Зеркало души

Filolog:

 » Зеркало души  [ Сборник ]

Старший брат

- Ну, привет, старшой… Как дожди перенёс? Поди-ка тоскливо тут в сырость. Ни солнышка, ни птичек… Ничего, синоптики обещают потепление… Надо бы у тебя немного порядок навести, веточки и сухие листья собрать…
Давненько у тебя не был. Всё дела, заботы. Забывать даже стал, как ты выглядишь. Только здесь, как на фотку твою пожелтевшую гляну, вспоминаю…
Ну что смотришь? Опять спросить меня хочешь?... Я тоже не могу понять, какого хрена нас тогда к лодке понесло… Шли себе и шли с рыбалки. Весёлые, с уловом. Представляли, как наш Барсик от пуза налопается окуней… А тут гром. Тучи стали собираться. Ну, мы с тобой и решили: чем переться пару километров до моста и, конечно, промокнуть до нитки под дождём, лучше быстро на дяди Колиной лодке переплыть Мокшу. А там до дома рукой подать… Ты смелый был. Оно и понятно, семнадцать лет. Возраст отваги и решительности. Я тогда на целых шесть годков от тебя отставал, пацан ещё был, молокосос.
Мы с тобой залезли в лодку и положили удочки и рюкзак на дно. Ты лихо оттолкнул её от берега и, запрыгнув, взялся за вёсла…
Солнышко тогда играло бликами в водяной ряби. Я зачерпнул ладонью из речки и отхлебнул. Мокша была далеко даже от малых от городов, поэтому вода в ней была кристально чистой.
Ты, кажется, тогда напевал…эту… «Летят перелётные птицы», точно… А мне было так спокойно и уютно с тобой. Мышцы у тебя были крепкие, накачанные на канате и брусьях… Ты работал мощно, уверенно. А я перевёл глаза на водную гладь и начал всматриваться вдаль, на заливные луга и берёзовые рощи…
Хорошо помню, как ты сказал: «Ну вот, почти дома».
И тут же – хруст под моей левой ногой…
Вот я думаю иногда. Как люди раньше жили без мобильников? Прямо в информационном вакууме. Ни тебе жене позвонить из магазина, чтоб узнать, какой сорт колбасы купить; ни такси из любого места вызвать…
Это я к чему?.. Ну, да. Дядя Коля, может, и знал, что у его лодки дно прогнило; только как он мог нам сообщить об этом, если мы на рыбалку с ночёвкой умотали. Вот был бы мобильник… А может, он и не догадывался о пробоине, кто его знает…
Но фонтан хлынул порядочный. Ты и осколок доски пытался на место поставить, и рюкзаком дыру заткнуть, - всё было бесполезно. Видимо, из-за сильного течения напор был такой, что из пробоины щепки вылетали. Тогда ты схватился за вёсла, а мне велел вычерпывать воду. Помню, я тогда как вкопанный стал, ничего сообразить не мог. Ты опять крикнул мне, и я принялся ладонями выплёскивать воду за борт. Однако силы были неравные, мы это поняли в первые же секунды.
Сейчас я могу в своём воображении это замедлить, вспомнить детали… А тогда всё случилось очень быстро.
Когда лодка наполнилась где-то до четверти, грести уже не хватало сил. Да и незачем было. Ещё минута, и она точно нырнёт под воду. Пока ёмкость только наполняется жидкостью, она ещё может держаться на плаву. Но когда до краёв… Тут же как топор без топорища…
Всё пошло стремительно. И погружение лодки, и наши мысли.
И главные из них были две. Первая – до берега было метров сорок, а глубина Мокши в этом месте была ой-ой-ой! А вторая – и более важная – мы оба не умели плавать!..
Господи, это какое-то недоразумение, насмешка. Ты имел отменную дыхалку, мог пробежать километров десять, забраться по канату на любую высоту, крутиться на перекладине! А бассейн и водоёмы терпеть не мог! Впрочем, как и я, и отец… В крови это у нас что ли …
Внезапно ты что-то увидел под скамейкой и сунул туда руку. Затем вторую… И вытащил спасательный круг. Пошарил ещё – пусто. Он был только один. Видно, дядя Коля всё же решил себя подстраховать…
Ты прижал круг к себе.
Вот так было бы правильно, старшой. По справедливости.
Это ты был отличник, умница, победитель математических олимпиад и литературных конкурсов. Это тобой гордились учителя, и даже из гороно приезжали тебя поздравить. Это ты мог потом стать руководителем крупного предприятия или высоким чиновником. Обществу нужны люди с хорошей отдачей. Ведь не зря же в природе вершителем судеб является естественный отбор! Если погибнут сильные, популяция сдохнет. Поэтому в жертву приносят слабых! Это разумно!
А мне… Мне тогда хотелось жить! Да, никчемному по сравнению с тобой, хиляку и троечнику, – но всё равно жить! Я не строил, в отличие от тебя, никаких планов на будущее, перспективы меня почему-то не интересовали. Мне хотелось просто дышать летним воздухом, ходить на рыбалку и слушать соловья…
Я тогда затрясся. Не задрожал, старшой, нет. Именно затрясся, как в лихородке. Потому что своим одиннадцатилетним разумишком понял, что сейчас всего этого лишусь…
И когда вода заполнила половину лодки, я захныкал. Перекосив свою моську и вытянув в разные стороны губы, как младенец в коляске.
Ты стоял, прижав к груди спасательный круг, и смотрел на меня. Карими немигающими глазами. Как удав смотрит на кролика. Уже пошёл дождь, и капли спадали с твоих кудряшек.
- Смотри, – сказал ты, – я беру круг за эту сторону, а ты за другую. Вот так. – Ты показал. – Левой рукой. А правой будешь одновременно со мной грести к берегу.
Я продолжал хныкать.
- Понял? – Ты повысил голос.
- Я… не смогу… у меня не получится… - пищал я.
- Это хоть какой-то шанс, - ты смахнул капли со щеки. – Держи, нет времени…
Я положил на спасательный круг ладонь.
- Не так, в обхват! – почти крикнул ты.
Я заревел громче и опустил руку.
- Я не умею… я утону…
Мы стояли друг против друга. Два брата. Которые вместе делали уроки, ходили на рыбалку и слушали новые песни. Говорили о девчонках и рассказывали друг другу смешные анекдоты. Даже иногда вместе сочиняли разные интересные истории. Мы были родными друг другу, и мы это знали. Но сейчас будто оказались разделёнными бетонной стеной.
- Не сможешь? – Ты посмотрел на меня в упор.
Хныкая, я помотал головой.
- Тогда всё просто…хлебнёшь воды в лёгкие и уснёшь…сладко-сладко…
Я продолжал реветь, а ты ещё крепче прижал к себе круг.
- Прощай, меньшой.
Твои глаза блеснули.
И когда лодка стала уходить из-под наших ног, я закричал. А ты быстро надел мне на шею спасательный круг и вытащил поверх него мои руки. Последнее, что я успел увидеть, глядя на тебя, - твоё белое как мел лицо…
Вот так, старшой… Вот так… Блин, опять эти слёзы…
Знаешь, когда два человека прощаются, это у всех происходит по-разному… А ты со мной простился именно так…
Смутно помню, как дополз тогда до ближайшего дома. Тётя Нюра как увидела меня мокрого, в грязи и на карачках, так и заголосила. Сразу неладное почуяла… А тебя только на третьи сутки нашли, у Песчаной Косы…
Вот и солнышко выглянуло из-за туч. Скоро здесь всё высохнет и запоют воробьи. Тебе не так скучно будет. Крест немного треснул внизу; но ничего, я замажу.
В следующем году у тебя юбилей, и мы к тебе все придём: мама, я, жена и дочь. Маринка, племяшка твоя, скоро школу закончит. Отличница, как и ты.
Она не знает, чем тебе обязана. Я никому из своих не рассказывал подробности, как тогда всё было. Пусть живут спокойно. А прошлое останется только нашим с тобой…


Настин отчим


Как-то в группе паломников к святому источнику близ Дивеевского монастыря завязался разговор о причинах повального пьянства русского народа.
- Думаю, не совершу тяжкого греха, - сказал один из священников, - если поведаю вам историю прихожанки Насти, которую слышал от знакомого батюшки. Случилось это ещё в начале девяностых.

Сколько она себя помнила, ее отчим не просыхал от водки. Только если раньше более всех доставалось Настиной матери, то, когда она умерла, его гнев обрушился на Настю с мужем.
Во-первых, напоминая им изо дня в день, что на квартиру заработал ''своим горбом'' он, а значит, без его разрешения они в ней не имеют права ничего делать, - он закатывал истерики, если Настя, например, хотела убраться в его комнате, откуда всегда несло зловонием; или, когда ее муж Иван собирался сменить заржавевшую сантехнику (так и приходилось, по его словам, жить в ''гадюшнике'').
Во-вторых, им страшно надоели его постоянные придирки по малейшему поводу. То, видите ли, мусор из ведра давно пора выбрасывать (будто они сами не знали, когда это нужно делать); то свою обувь, якобы, не туда поставили… Причем, иногда читал мораль, зайдя без стука поздним вечером в их комнату. Но главное, Иван и Настя опасались завести ребенка, поскольку в состоянии невменяемости, в коем ее отчим от водки пребывал уже чуть ли не ежедневно, он мог совершить непоправимое. Так, однажды, будучи ''в стельку'' пьяным, он, видимо, не сумел зажечь на кухне газ при включенной плите, и все едва не угорели…
Сколько раз Иван сжимал кулаки!
Но, хотя Настя и имела свою долю квартиры, приобрести на нее однокомнатную без доплаты было невозможно; а денег на это, как и на то, чтобы где-то снимать жилье, у молодых не было. Поэтому оставалось терпеть.
- Скорее бы у него печень ''села'', - как-то бросила Настя в сердцах мужу.
- Зачем же ждать, - ответил тот и, вынув из кармана пиджака пузырек с бесцветной прозрачной жидкостью, сказал: - Это мне знакомый врач дал. Говорит, моментально останавливает сердце, и никакая экспертиза не придерется. А он по лекарствам спец.
В то время предложение Ивана показалось Насте чудовищным. Тем более речь шла о человеке, который в свое время ее худо-бедно, но содержал и воспитывал. Однако жить с ним вместе становилось настолько невыносимо, что желание мгновенно разрядить ситуацию с каждым днем овладевало Настей все настойчивей.
Однажды они с Иваном стряпали на кухне, и туда вошел отчим с трясущимися от отсутствия похмелья руками. Настя спокойно намекнула ему, что за собой со стола нужно убирать (после своего очередного запоя отчим оставил на нем гору пустых бутылок, яичную скорлупу и разлитое из селедочницы подсолнечное масло).
- Это моя грязь! – повысил он голос. – Не нравится – скатертью дорога!
А едва Настин муж сказал, что надо хоть немного уважать близких людей, отчим с выпученными от ярости глазами схватил с блюдца нож и, подскочив к Ивану, заорал с пеной у рта:
- Всякое дерьмо мне указывать будет?! Кишки выпущу!
Настя взвизгнула от страха.
Что тут началось!
Иван ударил отчима ногой в грудь. Тот отлетел к подоконнику, повалив с него плошку с цветами, снова поднялся. Они сцепились… А когда Настя их разняла, ее муж вне себя выкрикнул:
- Таких ублюдков за городом в овраге закапывают!.. Жену свою до инсульта довел, теперь нам, паразит, жить не даешь!.. Ты хоть понимаешь, что никому не нужен, только небо коптишь!..
Настя отвела Ивана в их комнату, принялась успокаивать.
- Больше я его видеть не могу, - сказал он и, заявив, что возвращается в общежитие, собрал свои вещи и ушел, хлопнув дверью.
В Насте все вскипело от злобы на отчима. Она вдруг смертельно испугалась, что по его милости может навсегда остаться одна.
И через несколько дней, выждав момент, когда он уснул на диване, она взяла воронку, вставила ее в горлышко наполовину опорожненной им бутылки ''Столичной'' и, достав из шкафа пузырек, принесенный мужем, стала аккуратно вливать его в водку.
Внезапно в кухню, шатаясь, вошел отчим. Машинально сунув пузырек и воронку в пакет, Настя быстро отошла к умывальнику, дрожа от страха.
''Если заметил, - подумала она, - тут же мне голову снесет''.
Однако он прошел мимо, к холодильнику…
Мигом одевшись, Настя схватила злосчастный пакет и уже во дворе выбросила его в контейнер для мусора.
До прихода Ивана с работы бесцельно ходила по городу. В глазах – туман. '' Что будет?'' – проносилось в голове…
Когда же в общежитии постучалась в дверь комнаты мужа и оттуда выглянул Иван в банном халате, она увидела у него за спиной полуголую девицу.
У Насти подкосились ноги… Она стояла, оперевшись спиной о стену, и до ее сознания еле доходили слова мужа о том, что он сам подаст на развод и что у его будущей жены – трехкомнатная квартира без всяких ''гнид''…
Как безумная, Настя бросилась к остановке…
А когда подбегала к дому, увидела у своего подъезда ''скорую''…
На похоронах отчима были лишь два его дальних родственника и несколько жильцов дома…
Все эти дни Настя прятала от людей глаза…
А когда после поминок она вышла на улицу подышать свежим воздухом, к ней подошел их сосед и, поздоровавшись, сказал:
- Я позавчера решил к нему заглянуть. Стукнул в дверь, а она подалась. Смотрю, на столе возле дремлющего Кольки – поллитра ''Столичной''. А у меня после тещиных именин башка трещала – спасу нет! Дай, думаю, глотну: чай, хозяин не обидится, всегда угощал. Налил стакан, но едва ко рту его поднес, Николай вскочил, да как выбьет его у меня из руки!.. Я остолбенел!.. А он осколки подмел, пол вытер и говорит:
- Это для меня…
И не опохмелишь старого друга? – спрашиваю.
Сбегай, - кивнул головой, - за закуской, да приходи. Дверь открыта...
Но лишь, обрадовавшись, я сорвался с места, он схватил меня за рукав куртки.
- Знаешь, - забормотал (а у самого, гляжу, слеза по щеке покатилась), - зять говорит, я только небо копчу… А мне, Витя, тошно, как он, ради шмоток жить. Все куда-то спешит, а в глазах пусто. Поговорить с ним не о чем… Настя ни разу в жизни папой не назвала… Впрочем, поделом: я перед ней мразь! Но одному мне уже не выбраться…
Зато как выпью – наш домик в деревне вижу. Я возвращаюсь с рыбалки, жена Клава из огорода мне рукой машет; а Настенька, еще маленькая, увидев меня, с букетом ромашек бежит мне навстречу… Я хватаю ее за плечи, поднимаю высоко над своей головой; и, глядя в синее-синее небо, мы звонко кричим:
- Пусть всегда будет солнце!..





