзу с Голкондой будет нанесён непоправимый урон. Княжна узнает всё и потребует развода. С таким приданым ей не составит труда найти себе другого мужа, а вы останетесь без средств. Все ваши разглагольствования о военных трофеях - просто детский лепет. Пройдут годы, прежде чем вы достигнете ощутимых результатов на этом зыбком поприще. И опять-таки без денег жены вам не удастся составить серьёзную конкуренцию туркам в борьбе за Аравийский полуостров. Так что решайте сами, дитя моё, вы уже выросли, как я погляжу. Что для вас важнее: благо страны, на престол которой вы взойдёте раньше или позже, либо шашни с этой рабыней, не более соблазнительной, чем любая девчонка в её возрасте.
Хусейн умолк. Несмотря на волнение, что он испытывал, его красивое породистое лицо выражало полное удовлетворение.
- Вы правы, Ходжа, - холодно проговорил Сарнияр, - я уже вырос и более не нуждаюсь в ваших нравоучениях. Посему предлагаю вам немедля оставить меня и вернуться в своё поместье в Хумаде. Но чтобы не огорчать вашего сына, которого я очень люблю и ценю, вы ни словом не обмолвитесь ему о вашей отставке. Вы проводите нас до развилки, затем свернёте на дорогу, ведущую к поместью, а ваши сыновья и все остальные решат, что вы вернулись в столицу. Такова моя воля в отношении вас, Хусейн.
Лицо учителя покрылось пунцовыми пятнами. Впервые ученик назвал его по имени, а это означало, что он действительно больше не нуждался в нём. Хусейн упал на колени и поцеловал ему подол в знак повиновения. Этот кроткий жест растрогал Сарнияра, и он смягчившимся тоном прибавил:
- Вам будет назначена достойная пенсия. Помимо этого, усадьба, где мы сообща отбывали ссылку, перейдёт в вашу пожизненную собственность. Я освобождаю вас от уплаты налогов на землю и на всю прибыль, которую вы сумеете из неё извлечь. Кроме всего прочего, вы будете за хорошую плату поставлять мне коней той крепкой породы, что я вывел для себя. Сейчас же отошлю приказ нашему законнику Саиду подготовить ваш берат (прим. автора: грамота о назначении пенсии).
Хусейн поднялся с колен. Перспектива провести остаток жизни в тихом углу, довольствуясь положением зажиточного землевладельца, его немного утешила. Но всё же на сердце его лёг кровавый рубец от предстоящей разлуки с царевичем, которого он любил наравне со своими детьми.
Словно прочитав его мысли, Сарнияр промолвил:
- Я буду навещать вас изредка, обещаю вам.
Едва договорив, он бросился на грудь к наставнику. Оба непроизвольно прослезились и не разжимали объятий, пока их не прервал весёлый голос Рахима.
- Я рад вашему примирению и не хочу вам мешать, но народ просит, чтобы вы произнесли одну из тех пламенных речей, какими вы уже успели прославиться.
Царевич оторвался от груди Хусейна и, смахнув слёзы, подошёл к самой кромке возвышенности, чтобы лучше видеть обширную публику.
- Воины мои! - начал он, и многотысячная толпа, загудевшая при его появлении, замерла в трепетном ожидании. - А также мирные жители города! Мы живём среди арабов, но мы не арабы. Мы румалийцы, потомки крестоносцев, и в наших жилах течёт неугомонная кровь наших предков-завоевателей. Они завещали нам свою страсть к покорению новых земель. И хотя мы поклоняемся Аллаху и его Пророку Магомету, жажда свободы от всякого порабощения в нас заложена ещё первыми христианами. Я призываю вас стряхнуть с наших плеч османское иго. Но прежде чем пойти в поход на турок, мы должны показать им и всему миру, что мы сила, с которой необходимо считаться. Мы побьём арабов, и это будет наш первый шаг, разминка перед масштабным сражением. Мы победим, если будем гармонично слаженным механизмом, а каждый из вас - его важной, неотрывной деталью. Отныне наш девиз таков: «Пока мы вместе, мы сила»! Повторите его за мной, воины мои!
Несколько тысяч глоток вразнобой прокричали девиз, напугав мирных горожан и детей, толпившихся у каменной ограды. Пехотинцы пересыпали слова девиза солёными словечками, подбрасывая в воздух свои шапки. Командиры подразделений принялись прочёсывать ряды подчинённых, требуя умерить страсти. Но ещё с полчаса прошло, прежде чем все окончательно угомонились, и тогда царевич дал знак, что пора трогаться в путь.
Едва он сам сдвинулся с места, как Хусейн потянул его за рукав.
- Посмотрите, дитя моё, - он указал на прильнувшую к решётке ограждения женскую фигурку, выделявшуюся в безликой толпе, как белая лебедь среди воронья. - Эта особа в шелках явно из дворца.
Женщина на долю минуты приподняла шёлковый чарчаф (прим. автора: покрывало для лица), открыв прелестное личико, и этого оказалось достаточно, чтобы царевич узнал в ней Гюльфем.
Хусейн тоже успел разглядеть её и раздосадованно вздохнул, ибо был уверен в том, что это княжна Лейла пришла тайно проводить мужа в поход.
- Моя Гюль! - воскликнул Сарнияр и хотел спрыгнуть с коня, но рука Хусейна удержала его.
- Не смейте привлекать поголовное внимание к этой особе! - властно потребовал он.
- Шайтан, - выругался сквозь зубы царевич, - вы снова позволяете себе поучать меня, несмотря на то, что я уже лишил вас этой привилегии.
- Это моё последнее наставление вам, - грустно улыбнулся Хусейн. - Ваша милая не для того прячется за оградой, чтобы стать пищей для всенародной молвы. Передайте ей какую-либо вещицу на память о вас, а я поручу это чаушу (прим. автора: низший чин в армии, как правило, занимаемый юношей или подростком).
Сарнияр отцепил пучок павлиньих перьев от своего шлема и золотой наколенник. Подбежавший мальчишка принял у него дары любви и отнёс их Гюльфем, которая быстро спрятала их в складках белого покрывала.
- Моя Гюль пришла проводить меня в дальний путь! - ликовал Сарнияр. - Хвала Аллаху, она всё-таки решилась принять мою любовь! О, моя милая, нежная, горячо любимая девочка! Ты делаешь меня счастливейшим из смертных, машалла!
Между тем войско тронулось в путь, но Хусейн придержал коня, пока с ним не поравнялся Рахим.
- Его высочество прогнал меня, - сообщил он сыну, снизив голос почти до полушёпота. - Мне придётся доживать свои дни в Хумаде. Теперь ближе всех к нему ты, сынок. Я поручаю его тебе. Береги моего ученика, как зеницу ока.
- Не беспокойтесь, отец, - отозвался Рахим, - вы же знаете, что я люблю его, как родного брата. Но зачем же тогда вы поехали с нами? Разве вам не нужно вернуться в Алькадир за своими вещами и слугами?
- Царевич приказал мне ехать с войском до развилки. Он не хочет, чтобы я возвращался во дворец, - Хусейн горько вздохнул, - видно, опасается, как бы я не причинил какого-нибудь вреда его возлюбленной. Эта любовь к служанке княжны принесёт ему немало неприятностей. Ради Аллаха, сынок, не позволяй ему делать глупости, но в то же время не старайся заменить ему меня. Боюсь, что этого он больше не потерпит. Наш малыш уже вырос и не нуждается в наставниках. А насчёт моих вещей и слуг не тревожься. Я послал за ними своего конюха.

 » Глава 6. Любовный эликсир

- Я всё-таки не понимаю, как можно оставаться равнодушной к такому блистательному мужчине, - заявила Ферида, сидя на зелёной кочке и сосредоточенно разглядывая узкий мысок своей сафьяновой туфельки.
Стоя на коленях, Гюльфем собирала апельсины с нижних ветвей дерева в широкий подол туники, отделанный плетёной тесьмой. Услышав это неожиданное заявление, она выпустила из рук подол, и спелые оранжевые плоды посыпались в траву.
- О чём ты? - В чёрных глазах Гюльфем заплескались недоумение и страх. - Ты что, перегрелась на солнышке?
Ферида подняла апельсин, медленно очистила его и разделила на две половинки.
- Я знаю, что наследник престола неравнодушен к тебе. Это раз, - она отделила одну дольку от половинки апельсина. - Я знаю, что он прислал тебе из военного лагеря целую кучу записок и писем. Это два, - она отделила ещё одну дольку. - И наконец, мне известно, что к письмам прилагались золотые колечки и прочие очаровательные пустячки. Это три.
Девушка подняла ладонь с тремя дольками апельсина на уровень глаз обескураженной Гюльфем.
- А теперь скажи, Гюль, во что ты оцениваешь подобную информацию? - c усмешкой спросила Ферида. - Сколько ты дала бы мне за неё? Ты ведь не хочешь, чтобы кто-нибудь ещё, кроме меня, узнал о его любовных записках?
Гюльфем выдавила жалкое подобие улыбки.
- Ты ошибаешься, Ферида, - пролепетала она, сравнявшись цветом лица со своей белой туникой. - Его высочество не присылал мне никаких записок.
- Тогда отчего ты так побледнела? - усмехнулась рыжеволосая рабыня. – Впрочем, если не хочешь купить моё молчание, я пойду к госпоже. Уж она-то непременно оценит мой товар.
- Ты не посмеешь! - воскликнула Гюльфем.
- Ещё как посмею, дорогуша, и не побоюсь, как бы она в сердцах не сделала вот этого, - Ферида ударила ребром ладони по апельсину.
Гюльфем в смятении смотрела, как по её руке растекается липкая масса.
- Уж и не знаю, чья голова при этом пострадает! - жалостливо вздохнула Ферида.
- Вероятнее всего, твоя, - решила припугнуть её Гюльфем. - Разве ты не слышала, как поступают с теми, кто приносит дурные вести?
Продолжая притворно вздыхать, Ферида стряхнула с платья апельсиновые зёрнышки.
- Думаю, что нам обеим ничего не грозит. У госпожи добрейшее сердце. Она только разволнуется, и станет плакать по ночам в подушку, но никого из нас не накажет, иначе останется совсем одна. Во дворце все относятся к ней с презрением, потому что наследник престола не жалует её своим вниманием. Прошло уже несколько месяцев, как он ушёл воевать, а до сих пор не прислал ей ни строчки. Зато её любимую рабыню прямо-таки завалил записками. Его скороход уже выбился из сил, таскаясь по жаре туда-сюда.
С трудом дослушав товарку, Гюльфем внезапно с яростью набросилась на неё и принялась трясти с такой силой, что из её тщательно уложенных на голове волос выпали все шпильки, и пышная рыжая копна рассыпалась по плечам.
- У тебя нет никаких доказательств, - кричала она, - я сожгла его письма!
- Вот ты и проговорилась, - отпихнула её Ферида, поднимаясь с кочки и неторопливо собирая волосы в узел. - Остынь, бесноватая. Госпоже не нужны доказательства. Она так доверчива, что поверит мне на слово. Ну, я пошла.
- Погоди, - остановила её Гюльфем, - чего ты хочешь за своё молчание?
- Ничего особенного. Всего лишь те золотые побрякушки, которые твой царственный воздыхатель прилагал к запискам. Всё равно ты их не носишь.
- Ты тоже не посмеешь их носить. Для рабыни это непозволительно дорогие украшения.
- Я не так тщеславна, чтобы привлекать к себе ненужное внимание, - хмыкнула Ферида. - Я спрячу их в надёжном месте и когда-нибудь выйду отсюда на свободу обеспеченной женщиной.
Она сделала вид, будто порывается уйти, но Гюльфем удержала её за рукав. Поскольку она была гораздо выше Фериды, ей трудно было смотреть на неё с высоты своего роста с умоляющим выражением на лице, и она упала на колени, протянув к ней руки ладонями кверху в древнем жесте мольбы.
- Прошу тебя, Ферида, не заставляй меня платить так дорого за твоё молчание. Эти украшения необходимо вернуть его высочеству.
- Почему это? - от души удивилась Ферида.
- Я должна показать ему, что не желаю принимать его любовь так же, как его подарки.
- Сомневаюсь, что это его остановит. Рано или поздно он своего добьётся. И когда ты станешь его фавориткой, у тебя будет столько золота, что и не счесть. Ты получишь всё, а я ничего. Где же справедливость? Пусть мне хоть эти безделушки достанутся.
- Завистница! - с презрением выдавила Гюльфем, поднимаясь с колен.
- А ты лицемерка, - не осталась в долгу Ферида. - Корчишь из себя недотрогу, чтобы набить себе цену!
- Я никого не корчу, напротив, изо всех сил стараюсь остаться собой.
- Ага, как же, ври да не завирайся! Так я тебе и поверила. Его высочество шлёт тебе письма, а ты на них не отвечаешь. И подарки ему хочешь вернуть. Думаешь, я не понимаю, для чего ты это делаешь? Да всё очень просто. Рассчитываешь ещё крепче его к себе привязать.
- У меня и думок таких нет. Я бы предпочла, чтобы он вовсе не замечал меня.
- Зачем же тогда ты ходила провожать его на заставу? Зачем приняла его дары, которые он передал тебе с чаушем?
- Ты что, следила за мной? - всплеснула руками Гюльфем.
- Ещё чего, - фыркнула Ферида, - просто решила посмотреть на это зрелище. Ты же ходила туда, почему же мне нельзя?
- Я ходила по просьбе госпожи, - объяснила Гюльфем. - Ей так хотелось увидеть своего мужа во всём блеске, послушать его знаменитые напутственные речи. Но Хаджи-хаким запретил ей такие волнительные прогулки. И тогда она попросила меня сходить туда тайком, чтобы потом пересказать ей, о чём её муж говорил со своим воинством.
- А зачем ты открыла лицо, если хотела остаться незамеченной? - недоверчиво спросила Ферида.
- Я не открывала лица. Это произошло случайно. В такой сутолоке я растеряла булавки, скреплявшие сетку чарчафа. Но царевич увидел меня и, боюсь, решил, что я пришла по собственному желанию.
- Разумеется, - хмыкнула Ферида, - если бы наставник не удержал его, он бы сам вручил тебе прощальные дары. А что ты сделала с золотой пластинкой от его доспехов?
- Ты и эту вещицу хочешь присвоить? - поразилась её алчности Гюльфем. - Не надейся зря. Я отнесла дары царевича его жене.
В ответ Ферида звонко расхохоталась.
- Не думаю, что он будет благодарен тебе за это.
- Госпожа так радовалась его подаркам.
- Они предназначались не ей!
- Она хранит их как реликвию, как святыню.
Ферида пожала точёными плечиками.
- Ты просто безнадёжная дурища, как я погляжу. Окажись я на твоём месте, ни за что не стала бы делиться знаками его внимания. А что ты скажешь в своё оправдание госпоже, если я сообщу ей о том, что их большую часть ты от неё утаила?
- Ладно, я отдам тебе украшения, всё до последнего колечка, - испугавшись угрозы, согласилась Гюльфем. - Я не могу допустить, чтобы она страдала, узнав об этих записках. А ты, Ферида… Аллах покарает тебя за твои низкие помыслы!
- Это уж моё дело - отвечать перед Господом, - поджала губы Ферида.
- Ну что ж, пойдём ко мне в комнату, - кротко вздохнула Гюльфем.
Забыв о том, что пришли в сад за апельсинами для госпожи, девушки направились по выложенной тёсаным камнем дорожке к красным садовым воротцам. Оказавшись во внутреннем дворе, они повернули к лестнице, ведущей на женскую половину. Гюльфем уже поставила ногу на нижнюю ступеньку, как вдруг кто-то тихо окликнул её:
- Ханум (прим. автора: форма обращения к женщине)!
Оглянувшись, девушка увидела Мансура, гонца-скорохода, который доставлял ей послания от Сарнияра Измаила.
- Ах, это вы, Мансур, - растерялась Гюльфем, - вы снова привезли мне записку от своего господина?
- Нет, ханум, - покачал головой гонец. - На этот раз у меня изустное поручение.
Гюльфем раздражённо покосилась на Фериду, уже навострившую уши, и, придвинувшись поближе к скороходу, спросила полушёпотом:
- Что он просил передать?
- Я желаю говорить с вами с глазу на глаз, ханум, - с важностью отвечал Мансур.
Гюльфем прижалась к перилам, освобождая проход для товарки.
- Иди вперёд, Ферида, я тебя догоню.
Сгорая от любопытства, рыжая рабыня поднялась наверх по лестнице и затаилась за дверью. Но как она ни напрягала слух, до неё доносилось только невнятное бормотание скорохода.
- Аль-Акик скоро падёт, - рассказывал тем временем Мансур, - ждать осталось недолго. Арабы мрут, как мухи от голода и недостатка воды. К тому времени, когда они откроют нам ворота, в городе не останется и половины живого населения. Но всё же жители Аль-Акик отчаянные храбрецы, легко отражают все атаки и быстро ликвидируют разломы. Если бы в городе было больше припасов, они могли бы обороняться до Судного Дня.
Гюльфем подняла на гонца красивые агатовые глаза и робко спросила:
- Но… неужели его высочество поручил вам описать мне положение арабов? Ему, как и всем мужчинам, должно быть известно, что женский ум невосприимчив к сведениям подобного рода.
- Простите, ханум, - смутился скороход, - я всего лишь хотел немного оттянуть неприятное известие.
- Его высочество... ранен? - вскрикнула Гюльфем, выдав своим испугом, что он ей далеко не так безразличен, как она стремилась показать.
- Да, но не волнуйтесь, не смертельно, - поспешил её успокоить гонец.
- Как это произошло? - спросила Гюльфем, прижав руку к сильно бьющемуся сердцу.
- Осаждённые арабы оборонялись, словно свирепые львы, сбрасывая со стен горшки с горючей смесью. Один из таких горшков взорвался всего в нескольких шагах от нашего бедного господина. Его высочество совсем не щадил себя. Лез очертя голову в самое пекло, хотя наш амирбар не одобрял его безрассудного поведения. «Вы должны беречь себя для престола Румайлы» - то и дело напоминал он ему. Да только царевич его нисколько не слушал. Считал, что должен быть в гуще сражений и вдохновлять своим примером бойцов.
- Он сильно пострадал? - всхлипнула Гюльфем, украдкой вытирая слёзы.
Мансур тяжело вздохнул.
- На лице у него не осталось никаких следов, но его грудь здорово опалило огнём. Какое несчастье, ханум! У сахиба был такой красивый торс. Боюсь, что рубцы от ожогов останутся на всю жизнь. Кроме того, у него сгорели волосы на груди, но наш костоправ уверяет, что они ещё вырастут.
Гюльфем поспешно смахнула слёзы с ресниц и сказала твёрдым голосом:
- Думаю, госпоже не следует ничего знать об этом взрыве. Хаджи-хаким запретил ей волноваться.
- Конечно, ханум, - подавил усмешку Мансур, - незачем её тревожить, раз сахиб всё равно не спит с ней.
- Боже мой! - воскликнула шокированная до невозможности Гюльфем. - Неужели эти интимные подробности уже стали достоянием всей армии?
- Простите, ханум, - снова засмущался гонец, - если позволите, я вам объясню, в чём тут дело. Его высочество несколько недель был прикован к постели. Ожоги причиняли ему ужасные мучения, и наш костоправ лечил его опиатами. Они снимают боль, но вызывают побочные эффекты, в частности, бред и галлюцинации. Костоправу приходилось лечить также и других бойцов, и он часто оставлял царевича на попечении часовых, которые сменялись один за другим. Когда его высочество встал на ноги, в его шатре отдежурило с полсотни латников низших чинов, отъявленных болтунов и сплетников. С тех пор по лагерю и пошли пересуды. Царевич в бреду разболтал все альковные тайны. К примеру, что он на пушечный выстрел не подпустит к себе жену...
- Ах, замолчите, прошу вас! - взмолилась Гюльфем, закрывая горящие от стыда уши руками.
- Я только хотел объяснить. Если у него с женой всё обстоит, как болтают в лагере, она и не увидит его обезображенный торс. Пусть себе спит спокойно в своей девственной постельке, не к чему ей за мужа тревожиться.
- Бедная моя госпожа! - вздохнула Гюльфем.
- Да полноте! - хмыкнул Мансур. - Себя лучше пожалейте. Скоро он приедет на побывку, амирбар настоял, чтобы он, как следует, отдохнул и восстановил свои силы. Царевич уже в пути и послал меня предупредить вас о своём приезде. Так что, готовьтесь, ханум, мало вам не покажется. После ранения он голодный и злой. В бреду такого нагородил про вас… ну, много всего, а суть в том, что он мог отдать богу душу, так и не испробовав свой персик на вкус.
Гюльфем покраснела как кумач и понеслась вверх по лестнице, рискуя сломать себе шею.
* * *
Войдя в покои княжны, Гюльфем увидела у неё в руках узкогорлый серебряный кувшин с вычеканенной на нём большой гроздью винограда. Лейла любовно поглаживала его рукой, чем привела служанку в некоторое замешательство.
