Карта ролевой игры "Дорогами судьбы"

Отказывает цыганка подружкам своим, одна она быть желает. Хочет пожалеть всех, кому вред причинила глупость ее, да о прощении помолиться.

- Нельзя Симза, да и не хочу я больше знать ничего. Нагадал отец мне свадьбу скорую. Да и быть тому. К речке пойду, умоюсь.

Оставляет подружек она своих.

Холодит трава вечерняя ноги ее босые, когда к речке пробирается цыганка. Цепляют ветви волосы ее длинные, что распущены по спине покрывалом черным. Недалеко она уходит от табора, слышит гул цыганский, да песни грустные. Выплескивают в песнях боль свою цыгане.
Наклоняется к речке, приседает на корточки, чтобы горсть воды ладошкой зачерпнуть. Холодит вода вечерняя лицо ее, по которому рукой мокрой она проводит, что огнем пылает.

Вспоминает цыганка слова отца острые как кинжалы и что проворачиваются внутри сердечка ее. Становится на колени цыганка, чтобы на пятки свои сесть, да руками в землю холодную упирается. Смотрит в отражение свое, что искажает речка, от ветерка легкого. Видит она дурочку маленькую, с личиком несчастным и бледным, да глазами как в ночь темную дождливую. Сколько боли отцу принесло признание ее. Не знает девушка, как исправить. Как прощение вымолить у отца, у брата? Бедный Арсен. Опускает ладошку в речку, да прогоняет отражение свое несчастное. Чтобы не видеть ей себя больше.

Совсем ночь опускается на табор, возвращаться пора. Подбирает юбки свои золотые цыганка молодая, и поднимается. Что снова отца своего сердитого увидит - сердечко болезненно сжимается. Не хочет она лишний раз на глаза тому попадаться, да на глаза жениха своего. Стыдно ей. Но делать нечего. Подбородок вверх тянет, вид гордый на себя напускает, да только дрожит все внутри.
- Утро вечера мудренее, - хрипло шепчет цыганка на пути к вардо своему.


Не спится Зоре в эту ночь. Вертится она на лежанке своей. То на левый бог повернётся, то на правый. То на спину ляжет, да руки на животе сложит. Не идёт сон, и поделать ничего не может. Дум мрачных много в голове у неё. Откидывает она одеяло яркое из кусочков ткани стёганое, да на порог выходит. Присаживается она, и на звёзды смотри, за брата просит. За отца. За себя. За того, кто люб ей. Хочет цыганка чтобы вновь пришёл мир в дом их, что недалече разрушили сама она руками своими тонкими, да сердцем молодым горящим и любящим.

Слова отца вспоминает и на звезды продолжает глядеть. Чёрное небо как глаза ее чёрное. И звездочки на нем, как и в её глазах пляшут, когда радуется Зора, когда счастье лицо ее озаряет. Только поугасли звездочки яркие эти в очах ее черных.

Быть свадьбе. Так отец приказывает. Не суждено Зоре узнать, что значит любимой быть тем, кого сама любит.
Мужа своего уважать станет, да только не простит он её. А вдруг Рустэм сам расхочет жениться на ней? Ведь не любит он цыганку. Ребятенками бегали они, за кибитками прятались от отца ее строгого. В прятки играли. Дружили. Но нет любви же.

Вздыхает горестно цыганка, по судьбе своей. Слезы молчаливые по щекам катятся. С любовью своей будто прощается.

Утро.

Рассеивает день новый сумрак дня прошлого. Выходит Зора из кибитки своей, ножками травы чуть влажной от росы касается, да лицо к небу поднимает. Морщит нос цыганка молодая, от того что лучи ласковые лицо ее щекочут.

Просыпается табор.

Видит она подружек своих любимых – Виту и Симзу с Тали, и улыбается им, рукой машет, и позванивают браслеты на запястье ее. Прячет печаль свою за улыбкой радостной. Да разве обманешь подружек, что боль ее вчера делили с ней? Виновата она перед Витой. Сватала брата своего вчера ей, да разрушила же сама все. Простит ли подружка это ей?

- Подружки мои хорошие, надо завтрак готовить, да мужчин кормить. Вон уже, сколько времени, - кивает Зора в сторону солнца просыпающегося, да высоко поднимающегося над горизонтом, окрашивая верхушки деревьев золотом. Всплескивает руками, да о бедра ударяет, - а у нас еще чай не сварен. Скорее идем.

