Карта ролевой игры "Однажды в Шато де Гесдьер"

Я смотрел в окно, окидывая взглядом зеленые пастбища, и с удовольствием вдыхал свежий кристально чистый воздух. В Париже стало небезопасно. Запах дыма и гари после взятия Бастилии, кажется, пропитал все вокруг своей въедливой вонью. Революционеры показали, что и людская жизнь для них не преграда в достижении своих целей. Народные возмущения, сопровождавшиеся грабежами и поджогами домов благородных господ, совсем не благоприятны для спокойной жизни. И я все больше подумывал о том, чтобы вывезти семью за пределы страны, погрязшей в борьбе бедноты за свой кусок хлеба. Что-что, а патриотические чувства меня не сильно заботили, особенно, когда речь шла о благополучии моей семьи.

Лакей, что должен был скакать впереди, предупреждая об опасностях пути, чуть слышно постучал в окно и сообщил, что и эта дорога заблокирована повстанцами. Снова вынужденный объезд, и снова усыпляющая качка под размеренный топот копыт. Мелиса, положив голову на мое плечо, дремала, временами тихонько спрашивая, доехали ли мы, а после снова смыкала веки. Я же перебирал мягкие пряди женских волос на плече и, невольно вспоминая проведенную в любви ночь, улыбался.

Солнце, тем временем, поднималось все выше и выше, разогревая землю, и легкий туман стелился в низинах, окутывая все вокруг невесомым, бликующим в лучах солнца, одеялом. А там, чуть вдали, в великолепии солнечного света, высился замок, острыми пиками подпирая небо. Шато де Гесдьер.

Только кучер крикнул лошадям протяжное “тпру-у”, как пара расторопных лакеев спрыгнули с запяток, встали около дверей и с щелкающим звуком откинули подножку.


Маркиза Дампьер с предвкушением веселья и каплей любопытства в глазах смотрела на меня, чуть скрыв озорной блеск пушистыми ресницами.

- Готов, моя дорогая. - Склонив голову, я поцеловал тонкое запястье любимой, невесомо обдавая горячим дыханием нежную кожу. Ощутив чуть слышный вздох в ответ, перевернул руку Мелисы и коснулся губами мягкой впадины ладони. А после, глядя снизу вверх: - И, быть может, именно поэтому так сожалею, что мы уже приехали.

Собранные наверх волосы открывали белоснежную кожу шеи и груди, к которой так и хотелось прикоснуться. Ненужная пудра никогда не покрывала ее. Совершенство, подчеркнутое крупными бусинами жемчуга. Словно вслед моему взгляду Мелиса поправила кружево в вырезе платья и, подняв подбородок выше, отвела плечи назад, выставляя моему взору соблазнительные округлости.

- Вы прекрасны, миледи, - еще один поцелуй, тягучий, как патока, и сладкий, как сахарный сироп. И со вкусом ее теплой кожи на губах я постучал в потолок эфесом шпаги, сообщая лакеям, что можно отворить дверцы.

Легкая музыка лилась из отворенных нараспашку дверей, завлекая как можно быстрее погрузиться в атмосферу праздника, как можно быстрее насладиться изысканными угощениями и приятной беседой со знакомыми, которых в последние месяцы удавалось увидеть редко. И вот, пару мгновений спустя мы под руку поднимались по ступенькам в дом, где уже приветствовали гостей радушные хозяева.

- Мадам, - улыбка появилась на губах, и я учтиво наклонил голову в знак приветствия. - Достойное королевской четы празднование ожидается. И, думаю, что не солгу, сказав, что это ваша заслуга. Восхищен. - Кивнул еще раз и, увидев подошедшего лакея, отдал ему шляпу и плащ.

- Антуан, мой друг, - повернувшись к хозяину поместья. - Как ты решился выдать свою дочь замуж? Я ее помню совсем малышкой. Неужели так быстро выросла? - Я пожал графу д’Атруа‎ руку, пытаясь понять, как вообще можно на это решиться. Никто не достоин руки Хлои, а я хорошо знал всех юношей подходящего возраста в свете. Перевел взгляд на жену, что-то говорящей Жанне, и тут же вспомнил разговор накануне. “Все же поселила у меня в голове эти мысли, неугомонная!”

Обернулся, ища взглядом дочь с неизменной гувернанткой рядом, и подозвав ее к себе, проговорил:

- Позвольте представить вам мадемуазель Хлою д’Отрант, мою дочь. - Девочка с природным изяществом сделала книксен, но быстро подняла взгляд вверх, будто проверяя все ли сделала правильно. Но, как только увидела мой довольный кивок, улыбнулась так, что, кажется, само солнце пробралось за каменные стены замка и согрело лучами.

Мне было неприятно слышать эти пропитанные, будто горьким опытом, слова. Или же это мне во всем слышалась горечь неизбежности? Я не хотел, чтобы моя озорная маленькая леди выросла и, тем более, наступил момент, когда другому мужчине я должен буду доверить свое самое ценное сокровище.

Но, не успел я глазом моргнуть, как мадемуазель Хлоя, сверкнув белозубой улыбкой и сделав еще один изящный книксен, быстро подошла на зов матери, показывая всем присутствующим маленькие ножки в белых кружевных чулочках и нежно розовых туфельках с золотыми нитями под платьем, мелко колышущимся в такт детским шагам.


Я нахмурился, хоть и понимал, что Мелиса лишь дразнила в который раз меня, но ничего с собой поделать не мог. Я не верил, что, когда придет это чертово время, смогу найти того, кому доверить благополучие и счастье дочери. Да я убить готов того несчастного, кто только посмотрит в ее сторону, не то уж возьмет в жены!
Заводная музыка, зазвучавшая в эту минуту в бальной зале из открытых дверей, приглашала отринуть сиюминутные хлопоты, отдавшись веселью. Пытаясь отмахнуться от невеселых мыслей и продолжая держать вежливую улыбку на лице, слушал Антуана, который всем своим видом показывал радость от будущего мероприятия. “Неужели желание породниться с Орлеанским так велико?”


- Граф, я хотел бы с вами согласиться и не обращать внимание на досужие сплетни, но покровительство графа де Леграна братьям Монгольфье и постоянные путешествия по стране настораживают. - Мне не хотелось портить праздник напоминанием о сложной ситуации в Париже, да и во всей Франции, но я продолжил: - В это непростое время лишь мужчина твердый сердцем и с острым клинком в руках сможет выстоять против набегов необразованной черни и защитить близких. Хочется верить, что молодой человек не такой, каким его окрестила молва, и мадемуазель Мария будет рядом с ним в безопасности.

Я слегка кивал головой, слушая ответ графа де Сент-Моринье. Мне было приятно, что мое замечание не воспринято в штыки. Молодость всегда накладывала отпечаток на решения и поступки, но прожитые годы и появление детей ставили все на свои места. Хотя, стоит признать, далеко не всегда.

В высшем обществе не принято задумываться о будущем. И забота об отпрысках до их совершеннолетия ложилась на плечи многочисленных гувернеров и учителей. Зачастую, благородные дамы, не задумываясь оставляли пищащих младенцев в руках кормилиц, и возвращались к светской жизни, лишь только смогли встать с постели. А их мужья были горды иметь наследников и постоянно хвалились знакомым об их выдуманных достижениях, совершенно не интересуясь их реальными увлечениями. Да и зачем? "Живем сегодняшним днем!" - кажется, такой девиз не раз звучал на приемах в Версале и встречался бурными овациями.

Несколько лет назад и мне такие мысли были не чужды. И я подумать не мог, что изменю свой привычный уклад жизни, и буду сожалеть, что не осознавал многого раньше. Тогда каждое утро начиналось с конной прогулки по городскому парку или же захватывающей дух охотой на вепря в Булонском лесу с вышколенной тройкой пуатвенов. Пара часов днем - ответы на личные письма и общение с секретарем по поводу получения карточных долгов, выигранных накануне. А вечером - неизменные поездки в гости, приемы у друзей, балы, организованные с неподражаемым шиком Ее Величеством Марией-Антуанеттой - воистину беззаботное времяпрепровождение. Подкрепленное, к тому же, чувством собственной неуязвимости, особенно, если вспомнить череду дуэлей, когда с изяществом хищника заставлял противника признать поражение и принести извинения, а после благородно оставлял ему жизнь.

Маркиза Дампьер, моя любимая супруга, с гордостью, свойственной самой королеве, неизменной ее сердцу силе духа и красотой, достойной воспеванию в стихах, перевернула мир в моей голове.