- Вы звали меня, госпожа? - осторожно спросила она.
- Звала, Гюль, - ласково улыбнулась княжна. - Хочу поручить тебе кое-что чрезвычайно для меня важное. Послушай. Хотя от меня стараются скрыть всё, что может пагубно отразиться на моём здоровье, мне всё же удалось разузнать, что мой муж был тяжело ранен в бою под Аль-Акик.
- Какая досада, - пробормотала расстроенная Гюльфем, негодуя на тех, кто не может удержать свой болтливый язык за зубами.
- Хоть это сильно огорчило меня, - продолжала княжна, - я не могу не порадоваться тому, что послужило поводом для его возвращения домой. Судьба даёт мне шанс, который я ни за что не упущу - шанс добиться его любви, проявив заботу о нём. Видишь этот кувшинчик? В нём целебный отвар, который поможет моему мужу восстановить силы и здоровье. Ах, если бы я могла сама отнести ему этот кувшин! Но, увы, принятый здесь этикет исключает подобную короткость между мужем и женой.
Гюльфем сразу догадалась, чего хочет от неё княжна и воспротивилась этому всем существом.
- Умоляю, госпожа, не посылайте меня к нему. Пусть Ферида отнесёт вашему мужу целебный отвар.
- Ты же знаешь, что я не доверяю этой лживой притворщице. Чего доброго, ещё станет заигрывать с ним!
- Она не осмелится, ручаюсь вам.
Ощутив, как её щёки наливаются румянцем, Лейла склонила голову и прошептала:
- Милая Гюль, я должна признаться тебе кое в чём. Этот отвар, что я приготовила, не просто восстанавливает силы. Он для мужской силы... понимаешь?
- Вы сварили для него любовный эликсир? - вскрикнула Гюльфем, придя в ужас от предстоящего ей испытания. - По рецепту знахаря Рамина?
Лейла утвердительно кивнула.
- Я так надеюсь, что вкусив его, мой муж вспомнит обо мне и придёт в мои покои. Теперь понимаешь, почему я не могу послать к нему Фериду? Вдруг эликсир подействует сразу, а эта бесстыдница окажется у него под рукой.
- И вы решили доверить это деликатное поручение мне?
- Кому же ещё, глупенькая? - рассмеялась Лейла. - Ты же знаешь, что я доверяю тебе больше, чем себе самой.
- Боже праведный, - мысленно взмолилась Гюльфем, - избавь меня от подобных испытаний. Отнести возбуждающее питьё царевичу, и без того изнемогающему от любовной тоски! Нет, это выше моих сил. Я не могу на такое отважиться.
- Чего ты там бормочешь? - с удивлением спросила Лейла.
- Творю молитву, госпожа.
- Я уже зарядила отвар своими молитвами, так что можешь зря не утруждаться. Неси скорей, нам ещё нужно подготовить меня для объятий моего возлюбленного. И, умоляю тебя, проследи, чтобы он выпил всё до последней капли. Я должна быть уверена, что он не выплеснет эликсир в окошко, например, из-за его горького вкуса или того, что он сомневается в моих целительских способностях.
Гюльфем с опаской, словно ядовитую змею взяла кувшин из протянутых к ней рук Лейлы.
- Вы так любите мужа, госпожа, что готовы рисковать ради него своим здоровьем?
- Что за вопрос, Гюльфем? Ты же знаешь, что я души не чаю в своём муже.
- Но ведь и ваша жизнь может оказаться под угрозой.
- А я люблю его больше жизни.
- Ах, госпожа! - растрогалась Гюльфем.
- Я буду добиваться его любви, - воскликнула Лейла, - до тех пор, пока дышу, пока бьётся моё сердце.
Выйдя из её опочивальни, Гюльфем забилась в крошечное пространство под лестницей, где никому не пришло бы в голову её искать. Присев на корточки, она поставила кувшин прямо перед собой и, глядя на него затуманенными глазами, размышляла вслух, как ей лучше поступить.
- Нужно выплеснуть отвар в окно и налить в кувшин сок или воду. Но тогда я не смогу исполнить поручение госпожи, да и его высочество не поверит, что обычная вода поможет ему восстановить здоровье. Ах, было бы у меня время и сырьё, я бы приготовила свой собственный отвар по другому рецепту знахаря Рамина, который принёс бы противоположный результат. Тогда и волки были бы сыты, и овцы целы. Но у меня есть сонный порошок. Если я подмешаю его в эликсир, пожалуй, выйдет гремучая смесь. Нельзя сочетать несочетаемое, соединять несоединяемое, а самое главное, вредить здоровью сахиба, который и без того пострадал при осаде Аль-Акик. О Аллах, что же мне делать, как быть! Помоги мне, направь меня, господи…
- Что ты здесь делаешь, дитя моё? - раздался чей-то удивлённый возглас.
Гюльфем подняла голову и увидела Хаджи-хакима, который, торопясь по своим делам, обнаружил её под лестницей и остановился удовлетворить своё любопытство.
- Ах, Хаджи-хаким! - обрадовалась она. - Вы-то мне и нужны!
- Надеюсь, ты вполне здорова? - встревожился старик.
- О да, вполне, не подумайте, будто я сижу здесь из-за того, что у меня прихватило живот или что-то ещё!
- А твоя госпожа в добром здравии? - озабоченно осведомился Хаджи-хаким.
Гюльфем махнула рукой.
- С ней тоже всё в порядке. Но вы всё равно мне очень-очень нужны. Помогите мне решить одну деликатную проблему.
Хаджи-хаким улыбнулся, предположив, что речь пойдёт о каких-нибудь женских штучках.
- Пойдём в мою приёмную, деточка, там всё и обсудим.
Он протянул Гюльфем руку, помогая ей выбраться из щели, в которую она ухитрилась вместиться, и провёл её в свой кабинет. Не успели они войти, как Гюльфем без обиняков выложила ему свою проблему.
- Я бы выплеснула отвар в окно и забыла о нём, - сокрушалась девушка, - но госпожа сказала, что будет добиваться от мужа любви до своего последнего вздоха. Она настроена весьма решительно. Мне страшно за неё, но ещё больше я боюсь потерять её доверие.
- Да, моя милая, - согласился Хаджи-хаким, - перед тобой стоит совсем непростая дилемма, но мы решим её общими усилиями, да поможет нам Аллах. Я помогу тебе выполнить поручение и при этом не сгореть в том пожаре, который княжна вознамерилась раздуть своим любовным эликсиром. Неразумная женщина, совсем не щадит себя! Муж и без того опасен ей в своей любви, а под воздействием такого снадобья и вовсе смертоносен. Ах, безбашенная молодость!
- Как можно выполнить её поручение и при этом не сгореть нам обеим? - недоумевала Гюльфем.
- Можно, дитя моё. Ты отнесёшь ему этот кувшин, а большего от тебя и не ждут. Ведь так? Ты не обязана отвечать за последствия? И если муж не придёт к жене за любовью, это уже не твоя вина.
- Она очень огорчится, если он не придёт, - вздохнула Гюльфем, - и завтра снова сварит ему любовное зелье.
- А мы опять его заменим, - лукаво подмигнул ей старик.
- Чем заменим, хаким? - с любопытством спросила девушка.
- Зельем, которое отобьёт у него охоту к любовным похождениям на всё время, пока он пробудет во дворце. В конце концов, княжна устанет от своих тщетных попыток разбудить в нём страсть и смирится с тем, что ей уготовила судьба. Но тебя ей будет не в чем упрекнуть, ибо ты сделала для неё всё, что от тебя зависело.
Сблизив головы, заговорщики долго колдовали над мешочками с травами и склянками с пахучей жидкостью, пока в котелке над раздутым очагом закипала вода. Когда «снадобье» было готово, Хаджи-хаким сам перелил его в опорожнённый кувшин и отдал Гюльфем.
- Иди, дитя моё, и ничего не бойся. Даю тебе слово, что приняв это снадобье, он и пальцем тебя не тронет.
- Благодарю вас за помощь, хаким. Завтра я опять приду к вам.
- Приходи. Я заранее приготовлю отвар, чтобы тебе не пришлось терять здесь много времени.
Немного успокоившись, Гюльфем отправилась в покои царевича.
* * *
Сарнияр отдыхал на своём ложе после плотного ужина, ломая голову, как бы ему повидаться с возлюбленной. Послать ей записку? Но он был уверен, что это ни к чему не приведёт. Гюльфем ни разу не ответила на письма, которые он писал ей, выражая свою любовь. Может быть, они напугали её своей пылкостью? Она так тиха, робка и застенчива. Но как он узнает, в этом ли дело или в чём-то ещё, пока не встретится с ней?
- Я найду способ увидеться с этой глупышкой, - пробурчал он, повернувшись на другой бок. - Ей придётся мне объяснить, почему она, обнадёжив меня своим появлением на заставе, теперь строит из себя неприступную добродетель.
Его веки отяжелели, и он сам не заметил, как погрузился в сон. Ему привиделся юноша в чёрном плаще, похожий на него, как схожи две капли воды. Он стоял на самом краю глубокой пропасти, простирая над ней руки и вещая замогильным голосом:
- Моя жена должна умереть. В ней корень всех моих бед. Я хочу стать свободным, богатым и счастливым. Но война для этого слишком долгий и тернистый путь. Есть способ проще и надёжнее. Когда княжна умрёт, я стану магараджей Голконды и женюсь на Гюльфем.
Едва он умолк, как из бездны поднялся плотный чёрный туман, мало-помалу принявший очертания человеческой фигуры. Стоявший на краю пропасти юноша в ужасе замер, когда она заговорила с ним; при каждом слове из пасти её, шириной в печную трубу, вырывались языки огня.
- Человече, - гремел демонический голос, - если ты не боишься ада, прими любовь этой женщины, сокруши её ответной любовью! Она умрёт счастливой, а ты получишь всё, о чём мечтаешь: свободу, богатство и возлюбленную.
- Ваше высочество, - позвал кто-то, и кошмар сразу рассеялся, оставив в памяти неприятный осадок.
Открыв глаза, Сарнияр увидел Гюльфем, стоявшую в изножье кровати с серебряным кувшином в руках.
- Простите, что перебила ваш сон, - пролепетала она.
- Ты пришла как раз вовремя, - заверил царевич, поднимаясь с постели, - и своим появлением спасла меня от адского огня. Я уже готов был поддаться демону, искушавшему меня...
Сарнияр хотел обнять её, но она выставила вперёд кувшин, заслоняясь им, как щитом.
- Я пришла по поручению госпожи, - сказала Гюльфем, опуская глаза под его пронизывающим взглядом.
- Я так и думал, - разочарованно протянул он. - Наверное, глупо было надеяться, что ты придёшь ко мне по своей воле. Даже если я пошлю тебе тысячу записок. Сколько писем я писал тебе - притом, что не силён в эпистолярном искусстве - но ты ни разу не удостоила меня ответом.
Гюльфем пропустила мимо ушей его упрёк.
- До нас дошла весть о вашем ранении, - сообщила она. - Госпожа прислала отвар, который поможет вам одолеть вашу духовную и телесную слабость.
Сарнияр горько усмехнулся.
- Как это мило со стороны Лейлы - заботиться о человеке, который является её мужем лишь номинально. Только вряд ли её отвар поможет мне.
- Почему? - наивно спросила Гюльфем.
- Потому что моя духовная и телесная слабость - забавно, что ты так называешь упадок моих сил! - вызвана не раной, а отсутствием женского тепла. Я уже и забыл, когда в последний раз держал в своих объятиях женщину. Если не считать нашу с тобой потасовку, которую мой учитель, будь он неладен, столь бесцеремонно прервал.
- Вы сожалеете, что вам помешали надругаться над безвинной жертвой? - ужаснулась Гюльфем.
Сарнияр нахмурил брови, чувствуя себя не вполне комфортно под её укоряющим взглядом.
- Если хочешь знать правду, изволь. Да, сожалею. Не помешай он нам в тот вечер, сегодня мне не пришлось бы просить тебя пойти со мной в постель. Между нами уже не стояло бы никаких преград.
- Между нами стоит ваша жена, - напомнила ему Гюльфем.
- Ах, оставь эти глупости! - начал злиться Сарнияр. - Моя жена - это миф, фантом, призрачная тень, мираж. Я повенчан с Голкондой, вот моя истинная жена.
- Какое счастье, что госпожа вас не слышит. Она так любит ваше высочество, так надеется на взаимность.
- Это её беда. Ей давно бы следовало признать безнадёжность своей любви. Гюль! - неожиданно вышел из себя Сарнияр. - Хоть ты не толкай меня в пропасть! Моя любовь убьёт твою госпожу, ты понимаешь это не хуже меня!
- Да, но... отказываясь принять её любовь, вы убиваете её ничуть не меньше.
Он ничего не ответил на это, и Гюльфем судорожно вздохнула.
- Бедняжка так страдает...
- Охотно верю, но не вижу причины, почему из-за неё должны страдать и мы с тобой.
Говоря эти слова, Сарнияр исподволь подталкивал её к постели. Она оглянуться не успела, как оказалась на его широком ложе. Сердце её колотилось так отчаянно, что её всю трясло от его ударов. Когда царевич скинул с плеч расшитую серебром тунику, она в ужасе зажмурилась, заметив страшные рубцы у него на груди. Но чуть его пальцы коснулись застёжки на её платье, она тотчас открыла глаза и проронила сдавленным голосом:
- Вы можете не любить госпожу, но исполнить её просьбу вам ведь ничего не стоит. Она будет так счастлива, если её лекарство пойдёт вам на пользу.
- Ну, хорошо, Гюль, давай сюда свой кувшин, - нехотя согласился он, - у меня как раз пересохло в горле.
Он приложился ртом к горлышку и одним духом опорожнил посудину.
Гюльфем застыла на постели в тревожном ожидании. Откинув в сторону кувшин, Сарнияр набросился на неё как коршун, и у девушки потемнело в глазах от страха. Она решила, что старый лекарь что-нибудь напутал, и в кувшине остался эликсир любви, который сейчас превратит царевича в обезумевшего от страсти маньяка.
Но едва успев расстегнуть ей платье, Сарнияр принялся зевать и тереть кулаком слипающиеся глаза.
- Что это со мной? - пробормотал он прежде, чем неодолимый сон окончательно сморил этого великана.
Через минуту его ложе сотрясалось от богатырского храпа. Гюльфем была одновременно поражена и разочарована.
- Так это всего лишь сонная трава, - ахнула она. - Хаджи-хакиму есть чему поучиться у тибетских знахарей. Завтра я дам ему рецепт Рамина и попрошу приготовить по нему более надёжное отворотное зелье, чем это бесполезное варево.

 » Глава 7.1. Гюльфем фаворитка сахиба

На следующий день Гюльфем, придя к Хаджи-хакиму, застала у него в приёмной только юного помощника.
- Хаджи-хакима нет, - улыбнулся юноша, снимая с огня котелок, - его позвали к малышу Малек Явиду.
- А что с ним такое? - встревожилась Гюльфем.
- Не знаю, ханум. Должно быть, зубки режутся. Что ещё может быть у грудного младенца?
- Хаджи-хаким скоро придёт?
- Не думаю. Он только что ушёл. А зачем вам его ждать? Он оставил для вас отвар.
- Такой же, как вчера?
- Не знаю. Он мне ничего не говорил про состав. Давайте ваш кувшин, ханум, я перелью в него отвар.
- Придётся ещё сегодня усыпить сахиба, - пробормотала она, протягивая юноше серебряный кувшин.
* * *
- Она идёт, - сообщил Бехрам, выглянув в коридор.
- Хорошо, - кивнул Сарнияр. - Пригласи ко мне Маруфа. Он должен быть где-то поблизости.
Высокий превосходно сложенный мавр с тёмно-оливковой кожей и негроидными чертами лица отвесил ему нижайший поклон и исчез за дверью. Царевич улыбнулся вслед темнокожему красавцу, вспоминая свой разговор с отцом, состоявшийся нынешним утром.
- Вчера я заходил тебя проведать и не смог разбудить, - сказал ему Аль-Шукрейн, озабоченно морща лоб. - Дверь в твои покои была распахнута, и никого из охраны. Так не должно быть, дитя моё, особенно теперь, когда мы в состоянии войны с ближайшими соседями. Твоя жизнь представляет собой ценность, которую следует тщательно оберегать. Я настоятельно тебе советую взять в охранники кого-нибудь из младших офицеров твоей гвардии.
- Но моя гвардия сейчас штурмует Аль-Акик, - напомнил Сарнияр отцу, приняв изначально его совет в штыки. Впрочем, идея приставить охрану к своей драгоценной персоне начала ему нравиться, когда он дал себе труд поразмыслить над ней.
- В таком случае, я пришлю тебе кого-нибудь из своей личной охраны, - стоял на своём Аль-Шукрейн.
- Я не прочь, только хотел бы сам выбрать себе телохранителя. Это должен быть человек, наделённый особенными добродетелями.
- И какими же, дитя моё? - улыбнулся царь.
- Мне нужен скромный и безъязыкий охранник, - заявил Сарнияр.
- То есть, немой? - удивился отец.
- Не совсем. Открывающий рот лишь, когда я спрошу его о чём-либо. Мне до смерти надоело, что мою интимную жизнь перемывают все, кому не лень. Если у вас нет на примете подобного уникума, я предпочту остаться без охраны.
Аль-Шукрейн широко улыбнулся и потрепал сына по плечу.
- Ах, молодость! Я прекрасно понял тебя, мой мальчик. Неболтливый охранник, действительно, большая редкость в наши дни. Но, по счастью, я располагаю таким сокровищем и с радостью уступлю его тебе. Мне самому подобные добродетели, увы, уже не столь важны.
Аль-Шукрейн прислал к сыну молчаливого мавра в тот же вечер, и Сарнияр стал обладателем ценнейшего посредника в сердечных делах. Бехрам приступил к своим новым обязанностям незамедлительно и почти сразу удостоился похвалы за то, что понимал их с полуслова, не задавая лишних вопросов.
* * *
Гюльфем вошла в покои царевича, с опаской оглядываясь на красивого мавра, которого ещё вчера здесь не было и в помине.
Сарнияр встретил её с приветливой улыбкой на устах, сложив на груди мускулистые руки.
- Так, так… моя жена решила продолжить моё лечение, - хмыкнул он, увидев у неё в руках всё тот же пресловутый серебряный кувшин. - Что ж, почему бы и нет, если оно приносит такое облегчение моим духовным и телесным страданиям.
Он подошёл поближе к девушке, которая вся покрылась гусиной кожей от смутного страха и недобрых предчувствий.
- В частности, благотворный сон, которым я проспал почти до полудня, очень облегчил мои телесные и духовные муки.
Гюльфем протянула ему кувшин, и он взял его одной рукой, схватив её другой за предплечье.
- Где Маруф, Бехрам? - спросил Сарнияр, оглядываясь на мавра.
- Я здесь, ваше высочество.
В комнату вошёл худой старик с седой бородой, такой длинной, что он мог бы заткнуть её за пояс. Он был весь увешан пучками цветов и трав, что придавало ему сходство с мавританской клумбой.
- Душа моя! Позволь тебе представить известного на всю Румайлу травника Маруфа, - сказал Сарнияр девушке, указывая на старика.
У Гюльфем подогнулись колени, но его сильная рука не дала ей упасть.
- Маруф, прошу вас, исследуйте этот целебный отвар, которым лечит меня моя жена. Я очень ценю её заботу, но всё же хотел бы знать состав этого лекарства.
Старик взял у царевича кувшин и вытряхнул из него несколько капель на свою ладонь. Сначала он понюхал зеленоватую жидкость, затем попробовал её на вкус и тут же с отвращением выплюнул.
- Нет сомнений, это корень мандрагоры, - сообщил он, - и я не назвал бы его целебным, если только вы не страдаете бессонницей.
- Совершенно не страдаю, - заверил Сарнияр, прожигая взглядом Гюльфем, повисшую у него на руке.
- В таком случае, я не советую вам продолжать приём этого снадобья. На мой взгляд, вам вовсе не требуется никакого лечения, достаточно соблюдать режим и диету.
- Благодарю вас, Маруф, - милостиво улыбнулся царевич. - Бехрам, проводи до ворот моего гостя и возвращайся обратно.
- Если вам снова потребуется моя консультация, я к вашим услугам, сахиб.
Старик раскланялся и, получив за свои труды традиционный бакшиш, ушёл в сопровождении мавра. Оставшись наедине с Гюльфем, Сарнияр грубо встряхнул её за плечи и швырнул на диван.
- А теперь признавайся, чертовка, кто тебе приказал опоить меня сонным зельем? Кому ты служишь, дрянь?
- У меня нет другой госпожи, кроме вашей супруги, - пролепетала Гюльфем, закрываясь от него руками.
- Зачем моей жене понадобилось поить меня снотворным? - недоумевал Сарнияр.
- Я не знаю.
