Карта ролевой игры "Сказочные Вечеринки"

Князь Жорж Загряжский в свои неполные сорок лет любил испытывать судьбу и делал это с завидной регулярностью, каждый раз, впрочем, снова оказываясь на гребне волны моря житейского. Высокого роста, стройный, даже худощавый, с острыми чертами лица, голубоглазый и русоволосый, красавцем он не считался, но была в нем некая харизма, из-за которой по князю сохли многие красавицы обеих столиц – и девицы на выданье, и дамы замужние. Он же со свободой расставаться не торопился, да и амурных связей, о коих шептались бы в свете, не заводил. Слухи о нем ходили разные, особенно на Москве, да только доподлинно никто не ведал, чтобы молодой князь Георгий Александрович питал к кому сердечную склонность. Но раз нельзя было человека в чем-то уличать, сплетни следовало придумать. Потому слыл Загряжский человеком увлекающимся, разбившим не одно женское сердце, поговаривали в свете и об амурах молодого графа за границей, потому почтенные матери семейств строго-настрого запрещали jeunes filles à marier (девицам на выданье (фр.)) вступать с князем в беседы, а тем паче танцевать с ним. Il est un vaurien, polisson, ivrogne, il n’a que des fredaines en tête alors qu’il est déjà temps de devenir raisonnable (он шалопай, повеса, любитель заложить за галстук, одни вольности на уме, а пора бы уже остепениться (фр.)), – говаривали в свете. Жорж же ничего не делал для опровержения репутации легкомысленного бонвивана, словно ему нравилось эпатировать свет или было просто наплевать на слухи и сплетни.
То, что он в такие зрелые лета был еще в столь малом чине – заслуга княжеского вздорного характера и его же любвеобильности. Окончив в двадцать два года Алексеевское юнкерское училище по первому разряду, оказался он в Финляндском Лейб-гвардии полку подпоручиком. Через три года, как и положено по старшинству в чине, получил поручика, в Хивинском и Кокандском походах не участвовал, а в русско-турецкую отличился – получил сначала клюкву, Станислава 3 ст., Анну 3 ст. с мечами и с бантом, Георгия 4 ст. и представление к чину штабс-капитана, но.... не сложилось. За дуэль разжалован и переведен в армию подпоручиком.
И снова – поручик, опять гвардия – это надо было заслужить. В военное время оно бы шло быстрее, но… снова не сложилось… боевых действий.
Нельзя сказать, что Жорж перестал драться на дуэлях или садиться за ломберный стол, просто Фортуна ему пока улыбалась. И вот теперь он обладатель имения где-то в Энской губернии, которое и решил проверить, тем более что в городе жара и духота одолели.
– Прошка, поедем имение новое смотреть, – сказал как-то поутру князь своему денщику, который был при нем и за камердинера, и за лакея, и за няньку порой, когда раздевал своего пьяного барина и в постель укладывал.
– Как скажете, Георгий Александрович, – кивнул денщик и пошел закладывать двуколку.
– Вещей много не бери, на пару дней едем, коня моего привяжи, но не впрягай, – напутствовал Жорж солдата, – и пошевеливайся, чтобы по холодку успеть.
 
По холодку не вышло, но добрались быстро. Дом, когда-то серый, а сейчас облезлый, стоял на взгорке. Два этажа с мезонином и колонны делали его вид все еще презентабельным, но окна и двери слегка рассохлись, обои тоже требовали поновления.
На стук Прохора вышел старик в засаленном барском халате, который ему был явно велик, и представился сторожем. Как выяснилось, в доме уже пару лет никто не жил, но кухарка и бывшая домоправительница обитали в соседней деревне.

Имение Веселое Энского уезда

– Коль прикажете, барин, позову, придут, и девок можно нанять убраться, – сказал старик, когда ему разъяснили, что перед ним – новый хозяин имения.
– Позови, – не возражал Жорж. – И чаю мне спроворь, любезный.
 
Через каких-то три часа несколько комнат были готовы принять жильцов – вымыты и проветрены, в доме запахло полынью, мятой и вкусной едой, а домоправительница – дородная баба лет пятидесяти по имени Домна, просвещала князя относительно соседей.
Фамилия Мещерский и Звегинцев показались Жоржу знакомыми, и он решил, отдохнув с дороги, проехаться по окрестностям, так сказать, осмотреться. Возможно, и в самом деле окажутся среди соседей его знакомцы, будет с кем пулечку расписать.

