Карта ролевой игры "Чужие тайны. Александринка"

Когда-то давно, когда детские мечты казались Анне Ковалёвой чем-то, что непременно, тотчас, стоит только ей захотеть этого всей душою, сбудутся, она представляла себя стоящею рядом с отцом на одной сцене. И когда бы зал рукоплескал ей, Павел Афанасьевич Ковалёв, любимец публики, что приходила на его спектакли, поворачивался к ней, а в глазах его Аннушка видела бы обожание и гордость. Гордость ею, его дочерью, которая души не чаяла в отце и готова была отречься от всего мирского ради служения театру.
Но проходили годы, Аннушка из крошечной девочки превратилась сначала в угловатую девушку-подростка, а после и вовсе расцвела и заневестилась, а мечты так и оставались мечтами. Как часто люди не понимают того, как хрупки их надежды, чаяния и желания чего-то светлого и совсем иного, не такого как то было ранее. Как просто и легко расстаться с самою возможностью вновь "увидеть", что мечты становятся реальностью, что судьба становится к ним благосклонна...
В доме Ковалёвых был старый и запылённый чердак, куда Аннушка любила подниматься и где проводила многие часы возле зеркала в старинной резной раме, искусно выполненной каким-то неизвестным автором. Там она становилась всемирно известной актрисою, там примеряла на себя те роли, которые ей было никогда не суждено сыграть. Там же оплакивала свою судьбу и судьбу безмерно любимого батюшки, который, упав с лестницы, остался обездвиженным на всю жизнь. Там же скрывалась от колючих и злых слов матери, которая, как чувствовала Аннушка, ненавидела свою младшую дочь всей душою. Сколько слёз было пролито ею из-за этой ненависти, из-за несправедливости обвинений, из-за невозможности скрыться от всего того, что въедалось в душу Анны, отравляя её своей неотвратимостью.
Со временем, когда юношеская пора миновала, и Аннушка повзрослела, чердак сменился комнатою отца, куда она приходила, старательно скрывая всё то, что терзало её в такие мгновения. Она научилась понимать желания отца, даже общалась с ним на языке, что был понятен только лишь ей и Агате. Долгое время сидела рядом с ним и читала или же вышивала, по велению маменьки, хотя к этому искусству не имела никакой расположенности и таланта.
- А маменька совсем не отпускает нас на бал. - Аннушка с трудом удержалась, чтобы не топнуть от досады ногой, едва вошла в комнату отца, едва сдерживаясь, чтобы тотчас же не броситься ему на шею и не расплакаться, как то было в детстве, когда она несла ему все свои беды. - Представляете, папенька? Совсем-совсем.
Она не стала рассказывать, сколь многими словами приукрасила своё решение матушка, изливая свой гнев преимущественно на Анну, стоило только ей тихо, ни на что особо не надеясь, попросить отправиться на бал. И не где-нибудь, а в самом Аничковом дворце, куда приглашены все актёры Императорского театра.
- А знаете, что? Мне совсем, вот ни капельки не обидно! - в словах звучал вызов, когда она смотрела на отца, ожидая его ответа. Тот моргнул два раза, что означало слово "нет". Он совсем ей не верил. А она совершенно не собиралась плакать и показывать этим, как сильно ранила её нелюбовь матушки. - Вы не верите мне? И зря!
Всё же топнув от досады ногою, Аннушка подтащила стул к креслу отца, устроилась на нём, старательно держа спину ровно и взяла со столика первую попавшуюся книгу, открывая её наугад и начиная чтение. А сама тем временем чутко прислушивалась к голосам матушки и сестры, не в силах расстаться с надеждою, что Агате удастся уговорить маменьку отпустить их на бал.

Ах как славно было окунуться в атмосферу этой проказы. Когда Аннушка в компании Агаты собиралась на бал, чувствуя себя заговорщицею, но будучи подбодрённой взглядом отца и тенью улыбки, мелькнувшей в его взгляде, она вся словно наполнилась предчувствием чего-то прекрасного и нового, что вот-вот было готово войти в её жизнь. Ах, папенька! До чего же сейчас было бы чудесно просто входить в двери Аничкова дворца под руку с тобою, а не прокрадываться туда тайно от матушки...

И вот уже они среди блеска бальной залы, богато украшенной к предстоящему действу. И воздух словно напоён преддверием чего-то, что вот-вот грянет отовсюду со звуками музыки. Смех, звон бокалов, маски на лицах... Как прекрасен маскарад!

- Ах, сестрёнка, - так Аннушка звала Агату только в моменты самые близкие между сёстрами, - что толку думать о плохом, которое ждёт меня впереди, коли сейчас у нас есть всё, о чём мы с тобою так мечтали? Посмотри сюда, душенька! Словно сказка, правда? А эти кавалеры и дамы в ярких нарядах? - и вновь повторила: - Что толку думать о плохом?

- Нравится! - тут же выпалила Аннушка, и возблагодарила полумаску, отчасти закрывающую её вспыхнувшие румянцем щёки: - Veuillez m’excuser*, - добавила она, сделав книксен. - Дворец и вправду прекрасен. - Она оглядела зал, словно искала в толпе кого-то и прибавила быстро, чтобы не передумать относительно своей лжи: - Матушка где-то поблизости.
И не успела Анна представиться, как рядом с ними остановился молодой человек. Один из исполнителей вчерашней постановки.