- Не лги мне! Она делится с тобой каждой мыслью, что приходит ей в голову. Отвечай, не то я велю Бехраму привести её сюда. Мне не терпится узнать, кому я обязан своим беспробудным сном. Аллах мне свидетель, я ничего не понимаю! Но я докопаюсь до правды, или я не Сарнияр Измаил!
Гюльфем соскочила с дивана и кинулась ему в объятия.
- Заклинаю, - взмолилась она, прижимаясь к нему всем телом, - не надо ничего выяснять, не то я сгорю от стыда. Прошу вас, мой возлюбленный!
Она провела кончиками пальцев по его губам, и Сарнияр ощутил зов своей плоти, куда более властный, чем желание разбираться в женских хитростях. Он взял её за подбородок и пытливо посмотрел ей в глаза.
- Ты назвала меня возлюбленным, Гюль? - спросил он, обводя большим пальцем нежный овал её лица. - Означает ли это, что ты влюбилась в меня так же, как я в тебя?
Гюльфем в ответ закивала, готовая согласиться со всем, что бы он ни сказал, лишь бы постыдная правда о подмене зелья не всплыла наружу.
- И ты будешь любить меня до последнего вздоха? - продолжал он, стремясь добиться от неё как можно больше уступок, чтобы получить полную свободу в своих действиях.
- Да, - шепнула Гюльфем, опустив глаза.
- Поклянись, - потребовал он.
- Клянусь, что буду любить вас одного до тех пор, пока дышу, пока бьётся моё сердце, - произнесла Гюльфем, в точности повторяя слова госпожи, запавшие ей в душу. Перед глазами сразу всплыл её образ, но она поспешила прогнать его, призвав на помощь всю свою волю.
- И чем ты докажешь мне свою любовь? - спросил Сарнияр.
- Чем хотите, - пролепетала Гюльфем.
- Ты знаешь, чего я хочу от тебя. Ты готова пойти на это, Гюль?
Она судорожно сглотнула, пытаясь вытолкнуть засевший в горле ком. Если перед ней встал подобный выбор, раздумывать тут не о чем. Лучше потерять свою невинность, чем быть уличённой в закулисных интригах. В конце концов, она всего лишь рабыня, и подчиняться его желаниям - её удел.
- Готова, - ответила девушка, не успев даже осмыслить, на что обрекает себя, как будто он силой вырвал у неё эти слова и она сказала их, сама того не желая. Но на сердце у неё сразу стало легче, и она повторила со всей твёрдостью, на какую была способна. - Я готова доказать вам мою любовь сей же час, сию же минуту.
Сарнияр быстро перевёл дух, но всё же ему не верилось, что она так легко уступила, притом, что он совсем не давил на неё.
- И ты отдаёшься мне по собственной воле, без всякого принуждения?
- У меня нет своей воли. Вы - мой повелитель, отныне и навеки.
Полностью удовлетворённый, Сарнияр поднял девушку на руки и отнёс в спальню. Сначала он снял с себя всё до нитки, затем принялся раздевать Гюльфем.
Глаза её округлились, словно у совы, когда она увидела его громадное копьё со вздувшимися венами и подрагивающим кончиком, торчавшее из густых чёрных зарослей между ног. Его обрезанная головка по цвету напоминала варёную свеклу. Гюльфем стало так страшно, как никогда ещё в жизни. Но отступать было уже поздно.
- Почему ты смотришь на него так, как будто видишь впервые? - усмехнулся Сарнияр, перехватив её испуганный взгляд. - Я не забыл, как ты разглядывала его в покоях княжны, примчавшись на мой зов.
- Да, - созналась Гюльфем, - но тогда он не напугал меня своими размерами, потому что мне не грозило испробовать их на себе.
Сарнияр рассмеялся и сжал её в объятиях.
- Ты девственна? - мягко спросил он.
Она кивнула в ответ. Её щёки зарделись от смущения.
- Я буду осторожен, - пообещал он, погружая лицо в ложбинку между высокими и упругими холмиками её груди. - У меня уже есть подобный опыт с моей женой.
Он осыпал нежнейшими поцелуями каждый дюйм соблазнительных полушарий. Гюльфем испытала приятное томление в низу живота и невольно включилась в его любовную игру. Её руки стыдливо легли на широкие плечи юноши, привлекая его к себе, а губы потянулись к его губам, безмолвно моля о поцелуе. Он охотно откликнулся на её кроткий призыв, захватив её в плен своих губ и объятий, увлекая за собой в мир чувственных наслаждений, где ей предстояло стать его терпеливой ученицей.
Страсть его оказалась неутолимой, точно он черпал её из бездонного колодца. Желая доставить любимой удовольствие, он не забывал её ласкать и совсем не проявлял приписанной ему жестокости. Но она ещё не имела любовного опыта и быстро утомилась. Его ненасытность пугала её; ей казалось неестественным, что он, отдаваясь своей страсти, остаётся бодрым и свежим, тогда как она чувствует себя лимоном, из которого выжали весь сок.
- Вы демон, сахиб, - простонала она, совершенно выбившись из сил, - из тех посланцев тьмы, что принимают человечье обличье и высасывают из людей их жизнь.
- Я самый обыкновенный смертный, уверяю тебя, - засмеялся царевич, - просто наделён недюжинной мужской силой.
- Если вы немедленно не прекратите, моя смерть останется на вашей совести.
- Хорошо, Гюль, на сегодня достаточно, - согласился он, сворачивая очередной забег, - я вовсе не желаю уморить мою любимую кобылку.
Излившись в неё, Сарнияр перевернулся на спину и привлёк её на свою мощную грудь, полностью лишённую волос из-за недавнего взрыва.
- Хочешь холодной воды, или сока, или, может быть, капельку вина? - заботливо предложил он.
- А кто всё это принесёт? - осведомилась Гюльфем.
- Бехрам.
- Это тот черномазый, что привёл старика? - испугалась девушка.
- Полно, любовь моя, чего ты так всполошилась, - успокоил её царевич. - Он для того и приставлен ко мне, чтобы исполнять наши желания. Так что привыкай к нему понемногу.
Он позвал мавра, и тот услужливо принёс им медное блюдо со свежими фруктами и освежающие напитки.
- Тебе необходимо подкрепиться, - настоятельно заявил Сарнияр, очищая для неё апельсин.
- Надеюсь, не затем, чтобы начать всё сначала? - притворившись испуганной, спросила девушка.
Сарнияр рассмеялся в ответ, скармливая ей апельсин дольку за долькой.
- Как хотите, ваше высочество, но мне неловко от того, что нам прислуживает этот тип. Он ведь мужчина, а не евнух.
- Само собой, - ухмыльнулся Сарнияр, - на кой мне неполноценный телохранитель! Евнухи будут прислуживать моим наложницам, когда я заведу гарем.
- Вы хотите завести гарем? - пролепетала девушка, чувствуя, как сердце её стремительно подскочило и бьётся уже не в груди, а где-то в горле.
- Со временем придётся для продолжения рода, ведь моя жена не может дать мне детей. Скоро и отец, и матушка начнут допекать меня, требуя подарить им внуков. А, кроме того, ты сама убедилась, насколько велики мои потребности в женской плоти; одной тебе не утолить их, мой ангел.
Глаза Гюльфем наполнились слезами; ей захотелось уткнуться лицом в подушку и рыдать, пока они не иссякнут. Странно, что его желание делить ложе ещё и с другими женщинами задело её до слёз, когда ещё час тому назад она готова была усыпить его, только бы избежать всего этого. Ей бы следовало радоваться его решению, а не плакать. Но слёзы сами лились из глаз. Она украдкой смахнула их и, придав своему лицу холодное выражение, произнесла:
- Прошу вас, не причисляйте меня к тем, кто войдёт в ваш гарем. Я ведь служу княжне, а не вам.
Сарнияр отставил в сторону чеканный кубок с вином.
- Ты изволишь шутить, глупышка? После того, что между нами было, не может быть и речи о твоей службе княжне. Я не собираюсь делить свою фаворитку с ревнивой женой. Хочешь ты того или нет, но тебе придётся её оставить.
- Никогда! - горячо возразила девушка. - Никогда я не оставлю княжну! Я не разлучалась с ней со дня её рождения! Мы вместе пережили такое, что вам и не снилось.
- Эти дни остались в прошлом. Теперь твоё место рядом со мной. Я обеспечу твоё будущее и будущее наших детей, если таковые у нас появятся. Ты больше не будешь рабыней, у тебя будут свои собственные рабы. Фаворитка - это почти жена, всеми признанная и любимая. Тебя ожидают почести, богатство и даже некоторая власть.
- Мне всё это ни к чему, если придётся расстаться с княжной. Уж лучше я останусь в тени, чтоб она не узнала о нас. Ну, пожалуйста, мы ведь можем сохранить наши свидания в тайне. У нас есть прикрытие. Госпожа будет каждый вечер посылать меня к вам со своим эликсиром, потому что не теряет надежды добиться вашей любви.
- С эликсиром? - в недоумении переспросил Сарнияр.
Она прикусила язык, сообразив, что чуть не выболтала свою позорную тайну.
- Каким же образом она добьётся моей любви, угощая меня каждый вечер снотворным?
- Госпожа, по видимости, ошиблась, - пролепетала Гюльфем, - вместо золотого корня заварила корень мандрагоры. Эти целебные корешки так похожи, немудрено было напутать.
- Корешок мандрагоры не спутаешь ни с чем, - заметил Сарнияр. - Он похож на человечка, не зря говорят, что он стонет от боли, когда его вырывают из земли. Так что мне с трудом верится, чтобы Лейла могла перепутать. И потом... лечивший её знахарь проверял, как действуют его отвары, на простых смертных. А его ученица что же - за много лет не усвоила этот простейший урок? Ты ближе всех к ней, Гюль, и должна знать, что она замышляет. Какими чарами надеется растопить моё сердце?
Гюльфем ответила, молясь про себя, чтобы он поверил в её ложь:
- Прежде всего, своими снадобьями она хочет поставить вас на ноги. Вы же ни разу не навестили её, возвратившись в Алькадир, и ей невдомёк, что ваши раны уже затянулись.
Сарнияр усмехнулся.
- И как долго ты сможешь водить её за нос, чтобы вырваться на свидание со мной? Тебе нужно скорей принять решение, пока она не раскусила тебя.
- Я приму решение, клянусь вам, только дайте мне немного времени.
Сарнияр склонился к девушке и, удерживая её за подбородок, прижался своими губами к её губам. Их поцелуй тянулся так долго, что у Гюльфем закружилась голова.
- Я дам тебе ровно столько времени, - сказал он, отрываясь от её губ, - сколько потребуется на обустройство твоих новых покоев. Пока их не обставят, я согласен подождать. А сейчас возвращайся к княжне и ни о чём не беспокойся. Я избавлю тебя от объяснений с ней, возьму их на себя.
- Завтра я снова приду к вам, - шепнула ему на прощание Гюльфем.
Проводив её до двери, Сарнияр позвал Бехрама и сел играть с ним в шахматы. А Гюльфем поспешила к госпоже, ломая голову, чем объяснить ей своё долгое отсутствие.
Когда она вошла в комнату, Лейла сидела на диване, устремив взгляд в одну точку. Глаза у неё сильно покраснели и опухли от слёз. В руке она сжимала пузырёк с сердечными каплями, и в комнате стоял удушливый запах лекарств. Когда Гюльфем увидела госпожу в таком состоянии, у неё подвернулись колени, и ей пришлось ухватиться за спинку дивана, чтобы не упасть. Глубокое раскаяние, словно тяжёлая гранитная плита легло ей на сердце. Как она могла обмануть это одинокое, всеми заброшенное создание, слепо доверявшее ей во всём? Как повернулся её гадкий язык обещать вечную любовь тому, кто своим ледяным равнодушием, возможно, умышленно сводит жену в могилу?
- Где ты была, Гюль? - спросила Лейла, немного оживившись при её появлении. - Прошло почти три часа, как я послала тебя к мужу. Мне не терпится узнать, какое действие произвёл на него повторный приём эликсира.
- Простите, госпожа, - понурила голову Гюльфем. - Я встретила на обратном пути Хаджи-хакима, и он попросил меня помочь ему составлять лекарства.
- Ты так расстроена, - произнесла княжна, заглядывая ей в глаза, - уж не занемогла ли ты, бедняжка?
- Мне и впрямь нехорошо, госпожа, - солгала Гюльфем, радуясь, что может скрыть под видом болезни свои переживания. - Ваш муж выпил всё до капли, но... простите, у меня сжимается горло, я не могу говорить.
- Как странно, - поразилась Лейла, - это повторяется каждый раз, как я посылаю тебя к мужу. Думаю, что ты чрезмерно принимаешь к сердцу мои тщетные усилия расшевелить этого истукана. Я жестоко поступаю с моей Гюль, заставляя страдать её отзывчивое сердечко. Пусть завтра эликсир моему мужу отнесёт Ферида. Эту особу ничем не проймёшь, поскольку у неё нет сердца.
- О нет! - чуть не выдав себя, вскричала Гюльфем, но вовремя осеклась. - Я хотела сказать, что она растрезвонит на весь мир, как вы потчуете своего мужа приворотным зельем.
- Милая Гюль, ты стала слишком мнительна, - улыбнулась княжна. - О том, что я пытаюсь привлечь к себе мужа, знаем только мы с тобой. Я не собираюсь доверять этой девчонке свою тайну.
- А если ей придёт в голову попробовать эликсир на вкус? - спросила Гюльфем. - Трудно представить, что за этим может последовать.
- В таком случае, - решила Лейла, - я приставлю к ней Якуба. Это послужит гарантией, что она не сунет свой любопытный нос, куда не следует.
- Ах, госпожа! Не лучше ли оставить эту затею, раз она всё равно не приносит желанного результата?
- Эликсир рано или поздно подействует, Гюль. Это проверенное и очень эффективное средство. Мой муж, видно, ослабел от ран, но как только наберётся сил, желание, подстёгнутое эликсиром, вспыхнет в нём, как проснувшийся вулкан.
- Почему вы так уверены, что оживший в нём вулкан приведёт его в ваши объятия? Найдётся немало женщин, согласных разделить его страсть. Подумайте, стоит ли будить спящий вулкан. Сейчас, по крайней мере, ваш муж помышляет лишь о победе над арабами, но худо будет, если он с нашей подачи начнёт добиваться совсем иных побед.
Лейла с изумлением посмотрела на служанку.
- Я не узнаю тебя, Гюль. Что с тобой творится? Ты беспрекословно исполняла мои поручения, пока я не решила привлечь к делу Фериду. Почему ты только сейчас заговорила о своих опасениях?
- Потому что не доверяю этой рыжей девице. Она лишь с виду сонная муха, но одному богу известно, что у неё на уме.
- Я же сказала, что приставлю к ней Якуба. Не думай об этом. Ступай к себе и хорошенько отдохни. У тебя совершенно измученный вид.

 » Глава 7.2. Ферида фаворитка сахиба

- Ферида, откажись от этого поручения, - умоляла Гюльфем, забыв про свою гордость.
Ферида с явной неохотой оторвалась от вышивки, которой занималась до прихода товарки.
- Что ты, душа моя, как я могу не выполнить приказание госпожи? - с деланным смирением спросила она. - И почему я должна отказаться от такого лестного поручения?
- Потому что я прошу тебя.
- Ты просишь меня, - скорчила кислую гримасу Ферида. - Разве у тебя осталось золотишко, чтобы подкрепить им свою просьбу?
- Нет, - кротко ответила Гюльфем. - Ты же знаешь, я всё отдала тебе, до последнего колечка.
- В таком случае, не обессудь, если я не исполню твою просьбу.
- Жадное корыстолюбивое создание! По крайней мере, обещай, что вначале отнесёшь кувшин и записку Хаджи-хакиму.
- Зачем это? - удивилась Ферида.
Гюльфем в отчаянии заломила руки.
- Хорошо, я открою тебе свою тайну, если пообещаешь хранить её.
Ферида пожала плечами.
- Ладно, если ты так просишь, - нехотя согласилась она.
- В этом кувшине не простой отвар, а любовное зелье, которым княжна надеется разбудить страсть нашего господина. А Хаджи-хаким уверен, что она своими руками роет себе могилу, и любовь мужа убьёт её, или, что немногим лучше, окончательно подорвёт её здоровье. Ты же знаешь, как она слаба и немощна, а сахиб силён и ненасытен. Во дворце много разговоров про их несовместимость. Только княжна не желает мириться со своим безнадёжным положением. Она так любит своего мужа, что готова сократить себе жизнь, лишь бы оказаться в его объятиях.
- Ну и ну! - присвистнула Ферида. - Кто бы мог подумать, что в этом хилом теле бьётся такой сильный дух!
- Наша госпожа отчаянно смелая, - согласилась с ней Гюльфем, - но долг её близких уберечь её от непоправимого шага. Вот мы с хакимом и решили нейтрализовать воспламеняющее средство, заменив его безобидным отваром. Ты понимаешь, к чему я веду, Ферида?
Рыжеволосая рабыня презрительно поджала пухлые губки.
- Чай, не дура! Только и госпожа, как видно, не лишена прозорливости. Я уверена, что она распознала твои хитрости, потому и отстранила тебя от этого задания. Если я присоединюсь к твоим интригам, она и меня лишит своего доверия.
- Неужели для тебя это важнее жизни и здоровья госпожи?
- Ну, если она сама о себе не думает, то мне и подавно всё равно! Пусть хоть шею себе свернёт, стараясь запрыгнуть в постель муженька. Только сдаётся мне, что все её потуги напрасны. Его высочество не животное, чтобы бросаться на кости, даже под воздействием любовного снадобья. Разве во дворце не найдётся более аппетитного лакомства? Вот я, например, могла бы полнее утолить его любовный голод. Неужели ты считаешь меня последней дурой, согласной прохлопать свой шанс, когда он сам плывёт ко мне в руки?
- Негодяйка! - прошипела Гюльфем, сжимая кулаки.
- А ты лицемерка! - невозмутимо парировала Ферида. - Теперь я поняла, почему тебя так долго не было вчера и третьего дня. Ты приняла на себя раздутый госпожой огонь, упивалась украденной у неё любовью сахиба и при этом наверняка ещё утешала себя, что спасаешь ей жизнь. А теперь, когда настал мой черёд попытать своё счастье, ты выдумала эту ложь про замену отвара, чтобы не делиться им со мной.
- Это не ложь! - воскликнула Гюльфем. - Спроси у Хаджи-хакима, он подтвердит мою правоту.
- По-твоему, мне больше нечем заняться? - смешливо спросила Ферида.
Ослеплённая гневом, Гюльфем сунула ей под нос записку.
- Вот доказательство того, что я не лгу. Здесь написано: «Хаким, ваше зелье никуда не годится, сварите мне другое по рецепту моего учителя».
Ферида выхватила у неё из рук записку.
- Что это? Рецепт отворотного зелья! О, Аллах! Да ты ещё хуже, чем я о тебе думала. Значит, ты готова лишить сахиба мужской силы, лишь бы не уступать его мне?
Гюльфем, решившаяся на этот шаг в приступе безумной ревности и уже пожалевшая о нём, вцепилась в рыжие волосы товарки. Ферида завизжала от боли, как кошка, которой прищемили хвост. Услыхав шаги за дверью, Гюльфем поспешно отпустила её и со смирением сложила ладони у груди.
- На коленях молю тебя, Ферида, отдай мне записку!
- Не вижу, чтобы на коленях, - с издёвкой бросила Ферида.
Гюльфем, готовая на любое унижение, чтобы вернуть изобличавшую её записку, хотела опуститься на колени, но в эту минуту открылась дверь. В комнату Фериды вошёл Якуб, мальчик лет восьми-девяти, состоявший на побегушках у княжны Лейлы.
- Госпожа велела вам передать, что у вас слишком шумно, ханум, - с важностью сообщил он. - Вы мешаете ей творить молитвы и готовиться к визиту царственного мужа.
Ферида язвительно фыркнула. Маленький моралист посмотрел на неё с явным неодобрением.
- Ферида-ханум, вам пора отнести целебный отвар его высочеству. Мне поручено проводить вас до дверей в его покои.
Ферида пригладила растрепавшиеся в свалке рыжие локоны и поправила пояс из золочёных колец, кокетливо повязанный на её стройных бёдрах.
- Я готова, - наконец объявила она.
- Ферида, прошу тебя, - взмолилась Гюльфем, - не губи меня.
- Я подумаю, - величественно кивнула Ферида, проплывая мимо неё, ровно лебедь, вытянув длинную гибкую шею и чуть откинув голову с тяжёлой шапкой огненных волос. - Но твоя цидулька останется у меня. Так приятно сознавать, что я держу твою жизнь в своих руках.
- Что за цидулька? - полюбопытствовал Якуб.
- Много будешь знать, скоро состаришься, малец, - огрызнулась в ответ Ферида. - От тебя требуется только указать мне путь. А что мне делать и всё остальное - не твоя забота.