Когда я подписывал брачный контракт, выверенный личным поверенным до последнего слова, то относился к браку, как взаимовыгодной сделке, по которой приобретал достойную своему титулу супругу, к тому же весьма недурственную собой. И, обеспечив ее всем необходимым, соответственно новому статусу маркизы - наряды, украшения, большой штат слуг - я ожидал тихое, даже скучное, сосуществование, в последствии перерастающее в теплую дружбу. Любовь не входила в мои планы, и задумываться о наследниках мне еще не хотелось, а потому менять привычный вольный образ жизни не собирался.

Сейчас я сожалел об упущенном на кратковременные увеселения времени. Но в начале нашего брака я частенько не ночевал дома, продолжая проводить ночи в Версале за карточным столом или же там, где женатому мужчине быть не пристало. Слезы, катившиеся градом из глаз жены, и истерики вместо тихого семейного обеда были платой за мою черствость. Но в тот вечер, когда Ее Сиятельство Мелиса д’Отрант, маркиза Дампьер, вошла в бальный зал в том платье, что и нижней сорочкой назвать было сложно, я прозрел. Какая, к черту, дружба, если самая желанная женщина принадлежала мне? Удивление, восхищение, острое желание обладания, злость на себя и свою слепоту, на ее своеволие и проявленную дерзость, ревнивое бешенство, что куча чужих глаз видела то, о чем и думать не должны, взыграло во мне в миг. Моя маркиза. Моя жена. Моя любимая, что, конечно, произошло чуть позже. И наша дочь Хлоя, за которую я готов пойти хоть на смерть, стала высшим благословением небес.

- Граф, вы правы, воспитание в наше время имеет главное значение, но... - я сделал паузу, графиня д'Артуа говорила мужу о том, что необходимо проверить, все ли готово на кухне к праздничному ужину.

Тем временем Мелиса дала указания няне Хлои, я расслышал лишь слово “покорми”, и подошла ко мне. Я взял руку любимой в свои и, положив на свой согнутый правый локоть, накрыл левой рукой ее нежные пальцы, поглаживая слегка. А после улыбнулся и, глядя прямо в глаза, без слов говоря о тайне, касающейся только нас двоих, продолжил уже тише:

- Не стоит сбрасывать со счетов влияние молодой невесты на беспутного жениха. Не правда ли, Ваша Светлость?

Граф д'Артуа не услышал мои слова. Мысли о подготовке к венчанию занимали его больше.


Я кивнул в ответ и, повернувшись к любимой, прижался губами к ее виску, делая вид, что просто что-то шепчу ей на ушко.

- Я заскучал на этом празднике, любовь моя.

Когда любимая предложила проводить ее до покоев, то мысли сразу закрутились о времяпрепровождении в постели. И я готов был не только проводить свою даму в покои, но и помочь ей снять стискивающую полную грудь корсет.

Взгляд тут же опустился на мягкие округлости, выставленные на обозрение, и я ускорил шаг. Двадцать шагов по галерее. Двенадцать ступеней. Поворот налево. Длинный переход по коридору, стены которого украшены портретами предков рода д’Артуа. Первая справа дверь. И щелчок захлопывающейся двери, как отмашка к нападению.

Я схватил Мелису в объятия, вжимая в стену своим телом и ныряя кончиками пальцев в мягкие пряди ее волос, пусть и сколотые множеством жемчужных шпилек, и требовательно прижал свои губы к ее, вынуждая раскрыть их, чтоб сделать вдох. Но лишь мягкие губы приоткрылись, толкнулся языком, забирая больше сладостных вздохов. Тонны ткани скрывали нежное тело любимой, и, желая преодолеть преграду, потянул подол вверх. Мелиса что-то протестующе говорила, но я видел, ощущал чувственную реакцию женского тела, а уж оно не могло лгать.

- Я хочу тебя, - хриплый шепот. Поцелуи спускались ниже. Подбородок. Нежная кожа шеи, где часто билась венка, без слов сообщая о жажде плоти. И грудь, что так правильно помещалась в ладони.


- Да в чем дело?! - я был раздражен и не понимал ее действий. Наслаждение уже ощущалось в каждой клетке тела, наливаясь предвкушением.


Я не видел никакого письма, и в тот момент мне было на него наплевать. Но при ее следующей попытке освободиться отпустил.

Голос Мелисы, читающей послание Мастера, не предполагающее отказа, сочился сквозь глухую стену моей злости, подпитывая ее. Снова указания. Как тогда… Обнадеживала мысль, что Мастер вызывал не так часто, и лишь, когда это касалось действительно важных событий. Решение об инициировании Венсана де Рошфора и принятии его в члены Великой Ложи, объединяющей только горстку избранных, говорило о том, что достоин. Ум, верность принципам, смелость, а, главное, природные умения, поднимающие тебя выше остальной толпы, были решающими в Выборе.


Я прикрыл глаза и, прислонившись затылком к стене, раздумывал. Предложение Мелисы было бы резонным, если не нужно было держать тайну о проведении ритуала. Подобные действия могут привлечь излишнее внимание. Особенно, сейчас, когда весь замок сверху донизу заполнен гостями, прибывшими на свадьбу дочери графа д’Артуа и наследника герцога Орлеанского.

- Графиня д’Артуа должна знать всех гостей, - я отделился от стены, уже зная, как действовать, подошел к столу, взял из рук супруги письмо и, даже не глядя, бросил пергамент в огонь, не оставляя и следа от указаний Мастера. - Благородные мадемуазель в возрасте для замужества могут подойти на роль той самой. Но в замке также полно прислуги, и исчезновение одной из простолюдинок не вызовет подозрений. - Мой голос сочился пренебрежением. Но я добавил жестко: - Даже, если она пропадет навсегда.

Стук в дверь не стал неожиданностью, как и встревоженный голос лакея, который из-за двери пытался что-то сказать. Я распахнул ее настежь, окидывая взглядом тут же поникшего паренька, и бросил короткое:

- Слушаю.

Сбивчивое объяснение, что граф и графиня д’Артуа ждут нас в кабинете, стало ответом.

- Ваше Сиятельство, - полностью спрятав все чувства за маской самоконтроля, подал руку супруге, - к сожалению, отдых в покоях нынче нам не светит. - Лишь только любимая положила руку на сгиб моего локтя, я накрыл ее своей рукой, поглаживая подушечками пальцев, даже не замечая этого. Только от нее я не мог закрываться.

В кабинете графа д’Артуа повисло напряжение. Тревога Антуана была понятна. Все гости собрались на торжество, и даже минута промедления грозила скандалом. На четыре часа после полудня назначен ритуал, а двумя часами позже венчание. На ошибку времени нет. Чистая девушка с родимым пятном в виде сердца должна быть найдена, как можно быстрее.

Я сидел на обшитом бархатом диване и держал за руку супругу, ободряюще поглаживая большим пальцем ее запястье. Едва заметный для остальных жест был необходимостью. Ощущение ее присутствия, ее тепла помогало направить мысли в нужное русло.

- Мадам, месье, - обращаясь к графу и графине д’Артуа, не сводил взгляда с их напряженных поз. Я понимал, что лишь чужое спокойствие и уверенность в благом исходе дела, поможет им взять себя в руки. - В штате прислуги не может не быть девушек, чьи тела еще не осквернены мужчиной. А уж среди них найти светловолосую с родимым пятном будет проще. - Я замолчал, давая осознать услышанное.

Встреча не предполагала присутствия лишних ушей, а будучи не раз гостем в Шато де Гесдьер, я сам потянулся к стоящему на столе графину с коньяком. Всем нам необходимо сбросить напряжение, а малая доза крепкого алкоголя справлялась с этой задачей неплохо. Но графин оказался пуст. Звонок на кухню и пару минут спустя в кабинет графа вошла девушка в переднике и белом чепчике, полностью скрывающем волосы. Она опустила глаза в пол, ожидая дальнейших указаний.

Легкий хлопок закрывшейся двери, когда моя супруга с графиней д’Атруа покинули кабинет, чтоб подготовить найденную девушку для ритуала инициации, и тишина повисла в кабинете. Раздражающее всхлипывание служанки, ее нытье, шепот молитв Всевышнему за “кровиночку”, и причитание о снизошедшем на ее голову наказании за совершенные грехи, теперь не напрягали слух. Еще один звонок на кухню, и пара минут спустя карамельного цвета напиток переливался разноцветными бликами в моем бокале. Сделав пару глотков обжигающего горло, но проясняющего сознание коньяка, я перевел взгляд на графа д’Атруа и проговорил:

- Антуан, выпейте, - я собственноручно наполнил бокал и протянул ему. - Вам нужно успокоится. Теперь, когда девушка найдена, дело за малым - подготовить самого соискателя. Вы, кстати, не знаете, где он? Я вашего дражайшего жениха не видел сегодня. Лишь огромный воздушный шар на лужайке перед домом, оставленный им по прибытию.

