Птичка певчая:
13.11.14 12:34
» Глава 29
Глава 29
Наверное, моя челюсть упала прямо на ноги Наире, потому что она с удивлением смотрит на меня, пытаясь понять причину моего шокового состояния.
А я смотрю на нее. Мое ошеломленное сознание начинать собирать разбросанные кусочки в одну целую картинку.
Бывший муж, от которого она ушла и который ее ненавидит, сын, на прощение которого она надеется, жизнь за границей и эти невероятные глаза! Ну конечно! Как я могла не заметить? Не такие ясные и яркие, как у Сергея, они тем не менее того же удивительного, уникального бирюзового оттенка.
- Деточка, с тобой все хорошо?
- Вряд ли.
Мне стоит признаться ей? Я ни в чем не уверена…
- И давно вы ищите сына?
- Не так уж давно. Мне следовало заняться этим раньше. Я опоздала на десятилетия.
- Как так?
- Может быть, присядем где-нибудь? Я ни с кем не делилась этими переживаниями. Наверное, устала держать все в себе. На пороге смерти все становятся удивительно откровенными. А так как мне не нравятся священники, лучше исповедаться мало знакомой молодой женщине.
Мы выбрали летнюю площадку небольшого кафе, находящегося неподалеку. Солнце настолько яркое, что согревает нас, словно шерстяной плед, и даже прохладный ветерок не уносит с собой ощущение тепла.
- Я вышла замуж очень молодой. Никто мне не посоветовал, как стать хорошей женой. И уж тем более, хорошей матерью. У меня не было и примера, которому стоило бы последовать. Мать моя осталась вдовой. Отец умер, когда мне было двенадцать. Его застрелили. Он выходец из армянской диаспоры. Тогда таких, как он, не любили. Был успешным, но мать всегда называла его бандитом. Думаю, было за что. Красивый был – голубые глаза, черные волосы, взгляд не отвести. Но мама ревновала его, он – ее, ссоры были постоянными, лада в нашей семье не было. Он часто уходил от нас, жил и по году и больше в своей квартире, потом возвращался, но все повторялось. Не знаю, почему их тянуло друг к другу. Все, что осталось в моей памяти, когда они были вместе – это постоянные скандалы. Мне помнится, что когда он умер, мать с какой-то лихорадочной поспешностью принялась искать себе нового мужа. Думаю, она из тех женщин, которые боятся оставаться без мужчины. Круг знакомств у нас был разношерстный, довольно большой. Как она познакомилась с тем немцем, я уже и не помню. Но она выскочила за него замуж так быстро, что я не успела даже купить себе платье на свадьбу. Он был таким дородным, серьезным мужчиной, на меня смотрел, как на помеху. Мать махнула рукой – он ведь был богат, заводик свой имел – и оставила меня на попечение своей сестры. Уехала, даже не сожалея об этом. А я и не хотела уезжать с ними – язык я знала плохо, на уровне школьной программы, расставаться с друзьями не хотела, мне нужно было закончить школу. К тому же, я была влюблена, - потрескавшиеся губы растянулись в грустной улыбке. – Как же давно это было. Словно и не моя жизнь. Вам казалось хотя бы раз, что некоторые события прошлого напоминают прочитанную книгу? Вроде бы все знакомо, но будто не с вами это было? Хотя в вашем возрасте вряд ли такое возможно.
- Мне кажется, я понимаю, о чем вы говорите.
