Мальтийский крест. Повесть о гувернантке наших дней

 » Мальтийский крест. Повесть о гувернантке наших дней  [ Завершено ]

*
Однажды, лет 10 назад, я увидела в газете объявление о курсах гувернеров, удивилась сперва - уж очень старорежимно звучало, а потом решила написать об этом. Членам Клуба "Синий чулочек" решать, стоит ли эта история громкого названия.

- 1 -

Я сама выбрала себе эту головную боль. Когда я разводилась с мужем, он ска-зал мне: «Ты еще пожалеешь!» Мой муж привык, что ничто само не уходит у него из рук: ни выгодный контракт, ни деньги, ни собственная непокорная жена. Но моему терпению пришел конец. Я собрала чемодан, оставив в шкафу лисью шубу, новое итальянское кожаное пальто и французские костюмы - пригодятся другой дурочке, соблазненной новым русским преуспеянием. Мне же надоело сидеть дома нарядной куклой, пока муж делал деньги любыми способами, как праведными, так и не очень. Меня он бешено ревновал и запрещал заниматься чем-нибудь, дающим интерес в жизни. Почти ежевечерние попойки с деловыми партнерами я не выносила и старалась уклониться под любым предлогом. Когда я поняла, что сыта этим по горло, я вернулась к родителям в тесноту крохотной квартирки. Скоро выяснилось, что мои сестры, которых мне пришлось потеснить, недовольны тем, как я распорядилась щедротами судьбы. Нужно было искать выход из положения, которое я сама себе создала.
Моя однокурсница, которая в отличие от меня не смогла удачно выскочить замуж и закончила педагогический институт, ныне гордо именуемый Университетом, дала мне бесплатный совет, каким уже довольно удачно воспользовалась сама. Она окончила курсы гувернеров и теперь воспитывала внука крупного промышленника. Мне сам бог этим велел заниматься, я-то ведь закончила четыре курса факультета иностранных языков до того, как сделала самую большую глупость в своей жизни. Курсы отшлифовали мое воспитание. Я теперь, не задумываясь, пользовалась столовыми приборами банкетной сервировки, могла вести светскую беседу и принимать гостей по всем правилам этикета и, конечно, воспитывать ребенка по европейской или американской системе и в любой религиозной традиции: православной, католической, протестантской и даже ознакомилась с основами мусульманства. Я записалась в агентстве гувернеров и с радостью дала согласие при возможности поехать работать в Москву. Оказалось, что москвичи ввели моду выписывать своим чадам гувернеров из Петербурга, это так изысканно - приобщится к петербургской культуре за весьма умеренную плату. Через несколько месяцев ожидания мне сообщили, что поступил запрос и я, кажется, подхожу. Это было как нельзя кстати, деньги мои подошли к концу, отец иногда устраивал мне переводы, но я практически сидела на шее у родителей. Я собрала чемодан с небогатым теперь гардеробом и отправилась в новую жизнь, где мне придется самой зарабатывать на кусок хлеба.

Москва встретила меня мокрым снегом, под ногами он таял, превращаясь в грязь. Москву я плохо знаю и с трудом нашла нужный мне дом на Фрунзенской набережной. Когда я туда дотащилась, вид у меня был, словно у мокрой курицы. Меня впустили в квартиру и сообщили, что хозяйку придется ждать до обеда, я могу оставить вещи и погулять. Ошеломленная приемом, я безропотно вышла на улицу, не зная, где провести оставшиеся три часа. Я выбрала чисто женское и мудрое решение, зайдя в парикмахерскую. Это существенно уменьшило мои жал-кие сбережения, но я сделала укладку и после этого стала выглядеть намного уверенней, чем чувствовала себя. К первому знакомству я отнеслась очень серьезно и представляла все это себе, как первый просмотр молодой актрисы в театре: я должна доказать, что достойна, способна и даже талантлива. Наконец подошло время идти. У двери я вздохнула поглубже и позвонила. Открыла мне дверь та же женщина, что и утром, но сейчас она приветливо пригласила зайти, меня ждали. Я разделась, поправила блузку, составлявшую, по моей мысли, форму со строгой черной юбкой, и вошла в большую комнату-кабинет, где меня ждали хозяева, отец и мать пятилетней девочки, которую я должна была воспитывать. Я уже поняла, что семья очень богата: квартира в роскошном сталинском доме, домработница, открывшая мне дверь - все говорило само за себя. Как я была тогда наивна со своими провинциальными представлениями о богатстве. Я считала богатым своего бывшего мужа, потому что он купил мне посудомоечную машину, одел в дорогие тряпки, сам ездил на «БМВ» и в прошлом году мы отдыхали на Средиземном море, в Турции. Но здесь был совсем другой класс. Дама, которая сидела в кресле у стола, была действительно дамой, холеной, моложавой и очень деловой. Ее муж с седеющими висками выглядел очень импозантно в костюме от Кардена. (А может и не от Кардена? Но выглядел он так.) Дама, милостиво улыбаясь, попросила рекомендацию агентства и предложила рассказать о себе. Тот факт, что я из профессорской семьи, произвел благоприятное впечатление, то, что я разведена, как ни странно - тоже. Видимо они решили, что раз обжегшись, я не буду некоторое время стремиться к новым разочарованиям. То, что я не красива, но опрятна (и отлично причесана!) тоже понравилось. Задав еще несколько вопросов об образовании, вкусах и иностранных языках ( Ах, и французский тоже!..) мне было позволено познакомиться с будущей воспитанницей. Вошедшая девочка оказалась некрасивой, неловкой и очень милой в своем застенчивом любопытстве. Ее звали Соней. Хозяйка дома, Татьяна Андреевна, предложила мне быстро помыть с Соней руки и идти в столовую, обедать я буду со всей семьей, чтобы следить за девочкой. Вечером меня отвезут в комнату, что сняли мне на окраине для жилья. Столовая сверкала зеркалами, посудой в горках, большим полированным столом, в столешнице отражалась люстра. Накрыто было пять приборов. Мы с Соней уселись рядом и тут вбежал еще один член семьи, который на первый взгляд мне понравился, но потом изрядно попортил крови и сыграл свою роль в дальнейших событиях. Это был подросток лет четырнадцати-пятнадцати с открытым взглядом и очаровательной улыбкой. С этой же улыбкой он в дальнейшем устраивал мне гадости.
- Гувернантка! - с непонятной интонацией сказал он, - Это интересно! И как же я ее должен называть?
- Екатериной Ивановной, Алик, - сказал отец и строго посмотрел на него, - Я советую тебе, кстати, воспользоваться возможностью совершенствовать свой анг-лийский и начать изучать французский.
- Меня можно звать всем Катериной, так будет проще, - поспешила вставить я и услышав, как громко фыркнул Алик, добавила: - Это не так напоминает школу, не так официально.
- Я совершенствую свой английский в Лондоне, ведь я опять поеду туда на каникулах?
Я сразу обратила внимание на интонацию: смесь высокомерия (для меня) и заискивания (с родителями). У мальчика трудности, интересно, это просто переходный возраст, или отношения в семье таковы, что он чувствует себя неуверенным? Мне предстоит еще разобраться в этом. Я наслаждалась вкуснейшим обедом, наблюдала за происходящим за столом, следила за Соней, поправляя, если она делала что-нибудь не то, и слушала наставления Татьяны Андреевны. Она объяснила мне, что видеться мы будем только за обедом и целый день я должна самостоятельно принимать решения. Настаивает она только на обязательной прогулке, занятиях по развитию речи и часовом отдыхе. Остальное - по моему усмотрению, но хорошо бы я подготовила для ознакомления план занятий. Если нужно будет куда-нибудь ехать с Соней, машина в моем распоряжении, нужно только заранее предупредить шофера. Все это прерывалось многочисленными телефонными звонками. Сотовых телефонов было два и лежали они у тарелок обоих супругов, иногда они разговаривали одновременно. Выглядело это невероятно карикатурно, как в анекдотах про «новых русских», и если бы мне это рассказали, я бы смеялась, но теперь видела сама, что передо мной просто два очень занятых деловых человека. Потом я узнала, что Татьяна Андреевна владеет сетью салонов красоты и парикмахерских, а Михаил Петрович - президент банка. За десертом пытке подвергся Алик, которому выговаривали за тройку по математике. Его лишили карманных денег до конца недели и обед закончился. Хозяева уехали на работу, а я отправилась в детскую знакомиться с Соней поближе.

