Карта ролевой игры "Дорогами судьбы"

Похоже, рассердила я цыгана, а может, показалось. Голос его немного изменила, стал заносчивым и дерзким.
да только наверное он таким и был, мне лишь поначалу мягким показался.
- Покажи. А я тому человеку и покажу, что могу взамен дать. ты же не гадалка и не травница, зачем тебе? Не мужское это дело побрякушками дамскими любоваться. - Смотрю на цыгана, глаза не отводя. Вслух не говорю. но хочу. чтоб понял. не боюсь я его. да и не глуп же он - на нашей земле шатры стоят, разве может он что сделать мне - дочери хозяина земли.
А он про колдовство заговорил
и снова голос изменился. уже не гордый и заносчивый, а словно мед речь его струится. будто ручеек журчит, как в омут словами заволакивает, словно в кокон обвивает и глаза его черны как два омута.
- И меня обожжет? - Мотаю головой. стряхивая оцепенение.- Или я тоже могу не обжечься?

Смотрю на цыгана и почти не слышу, что Мегги говорит
- А коли хочу того, что хочется? разве зазорно то? Откуда я знаю, суждено или нет? Ждать-то всю жизнь можно и не дождаться, - отвечаю тихонько. а сама ответа от египтянина жду. И осаживаю служанку, когда советы начинает давать.
- Я помощи не прошу, он сам предложил, и я сама решу, что делать, а что нет, - грубо вышло, резко, обычно я так с ней не говорила. не знаю, что на меня нашло. - Представление я вчера видела, сегодня тут иные дела творятся. Мнится мне, мы опять не ко времени. - Вижу и чувствую, что что=-то происходит такое. во что нам путь заказан и вмешиваться не след, да только любопытство женское, да и без кузена как уехать?

Жду ответа от цыгана, да только другой голос отвечает, заставляя обернуться.
И отвечает на слова мои, тихо служанке сказанные. Вот не зря говорят, что ворожат цыгане и слышат хорошо, да еще то, что не для их ушей предназначено
- И чужие речи подслушивать тоже можно? Тихо подкрадываться куда как хорошо, египтянин, - говорю сердито, потому что возник он неожиданно, и стало сразу неуютно.

- Томление души само по себе греховно, - так нам падре говорил в институте, - пытаюсь высвободить руку, которую снова словно огнем обожгло в том месте, где губы цыгана коснулись. - Может и ошибусь я, но только моя это ошибка будет, да и как понять, где истинное желание, а где ложное? Пока на вкус не попробуешь, ясно не будет, - говорю, а сама ужасаюсь своим речам - что это я такое говорю, да еще чужому мужчине, незнакомому. Изнутри страх поднимается жаркой волной или не страх это вовсе, а иное что? - Душа моя желает со старой цыганкой поговорить. Только ей душу открою. Молодая и обманет ненароком, а мужчины у вас не гадают, вот он, - киваю на стоящего рядом покорителя огней, - только что сказал. - Снова пытаюсь вырвать руку. - Да пустите же меня в самом деле, - сердито топаю ногой. - Кто вам дал право так со мной обращаться?

Как голос меняется у египтянина. То тих и вкрадчив, то сердит и грозен.
Мне тихо говорит, будто ожерелье из слов плетет и скорее, из паутины. и на меня накинет ее скоро. Не знаю, откуда это сравнение пришло, но паутину слов я ясно ощущала.

- Я не послушать сказала. а подслушать, - разницу ощущаете? Я не вам те слова говорила, и вообще, раз мы тихо меж собой говорили, встревать невежливо. Хотя кому я говорю, - вскинула голову гордо.
А он продолжает говорить, нанизывая слова на нож острый. который вот-вот меня коснется - взгляд его, нож этот. Он меня насквозь пронизывает. Глубокий, черный, властный, и нет сил глаза отвести.
- Никто в трусости меня еще ни разу не упрекнул, да только смелость и безрассудство - вещи разные. риска я не побоюсь, только честью и репутацией рисковать не стану. - нехороший его взгляд и недобрый, хоть и похож на взгляд второго, но другой. - О разном мы говорим, о разном.
Тут Мегги неожиданно голос подала
Чем явно рассердила египтянина. Он сразу подобрался весь, как зверь перед прыжком, один раз я такое видела в зоологическом саду. Потом что-то сказала второму.

