Карта ролевой игры "Сезон чудес"

Коротко поклонившись леди Пэйшенс и остальным участникам забавы, Паудерхэм предложил ей руку и отвёл в сторону от места действия.

- Вам душно, миледи? - спросил, глядя в залитое румянцем лицо, - Давайте немного пройдёмся, - он посмотрел на леди Гастингс и начертил в воздухе периметр зала, давая понять, что они не покинут помещение. Улыбка леди Гастингс лучше всяких слов говорила о том, что она была бы совсем не против, если бы он вывел её подопечную из зала, скомпрометировал, сделал что угодно, но попался в брачные сети. Кивок, и они медленно пошли по залу.

- Обнаружил ли ваш отец уже пропажу, миледи? - Как только они отошли чуть дальше, спросил Паудерхэм.

Они остановились у кадки с каким-то разлапистым растением на входе в зимний сад, Эдвард бросил взгляд в коридор и снова обратил его на леди Пэйшенс.

- Разумеется, - Паудерхэм ещё не успел начать искать глазами лакея, как тот сам возник перед ними, взял стакан лимонада и подал его леди.

Эдвард заставил себя проглотить готовый сорваться с языка вопрос - это было бы уже слишком.

- Вы можете утверждать, что не знали о существовании бумаг, и не знаете кто мог их взять, - он перестал любоваться ручкой леди Фебы, выглядывающей из прорези ширмы, и посмотрел на леди Пэйшенс. - Нет, ничего неправильного в том, чтобы ложью обезопасить себя.

- Да, - солгал, не моргнув глазом - лучше ей думать, что инцидент полностью исчерпан. Он снова посмотрел на часы и, чтобы леди не подумала, что он утомлён беседой, улыбнулся, - Не этот ли этот танец вы обещали мне, миледи?

Ещё пять минут.

А вот в число любимых танцев Паудерхэма менуэт не входил. Что, разумеется, никак не сказывалось на знании шагов и умении танцевать.
Глядя на стоящую напротив леди Пэйшенс, Эдвард думал о том, что связи – это не всегда нечто приятное. Например, три дня назад он даже не был знаком с дочерью графа Дартмута, а сегодня их связывает тайна.
Они сошлись в танце, что позволило заглянуть в её глаза. Взгляд леди Пэйшенс был открытым, восхищённым – как мало иногда человеку нужно для счастья – всего лишь немного внимания, и, что поразило его больше всего, полным доверия. Что было, по его мнению, уже немного излишним. Нет, он не лгал, когда предлагал финансовую помощь и покровительство матушки. Её светлость не откажет ему в этой просьбе, тем более, что отец, узнав о роли леди Пэйшенс в истории с письмом, наверняка поддержит его в стремлении отблагодарить. Тут было другое. Сейчас, глядя на плывущую ему навстречу улыбающуюся девушку, Эдвард видел не скромную серую мышку с не примечательными чертами лица, а чарующий изгиб манящих губ, чистую кожу, красиво оттенённую густыми, источающими тонкий аромат, тёмными волосами и ранимость и силу, предоставленной своим проблемам молодой женщины, в глубине завораживающих мягким сиянием глаз. Разве она была некрасивой?
Следуя фигуре танца, они столкнулись животами и снова отступили друг от друга. Но Эдвард успел заметить в глазах девушки язычок страстного пламени, лизнувший ярким румянцем её щёки и заставивший леди Пэйшенс, в смущении, отвести взгляд. Как быстро он смог бы раздуть из этого огонька пожар? Его взгляд снова заскользил по её лицу, шее, декольте, талии... Каково это обнимать её, ласкать? Какая она: безучастная и холодная или за бронёй правил, обстоятельств и условностей горит яркий огонь желаний? Проверить это было несложно. Хотел ли он знать? Да. И именно поэтому ей не стоило так слепо ему доверять.
Принявший слишком вольный оборот ход мыслей, напомнил что такой же и в этот же самый момент может руководить Хертфордом, что было бы совсем не кстати.
Одна минута.
Он проводил леди Пэйшенс к дуэнье, подчёркнуто учтиво, чтобы скрыть свои истинные мысли, пожелал им доброго вечера и отправился в зимний сад.