Дни потекли чредой. Я приезжала к половине девятого, выбирала, что Соне одеть, следила, чтобы она тщательно вычистила зубы, потом мы с ней завтракали на кухне, наблюдая, как кухарка Нина Васильевна чистит овощи к обеду и одновременно ловко выжимает нам по пол-стакана апельсинового сока. Все было механизировано, кухня сияла чистотой, Нина Васильевна успевала глянуть одним глазом в телевизор на очередной бразильский сериал и рассказывать мне о своем сыне, который учился в университете и интересовался компьютерной графикой. В это время домработница Лена, которую здесь называли горничной, убирала детскую и мы с Соней отправлялись играть и заниматься. Потом мы уходили гулять и возвращались к обеду. Обед я про себя называла «час правежки», ибо Татьяна Андреевна, сидя во главе стола, принимала отчеты, отдавала распоряжения и устраивала выволочку сыну, повторяя все время, что он напрасно считает себя богатым и, если выучится и будет слушать ее советы, то заработает себе богатство сам. Михаил Петрович при этом благоразумно молчал, считая, что работая с утра до ночи, он заработал право хотя бы спокойно пообедать. Мы с Соней пока не вызывали ее раздражения, напротив, ей нравилось, как я занимаюсь с девочкой. Мы действительно постепенно нашли с Соней общий язык. Малышка нуждалась во внимании и ласке, ей нужна была рядом настоящая мать, а не женщина, которую она видела каждый день по часу за обедом. Я постаралась завоевать ее, скоро она доверчиво рассказывала мне, как жила с няней, как ее обижает иногда Алик, как бы ей хотелось завести собаку или кого-нибудь еще. Особенно мы любили обе «тихий час», когда садились на диване и я читала Соне «Мери Поппинс» и «Маленького лорда Фаунтлероя». Однажды Соня доверчиво обняла меня и спросила тихо:
- Катерина, а ты от меня не улетишь, как Мэри?
- Ну как же я могу улететь, тогда послезавтра пропадут билеты в театр и еще мне хочется посмотреть на кошек Куклачева, а туда без детей не пускают, так что придется мне остаться с тобой! - я ерошу Соне волосы и она счастливо улыбается.
Я понимаю, что с тех пор, как уволилась ее няня, девочка была в доме очень одинока. За ней неукоснительно следили, она была сыта и чисто одета, но никто не садился с ней вот так, обняв, и не разговаривал по душам о разных маленьких детских секретах, не играл с ней в куклы, не рассказывал сказки. Другим удовольствием стали танцы. Соня была очень неловкой, девочка никогда не общалась с другими детьми и, тихая, как мышка, не умела играть в подвижные и шумные игры. Я предложила ей однажды станцевать что-нибудь под музыку и, увидев ее недоумение, показала, как танцуют польку. Соня затопала невпопад. Тогда я рассказала ей несколько глав о детстве Галины Улановой из своей любимой детской книжки. С тех пор мы часто включали музыку и кружились по комнате, размахивая руками. Я стала замечать, что Соня делает это все лучше и лучше. Мы ходили на утренники в Большой театр и с увлечением смотрели детские балеты. Потом дома Соня показывала мне, что запомнила и мне очень нравилось, как она все смелее двигается под музыку. Языки мы учили в игре, например, когда читали «Маленького лорда Фаунтлероя», я говорила Соне, как нужно здороваться, как вежливо интересоваться делами и здоровьем на английском языке.
- Я теперь могу разговаривать с английским лордом?
- Вполне, - засмеялась я, - но сначала потренируйся на своих родителях.
Когда мы вышли к столу, Татьяна Андреевна разговаривала по телефону, но Михаил Петрович, к счастью, вошел в роль и важно отвечал на ее вопрос о делах и здоровье, а потом посадил на колени и, целуя, заверил, что Соня теперь вполне может ехать за границу, с такими познаниями в английском она не пропадет.
- Мерси, месье! - ответила моя умница, подумала и добавила, - Мон папа!
Михаил Петрович рассмеялся и сказал уже мне:
- Больше всего я ценю, что вы преодолели Сонину застенчивость. Из нее и по русски-то не вытащить было ни слова, мы боялись, что это дефект развития.
- Это дефект воспитания! - сказала я, имея в виду, как мало они сами уделяли внимания своей дочери, но я напрасно надеялась!
- Да, вы правы, - вступила в разговор мать, - нам давно нужно было пригласить квалифицированную гувернантку, Соня слишком долго была предоставлена сама себе. Теперь же я вполне довольна.
До ужина мы играли, читали книжки, я понемногу учила Соню читать. Телевизор мы почти не смотрели, я выбирала только передачи про природу и животных, диснеевские фильмы мы смотрели только по воскресеньям как поощрение. Уложив девочку спать, я ждала возвращения родителей и почти в десять часов уезжала домой.

  Содержание:

  Профиль автора

  Показать сообщения только автора темы (Ми-ми)

  Подписаться на автора

  Открыть в онлайн-читалке

  Добавить тему в подборки

  Модераторы: yafor; Дата последней модерации: 13.08.2009

Мне очень понравилось начало, жду продолжения

Ми-ми, начало заинтересовало.
С удовольствием буду следить за развитием сюжета.
_________________

Интересное начало. Жду продолжение.