Выспавшись, Жорж откушал вкуснейшей кулебяки, выпил чаю с вареньем, ввскочил на коня и отправился в путь. Он сам не знал, куда именно ехать, потому просто повернул из ворот направо, отметив, что и ворота, и забор требуют ремонта, но решив оставить это на потом, он приехал на несколько дней, в лучшем случае – неделю и помещиком пока становиться не собирается.

Жорж ехал медленно, практически отпустив повод и думал о жизни. Может, в самом деле, отремонтировать дом, выйти в отставку, да и заделаться помещиком. Пенсион я выслужил, со старшинством выйду штабсом, чем не жизнь? но его мысли прервали


– О, Аркадий Григорьевич, – Загряжский поднял голову и натянул повод, конь встал, пригарцовывая на месте. – Имение вот приехал посмотреть. Веселое, может, слышали? В карты давеча выиграл. Думаю, может, в отставку выйти, в помещики… – Он рассмеялся. – А вы в гостях тут или свое поместье навестить решили? Местность сию знаете? Кто из соседей принимает нынче? Думаю, познакомиться заехать.

Князь Загряжский был человеком наблюдательным – не зря много лет служил в военной разведке, да еще во время войны – от него не укрылось некоторое смущение капитана при упоминании фамилии Мещерских. Оно было мимолетным – князь Трубецкой хорошо умел держать лицо – и если бы не военная привычка Жоржа все подмечать – он бы ничего не заметил. Жоржу вообще было странно встретить Князя императорской крови, особу, близкую царскому дому, не в Светском салоне столицы, а на конной прогулке в провинции, обычно даже поместья этих особ располагались вблизи от Петербурга, ну, на худой конец, Москвы, но не в Энской губернии, право слово. С другой стороны, – так рассуждал Жорж. – Иногда хочется уединиться, сбежать отовсюду и ото всех, особенно с глаз матрон высшего света, которые так и норовят перемыть тебе кости. Тем более, если ты холост и богат».
Разговаривая о разных пустяках, о которых любят говорить мужчины , и это не погода и природа, как вы понимаете. Мужчины ехали еще какое-то время, когда показались кованые ворота усадьбы.
– Мы у цели, – заметил Трубецкой и первым проехал в ворота, которые были открыты, видимо, тут в самом деле ждали гостей.
Подъездная дорожка подвела к дому розового цвета с портиком, который держали четыре колонны – по две с каждого краю. Над ними окна второго этажа с балконом и мезонин. К дому вела балюстрада, около которой мужчины и спешились, сбросив поводья лошадей в руки подбежавшему конюху.
Пройдя по балюстраде, вошли в дом, сняли головные уборы и перчатки, отстегнули сабли. Слуга забрал все это и отнес в гардеробную.
По дому растекались запахи мастики от начищенного паркета, вкусных яств от готовящегося ужина, и Жорж понял, что основательно проголодался.
– А тут уютно, – заметил он вскользь. – Надо бы хозяев поприветствовать. Проводи, голубчик, – обратился Загряжский к стоявшему в ожидании распоряжений слуге.

Ливрейный слуга, при первом взгляде на которого становилось понятно, что ливрею сию он надел впервые в жизни, поклонившись

Проводил нас в гостиную, где уже гремел бас генерала Мещерского.
– Жорж, какими судьбами? Что ты в наших пенатах забыл? – радостно обнял он Загряжского.
– Да вот, имение Веселое в карты выиграл, посмотреть приехал, а на прогулке Его высочество встретил, – кивнул Жорж в сторону князя Трубецкого. – Он уже меня и позвал к вам. Ввиду относительной свободы нравов сельских и помятуя наше с вами близкое знакомство, решил я приглашение принять.
– И правильно сделали, mon cher, – обрадовался Павел Павлович, – пулечку непременно с вами распишем.
Жорж кивнул и хотел было сказать что-то еще, но тут к ним подошла племянница генерала, и тот представил ей Загряжского.

