Ятаган:
» Черти на проводе (Детективный сериал)
Да чёрт, чёрт, чёрт тебя побери, Горохов. Соберись, тряпка. Слизняк. Как баба какая-то, тьху на тебя.И ведь всё понимаю, буквально всё, а не могу. Не могу собраться и встать. Потому что Валька Сергеев мёртв, а я не могу даже вспомнить глаза того обдолбанного наркоши, который, размахивая невесть откуда взявшимся пистолетом, орал, как дурак и палил во все стороны.
- Оружие на землю! – закричал тогда Валька, неожиданно выступая вперёд и держа ствол на сгибе левой руки.
- Гады! Гады все! – последовал ему ответ и очередной выстрел.
- Оружие на землю, - повторил Валька, словно по учебнику, - стреляю на поражение.
Да хрена тебе лысого! Его просто не слушали, а я не стал ждать, когда пуля пробьет кому-нибудь из нас черепушку и всадил по ублюдку хорошую порцию свинца. Вот только падая, тот успел нажать на спуск. И понимаю, что не хотел, просто дрогнули пальцы.
И сколько есть процентов, даже долей процента того, что шальная дура, выпущенная умирающим придурком, попадет вашему напарнику прямо в лоб? Вот и я бы на такое не поставил.
Однако Валька рухнул навзничь, уставившись стеклянным, немигающим взглядом вверх, а между бровей у него расцвела черная дырка.
Сучья жизнь, сучья работа. А всё почему? Да потому что этого молодого суслика приставили ко мне всего неделю назад. Начальник отдела – полковник Авдеев (за глаза – Гоша) – положил мне руку на плечо и доверительно произнес, дыша вчерашней вечеринкой:
- Горохов, сверху разнарядка пришла вместе с юнцами. Надо обучить, а ты у нас опер опытный.
Сучье дежурство и вызов на дебош в притоне, где нас и встретил тот крокодил с гниющими венами.
От изысканного самоедства меня отвлекает сигнал телефона, будь он неладен.
- Саня, ну ты как?
Ага, это Светка. Эксперт-криминалист. Она недавно развелась с мужем и мечтает затащить меня в постель. Жаль, только я не люблю брюнеток размером овер-сайз. А так-то она баба хорошая.
- Нормально, Света, Чего хотела?
- Саня, тут…, - она замолкает, словно ждет подсказки из зала, - тут служба безопасности тобой интересуется.
Понятно. Налетело вороньё на запах падали.
- Света, не тормози, пожалуйста. Чего копают?
- Горохов, только я тебе этого не говорила, - выпаливает Светка, - у тебя за последний квартал уже третий смертельный случай. Гоша бледный и жует салфетку. Только, Саня…
Не, ну нормально, да? Когда вооруженный грабитель попёр на меня буром, я – да, выстрелил. Честно в ногу. Но я не виноват, что задел артерию, и преступник, взятый с поличным, истёк кровью еще до приезда бригады эскулапов.
И когда мы взяли педофила после серии изнасилований, я тоже не виноват, что ребята меня не оттащили. У меня племяшка возраста тех несчастных девочек, а я всё-таки человек.
Эх, Валька! Не успел ты узнать, какая же сучья у нас работа.
***
Майор. Почему-то я так и думал, что будет майор. Склизкий, бесцветный и какой-то… безОбразный. Увидь я такого в толпе, забыл бы сразу.
- Александр Сергеевич, - начинает безопасник, - о, какое у вас ФИО известное.
А то. Мне еще в школе за этого Александра Сергеевича сполна доставалось. Даже прозвище дали – Пушкин, конечно же. А тут еще копна на голове кудрявая. Шансов не было.
А беда в том, что родители у меня филологи-пушкиноведы. Ага, все вместе и оба сразу. И если в такой семье папу зовут Сергей, то сын родиться каким-нибудь Юрием не может по определению.
Но после армии я сломал систему, заявив, что вместо филологии собрался в Высшую школу милиции. Как говорится, вырастили сына, да и тот мент.
- Я в курсе, - отвечаю, стараясь держать себя в руках.
- Интересует нас, Александр Сергеевич, тот факт, что за последний квартал вы, мягко говоря, угрохали троих подозреваемых.
- Взятых с поличным на месте преступления,- уточняю я.
- Но степень их вины может определить только суд, - улыбается майор. – А вы уже приговорили их к высшей мере. И приговор исполнили самолично. У нас не тридцать седьмой год, капитан.
И откуда ж ты такой взялся? Пока ты в кабинетах звёздочки получал, я в Дагестане под пули ходил.
- Это не имеет отношения к делу, - отрезает майор и вытирает края губ салфеткой, - я вас туда не посылал. Пока побудете под домашним арестом. До выяснения обстоятельств. Оружие сдайте на хранение.
Майор выходит из кабинета, отбросив в сторону салфетку.
- И скажите спасибо, что не в СИЗО. Сами знаете, что бы там с вами было.
Знаю- не знаю, любит- не любит, плюнет- поцелует.
Почему я? Почему сейчас? Смерть Вальки? Да ладно, не такая уж и шишка этот курсант, чтобы привлекать ССБ. Или такая?
А в сущности, что я о нём знаю?
- Саня, постой.
Петров догоняет меня в коридоре после того, как я сдал табельное. Вот неплохой мужик, но зачем-то не пьет. А поскольку родители у меня люди культурные, даже слишком, меня так и тянет присобачить к его фамилии продолжение – Водкин. Я один раз попробовал, так он со мной неделю не разговаривал.
Петров, наконец, догоняет меня и даже обгоняет, заглядывая в лицо с видимым участием.