- Когда я встретила Петю, я была уверена, что состоялась моя встреча с судьбой. Красивый, зеленоглазый! Ох, какие у него были глаза! Я полюбила его за них. Он был меня старше на десять лет, но потерял голову, как мальчишка. Уже тогда был состоятельным. Работал в отделе снабжения металлургического комбината, отец его партийной шишкой был. Мне все это вскружило голову. Я вышла за него через месяц после знакомства. А еще через месяц поняла, что ничего о нем толком не знаю. Мы жили отдельно, но это не мешало его отцу часто наведываться к нам и делать мне замечания по любому поводу. И еда невкусная, и белье не так отглажено, и платье на мне слишком откровенное. Я привыкла сама себе быть хозяйкой, жила, ни от кого не слыша слова поперек, потому что не нужна была никому. А тут надо мной появился командир. Вы знаете, что значит мое имя? В переводе с армянского «свободная». Так когда-то сказала мне мама. Я не признавала ничьего авторитета, а потому часто ругалась со свекром и мужем. Я же тоже не в бедности жила, не на помойке меня подобрали. Так что никому обязанной я себя не чувствовала. Моя мать исправно присылала деньги, я их тратила на себя, как и привыкла. Петр часто меня ругал за это, говорил, что я бросаю деньга на ветер, не умею экономить, не хочу заниматься домашним хозяйством. Я отвечала, что не буду делать того, что никому не нравится, а мне так в первую очередь. Мы очень часто ссорились.
Наира замолчала. Я представляю себе ее девушкой, избалованной и одинокой, пытающейся найти свое счастье в браке. Но даже если не повезло с мужем и свекром, ребенок должен был стать ее лучиком света, сокровищем, избавить от одиночества.
- Петя любил меня, но это граничило с ненавистью. Ему, оказалось, ненавистна была моя независимость, мое своеволие. А мне тогда думалось, что ни в чем я ему уступать не должна. И когда он сказал, что пора сделать мне ребенка, чтобы я успокоилась и остепенилась, я взорвалась. Такого ему наговорила… Хотя сама иногда мечтала о ребенке, о девочке. Но во мне взыграло мое упрямство, моя горячая кровь. Сколько же мы всего наговорили друг другу тогда! Мне и сейчас тяжело это вспоминать. Но он сделал мне ребенка в тот же вечер, помимо моей воли. Как же я его возненавидела. А когда узнала, что беременна, записалась на аборт. Он на коленях вымаливал прощение. А я не знала, как смогу с ним жить, как смогу полюбить его дитя - столько ненависти к нему во мне скопилось! Только надеялась, что будет девочка, которая будет нежно любить меня, а я –ее.
- Но родился мальчик.
- Да. Рожала я его тридцать часов. Так тяжело, что от боли забывалась. А после родов сказали, что я чуть было не умерла, что детей у меня больше не будет. Петя тогда переменился ко мне окончательно. Больше слова поперек не говорил. Молился, как на икону Богородицы. А уж за сына как меня благодарил! Осыпал драгоценностями, платьями. А мне все было не в радость. Я почти не вставая пролежала первые три месяца, настолько мне было худо. Восстанавливалась я после родов медленно, болело все так, что садится не могла еще долго. И горько у меня было на душе, пусто и одиноко оттого, что не чувствовала никакой радости, никакой материнской любви. Когда попыталась поговорить об это с мужем, он только посмотрел на меня с презрением, и я больше не пыталась вести подобные разговоры. Мать моя не смогла приехать – боялась, что потом не выпустят. Свекровь умерла. С подругами ничем не делилась – завидовали. И корила себя за то, что не испытываю к Сереже ни безумной любви, ни крепкой привязанности. Я так уставала, до головокружения, до обмороков, пока ухаживала за ним, на чувства сил не оставалось. Петр работал, а я, едва ползая по комнатам, кормила, стирала, гладила и падала в забытьи на кровать, как только сын усыпал. И все плакала, когда к груди прикладывала. Потому что смотрела на него и не понимала, почему сердце молчит.
- Нет в этом ничего странного. Я тоже когда свою дочку родила, не почувствовала бурного всплеска любви. Два дня провалялась в депрессии, которую потом как рукой сняло. Гормоны. А когда она начала улыбаться мне, тянуть ручки к моим волосам, к сережкам, я поняла, что дороже ее у меня никого нет. Вроде только что все было как всегда, а в следующий момент я плачу оттого, что так сильно ее люблю, что не описать словами.