Мои мысли крутились вокруг ритуала и того, все ли есть для его проведения. Нужно спуститься и проверить. В зале Становления Шато де Гесдьер давно не проводили инициаций. Присутствие тринадцати связанных кровью братьев было одним из условий, а собрать их без лишних подозрений проще было в Версале.

- Ритуал займет не более часа. - “Если все пройдет хорошо,” - добавил мысленно. На неудачу я настроен не был, но и к этому варианту развития событий готов. - Ваши гости должны быть уверены, что все в порядке, и отсутствие хозяев праздника не должны заметить. - И спустя пару мгновений добавил: - Как и виновника торжества.

Я все чаще поглядывал в окно, замечая, как удлиняются тени и солнце стремится к горизонту. Слуга, отправленный с запиской к графу де Леграну, вернулся ни с чем. В собственных покоях его не было.

- Время работает против нас, граф. - Нужно было действовать, но воспоминания о другом дне и другом ритуале возникли перед глазами.

Мне было шестнадцать. Я стоял в одной туфле на каменном полу с завязанными легкой шелковой повязкой глазами. Казалось, что я вечность стою в одиночестве, и только эхо отражалось от сводчатых стен в такт моему неровному дыханию. Моя одежда была в полнейшем беспорядке и местами изорвана. Все золотые пуговицы, драгоценные украшения, всегда звенящие в кошельке луидоры были отняты. Обескураженный. Потерянный. И в давящей на сознание тишине пытался вникнуть в потаенный смысл слов Мастера, который лично привел меня сюда: “Отринь все! Оставь! Вступи на новый путь!”

Я отставил ставший пустым стакан и уверенно направился к стене с книжными полками до самого потолка. Этот замок хранил много тайн, и скрытые проходы в стенах были одними из них. Щелчок поддающегося на нажатие потайного замка, и тяжелая каменная дверь отворилась, открывая слабо освещенный узкий коридор с винтовой лестницей, ведущей вниз, в темноту. Окунув один из почти потухших факелов в сосуд с маслом, пламя мгновенно заиграло перед моими глазами.

- Граф де Легран должен осознать оказанную ему честь и возложенную ответственность за каждую сказанную пред тринадцатью братьями клятву. - Мой голос был резок, многократно отражаясь от каменных стен подземелья. Но я настолько был поглощен мыслями, что не сразу осознал, что говорил вслух. - До намеченного часа осталось немного времени. Нашему будущему брату пора пройти в зал размышлений. И сам Мастер проведет его туда.

Как только лестница сделала еще один виток, мы вышли на открытую площадку, освещенную лишь тусклым пламенем огарка свечи. И, словно в подтверждение моих слов, пред алтарем с повязкой на глазах преклонил колени не граф де Легран, но соискатель.

Как только мы вместе с графом д’Атруа вошли в Зал, слабый огонек свечи соискателя погас, будто задутый резким ветром. Воздух загустел, насыщаясь Силой. Время пришло.

Я подошел к предалтарному кругу и, ни слова не говоря, водрузил горящий факел в специальное углубление. Щелчок механического замка, и камень, закрывающий потайной отсек, отъехал в бок, открывая моему взору углубление, где поверх черной бархатной ткани лежал кинжал, переливаясь бликами желтого пламени. Мелкая дрожь дежавю прошла по телу, но я взял себя в руки, достал чуть теплую, будто только что снятую мной, а не много-много лет назад, накидку и накинул на плечи, плотно запахивая на груди. Пытаясь отринуть тяжелые воспоминания юности, глубоко вдохнул, одел широкий капюшон, скрывая лицо от яркого огня, и, крепко сжав правой руке кинжал, отступил в тень.
Мой взгляд неосознанно поднялся, выше, на внешне ничем не примечательный плоский серый камень. Алтарь, где скоро потечет кровь. Снова.

Тут же со всех сторон, будто из ниоткуда, стали появляться зажженные факелы, что несли другие братья. Каждый из них подходил к кругу, опускал факел в специально отведенное место и отступал, облачаясь в угольного цвета накидку с глубоким капюшоном. Лишь блики от начищенных лезвий кинжалов оповещали о том, что брат занял место рядом с братом. Мы приносили с собой свет и дарили его соискателю.

- В темноте да обрящешь свет! - гулким эхом прокатились слова, лишь только Мастер последним водрузил факел в подставку пред алтарем, и знак масонского общества запылал ярче. Теперь будущий брат был освещен со всех сторон, а остальные были тенями, что сливаясь со стенами. Рядом, но незримо. Тишина снова повисла в зале.

Мастер подошел ближе к соискателю и длинным посохом, что был у него в руках, постучал трижды, так, что от сводчатых стен отразилось эхо.

- Кто здесь? - Мастер смотрел на коленопреклоненного и ждал его ответа. Но он молчал. - Кто здесь? - он повторил снова и наклонился, слушая неуверенный ответ. - Громче!

И словно в ответ на эти слова братья начали бить рукоятками кинжалов по камню, вынуждая будущего брата выкрикивать свое имя. Преодолевать кавалькаду бьющих по ушам звуков, но показать желание силой голоса.

- Действительно ли ты, Венсан, желаешь сделаться франкмасоном? Сердцем ли твой выбор сделан иль навязан силою чужой? - Мастер навис над соискателем, его голос, словно пробивал броню, так силен был. Все чаще и чаще братья ударяли рукоятями, и непрекращающийся гул стоял в Зале.

- Клянешься ли ты не делать другим того, чего не желаешь самому себе? Клянешься ли ты творить для других добро, какого желал бы самому себе? Клянешься ли верой и правдой защищать законы совести и чести? Клянешься ли оберегать Тайну Общества и всего, что с ним связано, ценой жизни своей? Клянешься?

Мастер подал знак двум братьям уложить соискателя на алтарь и связать его руки и ноги. Связанный. Ослепленный. Но на пути к свободе и свету. Лишь только последний узел был завязан, Мастер поднял выше посох, ударил им по алтарю прямо возле шеи инициируемого и провозгласил:

- Пред нами находится свободный человек и добрых обычаев. Лишь тот, кто владеет собой, своим телом, голосом, слухом и всеми иными имеющимися возможностями во благо, может попытаться стать одним из нас. Те, кто не умеют пользоваться свободой и управлять своим поведением, не способны выполнять взятые на себя обязательства и не достойны даже знать о нашем существовании. Он достоин.

И тут же хор сплоченных голосов повторил вслед:

- Он достоин. Он достоин. Он достоин.

- Отринь мирскую жизнь свою! Только бедный вступит в братство вольных каменщиков. Отринь! - Мастер все сильнее и сильнее давил силой голоса на сознание соискателя.

Хор мужских голосов следом:

- Отринь! Отринь! Отринь!

- Бедный и лишенный всего, чтобы помнил о доброте братьев и помогал нуждающимся, невзирая на титулы и положение в обществе. Как братья помогают тебе. - Мастер отломил кусок черствого хлеба и поднес к губам соискателя. - Вкуси доброту, и держи ее в сердце своем.

После Мастер подал знак, и тишина воцарилась в Зале. Лишь тяжелое дыхание будущего брата, распластанного на алтаре, слышали все.

- Видишь ли ты свет, Венсан? Видишь ли ты блеск солнечного светила или пламя горящее в ночи сейчас?

Я помнил. Я, черт возьми, помнил, как это ощущать всем телом вибрацию и боль от понимания острой необходимости снова увидеть свет. И не пару часов я был лишен его, как нынешний соискатель. Не пару.

- Тебя держали во тьме, так чего более всего желаешь ты в сердце своем? - Вкрадчивый голос, который пробирал до глубины души. “Свет, - мысленно повторил я вместе с соискателем, - света желаю в кромешной тьме.”

- Сила за кровь. Невинность во благо. Жертва неизбежна. - Каждый из братьев выставил руку вперед и занес над ней кинжал, готовый в любой момент поделиться кровью со своим братом. - Невинность во благо.

В глазах начало темнеть. Красная пелена заволокла взор от напряжения всех мышц в теле. А от близости острого лезвия к пульсирующей вене на моем запястье вибрация стала неконтролируемой. Я закрыл глаза и, когда снова открыл, соискателя, уже стреноженного, снова опустили на колени, а к алтарю из сумрака подходила любимая. Выдавал блеск обручального кольца на ее левой руке, несмотря на скрывающую тело черную накидку и глубокий капюшон.

Мелиса вела под правую руку полуобнаженную девушку с распущенными цвета скошенной пшеницы волосами. Глаза будущей жертвы были закрыты, и она с трудом перебирала ногами, все норовя рухнуть на каменный пол. Так тяжело давался каждый шаг. С левой же стороны ее придерживала, по-видимому, графиня д’Атруа.

