Карта ролевой игры "Блуждая во времени"

XVIII век. Англия. Лондон.

Эта весна в Лондоне на удивление не дождлива. Солнце бледное, лижет мостовые и верхушки домов. Молодая зелень улиц и парков наполняет воздух свежестью и ожиданием лета. Яблоневый цвет Гайд-парка светится в утренних лучах, пахнет почти неуловимо сладко, манит впечатлительных леди и сдерживающих зевки джентльменов. Именно этому влечению свой жены мужественно сопротивляется граф Хантингдон.
- Я знаю способ, куда более приятно провести время, нежели с раннего утра раскланиваться со знакомыми, - муж властно укладывает руку поперек моего живота и притягивает к себе. Разворачивает лицом и нависает, дразнит легкими поцелуями в шею.
- Неужели? - запускаю руку в волосы и поднимаю его голову, чтобы смотреть в глаза. Закери кивает и прижимается всем телом. Сдаюсь, даже не испытывая недовольства. - Но после демонстрации мы поедем кататься.

Его камердинер недовольно наблюдает за моими действиями. Привычно игнорирую и застегиваю посеребренные пуговицы жилета Закери. Закончив с ними, разглаживаю ладонями ткань жилета, расправляю складки на галстуке. Делаю шаг в сторону, позволяя наконец камердинеру набросить на плечи графа фрак. Уже будучи полностью одетой для верховой прогулки беру брошенные минутой назад перчатки, зонтик и подаю тонкую трость мужу.
В столовую на завтрак спускаемся вместе, по пути отдавая распоряжение готовить лошадей. Смирившийся с нелегкой судьбой, Закери просит об одном - не вступать в бессмысленные споры и не брать с собой корзинку для пикника, ведь он не планирует задерживаться в парке надолго.
- Хорошо, милорд, только еще немного пройдемся у Серпентайна. И яблони, - скромно отпиваю чай, тактично умалчивая о том, что к тому времени как мы доберемся до парка там уже не проехать и двух метров, не поздоровавшись.
- Пройдемся возле яблонь? - граф продолжает торговаться, все еще лелея надежду обойтись малой кровью. Для поддержания авторитета в семье склоняю голову, легко улыбаясь.
- Пирожное?

Перчатки не высокие, но такие же узкие как бальные. Ряд мелких пуговок сходится быстро под его пальцами. Тепло от ласкового прикосновения к коже запястья ласково греет. Закери целует скрытые кожей перчатки костяшки и цепляет мягкое страусовое перо на моей шляпке.
- Благодарю, мой лорд, - царственно киваю и разворачиваюсь к лошади, хватаясь за седло.
- Всегда рад, моя леди, - усмехаясь, кладет одну руку на мое левое бедро, второй придерживая за согнутую голень, подсаживает.
Расправляю юбку изумрудной амазонки, пристраиваю к седлу зонтик и опускаю короткую вуаль на глаза.
Свист ветра и беззаботный смех. Неприлично проигнорированные нормы и неприлично счастливое лицо Закери, когда не останавливаемся поболтать, а просто галопом проезжаем мимо, едва успев махнуть рукой. Замедляемся только возле яблонь, прячась за одной из самых раскидистых. Тонкий аромат щекочет обоняние, а капризный солнечный свет - щеку. Радостно улыбаюсь и смотрю на мужа.
- Здесь?
Закери помогает спешиться, но не тороплюсь отпускать его плечи. Утренние прогулки верхом всегда приводят меня в благодушное настроение. Целую, обняв за плечи, пока спрятаны за ветками, пока другие увлечены своим разговором.
- Всего пять минут, - тяну его за руку, крючком зонта цепляя за запястье. - И вернемся домой.
Шагаю спиной вперед, безобразно нарушая нормы, не замечаю ямы. Не успеваю даже вскрикнуть, падая вниз. Только испытываю садистскую радость, потому что Закери летит следом, задевая края ямы своей тростью.