- Мне некому было объяснить, что и так бывает. Мне казалось, что со мной что-то не так. Он плакал все время. Руки у меня оттянулись до колен. Качаю и плачу вместе с ним. Мне тогда пришло в голову, что я не создана быть матерью, что это было ошибкой. Тем более, он не был долгожданным ребенком. Какой же глупой я была!
- А муж вам не помогал?
- Он работал. Часто сверхурочно. Денег у нас всегда было много. Он считал, что это его обязанность – зарабатывать. А моя –дом и сын.
- Неужели не видел, как вам тяжело?
- Видел. Но так уж было тогда заведено – каждый выполняет то, что ему положено.
- А сына вы так и не полюбили?
- Пыталась. Катала на коляске везде – ведь без него я не могла никуда выйти и очень злилась на эту несвободу. Одевала его красиво. Всегда он был у меня нарядный и ухоженный. Но чем сильнее его любил Петя, тем больше злилась я. Мне казалось это несправедливым. Ведь на мне лежали все заботы о нем, это я была его матерью, я должна была любить его сильнее всех, а он - меня. Но не было ничего подобного. И сын будто чувствовал это. Тянулся к отцу больше, чем ко мне.
- Мальчики часто предпочитают пап мамам. Им интереснее с мужчиной.
- И этого я тоже тогда не знала. Мне казалось, что сын инстинктивно презирает меня. Однажды Петя привел в дом няню. Наверное, увидел мое нежелание возиться с ребенком. Мне хотелось ходить в кино и встречаться с друзьями, а не сидеть взаперти.
- И что же, когда стало легче, ничего не изменилось в вашем отношении к сыну?
- Злость на него прошла. Я стала такой же свободной, как и была. Сама себе хозяйка. Любила играться с ним, но это походило больше на забавы с щенком. Господи, говорю, а самой так стыдно за себя!
Я ничего не отвечаю. Мне страшно, что можно подобным образом относиться к собственному ребенку. Даже слова поддержки не могу выдавить. Это Сергея нужно жалеть.
- Сколько лет вам тогда было? Когда он родился?
- Двадцать почти.
Немалый возраст. Ну хоть что-то же в голове уже должно было быть? Хотя мне легко говорить. Я родила Женю поздно, в двадцать восемь. В пору интернета я знала о беременности, родах и последующем за ними периодом все, что нужно. Когда я приехала домой с роддома, моя мама и свекровь поочередно возились с Женей, пока мне не стало лучше, и я смогла подолгу быть на ногах.
А у нее не было никого, кто дал бы мудрый совет, поддержал, помог. Я не знаю, имею ли я право ее судить.
- Я поняла, что не хочу быть дома. Пропадала невесть где, лишь бы не сидеть взаперти. Устроилась продавщицей в универмаг, но не надолго. С мужем ругались так часто, что в один прекрасный день мое терпение лопнуло, и я ушла. Жила у подруги. Потом возвращалась. Петя ревновал, называл шлюхой, но я ему не изменяла. Просто слишком уж мы с ним оказались разные и не смогли ужиться вместе. А как ругались! Оба вспыльчивые, упрямые. Вот только после того случая … он на меня никогда руку не поднимал, даже не прикасался. Но разве от этого легче? Когда сказала, что хочу развестись, он только хмыкнул. Но когда добавила, что заберу с собой сына, обезумел. Тогда умер мамин второй муж, оставив ей огромное состояние. Она позвала меня, а я согласилась приехать, потому что здесь была, как неприкаянная. Сына хотела забрать с собой. Там ведь было лучше, сами понимаете. Совершенно другие возможности. Петя сказал, что сын мне не нужен, потому что я никогда его не любила. А если я хотя бы попытаюсь его отнять, он меня убьет. Я испугалась, ведь в сыне Петя души не чаял. Не убил бы, но в бараний рог скрутить смог. Не скажу, что было легко, когда уходила. Сереже тогда четыре с половиной года было, совсем маленький. Я чувствовала, что когда-нибудь я буду сожалеть об этом сильнее, чем в то мгновение. Но тогда бежала, словно собака, погоняемая ударами плети, с позором опустив голову.