Баба Яга

Валю так называли ещё со школы. И было за что: на шее горб, голова почти втянута в плечи и наклонена чуть вперёд; вместе с орлиным носом она как бы говорила: «Это что вы тут делаете? Я вот вас выведу на чистую воду…».
Девчонки с ней почти не общались. Порой только хихикали, украдкой глядя на неё. А пацаны рисовали на неё карикатуры, увеличивая до гигантских размеров горб и нос.
Валя и сама не хотела ни с кем разговаривать. Она осознавала свою неприглядность и сторонилась людей.
Правда, у неё была Лида – девочка, живущая с ней в одном доме. Иногда она приходила к Вале в гости – в основном чтобы похвастаться своим новым платьицем или туфельками, которыми её баловали родители. Тогда мама Вали бегала в магазин за пирожными или конфетами, чтобы угостить Лиду. Она была очень рада, что её дочь хоть с кем-то общается и не замыкается в себе.
Лида часто защищала свою подругу от мальчишек, обзывавших Валю или пытавшихся тайком повесить ей на спину листок с надписью «БАБА ЯГА». Больше заступиться за Валю было некому (её отец ушёл из семьи почти сразу, как узнал, что у дочери врождённый сколиоз). Валя была благодарна Лиде за дружбу, но просила её не ссориться из-за неё с ребятами. И именно тогда, со школы, у неё появилась традиция ежегодно поздравлять Лиду с днём рождения и дарить ей подарки. Правда, она видела, что Лиде они не очень нравились. И было отчего: её богатые родители дарили своей «ягодке» такое, о чём Валя не могла даже мечтать. А Валя с мамой жили бедно, экономя каждую копейку, и подарки Вале приходилось делать самой. Тряпичную куколку, гербарий из цветов или что-то в этом роде. Словом, то, что Лида считала «безделушками». Хотя всегда говорила подруге «спасибо» и обнимала её…
Правда, в старших классах и Лида как-то начала от неё удаляться. Дети выросли. Из «гадких утят» они превратились в прекрасных «белых лебедей» и, естественно, начали влюбляться. Расходиться, так сказать, по парам. Лида за десятый класс сменила несколько «кумиров». И на вопрос Вали, не много ли, ответила, махнув рукой:
- А! Всё не то, мелочь…
Конечно, Валя завидовала ребятам. Она хоть и любила больше всего сказки и легенды, но и романы на любовную тему тоже читала. И даже иногда над ними плакала…
Однажды все старшеклассники школы выехали «на картошку». Валя, чураясь компаний с их песнями под гитару, уединилась в лес. Она любила слушать шелест листвы и пение птиц… И вдруг из чащи берёз вышел рыжий лохматый парень с веснушками на лице.
«Емеля, - сразу мелькнула у Вали мысль, - из сказки «По щучьему велению».
Каково же было её удивление, когда тот вдруг сказал:
- Любите лес? Я тоже. Меня Емельян зовут…
Валя чуть не упала.
- П-почему Емельян? – и улыбнулась.
- В честь Емельяна Пугачёва. Отец у меня партийный работник; ну, и настоял…
Потом они почти целый час болтали о берёзах, соснах и цветах… Мальчишка, оказывается, учился в параллельном классе. После школы собрался поступать на биологический. Валю как током ударило: «Точно, надо на биологический. Жить в лесу, изучать природу, и чтобы меня никто не видел»…
- И кем ты станешь? – спросила она.
- Буду ездить в экспедиции, с группой учёных… Или преподавать биологию…
Валя погрустнела: «Опять на людях…»
Они ещё долго бродили по лесу. И Валя ощущала в своём сердце что-то тёплое. Она с восторгом смотрела на Емельяна, и ей безумно хотелось прижаться к его сильному плечу. Почувствовать любовь, защищённость и надёжность…
«А вдруг… - стучало у неё в висках.
Она уже точно знала, что этот вечер не забудет никогда…
Даже когда однажды на перемене увидела Емельяна с красивой девушкой. Они о чём-то оживлённо беседовали, улыбаясь друг другу.
«Так и должно быть… - Валя бежала домой, чуть не плача. – Так и должно быть…»
… Ещё с восьмого класса Валя думала, куда себя деть после школы. Так, чтобы спрятаться в «какую-нибудь конуру», подальше от людских глаз… А сразу после выпускного решила, что станет бухгалтером. Как мама. В математике она разбирается. Будет сидеть тихонечко в уголке, щёлкать костяшками счёт и не высовываться…
И однажды попросила маму взять её с собой на работу - посмотреть, что и как. Сказав, что хочет пойти «по её стопам». Та согласилась.
Но едва вошла в бухгалтерию, увидела на себе пристальный и удивлённый взгляд маминых сослуживцев. А у одной из женщин на лице появилась такая страдальческая гримаса!
«Боже, как их много!», - мелькнуло у Вали в голове.
Она шла домой, и её душили слёзы…
А когда вечером мать спросила дочь, отчего она целый день молчит, Валя не выдержала:
- Ну почему!.. Мама, почему-у!.. – Она зарыдала. – Лучше бы ты эту беременность прервала!..
Мать закрыла лицо руками и ушла в свою комнату…
Конечно, Вале было жалко маму. Утром пришлось её успокаивать. Сказать, что это были минуты слабости и прочее... Но для себя Валя решила, что после мамы она жить не станет. Даже выписала себе на листок название снотворного, которое купит в аптеке и выпьет целую горсть. «Только бы дотянуть», - думала она…
А однажды в парке она увидела плачущего карапуза лет трёх-четырёх. Которого безуспешно пытались развеселить родители. И вдруг, сама не зная почему, Валя подошла к нему, скорчила рожу и проговорила, специально не выговаривая несколько букв и коверкая слова, чтобы было смешно:
- Я злая-презлая баба Яга. Всех детишек, которые плачут, я жарю на сковородке и л-лопаю! С хрустом!..
И заработала челюстями:
- Хрум, хрум!..
Малыш застыл как вкопанный… А потом протянул к Вале свою ручонку; и, тронув её нос, рассмеялся…
Родители были в шоке… Они поблагодарили девушку и, взяв младенца за руки, пошли с ним дальше по парку. Карапуз время от времени оборачивался и, улыбаясь, смотрел на Валю. Которая растерянно смотрела ему вослед. Не понимая, как это у неё получилось…
Через несколько дней она, как обычно, пришла к Лиде поздравить её с днём рождения. И, зная, что её мать работает на высокой должности в гороно, спросила, не могла бы она устроить её на работу в какой-нибудь детский садик. Чтобы работать с детьми. Лида пообещала узнать. И через день сказала, что есть вакансия младшего воспитателя, но со временем нужно получить соответствующее педагогическое образование.
- Опять учиться? – погрустнела Валя.
- Можно заочно, - ответила Лида. – Не посещая лекций, приезжая только сдавать экзамены…
… Валя оторопела. Она впервые увидела взгляд, в которых не было места насмешкам и ехидству. Десятки детских глаз смотрели на неё с любопытством и радостью…
Она была для них бабой Ягой, кикиморой, Василисой Прекрасной, Емелей, царевной лягушкой и Иваном–царевичем – всеми сразу, поочерёдно меняя костюмы, причёски и интонацию голоса. Дети то настороженно смотрели, то визжали от восторга. То огорчались, то хлопали в ладоши.
Воспитатели сначала с недоверием отнеслись к новой сотруднице. Но, узнав от родителей, что их дети бегут в садик к Валентине Сергеевне без оглядки, даже обрадовались. У ребят, смотревших выступления «тёти Вали», улучшалось настроение, аппетит и самочувствие в целом.
А Валя летела к ним как на крыльях. Уже с вечера приготовив очередное представление. Русские народные сказки она ещё со школы знала отлично, а многие диалоги даже наизусть. Ей нравилось, что добро в них всегда побеждает зло. И что уродцы всегда превращаются в красавцев. Как, например, в «Аленьком цветочке» или «Царевне-лягушке»…
А ещё она любила делать декорации к сказкам. Вырезала из картона и раскрашивала. Или сшивала из лоскутков разной ткани. А однажды уговорила заведующую построить прямо на участке избушку на курьих ножках, ступу и на ней бабу Ягу с метлой. Чтобы разыгрывать представления во время прогулок. Сама нарисовала эскиз, по которому рабочие смастерили фигуры. Сама их и покрасила. Дети были в восторге…
Со временем Валентина стала замечать, что у некоторых ребят есть особый интерес и даже талант к какому-либо занятию. Леночка, например, прекрасно подыгрывала ей в спектаклях. Изображая гномика с колпаком на голове или дюймовочку в белом платьице. Валентина Сергеевна научила её делать это искренне и натурально. Она часто репетировала с ней во время прогулок. И Лена спрашивала её, а как лучше сыграть здесь или изобразить героиню повзрослевшую. И когда после замечаний воспитательницы у них это получалось, обе обнимались. «Фаина Раневская», - говорила о своей подопечной Валентина. А в группе Лену так и прозвали - «дюймовочка».
Володя очень любил сказки и разные интересные истории. Даже когда Валентина Сергеевна заканчивала читать всей группе, он подходил к ней и просил её рассказать, чем закончится дело. Воспитательница трогала его пальцем за нос и говорила:
- Много будешь знать – скоро состаришься… Володенька, завтра мы обязательно продолжим…
- А я бы на месте князя Гвидона… - не унимался тот и начинал придумывать, как бы он поступил, будь героем сказки…
Валентина Сергеевна заметила, что Володя очень складно и интересно рассказывает. Как они, например, ходили в лес с родителями и встретили там оленя. Мальчик так натурально описал животное, его настороженный взгляд и как тот «шевелил ноздрями», что Валентина время от времени начала просить его описать что-то ещё из своей жизни или, например, из жизни группы. И, действительно, у Володи получалось неплохо. А вскоре он стал рассказывать свои истории собравшимся вокруг него детям. За что его в садике прозвали «Вовкой-болтуном».
Димочка любил исследовать насекомых. Однажды он поймал на окне муху, долго на неё смотрел; а затем взял и оторвал у ней лапку. Валентина Сергеевна это увидела и как крикнет:
- Что ты делаешь? Ей же больно!
Мальчик удивлённо посмотрел на муху, потом на воспитательницу и сказал:
- Я хочу узнать, чем у неё ножка крепится…
- Я вот тебе сейчас покажу, чем она крепится, - в сердцах сказала Валентина. – Выпусти муху и вымой руки!..
Конечно, вскоре они помирились. И Валентина Сергеевна сказала Диме, что зверушки, птицы и насекомые – живые существа и что им тоже больно, когда их обижают. Затем она показывала ему скворечники и гнёзда в их садике и рассказывала, что птицы растят в них своих птенцов. И что им бывает голодно, особенно зимой, и рядом с их домиками нужно оставлять кусочки хлеба или горстку пшена. Дима слушал раскрыв рот… А вскоре Валентина Сергеевна стала приносить ему книжки о разных животных, с цветными фотографиями. И мальчик листал их с нескрываемым восторгом. «Димка-птичник» - стали называть его окружающие.
Крохотная Танечка любила рисовать. Валентина Сергеевна учила её правильно подбирать цвета, смешивать краски и учитывать пропорции предметов. Они иногда усаживались под елью, коих было много на территории садика, и рисовали домики и строения на участке.