Приоткрыв от испуга рот, Анна вопросительно взглянула на сестру, словно ожидая помощи в этом неловком моменте. Что же они тут делают одни, без сопровождения? Вся эта затея вдруг показалась Аннушке ужасным проступком, за который - видит Господь - им ещё предстоит ответить перед лицом суровой родительницы.

_____
* фр. Извините, пожалуйста

Стараясь особенно ничем не выдать своего любопытства, что заставляло Аннушку то и дело глазеть на даму, которая только что участвовала в драматической сцене и которой после сделалось дурно, Анна Павловна восхищённо слушала сестру, всё более погружаясь в мир маскарада и их общей лжи, что уже опутала их паутиною и становилась с каждой минутой всё более виртуозной. Она чувствовала себя преступницею, но одновременно преступницею настолько счастливой каким-то своим, понятным только ей счастием, что глаза Аннушки всё также горели огнём неподдельного любопытства и восторга.

И Анне оставалось лишь только проводить сестру взглядом, в котором сквозили удивление и восхищение поступком Агаты. Она бы вот так вот ни за что бы, должно быть, не смогла. Впрочем... Пока ей оставалось лишь только прогуливаться по зале, поправив полумаску и обмахиваясь веером и безотчётно чему-то улыбаясь.

Пользуясь довольно скромной, но всё же защитою полумаски, Аннушка прогуливалась по зале и жадно впитывала в себя всё, что её окружало. А наслаждаться было чем - бравые военные, разодетые дамы в красивейших нарядах, музыканты и танцующие пары. И повсюду царила атмосфера такая праздничная, что хотелось быть частью этого великолепия всегда.
А Агата танцевала среди пар, а после отправилась к фуршетному столу и компанию ей составлял всё тот же весельчак Курагин. Прикрыв рот ладонью, затянутой в тонкую перчатку, Аннушка скрыла улыбку и принялась обмахиваться веером. Даже одна среди толпы гостей, не получившая ни одного приглашения на танец, она чувствовала себя счастливою.
А после всё закружилось... И дамы стали падать в обморок одна за другою... Кто-то вскрикнул, где-то послышался шёпот "умерла!", и слово это набатом зазвучало в ушах перепугавшейся Анны. Падать в обморок, даже по собственному желанию, она решительно не умела, и, как оказалось, предпочитала действовать от обратного. Стоило только толпе гостей устремиться туда, где дамы оказывались на полу, Аннушка подобрала юбки и стала совсем неграциозно пятиться назад. Добравшись до разлапистого фикуса, что стоял в кадке возле одной из стен залы, она спряталась за ним и из своего укрытия принялась наблюдать за тем, что же будет происходить дальше. Ах, только бы с Агатою всё было в порядке!

Аннушка провела пальцами по простому медальону из потемневшего от времени серебра. Он содержал в себе потайной секрет, который влёк Анну так сильно, будто она стояла на пороге какого-то удивительного открытия, и вот-вот, совсем скоро должна была познать нечто тайное, что всегда было ей доступно, но отчего-то оставалось неизведанным. Глухой щелчок, раздавшийся, когда проворные пальцы Аннушки привычно открыли крышечку медальона, и вот уже на неё с крошечного искусного портретика глядит та, что кажется невыносимо далёкой и безудержно близкой. Этот медальон, ставший ныне тем немногим, что Анна хранила бережнее, чем все драгоценности, что у ней были, они с Агатою нашли в старинной запылённой шкатулке, когда матушка наказала Анну, отправив на чердак, а Агата украдкою поднялась наверх к сестре. Среди прочих вещей, что содержала в себе шкатулка, также была старая отцова табакерка, перстень и маленькое зеркальце в деревянной оправе. Забирать остальное Аннушка и Агата не стали, а когда медальон был извлечён из шкатулки и они обе стали его обладательницами, у сестёр появилась новая тема для бесед, что рождали тысячи предположений о том, чья это была вещь, и кому принадлежал этот портрет.
У матушки, по вполне понятным причинам, интересоваться сей подробностию они не стали, а вот отец при взгляде на вещицу пришёл в такое неописуемое волнение и стал так часто повторять глазами "нет, нет!", что Анна и Агата сочли за лучшее не тревожить больше родителя и более не показывать ему медальона.
Аннушка так глубоко ушла в свои привычные измышления о том, кто же мог быть изображён на портрете, что не сразу поняла, откуда раздаётся стук. Ах, их с Агатою же заперли в разных комнатах из-за того, что они совершили накануне. И теперь сестра прибегла к единственному способу повидаться, давая ей знак, чтобы она вывесилась из окна.

- Глеб Иванович! - только и охнула Аннушка, поспешно пряча медальон в складках юбки. - Но мы в домашних платьях...
Но Курагин уже не слушал её, намереваясь помочь Агате выбраться из окна. Анна отстранилась и прикрыла рот ладонью, сдерживая смех. Хороши же они будут в домашних платьях, без перчаток и без сопровождения... в Летнем саду.
- Матушка где-то поблизости, - проговорила Аннушка привычную фразу и тихо рассмеялась, закружившись по комнате.