Оранжерея казалась пустующей, но полнилась шорохами и, казалось, затаила дыхание в ожидании чего-то... Паудерхэм двигался почти бесшумно, пытаясь за собственными шагами различить откуда донесётся хоть малейший звук. Плохо, что они не разговаривали - это подтверждало его худшие опасения. Наконец, он различил очертания фигур, а затем и подол платья, который, к счастью был там, где ему положено быть.


- Достаточно. Вы слишком увлекаетесь, Хертфорд, - не позволяя допустить мысль о том, что он мог не заметить их ухода, прервал свидание Паудерхэм. - Онория, мы вернёмся в зал вместе. Приведите себя в порядок, - мимолётный взгляд на сестру и он снова обратился к будущему родственнику, - Хертфорд, сделайте одолжение - задержитесь.

Сестра с гордо вздёрнутым подбородком и печатью светской скуки на лице отошла на несколько шагов, словно это не её только что застали целующейся в полутьме зимнего сада.

- Только не ходите направо, - взмахом руки указав направление, тихо предупредил он Хертфорда, - там тоже кто-то охает в кустах, - оставив шуточный тон, Эдвард снова стал серьёзным, - Хочется надеяться, что вы сказали леди Онории всё, что собирались, милорд, потому что больше такой возможности у вас не будет.

Учтивый кивок и светский тон:

- Посмотрите на этот кактус, сестра, - Эксетеры зашагали по дорожке, возвращаясь в бальную залу, - Кажется такой же я видел в оранжерее Паудерхэм-холла.

Закончив письмо отцу, Эдвард сложил его и запечатал. Некоторое время он продолжал смотреть на письмо, найденное в кабинете Дартмута, и на то, которое только что написал сам. Стоит ли беспокоить отца сейчас, во время поездки, или дело может подождать его возвращения? И опять всё упиралось в то, что он не знал всего, а значит не мог оценить последствия.

- Уильямс, - Эдвард вышел из кабинета и подозвал дворецкого, - ты позаботился о цветах?
- Да, ваше сиятельство, - поклон, - белые розы, как вы велели.
Паудерхэм кивнул и подал ему конверт.
- Отправь Джона в имение лорда Глинкерика в Шотландии. Он должен передать это письмо отцу лично в руки.
Дворецкий принял конверт и снова поклонился.

Эдвард кивнул и прошёл в гостиную, где надеялся в этот час застать вдовствующую герцогиню Эксетер.

- Маркиз, вы переходите все границы, - Эдвард снова застал этих двух целующимися. - Онория, я тоже буду чай, - с вежливой улыбкой, Эдвард потеснил Хертфорда и сел между ним и сестрой. - Вам следовало бы помнить, сестра, что о помолвке не объявлено, - он выразительно посмотрел на украшение на её груди, - Мало того, может случиться так, что не будет объявлено и позже - отец ещё не дал согласия на ваш брак.

Приняв чашечку чая из рук Онории, Паудерхэм сделал глоток и любезно предложил маркизу Хертфорду отведать пирожных.

- Они восхитительны, - пододвигая тарелку маркизу, - а я не люблю снег.

Подчёркнуто учтивый кивок, мол, рад услужить.

- В таком случае спешу обрадовать вас известием, что скоро вы будете иметь честь и удовольствие делить общество моей сестры не только со мною, но и с Закери, которого я собираюсь приставить просить сопровождать Онорию, где бы она ни была, - "коль скоро она сама забывает о своей чести, кто-то должен её блюсти" не было произнесено, но сестра должна была понять, что я более не надеюсь на одну лишь бабушку.

Губы кривит ироничная ухмылка и, чтобы скрыть издёвку, топит её в чашке с чаем.