Обычно обмороки разыгрывались для развлечения и желания избежать визита неприятной леди Озбалдестон, которая отчего-то благоволила Закери. Сейчас же обморок был достаточно настоящим и от этого более понятным не сделался. Белая комната производит впечатление ненатуральности, детского кукольного домика, только без украшений и окон. Закрадывается сомнение, что от обморока я все же не очнулась как думала. Потому что таких комнат просто не существует. Но это не помешало мне с любопытством, недостойным леди, оглядывать помещение и странно одетых, или скорее раздетых, людей. Закери задвигает меня за спину, закрывая интересующих меня людей. Попытки выглянуть из-за его плеча останавливает неожиданное спокойствие. Безмятежное осознание того, что все хорошо и эти голубые камни невероятно потрясающие, хотя ни единого оттенка вкуса не осталось на языке. И как хорошо было бы вздремнуть немного, верховые прогулки так утомляют.
Прежде чем снова открыть глаза, чувствую жаркое солнце, оно пробирается сквозь многослойность одежды и немилосердно греет. Первой мыслью было: где же мой зонтик, такое солнце вредит коже. Но когда попыталась выпрямить руку и раскрыть зонтик, который я совершенно точно взяла с собой, помешали связанные за спиной запястья. И тогда я открываю глаза с ужасом осознавая, что мой обморок длится больше положенного. Потому что вокруг зелень непроходимых деревьев и дикари, блестящие темной кожей. И мой зонтик был у одного из них! Стиснув зубы от негодования, посмотрела на мужа. Он шел рядом, его лицо вовсе ничего не выражало, что означало, что Закери глубоко озадачен настоящей проблемой. Цел, невредим, поэтому можно отвлечься на украденный зонтик.
- Мой зонтик, милорд! - громко, требовательно выражая недовольство обратилась к дикарю, шедшему впереди. Какое хамство, не обернуться, когда с тобой разговаривает леди! - Верните зонтик!
В ярости пнула носком туфли небольшой кусок коряги с тропинки. Трухлявое дерево взлетает и бьет хама по голой икре. Он на ходу разворачивается и гневно лопочет что-то на какой-то языке, которого я не понимаю. При этом активно размахивает зонтом. Недовольно щурюсь, перехватывая взгляд. В Лондоне сочли бы это невиданной дерзостью, но какое счастье, что мы не в Лондоне. Дикарь замолкает и смотрит прямо, не мигает даже. Задираю подбородок и молюсь, чтобы он наконец перецепился через что-нибудь и упал.
- Зонтик! - со всем доступным высокомерием перевожу взгляд на названный предмет. Видимо, дикарь соображает, даже если не понимает человеческой речи. И соображает недурно, потому что гаденько ухмыльнувшись, заводит зонтик за спину. Сдерживаю дикий шотландский темперамент, понимая, что силой мне никак не заполучить зонт, а от моих истерик может пострадать Закери.
Все еще не выпуская дикаря с зонтом из поля зрения, наконец рассматриваю место, в котором оказались. Шатер из шкур животных, на тонких палках едва держится. Боязно, что с дуновением ветра вся сомнительная постройка свалится нам на головы. Не желая мириться с очевидной беспомощностью пленницы, расхаживаю вдоль одной из "стен", совсем невоспитанно разглядывая еще двоих незнакомых пленников. Решаю, что в такой ситуации, можно слегка пренебречь правилами хорошего тона и поздороваться первой.
- Добрый день, милорд, миледи. Меня зовут леди Феба Сэвидж, графиня Хантингдон. А это мой муж - лорд Закери Сэвидж, граф Хантингдон. Кто вы и почему так оде...раздеты?
Вдруг к мужу подходит человек, тело которого покрыто разноцветными рисунками, а волос не видно из-за обилия вплетенных в них перьев. Он упирается Закери в подбородок его же тростью и говорит бессмысленницу. Жертвы? Какой вождь черноногих? Когда нас с девушкой хватают за плечи, чтобы увести, точное осознание положения накрывает с головой. Страх сжимает ребра, уже неважно как мы сюда попали, совершенно понятно, что мы отсюда вряд ли уйдем. Голос мужа помогает взять себя в руки и высоко поднять голову, обдумывая скольким людям я смогу оттоптать ноги. И как незаметно достать острою шляпную шпильку, чтобы разрезать веревки. И насколько далеко мы сможем убежать, если удастся освободиться. Что будем делать дальше я пока не загадываю.

- Дайте попрощаться! - пытаюсь вырываться из цепких рук, игнорирую тянущую боль в связанных руках, все же перчатки приносят некоторую пользу. - Попрощаться!! Он мой муж!!
Топаю ногами и едва не с зубами кидаюсь на удерживающих меня мужчин. Это не производит ровно никакого впечатление на дикарей. Замерев, решаю сменить тактику. Обмякаю, едва не падаю на притоптанную землю. Меня вовремя подхватывают под локти. Опускаю голову, скрывая лицо за шляпкой, несколько раз всхлипываю и натягиваю веревки, пока они не впиваются даже через перчатки. Слезы выступают на глазах и готовы побежать по щекам, когда поднимаю голову и смотрю на вождя и шамана.
- Пожалуйста, - соленые капли срываются, оставляют мокрые разводы на коже, и я понимаю, что больше нет нужды вспоминать боль и стараться плакать правдоподобно, потому что мне смертельно страшно, что больше его не увижу.
Слезы всегда действуют на мужчин одинаково. К какому бы роду они не принадлежали, насколько бы дикарями не были. Вождь раздраженно машет рукой, и я дергаюсь вперед, к мужу. Всего несколько шагов и прижимаюсь к нему грудью, сквозь слезы шепчу на ухо:
- Булавка.
Судорожно целую губы, щеки, бессмысленно повторяя слова любви, призванные отвлечь дикарей. Пусть не все слова им понятны, но интонации не скрыть. Если кто-либо узнает о том, что собираюсь сделать, убью того без всяких сожалений. Но сейчас гордость - последнее, о чем стоит волноваться, поэтому падаю на колени перед Закери, мысленно умоляя его понять, развернуться и вытащить из шляпки шпильку.
Но он не успевает. Меня рывком поднимают и оттаскивают от мужа. Могу лишь беспомощно смотреть, как его удерживают на месте, не давая сдвинуться на дюйм.
Нас с невоспитанной леди выводят из шатра, переговариваются о своем. Мне остается только глотать слезы и не ронять своего достоинства, преследуя взглядом вора моего зонтика. Девушка идет рядом и пытается незаметно подтянуть связанные руки к талии. В свою очередь пытаюсь понять, что она делает. Ее жакет скрипит, выдает ее действия, и я наконец понимаю. У нее на боку карман! И в этом кармане что-то есть! Что-то, что поможет нам освободиться. Делаю два шага в ее сторону, все еще глядя перед собой, стараясь не привлечь внимания наших сопровождающих.
- Миледи, вам помочь?