- Художница ты моя, - гладила её по головке Валентина.
А Любочка всё время возилась с куклами. Разговаривала с ними, переодевала их, умывала и укладывала спать. Словом, нянчилась. Валентина Сергеевна учила её правильно подбирать куклам одежду и петь колыбельные песни. Любу все прозвали «нянькой»…
Детишек Валентина Сергеевна любила всех. Многих запоминала по имени и фамилии на долгие годы. Дома хранила фотографии с театральными представлениями и утренниками. Но одно её всегда огорчало. Подготовительная группа. После которой с ребятами приходилось расставаться. Навсегда. А как иначе? Дети подросли, и им нужно было идти в школу. Валентина долго сидела со своими любимцами перед выпускным днём, разговаривала с ними, смеялась… Но на душе у неё скребли кошки… И всё же она пересиливала себя. Ночью, лёжа в постели, она в слезах говорила:
- До свидания, мои птенчики. Ваша баба Яга своё дело сделала. Теперь Вы её забудете. Ну что ж, это нормально. Летите, устраивайте свою жизнь. А я буду воспитывать других неоперившихся птенцов…
… Когда Валентине Сергеевне было за сорок, её вызвали в гороно и предложили должность главного специалиста в отделе общего и дополнительного образования. Валентина задумалась… а потом ответила:
- Я лучше с детишками…
А проходя мимо доски почёта, увидела на ней фотографии молодых и красивых учителей и воспитателей. Хотела было, как в юности, сказать про себя: «Рожей не вышла…», но тут же спохватилась: «Как не стыдно!» И мысленно пожелала молодым педагогам успеха…
Стала Валентина Сергеевна уставать. Да и не мудрено. После мамы приходилось убирать квартиру и стирать самой. Готовить что-то себе у неё уже не оставалось сил. Чай с булочкой или печеньем – и довольно.
Не забывала она и поздравить свою подругу Лиду с днём рождения. С удивлением разглядывала её очередного мужа (уже четвёртого по счёту!), новую мебель, импортные сапожки, шубки и прочую утварь.
- Шикарно живёшь, - говорила ей.
- Ты бы видела, как живут в Европе! – загорались у той глаза. – А ты ходишь как старая бабка…
«И впрямь, - думала, вернувшись домой, Валентина. – Как бабка… Впрочем, для кого мне наряжаться?..»
… - Послушайте, Валентина Сергеевна, - сказал ей как-то председатель комиссии, прибывшей в детский сад с проверкой. – Дошкольное образование не ставит своей задачей выявление у ребёнка того или иного таланта. В таком возрасте говорить об узкой специализации рано. Дети должны учиться всему, но понемногу. А талант в них определит школа. И то только в старших классах…
Валентина Сергеевна хотела возразить; но заведующая так на неё взглянула, что та промолчала…
… Точно в положенный срок её отправили на «заслуженный отдых».
Как ни умоляла она оставить её в садике, начальство было непреклонно…
- Валентина Сергеевна, - говорила ей методист, - это же такое счастье – подальше от сплошного визга, крика!..
- А мы Вас, - говорила заведующая, - на доску почёта поместим…
Но от коллег Валентина слышала, что один из чиновников города просто решил пристроить воспитателем в их садик свою дочку...
… Тяжко стало Валентине Сергеевне. Грустно. Не будут больше её встречать ребятишки. Не станут визжать от восторга, когда она закатывала им очередное представление или рассказывала интересную историю…
Наведать Лиду? Но она теперь живёт на окраине города, добираться тяжело, с пересадками…
Что теперь? Заваривать чай? Зачем? Чтобы после опять ложиться на диван? Да и с чем пить? Нет ничего.
«Господи, да что же это я. Нужно сходить в магазин, хоть карамелек купить… И как-то вызвать слесаря, кран совсем течёт…»
«Опять вставать, - Валентина Сергеевна кряхтя поднялась с кровати. – Опять что-то делать. И который уже год… Боженька, забери меня поскорей. Сил нет это терпеть…»
И вдруг она услышала детский смех. Выглянула в окно. Точно, детишки. Бегают во дворе.
И Валентине Сергеевне так захотелось выйти к ребятам и сыграть им смешную бабу Ягу! Как всегда – картавя и шепелявя. Но она понимала, что их мамы или папы, которые сидят на скамеечке, не так её поймут. Да ещё милицию вызовут…
- Господи, какая тоска!
И тут вспомнила:
«Сегодня же двадцать второе…»
… Она вошла в телефонную будку и набрала номер.
- Слушаю, - ответил ей мужской голос.
- Будьте добры Лидию Петровну…
- Её нет, а кто спрашивает?
- Это её подруга детства. У Лиды сегодня день рождения, и я хотела бы...
- Ничего не получится, и сюда больше не звоните. Ваша подруга теперь в дурдоме, на Содышке. Спит как сурок. Поздравляйте её там.
- Как на Содышке? Она больна?
- Здоровее нас с Вами. Но Вы можете себе представить, что значит ютиться в одной квартире с женой, двумя детьми, да ещё со старухой матерью! Которая постоянно ворчит и брюзжит! У нас просто не осталось сил и выбора. Мы предлагали ей решить вопрос по-хорошему, но эта ведьма даже…
Валентина Сергеевна не стала дослушивать, повесила трубку и направилась в магазин.
«Боже мой, Лидочка… - думала она. – Как же так…»
И у неё внезапно потемнело в глазах…
… - Вам, бабушка, надо себя беречь – спустя неделю сказала ей докторша в белом халате, - лежать дома в постели и никуда не выходить. Иначе схлопочете инсульт. У Вас гипертония. Напишите заявление в собес, и продукты Вам будут приносить домой…
- Какая я бабушка, – ответила Валентина Сергеевна, – у меня же нет внуков. И вообще никого нет. Вон, ко всем в палате кто-то приходит. А ко мне никто никогда не придёт… Так что никакая я не бабушка, а просто старуха.
- Ну, хоть кто-то из родственников или близких людей должен быть. Пусть иногородние. Дайте адрес, мы сообщим.
- Один есть, - улыбнулась Валентина Сергеевна. – Такой рыжий, с веснушками. Зовут Емеля. Только адреса его я не знаю…
Одна из больных в палате, Ирина, стала крутить пальцем у виска. Показывая врачу, что, мол, бабуля уже давно того…
- Ну ладно, отдыхайте, - вздохнула докторша и вышла…
А Валентина Сергеевна подумала, что теперь, в могиле, её горб и нос наконец-то «рассосутся» и перестанут портить её внешность. Даже успела улыбнуться своей мысли и мгновенно заснула…
Разбудил её голос медсестры.
- Кто Виноградова?
Валентина Сергеевна услышала свою фамилию:
- Я.
- На выход. К Вам пришли.
- Ко мне?..
Она оделась и вышла в коридор. Прошла в вестибюль, увидела кучу народу. Присмотрелась. Никого из знакомых.
- Ерунда какая-то…- прошептала она. – Перепутали…
И направилась было обратно.
- Валентина Сергеевна? – услышала она женский голос. Взглянула на симпатичную даму, с модной причёской, в дорогом белом костюме. Поморщилась.
«Точно перепутали».
И пошла в палату.
- Она? – дама обвела взглядом нескольких мужчин и женщин в толпе.
- Господи, она, - ответила ей другая женщина.
- Да-да, - подтвердил мужчина.
- Тётя Валя! – почти крикнула женщина.
Валентина Сергеевна застыла на месте. Затем резко обернулась. И медленно подошла к толпе.
- Я Елена Николаевна. В девичестве Рожкова.
- Рожкова? – Валентина Сергеевна наморщила лоб, вспоминая… А затем трясущейся от волнения рукой потрогала лицо женщины. – Это… ты? Леночка, ты? Моя «дюймовочка»?
- Я, тётя Валя, узнали, – женщина смахнула с ресницы слезу и шмыгнула носом. – Вот, разрешите доложить, дорогой мой воспитатель, что Ваше дело живёт. Помните наши репетиции? Теперь я заслуженная артистка России…
- Боже мой, - произнесла Валентина Сергеевна, и по её щекам тоже потекли слёзы.
Они обнялись.
- Владимир Иванович Горюнов, - выступил вперёд солидный мужчина в очках. – Член Союза журналистов России и главный редактор одной из центральных газет.
- Горюнов? - Валентина Сергеевна присмотрелась… Затем закивала головой: - Точно, он. «Вовка-болтун». Который постоянно донимал меня своими историями.
И она крепко его обняла.
- Я теперь, Валентина Сергеевна, о Вашей работе большую статью напишу. Вся страна о Вас узнает…
- А это… - обратилась она к худенькому мужчине, - никак наш «Димка-птичник»? Который любил отрывать мухам лапки, чтобы посмотреть, как у них всё устроено.
- Один только раз, тётя Валя, - пролепетал мужчина.
- Теперь Дмитрий Николаевич – доктор биологических наук, - ответила женщина, державшая его под руку, - и к тому же заместитель председателя Общества Защиты Животных, курирует приюты для бездомных зверушек.
- А кто это там притаился? – с иронией спросила Валентина Сергеевна. – Уж не Танечка ли «художница»?
- Я, тётя Валя, - улыбнувшись, ответила женщина. – Художник-реставратор нашей Епархии.
- А Любочку-«няньку» помните, тётя Валя? – спросила женщина, стоявшая рядом.
- Как же, - обняла её Валентина Сергеевна, - как же не помнить девчушку, постоянно возившуюся с куклами.
- Я теперь работаю в областном отделе народного образования соседнего региона…
Валентина Сергеевна обошла ещё с три десятка человек, обнимаясь с каждым и делясь воспоминаниями.
- Как же Вы меня нашли, ребятишки? – оглядела она всех.
- Всё наша артистка, - ответил Владимир, указав на Елену Николаевну, - проезжала мимо Управления образования и увидела Ваше фото. Зашла, поинтересовалась о Вас. Ей назвали Ваш домашний адрес. А уж от соседей она узнала, что Вы здесь. Написала в соцсети, выложила старые фотографии…
- Мы теперь Вас не оставим, Валентина Сергеевна, - сказала Люба. – Отремонтируем Вашу квартиру, наймём хорошего врача и медсестру, чтобы делать Вам уколы…
Они ещё долго разговаривали, вспоминали прошлое… Затем попросили у медсестёр два электрических чайника, чашки, сбегали в соседний магазин и прямо в вестибюле стали пить чай с печеньем и пряниками. Валентине Сергеевне оставили сразу пять номеров телефонов и подарили мобильник… А она попросила у них ручку и лист бумаги. И, написав на ней фамилию, имя и отчество Лиды и её адрес, сказала:
- Ребятушки, дорогие. Это моя хорошая подруга. Сын упёк её в психиатрическую клинику на Содышке. Пожалуйста, поговорите с ним и вытащите её оттуда. И пристройте куда-нибудь. Может, хоть в дом престарелых…
Елена Николаевна взяла листок.
- Постараемся, тётя Валя…
Вечером Ирина, которая тоже была в вестибюле, удивлённо спросила вошедшую в палату Валентину Сергеевну:
- А эти люди, они кто?
- Мои детишки…
- Ты же говорила, что у тебя никого нет.
- Дура была…
Ночью, лёжа в постели, Валентина Сергеевна смотрела в окно на мерцающие звёзды. По её щекам не переставая текли слёзы, а губы шептали:
- Господи, благодарю Тебя за всё. Ты слышишь? За всё! И за горб тоже…
Утром, потянувшись и хрустнув костями, Ирина произнесла:
- Бабуля, вставай, пошли завтракать…
Оделась и снова посмотрела в сторону Валентины Сергеевны:
- Бабушка, пора завтракать!
Подошла и тронула её за плечо. Тут же отдёрнула руку и с криком выбежала из палаты.
«Какой завтрак, - мелькнуло в сознании Валентины Сергеевны. – Послушай, как красиво!..»
В этот момент ей пели ангелы…