Косо смотрит Рубина на Зору, взглядом прожигает. Гневается на нее сестра ее будущая. Не смеет Зора винить ее.
- Доброе утро, Рубина, - улыбается она родственнице будущей. Мягко, тепло улыбается. – Ах, какая ты красивая сегодня.

Не видит цыганка отца своего поблизости и вздох облегчения с губ ее срывается. Наверное, в вардо еще. Но натыкается взгляд Зоры на цыгана, что душу ее бередит. И снова сердечко девичье заныло от любви к нему. Глядит она на эти кудри буйные, на лицо его красивое и чувствует, как румянец окрашивает щеки ее нежные.
Возненавидит он ее, если правду узнает. Не должен он знать, что она дурочка любит его душой всей своей.

- Пойду, воды свежей принесу, чтобы чай приготовить, - хватает она ведра, что поодаль от костра стоят, да бежит к речке, умоляя сердечко свое успокоиться.

Добегает Зора до берега, и ладошку к груди прикладывает. Отдышаться пытается, но не может сердце ее любви унять своей. Наружу она рвется, вот и бьётся так бешено сердечко ее, чтобы выпустила цыганка чувство это на свет белый.

Наклоняется Зора к речке прозрачной, и зачерпывает двумя ладонями воду прохладную, чтобы умыться. Задерживает ладони мокрые на щеках, что огнем горят.

Замирает испуганно Зора, не доносит ладонь к воде, чтобы еще раз лицо остудить. Слышит голос жениха своего, да в глаза смотреть его боится. Стыдится цыганка поступка своего.

Знает ли он, что произошло вчера? Рассказал ли кто?

Закрывает глаза цыганка, просит Бога смелости ей дать.

Медленно цыганка поднимается, подбирает юбку свою длинную и смотрит стыдливо на Рустэма. От слов его, снова слезы в глазах блестят. Еще более стыдно становится, что опозорила его, такого хорошего. Опускает цыганка ресницы к щекам, и катятся из глаз ее капли прозрачные.

- Ах, Рустэм, прости меня. Прости невесту свою глупую.

Подходит к жениху цыганка, но юбки придерживает, к ногам прижимает. Видит она боль, что красивые черты Рустэма искажает, и слезы сильнее бегут по щекам ее красным.

- Боялась я всю правду сказать. Отца боялась. Люблю я тебя Рустэм, но как Богдана или Арсена, не более. Но ведь для счастья другое чувство надо. Ты ведь тоже не любишь меня? Не сделаю я тебя счастливым, Рустэм. И сама счастливой быть не смогу, – тяжело дается признание Зоре. - Другого я люблю.

Плачет Зора, ладонями лицо закрывает. Стыдно ей вот так стоять перед Рустэмом, в глаза его смотреть.

Смотрит Зора в лицо жениха своего, ответа его ждет. Решения его. Дышать тяжело становится. Грудь будто в капкан звериный попала. Сжимается все. Надо прощение просить, сильнее просить, да молить, чтобы простил ее. Каяться в проступке своем глупом. Да, неможется.
«Хороший Рустэм. Друг ее любимый. Почему же жестока я так? Почему не могу, как другие в таборе любовь свою отпустить, да слюбиться с тем, кого семья выбрала?» Но не может цыганка любовь свою предать.

Вскидывает глаза свои глубокие Зора на жениха своего. Вытирает щеки мокрые рукой. Надежда, словно бабочка в душе оживает ее, крылышками бьет по сердцу ее. Возможно ли это? Но слова отца тяжёлым бременем на сердце цыганки ложатся.

- Не простит отец меня, - головой качает цыганка и лоб хмурит угрюмо. – Сердит он очень. Не возьмет слово свое обратно. Вайда он. Не пойдет против слова своего же, да обычаев цыганских. Ты прости меня, глупую, Рустэм. Что такой позор обрушила на голову твою, на семью твою. Бог видит, не хотела я несчастным делать тебя. Хочу, чтобы счастливым был.
Придерживает она рукой юбку, чтобы ненароком не коснуться ног мужских ею, вторую же руку тянет - ладонь Рустэма в свою ладошку берет. Сжимает ее во всю силу свою девичью, чтобы чувствовал он, что любит она его, как брата своего любит, что прощение просит.

- Как уедешь? – выпускает ладонь девушка руку жениха своего. Смотрит на Рустэма и поверить не может. Что оставит табор он свой, ради нее оставит.
- Что же наделала я? – причитает Зора, ладошками губы прикрывает. – Что же дальше будет?