- А вы на это способны, Хертфорд? - Как интересно. Эдвард никогда не считал Генри человеком сильных страстей и импульсивных поступков. Сдержаться и не посмотреть на сестру, ставшей причиной готовности Хертфорда оскандалиться, не удаётся. Немного смущена, но пытается держаться как ни в чём не бывало. От недолгого созерцания его отвлёк голос Хертфорда, - Как мелодраматично, - на предложение о пистолете и аббатстве, снова усиленно пьёт чай, - но думаю мы всё же не станем так веселить высшее общество.

- Кто знает, - чашка опустела и Паудерхэм беззвучно поставил её обратно на столик. - Вы не думали о том, что он может вернуться из Шотландии, сговорив её? - маловероятно, но полностью исключить такую возможность не мог даже Эдвард. Всё-таки сестре уже двадцать три, а перед отъездом случилась эта история с Линдси.

- Да, конечно, - кивает, - скорее всего в выходные, самое позднее в понедельник. - А вы, кажется, говорили, что проведёте Рождество в столице со своей матушкой? - ещё один кивок, в подтверждение собственным словам. Хертфорд ведь не ждёт, что он пригласит его на праздники в Паудерхэм-холл? Он не может быть столь самонадеян. Не до того как будет сделано и принято официальное предложение. С выражением сочувствия на лице (если оно его слушалось): - Праздники пройдут быстрее, чем нам хочется.

Кажется Онорию забавляла их пикировка с Хертфордом. Что ж, отлично. Было бы хуже, если бы она чувствовала себя в обществе будущего супруга неуютно или подавленно. Хотя, о чём это он? Стоило Хертфорду заикнуться о намерении жениться и вуаля - целуются при каждой же возможности. Что говорит о готовности, и даже некотором нетерпении Онории, вступить в... брак и необходимости усиленного надсмотра, чтобы эти двое не опозорили семью неожиданно ранним рождением полностью выношенного ребёнка.
Весёлость как рукой сняло.

- Честь и долг превыше всего, - у Эдварда не было сомнений, что раз-другой выразив возмущение, Закери выполнит свой долг перед семьёй.
Вдовствующая герцогиня, маман, Закери, а время от времени сам Эдвард, будут эскортом Онории, а следить за нравственностью Хертфорда, без сомнения, возьмётся сам герцог Эксетер.

Небрежный взмах рукой "Не стоит благодарности".

Основания выдать Онорию замуж были. Достижение детородного возраста, её далеко не первый сезон, разрыв с Линдси, репутация семьи, укрепление и приобретение связей, последние события тут и в зимнем саду - при желании этот список можно было продолжить... а можно было игнорировать, как это делал отец. Желающих жениться на дочери герцога Эксетер было достаточно, но отец в каждом находил что-то, что делало брак неприемлемым. Единственная дочь и любимица, она должна была получить лучшее.
Сомнение во взгляде и неопределённый жест рукой, были призваны показать, что уверенным быть нельзя ни в чём.

О достоинствах и манерах виконта Глинкерика можно было поспорить. Но Эдвард никогда не позволил бы себе обсуждать это с посторонним и поэтому только согласно кивнул.

- Ох, уж эти садоводы и их страсть к ботанике, - понимающе-сокрушённо.

- Кстати, о погоде, - кивнув Анне, чтобы у несла чайные принадлежности, - мне пора отправляться. Составите мне компанию, Хертфорд? - и все понимали, что это не вопрос, а завуалированное объявление окончание визита.

Любезно задержавшись, Паудерхэм дождался возвращения леди Норфолк и вдовствующей герцогини, и только потом, вместе с визитёрами, покинул Эксетер-хаус.


Сегодня было не так морозно как вчера, а в воздухе лениво кружились крупные, бесформенные хлопья снега. Он залепливал окна кареты, затруднял видимость, но и превращал серую убогость улиц в светящийся ледяными искрами белоснежный мир. Менял знакомую унылую картинку настолько, что это казалось волшебством. Может быть снег не так уж плох...



_____________________
Маркиз, Онория, спасибо за эту беседу. Получил массу удовольствия)

Эпилог
Ну, очень сильно сокращённый вариант.


Середина января, 1781 г.