- Слышал, тобой безопасники заинтересовались. Этот майор – клещ натуральный. Ребята про него тут разузнали немного. Хорошего мало, а слетевших звёзд у него за спиной – как в звездопад.
Спасибо, Петров. От души, от всей человеческой доброты наше вам огромное спасибо. С кисточкой. Успокоил, называется. Жаль, всё-таки, что твоя фамилия не Водкин.
- Но с другой стороны, Саня, подозрительная какая-то смерть на первом же дежурстве.
И мне подозрительно, Петров. Ты даже не представляешь, как мне подозрительно. И если бы сейчас я не шел из хранилища с пустой кобурой, то отправился бы к баллистикам, чтобы они ту пулю, вынутую из Валькиного черепа, под микроскопом рассмотрели. Чтобы они ее лазером вскрыли, скальпелем разрезали, но дали бы ответ – откуда у наркоши, который последние дырявые носки с себя продал, этот проклятый ствол со спиленными номерами.
Но крылышки мне подрезал майор, который клещ посреди звездного поля.
***
Хм, почему-то я даже не предполагал, что абсолютное безделье, когда за углом тебя не поджидает очередной труп, или пьяный дебош, так приятно. Можно выпить кофе не на ходу, а спокойно, не торопясь. Отведать, именно так – отведать сыра, наслаждаясь вкусом, а не засовывая бутерброд в рот, одновременно натягивая куртку.
Только как-то скучно уже на следующий день. И, главное, - без новостей. И что совсем непонятно – без звонков безопасника.
Зато, наконец-то, поговорил с мамой. Выслушал все новости о школярах-недотёпах, не отличающих Германа от Онегина, о соседке с верхнего этажа с безумной пучеглазой собакой и наглых дворниках. Стребовал с нее обещание заняться ноющей спиной и попросил к телефону отца.
В который раз жалею, что тот подался в филологи. Вот из кого вышел бы настоящий следак, который, если цель почует, будет рыть до конца.
- Александр, - как всегда, отец называет меня полным именем, - есть несколько способов определения лжи в голосе человека. Один из них – излишняя весёлость. Мы с тобой разговариваем редко, но такого безбашенного веселья в твоем тоне я не помню даже после вашего с Викой развода. Мама вышла в кухню, рассказывай.
И что остается? Только вздохнуть и начать говорить. Я его знаю, отмазываться бесполезно. Помню, в детстве, когда мама приводила меня из садика, где воспитатели наперебой жаловались на мой излишне энергичный характер, я так же стоял под строгим филологическим взглядом и начинал говорить после первого же «Александр».
- Ну, что ж, - отвечает отец после моего рассказа, - я, конечно, не слишком хорошо знаком с внутренней спецификой вашей работы, но мне кажется, что на допрос тебя должны были уже вызвать. И по-моему, с тобой должен работать штатный психолог.
Советую тебе поговорить с человеком, которому ты всецело доверяешь.
Спасибо, папа, я и сам собирался звонить после разговора с вами. Но кому? Гоше? Светке? Петрову? В каждом из них я уверен, но уверенности мало, если дело касается службы безопасности.
Вопрос отпадает сам собой, когда экран сотового высвечивает Светкин номер.
- Саня, только не перебивай, - она говорит быстро, проглатывая окончания, - баллистики проверили ствол. Он засветился еще в первую чеченскую, когда грабанули оружейный склад. Тогда много оружия со спиленными номерами ушло на сторону. Кто в том бардаке будет экспертизу проводить? Номер спилили – и вперед, кроши всех направо и налево.
Потом пистолет всплыл в уличной разборке между крыловскими и амигосами. Из него как раз и вальнули главного амигоса. А потом он исчез с радаров почти на тридцать лет. Из крыловских выжил один, курьер, шестерка на побегушках. Ему, по сути, ничего не смогли предъявить, потому что этот придурок прибыл уже к самому разбору.
Пока Светка переводит дух, я вклиниваюсь с осторожным вопросом:
- И? Как эта информация мне поможет? Как чеченский ствол оказался в том притоне?
- Погоди, Горохов, дойдем и до этого. Почему не нашли ствол при обысках после разборок – думаю, тебе объяснять не надо. 90-е годы, нищета и зарплата гречкой. Сунули ДПС-никам на лапу, те машину и отпустили. Типа, мимо проезжала. Вот только сейчас этот курьер-шестерка уважаемый человек. Депутат, меценат, благотворитель и помогает приюту для бездомных собачек. Но и это не всё… Ой, отключаюсь.
И телефон умолкает, оставив меня в полном недоумении. Интернет, Интернет, всемогущая сеть, что ты мне скажешь о депутате, меценате, благотворителе и любителе бродячих животных.
Гаврилов Сергей Викторович. Депутат городского собрания, куратор краевого музея воинской славы, учредитель благотворительного фонда «Искорка» для детей, больных лейкемией. Постоянный спонсор приюта для животных «Надежда». Пятьдесят лет, жена-красавица, трое детей. Скромный особняк за городом, декларация о доходах за последние три года.
Всё настолько в порядке, что аж тошно.
И всё-таки, что же Светка не успела мне сказать?
***
Полуночный звонок вырывает из сна, в котором на меня нападают какие-то адовые пауки. Блин, надо меньше смотреть фантастики на ночь.
- Саня, Светка мертва.
Это Петров, который не-Водкин. И я, который после такого заявления, пытаюсь найти на подушке собственную голову, забитую пауками.
- Как? Когда? Почему? Я же вечером с ней разговаривал.
