Карта ролевой игры "Святки в поместье "Наливай""

Сначала – бежали. Долго бежали, быстро. Это цыгане умеют. Аж через две губернии бежали. Да как не побежишь-то, коли от виселицы убегали, от петли. Давным-давно, когда я сам был босоногим пострелом, старая цыганка Аза, та, что потом в реке утонула, нагадала мне, что кончу я жизнь в петле. Никогда не ошибалась Аза. Но и нас, Задорожных, так просто не возьмешь.
Клан Дорожных большой. Придорожные трактиры содержат, для прикрытия, конечно, кормят там так себе, зато все знающие люди в округе знают, где можно краденый товар продать. Удорожные через границу государеву людей тайно водят да товары скрытно возят. Женщины, как и всегда – гадают, дураков облапошивают. Подорожные – те конокрады лучшие. Но заправляем всем мы, Задорожные. И после смерти моего отца Флориана во главе клана стал я.
Все было хорошо, пока не перешли мы дорожку генерал-губернатору Витебскому. Да так глупо вышло с жеребцом его, кличкой Бонифаций, которого, как клялся мне молодой Янош Подорожный, тот выиграл в карты у конюха губернаторского. А Янош ждать не стал, и той же ночью за должком пришел, а должника по доброте душевной будить не стал. А утром мы уже драпали со всех ног, так что пятки наши цыганские сверкали. Долго бежали, погоня была. Но не бывало такого, чтобы дороги нас не выручали.
Ну, оторвались, хоть и потрепало нас в дороге. Встали табором в излучине реки,  - отдохнуть, раны зализать. Место вроде тихое. Михэй с Рупой по окрестностям пробежались быстро, говорят, все спокойно, место безлюдное. В трех верстах усадьба богатая стоит. Ну, так и хорошо. Усадьба – это хорошо. Усадьба – это глупые люди, хорошие кони. А это значит что? Это значит, что умный цыган там найдет, чем поживиться. А уж целый табор цыганский из лучших Задорожных и Подорожных и вовсе карман себе утяжелит. Вот в таком хорошем настроении я и заснул.
К следующему вечеру жизнь в таборе совсем наладилась – горели костры, звенели гитары. Васька, певец наш лучший, соловьем ночным заливался.

Ну и люд – конечно, люд потянулся. Да и дела наши сразу обрели привычную живость.
Цыганки гадали, бойко шла торговля – собаками, амулетами, тем, что успели прихватить с прошлой стоянки, да всем – цыгане торгуют всем. Ну, и собирали слухи да сплетни о поместье «Наливай». И чем больше мне рассказывали, тем больше понимал – удачно табор встал. Ох, удачно.
На следующий день наведался в местный трактир придорожный. В смысле, просто трактир у дороги, не наш. Но Придорожных там знали хорошо. И я получил заказ. Крупный хороший заказ на поместье «Наливай». Любит удача цыган. И только цыгане знают – почему.

Смотрю – бежит ко мне цыганенок. Кричит:
- Там Янош ведет…
Ох, этот Янош… Коней красть – это у цыган в крови. Но у Яноша это даже не в крови… Жить он без этого не может! А ведь я дал наказ – раньше времени в «Наливай» не соваться! Ну так нет же… Все-таки наведался в конюшню наливаевскую. Ну, посмотрим, кого там привел Янош. Наверняка, выбрал лучшего жеребца. Или кобылу.
Ну, почти что… Чучело чумазое да замызганное, по виду – баба деревенская. И что мне за корысть на это смотреть?
Стоит передо мной это чудо в тулупе, одни глаза торчат да кончик носа, сажей перепачканный. А Янош мне на ухо шепчет, да такое… Эх, деточка, обмануть цыган вздумала? Да невозможно это…
Янош сказал, гадать она пришла. А Ляля как руку-то ее увидала, так сразу Яношу словечко и шепнула на ухо. Что руки-то, дескать, у крестьянки-то не крестьянские… Барские ручки, нежные да мягкие, работы не знавшие. Стало быть, кто-то из барышень, в поместье Наливай приехавших, в гости к Роману пожаловал. А вот к добру ли это или к худу – это надо обдумать. Да хорошо бы точно знать, кто это…
Но мы, Задорожные, ко всем народ гостеприимный.
- Не замерзла ли ты, красавица? - подхожу ближе, думая про себя: «Ну, ежели от сажи отмыть да раскутать….». Кто ж ты такова, гостья моя? – Не желаешь ли в кибитке барона цыганского отогреться? Вина горячего испить?