Чуть не успела со своим театром)) Но исход не поменялся)

Понятия не имею, что такое этот брелок, зато волшебное слово "нож" вдохновляет. К сожалению, наши перешептывания замечают. И больно дергают в разные стороны. Недовольно вскрикиваю, когда плечо простреливает острой болью.
- Как вы себя ведете! Как ваши леди терпят подобное отношение! Грубо, очень грубо! - в данный момент терять мне практически нечего, поэтому не отказываю себе в удовольствии осыпать чумазых индейцев оскорблениями. Привыкнут, да внимание обращать перестанут. В последний раз оборачиваюсь на шатер вдалеке, размыто из-за низких веток, но вижу как выводят Закери и второго - пару моей соседки по несчастью. Его крик все еще звенит в голове. Вымещаю злость и обиду на наших стражников, изобретая новые речевые обороты, которые по достоинству оценил бы папенька.

Жара удушающая. Начинаю понимать дикарей и даже им завидовать. Привыкшая к холоду Шотландии, более мягкому климату Англии сейчас хочу умереть или убить, причем неважно в каком порядке. Мы забираемся на холм, свежий ветерок овевает разгоряченное лицо. На минуту становится легче, пока не замечаю поселок. Много крошечных шатров и много-много крошечных индейцев. Вдохнув, расправляю плечи и опять смотрю на похитителя зонта. Умру, но верну.
- Вы хотите доставить подарок Низкому Волку обугленный и с волдырями? Что это тогда будет за подарок? - недовольно поджимаю губы и взываю к остаткам разума в существе напротив. - Сомневаюсь, что великий воин оценит!
Киваю головой в сторону селения и снова топаю ногой, принимая независимую позу: никуда я с вами не пойду.
- Зонтик!
Девушка рядом морщится от обнаглевшего дикаря, распускающего руки. Гнев вновь поднимается горячей волной, и я не знаю, сколько еще выдержу, прежде чем сгорю в бессильной злобе.
- Поторопись! - снова указываю на зонт в руках и наконец довожу дикаря до белого каления. До того состояния, когда легче дать глупой женщине то, что просит, пока она не заклевала бесконечными упреками. Индеец пытается раскрыть зонтик, но механизм для него слишком сложный. - Я покажу. Развяжи.
Оказывается, что слово "развяжи" он понимает и качает головой, скаля темные зубы. Через несколько минут он все же раскрывает зонт, я пытаюсь показать, как надо его использовать. Выходит не очень, шарады никогда меня не увлекали. Но и с этим туземец разбирается, занося руку с зонтом над нашими с девушкой головами. Сказать честно, большее облегчение принесло осознание того факта, что мне удалось заставить его это сделать.
Мы двигаемся дальше, уже вниз с холма, к деревне индейцев. Стараюсь сдерживать ухмылку. Успех обошелся мне чудом. Но продолжаю испытывать судьбу, понимая шаткость положения и командуя индейцем:
- Правее, мистер, на миледи не попадает тень. Слишком низко! Вы испортите мою шляпку! - указания исполняются через раз, но и это приносит несказанное удовольствие, даже не взирая на то, что подарки для Низкого Волка должны быть в отличном состоянии. - Мои волосы! Вы что делаете?!
Снова вскрикиваю, когда стражник случайно цепляет выпущенный на правое плечо локон. И это окончательно срывает все замки с его самообладания. Туземец замахивается, чтобы ударить, с вызовом смотрю в дикие глаза. Но его одергивает второй, что-то резко говорит и рука опускается, а сам индеец сердито сплевывает на землю.

Когда подходим к селению, окончательно примиряюсь со своей ролью слабой и безвольной леди. Индейцы чужого племени расходятся, пропуская нашу процессию прямо в центр. Предполагаю, что там и находится этот вождь вражеский, и сын вождя и вся его семья с армией, если так можно назвать людей, обряженных в темно коричневые клочки ткани. Осматриваюсь. Вокруг уже собралась любопытно глазеющая толпа. Зрительный зал готов, осталось только дождаться главного зрителя, для которого все представление.
И он появляется. Широк в плечах, грузен, с красными полосами на руках и черными ступнями. Наши стражники что-то почтительно говорят, указывая на нас, словно на экспонат в музее. Не нужно знать их язык, чтобы понять, что нас продают как вазы на базаре. Время.
Делаю глубокий вдох и с трагичным "ах" заваливаюсь спиной на стоящую рядом девушку. Ее плечо впивается в позвоночник, а сама она не выдержит долго моего веса. Поэтому как можно незаметнее забираюсь в ее карман и нащупываю ключи. Их много, и они звенят, это не хорошо. Хватаю в ладонь связку и позволяю себе испустить громкий стон боли. Пока они все отвлекаются, вкладываю в ее руку ключи и без чувств падаю в пыль, к босым ногам индейцев.

Ужасно, просто ужасно они обращаются с дамами. Где же в их пищевой цепи находится женщина? Страшное место, дикое. Дикое настолько, что ощущаю в себе его первобытный ритм. Не поморщиться, когда бросают на грязные шкуры, стоит огромных усилий. Уже не обращаю внимания на боль от веревок, дышу через раз, потому что ароматы от шкур далеко не как от роз. Как тяжело быть без сознания.
Индейцы покидают шатер, и леди по несчастью принимается за свои веревки. Хочется поторопить, но это ничего даст, только накалит еще больше обстановку. Поэтому просто лежу, пытаясь понять, что же делать дальше. То, что мы одни - это прекрасно, но лошади, как сказала девушка, не близко.
- Как вас зовут, миледи? - все знакомые пришли бы в ужас от такой неслыханной фамильярности. Но я привыкла делать, что хочу и как дочь герцога и как жена графа. И уж если с поправкой на ситуацию, все недовольные могут пойти дремучим шотландским лесом.
- Эшли, - девушка наконец обретает имя и со счастливым вздохом разминает затекшие запястья.