- Около десяти вечера к ней приехала дочь, потому что Света не отвечала на звонки. Открыла дверь и сразу наткнулась на тело в коридоре. Патанатом проводит вскрытие прямо сейчас. Саша, ты точно никуда не выходил? Твой номер был последним в списке ее звонков.
Сука! Петров, ты сейчас, вообще, о чем?
- Я ничего не утверждаю, - припечатывает он, - но вокруг тебя слишком много трупов в последнее время.
И он отключается, оставляя мне в трубке тоскливые гудки, похожие на похоронный марш. Я под домашним арестом, чёрт вас всех бери!
Лихорадочно набираю номер Авдеева. Гоша сбрасывает звонок, и я готов разбить окно, выбрасывая наружу всю свою сучью жизнь. Светка. Ну, почему она? Она же просто работяга, просто эксперт. Дали ей мочу на анализ, она и выяснила, какой в той моче уровень наркоты. Что такого она узнала и сообщила мне, что кое-кому пришлось её лихорадочно устранить?
И самое странное, безопасник мне так и не звонит.
Да, к чёрту! Бросаюсь в прихожую, натягиваю куртку. Рука автоматически хочет поправить кобуру, но натыкается на пустоту. Матерюсь про себя, вылетаю из квартиры, и дверь щёлкает за моей спиной английским замком.
Приветливое мигание сигналки, уютный щелчок замка, мягкая оплётка руля. Паркинг – реверс-драйв и ночной город в открытое полностью окно. Потому что мне нужно охладить мысли, которые несутся вскачь, словно дикий табун иноходцев.
Я влетаю в родное отделение выпущенной из ПМ пулей. По дороге сбиваю бомжа, приведенного каким-то молодым дежурным, и с треском открываю дверь в кабинет.
И сразу натыкаюсь на майорские звёздочки. Такие же блёклые, что и глаза, глядящие мне в лицо.
- Капитан, какой сюрприз. Мне казалось, мы с вами обо всём договорились, но вы так и нарываетесь на взыскание. По меньшей мере.
Мне хочется вдарить его по бесцветной улыбке, искривившей тонкие губы. По точке между мышиных бровей, ровно туда, куда влетела пуля из чеченского пистолета. Но из-за стола предупреждающе поднимается Петров, уперевшись кулаками в деревянную поверхность, исчёрканную царапинами.
- Остынь, капитан, - Авдеев подходит сзади и успокаивающе кладет мне руку на плечо, - здесь все свои.
Не все! Кое-кто, с майорскими звёздами, не мой.
- Вы уж простите его, майор, - Гоша обращается к безопаснику, - Горохов у нас всегда был… яростным. А тут коллегу убили, с которой он десяток лет в одной группе отпахал. Как тут не сорваться?
- На первый раз, - говорит, словно механический автоответчик, - я закрою глаза на нарушение. При условии, что капитан не будет принимать участия в расследовании и прямо сейчас отправится под домашний арест.
- Не забывайте, капитан, вы – последний, с кем жертва разговаривала перед смертью.
Это он добавляет мне яда в спину, когда Авдеев мягко выводит меня из кабинета.
- Да ты пойми, Горохов, - объясняет полковник за дверью отделения, щелкая подарочной ZIPPO - ты же сам опер, и по всем правилам следствия ты – первый подозреваемый. Очень не хочется тебя спрашивать, но где ты был после звонка Светланы и до того, как тебя разбудил Петров? И кто может подтвердить твоё алиби?
Безумие. Калейдоскоп безумных событий и поступков. Мне приходится подтверждать своё алиби, о котором я даже не задумывался. Ну, и, конечно, по всем законам самого плохого детектива, никто не может его подтвердить. То самое алиби. Светка звонила мне где-то в 19.45, дочь к ней приехала около 22.00. Значит, Светлану убили именно в этот промежуток времени. Камеры на подъезде?
- Бесполезно, - морщится Авдеев, - новостройка, куда она переехала после развода. Камеры пока не работают.
Свидетели? Ночные парочки? Регистраторы в машинах? Ну, хоть что-нибудь? Хоть какая-то зацепка должна быть.
Наши с полковником сигареты догорают почти синхронно. Мне надо ехать домой. Под домашний, мать его, арест.
Но к нам неожиданно присоединяется Палыч – патанатом. Он просит сигарету, жадно затягивается и выпускает дым колечками, заставляя нас подпрыгивать в ожидании.
- Значица так, - наконец, заговаривает Палыч, - убили ее в промежутке между 20.00 до 21.00, плюс-минус полчаса. Убили, по классике жанра, тупым предметом по голове. Могу сказать, господа, что убийца был исключительно силён, височная кость практически вдавлена в мозг. Орудие преступления, насколько я понимаю, не нашли?
К нам выходит Петров. Осуждающе смотрит на меня, который уже должен был уехать домой, но я выхватываю из пачки сигарету и закуриваю, хотя от дыма уже тошнит. Перекур – святое дело.
- Не нашли, - подтверждает Петров, - и замок не вскрыт. Значит, открыла сама. Значит, убийцу знала.
Мне показалось, или он метнул в мою сторону многозначительный взгляд?
- Могу добавить, - продолжает Палыч, - что, судя по углу удара, били со спины.
Мне даже добавлять ничего не надо. Означать это может только одно: Светка знала убийцу, она открыла ему дверь и повернулась спиной, ничего не опасаясь.
- Убийца – левша, - заканчивает Палыч.
А мне хочется выть от бессилия, потому что я – амбидекстр. Это не раз спасало мне жизнь. А вот сегодня, похоже, погубит.