Слов было не понять. но интонация меня напугала. Змея шипит так - у меня аж мурашки по спине побежали.
А он смотрит и руку не отпускает, только ближе подошел и крепче взял. Не вырваться. Лили, дурочка, что ты наделала? Куда завели тебя твои глупые мысли? Что теперь будет? - бегут мысли. но гордость не позволяет крикнуть, да и кого звать? Кузена? А где он? Услышит ли?
Египтянин снова вкрадчиво так заговорил, понял видно, что испугал и сбавил тон.
- Вы так уверены, что знаете мои желания или говорите о своих? - пытаюсь превратить все в шутку, - так я сомневаюсь, что наши желания схожи. - Под его взглядом перехватывает дыхание и пересыхает горло, нервно облизываю губу. А он зовет куда-то, манит, и что-то внутри меня не может противиться.
Шепот щекочет ухо и вгоняет в дрожь и одновременно возвращает способность мыслить, словно стряхивая оцепенение.

- Нет! - громко, почти криком. - Пустите, - вырываю руку, толкая мужчину в грудь. - Нет! Не пойду. - пытаюсь успокоиться и сообразить, в какую сторону бежать, если придется. Или лучше все-таки громко позвать кузена?

Египтянин смеется надо мной, продолжая разговор загадками и недомолвками.
Хочется сказать что-то колкое, но я сдерживаю себя и просто улыбаюсь.
В ответ на мое "Нет" он отпускает и даже вроде успокоить пытается и отступает.
А дальше все неуловимо меняется. Вроде тольк очто его голос ласково звучал, уговаривал, а тут уже холоден, как лед и такой же острый.

Хочу сказать, что не боюсь, но потом просто гордо поднимаю голову. В конце концов, почему я должна перед ним оправдываться? Он явно играет по своим правилам, и я пока не поняла, по каким, а может и не надо мне это вовсе. Пришла о будущем узнать, вот и надо было сразу к гадалке идти. - водоворот мыслей крутится в моей голове, и я словно тону в них, воздуха не хватает, сердце стучит так громко .что кажется, все его стук слышат.
А цыган продолжает говорить так. словно я виновата в чем-то, обещала и обманула. А может, и в самом деле виновата - правила нарушила, обманула матушку, отца, тетку, стою тут с незнакомым мужчиной разговариваю, словно совсем голову потеряла и забыла все, чему с самого детства учили. Что же это происходит со мной? Точно колдун он. Запутал словами, околдовал, морок навел, вот я и повелась...
А он мысли будто мои читает и смотрит так, словно прикасается, откровенно прикасается, так, что нехорошо мне от того взгляда.
А он опять все переменил, цветок сорвал и в руку вложил. И снова губы горячие, прямо на коже, там, где перчатка кончается. Хочу вырвать руку, да он сам отпускает и отходит. Только показал, где найти гадалку, о которой спрашивала.
Стою в какой-то растерянности, словно обидел он меня, только вот чем - не пойму никак, но обидно - до ужаса, и даже слезы к глазам подступили, но не плакать же в самом деле. Губу закусила, ладонь раскрыла и на цветок смотрю. Красивый, лепестки мягкие. Только мертвый уже. И нехорошо как-то, словно знак какой.
А египтянин в сторону пошел, только раз и обернулся с улыбкой

И совсем не такой голос, как давеча, а самый обычный.
Я лишь плечами слегка пожала, ничего не ответила. Не знаю даже - стоит ли идти.
Мэгги рядом ни жива ни мертва стоит.
- Пойдем в гадалке? - спрашиваю. - Средь бела дня, да при народе ничего не случится. И табор на нашей земле стоит, не посмеет никто ничего дочери хозяина земли сделать. Идем. Или я одна пойду.

Я так была занята цветком в руке умирающим и своими мыслями, что не сразу и заметила, что творит египтянин.
Как он едва не обнимает Мегги, пытаясь ее с собой увести, да еще говорит так властно.

Видать. ошиблась я в нем - он казался мне более сдержанным и не таким. Думалось, не может обидеть. А он! Да разве можно так с девушкой обращаться!
- Как смеешь ты мне указывать и служанку мою хватать! - мой грозный окрик смешался с громким голосом самой Мегги.
Хватаю ее за руку и дергаю к себе
- Отойди, египтянин, отойди по хорошему. Не то закричу сейчас, несдобровать тебе. Думала, не такой ты, когда огнем свои повелевал и в душе моей читал. А ты! Эх! - Крепче прижала к себе Мегги. - Пойдем, и никого не бойся. Не хочу больше гадать. ни минуты тут не останусь. Идет к коляске. И если лорда Генри там нет, пусть пешком добирается, я с лошадьми управлюсь.