 » - 2 -

- 2 -

Комната, что мне сняли, была в девятиэтажке на окраине, в Солнцево, и ехать туда приходилось долго. Дома я сразу ложилась, сварив себе чашку кофе, и читала в постели. Вскоре я поближе познакомилась с шофером Сергеем, который водил машину Михаила Петровича (Татьяна Андреевна самостоятельно гоняла на своей «Мазде»), иногда он заезжал за мной утром, когда ехал из гаража, и подбрасывал до остановки моего автобуса вечером. Мы все, он, Лена, Нина Васильевна, чувствовали какую-то общность, солидарность наемных работников, хотя тут были свои нюансы. Лене могли сделать выговор, когда она забывала что-нибудь сделать, Нину Васильевну, как профессионала высокого класса, уважали и разговаривали почтительно вежливо, Сережа был еще и охранником, и доверенным лицом, и поэтому держался с достоинством. Я же была на особом положении. Я была, безусловно, образованнее и воспитаннее Татьяны Андреевны, поэтому чувствовала иногда некоторое недоумение с ее стороны: и надо бы ткнуть меня носом, но вроде нельзя. Мне, конечно, давалось понять, что я всего лишь гувернантка и мне платят деньги, но чаще это делал Алик. Иногда это доставляло ему почти садистское удовольствие. Я бы сильнее переживала его выпады, если бы не знала, что он сам постоянно получает такие же щелчки по носу от матери. Если бы Татьяна Андреевна осталась обычной заведующей парикмахерской, как была раньше, ее дети были бы намного счастливее. Но она была прирожденной «бизнес-вумен», энергия била из нее ключом и руководство крупным предприятием доставляло массу удовольствия. Дети в расчет не принимались. И разве они не получали все самое лучшее? А потом их ждало блестящее образование на Западе и вот они будут уже новым поколением, которое имеет все.
Алик учился в восьмом классе с переменным успехом. В школе, среди таких же «крутых» ребят, подъезжающих на занятия в «Мерседесах» и «БМВ», курящих дорогие сигареты и имеющих больше карманных денег, чем я за месяц работы, Алику можно было выделиться разве что отсутствием всего этого, при том, что его родители были одними из самых «крутых». Иногда ему очень хотелось не выделяться так явно, но Татьяна Андреевна оставалась при своем мнении. В семье был взят курс на аристократизм, это так явно противоречило всему, окружающему мальчика вне дома, что выглядело просто анекдотично. Если бы Алик чем-нибудь увлекался, например компьютерами, и просиживал часами перед монитором, блуждая по «Интернету», то ему было бы значительно проще, такие ребята не обращают внимание на окружающее, им наплевать, считают ли их крутыми, они заняты делом. Алику же похвастаться было нечем, и он тянулся за остальными, удачно пытаясь найти выход в браваде отсутствием родительской щедрости. Все в школе знали, что шнурки у Алика оборзели и жалеют на сына лишнюю полушку. Это вызывало презрительное сочувствие, но и все. Поэтому особо близких друзей у Алика в школе не было и он преимущественно болтался дома. Вот тут мы с Соней и попадались ему на глаза, являясь лучшим объектом для утверждения чувства превосходства. Соня брата боялась и любила, она тяжело переживала его презрительные выходки и дразнилки, которыми он ее изводил. Я могла только безрезультатно увещевать его и утешать Соню. Татьяне Андреевне я жаловаться не хотела.
- Катерина, - спрашивала меня иногда Соня, - может Алик заколдован? На самом деле он добрый, но его заколдовали и он теперь вредный? Может его надо поцеловать?
Да, думала я, материнских поцелуев последние годы ему явно не хватало. Американская система воспитания определенно запоздала в этом случае, ни открытым, ни уравновешенным, ни тем более уверенным в себе Алик так и не стал. Когда я заикнулась о его знакомых девочках, он огрызнулся и наябедничал родителям, что я спрашивала, спит ли он уже с девчонками.
- И что же ты ответил? - спокойно спросил Михаил Петрович (он мне все больше и больше нравился, он был хорошим отцом, и если бы у него было больше времени...)
- Что у меня нет денег, чтобы платить за это! - буркнул Алик.
- Значит мы правильно поступаем, ограничивая тебя в карманных деньгах, тебе нужно еще поумнеть. Хотя я на твоем месте, - неожиданно добавляет Михаил Петрович, - нашел бы способ заработать нужную сумму. За удовольствия надо платить самому!
На наше счастье это не слышит Татьяна Андреевна. Алик отходит смущенный и алый, как мак. Я не могу удержаться:
- Я восхищаюсь вами, Михаил Петрович!
- Но я все-таки надеюсь, что вы задали Алику несколько другой вопрос, чем он сказал мне.
- Разумеется! Я спросила, почему к нему редко заходят друзья и никогда - знакомые девочки. Мне кажется, Алик довольно одинок. Я попыталась наладить с ним доверительные отношения, но он тут же выпустил все иголки. Надеюсь, на этом основании мне не поставят в вину совращение несовершеннолетних?
- Как знать! - засмеялся Михаил Петрович.
И тут я впервые осознала, что я могу попасть в любую рискованную ситуацию, меня могут обвинить в любом грехе, и я ничего не смогу сказать в свое оправдание. Я поняла, что я бесправна и могу сделать только одно: уйти, когда возникнет такая ситуация. С тех пор я стала бояться Алика, хотя и не показывала вида. Этот мальчик мог для развлечения устроить мне большие неприятности.

Вечерами у себя я старалась отвлечься от дневных забот, но как я могла развлекаться в незнакомом городе поздно вечером? Немного телевизора, книга, магнитофон... Можно было вымыть голову и уложить волосы, покрыть ногти лаком, написать письмо домой и лечь спать, чтобы утром опять ехать на работу. Получить выходной удавалось не каждую неделю. За это хорошо доплачивали, но хотелось и отдохнуть. В свободный день я занималась стиркой, отправлялась по магазинам поглазеть на красивые вещи, прикидывала, что можно будет купить себе в скором времени, деньги у меня уже появились. После обеда в каком нибудь скромном кафе я ходила в музей или на художественную выставку, меня это всегда интересовало.
Однажды Сергей, подвозя меня вечером к остановке, пригласил съездить с ним за город, ему нужно было выполнить задание Михаила Петровича в Архангельском. Я согласилась с радостью, даже в городе весна была чудесна, а на природе, должно быть, было великолепно. Утром, позавтракав, я положила в сумку бутерброды с деликатесами, которые совала мне по субботам Нина Васильевна, освобождая холодильник перед покупкой новой порции свежих продуктов: остатками осетрины, ветчиной и вчерашними котлетами, которые никто не захотел съесть, хотя были они необыкновенно вкусны и напоминали наши «метропольки» с печенкой. Я подъехала к остановке и села в ожидавшую меня машину. Сергей удивленно покосился на мои свитер, джинсы и кроссовки.
- А знаешь, Катерина, ты хорошенькая, когда так одета. А там ты такая училка в блузке и юбке, что не подступиться. Я буду звать тебя Катей, ладно?
- Зови все-таки Катериной, так меня никто раньше не называл.
- А по-другому кто называл?
- Муж. И вспоминать об этом я не хочу.
- Что, не понравилось замужем?
- Не понравилось.
- Ну и бог с ним. Сейчас быстро завезем документы завизировать и потом прокатимся в лес, уже верба распустилась, говорят.
Мы заехали в Архангельское, оккупированное теперь военными, и пока Сергей оформлял нужные документы, я вышла погулять по парку. Парк был очень красив, по бокам бельведера чернели аллеи, кое-где виднелись колоннады беседок и мрамор садовых скульптур. Я представила, как здесь хорошо летом, когда старинные деревья в зелени. Сергей догнал меня в середине аллеи и протянул один бледно-зеленый подснежник. Я просияла. Он был так трогательно мил.