Тень печали омрачает лицо девушки иль солнце это зашло за тучку. Румянец вспыхивает на щеках, как представляет себе лицо того, по ком сердечко ее плачет.
Смотрит испуганно цыганка на Рустэма, да головой качает.
- Ни к кому не пойду. Не любит он меня. Не нужна ему.
Опускает глаза свои черные Зора, да на речку смотрит. Расходится рябь на глади речной, вот и жизнь ее вся рябью покрывается. Не будет гладко больше. Смотрит на тени деревьев, что в реке отражается, да говорит:
- Не любит она, судьба это, когда вмешиваются в решения ее. Поняла я это. Поздно поняла.
Поворачивается к жениху своему, снова смотрит на Рустэма, снова ладонь его горячую в свою ладонь берет. Крепко юбку к ногам прижимает и с мольбой в глаза на Рустэма поглядывает:
- Ты же вернёшься, правда? Не навсегда ли ты дом свой покидаешь?

Улыбается ласково Зора Рустэму, дарит улыбку свою. Чтобы красивой помнил ее, а не грустной с глазами красными, да заплаканными.
- Спасибо тебе, друг мой любимый.

Также на небо цыганка смотрит, где облака белые проплывают по глади лазурной. Пугает будущее неизвестное ее.

Смотрит девушку перед собой, да брови хмурит. Ничего узнавать она не станет, знает она, что не любит ее, тот по ком томится она. Когда любят, смотрят ласково, рядом быть хотят. А тот цыган сторониться. Другим улыбается, не ей. Не будет она узнавать.
Вскидывает гордо подбородок она, но кивает в знак согласия, лишь бы друг ее спокоен был.
- Подумаю.
Не хочет она неприятностей приносить Рустэму. Делать больно не хочет. Достаточно он страдает сейчас из-за нее.
Не может признаться, она тому, кто сердце выкрал ее. Кто думами владеет ее. Не простят они оба ее. Но страшнее всего Зоре, что возненавидит ее, тот, кого любит она душою своей. Лучше век одной быть, чем ненависть любимого на себе ощущать.

Провожает она спину Рустэма взглядом грустным. Но легче становится цыганке от разговора их.
Улыбку на губах нарисовать она хочет, что хорошо все будет. Верит она, что хорошо все будет, да вдруг сердце ее глупое вскачь пускается, когда видит она, что не один Рустэм идет. Заходится дыхание Зоры, когда кудри эти смоляные видит. От волнения в кулачки сжимает ткань юбки своей длинной.
"Неужели он все слышал?"
Отворачивается она, на другой берег смотрит. А сердце неугомонное все бьется о ребра.

Наклоняется она к речке, и снова водой прохладной умывает лицо свое. Задерживается над гладью, да в отражение свое глядит.
- Глупая ты, Зора, глупая цыганка!
Ударяет ладошкой по глади речной, да брызгами окатывает ее река.
Вытирает лицо рукавом рубахи, и юбки поднимает до колена к табору бежит.


Народ собирается в таборе. Кучкой стоит по центру. Голос отца своего слышит Зора, да быстрее бежит.
Расталкивает она рома своих, чтобы ближе к вайда протиснуться, чтобы слышать, о чем отец вещает ее.
- Что? Что случилось?
Спрашивает Зора у цыганки пожилой.
Узнает новость и бледнеет дочь Бара. Высматривает в толпе братьев своих.

Пробирается цыганка к брату своему, юбки крепко в кулачке сжимает, не задеть бы никого. Касается рукава рубахи его яркой.
- Что же происходит, Богдан? - дрожит голос Зоры, когда на отца своего она смотрит, что осрамила прошлым вечером.
С ужасом она смотрит на отца и на цыган.
"Что же наделала я?"

Говорит Бар слово свое последнее. Уходит к вардо. Хмуро провожает его взглядом дочь, за ним пойти хочет, шаг делает в сторону кибитки, да не рад он ей будет. Арсен лучше поддержит отца. А коли готов будет принять дочь свою - побегу к нему. Но сердце кровью обливается у цыганки молодой. От глупости по ее, страдает отец.

Улыбается брату своему Зора. Никогда не относилась она как к приёмышу к нему. Всегда сердечно любила она его.
Идут брат с сестрой в сторону вардо. Мысли разные одолевают Зору. Не знает девушка, чем помочь может. Ополчится табор на нее, за то, что вайда уходит. По ее вине уходит. Кто же будет теперь? Что же будет теперь?
Трет личико она свое ладонями, проснуться хочет. Чтобы сном все это казалось. Не хочет она реальности такой для народа своего.