Иногда она говорит такие вещи, которых совершенно не понимаю. Но это не повод задумываться серьезно над ними. Особенно, когда леди Эшли освобождает и меня от веревки. Проворачиваю кисти несколько раз, стараясь возобновить чувствительность.

Согласно киваю на каждое слово. Мысли сбиваются и роятся, не выцепить ни одной дельной. Поэтому поднимаюсь и тихонько отодвигаю край полога. Выглядываю на воздух. Вечереет здесь быстрее чем в Англии, что нам на руку. В темноте легче выбраться незамеченными. Основная масса индейцев столпилась чуть поодаль, внимая словам своего вождя и разводя огромный костер. Они же не собираются сжечь нас, как святая инквизиция? Я отказываюсь признаваться в ведьмовстве.
- Леди Эшли, к нам гость, - отпускаю шкуру и прячусь в тени. - Молод, даже слишком. Любопытный мальчишка. Это шанс. Мизерный, но все же.
Оглядываю внимательно шатер, никаких веревок, никакого оружия, только палки, шкуры и сомнительного вида одеяла.
- Миледи, ваш нож, станьте у выхода.
Сама же отправляюсь к дальней "стене" и выворачиваю тонкую палку из земли. Она с крючком на конце и легкая, что важнее. Одна часть шатра мгновенно провисает, лишенная опоры. Надо торопиться. Занимаю свое место у входа напротив леди Эшли, киваю в тот момент, когда полог приподнимается и заходит туземец. В темноте его кожа кажется совсем черной, и это вызывает зависть, ему легче затеряться ночью. Он цепляется через любезно подставленную мной палку и падает на землю. Успевает только развернуться, когда леди Эшли уже прижимает нож к его горлу и угрожающе шепчет:
- Дернешься, убью.
Мальчишка понимает ее и согласно кивает, едва задевая кожей лезвие. Оставляю на потом догадки, почему он понимает английский. Придавливаю его к земле острым концом палки и, склонившись, не менее угрожающе:
- Ты выведешь нас отсюда. Незаметно. Проведешь к лошадям и дашь уйти, - для убедительности всем весом налегаю на палку и его многослойные бусы рассыпаются с глухим звоном.
- Хорошо, - ломая язык, соглашается туземец. Подозрительно быстро. - Но вы забрать меня, иначе они убить.
Поднимаю голову и смотрю на Эшли. Огромный риск, но без него нам не уйти, и она понимает это. Вздохнув, кивает и убирает нож. Отнимаю от него палку:
- Если посмеешь нас обмануть, смерть от руки вождя покажется тебе милосердной.
Очевидно, что туземец не впечатляется угрозой, но только поднимается, потирая грудь там, где кожу поранила мое оружие. Он поднимает шкуры с пола и раздает нам по одной, остальные складывает у себя на плечах.
- Одеть и идти лево от меня.
Мы с мисс Эшли одинаково кривимся, но все же набрасываем на плечи шкуры. Крепко держа свою палку, следую за вышедшим индейцем. Шкуры на его плечах образуют горы, ниспадая почти до земли, что позволяет нам с леди Эшли спрятаться за ними и шагать тихо по траве. Странно, до лошадей добираемся беспрепятственно. Не давая, однако, себе времени на сомнения, сбрасываем шкуры и прячемся уже среди животных. Но одна беда: они не оседланы. Даже узды нет. Отодвигая панику на потом, требую туземца подсадить меня. Ловко перебрасываю логу через спину лошади, еще одно, за что меня можно смело исключить из высшего общества - умение ездить по-мужски.
- И миледи Эшли, - киваю на соседнего коня. - Поедешь с ней. Не думаю, что миледи привыкла ездить верхом.
Индеец послушный настолько, что становится страшно. Но выбора у нас больше нет. Поднимаю голову и вижу, как от нашего шатра уже несутся остальные.
- Быстрее! - удобнее перехватив палку, крепче хватаюсь за длинную гриву и разворачиваю лошадь в сторону тропинки. Местность открытая, и даже я понимаю, что шансов спрятаться не так много.
Мы уже на отъезжаем от деревни, когда первая стрела пролетает рядом с моим виском. Оборачиваюсь и едва не падаю, за нами несется около пяти всадников и все вооружены. Стрелы продолжают появляться в опасной близости, но это только подстегивает гнать дальше. Неожиданная боль пронзает левое плечо, а испачканная кровью стрела потеряв направление резко уходит вниз. Выдыхаю, всего лишь задела, заживет, синяков за сегодняшний день, я наставила себе куда более болезненных. Поворачиваю голову, потому рядом нет второй лошади. Туземец и бледная леди Эшли отстают на корпус.
- Что случилось?
- Ранили.
Опускаю взгляд на девушку, в ее ее правом бедре стрела, она прошла сквозь, так, что виден наконечник с одной стороны, а оперение - с другой. Остается надеяться, что стрелы не отравлены.
- Еще немного. Нам нужно лишь добраться до леса, - пытаюсь приободрить ее, ударяя каблуками по бокам лошади. - Все будет хорошо.


Баю) Всем доброй ночи. Леди Эшли, довезете нас до места встречи?))