- Спасибо, намного лучше, чем все эти цветы, что ты привозишь в квартиру из питомника. Только бы он не завял до дома.
Мы решили дойти до строения, белеющего впереди. Это оказалась часовня-усыпальница княгини Юсуповой, построенная безутешным супругом.
- Интересно, как скоро он все-таки утешился с какой-нибудь крепостной? Уж больно пышное напоминание о скорби, самой скорбью тут и не пахнет.
- Ты слишком циничен. В то время это было образом жизни: не сделаешь такую усыпальницу - осудят соседи. Скорбь могла быть искренней и очень сильной.
- А ты долго бы помнила умершего любимого мужа?
- Я бы помнила его всю жизнь. Вышла бы замуж за хорошего человека и хранила бы память о том, первом. Одно другому не мешает.
- Как у Шекспира: еще не истоптала туфли, в которых ты за гробом шла…
Я засмеялась. Он, оказывается, неплохо начитан, откуда бы? Сергей сегодня тоже казался несколько другим, чем я привыкла видеть - вышел за пределы старательной исполнительности, держался свободно, хотел произвести на меня впечатление - сразу видно. Мы прошлись, разговаривая, обратно ко дворцу и сели в машину.
- Хочешь в лес, или заедем сначала поедим где-нибудь?
- Может, устроим пикник? Я взяла с собой бутерброды.
- Вот и отлично, кофе у меня полный термос, всегда с собой вожу. Но мы можем и свежий сварить.
- Как это? - заинтересовалась я, - ты возишь с собой кухню?
- Нет, только посуду на всякий случай и кофеварку спиртовую. Со старых времен осталось, когда были еще набеги на природу с дамами.
- О, сейчас, значит, моральный облик шефа стал ангельски чист?
- Да нет, он сам стал как ангел, - засмеялся Сергей.
Я недоуменно посмотрела на него.
- Такая работа, как у него - всегда на износ. А первым что изнашивается?
Я покраснела.
- Знаешь, мне Михаил Петрович нравится, я не хочу сплетничать о нем.
- Ты ему тоже нравишься. Сам сказал. Такая, говорит, девушка аристократичная, ей не в гувернантках надо быть, а в содержанках, сам бы взял, да времени нет! Это у него так теперь называется: времени нет. «Эх, сейчас бы по бабам, да времени нет!»
- Сергей! Я не хочу говорить об этом так.
- А как ты об этом хочешь говорить?
- Вообще никак. Мне хватило мужа.
- Что, с мужем та же проблема? Он кто?
- Крутой бизнесмен. Михаил Петрович очень крутой, а мой пожиже, но сам считал себя суперкрутым. Выматывался за день, пил в офисе по вечерам с такими же, а потом бешено ревновал меня, потому что каждый трезвый и хорошо одетый мужчина вызывал у него комплекс неполноценности. Я устала за три года, словно отсидела пожизненный срок. Теперь хочу общаться с нормальными людьми. Вот заработаю немного денег и устроюсь работать экскурсоводом куда-нибудь в Эрмитаж или Русский музей. Я ведь языки знаю вполне прилично. Мне только жить негде, у родителей очень тесно. Куплю себе комнату и буду жить на зарплату. Мне много не надо.
- Далеко идущие планы! Вот эта полянка тебя устроит?
Машина свернула с шоссе на проселок и остановилась на маленькой поляне в лесу. Внизу, в зарослях пушистой вербы шумел ручей. Сергей достал из багажника коробку с посудой, скатертью и прочими излишествами цивилизации, я взяла пакет с бутербродами и мы начали спускаться к ручью. Берег был крут, но внизу намытая отмель и удобно разбросаны камни, на которых можно было сесть. Сергей расстелил плед, на один из камней набросил скатерть и стал зажигать спиртовку, велев достать чашки. В коробке были еще тарелки из французского небьющегося стекла и приборы. Я разложила бутерброды, хлеб и котлеты. Сергей достал еще коробку конфет, минеральную воду и, глянув на тарелки, спросил:
- Нинкина стряпня? Она славно готовит. Хватает три семьи кормить, да вот и тебе перепадает.
- Какие три семьи?
- Хозяйскую и свою с ленкиной. Арифметика простая. Господа ведь на другой день не доедают, им свежее подавай, вот они и забирают домой, не выбрасывать же.
- И ты?
- Вот еще!
- Гордый?
- Пожалуй. Зарплата у меня хорошая, что ж побираться?
- Это мне нравиться. Я ведь сама не прошу, дома есть некому, возвращаюсь поздно. Это Нина Васильевна на воскресенье уговорила взять, чтобы не пропало.
Мы жевали бутерброды, запивая минеральной водой, хрустели маринованными огурчиками, которые я очень люблю и дома всегда держу целую банку. Потом Сергей заварил кофе, по всем правилам, в специальной джезве. Кофе был восхитительный. Я выразила восторг и Сергей, улыбнувшись, поставил вторую порцию. Мы пили кофе, полулежа на пледе, опираясь на камни. Было очень тихо, в кустах чирикала какая-то птичка, сильно и нежно пахло вербой, я и не подозревала, что если ее много, то она так благоухает.
- Есть такие моменты, когда хочется остановить время, - тихо сказал Сергей и откинувшись совсем, положил голову мне на колени.
- Ты кто? - не удержалась я: для простого шофера он был слишком образован.
- Какая тебе разница? Или простой шофер недостаточно хорош?
- Глупый! Просто так редко теперь услышишь нормальный человеческий язык. Жаргон и тупость! Мне скучно все время жить среди этого.
- Придется, дорогая, никуда от этого не денешься! Думаешь, отгородишься в своей башне из слоновой кости, так и проживешь?
- А как хочется!
- Сколько тебе лет? - засмеялся Сергей.
- Двадцать шесть. Совсем еще дурочка?
- Это скоро пройдет!
Сергей положил руку на полоску обнаженной кожи выше пояса джинсов и провел чуть вверх, под свитер. Он сделал это очень деликатно и я вдруг захотела, чтобы он продолжил ласку. Обстановка как-то убеждала, что это не будет пошлым завершением пикника. Мы замерли, прислушиваясь каждый сам к себе и друг к другу, решая, что же нам хочется, потом Сергей осторожно сдвинул свитер и стал целовать мое тело.
К Москве мы неслись на скорости, Сергею нужно было к трем часам успеть привезти подписанные документы. Он высадил меня у метро и спросил:
- Если ты захочешь, мы можем еще съездить как-нибудь за город, да?
- Спасибо за предложение. Мне понравилось! Правда-правда!
Он засмеялся и, притянув меня в машину, поцеловал еще раз. Мы выезжали за город еще пару раз и было это замечательно. Сергей был очень ласков, весел и потом он был великолепным любовником, по крайней мере для меня, с моим небогатым опытом. Нам было очень хорошо. Теперь он чаще отвозил меня прямо к дому и чаще ждал у остановки по утрам. Чуть отъехав, он останавливался и целовал меня, шепча:
- С добрым утром, моя хорошая, - и трогал опять машину. Это мне очень нравилось.
Мне стало легче работать в этой семье, я как-то перестала бояться, что сделаю что-то не так. На подковырки Алика я смотрела теперь сквозь пальцы и он, заметив это, затих. Накануне окончания учебного года Алик стал разговаривать со мной только по-английски, язык он знал вполне прилично, я поправляла его иногда и советовала только учить больше слов, чтобы свободней изъясняться. Родители были очень довольны, когда я хвалила его. Его гримасу мне видела при этом только я и всегда спокойно улыбалась в ответ. Соня все больше привязывалась ко мне. Только и слышался ее голосок: «Катерина! Катерина!» Мы чаще стали ездить в театр и, когда сидели в машине, я всегда садилась так, чтобы видеть в зеркальце впереди лицо Сергея. Иногда он разговаривал с нами и, когда Соня отвечала: «Так Катерина сказала!» или «А вот Катерина...», я видела, что он улыбается.