Грустную новость приносит цыган Богдану. Жеребчик плох совсем. Не приходит беда в дом одна, всегда подружек с собой водит.

Кивает сестра, да брата успокаивает. Видит, что морщинка горестная меж бровей его пролегла. Высматривает Рустэма она в толпе рома, а находит, так юбки подхватывает и бежит в сторону друга, по имени его кличет:
- Рустэм! Рустэм!

Сбавляет бег она, дыхание переводит. Проходит мимо Романа Зора, да подбородок гордо к небу поднимает, как Рубина делает.
Не узнаешь ты. Никогда не узнаешь.
Покрывает щеки ее румянец алый от взгляда его, да не только щечки ее розовеют, а лоб и кончик носа тоже пылать предательски начинают. Взгляд ее все косится в сторону Романа, но одергивает себя девушка. Гордо проходит Зора мимо цыгана этого с шевелюрой буйной, будто все равно ей, что думает он о ней, а у самой сердечко заходится, да грудь вздымается сильно. Прижимает юбку пышную к ногам и гордо вышагивает Зора, будто всё ни по чем ей.
- Жеребчику плохо, Рустэм, Богдан просит тебя поспешить, - произносит быстро Зора, как только к Рустэму подходит.

-Я молюсь за него, Рустэм. Молюсь, чтобы скорее на ножки свои встал он, да побежал бы резво. А ты поспеши, вылечи его скорее.

Уходит Рустэм, руками своими золотыми животинку спасать. Пойти хочет Зора, помочь, хоть кому то помочь, да нельзя цыганкам лошадей касаться. Молиться продолжать будет девушка за выздоровление жеребенка маленького – единственное, что сделать она может. Сжимает Зора ладошки свои в кулачки, и стоит посреди табора, не зная, что делать ей.

Тяжело на душе у девушки. Не открыть больше темницу ту, в которой сердечко ее поселилось. Слышит она перешёптывания рома, что семью опозорила, да ведь правы они. Винят ее, что вайда уходит, по взглядам осуждающим видит она, что винят.

Не смотрит Роман на нее, а ежели смотрит упрек, читается в глазах его темных, да загадочных. Отворачивается Роман от нее. Опускаются от тоски плечи хрупкие Зоры под рубахой яркой, глаза в землю пялит. Стоит голос слушает, того кто люб ей, да не нужна кому.

Вернуть она хочет день вчерашний. Когда подруженьки ее любимые наряжаться помогали в платье то золотое. И звенели ободки золотые на запястье тонком девичьем, как сейчас звенят, когда волосы свои черные как смоль поправляет она. Не подвела бы она отца больше. Не стала бы семью свою позорить. Не дала бы словам тем, что жизнь семьи разрушили ее, с языка Зоры сорваться. И был бы мир в таборе ее. Вышла бы замуж она за друга своего сердечного, и всем хорошо было. Но взбунтовалась душа цыганская, характер показала. Наказывает ее судьбе теперь, что планы ее порушила, что слово отца ослушалась.

Не быть больше счастливой ей.

Не будет она больше стоять здесь. С ним рядом. Не будет душу рвать свою в клочья, да разве может она сердечко свое успокоить. Прикладывает ладошку к груди, и вон как стучит, сердечко ее глупое.
- Я к отцу пойду, - произносит девушка голоском тихим, что звенел раньше да песни пел.

Бросает Зора взгляд тоскливый, да любви полный на плечи Романа широкие, и вздыхает. Юбку пышную к бедру прижимает, и снова позванивают браслеты ее звонкие.
Обходит она цыгана, что за отца ее голосует и бежит к вардо своему. К отцу бежит.

Не решается в вардо войти девушка, боится. Топчется у входа, да голос отца слушает, что с братом переговаривается. Теребит Зора юбку свою яркую пальцами тонкими, да войти боится.
Улыбается она ласково Тали, что неподалёку стоит, да рукой машет подружке своей.

Набирает больше воздуха, да стучит кулачком по повозке.
- Отец, это я. Впустите? – топчется при входе девушка, пальцами браслеты теребит. – За вас все голосуют, отец. Слышите? Знают они, что лучшего вайда не найти им. Отец, впустите меня к себе.