– Я очарован, мадемуазель, – Жорж наклонился поцеловать руку девушки. – Вы вряд ли вспомните меня, да и вас я бы не узнал теперь, настолько вы похорошели, – улыбнулся он.
– Тогда за вами танец, любой, по вашему выбору, – снова улыбнулся князь и отошел, чтобы дать возможность имениннице встретить еще гостей. Петра Николаевича Артемьева Жорж знал – многажды пересекались в Свете, да и девушка показалась поручику смутно знакомой. Он подождал, пока Трубецкой поздоровается и подойдет к нему в надежде найти буфетную и промочить горло, но он был явно занят разговором с хозяйкой дома, и, судя по всему, Загряжский все понял правильно – они давно знакомы и в ссоре. Мыслей своих вслух он, естественно, никому озвучивать не собирался, как и догадок. Намереваясь возобновить знакомство с Артемьевым, Жорж направился было к нему, но тот, поговорив о чем-то со спутницей, отошел.
Загряжский же, разогнавшись, был уже совсем рядом, и теперь повернуть в сторону было бы pas comme il faut, поэтому он подошел к девушке

Поклонился и представил себя сам:
– Добрый вечер, разрешите представиться, поручик Лейб-гвардии Финляндского полка Георгий Александрович Загряжский. Вы, как я полагаю, Елена Петровна? Папеньку вашего знавал в Свете. Возможно, и вас мне в столице представляли лет тому… – он замялся, понимая, что чуть не сказал бестактность, намекнув барышне на возраст. – Парочку, – исправился Жорж и улыбнулся, давая понять, что если и сморозил глупость, то вовсе не со зла.

По ответу Елены Петровны и промелькнувшему в ее глазах смятению, которое ему, возможно, показалось, настолько уверенно держалась девушка, Жорж подумал, что даже если он прав, и они когда-то пересекались на каком-то балу, сейчас это не имело абсолютно никакого значения. Какая разница, что было когда-то и где-то – судьба дает ему шанс провести вечер в обществе приятной барышни, почему бы этим шансом не воспользоваться?
Меж тем Элен, как мысленно назвал Жорж барышню Артемьеву, продолжала светский разговор, как ни в чем не бывало.
– Имею честь приятельствовать, – кивнул Жорж.
 

– Даже более, чем с вашим папенькой, – улыбнулся поручик этому милому допросу
 

А она еще и умна, и остроумна, – отметил он про себя, вслух же стал уверять девушку, что ничего предосудительного она не сказала.
– Отнюдь, Елена Петровна, вы вполне благовоспитанная барышня, иные столичные девицы ведут себя куда как более не корректно, – постарался он выбрать максимально удобное слово. – А вы еще и умны, как я погляжу, раз с должностью секретаря справляетесь. В наше время встретить девушку, с которой есть о чем поговорить, кроме погоды за окном, большая редкость. – Он снова взглянул на девушку и увидел, что она вдруг погрустнела. Глаза перестали лучиться светом, Елена Петровна вся как-то сникла и словно отгородилась от Загряжского стеной. – Вы погрустнели, Елена Петровна. Я сказал какой-то вздор? Расстроил вас? Хотите, выйдем в сад, а то тут становится душно или, может быть, оранжаду, фруктов? – Он кивнул на столы. – Мне очень хочется, чтобы вы снова улыбнулись. Улыбка идет вам намного больше. И, если желаете, я вам тоже о себе расскажу, правда, мои будни не столь интересны, как ваши.

в гостиной Мещерских
 
– Георгий Александрович! Вы не сказали ничего, что могло бы обидеть меня, поверьте. Не хочу, чтобы вы считали меня кисейной барышней, – улыбнулась Елена Петровна, что обрадовало Жоржа – улыбка ей в самом деле очень шла, девушка как-то изнутри светилась и оживала. Улыбались и глаза, и вся она сама, а не только губы, от которых князь вдруг не смог отвести взгляд.
Он сказал, лишь бы не молчать?
– Я вовсе так не думал! – и тихо рассмеялся, вдруг обрадовавшись, настолько Элен была мила.
– Пройдемте к столу, мне хочется пить, – предложила девушка и оперлась о предложенную Жоржем руку.
Она пила лимонад маленькими глотками, при этом рассматривая поручика украдкой, явно надеясь, что он не заметит. Потом все-таки не выдержала и решила воспользоваться его предложением рассказать о себе.
– Вынуждена признать, Георгий Александрович, что никогда прежде не слышала о вас ни от Мещерских, с коими мы водим знакомство без малого двадцать лет, ни от собственного папеньки. Такое чувство, что, несмотря на ваше приятельство с моим отцом и генералом, в Отрадном вы впервые. Отчего вы не приезжали раньше? Ваши как вы выразились будни, столь суровы? – спросила она. – Если я прошу многого, можете не отвечать.
– Я вам отвечу, – начал Жорж, улыбнувшись, но тут к ним подошел отец Элен и радостно поприветствовал Жоржа.