Волшебно!! Главная героиня такая оптимистка, очень хочется, чтобы у нее все было хорошо!!!

Ми-ми, пока все спокойно. Но мне это напоминает затишье перед бурей?
_________________

Восхитительно! Впрочем, как всегда!)) С нетерпением ожидаю дальнейшего развития событий!

 » - 3 -

- 3 -

Месяц все было прекрасно. Однажды мы сидели с Соней на кухне и помогали вырезать фигурными выемками печенье, я объясняла ей, чем отличаются геометрические фигуры и как они называются, девочке очень это нравилось и она просила вырезать то больше кружков, то кубиков, то треугольников. Приехал с каким-то поручением Сергей, мимоходом тайком поцеловал меня в коридоре, куда я вышла под выдуманным предлогом, потом зашел поздороваться к Нине Васильевне, сунул в карман горсть свежеиспеченного печенья, и тут она спросила, как здоровье его жены.
- Спасибо, неплохо, - и он взглянул на меня, но я в это время оттирала Соне руки, испачканные в тесте.
- Нет, придется вымыть, - сказала я и повела Соню в ванную. Я видела, что он повернулся и смотрит мне вслед.
Когда я вернулась в кухню, Сергея уже не было. Нина Васильевна разливала чай, Лена сидела на своем месте и увлеченно сплетничала, откусывая печенье. Они предложили и мне чаю, но я налила молока для Сони и пока накладывала печенья, стараясь, чтобы попались и квадратики, и кружочки, и треугольники, я слышала, как Лена говорила Нине Васильевне о жене Сергея. Я не люблю слушать сплетни, но тут не могла удержаться. Я сказала, что пожалуй тоже выпью чаю, и понесла Соне молоко. Когда я уселась с чашкой моего любимого «Форсмана», на меня вылился поток сведений. Лена была счастлива, что есть хоть один человек, который не знает историю Сергея, и которому это можно будет рассказать. Оказалось, что Сергей в прошлом каскадер и на съемках познакомился с начинающей актрисой, которая была очень хорошенькой, и первый ее фильм имел успех, второй, музыкальный, - тоже, а потом с ней что-то случилось, и она спилась. Теперь он держит ее в дорогих клиниках и санаториях, а когда она оттуда выходит, опять пьет и снова лечится.
- Наш-то устраивает ее чуть ли не в Кремлевку на лечение, а Сергей только и работает, чтобы оплачивать это. А когда она выходит и опять запивает, может все пропить - мебель, одежду за бесценок меняет на водку. Однажды Сережка пришел в тренировочном драном костюме, нечего было надеть, так наш-то дал денег, чтобы он купил одежду, а она опять отправилась лечиться. Да разве это вылечишь? Ни одного мужика не видела, чтобы бросил пить.
- Да по телевизору-то показывали, когда борьба была с пьянством, помнишь?
- Так то по телевизору. А в жизни никогда не видела.
Лена еще обсуждала возможность излечения от алкоголизма, а я пошла к Соне. С меня было достаточно. Вечером, когда я, дождавшись приезда Михаила Петровича, вышла из подъезда, Сергей ждал меня в машине. Я постояла секунду, мне хотелось сначала обдумать все самой, но потом решила, что он хочет прояснить все сейчас, и села в машину.
- Все рассказали? - спросил он и сам же ответил, - конечно, все! Все, что знали. Теперь тебе интересно послушать, как оно было на самом деле?
- Да, говори. Тебе ведь легче будет, когда ты расскажешь?
- Мне легче не будет. Это я виноват, что она пьет. Ты бы видела, какая она была - глазищи, фигура, поет, танцует! Первый фильм был так себе, второй удачней, ее стали приглашать по стране, обещали написать сценарий специально... А тут я разбился на съемках. Серьезно разбился, лежу в реанимации, а она мотается с концертами между Костромой и Тамбовом и не может бросить все. Ну, ей перед концертом наливали рюмку, иначе она улыбнуться даже не могла. И знаешь, какая штука, я-то через два месяца был здоров, как бык, а она спилась. Мне потом сказал специалист один, что ее организм такой, особая предрасположенность к алкоголю, что ей двух рюмок хватало, а ей наливали три-четыре за вечер, иначе никак, а потом она уж и сама возила за собой бутылку. Конечно, не сразу все так стало страшно, сначала потихоньку, вечером выпьет, утром опохмелится, дальше - больше. Через три года это был уже не человек. Сейчас ей тридцать пять, ты бы видела ее! На все пятьдесят. Руки дрожат, под глазами мешки, лицо серое. И как выйдет из санатория, держится месяц - другой, потом первый срыв, за ним другой, и вот она уже невменяема. Приезжаю с работы, квартира полна бомжей каких-то, пьют чуть не политуру, вещи все распроданы... И опять клиника, опять санаторий... Я не люблю ее, ее нельзя любить такую, но бросить ее тоже не могу. Она погибнет через месяц. Иногда думаю - может, так и надо? Нельзя ей жить, это не жизнь. Но как вспомню ее десять лет назад - веселую, большеглазую, талантливую, пока я не разбился... Вот такая история. Катерина, у нас ведь с тобой и разговора не было о женитьбе. Я тебя не обманывал. Но знаешь, рядом с тобой я снова чувствовал себя человеком. Ты такая... нормальная, что ли, старомодная, несовременная. С тобой я отдыхал и ни о чем больше не думал. Мне было очень хорошо с тобой. Это эгоизм, я понимаю. Но я чувствовал, что и тебе хорошо. Ведь так?
Сергей давно остановил машину и мы сидели, глядя вперед, смотреть друг на друга у обоих не хватало смелости. Я теребила бахрому шарфика, Сергей курил сигарету за сигаретой, прикуривая одну от другой.
- Когда теперь она возвращается?
-- Через два месяца.
- И как ты представлял себе, что после этого было бы?
- Прости, я не думал об этом. Я скотина. Я думал только о себе... Катерина? Что ты скажешь?
- Я не знаю. Я только скажу, что не осуждаю тебя. Обманул - не обманул, забудь про эти глупости. Я понимаю тебя. Но я должна подумать. Извини. О себе я должна подумать - что мне делать. Могу я сделать вид, что не знаю это про тебя, или не могу? Это сложный вопрос. Я теперь сопричастна ко всему этому, хотя и не думала никогда о тебе, как о муже. Я вообще не знаю еще, люблю ли тебя или просто ты мне помог забыть неудачное замужество и почувствовать себя женщиной, желанной женщиной. Ты ведь меня желал? Вот и спасибо тебе за это. А теперь давай поедем, а то уже поздно.
Сергей включил зажигание и мы тронулись с места. Когда я собиралась выходить у своего подъезда, он взял меня за руку и спросил:
- Ты не поцелуешь меня?
- Не сегодня. Я должна подумать.
Я провела рукой по его щеке и вышла из машины. Я думала, что не засну в эту ночь, но спала, как всегда, крепко и не помнила своих снов. Утром он опять ждал меня на остановке, открыл дверцу, посмотрел внимательно. Он ничего не спрашивал и я молчала. Я не знала, что ему сказать. Сейчас, в девяностые годы, воспринимать всерьез мужчину, с которым переспала три раза - это идиотизм, такое могла только я. Большинство на моем месте даже не задумались бы, жена в клинике - вот и хорошо, меньше проблем. А что потом будет? Да кто ж загадывает на два дня. Еще пару раз успеем встретиться? Вот и ладненько, а потом я, мой милый, уезжаю на Мальту, а тебя ждет свидание с женой. Чао! Я сидела и думала об этом, и молчала, и пропустила момент, когда можно было еще что-то сказать. Мы подъехали к дому. Сергей повернулся ко мне, но из подъезда уже выходил Михаил Петрович. Я вышла из машины, поздоровалась с ним и пошла к дому.

Насчет Мальты - это не для красного словца. Я действительно должна была ехать туда с Соней на лето. Ведь ездят же другие на дачу в Переделкино или Барвиху. Дача Татьяны Андреевны была на Мальте. Я знала про эту Мальту только то, что она в Средиземном море и там Мальтийский рыцарский орден. Татьяна же Андреевна очень удачно познакомилась в свое время с дамой из Верховного совета, которая по складу ума, деловой хватке, умению красиво жить очень походила на нее, они почти подружились, насколько это возможно, и оказывали друг другу мелкие услуги. Татьяна Андреевна тоже ведь очень нужна, когда хочешь выглядеть молодой и красивой, она знала толк в потребностях женщины за тридцать. Когда тот Верховный совет благополучно скончался, дама эта, как кошка, упала на все четыре лапы, причем умудрилась передними еще загрести, сколько поместилось. Короче, она благополучно отправилась послом на Мальту и начала осматриваться, а когда осмотрелась и увидела, что на благословенном острове строительный бум и виллы продаются в большом количестве, вспомнила о приятельнице и помогла выбрать недорогую, но удобную, недалеко от Ла-Валетты. Михаил Петрович туда приезжал редко, Татьяна Андреевна - два раза в год по две недели, когда позволяли дела. Детей же, если было с кем, высылали на все лето. Татьяна Андреевна уже поинтересовалась моим паспортом и заказала заграничный. Хочу ли я туда ехать, она не поинтересовалась, считалось, что я должна быть счастлива. Я действительно была счастлива, и не только потому, что предвкушала солнце и море, которые люблю, но мне хотелось так же оказаться вдали от Сергея, чтобы все как следует обдумать. Я не знала, что так свербит под грудью: чувствительная совесть, тронутая его трагической историей, или чувство, которое еще не оформилось, но уже родилось: любовь к этому мужчине, который ничего не говорил мне о своих чувствах и ничего не обещал, да и не в состоянии это сделать. Это-то и было в нем самое привлекательное: обреченность и жертвенность. Хотелось прижать его к плечу и гладить по головке, русская женщина обожает утешать несчастных, без нее тут никак не обойтись. Весь вопрос в том, милосердно ли будет взвалить на него еще одну заботу, что он будет делать, имея на руках жену-алкоголичку и любовницу, твердящую о вечной любви? Это может оказаться уже последней каплей. Пока я чувствовала к Сергею огромную жалость и уважение. Но если это культивировать, могло получиться то, что принесет нам дополнительные страдания. Я-то как-нибудь переживу, а вот Сергею новая головная боль ни к чему.
Когда я так решила, я с облегчением поняла, что все-таки не люблю его, раз с такой легкостью приношу жертву. Если бы я любила - о, я бы наплевала на все, ждала бы, когда она опять попадет в клинику; условности, мораль, совесть были бы для меня пустым звуком. Он принес жертву, и я с радостью сделала бы это, лишь бы нам хоть изредка быть счастливыми... Мне вдруг ужасно захотелось испытать такое чувство. А ведь что-то же намечалось такое, что-то уже было, как тоненькая ниточка, между нами, ведь не просто же сексуальное влечение... Мы вели себя, как будто ничего не случилось: так же разговаривали, так же целовал он меня по утрам, здороваясь, но мы уже не улыбались, глядя друг на друга в зеркальце заднего вида. Сергей знал, что я скоро уезжаю надолго. У меня оставался только один выходной. В субботу, остановившись, как всегда, на остановке, он спросил:
- Катерина, поедешь завтра со мной? - и добавил, - В последний раз!
- Да, - ответила я, даже не поинтересовавшись, куда.
Утром Сергей заехал за мной. Мы ехали долго, машина с мягким шуршанием скользила по асфальту, в открытое окно залетал теплый ветерок, была уже середина мая. Наконец, свернув с автострады, машина остановилась на высоком берегу Оки. Внизу заросли ракиты подступали прямо к воде, открывая только крохотный песчаный пляжик, трава на лугу была молодой и ярко-зеленой, перелески обнимали луг с трех сторон, а за Окой расстилались бархатные пастбища, на которых коровы смотрелись дрезденскими статуэтками. Я пошла побродить по лесу. Фиалки на солнечных полянах были ярки, а под деревьями - нежно лиловы, я машинально срывала их. Я очень люблю весну в средней полосе, она такая нежная и грустная, может это кому-то покажется странным, но мне весной всегда немного грустно. Я вернулась к машине, Сергей уже зажег костер. Допивая кофе, он пристально смотрел на меня, пытаясь угадать по моему лицу, на что ему надеяться. Не могла же я быть такой свиньей, я улыбнулась ему, потянулась соблазнительно и спросила, скоро ли ему нужно возвращать машину.
- Катерина, ты меня жалеешь? - он тут же разгадал мою тактику.
- Могу я не объяснять, какие желания и слабости толкают меня к тебе? Это не по-джентльменски, заставлять женщину раскрывать тайные страсти. Не могу же я прямо бухнуть: я тебя хочу! Ну вот, теперь я должна буду стыдливо оттолкнуть тебя и прошептать: вы неправильно меня поняли, я приличная женщина!
Сергей засмеялся.
- Ты замечательная! Вот кому-то достанется такое сокровище! Катерина, ты даже не представляешь, какое ты чудо.
- Мне нужно сказать ответный комплимент? Ты лучший мужчина, который умеет варить кофе! Ты делаешь это даже лучше, чем целуешься! Целоваться тебе нужно еще поучиться.
Он потянулся ко мне, я, смеясь, отпрянула... Я делала все это без усилий, мне и самой хотелось за игрой спрятать растерянность. Я шутя построила иллюзию для нас и мы с облегчением оба приняли ее за реальность, хоть на час забыв о суровой правде жизни. Просто все было чуть нежнее, чуть печальнее, чуть отчаяннее, чем раньше. Что-то ускользало от нас в этот момент и я догадывалась, что: возможность жить вот так, в счастливой свободе, как другие люди, не чувствуя за спиной неумолимого долга. Он все ласкал и целовал меня без конца, а когда мы ехали к городу, сказал просто:
- Ты помогла мне прожить это время, спасибо! Когда ты вернешься, я буду с ней, тебе лучше бы об этом не знать... Прощай, моя хорошая! Я должен нести это сам.
- Я желаю тебе удачи! Ты сильный, ты выдержишь! Я верю, что у тебя все еще будет впереди.