Леди Эшли снова отстает. Оборачиваюсь и вижу как индеец тормозит лошадь. Готовые сорваться с языка ругательства тонут в ее крике и свисте стрел. Она права, если поймают нас обеих, попытка побега была бесполезна. Сейчас же у меня остается крошечный шанс. Шанс найти мужа и ее мужчину, чтобы привести помощь. Не допускаю мысли, что Закери может быть мертв, потому что это не так, он бы не посмел.
Снова подгоняю лошадь, полоса леса уже совсем близко. Там я смогу затеряться, перевести дух и подумать, выбраться из этой бессмысленной западни. В последний момент нагибаюсь сильнее, натягиваю гриву в попытке приостановить несущуюся лошадь и лишь чудом избегаю сухих веток и огромных листьев.
Свое имя кажется ненастоящим, особенно его голосом. Они же его связали и увели, как Закери может быть здесь? Сердце замирает, надежда протискивается под стянутые ребра. Боюсь, что это окажется ловушкой, но все же делаю глупость и поворачиваюсь. В густой тени замечаю светловолосую макушку и уже не отдавая отчета в своих действиях, направляю лошадь к мужу. Ослепляющее облегчение и счастье топит высокой волной. Он жив, жив. Выбрался. Это все, что имеет сейчас значение. В его руках забываю обо всем, время перестает бежать. И я способна лишь изо всех сил прижиматься щекой к его груди, добавляя пуговицами царапин.
Когда вклинивается второй мужчина, с трудом поднимаю на него взгляд. На лице написан страх, едва сдерживается, чтобы не схватить меня за плечи и не начать трясти. Его голос почти срывается, когда спрашивает про свою женщину. Делая глубокий вдох, беру себя в руки и, тщательно контролируя интонации, спокойно говорю:
- Леди Эшли ранена в бедро, - игнорирую первую часть его фразы, выдергивая только существенное. - Она осталась у дикарей. Какие обряды, милорд? Я видела, как они разводили огромный костер, и тепла мне это зрелище не доставило. Закери, мы должны помочь леди Эшли бежать. Мы не можем бросить ее там одну. Она спасла меня, это дело чести.

Прошу прощения, что без цитат, - с телефона.

Сомневаюсь, что этим слова хоть как-то обрадовали мужчину. Мне же они принесли сомнительную уверенность в том, что у леди Эшли есть возможность дожить до того момента, как мы придем за ней. Смотрю, как слишком легко доставшаяся лошадь возвращается в руки индейцев. Они понимают, что одной мне в лесу придется несладко, и с легким сердцем возвращаются в деревню.

Одна мысль о том, что придется вновь шагать к индейцам, и шагать неблизко, приводит в состояние апатии. Усилием воли сбрасываю серую шелуху, не позволяя себе капризно сесть на мох и потребовать вишневое пирожное. Вместо этого беру Закери за руку и безотчетным движением поправляю съехавшую шляпку.

Преследование несчастных животных никогда меня не радовало, поэтому как только папенька устраивал у себя в Шотландии недельную охоту, я всегда держалась подальше от всполошенного леса и поближе к спокойным садам. Но теперь немного жалею, что не чувствую того азарта погони, не понимаю его прелести. Мы бежим по следам, которые отчетливо видны. Дыхания надолго не хватает, что говорить о нормах поведения, когда вокруг только облысевшие от жары поля, все устои кажутся прозрачными и несуществующими, словно какой-то морок. На мгновение меня прошибает холодный пот, и я спотыкаюсь о камень. Закери успевает подхватить, не дать мне упасть, но мысль пугливая, уже сбежала, затерялась среди более примитивных. Как выжить, когда внутри все горит, а огня нигде не видно, например.

Наконец мы добираемся до поселения дикарей. Устраиваемся в очаровательно кучерявых кустах с видом на отдыхающих индейцев. Снова накатывает бессильная злоба, но удается с ней справиться, потому что вижу, как раной леди Эшли занимаются темнокожие женщины. Ее светлые волосы хорошо видны среди них.

С удивлением оборачиваюсь на заговорившего мужа. Потом смотрю на длинную светлую трубку, переходящую из рук в руки в кругу туземцев.
- Милорд, меня безгранично радует, что вы строите столь далекоидущие планы, и его светлость будет безгранично счастлив такому подарку, но как вы добудете эту трубку?
Склонив голову продолжаю разглядывать индейцев, попутно считая поголовье. Замечаю у одной из их женщин свой знакомое кружево на спицах.
- Мой зонтик! - переполненная чувствами хватаю мужа за руку. - У него острый наконечник. И спицы.
Нездоровая привязанность к зонтику начинает пугать не только Закери, но и меня. Но махнув рукой на такие мелочи, задумчиво смотрю на костер.
- Нам нужно отвлечь их внимание. Что если поджечь несколько шатров, подальше отсюда?

- Он прекратит с нами всяческое общение, решив, что я потакаю вам во всем.
Не стала уточнять, что любое общение с привычным нам миром находится под серьезной угрозой. Муж явно настроен на успех нашего предприятия куда сильнее, нежели я. Единственное мое желание - не вставать больше никуда и не шевелить ни единым пальцем, невыполнимо и влечет за собой неминуемые последствия. Поэтому послушно следую за мужчинами, подавая куски нижней юбки для розжига и любуясь чудодейственным механизмом мистера Гонсалеса. Шатры загораются быстро, иссушенные жарким солнцем. Невидимые в темноте, мы тихо скользим от одного вигвама к другому, оглядываясь только чтобы проверить, не очнулись ли дикари раньше времени.

Мистер Гонсалес отправляется за леди Эшли, оставляя нам с Закери заботу о лошадях. Муж кивает, и я показываю дорогу до коновязи. Развернувшиеся беспорядок и паника среди дикарей настолько серьезны, что не сдерживаю торжествующей улыбки. Обставили этих глупых туземцев. Чувствую как разворачиваются крылья за спиной. Забываются все ушибы и ссадины, в груди плещется только довольство и уверенность. Закери целует легко, на его губах чувствую тот же вкус победы. Затем еще раз, глубже, срывая тихий стон, увлекая прочь от горящей деревни.