Никогда прежде он не видел отца таким. В глазах восьмого герцога Эксетера стояли слёзы. И именно это, а не мороз, вызвало у Эдварда озноб.
– Отец?
– Они убили его, Эдвард, – Эксетер мотнул головой и уголки губ снова опустились.
Подбородок напрягся, линия губ стала твёрже – отец боролся с рвущей его сердце болью и Эдварду не оставалось ничего другого, как ждать. Он понимал, что отца душит что-то страшное. На душе стало так тяжело, как будто он – Эдвард – только что потерял любимого человека. Человека, которого никогда не знал, но который был частью его семьи и был достоин быть оплаканным. Или же, как если бы стоял на пороге открытия страшной тайны, способной изменить его жизнь. Даже если бы он знал что сказать – не смог бы сделать этого физически – слова казались ненужными и не шли с языка.
– Закери был лучше меня, – голос отца был чужим. Сухим и ломким. Он как шелест срывался с едва шевелящихся губ. – Он был весёлым, добрым, общительным... он очень любил жизнь и находил хорошее во всём. Любимец матери, - невесёлая улыбка едва коснулась его губ. – Если мы ссорились, он всегда приходил мириться первым. Он умел прощать, умел посмеяться над собой, умел быть другом и братом. Он делал мою жизнь светлее.
Траэрн замолчал и стал короткими, будто небрежными хлопками сбивать пыль и редкие снежинки с надгробной плиты. Когда ничего не осталось, он провёл ладонью в перчатке по высеченному в камне имени и сжал её в кулак.
– Они убили его душу, – горькие слова, как яд, попав в открытую рану растеклись по венам и заставили всем телом содрогнуться от боли, звучавшей в словах отца. – Он никогда, понимаешь... никогда бы...
– Понимаю, – Эдвард опустил руку на плечо отца.
На мгновение Траэрн напрягся, а затем похлопал сына по руке на своём плече, давая понять, что он в порядке.
– Теперь я знаю всё, – всё так же не сводя глаз с имени на надгробной плите. – Понял, когда прочёл письмо, и уверен, что не ошибаюсь. Господь, как я виноват. Эта вина...
Он обернулся в пол-оборота и посмотрел на сына:
– Эдвард, я хочу, чтобы ты обещал мне, что этот разговор останется между нами. Об этом не нужно знать твоим братьям, матери, сестре, будущей жене и, конечно же, бабушке. Никому. Я расскажу тебе, потому что ты соприкоснулся с этой историей и потому, что ты мой наследник и должен знать о своём роде всё.
Какое-то время Траэрн молчал, раздумывая с чего начать и, наконец, заговорил:
– Это случилось тридцать два года назад. В тот год за короткий период умер отец, а следом Закери. Ты слышал, что он поехал навестить приятеля в одном из соседних поместий, но, как выяснилось позже, не доехал туда и пропал. Мы искали его больше месяца. Даже когда уже не осталось надежды, я продолжал искать его. Я и сам не могу сказать почему, но я чувствовал, что он жив. И моё предчувствие оправдалось. Когда я нашёл Закери он не был мёртв. Он обезумел.
Герцог посмотрел в глаза своего старшего сына и не увидел в них страха или отторжения, только сосредоточенность и внимание. Он вышел из фамильного склепа и повернулся лицом к дому. Прошёлся взглядом по парадному входу, окнам столовой и остановился на окне спальни брата. Комнату давно отремонтировали, сменили в ней мебель и теперь её занимал младший из отпрысков герцогской четы – девятнадцатилетний Траэрн. И снова Эдвард молча наблюдал за отцом, понимая, что тот, глядя на окна брата, думает сейчас не о сыне, а о своём брате.
Дядя сошёл с ума. Такого поворота Эдвард не предполагал и понимал теперь, почему отец столько лет тщательно хранит эту тайну.
– Ты читал письмо, – задумавшись, Эдвард не заметил, что отец смотрит уже не на дом, а на него, – и знаешь, что Закери принял приглашение приятелей развлечься. А так как их развлечения были совсем не безобидными, они требовали друг от друга и клялись сами, что всё останется в тайне. Должно быть, и Закери дал такую клятву, раз солгал нам, что едет в совершенно другое место.