И вовсе это было не страшно! Ни капельки! Можно было бы даже вообразить себе, что она заколдованная принцесса, которую спасает из башни прекрасный рыцарь. Но рыцарь был явно увлечён не ею, да и заколдовать матушка Анну не успела. Хотя, порой ей казалось, что предоставься ей такая возможность, она бы ею непременно воспользовалась.
Ноги Аннушки немного подкашивались, когда она ступила на твёрдую землю, но вовсе это было и не страшно.
Совсем скоро они добрались до Летнего сада, изредка перебрасываясь шутками и восторгами по поводу того, как же они на такое решились. Аннушка изредка бросала на Глеба Ивановича взгляды, чтобы составить о нём впечатление. А тот вовсю любовался Агатою, и Анна только и могла, что сдерживать улыбки от того, как счастлива она была за сестру.
- Пойдёмте же пешком! - воскликнула она, когда их кабриолет оказался на одной из дорожек сада, и Курагин тут же дал приказание кучеру остановить лошадей. - Ах, посмотрите! Каков пруд нынче! Словно большое зеркало! - то и дело восклицала Аннушка, мигом позабыв обо всех тяготах пребывания дома.

- Давай! - и Аннушка, смеясь, побежала в сторону огромного клёна, что всё ещё был одет в ярчайшие одежды, но уже щедро поделился ими, сбросив листву на землю.

- Ах, сестрёнка, и не только красоты, - выразительно округлив глаза, согласилась Аннушка, собирая в букет листья. - И с Глебом Ивановичем бы совсем не повстречались сегодня, да? А нынче так в воздухе пахнет осенью, но осенью такой приятной и тёплой, правда?
Воздух и вправду был напоён ароматами удивительно славными. И приятная горчинка, заполнявшая лёгкие при каждом вдохе, казалась почти осязаемой.
- Жаль, что матушка с нами не согласилась бы отправиться. Вот и пришлось сбежать, - уговаривала себя и Агату Анна, словно та протестовала.
Они собрали букет и вернулись обратно к Курагину и Анна, воспользовавшись тем, что Глеб Иванович предложил идти на пруд, оставила их с сестрою вести беседу, а сама быстро побежала к воде. Спустившись, Аннушка не сразу смогла остановиться вовремя, нога её поехала вниз и девушка, выправляя положение тела, взмахнула руками, рассыпав несколько листьев из букета. Башмачок её угодил прямо в воду и нога мгновенно промокла, но Анна споро распрямилась, прикрывая ботинок подолом платья, чтобы сестра не заметила, что он промок и не отправилась немедля домой. А после вновь принялась собирать листья в букет.

Букету снова был придан первозданный вид, а Аннушка, было решила, что и вовсе её почти что падение в воду замечено зоркой сестрою не будет. Благо и внимание Агате было на кого изливать. Так что в сохранении небольшого секрета о том, что ботинок её промок, Глеб Иванович был вынужденным Аннушкиным союзником. Однако, опасность быть рассекреченной пришла оттуда, откуда Анна и не ждала.

Аннушка обернулась, встречаясь глазами со взглядом незнакомого мужчины и тут же бросила испуганный взгляд на сестру, но та была слишком увлечена беседою с Курагиным и до Анны ей не было никакого дела. Вновь переведя взгляд на незнакомца, Аннушка завела руку с зажатым в ней букетом за спину, словно на её драгоценность, приготовленную для отца, покушались.
- А вовсе и не зря, - решительно заспорила Анна, покачав головою. - Простуда - это что! Ежели она случится со мною после того, как я впечатлений наберусь, оно и не так обидно. А прекращать прогулку мне страсть как не хочется. Потому что сестра моя скажет то же самое, что и вы, коли заприметит мои промокшие ноги. Так что придётся мне сохранить это в секрете. - Она чуть замялась, но всё же решила идти до конца: - Знаете, что мне пришлось совершить для того, чтобы сюда нынче отправиться? Да мы, я... матушку пришлось очень долго уговаривать, - нашлась Аннушка и тут же быстро прибавила, чтобы не передумать: - Она здесь где-то поблизости, - безбожно соврала Анна.

- Анна Павловна Ковалёва, - сделав книксен, ответила Аннушка и озорно взглянула на Петра Тимофеевича. - Теперь у нас с вами один секрет на двоих. Ведь вы же не желаете, чтобы я прекратила эту прогулку, правда?

С тем испугом, что родился от близости едва знакомого мужчины, соседствовало и любопытство, с которым Аннушка принялась наблюдать за ним, делая вид, что она просто слушает его глубокий бархатный голос. Это же не на балу-маскараде находиться, где общество незнакомых дам и кавалеров обыденно. И где сквозь прорези маски можно наблюдать за тем, кто привлекает твоё внимание. Но даже сейчас, когда Анна оказалась наедине с незнакомцем, она не смогла отказать себе в том, что с такою живостью, свойственной только девицам молодым и неискушённым, диктовала ей любознательность: наблюдать за тем, как Пётр Тимофеевич смотрит на неё, как насмешливо приподнимает бровь, как улыбка едва касается его губ, когда он отвечает ей.