Я не шевелился, словно камнем становясь, и только глаза горели жизнью, направленные на супругу. Мелиса гордо держала осанку, не выдавая ни капли страха. Но мне хотелось подойти к ней, укутать в себя и забрать отсюда. Подальше от алтаря, что болью и смертью пропитан.

Мастер подал знак, и я вместе с братом Германом подошел к алтарю, ощущая его мощную ментальную силу. После повернулся к дамам и, забирая с братом жертву, прикоснулся к руке супруги.

Касание. Легкое. Мимолетное. Но теплое.
Неучтенное. Незапланированное. Но мне хотелось так.
Ощущить ее и отринуть прошлые неприятные воспоминания.
Она мое настоящее и мое будущее. Остальное - неважно.

Мы уложили девушку на алтарь. Веревки обвили ее запястья и щиколотки, натягивая ее расслабленное дурманной настойкой тело и выгибая дугой. Едва заметный кивок Мастера, и я возвратился на место, снова беря в руки кинжал. Минуты потекли медленно или, в какой-то момент, будто замерли совсем. Воздух загустел, и сложно было сделать вдох.

- Горечь опыта прими. Сладость благоденствия снизойдет на тебя. - Мастер подступал к алтарю, все ближе к распростертой жертве.

Открытая. Готовая. Чистая. И с нетронутой белоснежной кожей. Пока. Блеск лезвия у раскинутых бедер девушки, и кровь алая потекла из рассеченной Мастером бедренной артерии.

Счет пошел на секунды, я помнил это ощущение неизбежного ускользания времени кожей. Промедление - смерть для девушки. И, будто бы умышленно, Мастер совершенно не спеша, поднес золотой кубок к ране, и кровь начала наполнять его.

“Быстрее”, - хотелось кричать мне, но молчал. Я, словно снова вернулся туда, в прошлое, где белокурая малышка отдала жизнь за меня. Младшая сестренка, отмеченная знаком сердца. Мертвая на моих руках. “Быстрее”, - рука с кинжалом дрожала, и капля крови проступила на моей коже.

Мастер повернулся к братьям и, подходя к каждому, повторял слова:

- Прими брата в семью свою. Отдай малое, чтоб обрести больше. - Короткий порез на запястье, едва слышный шепот: “Для брата!”, и кровь капала в золотой кубок, смешиваясь в единую силу общества вольных каменщиков. Девушка же с каждой секундой становилась бледнее, кожа становилась прозрачной. Серый алтарь орошался чистой кровью, но впитывал ее дочиста, вытягивая все больше и больше.

Наконец, Мастер снова подошел к алтарю, и, наклонившись к соискателю, спросил:

- Хочешь ли пройти сквозь тьму и узреть свет? Хочешь ли? - И после положительного ответа поднес золотой кубок к его губам и приказал: - Пей! До дна! До самого дна души будь верен братству!

Я не смог сдержать чуть раздраженного шепота:

- Пей! - вторя голосу Мастера.

Я не помнил в тот момент должны ли были братья говорить что-то, но вслед за мной, как мантру, это слово начал повторять каждый, подгоняя соискателя. Гул отражался эхом от стен, все набирая обороты. И резко стих, когда пустой кубок упал на пол и покатился по ступеням с алтаря под тихий голос Мастера:

- Ныне ты вступаешь в достопочтенное общество каменщиков. Общество, куда более весомое и значительное, нежели ты представляешь. Оно не противостоит ни закону, ни религии, ни нравственности. В его действиях нет ничего, что противоречило бы присяге на верность монарху или государству. Но именно братство охраняет наивысшие добродетели: милосердие, что господствует и практикуется и на небе, и на земле, и, как его брат, сострадание, что благословляет того, кто делится им, равно как и того, кто испытывает его на себе.

Пока Мастер говорил, пара братьев развязали веревки на синюшных конечностях девушки, сняли с алтаря и помогали встать брату.

- Узри свет истины и не отворачивайся от него! - Мастер стянул темную повязку и, взглянув в глаза Венсана, добавил: - Брат.

Я смотрел на русоволосую девушку в своих руках и не мог понять, как во время ритуала она могла напомнить мне Жизель. Они были совсем не похожи внешне. Личико сердечком с ярко голубыми глазами у моей жизнерадостной Жизель, которая добротой и участием радовала всех вокруг. И круглое глуповатое лицо с массивным носом и, словно бесцветными, серыми глазами у служанки, которая особой привлекательностью не блистала и лишь молодость была ее украшением.

Разные. Как свет и тьма.
Обе послужили Братству. Но выжила одна.

Я уложил девушку на постель Мелисы и ушел к себе, чтобы как можно быстрее снять с себя черное свидетельство произошедшего ритуала всего каких-то полчаса назад. Переступив порог, накидка была отброшена в сторону, а в тишине покоев прозвучал мой отрывистый приказ подать воды для омовения. Немедленно. Меня пронзила острая необходимость смыть с тела следы ритуала, раз грешную душу вылечить не в силах.

Ожидая выполнения камердинером распоряжения, я подошел к окну. Желтый лик солнца медленно утопал в цвета женских губ облаках, будто цепляясь золотыми лучами за лазурный небосвод. Временная разлука влюбленных до следующего рассвета.

Впитывая взглядом красоту заката, я размышлял о молодости, непреднамеренной глупости и уязвимости человеческой жизни. И пытался простить. Простить самого себя за промедление, стоившее Жизель жизни.

Стук в дверь, и услужливый слуга внес в комнату таз, а после и кувшин с нагретой водой, отвлекая меня, тем самым, от грустных мыслей.

- Юдес, пока можешь быть свободен, - чуть слышно бросил я. Мне хотелось побыть одному. Потому, взяв за ручку кувшин, я тонкой струйкой лил воду на левую руку, тщательно смывая с запястья запекшиеся капли крови. Снова и снова, пока лишь тонкий шрам с багровой линией не остался на месте пореза.

Прикрыв глаза, я вновь задумался о событиях прошлого, пока не ощутил мягкие губы любимой теплым касанием на спине. Я даже не услышал, как она вошла.


Моя жена. Моя любовь. Моя отрада.

- Знаю, - хмыкнул я, но улыбка невольно расплылась на лице, прогоняя все мысли и оставляя только ощущение ее теплых губ и нежных ладоней на теле, что кружили в дерзкой ласке по мышцам пресса, опускаясь ниже, к паху. Я накрыл ее руки своими, поглаживая и пытаясь через прикосновение передать, как мне приятны ее ласки. Напряжение постепенно отпускало все мышцы тела, смещаясь и концентрируясь нарастающей пульсацией крови в чреслах.


Любимая сомкнула пальцы на члене и начала медленно ласкать рукой, оттягивая крайнюю плоть и снова укрывая бордовую головку нежной кожей. Движение за движением, так, что тяжелое дыхание рвалось из моей груди и бедра, неподконтрольные разуму, двигались в извечном ритме наслаждения. Мои глаза были закрыты, но ощущение ее губ и языка, порхающего над уздечкой, заставило поднять веки, чтоб увидеть ее. Коленопреклонную и с явным удовольствием на лице заглатывающую мою плоть. Снова и снова.

Я не помнил, как мои руки запутались в шелке ее волос. Не помнил, как резко толкал бедра вперед, желая погрузиться глубже. И своих хриплых стонов не помнил, что соскальзывали с губ. Наслаждение. Острое. И поглощающее. Оно укрывало со всех сторон и сводило с ума. Не имя любимой, не рычание, не хрипы. Ничего осмысленного я издать не мог, когда, погрузив член по самое основание и ощущая судорожные сжатия ее горла, отдавал свое семя.


Я слышал голос любимой, но не понимал, что она говорит, лишь кивнул, не отводя взгляда от ее припухших губ, что принесли безграничное наслаждение. Шаг к Мелисе, и я, поймав тонкий стан в крепкие объятия, прижал губы к уголку ее губ, отмеченных моим семенем.

Прикрыв глаза, я впитывал всепоглощающую любовь супруги и согревался ею. Холод чувства вины и отчаяния из-за невозможности что-либо изменить в прошлом отступил, дав место безграничному счастью от обладания сокровищем. Хотелось в тот момент укутать любимую со всех сторон и покачивать в объятиях, неспешно поглаживая и заставляя пылать от страсти. Но мы были не дома, а оскорблять чету д’Атруа своим отсутствием на церемонии венчания их дочери не пристало.

Спустя каких-то полчаса перед зеркалом в полный рост я стоял и ждал, когда Юдес разгладит пышные кружевные манжеты и складки “жабо” белоснежной рубашки, а после смахнет даже невидимые пылинки с аби, цвета выдержанного виноградного сока и украшенного вставками из золотистого шелка.