- Оружие просить не буду, - говорит полковник, - у тебя его нет. Сдай удостоверение, Горохов. По-хорошему сдай. Мне. Если не сдашь мне, придётся сдавать майору. У нас в ИВС есть свободная камера. Сорок восемь часов, до выяснения.
Окончание первой серии
Ятаган:
Вторая серия
Думай, Горохов, думай. Шевели мозгами, напрягай извилины.
Камера в ИВС подходит для этого как нельзя хорошо.
Вспоминай интонации и речевые конструкции (спасибо семейным филологам) в вашем со Светкой разговоре. Что было подозрительного, или интересного в ее рассказе?
Но чем дольше я думаю, наматывая по камере бесполезные круги, тем больше понимаю, что ничего интересного она мне не сказала. Кроме того, что вывела на Гаврилова.
Но что ему можно предъявить? Таких стволов после чеченской и лихих 90-х по России гуляют десятки, если не сотни тысяч. Максимум – незаконное хранение, да и то отмажется. Не у него же ствол нашли, а в притоне. Даже если мы каким-то чудом получим его отпечатки и поймем, что депутат тот пистолет держал в руках, то что дальше?
У слуги народа депутатская неприкосновенность, нас к нему с такими уликами на пушечный выстрел не подпустят. И Светка должна была это понимать.
Значит, дело не в самом Гаврилове, а в пистолете. Вернее, в том факте, что оружие оказалось в таком неподходящем для себя месте. Потому что сам ствол ничем особенным от остальных таких же не отличается. Мало ли, что несколько десятков лет назад из него угрохали лидера ОПГ, таких лидеров тогда было - по пальцам рук и ног не пересчитать.
А вот уж ответ на этот вопрос Светлана найти могла. Пусть даже не ответ, а зацепку, которая помогла бы распутать клубок вопросов. И если кому-то очень не хочется, чтобы следствие начало эти самые вопросы задавать и потом искать на них ответы, эксперта могли и устранить. Попутно постаравшись подставить излишне ретивого опера.
Чёрт, еще этот майор не к месту пришелся. Я же хотел как раз вызвать на допрос двоих оставшихся крокодилов, которых взяли в притоне. Разузнать, где их друган разжился такой опасной игрушкой. Ну, будем надеяться, что Петров свое дело хорошо знает и информацию из них вытрясет. Если те, конечно, в камере от ломки не загнутся к тому времени.
Когда я отсюда выйду… Мне даже на миг не приходит мысль, что я могу не выйти. Потому что уверен – никто всерьез не рассматривает возможность моей виновности в убийстве Светланы. А сорок восемь часов в камере – необходимая дань законности. Да и место подходит для того, чтобы хорошенько подумать, утрамбовать мысли и не натворить глупостей по горячке.
Так вот, когда я отсюда выйду, надо будет поговорить с Лизой – дочерью Светы. Это ведь она нашла тело, может заметила что-нибудь, да не придала значения.
Тяжелый замок каземата скрежещет, открываясь и впуская в камеру Авдеева. Полковник проходит и садится за дощатый стол, потирая покрасневшие от недосыпа глаза. Тяжко ему, понимаю, возраст уже пенсионный. И хотя разговоры об его уходе в отделении не бродят, но слухи о том, что Гоша попросил отставку, в воздухе витают.
- Садись, Горохов, - он приглашает меня к столу усталым жестом руки, - разговор есть. Кстати, держи.
На край стола ложится капитанское удостоверение. На мой вопросительный взгляд полковник поясняет:
- Скажи спасибо Савельеву, он на практике доказал, что ты физически не мог успеть к дому Светланы после ее звонка тебе и до прихода дочери. Да, никто и не верил этому особо, кроме Петрова. Уж не знаю, когда ты ему хвост прищемил, но настроен наш следак против тебя капитально.
Вот это сюрприз! Думать не думал, гадать – не гадал. Обычные, ровные отношения у меня с ним всегда были. Ну, не из-за дурацкого же прозвища «Водкин» он на меня взъелся. Хотя, этот мог. Ну, да бес с ним, не до него.
- Вы с Лизой поговорили? – спрашиваю Авдеева.
Они хотели, объясняет полковник. Но девчонка в больнице с нервным срывом. Понять можно, шутка ли – мать убили. Сейчас она под успокоительными, и от разговора с ней толка никакого. Ждут, пока выйдет из ступора и сможет отвечать на вопросы. Бывшего мужа нашего криминалиста нигде не могут найти, словно сквозь землю провалился. Объявили в розыск, но безрезультатно. Подозрительно, конечно, но Светка и раньше жаловалась, что иногда он мог загудеть с дружками на пару суток.
Есть одна зацепка, даже маленькая зацепочка, но чем чёрт не шутит. Таксист приезжал на вызов как раз в районе 20.00, сам ничего не видел, но регистратор в машине выхватил заходящую в подъезд пару мужчин. Конечно, в октябре темнеет рано, освещение на подъезде аховое, и разглядеть толком – кто заходил, невозможно. Но ребята работают. Чистят изображение, как могут, увеличивают, замедляют, словом – работают.
- Я не о том хотел с тобой поговорить, Горохов. Ты бы с майором был поаккуратнее. Он утром запросил твое дело, включая закрытые дагестанские материалы. Зачем, не сказал, но как-то мне на душе тревожно. Внутренний говнометр заработал. Уровень пока не критический, но повышается. Не нарывайся, капитан, по-дружески прошу, дай старику спокойно на пенсию уйти. А сейчас – домой, отдыхать. Я всех отпустил выспаться, кроме Петрова, он на дежурстве.