Через неделю мы с Соней и Татьяной Андреевной улетели на Мальту. У меня горели глаза. Я представляла, как мы будем там жить на берегу, загорать и купаться, изредка ездить в Ла-Валетту и бродить с Соней по крепости, по старинным соборам, заходить в маленькие магазинчики для туристов, чтобы поглазеть на пестрые сувениры... Я немного почитала о Мальте, в доме оказались только туристские проспекты, но и этого на первое время хватило. Прилетели мы вечером. В суете город я почти не разглядела. Когда мы погрузились в такси и я проследила, чтобы ничего не было забыто и Соня со своим медведем усажена, я повернулась наконец вперед и увидела дорогу, обсаженную цветущим кустарником, петляющую между белых каменистых холмов, поросших зеленью, слева, то далеко, то совсем близко, синело совершенно неправдоподобное море и среди цветущих деревьев белели беломраморные виллы. Такси свернуло с шоссе на подъездную дорогу и остановилось перед такой же виллой, сложенной действительно из белого мрамора.
- Катерина! - оживилась Соня, - наш дом знаешь, как зовут? «Соня»! Как меня! Я тебе все покажу, я помню!
Но мы отложили это на другой день, потому что нужно было накормить девочку и уложить спать, глазки ее уже слипались от усталости. Татьяна Андреевна милостиво разрешила заняться вещами завтра, мы поели на кухне, в холодильнике оказался набор консервов, фрукты и овощи на первый случай, молоко, в шкафу - чай, кофе и детское питание. Готовить для себя и Сони я должна была сама. Потом Татьяна Андреевна, которой самой не терпелось, предложила спуститься к морю. Мы пошли по саду среди камней, под темнеющими соснами и вышли на берег.
- Искупаемся? - предложила Татьяна Андреевна и побежала вперед, сбрасывая с себя одежду.
- Но ведь нет купальников, я еще не распаковала! - крикнула я вслед, но она уже стояла на кромке прибоя обнаженная и, обернувшись, рассмеялась:
- Да кто ж увидит! Здесь же никого нет. Это частный пляж, моя собственность! Раздевайся.
Я быстро скинула одежду и побежала в воду, вскрикивая от восторга. Сладостное ощущение! После Москвы, аэропорта, самолета, такси, непривычной жары - легкие касания волн, свежесть воды, ласкающей обнаженное тело. Это первое впечатление от моря так и осталось самым сильным.
Утром опять началась моя работа. Я приготовила завтрак, накормила Соню и мы, по указанию матери, провели весь день в тени, сидя под тентом в саду с книжками и играми. После пятичасового молока мы наконец вышли к морю. Пляж был не песчаный, а из мелкой гальки. С одной стороны он граничил с таким же соседним, а с другой стороны к морю выходило живописное маленькое ущелье, которое пересечь можно было только по самой кромке прибоя и там сразу был еще один пляж, куда спуститься можно было от виллы по другую сторону ущелья. Эти три пляжа образовывали маленькую бухточку и мы были посередине. Вчера в темноте я не разглядела, что на пляже есть тенты, шезлонги и прочие предметы роскоши. Татьяна Андреевна уже лежала на солнце, блестя смазанной маслом для загара кожей. Я повела Соню купаться и мы плескались на мелководье с надувными игрушками и мячами. Дня два Татьяна Андреевна проводила все время на пляже, но потом стала уезжать в Ла-Валетту, возвращалась иногда поздно, иногда совсем не возвращалась, оставаясь там ночевать. Пару раз она устраивала вечеринки на вилле. Они приезжали шумной компанией, в основном русские, остальные говорили по-английски. Мужчин было больше. Привозили с собой ящики с выпивкой, включали музыку. Меня хозяйка тоже допускала до общего веселья, то ли от нехватки женщин, то ли потому, что я говорила по-английски. Но мне приходилось уходить к Соне, которая не могла заснуть из-за музыки. Да я вообще не любила такое веселье. Несколько раз у Татьяны Андреевны оставались мужчины. Это было не мое дело, но я вспомнила рассказ Сергея о Михаиле Петровиче и не осуждала ее. Она отдыхает, как хочет, она заработала это.
Однажды мы с ней купались вечером, когда Соня уже спала. Она по-прежнему купалась голой, так же, как и загорала, уверяя меня, что никто не видит. Я после того первого раза не могла пересилить стеснение и снять купальник, да и зачем, он был такой крохотный, по последней моде. Мы собирались выходить из воды, когда увидели в сумерках два мужских силуэта, идущих по нашему пляжу от ущелья. Я вышла первой и сказала на английском, что это частное владение и, если они не уйдут, я вызову охрану. С чудовищным акцентом один из них извинился и запутался в английских словах. Я спросила, не говорят ли они на французском, а потом - на каком языке они предпочитают говорить. На русском! Тут Татьяна Андреевна не выдержала и совершенно не аристократическими выражениями объяснила им, что она о них думает. Перед нашими она совершенно не стеснялась и выскочила из воды, как была. Надо сказать, что в сумраке она производила впечатление, фигура у нее была превосходная, чудо косметической хирургии. Она набросила халат и еще раз спросила, что им нужно на нашем пляже. Они извинились и дальше говорили очень вежливо и складно. Я понимала, что они выдумали повод для посещения, им просто хотелось познакомиться, возможно - они не знали, что вилла принадлежит русским. Сами они арендовали виллу за ущельем. Они были из Петербурга, один из них показался мне смутно знакомым, возможно я где-нибудь встречалась с ним, мало ли мне пришлось поболтаться по презентациям и банкетам. Они сидели на террасе с Татьяной Андреевной, а я ушла к Соне. Я даже подумала тогда, что хорошо, что по соседству живут русские, всегда можно обратиться при необходимости.