- Ах, Пётр Тимофеевич, боюсь, что именно завтра будет позд... - почти успела пожаловаться Аннушка, но быстро замолчала и отвернулась, чувствуя, как щёки её заливает румянец. - Я хотела сказать, что завтра у меня может быть много дел. Вышивание, музицирование, чтение, - перечислила Анна занятия, которые были её самыми нелюбимыми, за исключением последнего.
"Содержание под стражею на чердаке", - мысленно прибавила она, но вслух произносить этого, разумеется, не стала.

О таком, разумеется, следовало справиться у матушки, которой, как было известно, поблизости не было и быть никак не могло. Ну, или согласиться, но взяв с собою компаньонку, которая, как было известно тоже, с ними не отправилась. Но разве они с Агатой уже не совершили поступки, совершенно не вяжущиеся с представлениями о том, как надлежит вести себя девицам? Чего стоит их побег через окно в компании с Курагиным...
- Сад принадлежит не мне, - уклончиво ответила Аннушка, носком ботинка передвигая камешек, чтобы он наконец, упал в воду. - Следовательно и гулять вы здесь можете в компании хоть со мною, хоть с теми, с кем вам ещё захочется совершить прогулку. Посему позволять или не позволять вам я этого не могу. Но от компании вашей не откажусь, - добавила она тихо, всё же отправляя камешек в пруд.
Ей было приятно общество Петра Тимофеевича, хоть и знала она его совсем немного, и Аннушка надеялась, что он не сочтёт её за девицу легкомысленную.

Аннушка испуганно приоткрыла губы, вновь бросая быстрый взгляд на сестру и Курагина. Но они были далеко, потому подтвердить её ложь или же, напротив, разуверить в ней Уварова, не смогли бы в любом случае.
- Как только мы увидимся с нею, непременно познакомитесь, - пожала плечами Анна, добавляя к своей лжи ещё одну небольшую неправду. - Она у меня очень общительная, увидела знакомых и пропала из виду. Наверное, делится новостями. Где-нибудь... неподалёку.

- Младшая дочь, - кивнула Аннушка, мягко улыбаясь, когда речь зашла об её отце. - А вон и моя старшая сестра Агата, - указала она рукой с зажатым в ней букетом в сторону сестры и Курагина, к которым присоединились ещё мужчина и женщина, вероятно, знакомые Глеба Ивановича. - Нынче отец не может составить компанию нам в этой прогулке, после несчастия, что постигло его и всю нашу семью. Что же касается прогулки к домику, то мне нужно спросить разрешение у сестры, то есть, я хотела сказать у матушки.
Она передёрнула плечами, разом чувствуя, как начинает подмерзать, и сделала несколько шагов вдоль берега пруда, чтобы хоть немного согреться.
- Знаете, Пётр Тимофеевич, у меня всего два пути. Либо идти и просить разрешения, либо сбежать с вами в Чайный домик. - Она обернулась, глядя на него и изо всех сил сдерживая смешок, который всё же сорвался с её губ, вместе с фразою: - И боюсь, что я очень близка именно к побегу.

Аннушка совершенно неженственно хихикнула, не в силах сдержаться, когда представила Петра Тимофеевича с пяльцами, помогающего ей отбывать наказание в её спальне. Последнее уточнение, правда, заставило её покраснеть и смутиться от собственных мыслей, отчего Анна быстро ответила, чтобы Пётр Тимофеевич не заметил румянца на её щеках.
- Быть может, в таком признаваться девицам и не стоит, но и моя игра на вышеозначенном инструменте настолько же нехороша, как и ваша, - она не смогла сдержать улыбки. - Но я, право слов, оценила ваше желание дать мне возможность и завтра подышать свежим воздухом. Правда, стоит признаться, что именно завтра мне будет не до моционов.

- Здесь стоит сделать небольшую ремарку и уточнить, что читаю я в основном, чтобы мой отец имел развлечение. Мы с сестрою и чтение вслух - это единственный досуг, который доступен ныне моему отцу. Посему, боюсь, ни чем не удивлю вас, назвав среди любимых авторов отца наших современников Пушкина и Лермонтова.
Она замялась и поспешно перевела тему, чтобы из уст её не вырвалось признание о том, что они с Агатою тайком читали намедни.

- О, об этом можете даже не беспокоиться, Пётр Тимофеевич. Мне невозможно наскучить, скорее я способна сделать это в отношении вас, ибо признаюсь честно, я довольно болтлива, а то даже и могу представлять для вас угрозу иного толка. Например, усажу вас на стул и начну вам петь. А как говорит моя матушка, пением моим можно пытать кого-нибудь, и это будет совсем негуманно. Правда, Агата и отец всегда уверяли меня, что у меня красивый контральто. Вот! Вот видите, я уже вас заболтала.
Анна снова рассмеялась, бросая на Петра Тимофеевича быстрые взгляды из-под ресниц. И вновь в этих взглядах не было ни капли кокетства, столь обычного для большинства барышень её возраста. Лишь только любопытство и желание как можно больше впитать ощущений от того, что вот она, Анна Ковалёва, стоит наедине с мужчиною в Летнем саду и ведёт беседы обо всём на свете. Чудно. И так будоражит кровь.