Плохо. Закрытые материалы на то и закрытые, что не надо никому туда лезть. Их трое было, но до суда дошли только двое. Один по официальным данным был застрелен при попытке к бегству. Но это официальные данные. И только я, да Макс Седых, знаем, как погиб третий боевик. Он погиб стоя на коленях, с руками, заложенными за голову, безоружный и готовый сдаться федеральным войскам.
Он подох как собака после того, как Макс нашел фотографии пятерых пацанов из внутренних войск. Вернее, того, что от них осталось.
Макс умер три года назад от инфаркта, я пока жив.
***
Отоспаться – оно, конечно, завсегда хорошо. Вот только не спится ни хрена, всякая чушь в голову лезет. От Светки, которая что-то нарыла, до Петрова, который не может мне простить детской обзывалки. От Вики, которая ушла от меня к бизнесмену, до мамы с больной спиной.
От…
Ну надо же, ССБ собственной персоной звонит. С ума сойти, как это он до меня снизошел.
- Александр Сергеевич, - раздается в трубке безжизненный голос, - я временно вывожу вас из-под домашнего ареста и даю допуск на работу. Оружие можете получить в хранилище. Благодарите своего начальника и его дружеские связи в прокуратуре.
Эх, сказал бы я тебе, крыса майорская, всё, что давно на языке вертится, да обещал Авдееву не нарываться. Поэтому, просто сухо отвечаю «Есть» в уже замолкшую трубку.
Итак, первое, что я делаю, - вызываю на допрос одного из крокодилов. И каково же мое удивление, когда мне отвечают, что вездесущий Петров уже проводит допрос. Но я могу понаблюдать за ним из-за матового, непроницаемого стекла. Спасибо, дорогие, век не забуду.
Ну, Петров, наш пострел везде поспел.
- В третий раз спрашиваю, - монотонно произносит следак, - откуда у вашего покойного дружка появился пистолет.
Допрашиваемого трясет от ломки. Красные, воспаленные глаза то лихорадочно вертятся в глазницах, то замирают, глядя мертвым взглядом в одну точку. Он ощупывает себя руками с исколотыми венами, вытряхивает из ушей несуществующих насекомых и отгоняет от лица черных мушек.
- Дайте уколоться, гады, - умоляюще хрипит наркоша, - я же сдохну прямо здесь.
- Не сдохнешь, - успокаивает его Петров, - тебе вкатили лошадиную дозу болеутоляющего, выживешь. В четвертый раз спрашиваю…
- Да не знаю я! – неожиданно выкрикивает этот полудурок. – Ганс притащил откуда-то. Сказал, что вместе с закладкой был в тайнике. Мы обрадовались, хотели вечером народ попугать, на дозу нашкулять, но тут ваши бульдоги прибыли. Вот Ганс с катушек и слетел, он же даже вмазаться не успел, как вы его пришили.
Петров бросает в сторону стекла говорящий взгляд. Типа, сами видите, с каким контингентом приходится работать. Хоть выбивай показания, толку не будет.
- Слушай, Дима, - обращаюсь я к Савельеву, который на практике доказал мою невиновность, - а как мы в тот притон, вообще, попали?
- А вот это самое интересное, - отвечает второй опер, - пойдем в кабинет, там ворох новостей.
Анонимный звонок на «112», рассказывает он мне по дороге в кабинет. Сигнал, конечно, отследили, звонили из таксофона возле автовокзала. Изъяли записи с камеры наблюдения, сейчас над ними работают.
***
За Светкиным столом сидит какой-то молодой, худосочный щегол, и это вызывает во мне неконтролируемое чувство неприязни и ненормальности. Это Светкин стол, она просидела за ним десять лет, вон, даже ее кружка со следами губной помады стоит на краю. И карандаш, который она любила грызть, когда сильно задумывалась, он тоже лежит поперек пачки бумаги. И кто ты такой, чтобы просто так сидеть за чужим столом?
- Смотрю, все в сборе, - жизнерадостно произносит Авдеев, заходя в кабинет, - знакомьтесь, наш новый эксперт-криминалист Ваня Котик.
Щегол поднимается из-за стола, нескладными движениями поправляет очки и дурацкий, мышиный хвостик на голове. Смущенно покашливает и представляется:
- Ваня Котик. Фамилия такая.
Кто его, вообще, взял в криминалистику?
Я не выдерживаю и оборачиваюсь к Гоше:
- Товарищ полковник, вы издеваетесь? Нас все собаки засмеют с таким криминалистом.
- Горохов, не бузи, - морщится полковник, - у парня мозги – как у трех Эйнштейнов. Освоится, и всё будет путём. Пойдем, лучше посмотрим, что он там узрел на записях с автовокзала.
«Эйнштейн» заливается рубиновой краской и падает на стул, уткнувшись в экран компьютера.
Н-да, так мы далеко не уедем. В поле обзора камеры попадает толстый мужик в плаще болотного цвета, застегнутом на все пуговицы. На голове мужика рыжая, неопрятная копна волос, лицо до самых бровей заросло рыжей бородищей, на глазах темные, зеркальные очки, а на голове большие, черные наушники.
Это чудовище заходит в будку таксофона и набирает номер, тыкая по кнопкам пальцем в черной перчатке.
- Спроси кого дать описание, вспомнят только бороду и очки, - протягивает Савельев, - ни одной мало-мальской приметы.
- Ну, почему же, - неожиданно вступает новый эксперт, - я могу сказать, что судя по легкой походке, под плащом – мужчина спортивного телосложения. Брюхо, скорее всего, накладное, которое используют для имитации беременности. Борода и волосы – тоже искусственные. Я могу попробовать очистить изображение, но полученный результат будет очень условным, сами понимаете.