А чудо на меня глазенками лупает из-под шали недоверчиво. Что, цыган не видала раньше? Или, наоборот – видала? Не, непохож я на цыгана так-то. Отец мать бил, шибко бил. Кричал, что грешна она… Все какого-то Аркашку Абрамовича ей поминал. А потом, когда до разумных лет я дорос, стало ясно всем, что, может внешне я и не Задорожный, но повадки мои – на пятерых Задорожных хватит и еще на одного Подорожного останется.

Не выдержал – расхохотался. Я? Гадаю? Вот уж нет, не мужское это дело. Да и про Маняшу, прислугу, смешно врет. И золото-серебро есть, и папенька, не батя, как у деревенский, да и какао… Откуда ж прислуге знать-то про напиток этот заморский – какаву? Да еще и привычку к нему заиметь? Врет барышня смело, да неумело.
Кто ж ты такая? Пригласил в кибитку свою, согласилась. Там лампа горит, ковры толстые от ветра прикрывают. Думал, лицо откроет. Нет, еще сильнее в платок кутается.
Ну, думаю, и на тебя управа найдется, голубушка.
Налил вина с пряностями теплого из кувшина, рядом поставил. Захочет – так сама возьмет.
- Ты тут… Маняша… посиди, погрейся покудова. Денежку приготовь. А я пока схожу за Шантой.
Чумазея кивнула, дыша на ладошки. Ну, теплого питья я тебе предложил, а какавы нема, уж не обессудь, барынька.
Шанта – гадалка наша лучшая, только хорошим клиентам гадает. Преемница старой Азы. Шанта уже тоже на молода, и всю правду может о любом сказать. А может и не сказать. Это как ей захочется.
Нашел Шанту, дал ей наказ все про барыньку разузнать, что сможет да отправил в кибитку свою. А сам до реки решил прогуляться. Думается мне там, на берегу высоком, хорошо.

И тут мне покоя не дали. Марко Кривой бежит, запыхалася, аж говорит не может.
- Приехала… приехала… приехала!
- Да кто ж! Говори толком.
- Лизанька приехала! Племянница ваша!
Сюрприз так сюрприз! Как нашла? Только вот же табором встали. Потом вспоминаю – тут ведь и правда, неподалеку, поместье ее опекунов. Кровь позвала цыганская, не иначе.
Вышел Лизаньке навстречу. Выросла девочка. Ай, хороша, чертовка! По-настоящему, по-цыгански хороша, в отличие от меня, выродка. Лизанька вся в мать, сестру мою старшую. А у меня с племянницей и годков так немного разницы – на десяток лет я ее старше, коли не путаю ничего. Кто ж у цыган годы считает?
Лизанька голову склонила, такая вся почтительная, простоволосая, коса через плечо перекинута.
- Дубридин (цыг. здравствуй), дядя.
- Надеюсь, ты, как порядочная цыганка, сбежала от родни, а не по их доброй воле сюда пришла?
Смеется Лизанька.
- Да кто в меня к вам по доброй воле отпустит, дядя?
- И то верно. Сколько ж мы не виделись, Лизанька? Совсем девица ты теперь. Ну, что ж ты стоишь, как неродная. Обними старика!