- Я передам батюшке ваши пожелания и благодарю вас за участие, Пётр Тимофеевич. Отцу будет приятно послушать мой рассказ о вас. То есть, я хотела сказать, что когда мы вернёмся домой, непременно я поведаю ему историю о том, как мы с вами встретились нынче.
На предложение же Петра Тимофеевича предупредить Агату о том, что они собираются в Чайный домик, Аннушка хотела было запротестовать, но поостереглась вызвать тем самым подозрения со стороны своего нового знакомого, потому только кивнула.
- Агата и Глеб Иванович как раз говорили о том, чтобы посетить Кофейный или Чайный домик, посему, думаю, что они согласятся. Заодно сведём знакомство с теми, с кем они беседуют сейчас.

Брови Аннушки при прозвучавшем из уст Петра Тимофеевича слове "дражайшая" удивлённо взлетели вверх, но она поспешно взяла себя в руки и сделала вид, что нисколько не удивлена. Ни произнесённым словом, ни тем, как приятно его было услышать.
- Такой побег тоже имеет место быть, - согласилась Аннушка, с удовольствием отмечая то, что Пётр Тимофеевич последовал за нею. - Правда, доложу я вам, он не в пример более скучен, чем тот, который не одобрен. И помните, Пётр Тимофеевич, - она повернулась к нему слишком поспешно, чуть приостановившись. - Что мой промокший ботинок должен остаться в секрете. К тому же, мне совершенно не холодно, - соврала она в очередной раз, нисколько не чувствуя своей вины за это. Что же ощущать себя виноватою, коли наградой за высказанную ложь является возможность чуть долее провести время с Петром Тимофеевичем?

Так, под руку с Уваровым, чувствуя себя отчего-то удивительно счастливою, Аннушка вернулась обратно к Агате и Курагину, кивнув тем, с кем они беседовали, но кто пока не был знаком Анне.

Отрапортовал Пётр Тимофеевич и Анна, коротко переглянувшись с сестрою, не смогла сдержать весёлого смешка.
- Право слово, вы словно на плацу, Пётр Тимофеевич, - улыбнулась она мужчине, надеясь, что он не обидится на её довольно смелое замечание. - Но мне нравится как звучит "доброго здравия!".
Аннушка замолчала, когда Уваров "отпрашивал" её у Агаты, одновременно приглашая остальных присоединиться к ним. Но по лицам присутствующих поняла, что они все обеспокоены чем-то.
- Что-то случилось? - задала она вопрос, чуть сильнее сжимая пальцами ткань рукава Петра Тимофеевича и так и не в силах отпустить его руки. - Что-то серьёзное?
И она бросила на Уварова обеспокоенный взгляд, словно он один и мог ей помочь разобраться в том, что вдруг её встревожило.

- Признаюсь вам честно, Пётр Тимофеевич, интерес к контральто я ещё не разжигала, - не удержалась от смелого высказывания Аннушка, глядя прямо в глаза Уварову. - А что касается пения, то тут вряд ли выйдет толк. Боюсь, что в вашем присутствии не смогу вывести ни единой ноты, как бы ни старалась. Потому что... Потому что я, точнее вы... - она осеклась, не зная, как сказать то, что беспрестанно крутилось в её голове, но что облечь в слова она не могла.

- В этом вы можете даже не сомневаться, Пётр Тимофеевич, - заверила Аннушка Уварова. - Я мастерица в том, чтобы нескучно сбегать. Скажем, с чердака, или из окна на втором этаже. Так что приглашаю вас быть моим сообщником в побеге, - она сделала шутливый книксен, нисколько не вкладывая в эту лёгкую беседу серьёзности. Право слово, не может же быть её "предложение", чтобы Пётр Тимофеевич присоединился к ней в её побеге, правдою.


Внимательно посмотрев на вышеуказанного господина, так, словно он тотчас должен был сознаться в том, что было сказано Агатою ей на ухо, Аннушка также шёпотом ответила:
- Ах, сестрёнка. Могу побиться о заклад, что самое интересное нам узнать позволено и не будет. А как было бы здорово и интересно преследовать кого-то вместе с вот этим вот господином, - размечталась она, в то время, как пальцы её ещё сильнее сжимали ткань кителя, принадлежащего Уварову.
После, когда Аннушка выслушала поистине завораживающую и в то же время пугающую её историю, что поведал им Игнат Наумович, тонкие пальцы её, лежащие на сгибе локтя Петра Тимофеевича, начали подрагивать, а когда они, наконец, оказались в Чайном домике, вердикт её разбушевавшейся фантазии был поставлен низким голосом Уварова.

Вот и скажите на милость, почему же на них троих, устроенных за столиком, эта фраза не распространялась? Аннушка сделала глубокий вдох и попыталась прогнать неуместные мысли. Ну кто же им позволит поучаствовать в том, о чём говорили нынче мужчины? Наверное, никто. Хотя, они вполне могли бы и оказать нужное содействие.
- Ольга Ивановна, - обратилась Анна к красивой женщине, что была спутницею Ярцева. - А вы тоже на это дело отправитесь, да? Как это, должно быть, вам будет интересно!