- Смотрите, - говорит Авдеев, - он сдвигает наушник и прикладывает трубку к уху.
Давай, давай, рыжее чудище, оставь нам на память свои пото-жировые и голос. Мы его слушать будем, как «Лунную сонату» Бетховена. Да чтоб тебя! Он приближает к микрофону трубки модулятор голоса, и мы слышим до чертиков искаженную речь.
Но и этого ему кажется мало. Закончив разговор, мужик достает из кармана флакон с пульверизатором и тщательно опрыскивает трубку.
- К бабке не ходи, - припечатывает Савельев, - там хлорный раствор.
- Я, конечно, могу почистить голос, - опять вклинивается эксперт, - но что нам это даст? У нас же не с чем сравнивать.
Авдеев хлопает его по плечу и ободряюще говорит:
- А ты почисти на всякий случай.
В кабинет заходит Петров и бросает на меня неприязненный взгляд.
- Вижу, тебя к работе допустили. Как по мне, так зря.
И чего он на меня так окрысился? Денег у него я не занимал, женщин не уводил, заслуги его себе не присваивал. Странный он какой-то стал в последнее время. Выяснить бы, да недосуг возиться. Хочу на квартиру Светки съездить, посмотреть что там, да как. Может, чего при обыске и упустили.
- От расследования смерти Светланы ты, Горохов, отстранен, - обрезает меня полковник, - и не спорь. Сейчас из отгулов выйдет Кулагин, и займешься с ним убийством курсанта. Не забыл еще, что парня грохнули на дежурстве с тобой? А Светланой займется Петров. Это приказ, понял?
За своим столом в счастливой улыбке расплывается тот самый Петров. Утыкается носом в бумаги и делает вид, что очень занят. Врезать бы, да вроде как и не за что.
Только отчего-то в последнее время у меня при виде него начинает за ушами чесаться. А это верный признак того, что грядет какая-то неприятная фигня.
Димка Савельев отправляется к компьютерщикам, которые изучают запись из регистратора таксиста. Обещает втихаря держать меня в курсе. Но почему? Почему меня отстранили? Не было у меня со Светкой никаких отношений, чтобы приписать заинтересованность. Она хотела, это все знают, но я честно не поддавался. Хорошая она была баба, но именно как товарищ.
Авдеев ничего не говорит, только намекнул, что и так сделал для меня слишком много, добившись временного допуска к работе. И ссориться с руководством дальше не желает ни в какую.
И Петров этот еще, чёрт его дери!
Остается дожидаться Андрюхи Кулагина и заниматься смертью Вальки. Из деревни едет мать пацана, мне придется с ней общаться и объяснять, что такое бывает в нашей сучьей работе. Бывает, мы гибнем, и не всегда по-геройски, а иногда вот так – нелепо, от шальной пули, выпущенной дрогнувшими пальцами.
Реальная нелепица получилась. Мальчишка еще и опером стать не успел, а его фотография в траурной рамке уже висит в коридоре на стенде.
Чёрт, никогда этого не любил – сообщать о смерти сына, дочери, мужа, брата. Приходится, обрастать слоновьей кожей, чтобы не пропускать через себя все эти слёзы.
- Горохов, где тебя черти носят? – в трубке телефона раздается раздраженный голос дежурного. – Три раза в кабинет звонил, сказали, что вышел. Савельев уже поехал, догоняй его. Тупик Орлова, дом 45, квартира 13, соседи жалуются на неприятный запах и громкий звук телевизора.
Значит, по коням, опергруппа.
Ятаган:
» Серия третья
Ну, я прямо не знаю, что уж тут могло так пахнуть, если трупу, на первый взгляд, не более двух суток. Да еще и окна открыты. В октябре, ага.Запашок, конечно, ощущается, но не ужас-ужас.
Вот и Савельев удивлен не меньше моего.
- Кто труп обнаружил? – спрашивает он участкового.
Старлей даже рот не успевает открыть для ответа, как в комнату влетает одна из понятых.
- Я обнаружила, - с гордостью оповещает она нас, - вернее, не я, а Люся. Люся утром как мимо двери прошла, так сразу прямо вся вздыбилась. И как загавкает, как загавкает. У меня прямо сердце в пятки ухнуло. Я к замочной скважине подошла, а оттуда как смрадом потянуло, мне аж плохо стало. У меня нос – как у Люси Всё-всё чует…
- Простите, - пытаюсь я вклиниться в этот душераздирающий рассказ о Люсе, - вас, простите, как зовут?
- Ольга Николаевна мы, - с достоинством истинной императрицы отвечает моложавая блондинка неопределенного возраста.
- Ольга Николаевна, простите за назойливость, а Люся – это кто?
- Люся? – голубые глаза утыкаются мне в лицо с откровенным презрением. – Люся – это собака, молодой человек. По паспорту собака, а на самом деле – настоящая тигрица.
Мне неожиданно становится страшно, когда я прямо воочию представляю ту Люсю – тигрицу. Нет, к собакам я отношусь нормально, некоторых, что работают с нашими кинологами, даже искренне уважаю. Но с Люсей знакомиться отчего-то не хочу.
Соседняя дверь напротив распахивается, и на пороге возникает заспанный тип колоритной наружности непроспавшегося алкоголика.
- Олька, - кричит он от порога, - забирай свою шавку, она мне отдыхать после смены не дает.
Ольга Николаевна охает, разворачивается и мчится в свою квартиру. Откуда, спустя пару минут, появляется с Люсей на руках.
- Йоркширский терьер, - задумчиво опознает тигрицу Савельев, - у сестры такое чудо. И тоже в бантиках.