Несколько шагов сделали, окликнул бородатый цыган. что главный тут. Сердитым он мне показался. И не зря.
Тем цыганам, что с нами говорили что-то сердитое бросил и еще кому-то, не поняла я.
А потом и к нам обратился, даже поклонился слегка
- С табором не звали, да мы бы и не поддались на такие речи лукавые, - спокойно смотрю на египтянина. - И гадать не надо, благодарю, домой поедем. Матушка к обеду ждет. - Поклонилась слегка и пошла к коляске вместе с Мегги. Не хочется мне сейчас ничего - ни гадать, ни долее тут оставаться. Что-то всколыхнули внутри черные глаза цыгана. Не пойму сама, что хочется. Домой, скорее домой.
Около двуколки уже кузен прохаживается. встретил нас улыбкой. но только глаза мне его не понравились - грустные. Да и улыбка, если присмотреться, как приклеенная, словно в душе есть что, о чем говорить не хочет. Его право.
- Более чем, милорд.- Принимаю его руку и сажусь в двуколку, расправляю платье. - Едемте домой, маменька, поди уже волнуется, да и тетушка.
На слова, обращенные к Мегги и ее ответ
молча киваю. В самом деле вместе мы были, так что ни лжи. ни лукавства в этом нет, разве что слегка. Но что я сказать могу. если сама не понимаю, что происходит.
На конюшне велю седлать Ласточку, бегу в дом - переодеться в амазонку и, вскочив на коня, несусь, куда глаза глядят. Главное - быстрее. мальчишка-форейтер кричит что-то вслед, только я его не слышу. Ветер свистит в ушах. В мужском седле еду - под юбкой брюки надеты, чтобы удобнее было сидеть на лошади. мне сейчас нужна эта скачка, чтобы прийти в себя.

Никуда не убегаю, готова по дороге встретить кого угодно, просто единственный способ снять напряжение.

Поместье.

Ласточка скачет во весь опор, и мене весело и хорошо. Все дурные мысли прочь уходят, несусь, не разбирая дороги, слышу только, форейтер за спиной громко кричит что-то вроде «Стой!». С трудом осаживаю Ласточку, спешиваюсь и прохожу чуть вперед – мамочки! Буквально в метрах полутора впереди обрыв крутой. Куда же это меня занесло!
Мальчишка уже рядом, лицо бледное, ничего кроме «Мисс» выговорить не в состоянии.
– Все хорошо, ничего не случилось, Господь беду отвел. Возвращаться надобно (вспомнила вдруг, что маменька про гостей говорила, вроде к чаю соберутся). – Берк лошадь под узцы, подвожу к поваленному дереву, через которое недавно перескочила, и забираюсь в седло.
Обратно едем медленнее, и когда спешиваюсь у крыльца, сердце уже совсем спокойно бьется, хоть руки еще немного дрожат – испугалась я того обрыва.
– Хозяину не сказывай про обрыв, – напутствую мальчишку, – и я молчать буду.
В дверях усадьбы налетаю на маменьку, которая не преминула отчитать и за прическу, из которой волосы выбились, и за пыльный подол амазонки, и что раскраснелась, а на щеке – полоса грязная (видимо перчатку испачкала, а после по лицу провела).
– Вы скверно ведете себя, мисс, придется поговорить с вашим отцом, чтобы ускорить вопрос о замужестве, - от этих слов матушки сердце в пятки ушло. – Большую вольницу он вам дает, негоже так девице вести себя. Марш в комнату переодеваться. Мегги, ванну мисс Лилиан и побыстрее. И не смейте задерживаться. – маменька грациозно поплыла в гостиную, а я пошла к себе наверх в сопровождении Мегги.
– Ну вот всегда она так. Накричит не за что. Папенька гораздо добрее. Не выдаст он меня замуж против воли, – бурчу про себя.
Приняв ванну, переодеваюсь в муслиновое платье, отделанное по вырезу кружевом. Лента, шарф и перчатки – в тон. Из украшений назло маменьке надеваю на шею медальон, да на руку браслет.
 