В корень зришь, Лизанька. Обидно быть дядюшкой такой красавице. И только дядюшкой. Ну да не мы судьбу свою выбираем.
- Как ты, Лизанька? – выпуская племянницу из рук. – Просто так в гости пожаловала? Соскучилась? Или дело какое привело? Надеюсь, беды никакой не приключилось, - рукой за подбородок лицо Лизаньки приподнял, в глаза пытливо заглянул, - с племянницей моей?

Ай, какой подарок мне племянница принесла. Жилет, да богатый какой!
- Сама вышивала?
- Конечно, дядя.
Тулуп скинул, потом жилетку свою старую, да новую надел. Сидит, как влитая.
- Спасибо, Лизанька, угодила дяде. Для особых случаев будет у меня эта жилетка. Счастливая, на удачу. Как иначе, коли любимая племянница своими ручками вышивала? Ну а теперь, - обнял Лизаньку за плечи, - рассказывай, что за печаль у тебя? Дядя для тебя все сделает. Может, мужа тебе хорошего найти, из наших, из цыган? Пора уже, давно пора, Лизанька. Не хочешь вернуться в табор? Или люба тебе жизнь оседлая, в хоромах богатых?

Узнаю свою племянницу. Ох, норов наш, Задорожный. Такую норовиствую кобылку не всякий в узде держать сможет. Наплачется еще дядька, ох, наплачется с Лизанькой. Но да это не моя печаль. Была б под моей рукой племянница – уже бы пару цыганят родила. Но так что ж… верно говорит:

- Верно говоришь, Лизанька. Не приживешься уже, наверное. Но родня цыганская у тебя есть, помни об этом. Если что – дядя на выручку придет, только весточку пошли.
Лиза кивнула и улыбнулась, хоть невесело.
- Что, чаюри, погостишь еще? Еды-питья нашего исконно цыганского испробуешь? Проходи в кибитку мою, скажу Раде – проводит, принесет.

Зора охрипла? Вот же гадюка, велел ей голос беречь! Если все пойдет, как надо, так придется ей петь сегодня. А она… высеку! Самолично высеку! Всех высеку к дьволу!
Так я страшен был, видать, что Лизанька отшатнулась. А потом осмелела, да за руку меня взяла.
- Если надо, дядя, я могу… заменить. Я петь умею. И, - замявшись, - и люблю.
Поглядел я на племянницу. А, может, и к лучшему оно? Гаджо гаджово…
- Ладно, ступай тогда в кибитку, не мерзни. Рада, вина ей подай теплого. Да жди моего слова. Позову, когда надо будет.

Издалека слышно, от самой усадьбы, наверное. Выехали, голубчики, выехали, касатики. Псы лают так, что аж захлебываются лаем. А мы ждем. Нет, не охоты. Пока еще нет. Рупу ждем. А вот и он, конь под ним даже не взмылен.
- Ну, что там? – спрашиваю, пока тот осаживает своего гнедого, легко хлопая по шее.
- Ничего, дядя Роман.
- Совсем ничего? А шумит кто?
- Сброд, - презрительно кривит губы Рупа. Прочий люд нас так называет. Ну, а мы чем хуже?
- А толком?
- Пара офицеров есть, с палашами. Делов-то, дядя…
- Убивать не след!
- Да кто ж убивать-то будет. Все сделаем чинно, благородно…
- А собаки?
- Собак Михэй на себя возьмет.
И то верно. Лучший собачник наш, Михэй. Не из Задорожных он, из рода Бузони, но стал по духу нашим. От слуг государевых его отбили, из петли достали. Для меня это дело чести – брата цыгана спасти от виселицы. Авось и мне когда аукнется.
- Людей сколько?
- Бар десятка два, пожалуй. Да там ловчие, псари… Холопы, - Рупа смачно сплюнул.
- Подавай знак, чтоб готовы были.
- Обижаешь, дядя, - на смуглом лице сверкнули белые зубы. – Давно готовы.
Первыми показались псы – борзые и хортые. Целая свора всех мастей – черные с подпалинами, половые, бурматые, серо-чубарые. Своими борзыми Наливай славился на всю губернию, это была его страсть и гордость, если верить крепостным. После единственной и ненаглядной дочери Дунечки. И ежели не врут крепостные, то хозяин поместья собак чуть ли не за стол с собой садил и в постель клал. Не всех, но самых любимых. Ну что ж, поможем дядюшке Евлампию расходы на пропитание собак усечь. Проредим псарню.
Наливай не продавал собак на сторону. Ему они как дети, вроде. А собаки были хороши, чудо как хороши. И один из дальних соседей, не чая уже договориться с Наливаем, запросил себе наливайских собачек. А мы, цыгане, народ сердобольный, как не помочь хорошему человеку?
Следом за собаками на полян показались бары Ну, верно сказал Рупа - голыми руками возьмем.
Так оно и вышло.
Но - чисто для атмосфЭры.