Владимир Кузин

...

Filolog:

 » Смуглянка

Как же здесь всё заросло. Раньше перед этим озерцом хоть лужайка была.
Тут, что ли? Да, кажется. Только ветки нужно раздвинуть. Вот так… Фу, болото. От той чистой воды, которая здесь была, ничего не осталось. Хотя не мудрено, прошло столько времени… Ну-ка, посчитай… Тогда был семьдесят девятый… Больше сорока лет. А ещё помню… Впрочем, такое забыть невозможно. Несмотря на все мои усилия…
И вот уже который раз себя спрашиваю: зачем? По какой такой причине именно сейчас меня сюда потянуло? Может, от того, что где-то в глубине души чувствую приближение финала своей жизни? И что? Решил со своей совестью разобраться? Так нечего тут разбирать. Совершенно очевидно, что я тогда поступил разумно. Я ведь почти не умел плавать. Как и сейчас. Так, по-собачьи, с трудом. Всю жизнь воды боялся. Отец меня с семилетнего возраста на глубину таскал. Говорил, что будет меня поддерживать, а я, мол, должен плыть сам. Но я на его руках визжал как ненормальный. И после нескольких таких попыток он махнул на меня рукой. Никакого, сказал, толку. И всё же к пятнадцати годкам я кое-как научился барахтаться. Помню, метров около двадцати проплывал, а дальше затекала шея. Так и не научился ей работать, голова всё время над водой торчала…
Что я мог сделать в то утро? Допустим, кое-как доплыть до той тонущей девчонки. А дальше? Одной рукой ухватить её, а второй грести? Не смеши. Пройти по той доске, что была перекинута с одного берега на другой и с которой эта глупышка, видимо, свалилась? Предположим, я бы смог, и, присев, схватил бы её за руку. И что? Втащить её на такой узкий мостик у меня всё равно бы не получилось, только сам бы плюхнулся в воду… Да и вообще, разве можно было за те мгновения что-то успеть сообразить?.. А почему бы нет?.. Ну-ка вспомни, только честно…
Честно?.. Ну-да, в моей голове тогда прежде всего мелькнуло, что ей лет тринадцать-четырнадцать, почти моя одногодка, и что она красавица. Немного загорелый цвет лица и тёмные волосы. «Смуглянка», как я её назвал, вспомнив популярную тогда песню. И что губы у неё пухлые и томные. Для жаркого поцелуя в самый раз. А глаза широкие и лучезарные… Впрочем, понятно, что она их широко раскрыла от ужаса. Крик «Помогите!» был душераздирающим, хоть и недолгим. Я когда её увидел, сперва быстро вбежал на небольшой холмик неподалёку и огляделся. Вокруг – никого.
«Блин, - подумал, - хоть бы рыбак какой с Клязьмы шёл. Сколько их тут иногда ходит…»
Опять подбежал к озерцу.
- Плыви к берегу! – крикнул.
Она повернула голову и закричала уже глядя на меня. По моей спине побежали мурашки. Настолько отчаянным был её взгляд.
Я попробовал нагнуть тонкую берёзку. Никак. Огляделся. Остальные деревья вокруг были толще. Быстро подбежал к куче сухих веток, валявшихся неподалёку. Пораскидал их ногой и выбрал самую длинную. Схватил её и, подбежав к берегу, протянул тонущей. Куда там, метра полтора не доставало. Отбросил её в сторону и попробовал сдвинуть доску, которая была мостиком. Схватился за неё и потянул на себя. Ещё раз. Второй конец доски съехал с противоположного берега и плюхнулся в воду. Я попытался подтянуть мостик к девчонке, но он намертво въелся в дно. Все мои попытки оказались тщетны.
«Смуглянка» продолжала барахтаться в мою сторону. Всё так же глядя на меня своими широко раскрытыми глазами. Её мокрые волосы раскинулись по плечам.
- Попробуй к доске! – крикнул я, указав на упавший с одного края мостик. И тут же про себя отметил, что вряд ли она сможет за него ухватиться из воды, он был от неё высоко…
Медлить больше было нельзя. И надеяться не на кого.
Я снял кроссовки и джинсы и ступил в воду. И сразу выпрыгнул назад: вода была жутко ледяной. Слышал как-то от соседей по даче, что на дне этого водоёма били холодные ключи.
Вспомнил, что если хотя бы раз окунуться, холод воды уже чувствуешь не так сильно.
Тут же мелькнула мысль:
«Не сведёт ли ногу, когда поплыву».
Попытался себя успокоить:
«Бывал же в холодной воде, и ничего…»
Заметил, что где-то в метре от берега дно круто уходило вниз. То есть глубина этой впадины была ого-го…
«Ну давай же… Ничего особенного. Ты же проплывал такое расстояние, и даже больше».
Я шагнул в воду. Потом ещё. Сердце колотилось с бешеной частотой…
Войдя по пояс, я попытался сделать следующий шаг. Но не достал ступнёй дна.
«Всё, дальше пропасть, - мелькнуло в сознании. – Теперь только вплавь…»
Вспомнил, как отталкивался от дна и плыл брасом. Да хоть по-собачьи, какая разница.
Девчонка выныривала всё реже.
«Толчок и вперёд!», - скомандовал я себе. И уже вытянул вперёд руки, готовясь раздвигать ими воду. Как вдруг будто током пронзила мысль:
«А ведь если она в меня вцепится, точно утащит за собой на дно. Я даже пикнуть не успею…»
И тут же в моём сознании возникло недавнее награждение меня в качестве победителя областной математической олимпиады. Замелькали горделивые лица моих родителей, завистливые взгляды соперников и улыбки девчонок-одноклассниц. А дальше – золотистое сияние Кубка, который мне вручал первый секретарь обкома. Под всеобщие аплодисменты…
Я стоял в воде неподвижно.
Раздался хриплый крик девчонки.
Я немного присел, чтобы оттолкнуться от дна. Но в следующую секунду прижал подбородок к груди, зажмурил глаза и заткнул ладонями уши.
- Только скорей… - сказал прямо вслух. - Ну, пожалуйста, уходи скорей…»
И такая боль ударила в виски, что меня чуть не стошнило…
Не помню, сколько времени так простоял, по пояс в воде…
А когда с ужасом приоткрыл глаза, «смуглянки» на поверхности уже не было.
И вдруг я почувствовал жуткий холод. Сначала в ногах, а потом и во всём теле. Тут же выскочил из воды и лихорадочно стал одеваться. Меня трясло…
- Это чего, - сбоку раздался сиплый голос, – мост повалили, что ли?
Оглядываюсь – мужик с удочками и котелком.
Я попятился.
Тот с любопытством на меня глянул.
- Да, сами видите, - дрожащим голосом говорю, кивая на доску. – Хотел вытащить, но тяжело…
- Ну-ка давай, - рыбак схватил свободный конец моста и потянул его на себя. Я принялся ему помогать. – Раз, два – взяли! - скомандовал он... - Так. Поднимаем. – Он зашёл в сапогах в воду и поднял доску где-то на полметра от воды. – Теперь толкай!
Второй конец моста уткнулся в грязь на другом берегу.
- Ну, хоть так, - мужик улыбнулся мне. – Спасибо.
И встал на доску.
- Осторожней, - говорю ему в спину. А сам думаю: «Только бы не пошли пузыри… С того места…»
- Я привычный, - смеясь, ответил он. И легко перебежал на другой берег…
«Что я делаю? – мелькнуло в голове. – Надо же рассказать. Этому рыбаку или кому другому…»
И тут же осёкся.
«Чтобы вместо славы Кубка на меня свалилось клеймо труса? Пошла молва и обо мне написали в газетах? А потом каждый встречный на меня пальцем показывал? Доказывай им потом, что я ничего не мог сделать. Утопленнице уже всё равно, а у меня впереди целая жизнь».
И, тяжело дыша, я побрёл по направлению к дому…

...

Filolog:

 » Скотч

- Ну чего зенки вылупил? Вижу, что узнал... Да-да, я. И никто другой. Твоя доченька, как ты меня называл при маме. Вот только ты мне не папа, уж извини. Потому что он у меня на пожаре погиб, когда детишек из огня выносил. Герой, настоящий мужчина! Не то что ты, мразь… И как тебе удалось тогда мою маму захомутать, не пойму. Что в тебе было особенного? Ну да, брюнет был, красавец. И такой галантный. Всё маме ручку целовал. Слова всякие нежные говорил, особенно под шампанское. Или Саперави. Выведал, гадёныш, у её подруг, что она грузинские вина любила… Ну и меня, естественно, в щёчку чмокал. А как же иначе? Женщина должна знать, что кандидат в её мужья любит и её детей. Это работает. Ну, а когда ты сказал ей, что готов меня удочерить, тут уж мама совсем растаяла…
А я… Ты даже не представляешь, как мне было плохо без папы. Я ведь помнила его объятия. Даже будучи маленькой девочкой… И когда ты брал меня на руки и целовал, я так трепетала! Мне так хотелось отцовского тепла, ласки!.. Мама это видела и иногда плакала от умиления…
Помнишь нашу с тобой первую поездку на дачу? Мне тогда шёл девятый год. Мы купались в лесном озере, собирали первую землянику, играли в догоняшки… А после срывали белые пушистые одуванчики и дули на них, запуская по всему дачному участку парашютики. Я визжала от восторга… А когда мама увидела, что мы обнялись, тут же нас сфотографировала.
После я всё пыталась приклеить эту фотку в наш семейный альбом. Но клей уже высох; и фотография выпадала, когда в очередной раз я или мама открывали альбом. И тогда ты купил моток широкого скотча, отрезал от него кусок и приклеил им фото к альбомному листу…
Я очень за вас с мамой радовалась. Особенно когда вы говорили друг другу тёплые слова. Даже будучи ребёнком, каким-то чутьём понимала, что после ужина и ночью к вам в комнату входить нельзя. А когда видела вас утром улыбающихся друг другу, моему счастью не было предела…
Но… как это всегда бывает, хорошенького помаленьку…
Когда я уже заканчивала школу, мама заболела… Я тогда не очень разбиралась в медицинских терминах; но что такое карцинома, запомнила на всю жизнь…
Ну, а когда она легла в больницу, всё и началось… Не сразу, конечно. Сначала ты просто ходил угрюмый… После стал часто вздыхать… И вдруг однажды сказал:
- Тяжело мне без мамы…
Я, дура, ничего не поняла и ляпнула:
- Мне тоже…
Ты в ответ только улыбнулся…
Через несколько дней маму выписали. Умирать дома. У неё была уже четвёртая стадия, химия не помогла… Ты принялся самоотверженно за ней ухаживать. Кормить, переодевать, выносить утку… Мама смотрела на тебя нежным и благодарным взглядом. Бедная! Теперь-то я понимаю, почему ты так старался. Боялся, что она завещает квартиру мне. Своего-то угла у тебя не было. Ты всем своим видом пытался ей показать, какой ты добрый и порядочный человек. Как жаль, что она так и не узнала тебя настоящего!..
После похорон ты часто открывал наш альбом и глядел на старые фотографии. Я сначала думала, ты скучаешь по маме. Но однажды, проходя мимо тебя, увидела, что ты с интересом рассматриваешь фото маминых подруг в молодости… Заметив это, ты сказал:
- Мы все когда-то были красивыми… Вот как ты сейчас у меня. Просто принцесса.
И так на меня глянул. Я аж вздрогнула.
Однажды, когда я стояла под душем, ты, чтобы помыть руки в умывальнике, совершенно спокойно зашёл в ванную (задвижка давно сломалась, и ты не спешил её починить). Я ойкнула и присела в воду. А ты с лёгким удивлением на меня посмотрел.
- Ты что, меня стесняешься? Я же твой отец…
Я тогда даже растерялась. Подумала, может и впрямь в семье это ничего особенного?
Через пару дней ты крикнул мне из той же ванной, чтобы я потёрла тебе спину. Помнишь? Мол, руки у тебя уже старые и корявые.
- Ты уж как-нибудь сам, - смущённо говорю в ответ.
А ты мне:
- Значит, буду всегда ходить с грязной и вонючей спиной.
И с такой интонацией это сказал, будто я какая-то неблагодарная…
Через неделю всё повторилось.
- Не могу, - кряхтел ты. – Не достаю… Опять немытая, чесаться будет…
Ладно, - говорю. Зашла в ванную и стала намыливать губку.
- Да брось её, она ничего не отмывает,- сказал ты. - На вот…
Ты встал во весь рост и потянулся за мочалкой, которая лежала на полке. Я отпрянула. Гляжу на себя в зеркало - красная как помидор…
А ты мне:
- Вот чудачка. Ей замуж выходить можно, а она от мужиков шарахается…
А спустя пару дней после выпускного ты вошёл в мою комнату, подсел ко мне и спросил:
- Что думаешь делать дальше?
- Поступать на экономический, - говорю. - Мне математика хорошо даётся…
А ты:
- Бухгалтером, что ли, стать захотела?.. Скукотища… Слушай, давай на выходные махнём на дачу. Помнишь, как в детстве? Озеро, ягоды…
У меня на секунду загорелось в груди. Но, почувствовав что-то нехорошее, я отказалась…
- Жаль, - сказал ты. – Прекрасно бы провели время. Опять бы сфоткались… Вон какая ты у меня выросла. Заглядение. Всё при тебе…
И ты погладил мои волосы, потом плечи. Я отодвинулась:
- Пап, ты чего?
А ты мне:
- Да что ты всё «пап» да «пап»… Ты же знаешь, я тебе не родной отец. Не биологический. Представь, что я просто твой хорошо знакомый мужчина… Понимаешь?.. И этому мужчине очень нравится девушка, которая сидит рядом. Молодая, красивая…
И ты прижал меня к себе. Я вскочила. А ты в ответ:
- Ой, вспыхнула… Пошутить нельзя… День сегодня какой, помнишь?
Я помотала головой.
- Мамины сороковины, - сказал ты. - Если любишь маму, грех не отметить…
Я согласилась… До сих пор виню себя в этом…
- Чего испугалась? – сказал ты мне вечером, наливая бокал вина. – Оно ж слабое. Попробуй. Полусладкое, ароматное. Между прочим, твоя мама обожала Саперави.
Я выпила. Голова с непривычки закружилась, и стало как-то веселее… Потом ещё. Помню, на юмор потянуло. И на воспоминания… А ты всё подливал и подливал. Давая заесть конфеткой.
- Земля пухом твоей маме…- слышала твоё бормотание.
И отвечала:
- Да, за мамочку нужно выпить… Она хорошая была. Как мне её не хватает!
- Ну что ты, дурочка, - обнимал ты меня, - у тебя есть я…
И мне так хорошо стало, так тепло на душе. Я только прижалась к твоему плечу и улыбалась…
Но потом сказка окончилась. И начался фильм ужасов. Хорошо хоть с алкоголем, будто во сне…
Ты уволок меня в мою комнату, положил на кровать и принялся стаскивать с меня платье и всё остальное. А я, пьяная, не имела сил сопротивляться. Только беспомощно болтала руками по воздуху и пробовала брыкаться ногами. После, пока ты раздевался, я попыталась встать и повалилась на пол. Ты поднял меня и, откинув одеяло, бросил на постель… Смутно помню, как ты лапал мою грудь и бёдра… А потом меня внизу пронзила жгучая боль… Я завизжала. Ты заткнул мне рот ладонью. Но я завертела головой и принялась кричать ещё громче. И вот тогда ты вынул из моего письменного стола моток скотча (тот самый!), отрезал от него кусок и заклеил им мне рот. Потом прижал мои руки к кровати. А дальше – только покачивание, как на морских волнах… И змеиное шипение на ухо:
- Девочка моя… девочка моя…

Наутро я стояла в ванной как оплёванная. Пол подо мной качался, тошнило ужасно. Пришлось применить два пальца. Отпустило. После ты плеснул в стакан вина.
- Выпей, полегчает.
Я стала одеваться. Быть в одной квартире с тобой мне стало невыносимо.
- Только учти, - бросил ты мне вдогонку, - ты совершеннолетняя, так что статья о совращении мне не грозит. А остальное не докажешь. Скажу, ты напилась, разомлела и сама предложила… А парни, если узнают, даже смотреть на тебя перестанут, это уж мне поверь…
Ты был умница, всё предусмотрел…
Я ушла к подруге. Её родители на лето всегда уезжали в деревню; и она согласилась, чтобы я у неё пожила. Пришлось ей сказать, что, мол, отчим привёл домой тётку, и мне с ними стало неуютно. Она поверила…
Стала готовиться к поступлению в университет. Погрузилась в учебники. Иногда ходила со школьными друзьями в кино или в гости. И как-то успокоилась. Наверное, если бы этим всё закончилось, моя жизнь наладилась бы. Но оказалось, проблемы только начались.
Сначала появились тошнота и слабость. Подруга всё списывала на переутомление от моих сидячек за учебниками и скудное питание. Я с ней соглашалась. Но когда надолго пропали месячные, перепугалась и побежала в аптеку. Купила полоски. Сделала всё как положено по инструкции и… чуть не упала в обморок. Наутро – в поликлинику. Точно. Это было оно самое.
Я, дура, с перепугу к тебе бросилась. Девчонка была, глупая. Не знала, что и делать.
Ты как узнал о моей беременности, заорал на меня, брызгая слюной:
- Рожать и думать не смей! У меня скоро повышение по службе, и мне всякие сплетни и скандалы ни к чему. А ты об учёбе подумай. Да и замуж тебя с дитём никто не возьмёт. Таких дураков, как я, мало…