Когда оказываюсь на верхней ступеньке лестницы, отец внизу уже раскланивается с гостями. Приглашены только самые близкие. Ожидается чай и музицирование, хотя я надеюсь, что развлекут гостей египтяне, которые собирались давать представление в усадьбе, и мне не придется садиться за инструмент. Право, я сегодня не только не в голосе, но и не в настроении.
С нетерпением жду приезда лорда Гарри, но когда он появляется в дверях и подходит здороваться, вдруг понимаю, что сердце мое не бьется так сильно, как раньше при одном взгляде на него. Спокойно подаю руку, поцелуй холоден и безучастен и не вызывает трепета.
– Прошу всех к столу, – папенька приглашает гостей, маменька разливает чай, я разношу чайные пары пожилым матронам. Мужчины вместе с отцом отдают должное напиткам покрепче и бисквитам. Кузен о чем-то беседует с лордом Гарри и лордом Майклом Шелдоном. Вспоминаю ,как предполагала, что он приедет с молодым камердинером, и тот влюбится в Мегги, и невольно улыбаюсь.

суарэ началось

То что представление скоро начнется. Я поняла, когда услышала музыку и пение. Цыгане приближались к усадьбе. Наши гости и мы сами расселись на террасе или около крыльца. Матушка с тетушкой и еще одной пожилой дамой поднялись на балкон – оттуда все видно, но безопаснее, как сказала наша гостья, да и воздух чище.
Когда появился повелитель огня, я с интересом стала смотреть за ним. Он позвал желающих выйти и проверить, обжигает ли огонь. Мне так хотелось попробовать. Было очень интересно испытать на себе – так ли уж не больно это, но при матушке и гостях я не позволила себе рисковать репутацией и двинуться с места. Зато это сделала Мегги. Надо будет у нее потом непременно расспросить об ощущениях.
Потом он начал глотать сабли и ножи, что мне не понравилось, вызвало ужас и отвращение. А вот трюки с огнем снова заворожили.
Ждала я и других выступлений – танцев и обязательно медведя.

папенька, очень рада видеть

Танцами веселыми да песнями продолжается представление. Красиво, завораживающе пляшет та чернокудрая, что давеча кузена увлекла гадать или он сам увлекся. Явно был ей очарован, да только цыганка она, не пристало лорду с цыганами знаться. Вот как тетушка вокруг лорда Генри ходит, ровно наседка, так и приглядывает ему одну невесту за другой, а он так надменно на всех смотрит. Не хочется, видимо, жениться, только так искони заведено. Девушки замуж выходят, потому как старой девой остаться нет ничего хуже, мужчины женятся, чтобы наследница завести. Скука смертная. Да только не положено лорду на цыганке жениться. Метрессой разве сделать. Но такая вольная да гордая не пойдет в метрессы, – я оглянулась на маменьку, словно боясь, что она прочтет мои мысли.
И тут цыган вышел вперед и запел. Видела я его уже там в таборе, когда обручение было. Не поняла только, кто он той девушке, Зорой ее зовут, Мегги сказала. Так поет, аж сердце в груди ворочается и слезы на глазах невольно блестят. Так поет, словно душу свою открывает, да только наши взамен просит. И что-то внутри ворочается, в душе, что-то, чему название никак не найду. Такое, чего не было раньше. Неужто песней так душу разбередить можно?

И снова танец, на этот раз в центре танцует тот египтянин, что все за руку меня схватить пытался и с Мегги грубо себя повел. Красиво танцует, хорошо, что я никому не сказывала, что в таборе произошло, иначе бы быть беде – отец бы не допустил выступления, да мало ли что еще могло случиться.
Сначала я даже не хочу смотреть на него, почему-то кажется, что только бахвалиться цыган может, языком говорить хорош и ничего больше, но чем дольше танец, тем больше он захватывает. Не замечаю как привстаю с кресла, наклоняясь всем корпусом вперед, туда, к танцу. Потом и вовсе встаю, начинаю легонько притоптывать ногой в такт и прихлопывать ладонями. Легонько и негромко, чтобы матушка не заметила. Хватит мне дневного выговора от нее и от тетушки. Потому уже хлопаю, не стесняясь – многие и встали и ближе подошли, танец захватывает. Неожиданно он обрывается. Стою, собираясь сделать пару шагов обратно и сесть на место, и тут цыган прямо на меня смотрит, глаза в глаза, словно спрашивая, понравилось ли. Да такое не может не понравиться, но разве могу я признаться в том, мало ли что он подумает, потому лишь слегка пожимаю плечами да в ладоши пару раз хлопаю и на место свое сажусь.