Сидит Зора подле отца своего, да не знает что сказать. Молча сидит. Любит его она, больше всех на свете любит, от того больнее ей лицо его грустное видеть. Ах, дурочка она. Не воротишь дня вчерашнего, по-новому ей учиться жить надо. Любит отец его, чувствует Зора когда взгляд его ловит. Пусть в глазах его черных да мудрых злость огнем еще пляшет, но видит и она тепло, в них, когда на дочь он свою единственную смотрит.
Несмело улыбается дочь ему. Не смело, очи свои черные поднимает. Отводит взгляд Зора, стыдится еще.
- Я лучше всех выступлю, отец, у барона на празднике. Не опозорю тебя. Больше не опозорю. А может барон и щедрым окажется, да на монетки золотые не поскупится? Иль украшение, какое красивое дадут, за гадания мои мисс белые. Я всё сделаю отец, всё, лишь бы вину загладить пред тобой, - порывисто девушка произносит, чтобы отвлечь отца от дум горестных. – Хочу, чтобы гордился ты мной. Прощение буду у тебя в танце вымаливать.
Горячо говорит с отцом Зора, руками плещет. Звенят браслеты ее золотые на запястья, как музыка звонкая, да мелодичная.

Усаживается на тюфяк девушка, к окошку ближе, чтоб юбку яркую свою огненную украшать. Чтобы блестели и звенели на солнце монисто, когда взмахивать она юбкой этой пышной будет, как язычками пламени. Хочет Зора Рубину попросить, да разве согласиться она? Прогонит она Зору, что опозорила та их.

Дрожат руки девушки, как голос его слышит. Глаза свои бездонные вскидывает, чтобы на вошедшего глянуть. Как же любит она его, и сердце вторит Зоре стуком своим бешеным. С мольбой и любовью смотрит Зора на Романа, да не видит он ее, с отцом говорит. Крутит девушка колечки на пальцах тонких, да наблюдает за цыганом. Ах, какой голос у него. Теплом он отдается у девушки где-то в груди. Представляет она, как ласково он этим голосом волшебным с ней когда-нибудь заговорит, да не быть этому. Друга лучшего предала она его. Не простит такое гордый Роман ей, если же сама она себя простить не может.

Но смотрит на Романа, глаз своих отвезти не может. Не хочет отводить, век бы смотреть на него. Всей душой тянется к нему. Всем сердцем свои чистым.

Иглой острой, что в пальцах она держит, слова его в сердце ее хрупкое вонзаются. Глаза опускает Зора, да на нить смотрит, что на юбке огненной лежит. Опускаются плечи ее под грузом печали, что наваливается на них, да голову все ниже клонит, чувствует, как краска стыда щеки ее нежные заливает. Боится смотреть на отца. Боится она смотреть на Романа. Как же совестно ей, как же душа болит ее.
Но поднимает Зора глаза свои черные, чтобы на любимого глянуть. Несмело смотрит девушка: посмотрит и взгляд отведет, снова смотрит и снова глаза свои за ресницами пушистыми прячет. Больно ей, что ненавидит ее. А если же правду узнает? Страшно думать о таком Зоре, ох как страшно.


Дрожат все еще руки у нее, да так что ободки золотые позванивают на запястье, да стежок кривой получается.
Не слывет Зора рукодельницей знатной, как мать ее или Рубина. Вспоминает про последнюю и снова печаль омрачает нежные черты Зоры. Любит она Рубину, пусть уж в таборе плохое говорят о ней, да любит девушка всем сердцем своим любит сестру свою. Пусть не станет та родственницей Зоре любимой, да уж больно печально ей становится, что возненавидела Рубина ее.

Вот сама сидит Зора голову клонит то вправо, то влево стежки аккуратные на юбке нитками выжигает. Порхает иголка в пальцах ее тонких. Улыбается радостно девушка, когда видит что получается у нее, на месте подпрыгивает. Уж невтерпеж ей скорее юбку красивую надеть, да в танец пуститься. В нем чувство свободы ее. Прогоняет он печаль любую, когда кружит девушка, в наряде огненном, будто в костре цыганском сгорает.
Хочет она и чтобы Роман увидел красивую ее, да с улыбкой лучезарной.

Слушает Зора речи отцовские, да глаз не поднимает. Стежок за стежком на юбке узоры рисует. Нервирует ее присутствие Романа в вардо их небольшом. Дрожит душа девушки от слов отца, что разговор о внуках затеял. Не знает он еще, что век его дочери одной сидеть. Не выдержит отец ее любимый удара такого.

От крика грозного, да стука громкого вздрагивает Зора, и острие иголки в палец ее больно впивается. Ойкает девушка, да палец к губам подносит, кровь останавливает, да на отца со страхом поглядывает.