Анна почувствовала, как краска смущения бросилась ей в лицо, и воображение нарисовало ей то, какими пунцовыми стали её щёки. Но отвернуться сейчас, означало выглядеть ещё более глупой, чем с ярким румянцем, опалившим кожу.
- Пётр Тимофеевич, зачем же вы так? - на выдохе проговорила она, надеясь, что он не станет продолжать. Аннушка ругала себя почём зря. Она сама дала ему повод задать этот вопрос, дать возможность помышлять о ней, как о девушке легкомысленной. Ведь его присутствие и вправду волновало Анну, несмотря на то, что они были знакомы каких-то несколько минут. Анна вспомнила то, как она дала себе зарок не интересоваться никем и на интерес не отвечать. Быть подле отца, пока он не выздоровеет. И вот сама же шла наперекор свои собственным настроениям.

- Как же вы можете подозревать меня в таком, если я вас убеждаю в том, что матушка где-то поблизости? - эхом рассмеялась Аннушка, с удовольствием слушая, как звучит смех Уварова и наблюдая за тем, как меняется его лицо. Из сурово-уставшего превращается в открытое и словно бы со слетевшей печатью чего-то, что довлело над мыслями Петра Тимофеевича и отражалось в его глазах. А может быть, Анна только лишь придумала себе всё это.

И вновь её щёки заалели, а кровь застучала в висках, когда она представила, как Уваров исполняет то, о чём она мечтала в детстве. И увозит туда, где больше не будет гнева матушки, заточения в комнатах и мыслей о том, что она чужая, нелюбимая и ненужная.
- Вы вовсе не староваты, - только и ответила Аннушка, не в силах произнести ничего иного.

За столом шла беседа, к которой Анна, расставшаяся с мыслями о том, что им всё же удастся поучаствовать в том деле, что затевалось мужчинами, прислушивалась вполуха. Но не могла отказать себе в том, чтобы изредка бросать на Уварова быстрые взгляды. Ровно настолько короткие, чтобы он не мог прочувствовать их на себе.

- И это очень правильно, - похвалила Аннушка, слыша, как Пётр Тимофеевич собирается вместе с мужчинами к складам нынче же вечером. Ей хотелось протестовать, хотелось сказать, что она решительно против, но это было бы настолько глупо, что и мыслей высказать подобное вслух, Анна допустить не могла. А после Глеб Иванович засобирался с Агатою в театр и невольно выдал Анну Уварову.

И в третий раз за последние несколько минут Аннушка сгорала от стыда, что окрасил её щёки маковым цветом. Теперь ей ничего не оставалось, как во всём сознаваться Петру Тимофеевичу. Дождавшись, пока внимание остальных с неё переключится на новый объект беседы, Аннушка быстро, чтобы не передумать, подалась к Уварову, давая понять, что сказанное ею предназначено только для него, и выпалила скороговоркой:
- Видите ли, Пётр Тимофеевич, мы с Агатой и взаправду нынче утром сбежали из дома. Через окно. Я лезла по лестнице. Со второго этажа. И нету с нами никакой матушки и никакой компаньонки. Но то вам и так уже давно ясно. - Она вздохнула и быстро продолжила: - В общем, коли вы мне помочь откажетесь, я пойму. Только хода у меня иного теперь нет, кроме как вновь возвращаться в дом через окно. - И добавила совсем уж неуклюже, собираясь подняться и направиться исполнять свою часть задания: - Вот.

Аннушка даже и помыслить не могла о том, что сестре её выпадает на долю приключение не в пример более яркое и насыщенное, чем ей. Ещё утром, когда они с Агатою были заперты по разным комнатам, она даже вообразить себе не могла, что через несколько часов будет сопровождаема домой незнакомым в ту пору мужчиной, при этом мужчина этот будет рождать внутри неё волнения такие необъяснимые, что о них даже думать будет неспокойно.
И вот, стоило ей досказать своё признание, как она внутренне вся подобралась и приготовилась к тому, что Пётр Тимофеевич тотчас сочтёт её полнейшею дурой и будет прав. Однако он, очевидно ввиду воспитания, коего, на взгляд Аннушки у ней самой не было ни на грош, проговорил спокойно:

Ехать домой, при всём нежелании Аннушки, было необходимо. Тем самым она внесла бы свою лепту в общий вклад спасения отца Ярцева, а это дело было не в пример важнее её желаний или нежеланий что-либо делать. Поднявшись из-за стола, Аннушка попрощалась со всеми, тем паче, что и Ольга Ивановна тоже, пожелав им удачи, поднялась со своего места.
Анна находилась в состоянии возбуждения. Подумать только! Сейчас они все отправятся на то дело, которое невесть как может закончиться, но в котором так славно было принимать участие.
- Агатушка, душа моя, будь осторожна. Глеб Иванович, вы уж не обессудьте, но за сестру мою головою отвечаете.
Высказавшись таким образом, Аннушка направилась прочь из Чайного домика, чтобы только прилюдно не произнести то, что имело касательство к Уварову и что она произносить не имела никакого права.