* * *
Ферида без запинки отбарабанила многословное цветистое приветствие, которое сочинила по дороге. Он должен был его оценить, будучи сам мастером говорить красиво, длинно и складно. Но что-то по его виду нельзя было сказать, чтобы её красноречие, да и само появление привело его в восторг. Явно ожидал увидеть на пороге своей приёмной не малознакомую ему девицу, которую однажды щедро одарил за оказанную ему пустячную услугу, а эту каланчу, непонятно чем его взявшую.
И что он только в ней нашёл? Румянец во всю щеку - пустить бы ей кровь, волосы, словно клубок чёрных змей, и глазки - всё время в пол, когда не на мокром месте. Сразить ими наповал ей уж точно слабо. Хотя… теперь стало ясно, что в ход были пущены всевозможные зелья. Простушка сама проболталась, в чём секрет её власти над царевичем. И вложила в руки сопернице грозное оружие против себя самой. С помощью этой записки, адресованной Хаджи-хакиму, она, Ферида, сможет делать с ней всё, что захочет. Пусть только попробует заартачиться, и эта бумажка станет ей смертным приговором. Шутка ли - подмешивать всякую отраву наследнику престола!
Сарнияр в полной растерянности смотрел на рыжеволосую девушку, с изящной непринуждённостью протягивающую ему знакомый до боли серебряный кувшин.
- А где Гюльфем? - спросил он невпопад.
Хорошенькое, чувственное личико Фериды исказила злая гримаса.
- Ей нездоровится, сахиб. Госпожа отстранила её от повседневных обязанностей, приказав отлежаться в постели.
Сарнияр был не на шутку встревожен и чуть не выдал себя, выразив желание проведать заболевшую рабыню.
- Я мог бы облегчить её страдания. У меня есть... некоторый опыт, которым я охотно поделюсь с её сиделкой.
Ферида презрительно усмехнулась.
- Слишком много чести для неё, сахиб. Эта притворщица не заслужила вашего драгоценного участия.
- Что? - поднял брови Сарнияр. - Её болезнь - притворство?
- Ну, - запнулась Ферида, - вчера, вернувшись от вас, она и вправду выглядела измождённой, совсем как лошадь, на которой проскакали целый день без передышки.
Сарнияр густо покраснел, и Ферида, не сдержавшись, прыснула от смеха в ладошку.
- А сегодня наша скромница снова свежа и хороша, точно майская роза, - продолжала она. - Однако ей выгодно оставаться в постели под предлогом недомогания, чтобы отлынивать от работы. Особенно от тех деликатных обязанностей, которые госпожа доверяла ей, пока этой тихоне не вздумалось корчить из себя больную.
Лицо царевича от огненно-красного постепенно приняло пепельно-серый оттенок.
- И поэтому сегодня доставку снадобья пришлось осуществить тебе, моя прелесть? - игриво спросил он, обнимая Фериду за тонкую талию.
Девушка жеманно взглянула на него из-под полуопущенных золотистых ресниц, еле сдерживая смех.
- Да, - хихикнула она, - но как мне кажется, вы в нём не больно-то и нуждаетесь. Надо бы сказать госпоже, что она понапрасну беспокоится за ваше здоровье.
- Не надо, - возразил он, - пусть продолжает заботиться обо мне, раз это доставляет ей удовольствие. Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало. И если твоя подружка и дальше будет отлынивать от своих обязанностей, я не возражаю, чтобы ты её заменяла и впредь. А теперь можешь идти.
К его удивлению Ферида уселась на софу и кокетливо расправила подол элегантной лимонно-жёлтой туники, цвет которой идеально гармонировал с её рыжими волосами.
- Нет, сахиб, - заявила она, - я должна вернуться с пустым кувшином. Таков приказ госпожи. Она велела мне проследить, чтобы вы всё выпили до последней капли.
Он подсел к ней сбоку и заинтригованно посмотрел в её смеющиеся глаза.
- Но у меня сейчас нет желания спать, - проговорил он, всё полнее погружаясь в глубину её зелёных глаз, затягивающих его как трясина.
Ферида склонилась к нему, почти касаясь его лба своими бесовскими волосами. Её горячее дыхание обжигало ему кожу.
- И кто же предлагает вам почивать, ваше высочество? - спросила она, слизнув языком выступившую у него на лбу капельку пота.
- Твоя госпожа, - усмехнулся Сарнияр и нерешительно, словно боясь обжечься, прикоснулся к огненному завитку, соскользнувшему с её плеча на ключицу. - Уже третий вечер подряд она шлёт мне убойный отвар, способный усыпить целую вражескую армию.
- Уверяю вас, сахиб, от отвара, который я принесла, вы вовек не заснёте. Прошу вас, выпейте его, и сами убедитесь.
Не сводя с неё глаз, Сарнияр откупорил кувшин и понюхал горлышко.
- В самом деле, - признал он, - этот отвар совсем не похож на тот, что приносила Гюльфем.
Забыв всякий стыд, она прильнула к его безволосой груди. На нём был только перехваченный поясом халат, надетый на голое тело. Её длинный, как у змеи язык плавно заскользил по его шее, оставляя на коже влажный след. Подобравшись к его уху, она шепнула:
- Разумеется. Эта трусливая овечка боялась вашей любви, а я не боюсь.
- Так что же, чёрт возьми, в этом кувшине?
- Страсть!!!
Она потянулась к поясу его халата, но он отвёл её руку.
- Страсть? - недоумённо повторил Сарнияр.
- Да, страсть, - кивнула Ферида, давясь смехом. - Это любовное зелье, сваренное вашей женой. Она искренно верит, что вкусив его, вы воспылаете к ней страстью.
- Вот оно что! - протянул Сарнияр, начиная мало-помалу прозревать. - Выходит, Гюльфем...
- ... опасаясь, как бы эта страсть не перекинулась на неё, - перебила его Ферида, - решила не дать ей разгореться. Вчера и третьего дня она подменила эликсир, а сегодня, сказавшись больной, вынудила госпожу послать вместо неё меня.
- Значит, это Гюльфем пыталась меня усыпить! А я-то грешил на свою жёнушку, не понимая, с чего ей вдруг вздумалось лечить меня сонной травой.
- Ваша жёнушка совсем не так проста, как кажется, - заметила Ферида, провокационно водя рукой по кубикам его брюшного пресса. - Так что же, ваше высочество, вы отведаете этого напитка?
- Ты считаешь, я нуждаюсь в любовных стимуляторах? - фыркнул он, стащив её с софы на зелёный, с оранжевым узором турецкий ковёр. - Сейчас я докажу тебе обратное.
Ферида стянула через голову свою шёлковую тунику, вслед за которой разлетелись по разным углам и все остальные предметы её одежды. Сплетясь в клубок, парочка неистово заёрзала по ковру.
- Ненавижу эту дрянь! - прошипел он с яростью, возбуждавшей его сильнее, чем любой стимулятор. - Она клялась, что любит меня! Обещала любить до последнего вздоха!
Ферида заскрипела зубами от переполнявшей её ревности, которая мешала ей наслаждаться его страстью.
- Она солгала вам, сахиб!
- О да, - прорычал он, - и теперь я понимаю, почему! Когда я уличил её в попытке усыпить меня, она своими лживыми клятвами заклеила мои возмущённые уста!
- Отомстите ей! - шепнула Ферида, понемногу оттаивая в его объятиях; как он снимал напряжение через свою любовь, переходящую в ненависть, так и она начала получать своё, впрыскивая в него по капле свой яд.
- Непременно. Она хотела, чтобы ты заместила её, пусть так и будет. Ты поселишься в роскошных покоях, приготовленных для этой обманщицы. Пусть теперь локти себе кусает с досады!
- О-о-о, повелитель! - восторженно замурлыкала Ферида, упиваясь даже звуком его голоса, не говоря уже о словах.
Выплеснув свою злость на Гюльфем в сладкие недра рыжей чаровницы, он ненадолго успокоился. Ферида потянулась за своей туникой, но царевич вдруг неожиданно ударил её по руке.
- Дьяволова дочь! - вырвалось у него. - Презренная лицедейка!
- О, не говорите так со мной, сахиб, - испуганно пролепетала Ферида.
- А ты не принимай мои слова на свой счёт, крошка, к тебе они не относятся, - ответил царевич, снова погружаясь в её податливое тело, приносящее ему временное облегчение.
- О-о-о, сахиб, - исполнилась изумления Ферида, сотрясаясь от его сильных неистовых толчков, - вы так алчны в любви! Право, со стороны госпожи было глупостью вообразить, будто ваш любовный пыл нуждается в подогреве.
- Величайшей глупостью, - согласился он. - Даже если допустить - чисто гипотетически - что я мог ослабеть от ран, всё равно её затея пустая и безмозглая. Да вспои она меня целым бочонком своего зелья, я бы и тогда не польстился на неё.
Ферида злорадно хихикнула, и тут он, излившись, обрушился на неё всей своей массой.
- О, Гюль моя! - всхлипнул он, уронив голову в ложбинку между двумя соблазнительными полушариями. - Ты дрянная девчонка, но я без ума от тебя.
Придавленная его тяжестью, Ферида безмолвно лежала на ковре, истекая семенами его страсти. Её рука успокаивающе гладила юношу по спине.
Тем временем Бехрам, стоя на страже у двери, ведущей в покои сахиба, с нетерпением дожидался, когда рыжеволосая девушка выйдет наружу. В руке он сжимал крошечный букетик бледно-лиловых фиалок. Эти нежные цветы были только что украдены мавром из оранжереи и предназначались посыльной княжны, увидев которую, он в один миг проникся чувствами, до сих пор им не изведанными. И теперь он прятал их вкупе с букетом от любопытных глаз мальчугана, который привёл её сюда и тоже ждал, хоть и с меньшим нетерпением, когда она выйдет из комнаты.
Наконец, дверь приоткрылась, но вместо Фериды в коридор выглянул хозяин покоев.
- Бехрам, - позвал он, - немедленно приведи в комнаты, которые я приказал обустроить, десятка полтора прислужниц с женской половины. Моя фаворитка отберёт из них тех, кто ей понравится, а остальных проводишь обратно.
- Ваша... ф-фаворитка? - заикаясь, пробормотал Бехрам.
- Да, моя фаворитка, Ферида.
- Но... - промямлил Бехрам, уронив от неожиданности фиалки, - вы же приказали обустроить те покои для черноволосой девушки.
Сарнияр смерил его свирепым взглядом, от которого мавр сразу сник и уныло поплёлся на женскую половину исполнять его поручение.
- Ты тоже уходи, Якуб, - велел царевич. - Ферида останется здесь.
- А что же я скажу госпоже? - воскликнул мальчуган.
Сарнияр равнодушно пожал плечами.
- Обратись к Гюльфем, - посоветовал он, - она обязательно придумает для госпожи какую-нибудь убедительную увёртку. Эта девица превосходно умеет изворачиваться, - прибавил он с горькой усмешкой.

 » Глава 8. Ночь любви в тайной комнате

Заложив руки за спину, княжна Лейла нервно расхаживала по своим покоям, сначала от двери к окну, затем обратно к двери. Утомившись от бесконечных хождений туда-сюда, она повернулась к Гюльфем, стоявшей у окна с низко опущенной головой, и спросила с резкостью, совсем ей не свойственной:
- Что же всё это означает, Гюль? Что ты скрываешь от меня?
- Мне нечего скрывать от вас, госпожа, - пролепетала Гюльфем, не поднимая головы.
Княжна обессиленно присела на тахту и, уронив голову на руки, сказала уже обычным для неё, смирным тоном:
- Я совершенно извелась, Гюль. Вот уже две недели я не смыкаю глаз по ночам, и днём не нахожу себе места. Пожалей меня, ради Аллаха. Ты же знаешь, я так долго не выдержу.
Кусая губы от волнения, Гюльфем произнесла:
- Ей-богу, мне ничего неизвестно, госпожа.
- Но ведь должно быть какое-то объяснение. И мне приходит в голову лишь одно. Мой муж велел казнить эту бедняжку.
- Ну, что вы, госпожа! Как вы можете думать так о своём муже?
- Но ведь она пропала, Гюль, будто в воду канула. С того самого дня, как я отправила её с кувшином, от неё нет ни слуху, ни духу. И сколько бы я ни посылала мужу свой эликсир, он неизменно возвращает его без всяких объяснений. Ах, верно, он разгневался на меня, и Ферида пала жертвой этого гнева!
Лейла в отчаянии опустилась на колени и начала истово молиться Аллаху, веру в которого горячо приняла из любви к своему мужу. Не в силах смотреть, как она возносит молитвы за упокой души Фериды, Гюльфем кинулась к ней и подняла её с колен.
- Не надо, госпожа. Не молитесь за душу этой заблудшей овцы. Она живее нас обеих и не заслуживает вашего благочестия.
Лейла пристально посмотрела на служанку.
- Значит, ты всё-таки что-то скрываешь от меня, Гюль?
- Простите меня, госпожа, - взмолилась Гюльфем. - Я хотела, как лучше...
- Говори, - коротко приказала княжна. - Что сталось с Феридой?
- Она... - Гюльфем проглотила застрявший в горле комок и продолжила, - теперь в фаворитках у вашего мужа. Он отвёл ей покои рядом со своими собственными.
- На мужской половине? - ужаснулась княжна.
Гюльфем потупилась, не в силах смотреть ей в глаза.
- Увы! Говорят, их покои соединяет укромная дверь, прикрытая гобеленом, через которую он без лишнего шума проникает к своей наложнице в любое время дня или ночи. Фериде хватает ума не высовываться наружу, но её комнаты обставлены с такой пышностью, что она ни в чём не нуждается. Говорят, там есть даже маленький фонтан, а погулять добровольная пленница сахиба выходит в его личный сад через арку своей террасы. Для услуг к ней приставлены две рабыни и вольнонаёмная камеристка пожилого возраста. Ферида сама их выбрала - конечно, самых неказистых, до того она ревнива.
- Кто рассказал тебе всё это, милочка? - спросила Лейла.
- Её камеристка Бесма. Она иногда приходит на женскую половину посудачить с рабынями.
- Боже мой! - всхлипнула княжна. - Это неслыханно! Он ни во что не ставит наш брак. Какой позор, Гюльфем!
- Прошу вас, успокойтесь, госпожа.
- Как я могу успокоиться, когда мой муж потерял всякий стыд! Я должна положить конец его надругательству над нашими узами.
- Что мы можем сделать в такой ситуации? - попыталась урезонить госпожу Гюльфем. - Он мужчина, он наш повелитель. Здесь все повинуются ему. После того, как он удалил в поместье наставника, никто не осмеливается и слова поперёк ему сказать. Даже батюшка вашего мужа, могучий властелин страны, смотрит сквозь пальцы на его выходки.
- Но почему никто не может объяснить ему, как скверно он со мной поступает?
Гюльфем пожала полными плечами.
- Не знаю, это выше моего понимания. Но думаю, потому что все зависят от него, все едят его хлеб…
- Ага! - торжествующе выпалила Лейла. - Вот тут ты как раз и ошибаешься, Гюль. У моего мужа нет ничего, кроме тех денег, что доставляют ему из Голконды. А эти деньги мои, они принадлежат мне, пока я не отойду в мир иной.
- Но ведь ваш муж распоряжается финансами согласно шариату и завещанию магараджи, - резонно отметила Гюльфем.
- Пока я согласна терпеть такого мужа, - уточнила княжна. - Но ведь я могу и потребовать развода, если моё терпение иссякнет.
- Ах, госпожа! - всплеснула руками Гюльфем. - Неужели вы опозорите свою семью разводом?
- Ты разве забыла, Гюль, что у меня не осталось семьи? - горько усмехнулась Лейла. - Что я обломок династии, которая оборвётся на мне, потому что у меня никогда не будет детей?
- Тем более, госпожа, не следует так ополчаться на мужа. Он ваша единственная опора в жизни. Если вы разведётесь с ним, кто позаботится о вас? Наш мир принадлежит мужчинам, и женщинам в нём не выжить в одиночку.
- Ах, Гюль! - воскликнула княжна, схватившись рукой за сердце. - Мне становится дурно при одной мысли о разводе. Но мой муж не оставляет мне другого выхода. Я вынуждена напомнить ему, чем он обязан мне. Пусть не думает, что на него не найдётся управы. Если он не вернёт Фериду на женскую половину, я подам жалобу шейху, венчавшему нас, и с нашим браком будет покончено. Скажи Якубу, пусть позовёт ко мне его высочество, и немедленно.
- Но, госпожа... Умоляю вас, перенесите этот разговор на другое время. Сейчас вы плохо владеете собой.
- Нет, - стояла на своём Лейла, - потом мне может не хватить решимости.
- Ну, хорошо, - скрепя сердце согласилась Гюльфем и кликнула Якуба.
В ожидании царевича Лейла сильно разнервничалась; её щёки и даже губы побелели, а дыхание участилось. На лбу у неё выступили капельки пота, и, вытирая их платком, Гюльфем озабоченно произнесла:
- Не стоит сейчас заводить серьёзный разговор, госпожа. На вас лица нет от волнения.
- Может, это и к лучшему, - прошептала Лейла. - Мой муж испугается за меня и без лишних разговоров согласится на уступки.
Она повернула голову к двери и увидела стоявшего на пороге царевича. При его появлении кровь застыла в её жилах, тело свело судорогой, а язык онемел, успев выдавить только пару слов:
- Мне плохо…
Глаза её закатились, и она безжизненно откинулась на спинку дивана. Из полуоткрытого рта княжны выступила обильная пена. У царевича самого отвисла нижняя челюсть от этого зрелища; он никак не ожидал, что его вид произведёт на жену такое убийственное впечатление.
- О, Аллах! - всполошилась Гюльфем, бросаясь к двери. - Якуб, бегом за доктором! Кто-нибудь! Принесите воды!
Вскоре комната Лейлы заполнилась людьми, которые без всякой пользы сновали взад-вперёд, наступая друг другу на пятки и подолы юбок. Проворно орудуя локтями, Хаджи-хаким протолкался через толпу прислуги к дивану. Лейла уже не подавала признаков жизни. Он приложился ухом к её грудной клетке, затем коротко приказал:
- Принесите зеркальце.
Толпа возбуждённо загудела, передавая эти неутешительные слова из уст в уста.
У стоявшей за спинкой дивана Гюльфем подкосились ноги, но чья-то твёрдая рука поддержала её, не дав ей упасть. Она скосила глаза на нежданного спасителя и вздрогнула, узнав в нём царевича. Крепко держа её за плечо, он провёл девушку в приёмную Лейлы, но дверь оставил приоткрытой, чтобы присматривать за тем, что происходит в спальне.
- Я рад тебя видеть, Гюль, - шепнул он ей на ухо.
- А я вас – нисколечко, - ответила она, сердито надув губы.
- Отчего же, Гюль? Разве я чем-нибудь обидел тебя?
- Ах, оставьте эти глупости! - рассердилась она. - Сейчас не время для подобных сцен. Ваша жена при смерти, возможно, уже одной ногой на том свете.
- Гм! - изрёк Сарнияр. - В этом случае как раз имеет смысл обсудить наши дальнейшие взаимоотношения.
Но тут, словно показав ему кукиш, Хаджи-хаким поднял вверх слегка запотевшее зеркальце.
- Жива, жива! - заволновалась толпа. - Машалла! Слава Аллаху!
Услышав эту ободряющую весть, Гюльфем поспешила высвободить своё плечо из цепкого плена и прошипела:
- Вы чуть не свели госпожу в могилу!
- Душа моя, я здесь ни при чём, - возразил он, склонившись к её уху, и нежно дунул на чёрный завиток её волос. - Это не я, а слабое здоровье сводит мою несчастную жену в лучший мир.
- Без вас она проживёт намного дольше, - упрямо твердила своё Гюльфем.
- Ангел мой, она и живёт без меня, - оправдывался царевич. - Наш брак одна видимость…
- Да, помню, - язвительно фыркнула Гюльфем, - миф, призрачная тень, фантом, мираж...
- Умница, - шепнул он, целуя её плечико, - если бы ты всегда понимала меня с полуслова, как сейчас...
- Не рассчитывайте на моё понимание, - продолжала по-детски сердиться Гюльфем. - Если ваш брак только видимость, чего вам стоило соблюсти внешние приличия? Зачем вы поселили Фериду на мужской половине?
- Эти покои я готовил для тебя, - ответил Сарнияр. - Если бы ты сдержала свои обещания...
- Но я не обещала вам ничего, что могло бы навредить госпоже. Это Ферида не дорожит её покоем, а для меня он превыше всего, даже моей любви к вам. Я старалась, как только могла, чтобы слухи о вас не достигли ушей госпожи. Но после внезапного исчезновения Фериды она перестала спать по ночам. Мне пришлось рассказать ей всё без утайки. Госпожа была так обижена, что решила пригрозить вам разводом, если вы не вернёте Фериду на женскую половину.
На лице Сарнияра не дрогнул ни один мускул.