Эдвард кивнул, вызывая в памяти текст письма:
– Девочка, – начал он.
– Да, девочка, – кивнул Траэрн. – Как сказано в письме «она была скорее ещё ребёнком, чем девушкой». Девять-десять лет, я полагаю.
Эдвард дёрнул плечом и отрицательно мотнул головой.
– Я выяснил чем занималась эта компания и думаю, что ты уже и сам догадался, – продолжил Траэрн. Эдвард встретил острый взгляд отца и кивнул, – жертвоприношения. Они насиловали и измывались над своими жертвами, морально и физически. Унижали, уродовали, заставляли умирать медленной мучительной смертью. «Девчонка, и правда, кричала так, что леденела кровь. Но все держались достойно, и только Сэвидж – этот слабак – требовал отпустить её» – процитировал он строки письма и Эдвард кивнул, подтверждая, что помнит их.
Эксетер снова замолчал. Он выглядел усталым и... каким-то постаревшим.
– Отец, мы можем закончить разговор в другой раз, – предложил Эдвард, видя как тяжело даётся отцу эта беседа.
– Я думаю, что тогда-то он и сошёл с ума, – не слыша сына, продолжил Траэрн. – То, что они творили с этим ребёнком было против природы Закери. Он пытался остановить, прекратить, а вместо этого должен был наблюдать за её нечеловеческими страданиями. Должно быть это сломало его, – он остановился посреди заснеженной садовой дорожки и долго смотрел куда-то вдаль. – Они побоялись, что Закери не сдержит клятву и расскажет о их делишках, – Эксетер посмотрел на сына, – поэтому заставили его добить девочку. Сделали его своим соучастником.
Эдвард снова кивнул – об этом было сказано в письме, которое он нашёл у Дартмута. Некоторое время они молчали. Эдвард видел, что отец предпочёл бы не продолжать разговор, но кое-что осталось невыясненным:
– Вы сказали, что когда нашли его, дядя был ещё жив. Когда и отчего же он умер?
Траэрн прикрыл глаза, глубоко вздохнул и продолжил.
– Когда я нашёл его, Закери перестал быть человеком, перестал разговаривать, никого не узнавал. Он кидался, выл, рычал, выглядел и вёл себя как животное. Пытался убить любого, кто к нему приближался, – с видимым усилием говорил и пытался сохранить невозмутимое выражение лица Эксетер. – Иногда мне казалось, что искра узнавания всё же мелькала в его глазах, но, должно быть, я обманывался. Я жалел о том, что не убил его, Эдвард, – Траэрн прямо посмотрел в глаза сыну. – Жалел с каждым днём всё больше. Я считал его исчадием ада, уродом, не заслуживающим называться человеком и проклинал себя за то, что не мог убить его... вернее, своё воспоминание о нём прежнем. Он не раз сбегал и каждый раз убивал женщин. Жестоко, отвратительно... – было очевидно, что рассказ даётся отцу с трудом, но он продолжал, словно хотел выговориться, пока не передумал. – Он издевался над ними перед тем как убить.
Траэрн провёл рукой по лицу и ещё какое-то время стоял, не открывая глаз и глубоко вдыхая морозный воздух. Эдвард обошёл отца и сделал несколько шагов по дорожке, а затем обернулся и снова вернулся к нему.
– Он не виноват. Он делал то, что увидел в ту ночь. То, что лишило его рассудка, что мучило и...
– Да, – открыл глаза Эксетер. – Теперь я это понимаю. А тогда проклинал и желал смерти. Эдвард, я был рад когда его убили, – Траэрн устало смотрел за спину сына на фамильный склеп. – Я почувствовал облегчение, когда узнал о его смерти. Эта вина, которую я не смогу...
– Это не ваша вина, – перебил Эдвард отца. – Вы сделали для него всё, что могли.
– Возможно ты прав, Эдвард, – после продолжительного молчания и куда более ровным тоном сказал Эксетер. – Возможно, никто не виноват. Но от этого не легче.