- Да, - с вызовом откликается хозяйка Люси, - что вы имеете против?
Мы оба примиряющее поднимаем ладони, успокаивая даму с собачкой, пока вторая понятая – девушка из квартиры снизу – молча давится смехом.
Мы, наконец, приступаем к обыску в съёмной квартире, как нам сообщает Ольга Николаевна, хозяйка которой неделю назад укатила на Кипр с очередным ухажером.
Савельев монотонным голосом зачитывает на диктофон результат осмотра тела. Молодой мужчина, возрастом около тридцати пяти – сорока лет, сидит на полу, прислонившись к спинке кровати. На первый взгляд – чистейшее самоубийство. На правом виске без труда можно разглядеть ожог от пороховых газов, пальцы правой руки сжимают рукоять ИЖ-71. Любимое оружие охранников. Неплохая зацепка. Похоже, что чей-то телохранитель.
- Номер на месте, - отмечает Савельев, - баллистики опознают без труда. Документов нет. Записки и телефона тоже нет, что странно.
- Кто-нибудь знает его? – спрашиваю я народ.
Никто не знает, все отрицательно качают головами.
- Я видела один раз, - отзывается девушка снизу, - на лестнице. Он понимался, когда я выходила из дома. Симпатичный парень, только хмурый какой-то. Я ему улыбнулась, но он прошел мимо.
Прибывшая бригада «Скорой помощи» замуровывает тело в черный пластиковый пакет и увозит к Палычу.
Участковый внимательно выслушивает наши указания по поводу поиска хозяйки квартиры, мы заканчиваем необходимые процедуры и отправляемся в отдел.
- Самоубийство, - с облегчением говорит Савельев, - Палыч даст заключение, и сдаем дело в архив. Нечего время тратить. Летёха найдет хозяйку, узнаем имя жмурика, сообщим родным и всех делов.
Лёгкое дело, действительно. Только куда он заныкал телефон? И зачем телохранителю высшей квалификации пускать себе пулю в висок? Ох, чую я - не такой это простой суицид.
***
А в отделе нас встречают понурый Петров и озабоченный Авдеев. И сразу, с порога, даже не выслушав наш доклад, полковник выпаливает:
- Лиза пропала!
Как? Когда? Почему? В моей башке роятся миллионы вопросов без ответов. Она же была под успокоительными. Куда она могла отправиться в таком состоянии?
В никуда, рассказывает Авдеев. Он лично звонил в больницу, чтобы справиться о её состоянии и договориться о том, что приедет следователь. Но лечащий врач сказал, что девочка подписала отказ от госпитализации, потребовала вещи и вышла из больницы за ворота, где ее поджидал черный джип с наглухо затонированными стёклами. И да, врач не знает, кто её забирал и звонил ли кто-нибудь ей перед уходом.
Но Ваня, который Котик, уже выяснил, что звонили соседке по палате. С номера без регистрации.
- К сожалению, это всё, что я смог узнать, - отчаянно смущаясь докладывает эксперт, - соседка сказала, что звонил мужчина, попросил к телефону Лизу. Она выслушала собеседника, сказала «Хорошо» и вышла из палаты.
Номеров джипа врач, конечно же, не запомнил. Зачем? Лиза – девочка совершеннолетняя, нервы они ей в порядок привели. Баба с возу (пациент с койки) – кобыле легче.
Чёрт! Чёрт! Всё запуталось в такой клубок, что найти растрёпанную ниточку оказалось не легче, чем иголку в стогу.
- Я ничего не понимаю, - подаёт голос Петров, - какие-то куски мозаики. А не могла дочка сама убить мать?
Оба-на! О таком развитии сюжета никто из нас не задумывался.
- Ты чего, Петров? – осторожно спрашивает Савельев. – Мороженого переел?
Следак резко вскакивает из-за стола и начинает нарезать по кабинету круги, размахивая руками, как ветряная мельница. Она же обнаружила тело Светки, объясняет он нам, в 22.00. Но это только с её слов. Ну, подумаешь, телефон пеленговался в другом месте. Сейчас только полный дебил ходит на преступления с телефоном. Ей ничего не мешало убить мать, вернуться в общежитие на соседней улице, взять телефон и приехать, якобы, на обнаружение трупа.
Мотив? Да как три пальца. Квартира в новостройке, которая досталась Светке после развода, когда они с мужем разменяли свою трёшку. А там и папу можно отправить на тот свет, тем более, что его до сих пор не могут найти. А? Чем не мотив?
И здесь мы все выпадаем в осадок, недоуменно переглядываясь друг с другом. Надо признать, что бредовая версия Петрова кажется такой только на первый взгляд. Убивали в нашей практике и за меньшее.
- Не катит, - отзывается полковник, - Лиза – правша, я её видел.
Петров на мгновение останавливается, закусывает губы и ерошит и так взъерошенную шевелюру.
- А, может, она, как наш Горохов, двурукая?
Я тяну руку, как на уроке, чтобы сказать, что амбидекстеров, как я, что-то около одного процента в мире. И какая доля процента того, чтобы и Лиза была такой же? Кто поставит на заведомый проигрыш?
- В любом случае её надо найти, - ставит полковник жирную точку в разговоре, - поэтому, объявляйте розыск. Кстати, что там по делу в Тупике Орлова?
Мы с Савельевым отправляемся в кабинет Авдеева на доклад, а Петров садится обратно за свой стол и обхватывает голову руками.
Самоубийство! Это утверждает Савельев. Но я опровергаю его тем, что телефон самоубийцы не найден. И тем, что сам факт самоубийства выглядит уж слишком сомнительно.