Кивок головы, и камердинер отступил. Мне порядком надоели все эти приготовления, и желание увидеть, какое же платье выбрала любимая для торжества, привело меня в ее покои.

- Вы прекрасны, Ваше сиятельство, - я не сводил глаз с ее отражения в зеркале, вначале обратив внимание на глубокое декольте. Мгновенно возникло чувство, что кружевная оборка платья лишь по самому краю прикрыла розовый ореол, и стоит Мелисе глубже вздохнуть, как пурпурная горошина соска выглянет из корсета. А то, что соски любимой напряжены, я не сомневался. Легкий румянец на щеках и томный блеск любимых глаз выдавали возбуждение, охватившее супругу.

Я подошел ближе, и, достав из шкатулки переливающуюся лучами света диадему, сам одел ее на голову Мелисы, ни на секунду не прерывая зрительного контакта.

- Любовь моя, своей красотой вы затмите всех, - тихий шепот и легкое касание губ к обнаженному плечу, а после еще раз и еще, слегка прижимая язык к нежной коже.

Протяжный стон был ответом на мою ласку, подстрекая меня продолжать, подбираясь тягуче медленно вдоль пульсирующей жилки на шее и бархатистой коже щек к мягким губам. Мимолетное касание, и мне пришлось отступить. Звон колокола, оповещающий о скором начале церемонии, не дал времени как следует насладиться.

Церковь замка издалека представляла собой ничем не примечательное здание с треугольной крышей и шпилем, стремящимся к небесам, но утопающем в зелени вековых дубов. Подойдя ближе, становились заметны высеченные в камне силуэты святых над арочным входом, окаймленные причудливыми орнаментами и всевозможной лепниной. В каждой детали чувствовалась напыщенность. Вычурная гротескность царила и внутри, где блеск золота покрывал каждый дюйм алтарного свода.

Когда мы с супругой вошли, большинство гостей сидели на своих местах. Пара свободных скамеек оставались у алтаря, но слушать монотонную речь священнослужителя прежде, чем молодые произнесут свои клятвы, желания у меня не возникало. Окинув взглядом помещение вокруг и рассеянно кивнув нескольким знакомым, я увидел уютный альков у алтаря, скрытый тенью огромного букета нежно белых роз.

- Любовь моя, - я поглаживал ладонь супруги, надавливая указательным пальцем на ее центр, - пройдемте со мной. Церемония предвещает быть не такой скучной, как мне казалось вначале. - Легкая полуулыбка на губах, и я, наклонив голову, поцеловал трепещущие пальцы любимой, после чего мы прошли в наше скрытое от лишних глаз убежище.

Скрипки запели соловьями, и у алтаря лакеи начали разбрасывать лепестки роз, которые издавали чарующий аромат, настраивая гостей на романтический лад. Кто-то рукоплескал в ладоши в ожидании начала церемонии, громко восторгаясь красотами вокруг и гостеприимством хозяев. Кто-то обсуждал чарующую привлекательность невесты, а кто-то, совершенно не стесняясь множества ушей вокруг и самого графа де Леграна, ожидающего невесту у алтаря, рассказывал гнусные сплетни про “того самого жениха”.

А мне не было до всего происходящего никакого дела.

- Мне показалось или я слышал, Ваше сиятельство, как вы говорили что-то о невыносимой жаре нынче вечером? - спросил я, наклонившись к уху супруги и овевая горячим дыханием шелковистую кожу шеи. Зазвучал орган, знаменуя начало церемонии, а мои мысли только и крутились вокруг того, как не привлекая внимания лишними звуками и шумом к алькову, преодолеть метры тяжелой ткани и добраться до обнаженной кожи.

Игривое соблазнение, поддразнивание, что будоражит все нервные окончания, и искренность в выражении даже самых потаенных желаний всегда были в наших отношениях. Чувственность и эмоциональная открытость супруги привлекали и манили к себе, как магнит. Игривый взгляд из-под опущенных ресниц, улыбка, что вместо слов говорила “я тебя хочу”, и трепет каждой клетки тела в предвкушении наслаждения.

Вот и сейчас вместе с ответом на мой вопрос о жаре нынче вечером Мелиса поерзала на софе, пытаясь приглушить желание плоти, что мог унять только я. И я не хотел медлить, но подарить любимой звездное небо.

Медленные поглаживания шелковисто-нежной кожи внутренней поверхности бедер вырвали приглушенный женский стон. Выпрашивая. Сильнее нажатие и скользящее движение по промежности, размазывая обильную тягучую влагу, и тело любимой выгнулось навстречу. Раскрываясь больше. Мимолетное дразнящее прикосновение к пульсирующей плоти. И протяжный стон с губ. Благодарность. Но и требование. Больше прикосновений. Больше ласк. Выраженная в мелкой дрожи тела необходимость.

Нажим, раскрывая припухшие складки. Мягкое погружение вглубь, зажимая пальцами клитор. И сочетая. Сильнее. И еле касаясь. Резче. И каждой клеткой давая прочувствовать откровенную ласку. Чаще. И дразняще медленно. Пока судорожный выдох не слился со звучанием моего имени. Музыка любви. Музыка наслаждения.

Громкие поздравления молодых, смех, прочувствованные или не очень речи гостей были где-то вдали, не врываясь в наш уютный мир на двоих, где я баюкал любимую в объятиях и прижимал к груди.


- Да, любовь моя, - шепнул я, стискивая супругу крепче. Ее томная нежность, выраженная в отчаянно льнущем ко мне теле, вызывала счастливую улыбку на губах. Только так, в единении, правильно быть.

Гул голосов в сводчатом помещении церкви постепенно стих, и Мелиса, подняв ко мне сияющие любовью глаза, шепнула:


- У вас еще остались силы, Ваше сиятельство? - усмехнулся я, поднимаясь со скамьи и подавая руку супруге.

В каком-то мальчишеском порыве и желании преподнести любимой что-то на память о проведенном наедине времени я вытянул из прикрывающего нас всю церемонию букета бледно розовую розу с алой каймой на кончиках лепестков и, склонив низко голову, вручил с простыми и, можно сказать, заезженными словами:

- Я люблю тебя, Мелли.

Сумерки начали опускаться на землю, покрывая все вокруг легкой полупрозрачной дымкой. Но сад не зря считался поистину королевским. Лишь только солнце закатилось за горизонт, множество огоньков зажглось, освещая посыпанные песком дорожки, ведущие к зеркальной глади пруда.

Неспешные поцелуи вдали от лишних глаз, нежные объятия и тихий шепот признаний в любви, словно опасаясь громким звуком разрушить духовное единение. Я был счастлив. У меня была любящая красавица-жена, дочь - луч солнца в пасмурный день. Семья, что важнее всего для меня на свете.

Напряженный голос любимой ворвался в мои думы, далекие от окружающей действительности:


- Любовь моя, все хорошо, - я заглядывал в глаза Мелисы, блестящие тревогой, и не мог понять ее причину. Но последующий разрывающий душу шепот “пожалуйста”, и мы повернули назад.

Любимая шла быстро, подстраиваясь под мой широкий шаг, а иногда и опережая меня, так сильно было ее желание дойти до замка. Я хмурился с каждой секундой все больше. Глухое чувство неизбежности возникло в груди, и я всеми силами не давал себе поддаться ему. Но вдруг яркие вспышки фейерверков озарили небо, снаряды начали взрываться, разлетаясь во все стороны и разрушая все вокруг.


Я окаменел, собираясь внутренне и подавляя все чувства, что вскипели внутри. Нет времени. На крики. На панику. На промедление. Его нет. Каждая секунда стоила слишком много. И я запретил себе думать “а что, если”. Нет, этому я не дам случиться.

Быстрый бег по дурацкому лабиринту с виляющими то вправо, то влево дорожками. Но именно они не раз спасли нам жизнь. Кавалькада звуков и ударяющихся огненных снарядов в непосредственной близости оглушали. Я крепко держал любимую за руку, не давая упасть, и стремился вперед, пригибаясь и почти не поднимая вверх головы. Но бежать в сторону парадного входа в замок было слишком долго.

- Мел, сюда! - крикнул я, пытаясь преодолеть силой голоса шум вокруг.

Паника накрыла каждого, кто встречался на пути. Вопящие от ужаса дамы и месье, причитая кто о золоте, кто об украшениях, оставленных внутри, ползали по земле в крови ослепленные вспышками.

- Не поднимай глаз! Слышишь! - мы приближались все ближе к аду, иначе назвать происходящее нельзя. Глаза слезились, но я смотрел вперед, видя перед собой лишь небольшую дверь для слуг в восточном крыле замка.