- Ну что ж, - спокойно произнёс он, - в таком случае, пойдём со мной, поможешь своей товарке собрать вещи.
- Вы же наняли ей слуг, - съехидничала Гюльфем, - вот пусть они и помогают.
- Если хочешь порадовать свою госпожу уже сегодня, придётся им помочь.
- Вы накупили этой девчонке так много вещей, что сборы грозят затянуться на сутки? - ревниво спросила Гюльфем.
- Нет, - усмехнулся он, - дело не в этом. Ферида оказалась жаднее Ашаба (прим. автора: персонаж арабского фольклора, олицетворение жадности). Ей захотелось унести всё до последнего лоскутка. Она бы прихватила с собой и фонтан, не будь он надёжно прилажен к полу.
- Не понимаю, - протянула Гюльфем. - Она уходит от вас?
- Именно так, - кивнул царевич.
У Гюльфем в мгновение отлегло от сердца.
- Похвально, что вы сами приняли решение расстаться с Феридой. Очевидно, соседство с ней начало вас стеснять? Или же до вас дошло, хоть и с большим запозданием, что держать любовницу под рукой, по меньшей мере, неприлично?
Сарнияр отрицательно покачал головой.
- Боюсь, ты не совсем меня поняла. Я и не думал расставаться с Феридой. К чему лукавить, она пылкая, неутомимая и безотказная любовница, одним словом, тот образчик идеальной фаворитки, какой я мечтал вылепить из тебя. Я всего лишь возвращаю её на женскую половину.
Гюльфем была сильно разочарована, но виду не подала.
- Несносный мальчишка! - неожиданно разозлилась она на Якуба. - Я надеру ему уши, чтобы он в другой раз не грел их под дверью.
- Душа моя, Якуб ни в чём невиноват.
- Как это невиноват? Разве не он предупредил вас о том, что госпожа собралась предъявить вам ультиматум?
- Вовсе нет, - возразил Сарнияр, - он только передал мне её просьбу о свидании, а до остального я додумался сам. Моя жена никогда меня ни о чём не просила. Мы и виделись-то с ней, смешно сказать, всего пару раз за время брака. Хоть я не мню себя пророком, но когда Якуб сообщил, что она желает со мной переговорить, причём безотлагательно, сразу понял, о чём у нас пойдёт разговор. Вот и велел Фериде собрать свой скарб. У Лейлы нет никаких причин считать меня бессердечным мужем. Как видишь, я не только исполняю, но и предвосхищаю желания моей жены.
Гюльфем была уязвлена как его прозорливостью, так и иронией, с которой он закончил тираду.
- Итак, Ферида сейчас увязывает узлы в своих бывших покоях?
- О да, и я очень прошу тебя помочь ей в этом нелёгком труде.
Гюльфем безумно хотелось последовать его приглашению, чтобы немного позлорадствовать над незадачливой соперницей, которой пришлось выметаться из богатых покоев назад в свою конуру. Но тревога за госпожу, не отпускавшая её ни на миг, отмела, ровно шелуху, это мелочное желание.
- Я не могу оставить княжну в таком состоянии, - заявила она.
- Ты всё равно ей сейчас ничем не поможешь, - убеждал царевич. - Через несколько минут Хаджи-хаким выдворит всех посторонних, как того требует обычай. Никому, кроме врача, не дозволено стоять между богом и его призывником, когда решается вопрос о жизни или смерти.
Словно в подтверждение его слов, Хаджи-хаким громогласно объявил:
- Ханум, разойдитесь по своим комнатам. Я сделал всё, что мог, теперь остаётся лишь уповать на милосердие Аллаха.
- Жизнь княжны всё ещё в подвешенном состоянии, - скорбно заключила Гюльфем.
- Пойдём, душа моя, - настаивал Сарнияр, - тебе необходимо отвлечься, иначе ты сама заболеешь от своих переживаний.
- Вы правы, - согласилась она и покорно последовала за ним.
Он привёл её в просторные покои, где не осталось ни мебели, ни убранства. Шаги их гулко отражались от мраморных полов, не застланных коврами. Обойдя одну большую и две маленькие, прилегавшие к ней комнаты, предназначенные, скорее всего, для прислуги, Гюльфем в растерянности остановилась посреди большой комнаты у фонтана, в нижней чаше которого, полной до краёв воды, плавали лепестки мускатных роз.
- И где же Ферида? - спросила она, заглядывая в неё, словно бывшая товарка могла бы укрыться там.
Сарнияр неопределённо пожал широкими плечами.
- А что ей делать здесь, после всех произведённых опустошений? - резонно заметил он.
Его голос раскатистым эхом отдавался от стен. Гюльфем с укоризной посмотрела на него.
- Вы знали, что она уберётся отсюда до нашего появления?
- Нет, уверяю тебя, - покривил он душой, - я и представить не мог, что Ферида управится в такие рекордно короткие сроки; при её медлительности это невероятное достижение. Впрочем, рабыни помогали ей, - прибавил он, поджав крупные чувственные губы.
Гюльфем невольно остановила взор на его губах, вспоминая их пылкие и вместе с тем мучительно нежные поцелуи. Она даже не предполагала, что поцелуй может обладать такой магической силой. Сердце её отчаянно забилось в груди, скупая слезинка потекла по пухлой румяной щёчке. Впервые ей стало жаль себя, своей безвозвратно уходящей юности, лишённой всего, что можно взять от жизни в эту пору.
- Такова, видно, моя судьба, - сказала она себе, украдкой вытирая слезу.
Сарнияр приблизился к девушке и, положив руку ей на плечо, спросил с присущей ему проницательностью:
- Тебе грустно, душа моя, не правда ли? Ты подумала, что могла оказаться на месте Фериды? Её бывшие покои навеяли на тебя тоску по совсем другой жизни, нежели та, какую ты вынуждена вести?
- Я довольна своей жизнью, сахиб, - ответила Гюльфем, отворачиваясь от него.
Сарнияр резко повернул её к себе за плечо.
- Это не так. Девушке в твоём возрасте не может быть свойственно подобное смирение. Ну, сколько можно заниматься самоистязанием, Гюль? Та жизнь, какую ты ведёшь, годится лишь для дряхлой старухи, я же предлагаю тебе совсем иную, полную веселья и развлечений - не жизнь, а бесконечный праздник.
Гюльфем устремила на него суровый взгляд своих прекрасных глаз, завораживающий его и одновременно приводящий в бешенство.
- Вы привели меня сюда, чтобы поразвлечься со мной, - воскликнула она, - в то время как моя госпожа находится между жизнью и смертью!
- Да, чёрт подери! - вскипел Сарнияр, потеряв терпение. - Не стану отрицать: хотел если не развлечь, то хотя бы отвлечь тебя, но ты и здесь, наедине со мной, думаешь только о своей госпоже.
- Я пойду к ней, - вскричала она, бросаясь к двери, но Сарнияр удержал её за длинный, с разрезом до локтя рукав.
- Ты никуда не уйдёшь, пока я сам не отпущу тебя, - прорычал он, разрывая на ней платье от скромного выреза на груди до подола.
Увидев, в каком жалком состоянии её наряд, Гюльфем заплакала. Но когда он попытался стянуть с неё то, что осталось от платья, она впилась ногтями ему в руку. Сарнияр с трудом удержался от желания ударить её в ответ.
- Не зли меня, Гюль, - сказал он, смиряя свой гнев, - не то я за себя не ручаюсь. Разве влюблённые женщины ведут себя подобным образом? Если ты борешься со мной вместо того, чтобы уступить мне, значит, твои прежние клятвы оказались ложью? Ты обманула меня, когда обещала свою вечную любовь?
- Простите меня, - всхлипнула Гюльфем, - умоляю, простите...
- Конечно, прощу, - усмехнулся он, толкнув её на мраморные плиты пола, - когда утолю свою тоску по твоему телу. Только не жди от меня особенной нежности - я слишком зол на тебя, и на то есть причины. Тебе уже приходилось слышать, как я укрощаю строптивых женщин, теперь пришло время увидеть и почувствовать.
Он опустился подле неё на голый пол и развёл в стороны её стыдливо сдвинутые колени. Приподнявшись, опираясь на локти, она со смятением и страхом увидела, как его голова скрылась меж её разведённых ног, затем на минуту показалась снова.
- Ты не захотела быть принцессой, - с обидой проговорил он, - когда я предлагал тебе это, напомнив мне, что ты всего лишь рабыня. Ну что ж, значит, я буду обращаться с тобой, как с рабыней, по крайней мере, сегодня, когда я так разъярён.
Она попыталась что-то ответить, как-то умилостивить его, но он не стал ждать ответа. Голова его опять нырнула вниз, и она обессиленно откинулась назад, закрыв руками лицо. Она мысленно велела себе не обращать внимания на то, что он с ней делает, но уже через мгновение застонала от чересчур острых ощущений, граничивших с болью. Царевич производил с ней совершенно невообразимые действия, от которых её бросало то в жар, то в холод, его губы присасывались к ней как пиявки, а пальцы, казалось, были вездесущими. Она ощущала их повсюду - и снаружи и внутри себя. И всё это в одно и то же время, в неистовом ритме, так что её, в конце концов, закружило в водовороте смешанных, до сих пор незнакомых ей и пугающих её чувств.
Так продолжалось до тех пор, пока он, очевидно, не устал или уже не мог себя сдерживать. Она вздохнула с некоторым облегчением, когда он оторвал от неё губы и мощным толчком вломился в её тело, накрыв её собой.
Гюльфем едва могла дышать, стиснутая в его объятиях, как младенец в свивальнике. Сарнияр впился в её сочные губы, терзал их, забирая всю влагу, затем погрузил язык в глубину её рта. Его руки тем временем мяли её полные груди, пощипывали и теребили соски, перекатывая их между пальцами.
- Какая же ты сладостная, Гюль! - простонал он. - Тобой невозможно насытиться!
Совершая ритмичные движения, он подсунул ладони под пухлые ягодицы Гюльфем, чтобы ещё глубже проникать в её недра. Его язык продолжал истязать её рот, переплетаясь с её языком, затем он прикусил её язык зубами. Гюльфем слабо вскрикнула. Из уголка её рта потекла тоненькая струйка крови, которую Сарнияр слизнул всю, до капельки.
Он выпростал из-под неё одну руку и нащупал её венерин холмик. Спустившись чуть ниже, его пальцы отыскали горевший огнём бутон. В этот момент Гюльфем показалось, что она вот-вот умрёт, в глазах у неё помутилось, все чувства разом пропали и наконец, её накрыло плотной чёрной пеленой.
Очнувшись, она увидела, как он тщательно стирает с внутренней поверхности её бедра следы своей страсти.
- Это была та самая «эротическая смерть», о которой упоминал Хаджи-хаким? - спросила она, радуясь тому, что пытка закончилась. - Я себе иначе её представляла.
Сарнияр хмуро взглянул на неё, и сердце Гюльфем тревожно забилось. Он явно не был удовлетворён произведённым над ней насилием и жаждал продолжить истязания.
- Это было бы иначе, если бы мы соединились в любви, - ответил он, скорчив угрюмую гримасу. - Но такое слияние невозможно, потому что ты не любишь меня.
- Это неправда! - с жаром воскликнула Гюльфем. - Я люблю вас!
- Не лги мне, Гюль! - яростно зарычал Сарнияр.
- Я не лгу! Просто... я должна быть с вашей женой до конца, так уж сложилось. Наши судьбы неразрывно связаны с самого рождения. Я в ответе перед всевышним за эту несчастную девочку. Ну, как же вы не можете понять, что помимо любви существуют и другие узы?
- Перестань, Гюль. Какие узы могут быть крепче любви?
- Но я и люблю свою госпожу. Как же я могу не любить свою маленькую Лейлу, вскормленную теми же смесями, что и я!
- А меня, меня ты любишь?
- И вас, но не так...
Сарнияр горько усмехнулся.
- Бедная Гюль! Если ты и любишь меня, то ущербной любовью. Такая любовь ранит сильнее, чем самая лютая ненависть. Я не хочу такой любви. Но прежде, чем отпустить тебя просиживать свои лучшие годы с княжной, я хочу воздать тебе той же мерой, какой получил от тебя.
- Что вы задумали?!! - вскрикнула Гюльфем, побелев от страха.
- Сейчас узнаешь, - отвечал Сарнияр, поднимая обрывок железной цепи.
Только теперь девушка обнаружила у себя на щиколотках железные браслеты с петлями, в которые Сарнияр продел обрывки цепей. Она была потрясена до потери речи. Воспользовавшись её замешательством, он нацепил такие же браслеты на её запястья.
Но когда он собрался надеть медный ошейник ей на шею, голос вернулся к ней, и она отчаянно завопила:
- Не смейте этого делать! Вы говорили, что применяете пытки лишь к тем женщинам, которых заводит грубое обращение.
- А тебя не заводят жестокие игры? - спокойно поинтересовался он, защёлкивая на ней ошейник.
- Вы с ума сошли! - навзрыд заплакала Гюльфем.
- В таком случае, тебя должны заводить ласки, но тоже почему-то не заводят. Скажи мне, Гюль, как же пробудить твою чувственность?
- Никак!
- Вижу, ты и сама не знаешь, чего хочешь. Придётся мне самому решать, как разбудить в тебе женщину.
- Вы искалечите меня! - разрыдалась Гюльфем.
- Успокойся. Ещё ни одной женщине я не нанёс тяжёлых увечий. Ты тоже уйдёшь отсюда на своих собственных ногах. А синяки - это сущая ерунда, они заживут гораздо быстрее, чем те кровавые рубцы, которые ты оставила на моём сердце.
Царевич пристегнул цепи к неведомо откуда и как возникшему пыточному колесу на подставке с рычагами. Очевидно, оно было припрятано за выдвижной панелью в стене.
- Я велел оборудовать эти покои под «камеру пыток», причём надёжно укрытую от посторонних глаз, - поведал Сарнияр, повернув рычаг, приводивший колесо в движение. - Ферида была в полном восторге, она обожает такие штуки. Теперь, когда она убралась отсюда, я буду использовать для тайных свиданий свою «шкатулку с секретом». Так я окрестил эту комнату.
- Но ведь не все любят подобные сюрпризы, - задыхаясь в своём ошейнике, выдавила Гюльфем.
- Время от времени женщин необходимо учить уму-разуму. Потом они становятся шёлковыми в постели и охотно подчиняются любому капризу. Сейчас мы проверим эту теорию на тебе, моя дикая газель.
Наконец цепи достаточно натянулись, и она оказалась прижатой грудью к медным спицам колеса. Повернув ещё один рычаг, царевич подтянул колесо до высоты, наиболее подходящей для порки.
- Мне страшно, - прошептала Гюльфем.
Он ободряюще погладил её по спине. Но не успела она расслабиться под его тёплой ладонью, как он поднял длинную плеть и нанёс ей первый удар.
Гюльфем вскрикнула скорее от неожиданности, чем от боли.
- Это всего лишь шёлковая плётка, Гюль, - успокоил её Сарнияр. - Но я не могу спокойно отмеривать удары, когда перед моим носом маячит твоя аппетитная попка.
Он отбросил плеть и подошёл к прикованной девушке вплотную. Гюльфем замерла от ужаса, когда он раздвинул её пухлые ягодицы и прижался своим твёрдым наконечником к её заднему проходу.
- Нет, только не это! - завопила она.
- Но почему, Гюль? - страстно прошептал Сарнияр, уткнувшись лицом в её шелковистые волосы. - Я хочу, чтобы ты была вся моя, без остатка. Позволь мне хотя бы разок попробовать тебя в этом запретном месте. Обещаю, что больше никогда не буду брать тебя содомским способом.
- Вы больше никогда не притронетесь ко мне, лишь только я выйду из этой ужасной комнаты! - в отчаянии дала себе клятву Гюльфем. - Я найду защиту у моей госпожи. Я стану умолять её, чтобы она позволила мне вернуться в Голконду.
- Твоя госпожа не сегодня, завтра уйдёт в лучший мир, Гюль. И кто, по-твоему, будет полным хозяином строптивой рабыни, позволяющей себе такие неслыханные дерзости?
- Тогда я разобью себе голову о стену! Но никогда, слышите, никогда не позволю вам прикоснуться ко мне!
- Что ж, - спокойно произнёс Сарнияр, снова взявшись за рычаг, - если мне не суждено наслаждаться твоим телом, когда ты выйдешь наружу, я отведу душу, пока ты ещё здесь.
Он спустил её на пол, отцепил от колеса и, не снимая железных браслетов, поставил на четвереньки. Гюльфем попыталась вырваться, но тяжёлые цепи сковывали каждое её движение. Ей оставалось только лить бессильные слёзы, но царевич уже не обращал на них внимания. Он смазал ей заднее отверстие какой-то густой вязкой массой и, раздвинув ягодицы, начал очень медленно и бережно погружать головку члена в узкий тесный проход. При этом руки его оставались свободными, и он нежно ласкал её груди, стараясь хоть немного отвлечь её внимание от своего погружения.
Хотя это оказалось довольно болезненно, но всё же не настолько, как ожидала девушка. Сарнияр совершал слабые толчки, продолжая ласкать пышную грудь Гюльфем. А когда он подсунул одну руку под её венерин холмик и принялся елозить пальцами в складках её увлажнившейся плоти, она испытала приятное возбуждение, которое тёплой приливной волной разошлось по всему её телу.
Сарнияру, вооружённому немалым опытом, мгновенно передался её настрой. Он выскользнул из неё и тщательно обмыл свой член у фонтана. Гюльфем безмолвно ждала, не меняя позы.
Наконец он вернулся и слегка наклонил её долу так, что пухлая попка взмыла ввысь, а розовые аппетитные складочки оказались на уровне его губ. Сарнияр не смог отказаться от такого лакомства и, ухватив Гюльфем за округлые бёдра, стал с нескрываемым удовольствием обхаживать её плоть. На сей раз он делал это так нежно и трепетно, что Гюльфем задрожала, ощущая, как тёплая волна, прокатившись по телу, приливает к самому естеству.
В это мгновение он оторвал от неё повлажневшие губы и продолжил сладкую пытку кончиком своего напряжённого члена.
- О, умоляю вас, погрузите его в меня, - непроизвольно вырвалось у Гюльфем.
- Хорошо, моя радость, - ответил он, проникая в её влажную глубь, и девушка застонала, достигнув вершины блаженства. После чего повторно отключилась, но на этот раз её накрыла не чёрная пелена, а звёздный хоровод, который ещё долго кружился у неё перед глазами.

 » Глава 9.1. Опала Фериды

Гюльфем вышла из спальни княжны, прижимая к глазам шёлковый платочек. Нетерпеливо поджидавший её в приёмной, Сарнияр поднялся с дивана и с тревогой в голосе спросил:
- Ну, как она, Гюль? Есть ли у неё надежда?
- Хаджи-хаким не даёт никаких утешительных прогнозов, - зарыдала Гюльфем. - Он говорит, что госпожа может провести в таком состоянии год или два, пока Аллах не сжалится и не приберёт её.
Сарнияр задумчиво погладил свою клинообразную бородку.
- Да не прогневается на меня Аллах за мои слова, - произнёс юноша, - но лучше бы он прибрал её сразу, чем позволил ей вести жизнь растения.
- О, вы злобное, жестокое создание! - вскричала Гюльфем. - Вы желаете смерти моей госпоже!
- Я пожелал бы ей многих лет жизни, - возразил он, - но в данных обстоятельствах это прозвучало бы злой иронией.
- Это вы во всём виноваты, - воскликнула Гюльфем.
- Полно, Гюль, в чём моя вина? Оттого, что один тибетский мудрец вздумал выходить заведомо негодное для жизни существо, ты теперь винишь меня во всех смертных грехах?
- Вы заставили её страдать от неразделённой любви, и эти страдания подточили её хрупкое здоровье.
- А что бы ты сказала, если бы я ответил на её любовь? Что я уморил бедняжечку своей страстью? Как ни крути, кругом я виноват. Мне просто не следовало жениться на этом несчастном создании, обречённом на жизнь без любви и раннюю смерть.
- Как спокойно вы рассуждаете о жизни и смерти, когда госпожа лежит парализованная, словно древняя старуха! Боже праведный, ей же всего шестнадцать лет!
- Она прожила довольно долго благодаря стараниям тибетского светила, - заметил Сарнияр.
- Как жаль, что наш учитель не дожил до этого дня! - вздохнула Гюльфем. - Возможно, ему бы удалось повторно выходить княжну. Тибетская медицина, в отличие от арабской, всецело полагается на себя, не прикрывая своё бессилие волей провидения. Хаджи-хаким хороший врач, но уж слишком уповает на милосердие Аллаха.
- Ваш учитель не передал вам при жизни своих секретов? - спросил Сарнияр. - Я слышал, что вы часто навещали его с княжной, уже будучи взрослыми.
Гюльфем с досадой поморщилась, не к месту вспомнив про эликсир любви.
- Что, по-вашему, он мог доверить двум девчонкам, кроме самых простых рецептов по избавлению от желудочных колик и прыщей? - уклончиво произнесла она.