Парень явно телохранитель. Причем, не у лавочника средней руки, а у кого-то гора-а-аздо круче. Настолько круче, что нам туда даже не заглянуть. Зарплаты у таких ребят измеряются в долларах, и суммы от четырех нулей. Зачем ему кончать с собой?
Да мало ли, может, крыша от работы съехала, или что.
Да не едет там крыша просто так, с ничего. Их отбирают почти как космонавтов. Там такие тесты, там такие спецы с ними работают, что мама не горюй.
Это был мозговой штурм, если вы еще не догадались.
- Значит, так!
Авдеев хлопает ладонью по столу, заставляя нас замолчать.
- Дожидаемся заключения патологоанатома и от этого уже пляшем дальше.
Отвлекает нас тихий скребок в дверь, словно котик просится на улицу. Тьху, вот ведь привязалась ко мне фамилия нашего нового эксперта. Сейчас куда надо и не надо буду пихать этих котиков.
На пороге появляется незабвенный Палыч. Помяни, что называется, чёрта, он и появится.
- Да мимо проходил, - объясняет он, - смотрю, свет в кабинете горит. Значица так…
Это, всё-таки, было самоубийство. Причем, чистейшей воды. Но самое интересное не в этом, а в том, что отпечатки пальцев, которые снял Палыч и отдал нашему котику, оказались занесены в базу.
Это бывший майор ГРУ, подавший в отставку пять лет назад. Это был личный охранник того самого Гаврилова.
Дело не становится яснее, клубок вопросов так не распутывается. Только, словно в паутине, мы так и вязнем в Гаврилове.
- Всем спать, - единолично решает полковник, - завтра выходит Кулагин, и ты, Горохов, прикрепляешься к нему.
Всё страньше и страньше. Всё чудесатее и чудесатее. И дело даже не в том, что я не хочу прикрепляться к Кулагину. Андрюха – нормальный мужик, это раз. И два – я нюхом своим филологическим чую, что все эти дела как-то связаны.
Не пойму пока как, но судите сами:
Первое – пистолет в притоне. Пистолет косвенно выводил на Гаврилова.
Второе -смерть Светки. Здесь я-пас, но убили-то её после разговора со мной. А о ком был разговор? О Гаврилове.
Третье - странное самоубийство охранника Гаврилова.
И всё косвенное. Куда ни кинь – везде клин. И Лиза. Странное исчезновение Лизы. Нет, я не могу поверить, что она убила собственную мать, но и исключать такой вариант не буду.
***
Утром в отделе я появляюсь, сияя, словно корабельная рында. На удивление хорошо спалось.
За своим унылым компьютером сидел унылый Ваня наш Котик. Даже Светкин стол превратился в какую-то мышиную унылость. А, может, я просто ревную? Но мне придётся с ним работать так-то. А поскольку родители у меня люди культурные, даже слишком, я и подхожу к столу эксперта с самой своей лучезарной улыбкой.
- Чего нарыл, Ваня? Кстати, я мэйн-кунов очень уважаю. Натуральные зверюги.
Эксперт страдальчески вздыхает, двигает мышкой и поднимает на меня взгляд, полный тоски.
- Моего двоюродного прадедушку звали Валя Котик. В четырнадцать лет он взрывал немецкие эшелоны, шедшие на фронт, и убивал фашистов. Он погиб в бою за город Изяслав в 1944-м.
И мне становится отчаянно стыдно. Так стыдно, как не было даже в детском саду, когда я описался во время дневного сна. Я ведь помню, что проходил в школе подвиги маленьких героев той Войны, но почему-то даже не подумал соотнести фамилию эксперта с тем самым Валей Котиком. Сыскарь, называется.
- Ваня, ты это, извини меня.
- Всё в порядке, - откликается эксперт, - я, действительно, кое- что нарыл…
Договорить нам не дают. Дверь распахивается, и в кабинет влетает Петров.
- Я только что от дежурного, - бросает он нам, не здороваясь.
Падает за стол и начинает лихорадочно перебирать бумаги.
Мы с Котиком переглядываемся, оба пожимая плечами. Да что случилось-то?
- Бывший Светкин муж ночью пришел с повинной, - торжественно сообщает нам Петров, - я на допрос, а вы как хотите.
Чего? Не, Петров, я за тобой. За стеклом постою, мешать не буду.
А вот всё дальнейшее превращается в натуральный фарс. Блин, я даже отсюда, из-за матового стекла, вижу, что этот ханурик с недействующей правой рукой не мог ударить нашего бывшего эксперта так, чтобы височная кость вдавилась в мозг.
- Чем бил? – спрашивает Петров.
- Молотком.
- Где молоток?
- Выбросил.
- Где выбросил?
- В парке.
- Где в парке? Да что я из тебя клещами ответы тяну!
- Где-то в парке, начальник, - обижается бывший муж, - я в таком состоянии был, что не помню.
Этого не может быть! Этого просто не может быть! И я оборачиваюсь к Палычу – приглашённому гостю:
- Это реально? Молотком вдавить кость реально?
Патанатом пожимает плечами.
- Всё зависит от орудия убийства. Да, этот человек правша, но правая рука у него не действует полноценно, не могу пока сказать – почему, поэтому ведущей могла стать левая. Найдите мне орудие убийства, и тогда я смогу сказать точно. А пока – ни утверждать, ни опровергать я ничего не буду. Точка.
Чёрт! Чёрт! А Петров уже светится своей знаменитой, почти гагаринской, улыбкой. Да шутка ли – практически раскрыл убийство эксперта-криминалиста. Вот только у меня адски чешется за ушами. А это верный признак того, что надвигается какая-то фигня.