Прямо перед нами дверь распахнулась, выпуская пару перемазанных в копоти людей, совсем не похожих на важных господ. Они столпились у входа и боялись сделать шаг наружу, где продолжались взрывы.

Куда и делись изысканные манеры, когда на кону жизнь близких.

- Прочь с дороги! - я дернул на себя толстопуза, освобождая проход, и, крепче сжав ладонь любимой, решительно двинулся внутрь.

Лестницу затянуло смрадным дымом, и крики заточенных в огне людей разносились вокруг.

- Хлоя-а-а-а! Хлоя-а-а-а! Хлоя-а-а-а-а! - разрывая легкие, кричал я и поднимался на второй этаж, где часть комнат уже были объяты пламенем. - Хлоя! - Я толкнул плечом дверь и обомлел, не давая любимой даже заглянуть внутрь. Пламя вырывалось изнутри, опаляя кожу.

Рывок в дверь смежной комнаты, и услышал обезумевший крик матери, увидевшей своего ребенка, вжавшегося в проем между зеркалом и стеной. Напуганного, но живого. Шоковое состояние выдавали расширенные глаза дочери. На перемазанном сажей личике виднелись влажные дорожки от слез, но сейчас не было ни слезинки.

- Мама, мама, - жалась дочь к Мелисе, двумя руками ее обнимая, - я не смогла разбудить Мэри. Она не хотела вставать. А потом стало жарко, и я не смогла быть возле нее.

Я бросаю взгляд в охваченную пламенем соседнюю комнату и сквозь дым вижу покрытые страшными ожогами ноги гувернантки и лужу крови от пробитой осколком головы.

Смотреть, как самые дорогие мне девочки жались друг к другу, не обращая внимание на ревущий вокруг огонь и радуясь встрече, было больно.Тугой комок подступил к горлу и не давал сделать вдох. Я благодарил Создателя за подаренный шанс. Обнять. Спрятать. И защитить любимых ото всех обрушившихся на наши головы бед.

Но пока было рано расслабляться.


Горящая деревянная балка с оглушительным грохотом обвалилась прямо в центре комнаты, поднимая ворох искр, что раздраженным роем, словно потревоженные в улье пчелы, разлетелись вокруг. От укуса одной из таких “пчел” мгновенно вспыхнул тонкий шелк балдахина над детской кроватью.

- Давайте выбираться отсюда! - прозвучал мой отрывистый приказ, и я схватил на руки дочь, в панике цепляющуюся за Мелису, и спрятал под свой аби, закрывая от бушующего огня. - Моя храбрая малышка, потерпи чуть-чуть, - прошептал я, оглядываясь и выбирая самый короткий, но наиболее безопасный путь наружу. - Папа вынесет тебя на улицу, пританцовывая в галопе, как твой резвый пони Мартин. - Я бросил взгляд на супругу, и понял, что даже полуулыбка, поднявшая уголки губ любимой, стоила того, чтоб отдать жизнь за счастье моих девочек.

Непрекращающийся треск и гул приближающегося огня не давал времени на промедление. Счет шел на минуты. Пожирающее кислород пламя быстро разогрело воздух, и каждый вдох теперь обжигал легкие. С холодным расчетом быстрее покинуть огненный плен я свернул к парадной лестнице. Но она уже не казалась такой шикарной, как тогда, когда мы спускались по ней на венчание каких-то несколько часов назад. Поручни с левой стороны были разрушены упавшими полусгоревшими бревнами перекрытий, а величественная некогда колонна с венчающим ее голубем, который в первый раз расправил свои крылья, разлетелась на массивные куски, преграждая проход.

- Любовь моя, сюда, - я придержал под локоть Мелису, пока она, подняв ворох юбок, перелазила через разрушенный постамент. После этого, крепко прижимая Хлою к груди, я перемахнул сам, не забыв шепнуть: - Апорт! - И тихий смешок дочери был мне наградой.

Но покинуть горящее здание было не единственной необходимостью.


Бросив взгляд на старика Чарльза, всю жизнь проработавшего на нашу семью и теперь пригвожденного к стене кареты с раскрытым в предсмертном крике ртом, я быстро посадил свое маленькое сокровище внутрь, не давая и взгляда бросить по сторонам.

- Мы возвращаемся домой, родная, - тепло улыбнулся дочери. - Ваше сиятельство, - не смотря ни на что, я подал супруге руку и слегка сжал теплую ладонь в ободряющем жесте, помогая подняться внутрь.

Едва слышный на фоне вакханалии, творящейся вокруг, хлопок дверцы, и я забрался на облучок.

- Спасибо, Чарльз, за верную службу, - повернувшись к мертвому кучеру, я извлек из его тела шпагу и столкнул труп на дорогу. Жестокое время не прощает слабости. - Но! - крикнул я, приотпуская поводья.

И только лошади должны были тронуться с места, как шайка вооруженных людей окружила карету, не давая гнедым сделать и шагу.

- Вот это подарочек! Глядите-ка, господам не понравился праздник, - мужик в широких штанах и рубахе, некогда белой, но уже от грязи сливающейся цветом с коричневым жакетом, пытался юморить. - И они решили обидеть нас, покинув его раньше. Не дело! - Гогот подхватили остальные, но я не стал их слушать и, спрыгнув вниз, ногой выбил ружье из лап недоноска, а после воткнул острие шпаги в толстую шею “юмориста”.

Раздался крик дочери, и, оглянувшись, я увидел, как обрюзгшее жирное тело открыло дверцу кареты и засунуло свою поганую руку внутрь. Нет времени на красивые пируэты и изящный танец смерти, спасти близких любой ценой - вот моя цель. И я остервенело набросился на ближайших противников, быстро орудуя шпагой.

Удар. Звон клинков. Ответный удар. Отступление. Обманный маневр. И кончик шпаги погрузился в мягкую плоть врага. Толчок ногой в грудь, мгновенно извлекая клинок, и я снова готов смазать блестящую сталь в крови врагов.

Видимо, осознав, что меня голыми руками не возьмешь и из всей гоп-компании остался он один. Хилое подобие мужчины отступило и бросилось к ружью, лежавшему у лошадиных копыт. Не долго думая, я перехватил шпагу за граненый клинок и, посильнее размахнувшись, метнул ее в открытую спину врага. Глухой хрип, и подонок повалился наземь, так и не дотянувшись до вожделенного оружия.

Мой обеспокоенный взгляд теперь был обращен к распахнутой карете, но пылающая справедливым гневом супруга стояла над уже поверженным противником.

- Любовь моя, - я хотел сказать многое: как сильно люблю, как горжусь ею и какая она умница, а после утешить, обнять, но произнес лишь, - пора покинуть это место.

И, как только дверца кареты захлопнулась за любимой, я влез на облучок и тронул лошадей, заставляя их перейти в быструю рысь. Направляясь домой. Была глухая ночь, и только это позволило нам затеряться на открытой местности, беспрепятственно покидая владения графа д’Атруа.

“А жив ли он?” - мелькнула горькая мысль.

Стоило признать, под обломками поместья оказались загублены десятки душ и выжили, отнюдь, не многие. И мне было жаль сгоревших заживо, убитых и растерзанных за идею пресловутого равенства. Жаль. Но самое важное в своей жизни я спас. Свою семью. И я был счастлив.

То и дело оборачиваясь, я глядел, чтоб никакая шваль не бросилась вдогонку. Зарево пожара еще долго было заметно вдали, но скоро исчез и малейший намек на ад, развернувшийся в Шато де Гесдьер.

Взмыленные бока лошадей часто вздымались, когда мы въехали в ворота нашего городского дома.

- Чарльз, пошевеливайся! - бросил фразу подошедший конюх, чем и вывел меня из некоего оцепенения, что охватило тело. Несколько часов напряжения и сковывающий сердце страх за близких заставлял меня гнать животных без остановки, потому поводья, казалось, вросли в ладони.

- Почисть лошадей хорошенько, а накормишь утром, как остынут, - я слез с места кучера, не обращая внимания на удивление в глазах слуги.
- Д-да, Ваше сиятельство.

- Любовь моя, - я отворил дверцу и подал супруге руку. - Как ты себя чувствуешь? Как Хлоя? - тихий шепот и объятия, которые необходимы нам обоим.
- Уснула. И мне совсем не хочется ее будить. Она, - голос Мелисы дрогнул, - столько натерпелась. И Мэри… - Я поцеловал любимую, не дав ей продолжить. Окружая теплом и мягкой защитой от всего мира.
- Я сам отнесу ее, - я прижался лбом ко лбу Мелисы. Короткий вдох носом, и, отступив, беру на руки свою маленькую девочку, которая, словно ощутив родительское тепло, прижалась ко мне теснее.