Вперед выступило цыган с медведем - номер, которого я больше всего ждала. Как это можно - усмирить лесного великана. И ведь так ведет себя египтянин. словно и в самом деле не боится. И правильно. Читала я где-то, что со зверем нельзя давать слабину - стоит ему понять. то человек в страхе, как в нем охотник просыпается, и все. Не сдобровать.
Увлеченная медведем, не заметила, как тот цыган, что преследует меня. рядом оказался. И снова руку поцеловал, и опять - не потому что я подала, здороваясь, а потому что сам взял. Обжег горячими губами и отпустил. Хорошо, потому что я бы все равно вырвала, а привлекать к себе внимание не хотелось.
А он неожиданно заговорил, парком нашим восторгается.
- Красивый, - отвечаю - у нас несколько садовников за парком ухаживают. - Только темнеет уже, не видно почти ничего, разве друга твоего с факелом позвать, чтоб осветил, да только от факела пожар может быть, - говорю, слегка голову опустив, чтоб взглядом не встретиться, он и так нехорошо смотрит, будоражит меня взгляд его, до мурашек по спине будоражит, и волна жаркая изнутри поднимается. Киваю слуге, прошу стакан лимонаду холодного. Пью жадно, да только холоднее не становится. Несколько капель стекают по подбородку в вырез платья.

Неожиданно цыган улыбается и просит
- Нет, мне честь моя дорогая и репутация отца с матерью. Одна с мужчиной, незнакомым - не пойду. Ты не джентльмен и каждый раз доказываешь это, хватая то меня, то Мегги, на твою честь не могу положиться. Да, я люблю риск - на коне быстро проскакать, руку в огонь бы сунула, когда тот с факелами попросил. Но я не безрассудна, а пойти с чужим мужчиной в темному парка - безрассудство. Сам иди, коли хочется или слуг спроси, скажешь, молодая мисс разрешила, - договорив, продолжаю смотреть на выкрутасы медведя, как малышка с ним кружится. - Вот так бы я станцевала, с медведем, коль его вожатый разрешит.Это риск, который мне нравится.

Кончилось представление, египтяне к себе в табор засобирались, а я как подумала, что снова за стол с гостями садиться, разговоры вести, так тошно мне стало…
Решила в парк пойти прогуляться. Египтятин ушел, значит, никто меня там не тронет, а темноты я сроду не боялась, да и дорожки, закоулочки в родном парке все знакомые.

Лучше бы я не ходила в этот парк – первое, что увидела, как цыган, тот, повелитель огня, бесчестил Мегги. Он сграбастал ее так, что она не могла вырваться и целовал, и… и… не помня себя, я быстро понеслась в поместье, с криком влетела к папеньке в кабинет.
– Отец, Отец. Что же такое делается? В нашем поместье. Отец. Как же это?
Он пытался меня успокоить. Налил воды. Пью, обливаясь, и никак не могу совладать с дрожью. Меня трясет от возмущения, обиды и разочарования. Именно этого египтянина я посчитала если не джентльменом, то человеком, не способным на подлость, а он! Да как же так.
Наконец мне удалось взять себя в руки внятно изложить, что я видела.
– Там цыган бесчестит мою служанку. Если она постоять за себя не может, то что, все можно. Выходит? И он уже хватал ее утром, или не он, а другой, я тогда вмешалась, и мы уехали. Мы были с лордом Генри, вероятно поэтому ничего страшного не случилось, но то там, на их стоянке, хотя и она – на наших землях, и они должны вести себя как порядочные люди. А это тут, понимаете, отец, прямо в усадьбе. Это никто из нас не может чувствовать себя в безопасности. Его надо наказать, отец. Нельзя это так оставить. – Я шумела все больше, хоть и понимала, что ради Мегги отец мог и не поднять шума. Но если он это не сделает, я найду лорда Генри и с ним поеду в табор, и пусть их главный, что тогда так кричал на непослушную невесту, накажет своего. Он должен понести наказание. Это наглость, так вести себя.