Чем вызвал явный ступор у своей дочери
– Ваше сиятельство! Так вы – князь? – глаза Элен широко распахнулись, словно диковинку увидела – подумал поручик.
– Да, и мне казалось, я представился с титулом. Во всяком случае, не собирался его скрывать и не вижу в этом чего-то особенного, что отличало бы меня от других мужчин в этой гостиной. Вас смущает, что я князь? Считайте, что я просто соседский помещик, – он снова дружески улыбнулся Элен. – Можете даже называть меня Жорж, как ваш отец.
Я, Пьер, приехал имение посмотреть. В карты выиграл, – ответил поручик Артемьеву. – Веселое, может, слышали? Собственно, потому я в этом обществе впервые, но, как оказалось, тут все те же лица, что и в Петербурге. А не приезжал я ранее, милая Елена Петровна, потому что служил. Будь у меня семья, к примеру, я бы ходил в отпуск, а я один как перст уже довольно давно, из недвижимого имущества только квартире в столице. Все остальное отец мой покойный прожил, – невесело высказал князь, а при упоминании отца лицо его перекосила гримаса, словно он лимон проглотил, но это было мимолетно. – Думаю вот в отставку выйти, помещиком заделаться, – добавил он, налил себе сельтерской и залпом выпил.
В разгар рассказа про имение к ним подошла Долли, а с ней давний знакомец Жоржа Алексей Воронцов.
– Рад видеть, Алексей Михайлович, – Жорж пожал приятелю руку. – Что сказать? В плачевном состоянии усадьба, ремонта требует, но место мне нравится, да и люди кругом, как оказалось, знакомые. Пожалуй, попробую привести дом в божеский вид, во всяком случае, недели на две имею намерение задержаться.

Пока мужчины обсуждали достоинства и недостатки имения «Веселое», Жорж с интересом наблюдал за Еленой Петровной, естественно, продолжая живо участвовать в разговоре. Девушка сначала явно смутилась, потому что заалела щеками, потом, правда, справилась с собой, но в глазах ее читался интерес – к самому ли князю, к рассказываемой им истории, к поместью или к желанию Загряжского заделаться помещиком, было неясно, но это было намного лучше, чем равнодушие – девица показалась ему не только симпатичной, но и умной, умеющей поддержать разговор, потому он желал продолжить знакомство. Естественно, прекрасно понимая, что общение с девушкой из общества может привести к мыслям о его матримониальных планах, и впервые за много лет поручика это не испугало. Конечно, его репутация un vaurien, polisson, ivrogne, il n’a que des fredaines (шалопая, повесы, любителя заложить за галстук (фр.)) бежала впереди него, но это Жоржа не смущало – в конце концов кто не без греха.
Решив, что до обеда еще есть время, он предложил Артемьеву, Воронцову и подошедшему к ним генералу Мещерскому переместиться на время за ломберный стол – за картами легче думалось.
– Господа, а не расписать ли нам пулечку? – Жорж обвел взглядом стоящих рядом мужчин. – Надеюсь, Елена Петровна нас извинит? Но к танцам я непременно вернусь, оставьте за мной, пожалуйста, вальс и третью кадриль, – он поцеловал девушке руку и улыбнулся.