- И что же изменилось сейчас?
- О нет, не думайте, что я настолько малодушна, что захотела получить отпущение грехов перед смертью. В Германии я какое-то время жила в свое удовольствие. С моей взбалмошной матерью, скорее походившую на подругу, это было легко. А потом в один прекрасный день все изменилось. Она заболела, слегла в постель. Саркома унесла ее за месяц. Думаю, мне передалась ее предрасположенность к возникновению злокачественных опухолей. И бросая цветы на ее гроб я поняла, что по-настоящему родных людей у меня осталось очень мало. Я пришла в пустую квартиру, мне некого было обнять, никто не хотел меня утешить. Я сама себе напомнила корабль с оторвавшимся якорем, который швыряло по морям без цели. А я так захотела иметь этот якорь. Знать, что моя жизнь не напрасна, что и от меня получилось что-то хорошее. Я захотела увидеть сына. Прилетела и с аэропорта сразу поехала на такси к ним домой. Не знала, женился ли Петя еще раз, примет ли меня, просто хотела увидеть сына.
- Вам удалось?
- Да. Петя сам открыл мне двери. Такой холодный и неприветливый, но все же позволил свидание. Сам присутствовал рядом все время, словно боялся чего-то. Сереже тогда было почти десять, но он выглядел старше. Красивый мальчик, а взгляд такой серьезный, суровый. Мне стало не по себе, словно я стою перед взрослым мужчиной. Я почувствовала себя маленькой, напроказившей девчонкой. Всматривалась в его лицо, жадно запоминала все детали. Какой у него волевой подбородок, волосы густые и блестящие, как у моего отца. И глаза, меня просто поразили его глаза. Невероятная смесь цветов и оттенков! У меня глаза были больше голубыми, чем зелеными, а у него отцовская кровь добавила зеленцы, глубины… Я тогда, помню, стояла и думала, что точно такого же цвета Средиземное море, когда сердится под сильными ветрами, переливаясь от синего к зеленому и обратно.
Я вздрагиваю. Да, именно с морем я всегда ассоциировала цвет глаз Вронского. Помню, какое это потрясающее зрелище – он ведет открытый кабриолет по дорогам Ханьи, его профиль четко вырисовывается на фоне моря, обласканного солнечным светом, он поворачивает голову ко мне и я тону …
Наира сидит, крепко сжав чашку в пальцах. Ее взгляд устремлен внутрь себя, в прошлое, далекое, неподвластное нашим желаниям изменить его, безжалостное.
- Я тогда искала в нем свои черты, но не находила. Выражением лица и статью он напоминал Петю, что-то было от моего отца, а от меня – ничего. Я так ему и сказала. Мне бы хотелось, чтобы он что-то перенял и от меня, но видно, природа знала, что я не заслуживаю этого. И он это тоже знал. Так и сказал. Мол, хорошо, что ничего от тебя во мне нет. Я этому только рад, – у нее перехватывает горло и она опять замолкает. Подбородок подрагивает.
- А вы думали, что он сразу вас примет и простит?
- Нет, конечно. Но надеялась, что это не будет так тяжело. Мне стало стыдно, так стыдно, что я бросила сына, что мой мальчик вырос таким чудесным и без моей помощи! Тогда я испытала это чувство впервые. Словно ковш с расплавленной сталью на меня вылили. Моя любовь к нему началась с пронзительной боли. Я будто инфаркт пережила в той комнате. Грудь разрывало, жгло. Я задыхалась, не в силах сойти с места. Мой сын вышел из комнаты, а Петя сказал: «А чего ты хотела? Бросила его, а теперь вернулась, как блудная кошка. Только ему сейчас не три года, не четыре. Он взрослый. Все понимает и не простит.» Позор лежал на мне несмываемым пятном. До сих пор лежит.
- Вы не попытались больше поговорить с ним?
- Нет. Улетела обратно в Германию, забилась в свою нору и все слышала его слова о том, что хорошо, что ничего от меня в нем нет. Он отрекся от меня тогда, как я отреклась от него давным-давно.