Конец января

Она сидела у окна и смотрела на пролетающие за окном хлопья снега, как делала это много раз прежде. По крайней мере, Эдвард видел её за этим занятием почти каждый день уже шесть недель. И чем её только привлекало это зрелище?
Леди Пэйшенс его не видела и Эдвард воспользовался этим, чтобы разглядеть её. Слёз украдкой и покрасневших глаз не было уже давно, грусть и растерянность – вот что чаще всего можно было увидеть на её лице, когда она оставалась одна. Сейчас же весь её вид излучал покой и задумчивость.

В то декабрьское утро, велев отправить леди Пэйшенс цветы, маркиз отправился в дом Дартмутов с визитом. Да, он зачастил, Паудерхэм прекрасно отдавал себе в этом отчёт, так же как понимал, что скоро об этом начнут судачить, но он не мог покинуть Лондон не убедившись, что Дартмут не задумает мстить за пропажу письма.
Дверь открыла служанка и сообщила, что леди Пэйшенс сегодня не принимает. Лёгкое недомогание? С кем из женщин этого не бывает. Паудерхэм был готов откланяться, когда увидел в дверях гостиной леди Пэйшенс. Девушка выглядела измученной, была бледна, а вокруг покрасневших от слёз глаз залегли тёмные круги. Глядя на неё было трудно поверить, что это та самая девушка с которой он несколько часов назад танцевал на балу. Появившись всего на мгновение, она снова скрылась в гостиной, но Эдвард успел заметить, что платье на ней чёрного цвета. Недостающая частица мозаики и его осенила догадка.
– Что случилось? – не обращая внимание на недовольство служанки, Эдвард перешагнул порог. Кажется, он уже понимал что, требовалось лишь подтверждение.
– Граф Дартмут, – беспомощно пробормотала служанка уже вслед маркизу, направляющемуся прямиком в гостиную. – Несчастный случай, ваше сиятельство. Такое несчастье!..
Паудерхэм не слушал её, он стоял лицом к лицу с осиротевшей дочерью своего шантажиста и новыми проблемами.
Он покинул городской дом графа Дартмута ровно через тридцать минут, решив финансовую сторону проблемы, но совершенно не представляя что будет дальше с самой леди Пэйшенс.
На помощь неожиданно пришла бабушка. Услышав от внука какая беда постигла дочь графа Дартмута, вдовствующая герцогиня заявила, что возьмёт бедняжку под своё крыло. Как у всех Эксетеров её слово не расходилось с делом и уже на следующий день великосветское общество Лондона говорило: «Умереть – это лучшее, что мог сделать граф Дартмут для своей дочери». Впереди её ждал год строгого траура, а пока вдовствующая герцогиня велела собираться в дорогу – они проведут Рождество в родовом гнезде Эксетеров – Паудерхэм-холле.