Выдыхаю манерно "мой герой" и забираюсь на лошадь. Уверенная в муже, наблюдаю, как он перебежками добирается до трубки. Внимательно слежу за индейцами, что не находились слишком близко к Закери.
Пропускаю момент, когда возвращается мистер Гонсалес с леди Эшли. Улыбаюсь на ее улыбку и чувствую как предпоследний камень падает вниз, разбивается.

- Это они нашли меня.
Закери возвращается, светясь гордостью и радостью, протягивает мне зонтик, а трубку прячет за отвороты сюртука. Легко запрыгивает на лошадь позади меня и наконец мы срываемся с места.

Луна освещает нам обратный путь. И ее света достаточно, пока мы едем по полю. В лесу же она бесполезна. На пути попадается грот, скрытый лианами и большими листьями пальм, которые я с удивлением узнаю - такие растут у нас в оранжерее. Спешиваемся и почти вслепую, не рискуя огневым механизмом мистер Гонсалеса, устраиваемся внутри со всем возможным комфортом. Зонтик на входе раскрываем - вдруг кто вломиться в убежище наше вздумает.

В темноте ее не видно, слышно только голос. Уставший, с отголосками волнения.
- Я не знаю. Чтобы выбраться, надо хотя бы представлять где мы. Понятия не имею, где мы застряли. Все что помню - белая комната и чудесная музыка. Думаю, она чудесно подошла бы для наших музыкальных вечеров, милорд.
Доверчиво прижимаюсь к мужу, ищу тепла. Ночь в отличии от дня холодна. Тело будто песочное, рассыпается от тупой боли. Перевязанное плечо начинает пульсировать, когда усталость накатывает, давит под тяжестью своей. Так легко закрыть глаза, потеряться в невесомости, держась только за его руку. Незаметно для себя засыпаю, убаюканная ласковыми прикосновениями мужа к ладони.

Пробуждение было лучшим, что случилось со мной в этом кошмарном мире. Тянусь к мужу, будто он глоток воды, так необходимый мне, чтобы выжить. Обнимаю, оплетая руками как лианы, которыми оплетен наш маленький лагерь. С недовольным вздохом открываю глаза, когда Закери отстраняется. Провожу ладонью по щеке и в ужасе замираю. На кого же я похожа. Пыльная, чумазая, уснувшая в амазонке! Да и Закери не лучше. Некогда элегантный костюм для верховой езды весь в разводах, обтрепан и даже закопчен на манжетах. Не сдерживаю смеха, немного сумасшедшего, но легкого и свободного.
Меняю повязку на плече, отрывая присохшую ткань, хорошо бы промыть, по пока нечем. Мистер Гонсалес возвращается с пустыми руками. В округе нет ничего, что можно было бы съесть и выпить. Приходится стиснуть зубы и двигаться дальше. Когда-то же этот кошмар должен прекратиться.

Неглубокая речушка останавливает мыслительный процесс, как дети радуемся. Опустить ноги в прохладную воду кажется самым прекрасным, что только может быть на свете. Умыться и почувствовать ветерок на влажной коже - ради этого стоит жить. Посвежевшие и повеселевшие отправляемся в дальше путь. Достаточно скоро выходим на дорогу. Она утоптанная и широкая, что вселяет надежду.

- В таком случае следует приготовить то смехотворное оружие, что у нас есть, и быть готовыми ко всему, - подтверждая свои слова - сворачиваю многострадальный зонтик и упираю наконечником в пыльную дорогу. Закери рядом напрягается. Все же приближающийся столб пыли - наша возможность добраться до порта, или хотя бы до какого-нибудь города, если таковой существует.
Облако приближается, и уже можно различить четверку запряженных лошадей и кучера. Еще немного и отчетливо вырисовываются очертания кареты. А уж качественно сделанный экипаж я в состоянии распознать. Из чего дела вывод, что город, и не бедный город, где-то по близости.
Карета останавливается рядом, сверкая на солнце золотой отделкой и светло-голубой краской. На мой вкус - совершенно безвкусно и вульгарно, но выбирать не приходится. Особенно, если бархатная занавеска отодвигается и в окошко выглядывает...

Из кареты выглянула дама, полностью оправдывая вычурный облик экипажа. Краски на ее лице было больше, чем на всех оперных певицах вместе взятых. Поджимаю губы, когда Закери подходит к ней и вежливо заговаривает. Стискиваю кулаки, замечая вполне понятный ее взгляд, оглаживающий моего мужа. Моего! Выцарапать бы ей глаза, да только полезная она оказывается. Потом, успеется.

- Какая хамка! Могла бы и предложить место в карете! - топаю ногой и передаю конскую перевязь Закери. Слова о ванне воспринимаю как молитву.

Дорога до города короткая по сравнению с тем расстоянием, которое мы уже прошли. Деревянная табличка с выведенными белой краской "Пайониртаун" как бальзам на ноющую рану. Даже деревянный, без сомнения, крошечный городок сейчас приносит радость.

Что такое мотель? Вижу надпись "Салун". Из коротких двойных дверей вываливается пьяный мужчина. Понимающе киваю, паб. Останавливаемся у соседнего дома. Вызывает подозрения, но выбора особого нет. "Мотель" так же не вселяет доверия, но опять же, лучше хоть что-то чем вовсе ничего. Мужчина за узким высоким столом неучтив и хамски обращается к постояльцам.