Мой отважный боец. Пусть и бежевое платьице местами было прожжено, а кое-где его покрывали сажевые пятна, да и само личико было в пыли, но она также озаряла мир вокруг своим внутренним светом.

Я не хотел ни на минуту выпускать из виду своих драгоценных. А потому, уложив дочь в ее кроватку, не отводил взгляда, пока Мелиса обтирала маленькие ладошки и личико влажной тканью, осторожно смывая грязь, чтоб не разбудить. Смотрел, как, выбросив вон пропахшее гарью платье, укрывала одеялом и тихо шептала слова любви. Но страх до сих пор накатывал волнами, вынуждая сжимать руки в кулаки до хруста и проклинать жадных до наживы простолюдинов.

- Мы чуть ее не потеряли, - сначала я и не понял, сказал ли я это вслух, или страшная мысль в голове звучала слишком громко, но скользнувшая мне в объятия любимая прижалась крепче и повторила:
- Мы чуть ее не потеряли.

- Нет, не потеряли. И не потеряем. - Мой голос звучал решительно. Надежды на то, что во Франции король сможет восстановить мир, не оправдались. Ждать нечего. - Завтра же мы покинем страну.

Решение принято. Уехать. Не сбежать, но ретироваться. Ради своей семьи.


Я кивнул, соглашаясь, что Англия пока самый лучший вариант. Но лишь слово “опасно” скользнуло из уст супруги, в моей голове будто отщелкнуло что-то. Не только дочь. Мог потерять все. За одну проклятую ночь лишиться не жизни - смысла существования.

В голове, как дежавю, начали крутиться картинки. Одна за одной. Бушующего огня в крыле замка, где была комната дочери. Ослепительных вспышек фейерверка совсем рядом с подолом светло-серого платья любимой. Разрушений внутри здания, когда каждое мгновение промедления грозило вероятностью остаться навсегда погребенными под грудой камней и горящих бревен. Под какофонию криков и предсмертных хрипов тех, кому не повезло спастись, я снова видел самодовольные ухмылки алчных тварей, направивших ружья в сторону кареты, в которой укрывались мои девочки.

“Если бы…” - обрывок страшной мысли и судорожный вдох носом. Животный страх обуял меня в одну минуту. Подверженный неконтролируемому порыву, я стянул талию Мелисы живым кольцом рук и впился в ее губы поцелуем. Отчаянным и жадным. Казалось в тот момент, что, если не притиснуть любимую к себе максимально близко и не почувствовать немедленно мягкие губы, что с легкостью раскроются под моим напором, то сойду с ума.


Мелиса отстранилась, разрывая контакт губ. Ее слова с трудом пробились сквозь глухой вой моих страхов, но ощущение теплого дыхания любимой на лице заставило их замолкнуть и спрятаться в глубинах сознания. Я прижался лбом к ее лбу, давая себе пару мгновений передышки и приходя в себя.

До отъезда необходимо было оставить указания по пересылке писем в графство Суррей, а также назначить поверенного на время моего отсутствия. И заплатить. Хорошо осыпать слуг золотом, чтоб и не помышляли примкнуть к революционерам и разграбить дом. Мне понадобятся люди, которым можно доверять. Деньги, как никогда, сближали, но их количество являлось мерой верности. Сытый и хорошо одетый слуга на баррикады не пойдет, особенно против того, кто дает надежный кров его семье и детям. Вот и вся истина.

Не сказав ни слова, я снова накрыл губы Мелисы своими, целуя и пытаясь урвать больше между двумя ударами сердца, а после медленно отпустил. Шаг назад, и, не выпуская из объятий любимую, отворил дверь в коридор.


Я кивнул, соглашаясь с ее словами, но добавил мысленно: “Как и мы”.

Придерживая за талию супругу, пропустил ее вперед, но перед уходом, не сумев сдержаться, бросил взгляд на кровать, где спала наша дочь, раскинув каштановый шелк волос по подушке. Ужас от мысли, что человеческая жизнь, жизнь ни в чем неповинного ребенка, могла оборваться в момент, когда кучке недоносков захотелось переломать основы государства и силой вырвать то, что никогда им не принадлежало, до сих пор сковывал мышцы и не давал расслабиться.

- Жерома ко мне в кабинет, - четкий приказ первому попавшемуся в коридоре лакею, и я направился в правое крыло, чеканя шаг.

Не было радости от того, что все дела во Франции мне придется оставить на рискового типа, который любил блеск золота больше, чем мать родную, да и кормилицу тоже. Но выгоду от моего предложения внебрачный отпрыск почившего графа де Сен-Жермен упустить не сможет, а потому в том, что все будет сделано в наилучшем виде, я не сомневался.

На протяжении последних десяти лет именно Шарль Патель был моей правой рукой и, хватаясь за, казалось бы, гиблые дела, от которых отказались другие судоходные компании, всегда выходил победителем, еще и принося немалую прибыль вместо кучи издержек. Даже любопытно, что Шарль, сам того не желая, пошел по стопам отца, который всю жизнь провел в задымленной лаборатории в поисках новых способов получения золота. И пусть не взрывая различные комбинации веществ, но золото в виде звонких монет всегда водилось в карманах месье Пателя.

Только скрип пера раздавался в кабинете, пока я выводил на пергаменте слово за словом, тем самым, назначая своим доверенным лицом удачливого Пателя и приказывая ему завершить погрузку продовольствия и товара, как можно быстрее, да отплыть с дорогостоящим грузом в открытый океан. Фрегат же “Хлоя” подготовить в первую очередь, точнее - к шести часам пополудни завтрашнего дня.

Большая капля воска капнула на край пергамента, и, свернув трубочкой письмо, я скрепил его своей личной печатью. И только отодвинул в сторону чернильницу, как раздался тихий стук.

- Ваше сиятельство, - после моего положительного кивка высокий мужчина преклонного возраста, но все еще полный сил, вошел в кабинет и, прикрыв бесшумно дверь, стал напротив стола.
- Жером, завтра на рассвете я вместе с маркизой Дампьер и мадемуазель Хлоей отбываем в графство Суррей. Все должно быть готово к отъезду.

Я говорил, кому передать письмо и насколько важно сделать это немедленно, не откладывая до утра и гарантируя гонцу награду. Сообщал о том, сколько людей поедут с нами, и называл поименно тех, кто не одно поколение служил семье Дампьер. В каждом из выбранных слуг был уверен насколько, насколько вообще можно было доверять простолюдинам. Я отдавал распоряжения, и мой голос звучал негромко, но сильно и ровно. Словно ничего не случилось. Словно и не вспахал мою душу страх за близких.

Короткий вдох - вынужденная пауза, после чего я продолжил:

- Что было в моей утренней корреспонденции? - кивнул на стопку писем, старательно перевязанных серой лентой.
- Ваше сиятельство, - мажордом почтительно склонил голову и с заискивающими нотками в голосе начал свой отчет, - граф де Монрев прислал приглашение на ближайший пятничный вечер, собираясь отметить в кругу близких друзей свой день рождения...
- Кроме приглашений? - тратить время впустую я не видел смысла, потому дальше не стал слушать, резко перебив. Хотелось побыстрей расквитаться с необходимыми делами, сократить расстояние, прижать любимую к себе и, только ощутив тепло ее дыхания на губах и мягкость тела в объятиях, подавить поднимающуюся тревогу. Прошло не более получаса, как я оставил спящую дочь в своей комнате и выпустил из хватки рук супругу, но уже снова ощущал дыру в сердце.
- Кроме приглашений, ничего, месье, - отрицательно покачал головой Жером. Он всегда исправно выполнял свои обязанности, следуя правилу, что каждая вещь должна быть четко на своем месте, и потому сейчас, не получив возможности высказаться, пытался спрятать за почтительной вежливостью обиду. Безуспешно.
- Жером, - я понизил голос, продолжая уже более доверительно, - мне нужно, чтоб ты остался присматривать за домом и стал моими глазами и ушами. Каждые две недели я буду ожидать от тебя вестей. Любую мало-мальски важную информацию, новости, даже слухи о происходящем вокруг - хочу знать всё. - Щелчок открывающегося потайного ящика, и я достал солидный кошель луидоров. - Твоей благоверной нездоровится, как мне известно. Этого должно хватить, чтоб заплатить городскому лекарю. Да и на первое время будет.

Глаза Жерома заблестели, и он, отчаянно кивая и прижимая монеты к груди, начал сбивчиво благодарить и обещать сделать все, что только пожелаю. Мне оставалось лишь сказать:

- Можешь идти, Жером. Рассчитываю на тебя, - после чего я встал и направился в спальню, где, как подсказывало сердце, уже ждала супруга.