У царевича чуть не сорвалось с языка, что рецепт любовного зелья был также получен ими от Рамина.
- Ты права, - согласился он со вздохом, - в наши дни женщин обучают только секретам обольщения мужчин.
- Неправда, - возразила Гюльфем, не понимая или делая вид, что не понимает, к чему он клонит.
- Я имел в виду хорошеньких, - уточнил Сарнияр, - а уродливых учат акушерству.
- Когда мы в последний раз приезжали в монастырь, - вспомнила Гюльфем, - Рамин, предчувствуя близкую смерть, сказал нам, чтобы в случае нужды мы обратились за советом к его ученику Сун Янгу. По его словам, он передал этому способному юноше не только свои знания о свойствах растений, но и многие прогрессивные идеи, за которые в своё время подвергался жестоким гонениям. К сожалению, этот юноша после смерти учителя собирался стать подвижником, так что, думаю, его будет непросто найти.
Внезапно Гюльфем бросилась в ноги Сарнияру и обняла его колени своими прелестными руками.
- Прошу вас, разыщите Сун Янга! - воскликнула она, глядя на него снизу вверх глазами, полными слёз. - Я сердцем чувствую, что он сумеет исцелить госпожу. Он поставит её на ноги, ведь он ученик гения и сам, должно быть, гений!
- Ты с ума сошла, Гюль! - осерчал Сарнияр. - На дорогу до Тибета и обратно может уйти от трёх месяцев до полугода. И ещё столько же на поиски малоизвестного знахаря-шатуна. За это время моя жена успеет скончаться дюжину раз. А если и нет, в её организме произойдут необратимые процессы, после чего вернуть ей речь, движение и разум не сможет даже трижды гений. Поверь мне, крошка, чудес на свете не бывает.
- Когда княжна появилась на свет, все врачи Голконды уверяли, что она не протянет и недели. А простой тибетский знахарь подарил ей шестнадцать лет жизни. Разве это не равносильно чуду?
- Глупышка! - усмехнулся Сарнияр. - Твоя истовая вера в учителя и его уникальные способности трогает меня до глубины души. Но в отличие от тебя я вовсе не считаю, что тибетские врачи незаменимы в безнадёжных случаях. Будь у моей жены хоть малейший шанс на выздоровление, Хаджи-хаким использовал бы его. Нет, я не стану посылать своих людей на поиски целителя-вольнодумца, которому, к тому же, ещё не сидится на месте.
- Вы просто не хотите, чтобы госпожа встала на ноги, - возмущённо воскликнула Гюльфем. - Вам на руку её беспомощное состояние. Теперь вы вольны делать всё, что вам заблагорассудится и снова поселить Фериду в той омерзительной комнате, где она чувствует себя вполне в своей стихии, или даже в своих собственных покоях. Вам теперь никто не указ.
- Ферида отлично устроилась на женской половине, - спокойно ответил царевич. - В её крохотной клетушке весь скарб, конечно, не поместился, и я позволил ей занять ещё две комнатки. Сегодня их как раз освободили две вольные служанки, отказавшись ухаживать за лежачей больной.
- Крысы! - с презрением сказала Гюльфем. - Все бегут, как крысы!
- Но нам с тобой бежать некуда, не так ли? Мы оба связаны по рукам и ногам: ты своей верностью княжне, а я брачными узами. Не кажется ли тебе, что мы могли бы утешить друг друга в своём общем несчастье?
- Ах, как вы можете так шутить, когда моё сердце разрывается от тоски и безысходности!
- Но я вовсе не шучу.
Сарнияр склонился к девушке, которая всё ещё стояла на коленях, не имея сил подняться.
- Признайся, Гюль, ведь нам было хорошо вдвоём в моей «шкатулке с секретом»? Пусть поначалу я применил грубое насилие, но тем слаще потом тебе показались мои ласки. Ты впервые достигла разрядки, а отключившись, повторяла «ещё» и «ещё». Ты двигала бёдрами мне навстречу и прижималась к моим рукам своей тёплой грудью. О, как ты была желанна в те памятные мгновения! Я не хотел извлекать из тебя своё орудие, чтобы этот момент слияния продолжался вечно.
- Умоляю, замолчите, не то я сгорю со стыда, - промолвила Гюльфем, прижимая ладони к пылающим щекам.
- Никогда ещё я не встречал такой женщины, которая соединила бы в себе застенчивость и чувственность. Теперь я знаю, в чём секрет твоей власти надо мной. О Гюль, ты сама не понимаешь, какая это сладкая приманка! И ты хочешь, чтобы я разыскал этого целителя, который, чего доброго, и впрямь воскресит мою жену? О нет, не желаю даже слышать об этом. И ты забудь о ней, предоставь княжну её печальной судьбе. Сейчас ты вернёшься в свою комнату, тебя там ожидает приятный сюрприз. Прошу, исполни досконально всё, о чём говорится в сопроводительной записке, душенька.
* * *
Гюльфем вошла в свою комнату с зажжённой лампой в руке и застыла в страхе, услышав шорох, донёсшийся из тёмного угла.
- Эй, кто здесь? - позвала она сдавленным шёпотом.
- Я, ханум, - ответил незнакомый голос.
Гюльфем подняла лампу повыше, но никого не увидела.
- Это я, ханум, - повторил тот же голос.
В полосу света шагнул рослый широкоплечий мужчина, и она поняла, почему не заметила его сразу. Он сливался с темнотой из-за цвета своей кожи, доставшейся ему от африканских предков. Это был тот самый телохранитель царевича, чьё присутствие в его покоях так сильно её смущало.
- Сахиб поручил мне передать вам это, - сообщил он, протягивая ей объёмный предмет, который она с трудом удержала в руках. Это оказалась большая шкатулка из цельного куска бледно-зелёного жадеита, обёрнутая несколькими слоями узорчатой персидской парчи.
Бехрам отошёл в сторону, не мешая ей разглядывать презент. Она долго не могла открыть шкатулку, пока не сообразила нажать на крупный рубин в форме сердечка, служивший одновременно замком и украшением. Крышка диковинного изделия откинулась на петлях, и Гюльфем обнаружила в нём шкатулку поменьше и пару массивных браслетов из червонного золота; их полагалось одевать на лодыжки. Выглядели они точь-в-точь как те оковы, в которых она подверглась истязаниям, только вместо заклёпок их украшали бадахшанские рубины.
Во второй шкатулке оказалась пара литых золотых браслетов с изумрудами и искусной резьбой для украшения запястий, а в третьей, вложенной во вторую - золотой ошейник, усыпанный бриллиантами, и свиток бумаги из шёлка. Развернув его, она сразу узнала размашистый почерк Сарнияра, который не могла скрасить даже изысканная арабская вязь. Царевич писал ей так, словно их связывали прочные любовные узы, и она никогда не подвергалась насилию с его стороны.
«Душенька моя, сладчайший персик Гюльфем! Ты, конечно, узнала в презенте «шкатулку с секретом» и по достоинству оценила моё чувство юмора и оригинальность в выборе подарка. Я хочу, чтобы эта вещица служила тебе напоминанием о нашей встрече в комнате для тайных свиданий. Надеюсь, она не вызвала у тебя неприятных ассоциаций. К тому же, эти украшения стоят целое состояние.
Но, душенька, я жажду продолжения. Я снова хочу увидеться с тобой в этой комнате, где мы так чудно провели время, наслаждаясь друг другом. Ты должна прийти ко мне обнажённой, надев только эти драгоценные украшения - браслеты на лодыжки и запястья, ошейник на шею - и завернувшись в персидскую парчу. Прошу, мой ангел, будь паинькой, не заставляй себя долго ждать».
Дочитав письмо, Гюльфем медленно сложила его и спрятала в складках туники.
- Пожалуйста, оставьте меня ненадолго одну, - попросила она мавра. - Мне надо снять с себя одежду, как велит сахиб, а ваше присутствие стесняет меня.
- Ваша скромность заслуживает уважения, - сказал Бехрам. - Однако вам известно, что я отвечаю за безопасность его высочества. Я должен быть уверен, что вы не спрячете на себе нож или кинжал.
- Я не собираюсь прятать на себе оружия, и могу в этом поклясться спасением своей души.
- В таком случае, я исполню вашу просьбу, ханум. Я верю, что вы неспособны поднять руку на моего господина.
С этими словами Бехрам покинул комнату, оставив девушку одну.
* * *
- Ступай, Бехрам, - приказал Сарнияр. - Когда я с этой женщиной, мне ни к чему охрана. Я сам способен усмирить эту дикую горлинку, чем и намерен заняться с превеликим удовольствием. А ты, дружок, ступай на кухню и принеси нам поднос с подкрепляющими яствами, да не забудь гранатов и кипрского вина. Я чувствую, что нам предстоит жаркая баталия. А наши силы должны уравняться с нашими желаниями.
Бехрам поцеловал пол у его ног и исчез за дверью. Сарнияр несколько раз обошёл вокруг закутанной с головы до пят в покрывало фигурки, застывшей в позе величайшего смирения.
- Я рад твоему благоразумию, Гюль, - мягко заговорил он. - Теперь, когда княжна практически мертва, ты должна повиноваться лишь мне одному. Обещаю, что не буду суровым хозяином, если ты будешь беспрекословно следовать этому курсу. Обещаю дарить тебе такие же наслаждения, какие ты даришь мне, а кроме того, и вещественные дары, в ценности которых ты уже убедилась. Я всю тебя покрою золотом, даже если для этого мне придётся разорить Голконду. Ответь мне, моя обожаемая крошка, ты со мной согласна?
- О да! - ответило укрытое от его глаз создание.
- Тогда возьми бубен, - велел он, желая повеселиться от души, - и исполни самый эротический танец, какой я когда-либо видел.
Девушка послушно взяла в руки бубен и начала кружиться под его аккомпанемент в невероятно страстном, зажигательном танце.
- Покажи мне свои прелестные ручки, Гюль, - потребовал он, - я хочу убедиться, что ты исполнила мою просьбу и надела золотые браслеты с изумрудами.
Она покорно взметнула вверх обе руки, позванивая украшениями.
- Хорошо, - довольно кивнул Сарнияр. - А теперь я хотел бы видеть, как сверкают рубины на твоих щиколотках, Гюль.
Девушка приподняла нижний край покрывала и притопнула маленькой ножкой, украшенной золотым браслетом с рубиновой россыпью.
- А теперь сбрось покрывало и покажи свой ошейник с бриллиантами, - велел Сарнияр.
Она не шелохнулась в ответ, и он мгновенно рассердился, не понимая, чем вызвана эта заминка.
- В чём дело, Гюль? Я понимаю, как ты скромна, но ведь я уже видел все твои прелести. При таких роскошных формах, какими наделил тебя бог, чего тебе стыдиться, душенька?
Она не проронила ни звука, чем рассердила его ещё больше.
- Ты не исполнила моё желание и явилась в покровах? - спросил он. - Ты дерзкая, своевольная рабыня! Боюсь, что мне снова придётся применить плётку, но на этот раз я не ограничусь единственным ударом. У тебя ещё есть возможность избежать наказания, если сию же секунду скинешь свои тряпки.
Девушка высоко подняла край покрывала, и он убедился, что на ней ничего нет из одежды, по крайней мере, внизу.
- Ты решила подразнить меня, шалунья, - невольно смягчился Сарнияр. - Подними покрывало чуть выше, я хочу увидеть средоточие твоей женственности.
Помедлив, она исполнила его приказ. Жадно пожирающим её глазам царевича предстала золотисто-рыжая шелковистая поросль, пламенеющая на фоне молочно-белых бедёр. Обманутый в своих ожиданиях, он взвыл, как смертельно раненный зверь.
- Убирайся прочь, Ферида! Я не хочу тебя видеть!
- Но почему, сахиб? - откинув покрывало с лица, спросила рыжеволосая рабыня. - Чем я прогневала вас?
- Чёртова кукла, ты ещё спрашиваешь! - обозлился он. - Лучше уйди с моих глаз, пока я не прибил тебя за твою дерзкую выходку!
- Это не моя выходка, сахиб! - завопила Ферида. - Это Гюльфем подговорила меня устроить вам сюрприз. Она уверяла, что вы будете рады, если я приду к вам вместо неё.
- А ты настолько самоуверенна, что послушалась её, глупая гусыня, - усмехнулся Сарнияр.
- Не понимаю, чем я хуже этой дылды, - недоумевала Ферида. - И стан у меня стройней, и личико краше. А грудь… разве моя грудь не более совершенной формы, чем у Гюльфем?
- Возможно, - сердито буркнул Сарнияр.
- Почему тогда вы предпочитаете её грудь моей? Почему зовёте своей обожаемой крошкой девицу, весна которой уже на исходе, когда рядом спеют более лакомые плоды?
- Это не тебе решать, Ферида, - вышел из себя царевич.
- Ну, хорошо, пусть вы любитель перезрелых персиков, - источала злые слёзы Ферида, - но вы не станете отрицать, что я куда лучше согреваю вашу постель, чем эта ледышка.
Она обвила его шею руками и прижалась своими губами к его губам. Он мгновенно откликнулся на её жаркий поцелуй, чувствуя, как рвётся на простор его застоявшийся конь. Уступая проснувшемуся желанию, он бесцеремонно сорвал с неё парчу, уложил спиной на сундук, в котором хранились «орудия пыток», и рывком вломился в её податливое тело. Утолив свой первый, наиболее острый голод, Сарнияр небрежно стряхнул с плеч длинные стройные ноги Фериды, перевернул её на живот и вогнал своего неугомонного жеребца прямиком ей в зад.
Она прикусила губу, подавив болезненный всхлип, и терпеливо снесла учиненное над ней поругание.
Достигнув разрядки, он извлёк из неё свой обмякший член, обтёр его от содомской слизи и сказал:
- Если это всё, чего ты хотела получить от меня, можешь вернуться в свою комнату. И запомни: больше я не желаю подобных сюрпризов. Передай это своей товарке Гюльфем. Я сам буду решать, с кем делить свои ночи, и чья грудь совершеннее, а седалище слаще.
Ферида молча поднялась с сундука, не испытывая ничего, кроме разочарования и глухой злобы.
- Я могу оставить себе украшения? - задала она единственный вопрос, занимавший все её мысли.
В ответ юноша расхохотался. Это прозвучало так неожиданно, что она растерянно уставилась на него, стараясь разгадать причину его веселья. Глаза его искрились смехом, но в глубине их она прочла то, чего раньше не замечала - безграничное презрение.
- Если Гюльфем, - произнёс он, навеселившись вдоволь, - не желает владеть этими бесценными сокровищами, можешь взять их себе, но не вздумай открыто носить и похваляться своим приобретением. Возможно, вскоре я решу отказаться от твоих услуг, и ты уйдешь отсюда, унеся с собой на волю неплохой капитал.
- Не волнуйтесь, - по-деловому сухо ответила Ферида, - я сберегу ваш подарок, хотя жаль, что он предназначался не мне. Уж Гюльфем точно не сумела бы его сохранить, как и все остальные ваши дары, посеянные ею незнамо где, как тот золотой наколенник от ваших доспехов и павлиньи перья от шлема. Видимо, она так глупа, что не понимает их ценности или же, напротив, слишком хитра и рассчитывает на целое княжество после смерти вашей жены.
- Замолчи, Ферида, - рассердился он, - ты не ведаешь, что говоришь.
- Вы слишком доверяете этой тихоне, - не унималась Ферида. - Она только изображает верность княжне, а сама ждёт не дождётся её смерти. Я слышала, как она хвалилась моей служанке Бесме, что вы женились бы на ней, несмотря на её низкое происхождение, будь ваши руки свободны от брачных оков.
- Это наглая ложь, - возмутился царевич, - я никогда не обещал Гюльфем жениться на ней.
- Что не мешает ей предаваться мечтам об этом браке, - упрямо стояла на своём Ферида. - О, уверяю вас, в тихом омуте всегда заводятся бесы! Гюльфем тщеславна и заносчива, ей мало носить предложенный вами титул фаворитки, она мечтает приблизиться к трону Голконды.
- Замолчи, Ферида, - повторил Сарнияр. - Я не хочу слушать, как ты порочишь своими лживыми устами мою чистую голубку Гюльфем.
- Почему же тогда она отвергает вашу любовь? - дрожа от ревности, спросила Ферида. - Не потому ли, что рассчитывает стать женой, а не наложницей? В голове этой хищницы бродят примерно такие мысли: «Без титула и власти Сарнияр Измаил не слишком завидная добыча. Если уступлю ему сейчас, корона Голконды уплывёт из моих рук. Он женится не на той, что уже принадлежит ему, а на той, кому хватит терпения дождаться смерти княжны».
- Убирайся вон, Ферида! - потеряв терпение, велел Сарнияр. - Если даже ты в чём-то права, черня Гюльфем, ты внушаешь мне отвращение не к ней, а лишь к себе самой. Поливать грязью свою соперницу далеко не лучший способ добиться моего расположения. Гюльфем предоставила тебе и время и возможности снискать мою привязанность и невиновата, что ты их так бестолково использовала, показав себя жадной до житейских благ, безразличной ко всему прочему пустышкой. Я повторяю, Ферида: убирайся вон, и больше не показывайся мне на глаза. Твою дальнейшую судьбу я решу в самое ближайшее время.
Напуганная его отповедью, Ферида попятилась к двери и столкнулась с мавром, который принёс сахибу напитки и яства. Обнаружив у него в гостях вместо Гюльфем предмет своих тайных воздыханий, Бехрам чуть не уронил поднос и пробормотал что-то невразумительное. Но Ферида не удостоила его даже взглядом. Она никогда не обращала на него внимания. Для неё он был всё равно, что мебель или другой предмет обстановки, примелькавшийся глазу. Она покинула «шкатулку с секретом», затаив на её хозяина глубокую обиду.
Зато от Сарнияра не укрылось замешательство мавра, и он, посмеиваясь, дружески похлопал его по плечу.
- Сознайся, Бехрам, эта рыжая плутовка нравится тебе, не так ли? Ты вздыхаешь по ней втихомолку, я давно это заметил.
Но мавр, зная, как непредсказуем его хозяин, не решался открыть ему своё сердце.
- Нет смысла отрицать очевидное, - сказал Сарнияр. - Ты зря боишься признаться мне в своей тайной любви. Я вовсе не намерен препятствовать твоему счастью, если только эта бестия способна осчастливить мужчину.
- Как? - не поверил Бехрам. - Вы хотите сказать, что…
- Я охотно уступлю её тебе, - продолжал Сарнияр, - поскольку пресытился её чарами. Если тебя не смущает, что я недолгое время делил с нею ложе…
- О, что вы, сахиб, - воскликнул мавр, целуя ему руки, - это честь для меня.
- И то верно, - согласился с ним Сарнияр, - получить жену из рук престолонаследника столь же почётно, как носить платье с царского плеча. Но всё-таки подумай, готов ли ты жениться на моей рабыне.
- Я готов, - кивнул темнокожий скромник.
- Это серьёзный шаг, Бехрам. Если твой брак сложится неудачно, ты не сможешь развестись без моего согласия.
- Но, сахиб, - расплылся в белозубой улыбке Бехрам, - кто же думает о грустном, стоя у врат своего рая?
Сарнияр снисходительно потрепал его по щеке.
- И я бы не думал, но, увы, Ферида отнюдь не подарок, которого ты заслуживаешь. Тем не менее, она пользуется моим покровительством. Я даю за ней изрядное приданое и вправе рассчитывать на прочность ваших уз. В противном случае тебе придётся оставить свою службу у меня. Если хочешь облегчить груз ответственности, лучше сделай это прямо сейчас. Золота, накопленного Феридой, вам вполне хватит на безбедную жизнь.
- Я никогда не оставлю вас, сахиб! - горячо вскричал Бехрам. - Служить вам - мой первейший долг, и я скорее откажусь от своего намерения жениться на Фериде, чем от своей службы.
Сарнияр признательно улыбнулся ему в ответ.
- По-моему, это была самая продолжительная фраза из всех, что я слышал от тебя со времени нашего знакомства. Ну что ж, если ты так беззаветно верен своему долгу и понимаешь, что твоя женитьба тоже служба, придётся подумать над тем, как их совместить. Я выделю тебе свободные часы днём, чтобы ты мог навещать свою жену, а для дневной службы сгодится любой телохранитель, неважно, как у него подвешен язык. Уже в ближайшее время я собираюсь вернуться в Аль-Акик. Твою свадьбу мы сыграем накануне моего отъезда, после чего ты сразу получишь свадебный отпуск. Я вижу, ты чем-то смущён. Скажи мне прямо, в чём причина твоего смущения?
- Ваш план безупречен, сахиб, но вы всё же упустили из виду одну важную деталь.
- Какую же? - удивился Сарнияр.
- Согласится ли Ферида составить моё счастье? Не явится ли цвет моей кожи препятствием для нашего брака? Вдруг она не захочет рожать темнокожих детей?