Сначало очень грустно и нежно, а под конец))) я вся в нетерпении)) СПАСИБО ОГРОМНОЕ!!! ЖДУ продолжения и надеюсь на Ваше милосердие, что не затяните с ним))))

 » - 4 -

- 4 -

На другой день мы познакомились с другим нашим соседом и его дочерью. Мы с Соней играли на пляже в мяч, и я бросила его слишком сильно. Легкий мяч по ветру улетел через стенку из камней, которая была сложена прямо по границе пляжа, скорее всего детьми, живущими здесь раньше. Мне пришлось перелезть через стенку и пойти за мячом. За стенкой пряталась терраса с тентом и там сидела девочка лет десяти и смотрела с любопытством на меня. Я спросила на всякий случай по-английски, можно ли мне взять мяч.
- Это твой? - спросила девочка.
- Нет, это мяч маленькой девочки, которая живет со мной.
- А где она?
- Она там. Хочешь пойти со мной и поиграть?
Она тяжело вздохнула.
- Спасибо, я не могу. А ты англичанка? Ты говоришь не совсем так.
- Я из России. Но тебе понятно, что я говорю?
- Да, ты хорошо говоришь. Так говорят дикторы по телевизору.
Я улыбнулась. Тут появилась Соня, обогнув стенку по воде.
- Катерина, ты нашла мяч? - кричала она, но, увидев девочку, сразу замолчала и уставилась на нее, потом повернулась ко мне и спросила шепотом, - А почему у нее кресло на колесах?
Тут и я увидела, что девочка сидит в инвалидном кресле, на которое накинута пестрая ткань, почти скрывающая его.
- Тише, я потом спрошу, зачем это ей.
- Привет!- услышала я за спиной английскую речь с тревожно-вопросительной интонацией.
Я оглянулась навстречу спешащему к нам мужчине в шортах и майке с подносом в руках. На подносе стоял кувшин апельсинового сока и стаканы.
- Простите нас за вторжение, мы ваши соседи, наш мяч упал через стенку...
- Папа, они из России, - сообщила девочка.
- Мне очень приятно! Не хотите ли сока? - он налил два стакана и протянул нам.
Соня посмотрела на меня. Я подсказала, что нужно поблагодарить по-английски, как я ее учила. Соня посмотрела на девочку и сказала:
- Большое спасибо, как поживаете?
Та глянула на отца и засмеялась. Он, тоже улыбаясь, ответил вежливо:
- Спасибо, мы живем очень хорошо. Пей сок! И скажи, как тебя зовут?
Я перевела Соне вопрос. Она подумала и спросила у меня шепотом:
- А как надо сказать: Соня или София?
Я таким же шепотом подсказала: - Скажи - мое имя София.
- Софи! А меня зовут Энни! А тебя? - девочка повернулась ко мне.
- Меня зовут Кэтрин.
- Катерина, почему ты сказала Кэтрин? Ты ведь Катерина?
- Ка-те-ри-на, - повторил по слогам мужчина, - Это красиво. Похоже на итальянский. Или на французский: Катрин, Катерин, Катерина... А я - Макс Маклэй, отец Энни. Рад был познакомиться.
Он отошел за мячом и передал его Соне. Энни умоляюще посмотрела на отца. Он подумал и кивнул.
- Может вы поговорите еще с Энни? Она скучает и рада вам, - при этом он посмотрел на меня многозначительно и я кивнула, - Пойду, принесу еще стаканы.
Пока он ходил в дом, Соня с Энни переглядывались и улыбались, не зная, с чего начать разговор. Тут я увидела в кресле сбоку книжку и попросила посмотреть. Соня тоже склонилась со мной над книжкой с чудесными иллюстрациями. Это оказалось «Кентервильское привидение» Уайльда.
- Это рисовал мой папа, - сказала гордо Энни.
- Энни, девочка, не хвастай чужими достижениями, - сказал, подходя, Макс.
- Я не хвастаю, папа, а горжусь!
Я перевела все сказанное Соне. Мне все больше нравились дочь и отец. Мы выпили сока, Энни показала свой рисунок, который был вложен в книгу и тоже был неумелой иллюстрацией к ней. На нем были изображены девочка и привидение. Я похвалила рисунок и сказала, что Соня тоже рисует картинки к прочитанным книгам. Мы поговорили о детских книгах. Оказалось, что многое они читали обе. Нам пора было уходить. Макс пошел проводить нас до воды.
- Спасибо, что вы не спрашивали при Энни про ее болезнь и не упоминали ее маму. Они обе попали в автокатастрофу, теперь у Энни есть только я и очень слабая надежда, что она когда-нибудь сможет ходить. Я боялся, что даже вид счастливого ребенка со своей матерью растревожит ее.
- Я гувернантка. И по-моему, они очень понравились друг другу, несмотря на разницу в возрасте.
- Может быть, вы придете к нам еще как-нибудь? Энни скучно только со мной.
- Хорошо, послезавтра уезжает Сонина мать и мы будем предоставлены сами себе. До свидания. Соня, попрощайся по-английски.
- Мама однажды сказала, что она ушла по-английски, не прощаясь. Нужно так прощаться?
Я перевела ее слова Максу и мы засмеялись.
- Нет, скажи: до свидания!