Спустя какое-то время я лежал на боку и обнимал любимую, но не мог сомкнуть глаз. Стоило лишь прикрыть веки, перед внутренним взором разгоралось красное пламя, как напоминание о произошедшем в Шато. И руки тут же сжимались в кулаки. Чтоб защищать. До последнего вздоха.


Тихий шепот Мелисы, и я прижал губы к ее виску, накрыв ладонью дрожащие женские пальцы.

- Париж не единственный наш дом, любимая, - я укутал ее собой, каждой клеткой тела вжимая в себя и окружая со всех сторон. - Наш дом там, где есть мы. Там, где захотим остановиться.


- Да, любовь к родине и теплые воспоминания останутся у Хлои навсегда. Ее беззаботное детство. Громкий смех, эхом отражающийся от сводов галереи второго этажа. Но, - я вдохнул пряный запах волос любимой, - когда-нибудь она поймет, что дом это там, где любят и защищают, а не бездушные каменные стены и россыпь серой земли.

Постепенно биение моего сердца возвращало свой размеренный ритм. С мародерами я знал, как бороться - всадить стальной клинок поглубже и пронзить черное сердце мерзавца, но огонь… Огонь давал лишь немного времени для позорного бегства. И потому я, незаметно для себя, погружался в сон, где снова и снова, в последний момент перед обрушением перекрытий, вырывал у жаркого пламени жизни любимых.

Ночь прошла быстро. Мне казалось, что я только на минуту прикрыл глаза, и вот уже шепот слуги, которому велели разбудить господ до рассвета, пробивался, вырывая из чуткого сна. Каждая мышца болела, будто вместо сна мне пришлось преодолевать десятки лье верхом. И на душе было тяжело. Гнет воспоминаний да невеселых мыслей не отпустил даже в ночи. Но скорые сборы, сопровождающиеся суетой нерасторопных слуг, не дали погрузиться в раздумья. И, когда солнце оторвалось от горизонта и теплыми лучами начало согревать землю, мы покинули Париж, проводив взглядом знакомые места, где провели самые яркие моменты своей жизни. Счастливые до слез. И страшные до боли.

- Ваше сиятельство, - молоденький юноша в потрепанной бело-синей форме юнги, легко перепрыгивая через крутые ступеньки, поднялся на верхнюю палубу и, с трудом переводя дыхание, проговорил: - Весь груз на судне. Капитан Роджерс велел передать, что “Хлоя” готова к отплытию.

Я ждал этих слов, не отводя взгляда от многолюдного порта, готовый в любой момент приказать отдать якорь, лишь только будничная суета сменится на рев обезумевшей толпы революционеров. Даже наплевав на незавершенную погрузку личных вещей, ведь самое важное в моей жизни уже на борту. Я обернулся в сторону кают, где, как показалось, услышал смех дочери и где оставил супругу, чтоб лично проконтролировать отплытие судна из порта. Изысканная мебель, дорогие отрезы ткани, картины и многое другое, приготовленное для отправки в новые земли, наполняло трюмы корабля. Лакомая приманка для жаждущих легкой наживы, и было бы верхом неблагоразумия это отрицать.

- Отплываем, - одно слово с губ, и уже десять минут спустя я провожал взглядом удаляющееся побережье. Не было сожалений, горечи или желания вернуть былое. Не было. Только угрюмая решимость. И стремление. Быть там, где безопасно.

Последняя кромка суши исчезла с горизонта. Вдохнув полной грудью освежающий морской воздух, я направился в свою каюту. И увидел супругу сразу, лишь только отворил дверь.

Она стояла ко мне боком. Намочив в тазу кусок ткани и прикрыв глаза, Мелиса медленно водила им по своему лицу, изящному изгибу шеи и груди, что соблазнительно выглядывала в глубоком вырезе пеньюара. Я с едва слышным щелчком прикрыл дверь и направился к любимой, не отводя взгляда от тряпицы, что касалась нежной кожи, оставляя влажный след.

- Любовь моя, - мой голос был тихим, но Мелиса услышала и, казалось, подалась всем естеством навстречу, хотя так и не сделала ни шагу, замерев с фланелевой тряпицей, прижатой к груди.
- Моя любовь, - едва уловимый вздох в ответ, и я прижался к супруге сзади, обхватив ее тонкий стан руками. Она была такая теплая, трепетно-нежная и мягкая в моих объятиях, что я не заметил сам, как прикрыл глаза, спрятав лицо в густом шелке ее волос. Вдыхая их цветочный аромат. И овевая своим дыханием. Ничего не было на свете значимей, чем быть близко. Соприкасаясь телами. И чувствуя друг друга на клеточном уровне.

- Мелли, - хриплый шепот на ухо, - я помогу тебе, любимая. - И накрыл ладонью подрагивающие женские пальцы, продолжая легонько прикасаться губами к виску супруги. Затем, не забирая влажную ткань, начал водить по белоснежным полушариям груди, все ниже и ниже атлас пеньюара сдвигая, пока не коснулся тугой горошины обнажившегося соска.

Едва слышный стон сорвался с женских губ, но мне его было мало. Я вынул мягкую ткань из ослабевших рук любимой, окунул в воду, не собираясь даже отжимать ее хоть сколько-нибудь, и поднес к округлой груди, наблюдая, как капли стекали в ложбинку и скрывались под одеждой.

- Сними, - снова шепот и поцелуй, что розовым следом заалел на нежной коже шеи. - Сними-и-и… - И, не дожидаясь, когда любимая сделает это сама, распахнул пеньюар и стянул его с женских плеч. Теперь лишь просвечивающийся шелк мокрой сорочки скрывал от меня совершенную красоту возбужденного женского тела.

Торчащие острыми пиками соски. Дрожь плоского живота. И раздвинутые бедра для интимной ласки. Я не упустил ничего, касаясь мокрой тканью, а после горячей ладонью поглаживая и согревая. Так, что мокрый шелк прилипал к телу любимой, становясь второй кожей, и сладкие стоны один за другим слетали с женских губ.

Член пульсировал и натягивал ткань гульфика. Я прижался бедрами к ее ягодицам, начиная покачиваться, толкая скованную одеждой эрекцию между округлых половинок. Танец любви, в котором слои ткани между нами были лишними.

Мои ладони сначала легли на ее грудь. Невесомо. До дрожи. Чтоб после сжать, позволяя ощутить всю силу моего желания. Касания губ к чувствительной коже пониже уха. К теплому бархату щеки. И дразнящая ласка языка в уголке ее приоткрытого в тихом стоне рта. Обхватив сладкие губы своими, я поглаживал их языком, толкаясь глубже и мягко раскрывая.

На грани восприятия послышался шорох падающего на пол аби. Сжимающего грудную клетку жакета. И тонкой батистовой рубашки, нетерпеливо снятой мной через голову.

- Ты… для меня… - резкий поворот к себе, и я крепко сжал супругу кольцом рук, впиваясь пальцами в нежное тело и начиная терзать ее губы в жадном поцелуе. Не дышать. Или дышать. Но ею.

Было чувство, что страх настолько сильно сжал все мои чувства в тиски, что сейчас, отпустив заслоны, я ощутил дикий голод. Мне было мало прикосновений, и я мял нежную грудь, пощипывая пальцами соски и в каждом касании стараясь взять больше. Было мало поцелуев, и губы не отрывал, даже не пытаясь вдохнуть - не воздух был нужен. Мало единения, и, приподняв любимую под ягодицы, прижимал к себе, вынуждая обхватить мои бедра ногами и открыться, горячей промежностью прикоснувшись к пульсирующему от налившейся крови пенису. И принимая его по самое основание.

В качестве личного рая на земле - тесная каюта вышедшего в море корабля. В качестве необходимой опоры - стена. И сила стремления каждой клетки тела соприкоснуться с любимой заставляла снова и снова толкать бедра вперед, лишь на мгновение назад отступая.

Сильные удары. Глубокие проникновения. И заглушенные отчаянными поцелуями хриплые стоны. Мои. Ее. Общие.

“Ты - моя жизнь”, - мысли, озвучить которые я не мог, содрогаясь и наполняя любимую своим семенем.

Роли исполняли:

• Анри де Розье - Peony Rose
• Антуан де Сент-Моринье - ishilda
• Венсан де Рошфор - Сирена Питерская
• Дамиен де Клермонт - ЛОВ
• Жан-Жак Форбен - yafor
• Жанна де Сент-Моринье - yafor
• Колет Лефевр - Нивера
• Конферансье - Lady Honey
• Кристоф д’Отрант - ЛОВ
• Мария де Сент-Моринье - Olwen
• Мелиса д’Отрант - Lady Honey
• Полин де Винтер - Lady Honey
• Розали Бенуа - Vlada
_ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _
Пост-обсуждение