- Хвала Аллаху, для шариата голос женщин не имеет решающего значения. Им предписано во всём повиноваться нам, мужчинам. Но я не стану принуждать Фериду, лишь постараюсь ей разъяснить, что в скорейшем замужестве кроется её спасение. Я больше не желаю видеть её во дворце. Значит, мне пришлось бы продать её на невольничьем рынке, а вместо этого я дарю ей свободу и любящего мужа. Ферида отнюдь не глупа, когда дело касается её выгоды. А ты, Бехрам, всё-таки отчаянный малый: в твоём решении взять эту бестию в жёны есть что-то героическое.

 » Глава 9.2. Соломоново решение

- Я рад снова видеть вас, сахиб, - излучал дружелюбие муфтий. - Однако вы припозднились; час для вечерней молитвы уже миновал.
- Я пришёл не для молитвы, а за вашим советом, шейх.
Старик благосклонно качнул своей громадной белой чалмой.
- Угодно ли вам подняться в молельню? - спросил он, указывая на дверцу в боковом притворе.
- Пожалуй, нет, - отказался Сарнияр. - Эта комната навевает воспоминания, особенно тягостные в свете последних событий. Ведь именно там вы соединили меня узами брака с женщиной, которая не живёт и не умирает.
- Я наслышан о вашем несчастье, сахиб, - вздохнул муфтий. - Но, поверьте, у меня не было намерения губить вашу жизнь, когда я освящал ваш союз.
- Я верю вам, шейх. Это трагедия моей жизни, но я уже почти смирился с ней. Сейчас я пришёл к вам не для того, чтобы пенять на судьбу и ваше содействие моему несчастью. Я нуждаюсь в ваших наставлениях, потому что никто, кроме вас, не поможет мне мудрым советом.
- А ваш наставник? Разве он недостаточно мудр, чтобы вывести вас к свету из тьмы?
Сарнияр понурил голову.
- Мне пришлось расстаться с ним из-за женщины, которую я полюбил всем сердцем. Именно о ней я хочу беседовать с вами.
- Ну что ж, сахиб, буду рад помочь вам, если это в моих силах.
- Мне больше не с кем поделиться, шейх. Моя любимая не отвечает мне взаимностью. Я предлагал ей всё, чем могу оделить её, кроме брака, ибо я женат. Но мою возлюбленную не прельщают ни богатства, ни почести.
- А какое положение она занимает? - спросил муфтий.
- Самое низкое. Она рабыня моей жены, но поскольку они росли вместе, пользуется её любовью и безграничным доверием. И в этом источник моих жесточайших мук. Гюльфем привязана к моей жене не хрупкими путами, а железными канатами. Она хочет сохранить ей верность и поэтому отвергает меня. А мне… попытайтесь понять меня, шейх… трудно не воспользоваться своим правом хозяина, ведь она принадлежит мне, как всё имущество княжны. О боже, мне так трудно говорить об этом, так трудно изливать свою душу! Всякий раз, когда я пренебрегаю её привязанностью к моей жене, меня мучают угрызения совести. Я делаю Гюльфем несчастной, принуждая её к сожительству, потом казню себя, раскаиваюсь, страдаю безмерно. И это ещё не самая тяжкая из моих мук. Пока она остаётся рабыней, её положение будит во мне собственнические инстинкты, и я ничего не могу поделать с тем, что сильнее меня. Уступая этому демону, что владеет мной в такие минуты, я принижаю свою возлюбленную, свою любовь и - в конечном счёте - себя.
Старик качал своей чалмой, внимая излияниям царевича. Никогда прежде ему не приходилось выслушивать подобные исповеди.
- Ваша беда в том, что вы полюбили рабыню, - наконец изрёк он. - И выход здесь один, если вы не намерены отказываться от своей любви.
- Какой же? - воскликнул Сарнияр.
- Возвысить её до статуса, пусть не равного вам, но внушающего больше уважения, нежели статус рабыни.
- Я уже предлагал ей свободу и титул фаворитки, но она не приняла ни того, ни другого. Она не желает предавать огласке мою тайную страсть к ней.
- Из любви к вашей жене?
- Да, потому что Лейла до последнего дня надеялась привязать меня к себе.
- Но теперь всё изменится, сахиб. Вашей жене уже безразлично, что происходит вокруг.
- Я тоже думал, что всё изменится, когда её разбил паралич. Но Гюльфем внушила себе, что её можно поднять на ноги. И пока она верит в это, всё будет оставаться по-прежнему. Она будет отвергать меня, а я унижать её, принуждая к тому, чего она не может себе позволить.
- Почему бы вам не привести к ней какого-нибудь целителя из народа, который подтвердит вердикт придворных врачей? Возможно, скорее она поверит простому знахарю. Как правило, к этой братии прибегают, когда другие уже вынесли своё суждение; таким образом, её слово оказывается последним и - решающим.
В порыве признательности Сарнияр кинулся в ноги муфтию и расцеловал край его одежды.
- Как мне благодарить вас, шейх? Вы указали мне верный путь. На свете существует знахарь, слову которого она поверит безоговорочно. Но нет нужды искать его, достаточно убедить Гюльфем, что я его нашёл.
- Как это? - не понял старик.
- Она в глаза его не видела, только наслышана о нём. Я разыщу кого-нибудь похожего, хорошо ему заплачу, и он подтвердит всё, что мне угодно.
- Прошу, не продолжайте, - перебил царевича муфтий. - Как ваш духовный наставник, я не могу одобрить подобное решение. Если есть малейшая возможность вылечить вашу жену, не пренебрегайте ею. Помните о Судном Дне, когда вам придётся отвечать за всё содеянное перед господом.
* * *
Гюльфем сидела у постели княжны и нежно сжимала в своих пальчиках её исхудалую руку, похожую на засохшую ветку. Время от времени она прикладывала к губам Лейлы влажный платок, чутко следя, как бы с ней не случилось самого страшного - обезвоживания её истощённого организма. Девушка шептала молитвы одну за другой, перебирая яшмовые чётки. Они помогали ей следить за подпиткой княжны надёжнее, чем песочные часы, стоявшие рядом на круглом столике. На каждой шестой и десятой молитве Гюльфем прерывалась и снова прикладывала к губам Лейлы влажный платок.
За этим монотонным занятием и застал её царевич, показавшись в дверях спальни. С минуту он безмолвно наблюдал за печальной картиной, способной растрогать более сердобольного зрителя.
- Очевидно, тебе на роду написано жертвовать собой ради спасения княжны, - сказал Сарнияр.
Гюльфем склонила голову и произнесла:
- Какого ответа вы ждёте от меня? Разве могу я поступать по-другому?
Сарнияр глубоко вздохнул.
- Думаю, нет, иначе это была бы не ты, а совсем другая женщина. И теперь, убедившись в этом, я решил исполнить твою просьбу. Больше не могу спокойно взирать, как ты изводишь себя, дённо и нощно просиживая у постели княжны.
- О какой просьбе вы изволите говорить? - спросила девушка.
- Я согласен отправить людей на розыски тибетского целителя.
Она радостно вскрикнула и, сложив ладони, вознесла хвалу создателю.
- О, благодарю вас, ваше высочество, благодарю от всей души!
Сарнияр усмехнулся.
- Но прежде благодаришь создателя всего сущего?
- Да, за то, что он услышал мои молитвы и просветил вас.
- Хорошо, я не смею оспаривать его первенство. И подожду, пока ты, отстояв благодарственный молебен, вспомнишь о том, что и мне ты обязана своей благодарностью.
- Как! - воскликнула Гюльфем. - Это не был бескорыстный дар?
- Душа моя, не обольщайся. Корыстолюбцы вроде меня не дарят свои милости, ничего не требуя взамен.
- Чем же я могу отплатить вам за вашу доброту?
- Ты прекрасно знаешь, какой благодарности я жду от тебя.
Гюльфем поднялась на ноги и позвала себе на замену Якуба. Посадив его на своё место у ложа княжны, она дала ему несколько строжайших указаний, после чего вышла из опочивальни в приёмную своей госпожи. Сарнияр следовал за ней, не отставая ни на шаг.
Их дальнейший разговор сильно смахивал на торг, и сторонний наблюдатель ни за что не поверил бы, что ценой вопроса является высокое чувство, воспетое Хафизом и Низами.
- Если вы не забыли, я принесла обет, что никогда больше не позволю вам прикоснуться ко мне.
- Это было сказано в гневе. Я уверен, что господь не принял твоего обета.
- Господь принимает любой зарок, даже сказанный сгоряча.
- Я консультировался с одним учёным богословом. Он утверждает, что принося свой обет, ты сделала оговорку: «когда я выйду из этой ужасной комнаты». Таким образом, мы не нарушим твоего обета, если займёмся любовью в «шкатулке с секретом». Я прикажу оборудовать её по твоему вкусу, если она так ужасает тебя.
Гюльфем всплеснула полными руками.
- Нет, это неслыханно, просто уму непостижимо! Сахиб, меня приводит в ужас не эта комната, а ваша одержимость.
- Да, я одержим! Я одержим твоим греховно прекрасным телом!
- Значит, вас не волнует моя душа? Я погублю её, если нарушу свой обет!
Сарнияр гневно стиснул зубы.
- И до каких пор ты намерена его хранить? Пока не умрёт моя жена? Может быть, Ферида не лгала мне, уверяя, будто ты заришься на престол Голконды? В таком случае, мне непонятно твоё желание поднять княжну со смертного одра.
- Вы никогда и не поймёте меня, потому что одержимы лишь моей оболочкой.
- Можно ли понять женщину, полную противоречий? Ты клялась мне в любви до последнего вздоха и с лёгкостью нарушила свои клятвы. А свой зарок не подпускать меня к себе приравниваешь к спасению души.
- И в чём тут противоречие? Я могу любить вас и хранить вам верность, но при этом оставаться добродетельной женщиной.
- То есть, у нас всё шиворот-навыворот, да? - разозлился царевич. - Я жажду твоего тела, а ты предлагаешь мне лишь своё сердце. Ты думаешь, я удовольствуюсь твоей платонической любовью?
- Воля ваша, сахиб, - пожала плечами Гюльфем. - Это всё, что я могу предложить вам, пока жива госпожа.
- О, я всё больше склоняюсь к мысли, что Ферида не оговаривала тебя! Живя бок о бок с тобой, она лучше всех распознала твою сущность. Честолюбивое создание! Ты и вправду нацелилась на место моей жены. В таком случае, я беру назад своё обещание разыскать Сун Янга. Не вижу смысла оживлять княжну, которая мешает тебе возвыситься до титула магарани (прим. автора: княгиня, жена магараджи)!
С этими словами Сарнияр направился к двери. Но тут с Гюльфем, всё это время сохранявшей олимпийское спокойствие, приключилась истерика.
- О, умоляю вас! - разрыдалась она, падая на колени и стуча головой о пол. - Не судите обо мне превратно! Клянусь вам, если подобные мысли и рождались у меня в голове, я душила их, как новорождённых щенят!
Царевич бросился к ней и, преклонив колено, прижал рыдающую девушку к сердцу.
- Ну-ну, успокойся, душенька, - ласково упрашивал он, гладя её и баюкая на своей груди как младенца, - выпей холодной воды с лимоном и мятой.
Гюльфем залпом проглотила содержимое серебряного кубка. Сарнияр бережно довёл её до дивана и встал чуть поодаль, опираясь на спинку. Весь его вид выражал участие и готовность прийти на помощь, если истерика повторится.
- Поверьте, - заговорила Гюльфем, немного успокоившись, - я никогда не возносилась в своих мечтаниях до титула вашей магарани. Ферида обвинила меня, потому что её ум не в силах измерить глубину моей привязанности к госпоже. Я так приросла к ней сердцем за все годы, проведённые вместе, что начала чувствовать то же, что и она. Всё, что приходилось ей по вкусу, нравилось и мне. Её пленил ваш благородный облик, и я не устояла. Мы обе влюбились в одного и того же мужчину, потому что, следуя за ней повсюду, я видела лишь то, что видит княжна. Но она моя повелительница, а я только её тень, и мне не пристало присваивать то, в чём отказано ей.
- Отчего же, Гюль, - возразил Сарнияр, - если я тоже полюбил тебя?
- Эта предательская любовь погубит создание, доверенное мне господом. Если ваша связь с Феридой так подкосила княжну, что же станется с нею, если я займу место Фериды?
- Ничего, - раздумчиво проронил Сарнияр, - твоя госпожа спит мёртвым сном, ничего не видит, не слышит и не чувствует.
- А если она оживёт? - спросила Гюльфем. - Если у неё появится шанс зацепиться за жизнь? Мы нанесём ей новый, ещё более тяжёлый удар? Убейте меня, но я не могу дать волю своим чувствам, пока есть надежда на её выздоровление!
- Хаджи-хаким уверяет, что никакой надежды нет.
- Все врачи Голконды так говорили, когда она появилась на свет, и только знахарь Рамин…
- О, забудь этот напев, - начал злиться Сарнияр, - я уже тысячу раз его слышал! Твой Рамин мёртв, и все его познания в медицине не помогли ему зацепиться за жизнь.
- Рамин мёртв, зато жив его ученик Сун Янг.
Царевич погрузился в молчание, прокручивая в голове всё одну и ту же мысль, затем заговорил, взвешивая каждое слово:
- Ты всё-таки хочешь, чтобы я разыскал этого знахаря? Хорошенько подумай, Гюль. От твоего решения зависит не только жизнь княжны. Если Сун Янгу удастся продлить её дни, продлятся и наши с тобой мучения, душенька. Ты готова принести нашу любовь на алтарь своего жертвенного служения Лейле?
Гюльфем, в свою очередь, погрузилась в тяжкие раздумья. Царевич с нетерпением ожидал её ответа.
- Я готова пожертвовать нашей любовью ради спасения княжны, - наконец проронила она. - Для меня нет ничего дороже её жизни.
Сарнияр сжал кулаки, призывая на помощь всё своё мужество.
- А если и Сун Янг признает безнадёжным состояние моей жены, поверишь ли ты ему? - спросил он. - Смиришься ли и отвлечёшься, наконец, на свою собственную жизнь, настоящую и будущую?
- Если Сун Янг признает её безнадёжной, я поверю и смирюсь, - пообещала Гюльфем.
- И позволишь мне устроить твою судьбу?
- Я предоставлю себя в ваше распоряжение, но останусь в своём нынешнем положении при её жизни, потому что хочу быть рядом с ней до конца.
- А после её кончины…
- Мне всё равно, что будет со мной после её смерти, - заплакала Гюльфем. - Мне кажется, моя жизнь оборвётся вместе с жизнью княжны!
- Успокойся, Гюль! - умолял Сарнияр, осыпая горячими поцелуями её оледенелые руки. - Обещаю тебе, всё образуется. Я найду Сун Янга, даже если для этого мне придётся перевернуть небо и землю. Мы положимся на его решение. Мы вручим ему наши судьбы. Не плачь, душенька, ты разрываешь мне сердце своими слезами. Позволь, я распоряжусь, чтобы нам принесли кофе и сладости. Тебе необходимо подкрепить свои силы.
* * *
Сарнияр спускался по лестнице, ведущей во двор, бормоча себе под нос:
- Нет, душа моя, я не позволю тебе загубить свою жизнь. К чёрту твой мазохизм и мученичество! Я найду им лучшее применение в своей «шкатулке с секретом». Когда подкупленный мною знахарь с раскосыми глазами подтвердит, что душа моей жены улетела безвозвратно.
- Ваше высочество, - окликнул его чей-то радостный голос, - наконец-то я вас нашёл!
Сарнияр оглянулся и увидел Мансура, который пересекал двор, спеша ему навстречу.
- Я был на женской половине, - сказал царевич. - Моя жена прикована к постели, мне приходится поддерживать её угасающий дух своим присутствием.
- Какое несчастье! - расстроился Мансур. - Значит, вы не сможете совершить триумфальный въезд в Аль-Акик?
С губ царевича сорвался ликующий вопль, словно на охоте, в гоне:
- Эге-ге-гей! Стало быть, Аль-Акик пал, пока я тут прохлаждался?
Мансур восторженно закивал.
- Да, и ваш главнокомандующий призывает вас, чтобы торжественно вручить вам на золотом блюде ключи от городских ворот. А также списки ценностей и военнопленных, которые, впрочем, ещё составляются.
- Машалла! Так едем же, друг мой, немедленно едем! - воскликнул Сарнияр. - Ты скачи вперёд, а я двинусь следом.
- Как, прямо сейчас? - изумился гонец. - Но я проскакал без передышки почти четверо суток, безумно устал, умираю от голода, жажды, хочу хоть немного поспать и, кроме того, мне нужно совершить омовение.
Сарнияру пришлось немного умерить свой пыл.
- Ты прав, Мансур, тебе надо отдохнуть и привести себя в божеский вид. Я пошлю кого-нибудь другого предупредить Рахима о моём приезде.
- А как же ваша больная жена? - спросил скороход с любопытством.
Сарнияр пренебрежительно махнул рукой.
- За ней приглядят Хаджи-хаким и служанки. Она больна уже не первый день и вряд ли ей станет хуже в моё отсутствие. А мне так необходимо хотя бы на время отвлечься от домашних забот. Пожать плоды своей первой победы на территории Аравии - такое важное событие не терпит проволочек.
С весёлым посвистом он отправился созывать свой эскорт. Мансур проводил его глазами, в которых плясали насмешливые искорки.
- Да, пожинать плоды куда приятнее, нежели взращивать их с потом и кровью, - пробурчал он, направляясь к баням. На лице его появилось блаженное выражение, едва он представил себе огромный медный чан, наполненный тёплой мыльной водой, которой он смоет со своего тела четырёхдневную грязь.

 » Глава 10. Встреча с Сун Янгом

- Вот список пленников, ваше высочество, - Рахим развернул довольно длинный свиток, исписанный его мелким каллиграфическим почерком. - В первой графе наиболее знатные фамилии, начиная с семьи калифа. Я отметил имена его домочадцев, их всего шестеро. Две жены и трое детей; остальные погибли в последние дни осады, когда несчастный калиф был вынужден послать на оборону города даже собственных сыновей.
Сарнияр и Рахим сидели, склонившись над списком, под пальмой, отбрасывающей длинные неровные тени на их лица. Сумерки понемногу сгущались, и они перебрались сюда, в тенистый сад из дома, который плавился от жары. Здесь росли финиковые пальмы, апельсиновые, лимонные и персиковые деревья с расположившимися под ними островками анемонов и хризантем. Ещё недавно всё это цвело и плодоносило, но пришло в упадок за время войны. Осаждённым жителям Аль-Акик не хватало запасов продовольствия и воды. Уход за садом потерял всякий смысл, и фрукты были съедены, а цветы без полива увяли.
И всё же Сарнияр ликовал. В городе не осталось ни крошки еды, зато было не счесть посуды, ковров, бесценных тканей, серебряных и золотых изделий, а также оружия и боеприпасов. Описи ценностей оказались гораздо длиннее, чем списки военнопленных и мирного населения. Половина жителей Аль-Акик отправилась к праотцам, не выдержав длительной осады, а также испытания голодом, жаждой и невыносимой жарой. Но царевич не увидел, как вывозили из Аль-Акик горы почерневших трупов, не вдохнул их смрада. Он прибыл в уже опустевший и даже слегка принаряженный к его приезду город, гарцуя на буланом коне.
Рахим также позаботился о том, чтобы царевич ничего не узнал о подлинной судьбе калифа и его наследника. По приказу амирбара палачи задушили их обоих, а бездыханные трупы порубили ятаганами. Когда Сарнияр прибыл в Аль-Акик, ему доложили, что калиф и его старший сын погибли в последнем, решающем сражении. Таким же образом по приказу Рахима разделались с воеводами, уцелевшими к моменту капитуляции арабов. Изучая представленные ему документы, Сарнияр лишь диву давался, как случилось, что пушечное мясо цело, а командиры - все до одного - полегли под стенами Аль-Акик.
Ему оставалось решить судьбу трёх младших детей калифа, а также нескольких родовитых семейств, не представлявших, с позиции Рахима, ни малейшей угрозы. Большинство их уже выразили своё согласие принять подданство царя Румайлы и отдать в его казну треть своего имущества, если им будет позволено остаться в Аль-Акик.
- О, да они совсем малыши: две девочки и мальчик, - растрогался Сарнияр, изучая начало списка. - Думаю, им незачем оставаться тут. При дворе отца для них найдётся место. Скажем, девочек можно обучить шитью или игре на музыкальных инструментах. Если они хорошенькие, пусть услаждают нас танцами. А их матерей лучше отправить в провинцию. Не желаю, чтобы они продолжали пестовать своих чад, внушая им ненависть к захватчикам.
- А как вы намерены поступить с мальчишкой? - поинтересовался Рахим.
- Ему десять лет? Прекрасно, пусть остаётся с войском. В моей армии не хватает чаушей.
Рахим отрицательно покачал головой.
- Этот ребёнок не годится для армии.