Когда отбыла Татьяна Андреевна, мы зажили до приезда Алика удивительно спокойно и комфортабельно. Раз в неделю мы ездили в Ла-Валетту за продуктами и вообще устраивали себе маленький праздник. Мы изучали город, в основном крепость, я рассказывала Соне о мальтийских рыцарях, в музее мы рассматривали рыцарские латы, но это ей быстро надоедало и мы выходили на солнечные, веселые и пестрые улицы и следующим номером программы было мороженое, которое мы ели в открытом кафе. Пока я пила кофе, который здесь был изумительным, Соня кормила голубей из специального пакетика с кормом, что продавались тут же. Потом я покупала фрукты и все остальное и мы в такси ехали домой. Соне очень нравилось, когда я, садясь в такси, говорила: «Вилла «Соня», пожалуйста». То же название было написано на указателе на шоссе у поворота к дому. Молоко нам привозили каждый день и оставляли у этого самого указателя. Так можно было заказать все продукты, что я и стала делать, чтобы наши прогулки в Ла-Валетту не были такими утилитарными. Два раза в неделю приходила женщина убирать дом. За садом мы следили сами, поливая из шланга цветущий кустарник и небольшой каменистый садик, который был задуман так, что требовал минимум ухода. Соня уже акклиматизировалась, но я все равно старалась держать ее днем в тени, отводя солнцу только утренние и вечерние часы.
Днем мы часто бывали у Маклэев. Это было удивительно, но девочки очень подружились. Они вместе рассматривали картинки в книжках, вместе рисовали, пробовали играть в игру, где нужно было бросать кубик и передвигать резные палочки по клеткам поля. Когда я объяснила правила игры Соне, они начали увлеченно играть, приговаривая каждая на своем языке. Это не мешало им, но когда нужно было, я тут же переводила, помогая найти общий язык. Мы с Максом сидели в шезлонгах со стаканами холодного сока и он рассказывал мне, какие надежды есть на излечение Энни, как они живут теперь вдвоем. Я поняла, что он решил посвятить себя девочке. К счастью, работа позволяла жить, где они захотят, Макс получал заказы от издательств на оформление книг. Полгода они пробудут здесь, на арендованной вилле, потом поедут на зимний курорт в Швейцарию. Чем больше мы разговаривали, тем яснее я видела, как он одинок. Трагедия полуторагодичной давности сразу поставила его перед необходимостью играть спокойствие и уверенность в хорошем исходе, чтобы вселить в Энни такую же уверенность. Подумать о себе у него не было времени. Не знаю, скорбел ли он о погибшей жене ночами, когда Энни спала и не нужно было притворяться, но то, что никто не мог помочь ему преодолеть это, пожалеть и просто печалиться вместе с ним, делало его очень уязвимым. Это было заметно по выражению его глаз и замкнутости, в которой он пребывал постоянно, открываясь только навстречу Энни.
Наблюдая за играми девочек, Макс удивлялся, что они подружились, имея такую разницу в возрасте.
- Тут нет ничего удивительного. Соня, как младшая, видит превосходство Энни во всем, а Энни, принимая поклонение, забывает о своей травме. Для них становится несущественной возможность ходить, ведь есть так много другого, что Энни делает лучше Сони.
- Да, я понял. Кэтрин, вы так разбираетесь в детях!
- Я изучала детскую психологию.
- Ваша Софи выглядит такой довольной жизнью. Все-таки возле ребенка должна быть женщина, - вздохнул Макс, - Возможно, мне придется об этом подумать со временем, но мне кажется, женщина будет напоминать ей о матери.
- Напрасно вы так думаете, ведь ей не три года, Энни прекрасно помнит мать и сознает разницу.
- Возможно, возможно, - задумчиво протянул Макс.
Через несколько дней утром мне позвонил Макс и попросил прийти. Я усадила Соню с книжками и игрушками на террасе, взяла с нее клятву, что она не пойдет без меня на пляж и побежала к Маклэям. Макс, хромая, с трудом вышел мне навстречу и сказал, что накануне порезал ногу и не придал значения, но сегодня ночью почувствовал лихорадку и порез загноился. Придется съездить в госпиталь и обработать рану. Он попросил присмотреть за Энни и побыть с ней, пока он не вернется.
- И чувствуйте себя как дома. Еда в холодильнике, вы поедите вместе?
- Хорошо, не волнуйтесь, Макс. Мы весело проведем время.
Я сбегала за Соней и мы действительно до обеда читали «Кентервильское привидение» сразу на двух языках и рассматривали картинки. Потом я затеяла печь блины. Девочки сидели на кухне и, пересмеиваясь и подталкивая друг друга локтями, ждали, пока я им по очереди выпекала румяные и хрустящие блины. Я принесла баночку икры и мы угостили Энни «блинами по-русски», а потом они доедали остатки с джемом. Потом я помогла Энни сходить в туалет и мы с Соней покатили ее кресло на пляжную террасу. До вечера мы развлекали Энни играми и разговорами, но она уже начинала беспокоиться. В шесть часов позвонил Макс. У него поднялась температура и его оставили в госпитале до завтра. Я успокоила его и пообещала, что мы останемся ночевать с Энни. Девочка волновалась и я решила, что нам лучше лечь всем в ее комнате. Пока я умывала Соню, потом Энни, потом укладывала их по местам, прошло немало времени. Девчонки хихикали, Соня все время вскакивала и садилась к Энни на кровать, пока я перетаскивала матрас из другой спальни и стелила себе постель прямо на полу. Энни смеялась и говорила, что я буду спать, как нищенка в подворотне, прямо на земле, Соня прыгала на моем матрасе, но наконец угомонилась и заснула. Я выключила свет и сказала Энни «Спокойной ночи». Вдруг я услышала всхлипывания. Я села у кровати Энни и стала уговаривать ее, что все в порядке и папа завтра приедет.
- Но ведь он тоже может больше не ходить? Раз у него болит нога.
- Глупости, Энни, у него пустячный порез, просто нужно было сразу помазать йодом. Но знаешь, мужчины такие трусишки, они боятся йода, поэтому у них часто бывает такое же воспаление, как и у твоего папы. Кто порежет палец, кто ногу, а многие оставляют порезы, когда бреются. Никто не умирает от этого. Им просто делают много уколов и это значительно больнее, чем йод. Завтра спроси, понравились ли ему уколы, и он, конечно, ответит - понравились! - но при этом сделает гримасу, вот посмотришь! - я услышала смешок.
Внезапно девочка взяла мою руку, положила ее под щеку и потерлась об нее носом. Я погладила ее по волосам и поцеловала в лоб.
- Так всегда делала моя мама, - услышала я.
- Так делают все, кто любит детей.
- А у тебя есть дети?
- Нет еще. Знаешь, я была замужем, но потом ушла от мужа.
- Ты его не любила?
- Нет, я потому и ушла, что поняла, что не люблю его. Детей я не успела завести.
- Ты хорошая... - прошептала Энни, засыпая.
Я еще посидела возле нее, потом осторожно вытащила руку и пошла спать. Утром я еще возилась с девочками, помогая им умыться, причесаться, одеться, а к дому уже подъезжало такси с Максом. Ему наложили повязку на ногу и он прыгал на другой, неуклюже опираясь на костыль. Я велела ему сесть на кухне и позавтракать вместе с нами. Девочки ели хлопья с молоком, Максу я отрезала ветчины и сделала бутерброд с остатками икры. Он с изумлением посмотрел на меня, а я заметила, что икра - лучшая диета для больных. Тут Энни стала рассказывать, как вчера мы ели блины с икрой и как я спала у нее в комнате на полу. Макс быстро на меня взглянул, но ничего не сказал. Я строгим голосом заявила, что хочет он или не хочет, но ему придется терпеть меня еще день - другой, пока он не сможет нормально ходить. После этого я предложила ему лечь отдохнуть, пока мы будем играть в саду. Мы повезли Энни в сад и Макс заковылял за нами. Мы играли за столом в тени, делая фигурки из бумаги, потом я оставила девочек продолжать и побежала искупаться. Целый день мы провели у Маклэев, потом я повела Соню спать, пообещав прийти и уложить Энни. Они сидели в вечернем сумраке там же на террасе, где я их оставила, и тихо разговаривали. Я помогла Энни устроиться на ночь, проверила, все ли необходимое есть у ее кровати, и попросила не звать сегодня папу, ему надо выспаться. Она понимающе кивнула, она уже убедилась, что с ним все будет в порядке, и успокоилась. Энни притянула меня к себе и поцеловала в щеку, прошептав: «Спасибо, Кэтрин!». Я ласково потрепала ее по щеке и вышла. Макс сидел в холле со стаканом в руке и показал на другой стакан.
- Выпейте со мной, Кэтрин. Угостить вас - это самое малое, что я могу для вас сделать. Когда мне вчера сказали, что оставляют до утра, потому что есть угроза заражения крови, мое сердце чуть не остановилось от страха. Моя девочка так беспомощна, она целиком зависит от меня. Она не сможет лечь в кровать, а утром сесть в кресло, она даже не сможет попасть в дом, если колесо зацепится за порог. Да что я рассказываю! Простите, я волнуюсь. Кэтрин, я бесконечно благодарен вам! Никто не стал бы спать на полу ради моего ребенка!
- Вы преувеличиваете масштабы комплимента, - засмеялась я, - разве вы не делаете для нее неизмеримо больше?
- Мы делаем друг для друга... Ведь если бы не она, тогда, в первый момент, я не стал бы жить. Я любил свою жену.
- Я понимаю.
Мы сидели, разговаривая о его работе иллюстратора, о моей работе гувернанткой, к личному мы больше не возвращались. Мне было интересно с Максом, он был начитан и интеллигентен. Мы заговорились за полночь и я, увидев вдруг, сколько времени, вскочила и наскоро попрощалась, пообещав завтра прийти с утра перед завтраком.

Ми-ми, так-так-так, на горизонте нарисовался интересный мужчина. У них что-то намечается?
_________________

Ах.... Многообещаюшая глава..... очень жду что дальше будет. Ми-Ми, только не томи....

Да я и не томлю: через день по главе выдаю, а их всего 8! Это же короткая повесть, а вы что, роман ждете?

Ми-ми, задумка автора очень часто остается загадкой до конца. Иногда из небольшого рассказа история превращается в запутанное и довольно длинное действо! По себе знаю. Если идея не исчерпала себя, то почему бы ее не продолжить писать.
_________________