Желанию сыграть в карты не суждено было сбыться, во всяком случае, до обеда, потому что как раз тот самый обед и подали.
Слуга крикнул так, что звякнул жалобно хрусталь люстр:
– Кушать подано
И все направились в столовую залу. Князь машинально отметил, как Петр Николаевич Артемьев подал руку дочери и прошел следом, чтобы сесть рядом с Элен.
– Сыграю с превеликим удовольствием после обеда, – таков был ответ Воронцова, старшие мужчины согласно кивнули. Дух из столовой залы плыл божественный, и туда невозможно было не спешить.
Отведав консоме из рябчиков с волованами, кивнув своей визави, в которой признал графиню Докки Аристову, многажды прежде встреченную им в свете. Он знал, что отец Евдокии Ильиничны скончался и даже присылал карточку с соболезнованиями в их дом в Петербурге, но решил, что после обеда нелишне будет высказать соболезнования лично, заодно понять, танцует ли девица или все еще соблюдает траур – платье на ней было не траурное и даже не полутраурное, но не светлое, а изумрудно-зеленое. Не сказать, чтобы цвет сей шел графине, впрочем, ему не было до этого никакого дела.
Девицы мило беседовали, и из их разговора он понял, что Элен остается на бал и пикник, а Докки раздумывает. «Повар у Мещерских потрясающий, – подумал Жорж, приговорив правенсаль из дичи с трюфелями, а следом и ростбиф, – да и вино отменное.
Подали паровую стерлядь, и поручик намеревался уже завести разговор с дамой по соседству или напротив, но тут купец Демидов, с которым Жорж не был знаком лично, проявил размах души невиданный – в залу внесли портрет Долли в полный рост кисти Михаила Врубеля. Будучи вхож в столичную богему, Загряжский знал, что Врубель нынче в Италии, но ценности подарка это не умаляло. Мало того, что портрет был хорош, он еще и стоить будет вскорости баснословную сумму, потому что художник имел все задатки через некоторое время стать знаменитостью.
Поэт Миролюбский сказывал шутливые вирши, и Жорж вспомнил, как играл недавно в одной из гостиных в буриме. Оказалось, что срифмовать строки не так уж и сложно.
– Елена Петровна, не находите, что стерлядь повару особенно удалась? – спросил он Элен, чтобы завязать разговор, девушка показалась ему грустной. – Интересно, повар у Мещерских француз или англичанин?

Отвечая на вопрос про повара Мещерских, Элен неожиданно засмеялась, и Жорж хотел уже было спросить, что ее так развеселило, что даже отец уточнил, все ли в порядке, но тут всем предложили пройти на террасу, где был накрыт десерт, а также к услугам гостей – новомодное развлечение – фонограф.
Тихая компаньонка хозяйки объясняла принцип действия прибора, который Загряжский знал, он даже видел фонограф в действии, будучи на закрытом приеме у военного министра, и машинка его сильно заинтересовала.
Потому на вопрос мадемуазель Чарской

Поручик тут же согласился:
– Я готов, – он подошел к ящику и остановился. – Стихи читать? Петь? – уточнил он, потом отыскал глазами Элен и улыбнулся, решив, что непременно узнает, что ее рассмешило за столом.

Сказала, улыбаясь, барышня, и пока Жорж думал, что сказать – на него внезапно нашёл ступор – было предложено устроить поэтический вечер.
и тут Загряжский пожалел, что вызвался первым. Нет, стихов он знал великое множество и поэзию любил, но все стихи были не особо пригодны для чтения вслух при незамужних девица. Что прилично в офицерском собрании, не годится в обществе.
Наконец, он вспомнил партизанского поэта Дениса Давыдова и подумал, что отрывок можно бы и прочесть. Жорж наклонился к рупору и с выражением прочел:
Я люблю кровавый бой,
Я рожден для службы царской!
Сабля, водка, конь гусарской,
С вами век мне золотой!
Я люблю кровавый бой,
Я рожден для службы царской!

– Думаю, достаточно, – он улыбнулся Чарской. – я уже видел подобное, и тут есть одна особенность, вы не узнаете свой голос. Мне долго объясняли, с чем это связано, но человек слышит сам себя иначе, чем его слышат другие. И фонограф воспроизводит именно тот голос, что слышат все, когда вы говорите. Но для вас самого звук иной. – Он снова улыбнулся и отошёл в сторону.