Наконец, почувствовав его присутствие, леди Пэйшенс обернулась и посмотрела на Паудерхэма. Плавно присела в реверансе и застыла возле своего стула.
– Ваше сиятельство, добрый день, – её щёки окрасил румянец.
– Добрый день, – Эдвард улыбнулся, понимая что румянец вызван воспоминанием о их вчерашних поцелуях у дверей опочивальни леди Пэйшенс. Отнюдь, не первых.
А началось всё с ветки омелы и насмешника Траэрна, который не мог упустить момент и указал Эдварду на то, что тот, приветствуя леди Пэйшенс, остановился под одной из развешанных по всему дому «поцелуйных» веток. Смущение леди Пэйшенс от души повеселило младшего и привлекло пристальное внимание Эдварда. Лёгкое касание губами уголка губ, её трепет и неистовый стук сердца – теперь уже Эдвард был заинтересован по-настоящему. Он ещё раз «случайно» столкнулся с леди Пэйшенс под омелой, но во-первых, чаще было уже некуда, а во-вторых, похожие на братские поцелуи были не тем, чего теперь ему хотелось. И «случайные» встречи стали происходить в коридорах и саду Паудерхэм-холла, куда леди Пэйшенс выходила погулять утром и обязательно после обеда. Не получив отпор на первый, не имеющий благовидного предлога, вроде омелы, поцелуй, Паудерхэм быстро вошёл во вкус. Украденные ласки были запретными и от того ещё более сладкими, опасность, что их в любой момент застанет кто-то из домочадцев, придавала особую пикантность, а мечущаяся в плену благопристойного воспитания пробудившаяся чувственность девушки притягивала Эдварда сильнее приворотного зелья. Если бы она противилась соблазну... но, похоже, и ей это было не по силам. И они балансировали на краю, лишь чудом удерживаясь от падения в манящую пучину страсти.
– Прогоните меня, – лаская её горло губами, сказал Паудерхэм.
– Уходите, – еле дыша, прошептала Пэйшенс.
Эдвард тихо засмеялся и прижал её ещё крепче. Пэйшенс чувствовала каждой клеточкой как вибрирует от смеха его тело. Это было неправильно, обнимать его, чувствовать так близко, знать как он пахнет и какие на ощупь у него волосы, позволять целовать себя посреди бела дня в гостиной и в тоже время... так необходимо.
– Ваше сиятельство, – не пытаясь отстраниться, снова зашептала Пэйшенс, – вы должны уйти. Вы погубите меня.
– Да, – согласился Эдвард тоном человека не осознающем опасности.
То есть, как это «да»? Пэйшенс была уверена, что он не расслышал или не понял, что она сказала, потому что «Да» и горячие губы на её подбородке, так близко от губ – не тот ответ, который он должен был дать.
– Милорд... – она чувствовала, как его руки поднимаются от талии к груди, губы невесомо коснулись друг друга и встретились снова в более глубоком поцелуе. С каждым прикосновением мысль о том, что нужно остановиться отлетала всё дальше, а опасность, что их застанут всё более реальной.
– Ваше сиятельство, – задыхаясь, Пэйшенс повернула голову, уворачиваясь от следующего поцелуя и почувствовала горячие губы маркиза на своей шее. Господи... Её пальцы сильнее впились в его плечи, ища опору в том, кто лишал её душу и тело покоя. «В янтарной гостиной» долетел до неё голос дворецкого из холла и Пэйшенс вырвалась из объятий маркиза. Она видела по его глазам, что он не слышал, что их уединение вот-вот нарушат, но объяснять было некогда. Книксен, и она почти бегом бросилась к двери.
«Ваша светлость» донёсся до Эдварда её голос из холла, в ответ – размеренный голос отца и ещё более тихое «я хотела бы подняться к себе». Так вот в чём дело. Паудерхэм повернулся к окну, в которое до его прихода смотрела леди Пэйшенс. Серое небо, голые деревья и снег покуда видит глаз – унылая картина. На подоконнике остался лежать незаконченный рисунок, Эдвард взял его и присмотрелся. Без сомнения изображён был Гайд-парк. Он так часто видел это место, что просто не мог не узнать его. На катке было много народу: танцующие и смеющиеся пары, неуверенно стоящие на коньках и держащиеся за руки дети, резвящиеся в снегу рядом с катком собаки. Центром рисунка была женская фигура. В пышном платье, с раскинутыми в стороны руками, она кружилась в самом центре катка, приковывая к себе взгляды окружающих. В отличии от деталей туалета, её лицо не было прорисовано, но Эдвард не сомневался, что это сама Пэйшенс. Он услышал приглушённые ковром шаги и собрался уже было отложить рисунок, когда увидел набросанную в несколько штрихов мужскую фигуру. Не небрежно, неуверенно. Словно она решила добавить его позже остальных и с большим сомнением.
– Собираешься сделать ей предложение?
Отец не собирался ходить вокруг да около. Должно быть он что-то заметил, столкнувшись только что с леди Пэйшенс, а может быть подозревает уже некоторое время.
– Добрый день, отец, – Эдвард положил рисунок обратно на подоконник.
Его светлость молчал, что лучше всяких слов говорило о том, что он ждёт ответ на свой вопрос и уходить от темы не намерен.
– Я могу, – поворачиваясь к отцу и встречая пронзительный взгляд холодных глаз, ответил Эдвард.
Выражение лица отца не изменилось, но в глубине глаз мелькнуло что-то похожее на заботу.
– А хочешь? – теперь Траэрн взял рисунок с подоконника и стал разглядывать фигуры в его центре. Какое-то время Эдвард смотрел на рисунок вместе с ним, а потом бросил взгляд за окно на медленно оседающие на землю хлопья снега.
– Она будет хорошей хозяйкой и верной женой, – наконец сказал он.
– Не сомневаюсь, – герцог Эксетер отложил рисунок, прошёл мимо сына и сел в одно из кресел, – но я не об этом. Ты хочешь видеть леди Пэйшенс своей женой?
Эдвард развернулся лицом к отцу и скупо улыбнулся:
– Отец, не знаю насколько в этом разговоре уместно слово «хочу». На мне лежит ответственность за продолжения рода, а значит рано или поздно я должен жениться. Леди Пэйшенс обладает изысканными манерами, неглупа, мила и, – Паудерхэм на мгновение задумался над подходящим словом, – предрасположена ко мне. Разве этого...
– Насколько? – перебил его отец.
– Не настолько, чтобы женитьба стала необходимостью, – без охоты ответил Паудерхэм.
– Тогда оставь её, – повёл плечом Траэрн, – Ты ещё можешь встретить ту, на которой захочешь жениться.
– Ваша светлость, – Эдвард улыбнулся, понимая, что никогда не слышал от отца таких открытых речей о его чувствах к матери.
Разумеется все, до последнего мальчишки-конюшего, знали, что восьмой герцог Эксетер женился на шотландской бесприданнице, потому что был по уши в неё влюблён. И это чувство родители сохранили и пронесли через года. Эдвард знал это, видел в каждой их улыбке, в каждом жесте и взгляде. Как знал и то, что так счастливы в браке очень немногие. Он был реалистом в достаточной степени, чтобы понимать, что его это не ждёт. Эдвард видел в леди Пэйшенс не только влюблённую девушку (а в том, что она в него влюблена он не сомневался), но и надёжную спутницу, хорошую хозяйку, женщину, которая с достоинством будет носить титул Эксетеров и родит ему наследника, и считал, что этого достаточно.
– О моём интересе к леди Пэйшенс начали сплетничать ещё перед Рождеством, – сейчас в его голосе звучали уверенность и достоинство, присущие представителям рода Эксетер, – пусть так и будет.