Когда на поляну вылетели с гиканьем цыгане, с плетками да на горячих конях, никто ничего толком и сделать не успел. Барышни визжали, а те, что поопытнее – сразу в обморок. Холопов пуганули, так они и разбежались. С офицерами сложнее вышло, своим наказ дал – с уважением. Они народ гордый, потом еще мстить удумают за честь поруганную. Но и офицеры оружие сложили, видя наше такое численное преимущество.
Господам руки за спиной связали, но аккуратно, с почтением, барышень мои чавалэ на коней себе взяли. И те даже из обморока нет-нет да заглядывались на смуглых кудрявых красавцев. Известно ведь – нет краше цыгана, особенно когда он на горячем коне деву юную к своей груди прижимает. А грудь и цыган, как и душа - нараспашку. Даже если и зима.
Коней из повозок выпрягли и сразу увели другой дорогой – наша эта добыча. А мы двинулись в табор. Там и будем разговор вести.
По прибытии в табор нас встречали величальной песней, как и наказывал.

Наливаю рюмку поднесли двухсотграммовую. Молодец, выпил. Но глаз стал косить совсем, не пойми, куды смотрит.
Своим дал наказ – бар разместить с уважением, как гостей, не пленников. Неизвестно ведь, как дело обернется. Если так, как задумал я, так и правда – гости это. Вином напоить, кто замерз – обогреть. И глаз, глаз не спускать! А сам пригласил хозяина поместья Наливая в главный шатер. Поговорить нам надо. Тот, хоть и кососй, а перепуган до смерти, видно сразу, но хорохорится. И, только мы одни остались в шатре, как взвизгнет:
- Извольте объясниться, милостивый государь!
Я аж оглянулся. Это я, Ромка Задорожный, милостивый государь? Эх, крепко испужался барин...
Ну, немудрено. Напугали мы барскую охоту крепко. На том и расчет был.
Трудно собак красть – это вам любой цыган скажет, даже и Михэй. Это не коня увести. С конем цыган завсегда договорится. А собаки – суки брехливые, хоть бы и кобели. Тихо не уведешь их. Вот и придумал я обернуть дело так, чтобы Наливай мне собак по доброй воле отдал. И чтоб еще благодарен остался да жаловаться в управу не стал. Дело тонкое да хитрое, ну так и я – Роман Задорожный!
- Да всенепременно, господин хороший. Объяснюсь. Но для начала не изволите ли еще водочки? Или вина горячего? Да закуски отведать? Ежа жареного? Жаркого из зайца? Все свежепойманное!