Слова мистера Гонсалеса не слишком убеждают дурного человека. Он не хочет заработать? Поднимаю высоко голову, сдерживая порыв сдуть со лба щекочущее перо, и громко опускаю зонтик на стол. Звук глухой, с отголосками металла наконечника, который так удачно упирается в засаленный жилет.
- Мистер, если вы настолько глупы, чтобы отказаться от денег, который мы можем заплатить, то вы просто не имеете права на существование. Я - графиня Хантингдон и требую надлежащего к себе отношения! Немедленно предоставьте мне и моим друзьям комнаты! И самые лучшие, иначе никто больше не зайдет в эти двери.
Мужчина скептично оглядывает мое негодование, но все же берет ключи. Полагаю, с ним тоже действует политика "замордуй беднягу капризами". Опасаюсь, как бы такие сцены не вошли в привычку.

Когда победа почти у нас в кармане, мужчина требует деньги. Остается скрипеть зубами, наблюдая как исчезают в замусоленном кармане часы Закери, мой подарок на Рождество. Список неугодных растет с каждой минутой, начинаю скучать по компании деревьев и цветов.
- Приготовьте ванну, мистер, мы с мужем устали с дороги. И поторопитесь! - командный тон врезается уже в спину трактирщику.
Комната маленькая, пыльная, но в ней есть кровать - самое драгоценное, что может только быть. Подхожу к ней, проверяю простыни, ужасаюсь. Грубое полотно покрыто серо-бурыми пятнами, давними отпечатками чего-то, чего знать не хочется.
- Закери, я не могу. Не могу лечь на них. Они ужасны.
Отчаянье в голосе настолько отчетливо, будто проблема не в простынях, а в невозможности дышать. Даже понимая, что будет глупостью отказываться от здорового сна в кровати, тем более после проведенной на земле ночи, не могу заставить себя опуститься на старые, испачканные простыни.

- Эта мысль не пришла ко мне из опасений, что простыни лучше не станут. Но попробовать стоит.
Следуя примеру мужа, подхожу к окну, с любопытством рассматриваю городок внизу. Налет цивилизации по сравнению с индейцами - колоссальный. Но и до Лондона далеко. Женщин не видно, по грязным улочками вальяжно ползали мужчины в одеждах непонятного цвета. Но поясе висела занятной формы сумочка, в которой было очевидно оружие, потому что они часто опускали руку на сумочку с угрожающим видом. Неужели мы вновь сменили не только место но и время? Или же это только мне кажется из-за того, что мой опыт путешествий заканчивается поездками в Вену и Париж?

Наконец просят воду. Отвлекаюсь от окна и неотрывно наблюдаю как пар поднимается над постепенно заполняющейся ванной. Будучи лишенной привычных удобств и лавандового масла столько времени даже не вспоминаю о нем, мечтая лишь о том, чтобы слуга побыстрее справился со своей задаче и вымелся прочь. Подняв руки, наконец вынимаю из волоса булавку и снимаю шляпку. На краю сознания покоится мысль о том, что надо сделать лишний комплимент леди Сильверстоун и ее шляпках. Резкий ответ мужа о том, что воды достаточно заставляет вспомнить о простынях. Но и эту проблему он решает, потребовав новые.

Его улыбка действует умиротворяюще, не сдерживаю своей, кокетливой и легкой, привычной в той другой жизни. Ловкие пальцы быстро справляются со шнуровкой и опостылевшая амазонка ковром ложится на пол. Морщусь, когда Закери задевает встрепанную повязку на плече. Он замечает и целует кожу чуть выше пореза. Улыбаюсь в его волосы, поднимая руки на плечи, чтобы легче было справиться с корсетом. Вместе с возможностью свободно дышать груди бережно касаются его руки. Поцелуи поднимаются к шее, и мягкое тепло разгорается внизу живота. С сожалением приходится напомнить, что вода остывает. Отпускает, и я перешагнув через одежды, иду к ванне, на ходу вынимая оставшиеся шпильки из волос.
С довольным стоном опускаюсь в воду и первые несколько минут просто лежу, чувствуя тепло, обнимающее тело. Ни мыла ни губки не принесли, поэтому приходится оттирать особо въедливую грязь ладонями, тереть пока кожа не покраснеет и не загорится. Когда полоскаю волосы, слышу как открывается дверь и тяжелое "это все".
Закери разворачивает простынь, и я с удовольствием не замечаю на ней никаких пятен. А то что она не такая приятная на ощупь и желтая от сушки на солнце не так важно. Муж быстро моется, пока растираю волосы краем простыни, в которую завернута. Граф торопится и едва не чертыхаясь натягивает грязную одежду. Спрашиваю, куда же он так спешит. Киваю на ответ о деньгах. Муж прав, надо как-то двигаться дальше. Поэтому ступней подтаскиваю к себе пыльное платье. Одеваться без помощи горничной весьма проблематично, но и здесь меня спасает его милость. Он стягивает края корсета и быстро шнурует, завязывая концы крепки узлом. Расправляю юбки и рукава жакета. Волосы привести в подобие порядка сложнее, но мне удается. Шляпка возвращается на свое место.

Первым порывом было топнуть ногой и последовать за ним хоть в питейное заведение, хоть на край света. Но Закери прав, мне совершенно нечего там делать, тем более отвлекать его от игры - крайне неразумное занятие. Поэтому только киваю на его слова у присаживаюсь на край кровати, предварительно развернув свежую простынь.

Улыбаюсь в губы и вновь обнимаю за плечи. Отпускать одного боязно, но от меня толку не будет никакого.
- Обещаю, Закери, с места не сдвинусь.