- Почему? - удивился Сарнияр.
- Потому что он калека.
Сарнияр брезгливо поморщился.
- Что у него: горб на спине? Или одна нога короче другой? Или глаза смотрят в разные стороны?
- Нет, он милый, смышлёный малыш, но его руки не действуют, а висят как плети. Он беспомощен, за ним нужен постоянный уход. Не думаю, что он может быть нам полезен.
- Будет тебе, Рахим, что мы - звери? Заберём мальчишку с собой, приставим к нему няньку. В конце концов, наш долг - позаботиться о сиротке. Мы отняли у него отца.
Сарнияр снова уставился в список.
- Не понимаю. Ты говорил о двух женщинах и трёх детях. Кто же значится под номером шесть? Какой-то Маолин, двадцати семи лет. Родственник, что ли?
- Это китайский целитель, приставленный калифом к Камалу. Он выхаживает мальчика уже седьмой месяц с начала осады.
Сарнияр встрепенулся.
- И как, успешно? - спросил он с живейшим интересом.
- Пока нет, но Маолин не теряет надежды на его выздоровление.
- Как он оказался в Аль-Акик?
- Это бродячий знахарь, перекати-поле, искал какой-то целебный источник у берегов Персидского залива. По его словам, за песчаной равниной Эль-Хаса есть невысокая гора, а под горой - подземный грот, пол в котором состоит из семи твёрдых и семи жидких слоёв. Под самым нижним пластом якобы и спрятан живительный родник. Маолин прорубил десять глубоких скважин прежде, чем нашёл его в толщах земли. Всё это смахивает на бредни сумасшедшего, однако, прослышав о несчастье калифа, Маолин дерзнул явиться к нему и пообещал вылечить его сына своей «живой водой». Это произошло за пару дней до того, как мы нагрянули в Аль-Акик. Китаец был заперт в городе вместе с арабами, но духом не пал и выхаживал раненых, не забывая и о маленьком пациенте.
- О, Рахим! Я хочу его видеть, - воскликнул Сарнияр.
Рахим несказанно удивился.
- Что за странный интерес к оборванцу? У него ни кола, ни двора, ни гроша за душой. Я включил его в список лишь потому, что он нужен мальчишке. Без него Камал не может себя обслужить.
- Мне не нужны его жалкие гроши. Напротив, я сам готов щедро заплатить ему, если он согласится мне помочь.
- Чем же вам может помочь эта ходячая жердь, обвешанная склянками с подозрительной жидкостью?
- Не мне, Рахим. Моей жене.
- А что с вашей женой? - участливо спросил Рахим.
- Она в анабиозе. Лежит без движения, ни на что не реагирует, ничего не чувствует, не видит и не слышит - одним словом, ни живая, ни мёртвая.
Рахим сочувственно погладил руку царевича.
- Я понимаю, что вы готовы ухватиться за любую надежду, но…
- Да ни черта ты не понимаешь! - рассердился Сарнияр. - Не надо этого лицемерия, Рахим. Ты прекрасно знаешь, как я отношусь к своему браку. Я при тебе вёл разговор на террасе с Хаджи-хакимом и нашим умником Саидом. Ты тогда ещё посоветовал мне выбросить из головы мысли о разводе и купить себе в утешение красивых рабынь.
- И что же, вы последовали моему совету? - поинтересовался Рахим.
- И да, и нет. То есть, я нашёл прелестную рабыню, но она не желает служить мне утешением.
- Держит оборону? - понимающе хмыкнул Рахим.
- Прошу тебя, не смейся. Ты даже представить не можешь, насколько всё серьёзно. Мне никогда ещё не приходилось сталкиваться с такой непробиваемой бронёй.
- У любой брони найдутся слабые места. Попробуйте поискать их вместо того, чтобы идти напролом.
- У тебя когда-нибудь были рабыни, равнодушные ко всему, до чего обычно охочи женщины: к дорогим подаркам, золоту и каменьям?
- Пожалуй, нет, - чуть помедлив, признался Рахим.
- А рабыни, которым была безразлична их собственная судьба? которые не рвались на свободу, предпочитая оставаться в неволе?
- Что вы, конечно, нет! Это нонсенс!
- А невольницы, которые восхищались твоей внешностью, клялись в своей любви, но при этом не спешили согреть твою постель?
- Довольно, сахиб. Я уловил суть вашей проблемы. Эта девушка просто мечтает окольцевать вас, весьма искусно завлекая в свои сети.
- Я уже по уши увяз в её сетях, Рахим. Только их сплело не тщеславие, а редкая в нашем мире добродетель. Желание сохранить свою чистоту и непричастность к преступлению, которое осудит лишь бог, но не люди: доведению до смерти.
Рахим провёл рукой по лицу, смахивая осевшие на нём пылинки.
- Разрази меня гром, если я хоть что-нибудь понял во всей этой галиматье. Кроме одного, пожалуй. Что вы по уши влюблены в эту рабыню, оттого и наделяете её несуществующими добродетелями. Только всё это ничуть не объясняет ваш интерес к этому заморышу с повадками шамана.
- Ему двадцать семь лет? - спросил Сарнияр.
- Так он говорит.
- Этот возраст можно считать юношеским?
- Ну, с большой натяжкой.
- А внешне этот китаец соответствует ему?
- Вполне, если сбрить ему бороду, которая его несколько старит.
- У него раскосые глаза, широкие скулы и жёлтая кожа? То есть, налицо все признаки монголоидной расы?
- Да-да, он именно таков. Типичный представитель своей расы.
- А те знания, что он использует, принесены им с Тибета?
- Я ничего в этом не смыслю, но, кажется, он не признаёт арабской медицины.
Сарнияр заметно оживился и принялся потирать ладони, что служило у него признаком глубокого удовлетворения.
- О, Рахим, этот парень просто бесценная находка. Где он сейчас?
- В доме калифа со своим подопечным.
- Пусть его приведут сюда. Я хочу с ним побеседовать.
Рахим отдал распоряжение страже, толпившейся у крыльца, а затем спросил:
- Значит, вы так и не удовлетворите моего любопытства, для чего вам понадобился этот бродяга?
- Оставайся здесь, и ты всё поймёшь в ходе нашего разговора.
Немного погодя два янычара из полка Нуреддина-аги бросили к ногам Сарнияра долговязого, похожего на ходячий скелет оборванца. При этом грубом действии одна из его бесчисленных склянок разбилась, и Маолин осыпал янычаров проклятиями на незнакомом диалекте.
- Он не говорит по-арабски? - спросил Сарнияр у Рахима.
- Лопочет, как все, кого капризом судьбы помотало по Ближнему Востоку.
- Он чрезмерно высок для китайца.
- Это объясняется тем, что на протяжении всей жизни Маолин кормится зародышами семян, следуя системе питания, описанной в Ведах. Он противник насилия над живой природой, вегетарианец и вообще большой чудак. Вы убедитесь в этом, когда поближе сойдётесь с ним.
- Меня больше волнуют его этические принципы.
- Если вы хотите заставить его сделать нечто, противное медицинской этике, боюсь, у вас ничего не выйдет. Он крепкий орешек, только зубы об него обломаете.
Стоявший чуть поодаль от молодых людей китаец прекратил ругаться и внимательно прислушивался к их разговору. Едва Рахим договорил, как он подошёл к ним ближе, являя их глазам рубище невообразимого цвета, до того изношенное, что местами сквозило голое тело.
- Уверяю, завоеватель этого города, - сказал он на ломаном арабском языке, - что не откажу вам в любезности, даже если для этого придётся поступиться своими принципами. Я с таким нетерпением ожидал снятия осады, чтобы выбраться из этой мышеловки, что готов целовать вам ноги! Какой услуги вы ждёте от меня? Смею я предположить, что вы одобряете нетрадиционные методы лечения?
- Нет, я скорее склонен считать их шарлатанством, - усмехнулся в ответ Сарнияр. - Но вот моя возлюбленная думает иначе. Она так уверена в их эффективности, что просила меня найти выпускника тибетской медицинской школы, некоего Сун Янга.
Глаза Маолина сузились в чуть заметные щёлочки.
- Я знаком с Сун Янгом, юный Марс. Мы вместе окончили школу при монастыре Потала в Лхассе. У нас был один учитель - светило тибетской медицины, достославный Рамин.
- Вы тоже ученик Рамина? - обрадовался царевич. - Отлично! Вам будет легче сойти за Сун Янга.
- Мне придётся изображать Сун Янга? - испугался китаец. - Как бы это не навлекло на меня гонений, ведь он заражён инакомыслием!
- Не бойтесь, - ответил Сарнияр, - вы под моей защитой, а ваш визит к моей возлюбленной будет носить неофициальный характер.
- Но всё-таки, - засомневался Маолин, - буддисты здесь не в чести. Нас хорошо принимают только в Индии, властелин которой, Великий Могол уже много лет проповедует «божественную веру», или, проще говоря, веротерпимость.
Сарнияр улыбнулся.
- А если я скажу вам, что прихожусь племянником Великому Моголу? Моя матушка - кузина султана Акбара. И если вас хорошо принимали в Индии, то и в Румайле окажут радушный приём, ведь мы одна семья.
- В Румайле? - оживился Маолин. - Я давно мечтаю побывать в этой загадочной стране, замкнувшейся в себе, как улитка в своей раковине.
- Вот ваша мечта и приблизилась к осуществлению. Возможно, вы приживётесь в Румайле. Мы, румалийцы, не так нетерпимы в своей вере, как арабы. По правде говоря, меня поражает, как вам удалось сохранить голову на плечах. Вы обещали калифу исцелить его сына, но не сдержали своего обещания.
- В этом нет моей вины, - горячо воскликнул Маолин. - Камала могла исцелить лишь «живая вода» из источника в Эль-Хаса. Но все её запасы были истрачены на раненых арабов, а осадное положение не позволяло их пополнить.
Сарнияр побагровел от гнева.
- Не хотите ли вы сказать, что это вашими стараниями арабы возвращались на огневые точки, чтобы снова задать нам жару? В военное время за подобные признания живьём закапывают в землю, Маолин.
Китаец повалился на колени и простёр к нему свои костлявые руки.
- Вы вольны расправиться со мной без всякого сожаления, сердитый Марс, но я следовал приказанию калифа. Будь моя воля, я занимался бы лишь тем, ради чего пришёл в этот город.
- Не морочьте мне голову, Маолин, - вышел из себя Сарнияр. - Вы бессребреник, это видно уже по одежде, которую вы носите. Вы явились к калифу не за наградой, а потому, что пожалели его сына. И раненых взялись выхаживать по доброте душевной. Калиф не мог вам приказать, он узнал ваш секрет только, когда вы начали поливать их раны «живой водой». Сознайтесь, что всё так и было, Маолин. Благодаря вам арабы оказали нам такое отчаянное противостояние!
- Мой секрет был известен калифу с самого начала, - возразил Маолин, - но здоровье защитников Аль-Акик показалось ему дороже, чем здоровье собственного ребёнка.
Сарнияр раздражённо махнул рукой в его сторону.
- Чёрт с вами! - сказал он. - Я не могу сейчас дать волю своему гневу, потому что остро нуждаюсь в вашей помощи. Оставайтесь и дальше при этом бедном ребёнке, пострадавшем от родного отца.
Маолин принялся с жаром целовать ему руки.
- Если вы так добры к нам обоим, благородный Марс, позвольте мне продолжить его лечение.
- Но для этого нужна «живая вода». Вы хоть понимаете, о чём меня просите, Маолин? Нам придётся сделать огромный крюк к берегам Персидского залива, чтобы достать её для мальчишки. Мы потеряем уйму драгоценного времени.
Маолин задумчиво погладил всклокоченную угольно-чёрную бороду.
- А что, ваша возлюбленная так плоха, что счёт идёт уже не на месяцы, а на недели или даже дни?
Сарнияр снова почувствовал раздражение. Этот китаец совершенно не нравился ему и не внушал доверия. Душа его противилась тому, чтобы вступать с ним в сговор. Хуже того, каким-то внутренним зрением он провидел, что это знакомство не принесёт ему добра. «Чёрт с ним, - подумал он, - пусть сделает своё дело, и с глаз его долой».
- Хвала Аллаху, она не больна, - пробурчал он в ответ. - Мне нужна от вас помощь несколько иного свойства. Вам не придётся никого лечить, кроме своего подопечного, если я соглашусь заехать в Эль-Хаса. Но неужели у вас не осталось даже капельки этой чудотворной водицы?
- Осталось, - улыбнулся китаец, - ровно столько, чтобы показать вам её волшебные свойства.
Он вытащил из-за пазухи пузырёк с прозрачной жидкостью, отвинтил пробку и вытряхнул оставшиеся в нём несколько капель на клумбу с засохшими анемонами. На глазах у всех присутствующих при этом опыте свернувшиеся бутоны мгновенно раскрылись, головки цветов потянулись к заходящему солнцу, а лепестки расправились и посвежели. Это было настолько впечатляющее зрелище, что все зачарованно упали на колени, а Сарнияр с Рахимом в восторге зааплодировали китайцу.
- Вы убедили меня, - сдался царевич, - завтра же утром отправимся в Эль-Хаса за этой чудесной водой. А сейчас вам надо заняться своим внешним видом. Я приказываю вам сбрить бороду и сжечь эти жалкие лохмотья, еле прикрывающие наготу.
Китаец повалился на землю и стал кататься по ней, как в припадке падучей, выкрикивая высоким фальцетом:
- Я не могу сжечь свою одежду! На ней нашиты отрывки из священных писаний. Это не платье, а Книга Мудрости, которую я ношу на себе и не расстанусь с ней ни за какие коврижки!
- В таком случае, - спокойно отвечал Сарнияр, - вам придётся прикрыть этот мудрый срам более пристойной одеждой. Немедленно прекратите балаган, ступайте в дом калифа и готовьте себя и своего подопечного к путешествию. Мои люди помогут вам.
Царевич дал знак янычарам, и те утащили упиравшегося китайца в дом. Затем он позвал служанок калифа и приказал им собрать в дорогу сестёр Камала и их матерей.
- Я заберу их всех с собой, Рахим. А ты останешься здесь за старшего, пока я не пришлю кого-нибудь из столицы. Вернее всего, я назначу губернатором Аль-Акик Амирана, невзирая на его юные годы. Уже семь месяцев, как он вернулся из Индии, а всё ещё косится на меня и не идёт на контакт. Будет лучше, если я уберу его подальше с глаз. Надеюсь, что ни отец, ни матушка не станут возражать. Они оба недолюбливают Амирана.
- Вы приняли мудрое решение, - одобрил его Рахим. - Сделайте это как можно скорее, ибо я не могу долго удерживать здесь вашу армию. Пока мы ждали вас, разведывательный отряд, который я послал в Аба-Сеуд, прислал мне секретные сведения о результатах своих вылазок. У этого города есть уязвимые места, но мешкать нельзя, иначе арабы пронюхают о нас и залатают свои прорехи. Аба-Сеуд - это уже преддверие османских владений. Он имеет важное стратегическое значение в намечаемой нами кампании против турок.
Сарнияр глубоко задумался. Рахим не прерывал его раздумий, терпеливо дожидаясь ответа.
- Даже не знаю, что сказать тебе на это, Рахим, - наконец ответил Сарнияр. - Судьба нашей кампании сейчас в руках этого чудаковатого китайца. Если ему удастся убедить Гюльфем в нежизнеспособности моей жены, что мне до турок и иже с ними! Мы с моей любимой дождёмся смерти Лейлы и уедем в Голконду, престол которой я займу на правах её наследника. И этого нам с избытком хватит до скончания дней. Зачем мне воевать с миром, если мир сам ложится к моим ногам?
- Цитата из Корана, - угрюмо отметил амирбар.
- Из моего сердца, Рахим, - возразил Сарнияр.
- Только вы забыли, что ещё являетесь наследником Румайлы. И мечтали расширить границы своих будущих владений.
- Всё это потеряет смысл в день, когда я унаследую Голконду. Чтобы сохранить её за собой, мне придётся переехать туда после смерти жены. В противном случае, погнавшись за новым трофеем, я рискую упустить кусок, который сам просится в мои руки. Не пытайся объять необъятное, обними лишь то, для чего хватает рук.
- Другая цитата из Корана, - пробормотал Рахим. - Но как же Румайла, сахиб? Ведь она тоже принадлежит вам.
Скульптурно вылепленные губы Сарнияра тронула лёгкая усмешка.
- Со временем будет принадлежать, но не теперь. Мой отец ещё долгие годы просидит на её троне. Конечно, я вернусь сюда, когда он покинет этот мир. Но это произойдёт не скоро. К тому времени я обзаведусь потомством. Я приеду занять его место, утвердив свою власть в Голконде и оставив своего старшего сына распоряжаться ею от моего имени.
- Как чётко вы всё просчитали! Только жизнь полна сюрпризов и плохо укладывается в готовые схемы. Прошу, давайте не будем форсировать события. И всё-таки начнём поход на Аба-Сеуд. Захватив этот город, пограничный с владениями Османов, вы, даст бог, сумеете сохранить дипломатические отношения с Сиятельной Портой. Затем мы свернём кампанию, если всё благополучно разрешится с вашей женой. Я также согласен, что не стоит разжигать вражду с турками, когда Голконда упадёт к вашим ногам. Её золота хватит вам на три жизни. Но всё же... если что-нибудь непредвиденное расстроит ваши планы, обещайте, что мы ещё вернёмся к этому разговору.
- Договорились, Рахим, - согласился Сарнияр, пожимая ему руку. - Я сразу пришлю сюда Амирана, как только доберусь до столицы. Надеюсь, получив в удел этот город, он перестанет завидовать мне.
- Будет ещё лучше, если вы жените его на одной из дочерей калифа, - неожиданно предложил Рахим. - О вас станут говорить, что вы самый гуманный из завоевателей своего времени.
Сарнияра воодушевила эта идея.
- Сколько лет старшей дочери калифа, Зулейке? Одиннадцать? Ну, не страшно, у нас в роду заключались и более ранние браки. Возможно, она уже созрела, и мой угрюмый братик может повести её на брачное ложе сразу после свадьбы. Этот брак примирит меня с роднёй калифа, которой придётся отказаться от кровной мести после его заключения. Чем меньше врагов, тем слаще сон!
- Вы сегодня так и сыплете мудростью из Корана! Однако теперь вам придётся освободить вашу будущую родню.
- Я оставлю обеих девочек тут на твоё попечение. Амиран подпишет брачный контракт в Алькадире, а затем я отправлю его в Аль-Акик под конвоем матушки и Сухейлы. Они помогут тебе организовать свадебные торжества.
- А Малек Зигфар и царевна Марджин?
- Детям до одиннадцати лет нечего делать на празднике для взрослых.
- И по этой причине вы не оставите здесь Камала?
- Не стоит из-за свадьбы сестры оттягивать его лечение. Маолин может начать лечить мальчика, как только мы доберёмся до живого источника.
- А что, если эта целебная вода поможет не только Камалу, но и вашей жене? - внезапно спросил Рахим.
- Моей жене уже ничто не поможет! - резко ответил Сарнияр. - Она наполовину труп.
- И всё же, - настаивал Рахим, - мы вместе наблюдали чудесные свойства этой живой воды. Признаюсь, я был поражён эффектом! И она помогла Маолину вернуть в строй раненых арабов.
- Убил бы его за это, если бы не...
- Что? Объясните мне, а то я никак не могу понять. Ваша совесть не успокоится, пока вы не перепробуете все средства для спасения княжны? Зачем вам этот китаец, если вы не верите в её исцеление?
- Я думаю, ты уже и сам обо всём догадался, а допрашиваешь меня лишь для того, чтобы превратить свою догадку в уверенность.
- Вы хотите внушить своей возлюбленной, что вам уже недолго носить брачные оковы? И для этого вам понадобился...
- Сун Янг, выпускник медицинской школы при монастыре Потала в Лхассе, которого она попросила найти. Но поскольку мне недосуг заниматься его поисками, а Гюльфем знакома с ним лишь понаслышке, я решил найти личность, похожую на него во всём. И тут мне подвернулся Маолин...
- Зря вы доверились ему. У него на лице написано, что он плут, к тому же, одержимый своими эмпирическими идеями. Держу пари, что он не упустит случая провести над вашей женой такой же опыт, какой проделал с анемонами.
- Пусть только попробует! - воскликнул Сарнияр, погрозив кулаком в сторону дома. - Я живо припомню ему излеченных арабов.
В эту минуту из распахнутого окна донёсся истеричный вопль Маолина:
- Я не буду стричь бороду! Не буду!
- Вот видите, какой он своенравный? - с усмешкой сказал Рахим. - Хоть и грех такое советовать, но лучше вам не ездить в Эль-Хаса за целебной водой, если не желаете бороться за жизнь своей жены.
- Уже поздно, Рахим, - с тяжёлым вздохом промолвил Сарнияр. - Я дал слово Маолину. Как же я нарушу его, особенно теперь, когда решил породниться с Камалом?