Отбрасывает юбку свою недошитую на сундук, что в углу стоит, да вскакивает резко. Не смеет Зора отца еще больше гневить. Быстрый взгляд она бросает в сторону Романа, словно помощи просит, и быстро из кибитки выбегает, за бабушкой Эйш.
Что же будет? Что же будет? Рустэма предупредить надо бы.
Боится Зора за друга своего, что беду на голову его накликала.
Бьется бешено сердце ее пугливое, дрожит душа ее как струны скрипки плаксивой. Подрагивает голос Зоры, когда цыганку мудрую, зовет она.
- Бабушка Эйш, отец зовет в вардо свой. Гневается он очень, – дыхание переводит Зора, да в сторону вардо своего поглядывает, да и в табор сам, глазами Рустэма выискивает.
Обращается к бабушке Эйш она, видит девушка, что помощь нужна цыганке мудрой.
- Давай помогу тебе.

В вардо.


Вздыхает тяжело Зора, да прав Роман. Но тяжко девушке слушать слова его едкие, бьет правда ее больно в сердце ее пылающее. Глаза на Романа поднимает, да не видит он, как любит она его. Не хочет она жить без него.

Ахает Зора ушам верить отказывается. Глазами своими бездонными, счастливыми, да удивленными глядит на Романа она. Улыбку взволнованную спрятать не может, сама она наружу рвется. Взгляд Романа поймать пытается, да только не смотрит он на нее. Гаснет ее уголек счастья, что в груди разгораться начал. Не нужна она ему. Долг это. Сжимается душа ее в капкане зверином. Только захлопывается капкан тот, когда слова отца она слышит.

С места своего вскакивает Зора, слова сдерживает, что на языке ее крутятся. Разве недостаточно она горя всем причинила? Не будет она отца больше позорить. Умоляюще смотрит на отца она, да на Романа взгляд переводит. Лучше так для него. Не будет Зора глаза ему мозолить, да о долге напоминать и как друга его опозорила однажды. Будет счастливым он с другой цыганкой. С той кого любить его сердце будет. Без кого дышать он не сможет, как Зора не может дышать без него. А Зора любить его не перестанет, тихо она будет чувство это хранить в сердце своем чистом. На замок закроет, да не узнает больше никто о нем.



Скрывается Эйш за занавеской вардо их семейного. Перебирает Зора браслеты, что на руке звенят ее. Пролегает морщинка горестная между бровями ее смоляными. Обрывается ниточка счастья ее, в узелок завязывается

- Рустэм, - смотрит она на друга, что мужем ее станет скоро, улыбку выдавить пытается на губах нежных, но слезы в глазах сверкать начинают. Прячет глаза свои темные за ресницами пушистыми, не дает слезам скатиться. – Отец видеть тебя хочет.
Сделает она, что отец ей повелит. Если велит жениться на Рустэме, так и будет. Так и сделает она. Не пойдет Зора больше против слова отцовского. Научится она законы чтить цыганские, коли раньше не научилась. Да и мужа чтить будет. Хорошей женой станет Зора, стараться будет, чтобы доволен всем Рустэм был. А раз откажется он от нее, так одной ей быть. Холить она свою любовь будет, всю жизнь будет. А Ро ман пусть счастлив будет. Хочет этого Зора, очень хочет.

И тут слышит голос от которого тепло на душе ее делается. И замирает сердце ее. Смотрит она на Романа, взглядом своим нежным ласкает. Сердце глупое колотится так, что не может не слышать он.


- Я любое решение приму, Рустэм. Нет мне выбора. Не спорь с отцом. Пусть будет как он скажет. Не кличь больше беду, Рустэм, да на себя не кличь. Если вайда скажет жениться, я обещаю, быть покорной женой. Чтить традиции буду цыганские. Мужа чтить буду. Не будешь маяться ты со мной, - шепчет быстро Зора, нет выхода другого для них.

Пугают девушку, что изгнать могут Рустэма из-за поступка ее глупого да девичьего.
Опускает Зора глаза в землю да на паучка, что лапками своими длинными перебирает да по земле пыльной бежит, смотрит. Бежит он вперед. Есть ему куда бежать. Да только ей некуда.
Жгут взгляды Зору, кто судьбу ее решает . Не смотрит Зора на Романа, боится того что чувствует она. Бьется сердце ее глупое, как птичка в западню попавшая.
Стоит она да сквозь землю провалиться мечтает. Снова судьба ее решается да ничего она сделать не может. Обсуждают они будущее ее туманное,да только Зора словно приговора ждет.