Хорохорится барин пузатый. Видать, водка на него так действует.
- Роман Задорожный. Барон цыганский, вот решил дельце с вами сделать…
Наливай глазом дернул, да водки замахнул. Ежом жареным закусил, не поморщившись, как настоящий цыган. Но видать, то ли водка, то ли еж встали поперек горла. Ибо молчит. Глаза таращит и молчит.
- Так вот какое дельце, господин мой хороший, Евлампий Маркович. Прямо вам скажу – заказали мне собачек ваших увести…
- ЧТО?!? КАК?!? ДА Я…
И речь сразу вернулась к Наливаю, да только бессвязная. Рожа красная, глаза навыкате. А ну как его сейчас у меня тут удар хватит? Это что ж, драпать опять?
- Да не волнуйтесь так… - тот выдохнул. – Это вопрос решенный.
- ЧТО?! – опять завопил так, что полог шатра колыхнулся. – Не отдам!!!
- Да кто спросит-то, дядя? – тут мое терпение лопнуло. - Все одно заберем. Вопрос только - сколько заберем и как сговоримся. Если, - добавил угрожающе, - сговоримся.
Наливай водки прямо из бутылки хлебнул, ежом закусил. И прохрипел:
- Говори.
- Смотри, дядя, - тут уж и почтительности во мне поубавилось, все мы друг про друга поняли. – Я половину своры забираю… - Наливай взвыл - ну чисто своя борзая. – Половину! А мог бы все! И сам выберешь тех собак, что отдашь, - все равно плохих у него нет. – А я тебе, чтобы позору избежать, подыграю. Скажу, что, дескать, это все по-шутейному. Такое развлечение редкое придумал для гостей Евлампий Маркович Наливай для гостей своих дорогих. И тебе почет и уважение, и мне выгода. Гостей твоих развлеку в таборе, напою, накормлю, цыгане мои попоют, попляшут. Можем и в поместье твоем какое развлечение устроить – хоть песни с плясками, хоть бои кулачные. А собаки… - смотрю, Наливай уже чуть не рыдает, - собаки новые народятся.
Недолго думал Наливай. Еще водки жахнул, закусил. И говорит лихо:
- Без ножа режешь, басурманин! Да ладно, помни широту души русской! По рукам! А как сия рыба называется?
- Сия рыба называется еж, - отвечаю, пожимаю руку Евлампию.
Вышли мы из шатра. Первым делом к собакам. Долго Наливай выбирал, причитал, охал, стенал. Но поделили собак.
А потом к гостям пошли.
Ковры прямо на снегу утоптанном расстелили. Костер большой запалили, всем места хватило. Вино, водка, жаркое, все, чем леса местные богаты – кабаны, зайцы. Ежей что-то никто есть не захотел.
Подходим с Наливаем к костру.
- Господа! Милости просим к нашему костру. Надеюсь, что великодушные дамы и господа не серчают за это маленькое приключение на бедного цыгана. Милостивый государь Евлампий Маркович, - поклонился Наливаю, с меня не убудет, - захотел гостей своих по-особому развлечь. Так что уж не обессудьте, ежели напугал вас. Все по взаимному сговору и удовольствию мы с Евлампием Марковичем делали. Так что кушайте гости дорогие, пейте, угощайтесь! Да песни наши цыганские послушайте, посмотрите, как пляшут цыгане. Все про вашу честь!

- Потом племянница моя, гордость и краса, Лизанька, споет вам так, как ангелы на небесах поют

Офицеру, что наибольшее беспокойство проявлял, ответил лично, со всем почтением. Что ж теперь, когда я своего от Наливая добился, надо мирно жить. Полюбопытствовал, всем ли доволен господин офицер. Велел палаш вернуть. Вроде бы приняли шутку нашу.
Подозвал племянницу, спросил, что петь будет. Дал команду музыкантам. Все стихли.И зазвенели гитары цыганские.

Дельце удачно провернул, горд собой. И удаль цыганская во мне просто кипит, выхода просит.
- А что, господа, - к гостям обращаюсь, - не желает ли кто потешить удаль свою молодецкую? На кулаках с лучшим бойцом цыганским сразиться? Или, может быть, посмотреть, как цыган медведя переборет? Или показать вам, как мы, цыгане, с плетками, бичами да хлыстами умеем обращаться? Чем развлечь вас, гости дорогие?