В общем, нашёл какого-то частника, тогда это было просто. Заплатил ему; и тот мне всё пузо перепахал, как трактором...
Вскоре я сдала вступительные и поступила на бюджетное место. Кое-как дождалась конца августа, когда можно заселяться в общагу, собрала вещи и тю-тю в Питер.
Училась с каким-то остервенением. Наверное, очень хотелось стать сильной и независимой. И получилось. Даже на повышенную стипендию потянула. Хотя всё равно после занятий торговала на рынке. То куртками, то сапожками…
По окончании учёбы работала менеджером в очень солидной компании. А когда там увидели мои достижения, сделали главой отдела маркетинга… Ну а дальше пошло-поехало. И вот я уже первый заместитель председателя правления. Уважаемый в своих кругах человек, с хорошим доходом и неплохими связями… Вот только…
Однажды я встретила мужчину. Сергеем зовут. Как-то случайно, просто в кафешке сели перекусить за один столик. И разговорились. И так легко мне с ним было, будто мы сто лет друг друга знали. Потом стали встречаться, вместе ходить в гости, вдвоём провели отпуск… А после уже души друг в друге не чаяли. Бежали с работы без оглядки, чтобы вместе провести время. Наш с ним круиз по Балтийскому морю не забуду никогда…
Но главное, мы мечтали с ним о семье. О детях. Как дадим им образование, будем воспитывать, жизнь их сделаем интересной и насыщенной… Хотели девочку и мальчика… Но когда прошёл год, а я всё не беременила, решила сходить к гинекологу. А она меня как обухом по голове: детей я иметь не смогу. Никогда!.. Мне прямо у неё в кабинете плохо стало. Пришлось даже нашатырь нюхать…
- Почему? - спрашиваю.
Она вздохнула и говорит:
- Беременность прерывали?
Я кивнула. А она мне:
- Вот тогда Вам и напортачили…Такое ощущение, будто в вашем животе двоечник ковырялся…
Пришлось Сергею про аборт и его последствия рассказать. О тебе смолчала. Сначала он меня жалел. Даже к известному профессору в Германию свозил. Но тот приговор подтвердил. А когда я заикнулась об усыновлении, Сергей сразу отказался. Оно и понятно. Зачем ему растить чужих детей, когда он мог иметь своих.
Ну, а дальше он очень культурно извинился, и мы расстались.
Так что я вот уже пятый год одна. Нет, мужики, конечно, у меня иногда бывают, когда уж совсем тошно. Но долго я их при себе не держу. Не хочу сначала обнадёживать, а потом причинять боль. Как Сергею. Поэтому семьи у меня не будет никогда. По твоей, ублюдок, милости…
Я вот всё на судьбу удивляюсь. Такое ощущение, будто кто-то за нами наблюдает и иногда подбрасывает нам всякие сюрпризы. Чаще плохие, но иногда и приятные. Сам посуди.
Сначала я хотела тебя отравить. Приехать в гости и подсыпать что-нибудь в вино. После думаю, зачем светиться. И решила нанять крепких ребят, чтоб они из тебя мозги вышибли. За хорошие деньги это не проблема. И вдруг - на тебе. Тётка звонит и говорит, что у тебя инсульт. И что из родни, кроме меня, у тебя никого нет (официально я ведь твоей дочерью числюсь!). Как не воспользоваться моментом!
И вот теперь ты у меня в коттедже. И, наверное, надолго. Потому что врачи сказали, что никакого выздоровления у тебя в ближайшие месяцы не предвидится. А этого времени мне хватит по самую макушку…
Что мычишь, как бык? Ах да, завотделением говорил, что у тебя, кроме руки и ноги, ещё и речь отнялась! А то бы ты сейчас меня матом крыл, правда? Что головой трясёшь? Не стал бы? Ну, это вряд ли…
Ты не думай, я тебя кастрировать не собираюсь. Ещё из-за такой твари в тюрьме сидеть… А вот твою любимую жареную картошку не обещаю. И вообще, смотри как ты потолстел. Дай-ка по пузу твоему похлопаю. Ух ты, жиру-то сколько! Нет, тебе определённо нужна диета. Причём, голодная. Да? И водички можно только разок в день хлебнуть. Полстаканчика – и хватит. Зачем поджелудочную нагружать. А ещё вонь от тебя прёт такая, что хоть нос затыкай. Но ванную я тебе не предлагаю. Просто будешь лежать голый. Я вот окошко открою, ветерком тебя обдувать будет. А ветерок у нас в Питере бывает холодненький и колючий. Бр-р! Особенно сейчас, когда зима на носу. Но согласись, не нюхать же твой пот. Уж не говоря об испражнениях. А подгузники, думаю, можно и раз в неделю менять. Ничего, полежишь в собственном дерьме. Своё, как говорится, не пахнет. А чтобы ты не визжал и не привлекал внимание прохожих, я тебе подарок привезла. Уверена, ты будешь так ему рад, как никогда в жизни. Ведь он воскресит тебе твоё романтическое прошлое…
Вот, смотри. Узнаёшь? Вижу, вспомнил. Да-да, тот самый моток скотча. Которым ты когда-то нашу с тобой фотографию в семейный альбом прилепил; а после им же мне рот заклеил, чтобы я не кричала, когда ты меня трахал. Я его тогда с собой в Питер взяла. Для канцелярских работ… Теперь я хочу возвратить тебе долг. И потому, когда ты станешь корчиться от голода и жажды, от вони и зимней стужи, я залеплю твой поганый рот именно этим скотчем. Так, что никто ни одного звука из открытого окна не услышит. Договорились? Вот и умничка.
Да не отворачивайся, это не сейчас. Пока полежи спокойно. Осмысли, так сказать, происходящее. Что за всё в жизни рано или поздно придётся ответить. Потому что таков закон кармы, дружок. А с ним не поспоришь…
Давай я его пока положу куда-нибудь, чтоб он тебе глаза не мозолил… Вот, на стол… Нет, давай его спрячем. Это что на стуле, твоя куртка? Замечательно. Тогда положу его в твой боковой карман… Вот так… А там что у тебя за бумага? Ну-ка…
Ёкарный бабай! Ты что, её с собой таскаешь? Эту нашу дачную фотку? Ну, ты даёшь. Четверть века прошло.
Какая я ещё маленькая была. Волосы аж до плеч. А ты-то здесь какой молодой и сильный. Сейчас седой и пузатый, а тогда был чернявый и стройный. Так и расцеловала бы. А обнял-то меня прямо по-отцовски. Да?..
Да, свинья?! Как отец обнимает любимую дочурку?! Как тот, на кого хочется опереться, кого хочется любить и кому хочется верить?!.
Что ж ты всё испортил, поганец! Что ж ты всё испортил!.
Заревел? Это как понять? Да не мычи ты, скажи по-человечески! Какое «паси»?! Я не врубаюсь! Хватить мямлить! Что за «паси»?! Кого пасти?. А может, ты мне хочешь сказать «прости»?! Глядите, люди добрые, он головой закивал. Совесть проснулась! А где она раньше была?! Где, мать твою?! Когда я по-человечески жить хотела! Когда мне, несмышлёной и слабой девчонке, отец был нужен! Слышишь ты?! Отец, а не похотливый подонок!.. Да я бы и это стерпела! Но вот эскулапа твоего криворукого не прощу тебе никогда!..
Господи, как я устала! Как я устала жить, кто бы знал! Даже от злобы на тебя – и то устала!..
Блин, вывел из себя. Опять эти слёзы и крик. Ты-то хоть замолчи! Разревелся, как баба...
Чего киваешь? А, это. Да не выброшу я твою фотографию, не бойся. На вот, возьми её. Пальцы-то ещё держат? Вроде, пока держат…
А это что у тебя на ладони? Кровь? Да ты весь вымазался в крови. Откуда она?.. Дай гляну… Лезвие? Как оно у тебя оказалось? Из больницы, что ли? Ну-ка дай. Не трепыхайся, дай сюда, говорю… Это что на запястье? Это ты себя полоснул? Блин… Ты что удумал? Ты рехнулся?.. Погоди, я сейчас…
Вот. Дай руку. Это перекись водорода. Немного пощиплет и пройдёт… Держи вату. Ах-да, не можешь, я и забыла… А где скотч? Моток был, я в руке держала… Вспомнила, в куртке. Сейчас им вату прилеплю…
Вот так… Видишь, пригодился. Не зря, выходит, я его с собой взяла. Да?.. Успокоился? Ну, наконец-то. А то всё крики да слёзы. Ох, мать твою, как они надоели, эти слёзы! И вообще, всё надоело!.. И жопу ещё закололо. Ни к селу, ни к городу. Отсидела, наверное.
Ой, улыбнулся. Насмешила я тебя, да? Надо было как-то поприличнее сказать? Да ну тебя. Ещё в своей семье я буду культурные слова подбирать. Извините, мол, но моей попе дискомфортно… Ха-ха… Так, да? Ха-ха-ха… Смеёшься?.. Смотри, дохохочешься до второго инсульта… Батюшки, ты пукнул? Класс! Если кишка работает – значит, ты на поправку пошёл. Ха-ха-ха… Люди добрые, он какашками стреляет, а я ему должна памперсы менять!.. Ох-х-х!.. Не, лучше я тебе сиделку найму… Тебе молодую или сисястую?.. Ха-ха!.. Чего мычишь? Или зашевелилось что на старости лет? А?.. Ой, не могу, сейчас описаюсь…Ха-ха-ха!... Фу, ну хватит ржать. Сил нет…
Успокоился? Вот и хорошо… Ну, мы с тобой сегодня даём. Как говорится, начали за здравие, а кончили за упокой… Или наоборот?..
Слушай, а может, пошло оно всё к едрене фене? То, что было. Всё равно ничего не вернуть, а жить-то надо. Вот именно. Ты правильно промычал. Сединушка ты моя. Небритый, неухоженый. И голодный поди-ка. Киваешь? Ох, горюшко.
А давай мы сегодня с тобой всю диету побоку. Откупорим бутылочку Саперави. Тебе капельку, а мне остальное. Я твоей любимой картошки пожарю, курочку потушу. Да? И закатим пир. Только уговор: все дурные мысли из головы вон! Резаться он надумал. Ты что, крест на себе поставил? Дурачок, ты ещё поправишься. Я тебя к лучшим врачам увезу, в Германию. Они тебя живо на ноги поставят. Мы ещё с тобой и к маме на могилку съездим, и на дачу. Подуем на одуванчики, как раньше. Давай я тебя потеплее накрою. Так хорошо? Сейчас пойду на кухню и всё приготовлю. Только сначала сопли свои утру и умоюсь. А ты пока отдохни. А лучше поспи немного. Ладно, пап?..

...

Filolog:

 » Смерть на Рождество

(на основе истории, рассказанной священником Константином Корепановым)

- Мы вот с вами иногда проходим мимо пьяниц и бомжей, - обратился к прихожанам отец Константин, - и думаем: «Грязные, вонючие… Надо же так опуститься…»
А я вам расскажу историю одной женщины, Катерины.
Давно это было, ещё в конце восьмидесятых.
Её брат, Николай, женился на молодой красавице Насте из соседнего посёлка и переехал к ней жить. Родились у них два сына. Правда, немного болезненные. Как говорили врачи, из-за слишком высокой чувствительности к разным обидам и несчастьям. Порой самым незначительным. Поэтому родители старались оградить своих детей от всякого рода переживаний и тревог…
Николай был трудолюбивым. На работе его хвалили, даже иногда поощряли премиями. Да и по хозяйству он делал немало. Жили молодые в частном доме; и Николай сам подлатал крышу, крыльцо и соорудил небольшой сарай в огороде. Для хранения в нём инструмента и садовых принадлежностей.
Очень любил природу. В выходные всё тянул свою жену на речку или в лес.
Стал посещать только что восстановленную в их посёлке церквушку, хоть и редко.
Но где-то на шестом году семейной жизни он стал приходить домой нетрезвым. Сначала раз в неделю, потом два. А дальше пошло-поехало.
Естественно, молодая жена была недовольна. Сначала просто упрекала мужа, потом стала его мокрой тряпкой или веником хлестать. А однажды даже шваброй огрела.
Николай в ответ не говорил ни слова, иногда только что-то буркнет себе под нос, скинет обувь, и, не раздеваясь, бух на диван… Так и повелось: утром встаёт – и на работу, а вечером, пьяный, на диван. Даже глаз на свою Настю не поднимал.
Но зарплату, за вычетом траты на водку, отдавал супруге. Из дома ничего не выносил, как это часто бывает у алкоголиков. По выходным по-прежнему что-то делал по хозяйству.
И очень любил своих детишек. То леденцов им купит, то по шоколадке. А на день рождения обычно по какой-нибудь игрушке.
Правда, заходил он к ребятам только когда супруги не было дома, она запретила ему с ними общаться.
- Нанюхаются твоего перегара, – кричала, –– тоже алкашами вырастут!
И всякий раз мутузила его своими кулаками, когда узнавала от сыновей, что он к ним заходил…
Однажды позвонила его сестре.
- Приезжай, - говорит, - образумь своего братца. Может, хоть тебя послушает…
Катерина приехала. В субботу. Думала, Николай будет трезвым. Однако теперь он стал выпивать и в выходные.
- Коля, - теребила она его за плечо. – До чего же ты себя довёл. Какой пример сыновьям показываешь.
- Не твоё дело, - лёжа на диване, буркнул тот в ответ. И отвернулся к стене…
- Давай попробуем полечиться, - робко предложила она.
Молчание…
Так и уехала ни с чем…
Стала за него молиться, к иконе «Неупиваемая Чаша» в Серпухов съездила. Только ничего не помогало.
- Эта скотина уже не просыхает, - рыдала в телефон Настя. – Сил моих больше нет…
А однажды, на Рождество, опять позвонила – и как обухом по голове:
- Всё, - произнесла упавшим голосом, - допился… Замёрз…
У сестры даже в глазах потемнело…
Умер Николай в рождественскую ночь. Труп его нашли утром возле кустов. Сказали, что не дошёл до дома где-то метров пятьдесят…
Настя погоревала с месяц-другой; а после к ним в хату стал наведываться Степан, бригадир лесорубов. Утешил вдову, приласкал. С детишками вроде как подружился… А весной они поженились.
Степан тоже был работящим. К тому же хоть и маленьким, но начальником. И очень экономным, каждую заработанную копейку считал…
Но главное – без серьёзного повода спиртного ни капли в рот не брал.
Ожила Настя. Снова румянец на щеках появился. На свадьбе у подруги так плясала!..
Катерина порадовалась за неё и за своих племянников. Теперь они будут в надёжных руках.
На Радоницу приехала на могилу брата.
- Ну вот, Коленька, - сказала, глядя на фотографию на кресте, - у Насти и детишек всё в порядке, одеты и обуты, ты не переживай. Лежи себе смирненько. Что поделаешь, раз так получилось. Коли страсть эта тебя одолела. Боженька милостив, Он простит…
Посидела, поплакала… И решила зайти в местную церковь, свечку за упокой брата поставить… А когда вышла оттуда, увидела Тамару, которая жила рядом с домом Насти. Она сидела на скамейке и перекладывала несколько просфор в пакетик…
Катерина поздоровалась, села рядом. Разговорились.
- У Николая были? – спросила Тамара.
Катерина кивнула.
- Царствие ему небесное, - перекрестилась соседка. – Хороший был человек, с душой… Если бы не эта его…
- Что? – не поняла Катерина.
… не замёрз бы он тогда…
- Он в тот вечер опять напился, - сказала сестра, - а на улице минус тридцать было… Сказали, немного до дома не дошёл…
- Да нет, - посмотрела ей в глаза Тамара, - как раз дошёл…
- Как? – задрожала Катерина.
- А так. И дошёл, и в дверь постучал. Только Настька вышла и как заорёт: «Мне алкаши в доме не нужны!.. Я как раз помои выносила, видела их… Он ей что-то сказать хотел; так она его отшвырнула и говорит: «Иди к своим дружкам…». Я-то, дура, подумала: ну, поругались опять, не впервой, щас помирятся… А утром у меня аж сердце из груди чуть не выскочило: Коля помер. Не дошёл, видать, до дружков своих…
- Что ты такое говоришь?! – Катерина схватила её за рукав.
- А то, - посмотрела на неё влажными глазами Тамара. – Если бы не их мальчики, я бы всё в милиции рассказала… Но в чём детишки-то виноваты будут, если их мамку посадят?
- Не может быть…- Катерина принялась трясти соседку за рукав кофты. – Не может быть.
- А почему Коля пить стал, знаешь? – У Тамары потекла по щеке слеза. – Он капли в рот не брал, пока однажды не застукал в постели свою ненаглядную со Степаном. В её день рождения. Пришёл с работы пораньше, не предупредив. С букетом. Хотел жене сюрприз сделать… Мне как-то по пьяни сказал об этом… После не раз видел, как они со Стёпкой в их сарае закрывались... «Люблю её, - сказал мне однажды Колька, - даже голос повысить на неё не могу. Не то что ударить или бросить. Да и дети больные от нервов. Пусть видят, что у папы с мамой всё хорошо». Так и нёс свой крест. Жаль, что с водкой, но как мог…
Немного помолчали.
- Господи, - Катерина закрыла лицо руками, - если бы я знала… если бы знала… Прости меня, Коленька… И ведь на Рождество умер…
- Знаете, - посмотрела на неё Тамара. – Мне Пашка, наш участковый, сказал, что около Коли в снегу были две глубокие вмятины. От его колен. Понимаете? Он в последние свои минуты стоял на коленях… Как знать, может, просил прощения у родившегося Младенца…
Из-за облака выглянуло солнышко.
Катерина утёрла нос платком.
- Спасибо Вам, Тамара…
- Мне? За то, что я проспала Колину погибель?
- И… пожалуйста, никому об этом не рассказывайте…
- Знамо дело, - шмыгнула носом соседка.
Катерина встала, посмотрела на позолоченный крест на куполе храма, сияющий в лучах солнца, и медленно побрела к автобусной остановке…