Дошивает юбка Зора свою яркую, последние стежки на ней выжигает нитями. Блестит на солнце монисто да радугой переливается. Отводит она юбку свою дальше, вверх поднимает, чтоб на уровне глаз оказалась, любуется, да нос морщит от света слепящего монеток пришитых.

Лежит несказанный ответ Рустэма бременем тяжелым на душе девушки. Не знает она, как слепить улыбкой будет, да улыбаться задорно, с таким сердцем щемящим. Но отцу девушка обещала, что станцует лучше всех, да монеток заработает. Будут громко хлопать гаджо ей. Надолго запомнят они рома у себя на земле.

Надевает она юбку это яркую, крутится вокруг себя, словно в огне танцует, а юбка солнцем вокруг развивается. Звенят браслеты ее да серьги длинные золотые. Сверкает монисто, глаза слепит.
Гребень из волос вытаскивает, да волосы руками взбивает. По спине рубахи ее яркой густой волной ложатся, да всю спину скрывают. Корсет широкий тонкую талию девичью в объятия крепкие обхватывает.
Надевает Зора бусы праздничные, да вокруг шеи обматывает.
Счастливой она будет в этот вечер. Яркой и радостной как подобает цыганке. Никто не заметит грусти в глазах ее бездонных. Как раньше огоньки яркие плясать в них будут. Не подведет она народ свой, да отца своего. Больше не подведет.

Выбегает на улицу девушка, где рома собираться начинают. Нарядные все яркие. Песни звучат и гонит грусть тоску Зора свою. Не время горевать, время развлекать. Улыбается она, когда подруженьку свою любимую видит. Виту. К ней спешит, ногами быстро по траве влажной перебирает. Шуршат юбки ее, да монетки звонко на ней звенят.
- Вита. Ах, красивая какая ты, - радостно подружке Зора своей улыбается. Любуется красавицей. – Я твой медальон надела. Гляди.
Отводит Зора волосы свои черные, что на грудь упали ее, пока к подружке своей она спешила, на спину откидывает пряди смоляные, да медальон с бирюзой показывает.
- Ты подумала об Арсене, что говорила я тебе вчера? Люб он тебе? Иль кто другой сердечко твое тревожит?
Ласково смотрит Зора на подружку свою любимую. Счастья ей желает. Если ей не дано, то Вита обязательно счастливой быть должна. И будет. Молиться Зора будет за подружку свою дорогую.

Подпевает Зора с рома, когда по дороге пыльной табор их идет. Звонко голосок ее льется в песне цыганской, в танце идет, пританцовывает, а сама глаз своих бездонных с яркой рубахи Романа не сводит. Почему нельзя любовь затушить как свечу во мраке? Дунуть, да погаснет пламя голубое. Горит свеча Зоры, не погаснет, да только на сердце ее воск раскаленный капает. Обжигает.
Ловит девушка взгляд подружек своих и улыбается им, тоску свою за радостной улыбкой прячет.

Большое поместье у барона, да гаджо много собралось. Оглядывается Зора на роскошь эту и на убранство богатое.
Красиво вельможи одеты, нечета тем, кого вчера рома развлекали, да монетки выпрашивали. Белые мисс как одна в подвесках дорогих сверкает. Перстни на пальцах гранями алмазными переливаются. Вот бы погадать им, да колечко то получить.
- Как красиво здесь, - восхищенно шепчет Зора да по сторонам все оглядывается.

Восхищенно смотрят гаджо на преставление Златана, сменяется брезгливость лиц их, как народ яркий они увидели в воротах поместья, на восторг неподдельный. Зора взгляда не сводит с пламени завораживающего. Отражается он в глазах ее темных, пылает.
Завораживает огонь гаджо, что Златану приручить удается.

Стихия - в жизни, в танце – чудеса!

Играет искусно на гитаре Роман, плачет скрипка брата ее, да монисто звонка на юбке Зоры звенят. Танцуют цыгане, так как только они умеют. Страстно, пылко.
О любви своей в танце цыганка рассказывает. И Зора будет сказ вести о любви своей, что в сердце ее пылает. Изгибаются в улыбке коралловые уста Зоры и на щеках румянец горит. Завлекает Зора движениями своими плавными, да грациозными.
Медленно начинается танец, как костер цыганский, что разгореться пытается. Но как от ветра свободного костер этот разгорается, так в танце Зора вихрем кружить начинает.
Глаза ее черные, влекущие в заходящих сумерках мерцают, и прядь волос смоляных на лоб падает, когда кружится она в танце страстном. Взмахом юбки огненной, как ярких искр сноп, что до этого Златан укрощал, да осанкой горделивой манит цыганка.