Паудерхэм оказался прав. Леди Пэйшенс стала ему верной женой и заботливой матерью их детям. Их жизнь ничем не отличалась от других супружеских пар светского общества, в котором женщина занимается ведением дома, приёмами и бесконечными визитами, а муж проводит пять из семи вечеров недели в клубе, а время от времени и в объятиях очередной любовницы. За всю жизнь его не посетило то всесильное чувство, что вело сквозь года родителей и забрало мать, спустя всего лишь десять недель, после смерти отца. Тайну рода Эксетеров Эдвард унёс с собой, и до самого своего конца продолжал считать, что родители были счастливым исключением из правила именуемого «браком».

В игре принимали участие:

• Барон Блейк Мальтреверс - Croshka
• Виконт Рейвенсберг - Virgin
• Виконт Уильям Эпшоу - Peony Rose
• Герцог Родерик Квинсберри - Danielle
• Герцогиня Манчестер - НАЙТОН
• Граф Грегори Кавендиш - Танюшка
• Леди Кристабель Бентинк - froellf
• Леди Маргарет Эррол - Cherr
• Леди Онория Эксетер - Электра
• Леди Пэйшенс Дартмут - Фройляйн
• Леди Сара Джерси - Virgin
• Леди Уислдаун - Танюшка
• Леди Феба Кастерз - Danielle
• м-р Джеймс Бёрлингтон - Solnyshko
• Маркиз Генри Хертфорд - Croshka
• Маркиз Эдвард Паудерхэм - Фройляйн