- И что же вы, больше не пытались с ним увидится?
- Пыталась, когда умер мой младший сын.
- У вас еще были дети? Но как же?
- Я вышла замуж за неплохого мужчину, но мне кажется, оба мы заключили этот союз только для того, чтобы избежать одиночества. Он знал, что детей у меня быть не может, у него от прошлого брака было двое. Я была богата, он – моего круга. Ни в чем не нуждались, много путешествовали. Но вся та любовь, так неожиданно появившаяся в моем сердце, требовала выхода. Я не могла отдать ее своему Сереже, хотя каждую ночь молилась за него. А однажды на каком-то благотворительном мероприятии мне на глаза попались фотографии детей-сирот, которым собирали средства. Все они были больны. Кто с синдромом Дауна, кто с ДЦП, со СПИДом, с жутким набором неизлечимых болезней. Я решила, что вот он, мой шанс реабилитироваться, заслужить прощение в глазах Бога. Матери этих малышей бросили их, как я когда-то своего. Мой муж не стал возражать. Благородный был человек. Мы усыновили трехлетнего мальчика. Его мать была наркоманкой, больной СПИДом. Когда я увидела его впервые, он лежал в своей кроватке так тихо, будто прислушивался к чему-то. А потом начал хаотично двигаться, будто в панике, весь забился и посинел. Глаза его смотрели на меня с такой мольбой и испугом, что я поняла – он выбрал меня, я его единственная надежда. Оказалось, у него еще и врожденный порок сердца. Ему не хватало кислорода, он задыхался, становился серым, бледным. Синие пороки, как я вычитала потом в брошюре. Но я все-равно взяла его. Если бы ему сделали операцию сразу после рождения, возможно, сердце не беспокоило бы так сильно. Но симптомы проявились ближе к тем годам. Себастьян был моей отрадой. Я опять перестала спать ночами, но больше никогда не злилась за свои красные глаза и разбитое состояние. Я молилась в эти ночи только об одном – чтобы он остался жив.
- Как вы решились усыновить такого тяжелого ребенка?
- Это было легко. Он был достоин любви, но вряд ли кто-то смог бы дать ему это. Я сразу поняла, что смогу. Помню, первое время я так часто его обнимала, что он плакал с непривычки. А потом ни дня не мог прожить без моих рук. Его беззаветная любовь казалась мне незаслуженной. Как можно было меня полюбить? После всего, что я сделала? Я ничем не лучше его настоящей матери. Но он любил так сильно, что я боялась за его маленькое больное сердечко.
- Ему невозможно было помочь?
- Несколько операций, долгий период реабилитации. Я не жалела денег. Муж искал лучшие клиники, хотя, по-моему, не понимал моих мотивов, моей одержимости. Ему было просто жалко Бастиана, а я бы отдала ему все, даже свою жизнь.
- Как он умер? – я спрашиваю это почти шепотом, потому что мне жутко думать, что родители могут пережить своего ребенка.
- Лекарства от СПИДа имеют побочные эффекты. И достаточно сильно влияют на сердечно-сосудистую систему. Для него это оказалось губительным… - Наира замолкает, и я впервые вижу неприкрытое горе на ее лице. Она смогла говорить о своей болезни шутя, держалась, пока вспоминала о Сергее, о том, как бросила его, а сейчас слезы льются по ее окаменевшему лицу из потухших глаз.