Жорж прослушал свой голос без особого пиетета. Он знал, к чему готовиться, и у него эксперимент не вызвал ни отторжения, ни приятия. Голос как голос, не в театре же выступать. Он стал, прислонившись к балюстраде и пригубил чаю, в горле отчего-то пересохло, видимо, все-таки волновался, и стал слушать остальных. Долли прекрасно прочла стихи, доселе ему неизвестные. И хоть она назвала это переводом с греческого, Жорж решил, что девушка пишет вирши. Это было бы вполне в ее духе. Остальные тоже читали неплохо.
Эллен выискала какую-то, абсолютно неизвестную Загряжскому поэтессу, но стихи были неплохи, и читала девушка с чувством.
Закончив, она подошла к нему и похвалила его собственное чтение, что было весьма неожиданно.

– Вы льстите мне, Елена Петровна, – улыбнулся князь. – Что до развлечения, то оно забавно и в столичных салонах не водится пока. Долли же говорила, что привезла вещицу из Дании. Но, вы правы, я имел удовольствие испытать прибор на приеме у военного министра, потому и знал, что голос будет не тем, к которому я привык. Ну да Бог с ним, с фонографом. Вы лучше расскажите, что случилось за обедом и послужило предметом вашего смеха? Клянусь, я никому не скажу. – Он взял девушку за руку и поднес ее к губам. – И что за поэтессу вы выбрали? Не слышал никогда, а читали вы превосходно.
Пока они говорили, мимо прошел Николай Звегинцов, прочитавший фонографу сонет Шекспира, и выбор показался князю интересным. Жорж сразу узнал НиколЯ, хоть и виделись они довольно давно и особой дружбы не водили. Интересно, он местный помещик? Надо будет поздороваться, а может, и в гости позвать. Коль скоро я тут обосноваться собираюсь, с соседями надо дружбу вести. – подумал поручик, и снова перевел взгляд на Элен Артемьеву, ожидая ее ответа.

– Я на вас совершенно не в обиде, забавная вышла ситуация, – узнав, что повара Мещерских зовут мсье Жорж, Загряжский расхохотался в голос, но, оглянувшись на присутствующих, смех заглушил, чтобы не подумал кто вдруг, что он над чтецами смеется. Там как раз местный поэт очень странные стихи читал. Смысл в них был, но рифмы и ритм гуляли. Особенно последние – века-конца. Да и пафосу в виршах было без меры. Поручик, естественно, ничего не сказал – кто он таков, чтобы судить другого: каждый волен делать то, в чем он считает себя профи. Загряжский стихов не писал, ну, почти не писал, но законы стихосложения, всякие там ямбы, дактили, амфибрахии знал хорошо. А вот поэтессу, про которую сказала Элен, не знал вовсе – ни стихов ее, ни судьбы, которая, как сказала Елена Петровна, была печальной. «У всех поэтов судьба невеселая», – подумал Жорж, вслух же обронил:
– Понимаю.
Ему не нравилась грусть Элен, она же была явно моложе него, но вела себя так, словно старше и намного, и жизнь уже прошла, осталось сидеть дома на диване и ждать кончины.
Нет, она улыбалась, но это была какая-то грустная улыбка, улыбка много пережившего человека, несущего на сердце печаль и тайну.
– Будь вы мужчиной, сказал бы, что похожи на лорда Байрона, – заметил он. – Столь же печальны и отрешенны, словно не девица на выданье, а девицы сей тетушка престарелая. Конечно, все познается с опытом, но вам ли говорить о том? Вы, слава Богу, молоды, привлекательны, откуда такие упаднические настроения? Или это теперь мода такая среди молодых девиц? Давно ж я не был в свете, – улыбнулся он, переиначивая фразу из Пушкина. – Даже я и Звегинцов прочти более жизнеутверждающие стихи, чем дамы. Скажите, в чем причина вашей грусти? Может быть я ее развею, – договорил он, поняв, что был слишком темпераментным и мог ненароком обидеть девушку

Отповедь была столь неожиданной, что Жорж не сразу нашел, что сказать, а когда он хотел было уже открыть рот и тоже высказать девице, что был понят ею вовсе неверно, и что в ней говорит гордыня, и прочее, подошел Артемьев старший.

И Элен тут же ухватилась за кинутую судьбой возможность не продолжать разговор.

– До свидания, Елена Петровна. – Князь поклонился. – Петр Николаевич! Мое почтение.