Добраться до дома Ковалёвых удалось быстро. По дороге Аннушка и Пётр Тимофеевич лишь обменивались ничего не значащими фразами и высказываниями надежд на то, что они смогут стать помощниками в том деле, которое обрушилось на них словно гром среди ясного неба. И вот уже они осторожно идут по саду в сторону окна на первом этаже, ведущее в комнату, что принадлежит Агате. Дойдя до нужного места, Аннушка вдруг обернулась к следующему за ней Уварову и проговорила быстро, чтобы не передумать и старательно скрывая нервические жесты, коими сопровождала свой монолог:
- Пётр Тимофеевич, я говорить того совсем вам не собиралась, но всё же скажу: я совершенно против того, чтобы вы... Я хотела сказать вы все, шли нынче вечером на те склады. Я не хочу, чтобы с вами что-то стряслось. И в то же время разумею, что иного пути помочь несчастному банкиру нет. Вот, я всё сказала, - она повернулась обратно к окну и вновь обернулась к Уварову. - Да. И ещё. Ежели есть у вас желание немного побыть со мною, прежде, чем вы отправитесь на это дело, то вы можете нанести мне визит через несколько минут с парадного входа. Матушка вас примет, вот увидите. Это Курагину отказала, потому что он актёр. - Аннушка поморщилась, понимая, что всё это звучит как сумятица, и опять повернулась спиною к Петру Тимофеевичу, потянув на себя раму окна.
- Не будете ли вы так любезны подсадить меня, Пётр Тимофеевич? Разумеется, исключительно в целях исполнения нашего общего задания.

Так уверенно заявляя о том, что матушка будет благосклонна к визиту Петра Тимофеевича, внутри себя Аннушка сомневалась в том, что из её придумки выйдет толк. С гораздо большим воодушевлением Ефросинья Фёдоровна приняла бы визитёра Агаты. И, конечно, не из актёрских, к коим в последнее время матушка стала относиться со странною, ничем не объяснимою ненавистью. Но надежда на то, что никаких отрицательных последствий её порыв-приглашение иметь не будет, жила внутри Анны, и девушка предпочла положиться на неё. Тем паче, что с Петром Тимофеевичем очень не хотелось расставаться так скоро...

- Я всё понимаю, - поспешила заверить Уварова Аннушка. - Правда-правда. Но будьте осторожны, прошу вас. Что же касается тайны, то их у меня нет более, - Аннушка немного помолчала, перебирая в уме все секреты, какие могли быть у ней с Агатой, и пытаясь понять, какие из глупых женских штучек могут быть интересны Петру Тимофеевичу. - Но ежели это поможет задержать ваш интерес рядом со мною чуть долее, то я обещаю придумать какой-нибудь секрет.
Ещё одно смелое замечание и вновь вспыхнувшие румянцем щёки, которые Анна постаралась скрыть, отвернувшись к окну. Зря.
От того, как касался её Пётр Тимофеевич, от ощущения жара его больших крепких ладоней, которые она чувствовала несмотря на ворох платьев-корсетов и прочих одежд, Аннушка чувствовала, что сгорает в самом настоящем пожаре. Никогда и никто так не касался её. Разве что танцуя какой-нибудь кавалер чуть плотнее прижимал её к себе, но разве это могло сравниться с тем, что она ощущала от прикосновений Уварова?
Быстро, чтобы не сгореть в этом пожаре окончательно, оказавшись в комнате Агаты, Аннушка помахала Петру Тимофеевичу рукою, всё слыша эхом прозвучавшее из его уст слово "душенька", и приложила ладони к пылающим щекам, когда Уваров скрылся из поля зрения. Постояв так немного, Анна вдруг поняла, что именно мог иметь ввиду Пётр Тимофеевич. Медальон. Быть может, речь шла о нём? Нет, вот уж глупости! О медальоне Пётр Тимофеевич вовсе не мог знать ничего.
Скользнув рукою в потайной кармашек, Аннушка улыбнулась, предвкушая то, как раскроет свою драгоценность и расскажет той женщине на портретике всё то, что владело нынче её душою. Именно этой незнакомке хотелось рассказать всё. И похолодела.
Медальона не было. Сердце Аннушки замерло на несколько бесконечно долгих секунд, чтобы позже начать биться с утроенной силой. Неужто она обронила медальон, когда гуляла в Летнем? Господи, что же делать? А может быть, в саду? Когда лезла со второго этажа? Необходимо было немедля найти драгоценность, - думала Аннушка, едва не плача от чувства ужасающей потери, что сковало душу морозом.
- Барышня, слава Богу, вы дома! - воскликнула Дуня, отпирая дверь Агатиной комнаты. - А к вам посетитель. А я наверх. А там пусто. А Агата Павловна где?
- Дуня! Что ты такое говоришь? Я тут заперта и была, - не думая, что говорит, соврала Аннушка, быстро устремляясь мимо девушки из комнаты. - А Агата в моей спальне заперта. Да, Дуня?
Вопрос вышел каким-то нервным, и даже истерическим. Анна помчалась на второй этаж, где принялась одновременно переобуваться, чтобы сменить промокшие башмачки и искать медальон в комнате. Его нигде не было. Ни на полу, ни возле окна, ни на кровати... Но ведь она сама, не далее как несколько часов назад, положила его в кармашек...
Сделав глубокий вдох, Аннушка спустилась вниз, чтобы вновь встретиться с Петром Тимофеевичем и отвести подозрения маменьки от Агаты.