Пляшет Зора, от всей души пляшет. Ни в чем не уступает. Замечает Зора, как Тагар ворожит танцем своим гаджиток юных, да матрон почтенных. Ослепляет красотой своей и грацией Рубина. Отдаются всей душой цыгане танцу.

Юбкой своей огненной околдовывает гаджо она. Ярким огоньком перед ними мелькает. Юбкой будто веером цветным играет. Звенят серьги её длинные да браслеты на запястье её тонком. Находят глаза ее Романа, и улыбку она дарит ему свою лучистую. Танцует Зора, как никогда танцует. Для Романа танцует. Ему свой танец дарит. О любви своей ему рассказывает. Глаз не сводит. На одно колено припадает цыганка, выгибается Зора назад откланяется, а вторую ножку вперед вытянутую выставляет, что лодыжка, оголенная из под юбки длинной выглядывает. Переплетаются руки её высоко поднятые над грудью, как два язычка пламени яркого, узоры плетут. К небесам рвутся с душой ее вместе. В спине прогибается девушка, да вниз клонится, да так что волосы её чёрные земли кончиками касаются.

Плавно поднимается на ноги Зора, да пятками щелкает о землю. Юбкой взмахи делает, и снова, будто в огне сгорает. А потом замирает резко. Взгляд вскидывает. Проходит она по кругу, гордо, будто царица какая-то, руки на талию тонкую положа. Словно не она это страстный танец исполняла. Смотрит надменно на гаджо она, полная достоинства и изящества, подбородок горделиво поднимает. Мгновение.

И снова улыбка лучезарная на губах ярких Зоры ослепляет, в глазах ее черных задор плещется. Вновь волна юбок буйная окружает ее. Приседает немного и кружится она на месте во всполохах пламени, сгореть пытается.

Замечает Зора взгляд Романа злой, да внутри в тугой жгут все сжимается у нее. Дышать больно становится. Закрывает глаза девушка, слезы непрошенные прогоняет. Винит он ее. Не простит.

Крепко сжимает веки свои Зора и кружит, кружит. И улыбка ослепительная на губах ее играет. Никому тоску не показывает. Закрыты глаза ее, сгорает она в огне танца. В своем огне. Смолкают аккорды гитары, встает в позу она грациозную - руку одну поднимая ввысь, да ножку назад отставляет. Вздымается грудь тяжело ее от танца быстрого, в котором историю любви свою рассказывала, и слышит, как аплодируют ей гаджо. Улыбается Зора задорно, глаза, под ресницами прячет и в танце дорогу Рубине с Тагаром уступает.

Красиво танцует Рубина, налюбоваться Зора не может движениями ее выверенными и манящими. Не умеет так Зора историю свою рассказывать, но не завидует вовсе. Дар это Божий для сестры ее, так танцевать, что сердце останавливается, да дрожать все внутри начинает.

Танцуют цыгане, а Зора в сторону Романа все поглядывает, пока тот на гитаре искусно играет. Тянется душа ее к нему, да взгляд всё его нехороший вспоминается, который до дрожи пробирает ее. Не нужна ему душа ее, да сердце ее глупое. Не знает она, как любовь свою выразить, нет матушки, чтоб подсказала, да и братья пример не подают. Горестно вздыхает Зора, да гаджо оглядывает. Не должна она грустить, веселить должна, а не думы горестные думать. За эту ей монетку не дадут. Озаряет Зора вновь улыбкой лучистой всё вокруг, да средь толпы белых вельмож пробирается.

Погадать решает Зора, вдруг есть среди богатых гаджо те, кто судьбу свою знать хочет, да колечком красивым расплатиться.

Заваривает чай Зора, у костра приседает, на дольки яблоки режет, и видит брата своего Богдана на встречу спешащего. Зовет ее к отцу он.
Оглядывается по сторонам Зора, да что-то не спешится ей к отцу ее. Боязно идти, не знает она, что ждет ее там. Подгоняет брат ее. Нервно сминает пальцами тонкими юбку пышную, звенит монисто при каждом шаге маленьком Зоры, да брови хмурит девушка. Ох, натворила она делов, расплачивается.
С хмурыми лицами встречают ее в вардо, да сжимается все от страха внутри у девушки. Дрожит голос ее, да по лицам прочитать пытается, что Рустэм говорил отцу ее. Какое решение принял?
- Отец?