Елена Петровна взяла папеньку под руку, и они зашагали по направлению к главной подъездной дороге.
А Жорж так и остался стоять, глядя им вслед с дурацкой миной на лицо. «Что за черт, в самом деле! Хотел всего лишь показать девице, что скучающее выражение лица ей не пристало. Что она вовсе не глупа, бледна, как эта глупая луна на этом глупом небосклоне» – процитировал он наизусть Пушкина, не особо уверенный, что был точен в тексте. Но Жорж был реально зол – на ситуацию, на Элен, на то, в каком свете она его самого выставила. И ведь умная же барышня. Зачем она хочет казаться глупее, чем есть? К чему эта дурацкая меланхолия? Ах. Замуж не вышла до возраста – так и что с того? Во-первых, она симпатична, во-вторых, умна, вполне еще может сделать партию – к чему этот байронизм и нелепое самокопание? Даже если там в анамнезе юношеская любовь и обман со стороны мужчины, на нем свет клином не сошелся, ей-Богу! Ладно, завтра приедет, поговорим. И я не дам ей сбежать от разговору, – подумал Загряжский, направляясь снова к центру террасы, где творилось что-то интересное – дамы решили пощекотать себе нервы на спиритическом сеансе. Он однажды присутствовал на таком – вызывали дух Нострадамуса, но там был медиум – он кричал, говорил какие-то глупости, нагнал страху на всю компанию. А тут просто тарелочка двигается, и вовсе не страшно.
Он подошел ближе, когда Долли объясняла, как действовать

Это предложение показалось Жоржу несколько …глупым, и он был уверен .что ничего узнать не удастся, но блюдце начало двигаться и застыло на букве Н.

Жорж решил, что это скорее нет или вообще случайность. И как скептик и практик на вопрос Долли
ответил:
– Давайте я рискну. Сегодня буду второй раз первопроходцем. – Он засмеялся. – Матримониальных планов не имею, и уж точно не потусторонние силы буду о женитьбе спрашивать. Про урожай там тоже вряд ли знают, – вспомнил Загряжский просьбу купца Демидова. – Давайте спросим, будет ли завтра дождь. Мне кажется, все это сродни святочным гаданиям – каждый верит в то, что хочет и видит – в данном случае читает – то, что желает.

Спиритический сеанс продолжался, но ничего особо интересного не происходило, разве что хозяйка представила гостям балерину Александру Вальц. Жорж скептически поднял бровь, он видел актрису на сцене, танцует хорошо, но не более. Потом решил, что ту позвали, чтобы она и для Долли что-то станцевала, и забыл об этом, потому что Воронцов неожиданно стал задавать вопросы тарелочке, и это стало интересным.
– Значит, нас ждет прекрасный солнечный день? – блюдце, замерев на месте, вновь намекнуло на положительный ответ. – Который ничего не омрачит? – продолжил допытываться Алексей, после чего проводник воли духов вновь откатился к согласной «н». – Предостерегаешь ли ты кого-то из находящихся сейчас в этой комнате?
– Ах, Алексей Михайлович, хватит, – вымолвила Долли и убрала руки с доски. В зале повисла тишина.
Загряжский наблюдал за всей этой мистикой, ожидая, что будет дальше.
Но дальше произошла совсем уж несуразица – поэт Миролюбский начал читать вирши собственного сочинения, фамильярно говоря Дарье Петровне «ты». Жорж несколько опешил от такой наглости, потом решил, что, видимо, стихотворцам такое допустимо, потому что присутствующие зааплодировали, а купец Демидов даже предложил наградить стихоплета, и Долли не возражала.
А еще Демидов вспомнил забавную историю про спиритический сеанс, которой Жорж посмеялся вместе со всеми.
Откуда-то возник Трубецкой с легким шлейфом хорошего табаку и спросил, что происходит. Долли объяснила, но от Жоржа не скрылся тот накал, который существовал между ними. Дарья Петровна словно молнии метала, а потом и вовсе попрощалась до завтра и ушла во внутренние покои.
Загряжский тоже решил, что пора и честь знать, откланялся и уехал к себе в Веселое с намерением вернуться на пикник, раз уж его тоже пригласили, да присмотреть что-то в подарок хозяйке, а то он мало того, что напросился в гости, еще и без презента оказался.