Едва Анна вошла в гостиную, где расположились Ефросинья Фёдоровна и Уваров, в голову её стрелою влетела мысль о том, что она ровным счётом ничего не знает о Петре Тимофеевиче. Быть может, он обручён, или, того хуже, женат. Что уж говорить о таком, ежели Аннушка даже обстоятельств знакомства, о которых можно было бы рассказать матушке, не опасаясь её прогневать, не знала и придумать совместно с Уваровым не успела.
- Маменька, Пётр Тимофеевич, добрый день, - войдя в гостиную, Анна изобразила книксен, едва покачнувшись от новой мысли о горе, что её постигло с потерею медальона. - Вы меня звали, матушка?
- А! Анна, - отставив чашку чаю, мать искривила губы в ледяной улыбке, и температура кругом тут же понизилась на несколько градусов. - А к тебе вот Пётр Тимофеевич. Что Агата? У себя? Славно-славно. А знаете, Пётр Тимофеевич, нынче в Александрийском дают "Притворную неверность", и я собираюсь как раз отправиться на сей спектакль. Говорят, актриса, что в главной роли, просто блистает на сцене.
Брови Аннушки удивлённо взлетели вверх, когда она услышала слова матери. С каких пор Ефросинья Фёдоровна интересуется театрами и перестала испытывать к ним презрение? Но углубиться в эти мысли ей не дали.
- Анна, что же ты там стала истуканом? Подойди ближе!
И Аннушка направилась в сторону диванов, надеясь, что мать не станет интересоваться тем, как свели знакомство они с Уваровым. А ещё более надеялась Анна на то, что им удастся вдвоём отправиться к отцу, чтобы Пётр Тимофеевич мог засвидетельствовать Ковалёву своё почтение, а Аннушка могла поделиться с Уваровым постигшей её бедою.

Сдержав испуганный взгляд, который тотчас захотелось бросить на маменьку, Аннушка натянуто улыбнулась. Всему виною было понимание Анны, что с Петром Тимофеевичем они-то как раз в последний раз встречались не далее как полчаса назад. И она сама просила его о том, чтобы он так и остался рядом с нею. И сейчас Аннушка понимала почему. Стены родного дома и нахождение рядом с матерью невыносимо давили. Анна старалась не думать о потерянном медальоне, о том, как тяжело ей даётся оставаться спокойною. И только в присутствии Уварова она черпала силы, хоть это и казалось ей абсурдным.
- Благодарю вас, Пётр Тимофеевич, - тихо откликнулась она. - Ваш визит не мог и не может быть для меня неприятным сюрпризом, - заверила она его и выразительно посмотрела на Уварова, надеясь, что он поймёт её. Как тогда, в Летнем, когда ей вот также необходимо было взглянуть в его глаза и убедиться, что он рядом.
Подойдя к креслу, Аннушка устроилась на самом краешке, словно каждую секунду была готова вскочить на ноги и сбежать, и сложила на коленях перед собою дрожащие руки. Присутствие в гостиной матери, взгляды родительницы, которые Анна ощущала всем своим существом, и которые обжигали её, становились почти что непереносимыми. И Аннушка чувствовала себя задыхающейся.

И только Анна собралась ответить, как в разговор вступила Ефросинья Фёдоровна.
- Мои дочери нынче будут заняты. И в театр отправлюсь я одна. А вы, Пётр Тимофеевич, не собираетесь ли в Александринку?
Дождавшись ответа Уварова, мать Анны всплеснула руками:
- Ах, ну что же мы всё сидим? Анна, не будь невоспитанной. Проводи Петра Тимофеевича к Павлу Афанасьевичу. Да не смей докучать отцу своим присутствием дольше положенного. А вы, Пётр Тимофеевич, простите меня, если я покину ваше общество? Мне вскоре надо будет отправляться.
И Ефросинья Фёдоровна, с несвойственной ей живостью относительно того, что касалось театра, поднялась с места, давая понять, что аудиенция окончена.

Идя по коридору к комнатам отца, Аннушка чувствовала на себе взгляд Уварова и благодарила всех святых за то, что матушка покинула их общество. Войдя к папеньке, Аннушка тихим голосом поздоровалась с ним и представила ему Петра Тимофеевича, заверив последнего:
- Павел Афанасьевич всё понимает. Так что вы не стесняйтесь с ним беседовать. Мы и язык с Агатою изобрели, по которому его понимаем. Если отец на вопрос один раз моргает, это значит "да", а если два раза - "нет".
Аннушка погладила отца по руке и улыбнулась ему, видя ответную улыбку в его глазах. А после отошла прочь, вставая поодаль, за спиною отца и глядя в окно. Вскоре к ней присоединился Пётр Тимофеевич, и Аннушка шёпотом, чтобы папенька не слышал, поведала ему о своём горе.
- Недавно мы с сестрою нашли на чердаке старый медальон, внутри которого был портрет. Я не знаю, отчего он стал мне так дорог за это короткое время, но... Я сегодня потеряла его, и совсем не знаю, где, - она всхлипнула, но тут же взяла себя в руки, чтобы не выглядеть глупою. - Это так расстроило меня.
Сделав паузу, Аннушка обхватила себя руками, чувствуя, что несмотря на тепло комнаты, ей холодно, и спросила:
- А что вы за тайну хотели у меня узнать? Я, право слово, и не припомню, чтобы в моей жизни водились какие-то секреты, что были бы способны заинтересовать вас, Пётр Тимофеевич.