***
- Обещаю, Закери, с места не сдвинусь. Как только доберемся домой, - хитро смотрю на мужа, помогающего подняться с земли. Он едва не цепляет нижнюю ветку, чем вызывает смех. Не сдерживаюсь и возвращаю Закери поцелуй. Пусть не сердится, ведь без меня ему было бы скучно.

- Вы можете говорить все, что вам угодно, милорд. И все остальные также могут говорить, что хотят. Но только скажите, почему ваш костюм выглядит так, будто по вам протоптался табун необъезженных лошадей?





Что же я вечно не успеваю за событиями!

Вместо ответа муж невозмутимо стряхивает грязь. Проверяю свой наряд и прихожу в священный ужас. Амазонка безнадежно испорчена: подол весь в темных брызгах, яркая ткань потеряла свой блеск, припорошенная пылью. А когда пытаюсь отряхнуть юбку в левом плече колет. Опускаю взгляд на обтрепанные края дыры в рукаве, по кромке которой багряный след. Кровь? Как можно было так упасть, чтобы не заметить острого камня? И тем более забыть, когда рану успели перевязать? Похоже, я составила компанию мужу под табуном.

- Похоже, что и вы тоже, - отбросив на спину выбившиеся при падении волосы, поднимаю зонтик. - А мой зонтик и вовсе побывал в неизведанных далях.
Отряхиваю аксессуар и раскрываю - солнце этим утром удивительно жаркое. Пружинистый звук развернувшихся спиц вызывает в памяти другой, свистящий, звук рассекающего воздух металла. Будто пролетевшая мимо стрела. Вздрагиваю от странного сравнения и от чересчур визгливого смеха леди Астонмартин. Так вот в чем дело.

Недоуменные взгляды успешно оставляю без внимания, уверенная что в них плещется больше зависти, нежели удивления. Закери привычно подсаживает в седло, и всего мгновение я хочу перебросить левую ногу через круп лошади. Покачав головой, принимаю поводья и жду пока сядет на коня муж.
Из парка уезжаем так же как приехали - галопом. Но прежде, чем погнать лошадь граф что-то бормочет себе под нос. Раздраженно вздыхаю. Не слышно же.

Дома нас встречает дворецкий и невозмутимо докладывает, что прибыл с визитом герцог Квинсберри, и, устроившись в гостиной, настоял, чтобы подали шампанского. Удивленно смотрю на мужа. С чего бы это папеньке заявляться в такую рань, да еще и дожидаться. Закери качает головой и просит позвать камердинера и горничную, чтобы переодеться.
Через полчаса нервных причитаний Клодетт о загубленной амазонке, спускаюсь к отцу. Его светлость сидит в кресле и без выражения вселенской скуки поедает вишневые пирожные, запивая шампанским. Удивление быстро перерастает в смутное подозрение.
- Доброе утро, papa. Что привело вас сюда в столь ранний час? - усаживаюсь на диванчик напротив, расправляю юбки и наливаю в свою чашку чай.
- У вас будет брат, леди Феба. Или сестра.
От неожиданности рука дрожит, и чай проливается мимо, на тонкое блюдце. И в этот момент в гостиную входит Закери.

- Это не столь важно, - папенька делает взмах рукой и берет еще одно пирожное. - Но я внял словам леди Фебы, сказанным на вашей свадьбе, и озаботился поисками супруги.
- Я говорила, что его светлости нужен наследник, - поясняю не до конца понимающему происходящее мужу. - Но, папа, я возмущена, что вы не позвали на свою свадьбу!
- Дочь моя, все случилось слишком быстро! И даже был не против прокатиться до Гретна-Грин!
- Не может быть! Папа, скажите честно, ей пятнадцать?
Герцог Квинсберри оскорбленно смотрит на дочь, будто не веря в ее столь очевидную глупость.
- Нет, нам не хотелось повторно проходить через жернова бракосочетания в Англии. И предвосхищая вопрос: она вдова.
- И когда же вы намереваетесь меня с нею познакомить?
- Скоро, леди Феба, скоро.
Папенька довольно откидывается в кресле и отпивает шампанского. Таким сияющем я не видела его очень давно. За это можно простить. Но это не значит, что я собираюсь это показывать.
- Что ж, буду ждать с нетерпением, - сухо роняю и вновь принимаюсь за чай. Дернув за сонетку, прошу заменить поднос: убрать грязную чашку и добавить пирожных.

Строго поджимаю губы, явственно демонстрирую папеньке, насколько счастлива буду.
- В этом нет сомнений, папа. Только скажите.
- Леди Феба, ваша забота греет душу, - с явным сарказмом отзывается его светлость, получая извращенное удовольствие от разговора. - Но, полагаю, ее светлость справится с такой задачей. Мы планируем дать бал, прежде чем на лето уехать в Шотландию.
- Это будет величайшее событие сезона, - киваю, памятуя о любви родителя к экстравагантным развлечениям.

- Хантигдон, вы не перестаете меня удивлять, - герцог одобрительно смотрит на зятя.
Когда слуга приносит трубку, пытаюсь понять почему она мне так знакома и отчего Закери молчал о ней.

- Какая занятная трубка! - папенька принимает подарок и восхищенно его разглядывает. Молча пью чай, давая мужчинам возможность поиграть в свои игрушки. - Благодарю.
Закери кивает и принимает из моих рук чашку чая.
- Что ж, мне пора. Ее светлость будет крайне озадачена моим отсутствием, а в ее положении это не приветствуется.
Скрываю удивление и обнимаю отца на прощание. Невероятно.

Как только двери за его светлостью закрываются, поворачиваюсь к мужу:
- Мне кажется, но леди Уислдаун уже даже не пытается сделать вид, что пишет не только о наших семьях.