ЧЕБУРАШКА

- Командир, тут баба поранена лежить!
- У свідомості?
- Неа, у відключці.
Капитан подошёл и ударил женщину по щеке.
- Ти подивися, - сержант улыбнулся, - прочумалася.
- Зв'яжи її, щоб не брикалася.
- Зрозумів, - сержант осмотрелся и взял с вешалки ремень. Подошёл к раненой, перевернул её лицом в пол и скрутил ей руки за спиной.
- Сашко! – капитан крикнул в сторону входной двери.
В блиндаж вбежал лейтенант.
- Доглянь за дівкою, - капитан кивнул на раненую, - Перев'яжи її і зроби укол знеболюючого. А то здохне завчасно. – Посмотрел на лейтенанта. – Усёк?
Тот кивнул:
- Перевязать и обезболить.
- А главное?
- М-м… - тот замялся. – Стеречь.
- Вот именно. Государственный язык нужно знать как «Отче наш…»
- Михайло, - капитан обратился к солдату, стоявшему у двери. - Зв'яжися по рації з Гринею-Хірургом. Треба, щоб його хлопці її забрали. У неї напевно важлива інформація є, а Гриня її говорити змусить. Тільки нехай вони поспішать. Повідом їм координати.
Тот кивнул.
Повернулся к сержанту:
- Ті двоє куди побігли?
- В березняк, - ответил тот, - у напрямку Горлівки.
- Скажи бійцям, щоб все за ними, - и все трое выбежали из блиндажа.
Лейтенант подошёл к раненой, обхватил её и посадил на пол спиной к стене. Затем расстегнул ей куртку и оголил плечо. Вынул из своей походной аптечки шприц и вколол его женщине. После чего наложил на рану пластырь и принялся её забинтовывать.
Она слегка приподняла голову и поморщилась.
- Терпи, - сказал лейтенант. - Хорошо ещё, навылет прошла.
Раненая некоторое время смотрела на него сквозь упавшие на лицо волосы… Затем усмехнулась:
- Вот значит как… А я всё думаю, откуда козлятиной прёт?
- В каком смысле? – лейтенант повернулся к ней спиной и стал укладывать бинт и ампулы в аптечку.
- В прямом. Видать, у тебя на морде Милкины сопли ещё не обсохли…
Он застыл… потом резко обернулся.
- А синяк-то на заднице прошёл? – женщина улыбнулась.
Лейтенант поднял её волосы с лица.
- Ольга? – Он отпрянул. – Это ты?
- А ты, Чебурашка, слепой?
Он сел на табуретку. С минуту оба молчали. Вдалеке слышались раскаты артиллерийских ударов. Да время от времени треск пулемётных очередей…
- Чебурашка, - он усмехнулся. – Ты ещё помнишь моё прозвище.
- Я всё помню, Саша… Я когда впервые увидела твоё круглое лицо и слегка оттопыренные уши, так сразу тебя и назвала – Чебурашка. Думала, ты обидишься, а ты ничего…
- Это на Светкиной даче, что ли?
- Ага. Помнишь, она нас пригласила к себе на свой день рождения… ну, там шампанское, шашлыки и прочее… Да и вообще пожить у неё недельку…
- Да, время тогда мы провели весело.
Оба засмеялись.
- Слушай, а с чего Милка на тебя тогда наехала?
- Сам не могу понять, - он пожал плечами.- Светка попросила нас с Мариком яблоню во дворе посадить. Я подошёл к сараю, нагнулся за лопатой… И вдруг эта коза меня бац рогами под зад. Потом своей мордой в мою щёку ткнулась. Я думал, она мне сейчас ухо откусит.
- Да уж, заорал ты во всё горло. Вскочил, бросился наутёк, а она за тобой… Еле потом со Светкой её оттащили…
- Меня после этого ребята в группе подкалывали. Ну как, спрашивали, первый поцелуй?.. Да ты ещё… Пристала тогда ко мне – снимай да снимай брюки, нужно рану обработать.
- Я переживала… А ты краснел как малолетка…
- Я тебя в первый раз видел…
- Зато какой классный был вечер. Малиновый закат, тишина… А помнишь, как мы плавали с тобой в озере напергонки?
- Я ещё удивлялся, почему ты всё время выигрываешь!
- Дорогуша, я с третьего класса в бассейне тренировалась…
- Мы с тобой каждое утро в лес ходили…
- Какой там был воздух!… И туманы… туманы…
- А как ты ложных опят набрала, помнишь? Хорошо, я в грибах разбираюсь.
- Ты мне тогда такой щелбан по лбу отвесил, что у меня неделю синяк не проходил.
- Так дело-то было серьёзное, могла сама отравиться и других отравить.
- Слушай, а помнишь нашего Кроху?
- Бельчонка?
- Да, на сосне в дупле жил. Мы ему с тобой семечки и орешки оставляли…
- Он почти каждое утро нас встречал.
- Однажды у меня даже из руки кусочек хлеба взял…
- Помню… Ты тогда от восторга даже взвизгнула…
- А место наше не забыл?
- У косой берёзы?
Она кивнула.
- Однажды мы с тобой сидели там на берегу и смотрели на уплывающие вдаль облака… О чём-то без умолку болтали… Я поёжилась, и ты снял с себя ветровку и накинул её мне на плечи. А потом впервые меня чмокнул в щёку.
- Веришь, я тогда дрожал как осиновый лист.
- Да я сразу поняла, что ты был нецелованный.
- Зато ты меня так к себе прижала… Я аж обалдел…
- Во сколько же мы с тобой вернулись?
- Где-то полшестого, уже светало… Светка с Мариком почти не спали, волновались за нас. Отругали…
- После мы каждое лето туда ездили. - Она вздохнула. - Хорошая у нас была компашка. ВГИКовцы. Я со Светкой с актёрского, ты с режиссёрского, Марк – будущий сценарист. Все увлечённые, с горячими сердцами.
- А планы какие были… Ты, помнится, грезила Достоевским. Мечтала о роли Сони Мармеладовой. Удивлялась, как в этом персонаже одновременно уживаются и страдание, и жалость; и обида, и прощение. Кстати, Надежда Степановна, педагог по актёрскому мастерству, тебя хвалила. Говорила, что у тебя большое будущее. Да и ребята на твои этюды толпами ломились.
- А ты был увлечён Тарковским. Всё таскал меня на его фильмы и пытался мне рассказать о его методе создания на экране сновидений и грёз… Восхищался, с какой силой его образы проникают в сердце. Например, наклоняющийся на фоне солнца могильный крест.
- Это из «Иванова детства»… Мы с Мариком хотели создать нечто подобное, даже сценарий написали…
- Интересно, где сейчас наш многообещающий драматург?
- Марик? В Израиле. Что-то там пытается публиковать. Пишет, что ни фига его замыслы никому не нужны… А твоя подруга? Со своим ангельским голосом.
- Светка поёт в ночном баре. В Норвегии…
- Ясно. Свою любимую Клеопатру так и не заполучила…
- Да какой там… У неё муж на пособии и дочь. Только о бабках и мысли…
- Опять кровь пошла. Ну-ка…
Он подсел к раненой и наложил на повязку дополнительный слой бинта.
Некоторое время оба сидели молча.
- Ты куда после ВГИКа пропал? Говорил, что уедешь ненадолго, а сам… Я тебя ждала…
- Мне предложили снимать рекламу в одной частной киностудии. В Киеве. Посулили приличные деньги. Тогда время было тяжёлое, я готов был за любые съёмки взяться. Думал, сначала встану на ноги, а уже после продолжу, как говорил, дело Тарковского. Обязательно буду снимать тебя… Но потом затянуло, ничего другого в перспективе не оказалось… А дальше случился Майдан. Я начал снимать ролики про него… закрутилось, завертелось. Подружился с боевыми хлопцами… Ну, а ты что?
- Я потыкалась туда-сюда, снялась в эпизодах у нескольких режиссёров, но чего-то серьёзного так и не случилось. Всё какую-то пошлятину предлагали. Плюнула на всё и уехала в свой родной Донецк, работала в Музыкально-драматическом театре. А когда случился четырнадцатый год, поняла, что сейчас не до сцены. Окончила курсы связистов и теперь занимаюсь отнюдь не актёрством…
Он встал и заходил из угла в угол. Взял со стола чайник, отхлебнул из него, поставил на место.
- Служишь террористам? – Резко к ней подсел. – Ты хоть раз видела, как их ракеты и бомбы убивают наших ребят в окопах?
- А ты хоть раз за восемь лет задумался о том, что ваши снаряды превращали Донбасс в развалины? Когда ты жрал в ресторанах и кувыркался с бабами в постели, ты думал о том, что в этот самый миг эти ваши залпы отрывают ручки и ножки нашим детишкам? Ты знаешь об Аллее Ангелов в Донецке? Это полторы сотни детских могил! У тебя не мелькала мысль, что именно об этом нужно было снимать кино? Если бы люди вовремя узнали правду, может, всё бы сложилось иначе…
- Мы били по городу, захваченному сепаратистами. Это территория Украины; и только Украина вправе решать, что на её земле делать.
- Это в первую очередь земля дончан. Здесь наши дома и могилы наших предков. И на каком языке общаться и какие отмечать праздники, решать должны мы. А не те, кто засел в Киеве. Это не мы к вам пришли, чтобы вам своё навязать. А наоборот, вы к нам. С пушками и танками. Если в семье одного из супругов что-то не устраивает, то всё должно решаться кулаками? Целовать или нет портреты Бандеры? Говорить ли на языке Достоевского и Чехова?
- Ну, Бандера мне до лампочки. Я защищаю свою землю от таких сепаров, как ты, которые хотят оттяпать от неё кусок. И меня в этом не переубедить. Я здесь родился, и это моя Родина.
- Насколько я помню, ты коренной киевлянин. А вот я родилась на Донбассе. И защищаю именно свою Родину. И меня в этом тоже не переубедить.
Он наклонился к её лицу.
- А для москалей это тоже Родина? Или как?
И глаза его блеснули.
- А какой кровный брат не защитит свою сестру от издевательств её бешеного супруга? Или как?
И её глаза блеснули в ответ.
- И что тебе твой брат даст? - Он кивнул на восток. – Идеологию «совка» с её уравниловкой и запретом на собственное мнение? Власть посредственностей, гнобящих неординарные личности и таланты? Как в своё время Тарковского.
- А тебе твои кукловоды? – Она кивнула в сторону запада. – Идеи волчьей конкуренции как норму отношений? Бесконечного кайфа как смысла жизни? Это для того ты натовскую каску на себя напялил?
- Эти, как ты говоришь, кукловоды несут людям свободу и цивилизацию. И мы желаем стать её частью.
- Частью того, где мужик с мужиком, а баба с бабой? Где ежегодно беснуются, нарядившись в чертей и ведьм? А марихуана становится нормой? Тогда флаг тебе в руки. Вот только я не хочу, чтобы моя Родина превращалась в Содом и Гоморру.
- Фанатичка, - он отошёл в сторону и снова сел на табуретку.
Некоторое время оба молчали.
- Чёрт, - он опустил голову, - до чего же всё-таки не туда жизнь пошла, до чего же не туда. Андрей Арсеньевич как-то сказал, что человек рождён, чтобы оставить после себя произведения искусства, а не руины после катастрофы… Похоже, что всё пошло по второму варианту. – Он вздохнул. – Значит, мы с тобой так и не найдём общего языка.
- Не найдём. Отдай меня Грине, и на этом всё.
- Кому?
- Командир твой сказал же, что сейчас за мной приедут от Грини. Ты что, не в курсе, кто это?
- Я не особо понимаю украинский… Наверное, кто-то из СБУ. Скорее всего, попадёшь в обменный фонд. У вас наших пленных тоже много. Обменяют, и вернёшься в свой Донецк.
- Не угадал, Саша. Гриня-Хирург не СБУшник. А из правосеков. И у нас он хорошо известен. Например, тем, что отрезает сначала пальцы, а потом уши. А у женщин, кроме того… Ну, подробности тебе знать необязательно. Но в живых он из своих клиентов не оставляет никого. Боится свидетелей среди наших. И мести…
Он медленно поднялся с табуретки. Несколько мгновений стоял как вкопанный.
- Ты что же молчала? – Его голос задрожал. – Почему сразу мне не сказала?
- А что это для тебя меняет? Я ведь сепар.
Он быстро подошёл к ней, схватил её за подмышки и поставил на ноги.
- Идти можешь? Сейчас доведу тебя до оврага, там внизу будет ручей. Пойдёшь прямо по его течению и к рассвету дойдёшь до своих. Давай развяжу…
Она отпрянула и села на пол.
Он наклонился к ней.
- Что не так?
- Ты глупый? А как ты своим объяснишь, что я, раненая и связанная, от тебя убежала? Они вмиг всё поймут. И тогда к Грине уже повезут тебя!..
- Да я… скажу, живот схватило, понос. Отошёл в лес, а после не смог тебя найти, вон заросли какие…
Она усмехнулась.
- Ты себя слышишь? Кто в эту чушь поверит?
- Зато ты уже будешь далеко.
Она посмотрела ему в глаза.
- Ты, видно, тогда у косой берёзы так ничего и не понял. - Опустила голову и тихо произнесла: - Если с тобой из-за меня что-то случится, я себе этого никогда не прощу.
- И что теперь?
- Я должна остаться…
- Только не это…
Он отошёл к столу. Внезапно обернулся.
- А если откупиться? Скажешь нашим, что за тебя хорошо заплатят. Тогда они тебя не тронут.
- У нас сотни детей и стариков в разрушенных домах живут, без хлеба и воды, а я буду на свою шкуру деньги клянчить?
Он опять подскочил к ней:
- Да речь не о хлебе, а о твоей жизни! – Он тяжело задышал.
Канонада резко усилилась. Пол и стены блиндажа задрожали.
- Русская арта. Сейчас попрут в атаку…- Он опять сел на табуретку. - Чёрт, как всё глупо. Прямо тупик какой-то…
- Почему, - тихо проговорила она, - выход есть.
- Ну… - он с волнением вскинул голову.
Она посмотрела на него странно изменившимся взглядом.
– Расстегни свою кобуру.
- Зачем?
- Это единственное, что ты можешь для меня сделать… Потом застегнёшь на мне куртку, и рану никто не увидит. Да и некогда им разбираться, нужно будет ноги уносить. А ты скажешь, что, мол, кончилась из-за большой потери крови. От этого, - кивнула на простреленное плечо. - Ты понял? – Она посмотрела ему в глаза.
- Спятила? – Он вскочил с места. – Нет, ты явно ненормальная!
- Саша, я видела изуродованные трупы, оставленные правосеками Грини. Медики сказали, что их мутозили как минимум сутки. Если ты желаешь мне такой участи – ну что ж, так тому и быть.
- И ты предлагаешь это сделать мне? - Он дико на неё взглянул.
- А ты желаешь, чтобы это сделал Гриня? Медленно и с расстановками?
Он подскочил к ней и схватился за ремень, которым были связаны её руки, пытаясь развязать узел:
- Сейчас же чтобы духу твоего здесь не было! А я со своими сам разберусь.
Она ударила его головой в грудь. Он отскочил, держась за ушибленное место. Снова кинулся к ней, но она ударом ноги отбросила его к столу. Чайник и кружка с грохотом повалились на пол.
- Я никуда отсюда не уйду! – Она тяжело задышала. – Буду зубами тебя грызть, но не дамся!..
- Что ты делаешь? – Он закрыл руками лицо. – Что же ты со мной делаешь?..
Вдалеке послышался шум мотора. Он вынул из футляра бинокль и выбежал из блиндажа… Через некоторое время вернулся:
- БТР. С красно-чёрными полосками. Где-то в километре отсюда.
- Они.
На её лице выступила испарина.
Он заметался взад-вперёд по блиндажу. Обернулся к ней:
- Умоляю тебя, беги!..
Она замотала головой.
- Тогда встречай гостей, ты сама это выбрала.
- Это и твой выбор тоже.
Он глянул на неё как испуганный младенец.
А она посмотрела на него умоляющим взглядом.
Он внезапно побледнел. Медленно подошёл к ней, вынул из кобуры пистолет и приставил его к её груди.
- Это неправильно… - уставился в пол и забормотал как в бреду. – Вообще всё неправильно. Тебе нужно жить, сниматься. Ты талант.
Она прислонилась спиной к стене.
- У меня в боковом кармане куртки мамин адрес. Черкани ей, когда сможешь. Чтобы больше не ждала. Только без подробностей.
Он заревел.
- Оля, как же так. Ведь ты самый дорогой для меня человек. Мы же с тобой мечтали идти по жизни вместе. Что же мы с тобой натворили?
- Возьми чуть левее…
- Что? – не понял он.
- Дуло немного влево… Вот сюда… Так будет наверняка…
Он продолжал всхлипывать.
- Ну-ну, Чебурашка, смелее. Это нужно нам обоим… И утрись потом…
Его затрясло.
- Не смогу…
- Ого, да ты прямо как тогда, при первом поцелуе…
Он уткнулся в её растрёпанные по плечам волосы.
А она прижалась лбом к его щеке и тихо проговорила:
- Как это было у него в «Сталкере»?

Понапрасну ни зло,
Ни добро не пропало,
Всё горело светло.
Только этого мало.

Он подхватил, и они продолжили вместе:

Жизнь брала под крыло,
Берегла и спасала.
Мне и вправду везло.
Только этого мало…

Он с силой зажмурился и нажал на спусковой крючок…

...

Filolog:

 » СМЕНА ПОЛА (юмореска)

18+


Один мой знакомый, Николай, - человек хозяйственный. Поэтому под словом «пол» всегда подразумевает линолеум, ковролин и так далее… А Дмитрий читает жёлтую прессу, смотрит телешоу, и потому «пол» для него бывает только мужской и женский… И надо же было такому случиться, что однажды они созвонились.
- Димыч, привет, это я.
- Колян, здорово. Как дела? Чем занимаешься?
- Да вот, пока в отпуске, хочу пол себе поменять…
-???
- Димыч, ало, ты куда пропал?
- Да здесь я… Ты сейчас пошутил, да?
- Насчёт чего?
- Пола.
- Какие шутки! Я столько времени откладывал! Пора, наконец, решиться! Мужик я или кто?
- Пока мужик…
- Вот именно… Мне главное - начать. Так сказать, разогнаться. А там только держись…
- Колян, а чем тебе твой пол не нравится?
- Да ты что, Димыч. Он уже давно сморщенный, облезлый, одни царапины и потёртости… Заходи как-нибудь, я тебе покажу. Сам испугаешься.
- Н-нет, спасибо. Я как-то не склонен…
- Советовать?
- Да.
- Понимаю, тебе за своим бы уследить. Получается?
- Жена не жалуется.
- Везёт. А мне моя все уши прожужжала. Мол, каждый раз перед глазами – одно и то же, одно и то же! Ты мужик, говорит мне, удиви женщину чем-то новеньким, неожиданным…
- А твой новый пол ей… понравится?
- Говорит, после проверит. Всё до мельчайших деталей. Нет ли где зазубрин там, шелушений. Чтобы при использовании не подцепить какую-нибудь занозу…
- До чего у вас дошло…
- Не говори, изворчалась вся. Хотя, может, сама и виновата. Если баба к нашему хозяйству относится бережно, регулярно его чистит, моет - оно сто лет прослужит.
- Моя ничего такого не делает, но хозяйство четвёртый десяток держится…
- Завидую. И за такой срок нисколько не попортилось?
- Даже немного похорошело…
- Ну, удачи… А я своё меняю кардинально. Как говорится, вырываю с корнем… Вчера нож подходящий присматривал. Пока не выбрал, какой. Думаю, остановлюсь на «матриксе». Изогнутый, острый, отсекает моментально…. Ты где там, Димыч? Всё пропадаешь куда-то…
- Да я… вспотел немного. Жарко…
- Слушай, в этом деле мужская сила нужна. Может, пособишь мне? А я тебя отблагодарю.
- Н-нет, извини… Занят очень.
- Понимаю… Ну ничего, зять пособит. Он тоже мускулистый. Справится.
- А он не против?
- Да однажды потрогал и говорит: «Ещё бы сгодился».
- Коль, а может, он прав?
- Не, Димыч, я если на что-то кардинально решился – всё. Тут дело в другом. Отчекрыжить старое – не проблема. Главное, присобачить новое. Чтобы, так сказать, интерьеру в целом соответствовало.
- Понимаю…
- Походил я тут, посмотрел на товар – ну нет для меня ни цвета подходящего, ни мягкости. Всё какое-то однотипное и давно опробованное. Сейчас вроде бы в моде силиконовые и наливные. Не в курсе?
- Про силикон слышал. Но говорят, продавливается глубоко, не упругий…
- Ещё некоторые соль туда добавляют. Для морозоустойчивости.
- Солевые не в почёте. Булькают. Слушать противно.
- Правда? А я однажды у знакомой попробовал – вроде ничего не булькает. Гладко так, мягко.
- Сама дала тебе потрогать?
- Она вообще любит этим хвастаться… Жена говорит, в следующий раз сходим вместе: у неё, мол, на это дело глаз намётанный…
- Ну да, женщины за свою жизнь этого добра больше нашего повидали.
- Согласен. Вот моя нагляделась! То у соседки, то у подруги… А на работе или в бане об этом – первая тема для разговора. Она мне сама как-то говорила. Мол, баб хлебом не корми, дай покудахтать, у кого чего какое.
- Я от своей таких разговоров не слышал.
- Ну, она ж у тебя интеллигентная. Педагог. Ей про пол и все наши мужицкие подробности поди-ка слушать тошно.
- Я как-то не решался с ней о таком.
- Начни с малого, заинтересуй. Сначала о форме, размерах, как это всё смотреться будет, особенно соседям, гостям… И втянется.
- Боюсь, она меня шваброй погонит…
- Затворница, от жизни отстала… Кстати, завтра моя тёща привалит. Представляешь, она теперь в этом деле молодой специалист. Однажды попросила меня научить её, как в этом случае ножом работать. Я и показал. Ей понравилось… Приходи, сам увидишь. Она теперь приносит нам обрезки и хвалится. Смотрите, мол, как я могу отрезать - ровненько, гладенько… А у самой от кайфа аж глаза блестят… И тебе продемонстрирует… Димыч, чего там у тебя грохнулось?.. Ало… Ну что за связь стала? А ещё столько сдирают. Халтурщики…

...