- Себастьян умер в пятнадцать лет. Я очень надеюсь, что смогла дать ему все. Нормальная жизнь у него никогда бы не состоялась, с его болезнью не было ни единого шанса, что он сможет выгуливать собаку, завести девушку, родить ребенка. Я это знала, поэтому создала для него другой мир. И каждый раз, обнимая его, я представляла, что обнимаю двоих своих детей, когда целовала в гладкие щеки, мысленно посылала поцелуй еще одному мальчику. Когда умер один мой ребенок, мне было необходимо убедится, что с другим все хорошо. Понимаете? Я места себе не находила. Все боялась, что жизнь накажет меня, отобрав и того, кто мне, по сути, никогда и не принадлежал. Спустя месяц после похорон, когда смогла выходить на улицу, купила билеты на самолет и полетела к нему. Он уже закончил университет и работал в какой-то компьютерной компании. Я знала все это, потому что Петя отвечал на мои письма. Писал скупо и мало, но я и за это была ему благодарна. Пошла сразу к Сереже на работу. Когда секретарь его отыскала, я едва смогла удержаться, чтобы не обнять этого красивого, статного мужчину. Хотела бросится к нему на шею, а потом упасть в ноги. Плечи широкие, на щеках щетина, высокий такой. А взгляд остался прежний – суровый, резкий, колючий. Он прямо при секретарше послал меня к черту. Отвернулся и ушел.
- А вы?
- А я хотела сдохнуть. Только таким, как я, подобной милости не даруют. Во всяком случае, не сразу. Думаю, сначала меня вскроют, вырежут несколько сгнивших кусков мяса, а потом я буду подыхать, как собака, обезумев от боли. Вот она, цена свободы, к которой я так стремилась в молодости.
Я так и не сказала Наире, что знаю ее сына. Более того, что когда-то мы были любовниками, имели серьезные планы на будущее. Что-то меня удержало, но ее слова глубоко запали в душу. Я думала об этом весь день.
В отделение пообещали направить наладчиков. Фирма-производитель имела собственный сервис-центр, заявку они оформили сами, а техники появятся в течении трех дней. Об этом я сообщила главврачу, но даже не вспомнила о настойчивой просьбе Вадима Игоревича позвонить и ему. Мои мысли целиком и полностью были заняты матерью Вронского.
В эту пятницу пройдет благотворительный бал. Там я увижу Сергея. И как бы мне не хотелось, я обязана с ним поговорить.
Я познакомилась с ним, сблизилась, влюбилась, рассталась, но жизнь снова столкнула нас лбами. Я устроилась в фонд, который помогает онкологическим больным, среди которых оказалась его мать. И именно мне она решила излить душу. Был в этом какой-то знак судьбы, и я не могла его проигнорировать.
Но как начать такой важный разговор? Да еще и в такой обстановке, когда у него наверняка будет виснуть на руке Регина в виде роскошного аксессуара.
Кстати, об аксессуарах. Я спохватилась, что у меня до сих пор нет подходящего платья. Тратить деньги не хотелось, ведь на мне кредит. Но быть на приеме в чем-попало тоже не пристало. Жаль, что я не подумала об этом раньше.
Первая быстрая пробежка по магазинам показала, что за такую небрежность мне придется расплатиться или очень большой суммой со своей кредитной карточки, или довольствоваться чем-то очень ординарным, абсолютно не подходящим для бала.
В четверг в совершенно угнетенном настроении я решила попытать удачу еще раз. Бал пройдет в здании Драматического театра. Мероприятие требовало вечерних платьев и смокингов. Один из очень немногих шансов для жителей этого города предстать в таком виде. Но это была прекрасная возможность для женщин одеть длинное платье по иному случаю, нежели выпускной или свадьба.
Что говорить – областной центр, но далеко не столица.
Наверное, поэтому все мало-мальски подходящие магазины были буквально ограблены накануне знаменательного события.
И когда я почти полностью отчаялась, в одном из бутиков прикладывая к себе темное платье на тонких бретелях, которое смотрелось как тряпка на ниточках, молоденькая продавщица внесла в салон из подсобного помещения совершенно невероятную вещь.
Платье из дорогого тяжелого шелка непередаваемого оттенка золотого – без явной желтизны или рыжинки, а будто с ноткой кремового – выглядело просто потрясающе. Я сразу же сказала, что хочу его примерить. Оно облегало фигуру, подчеркивая все мои достоинства, красиво задрапированная складками ткани грудь казалась чуть больше, а широкие лямки словно невзначай спали с плеч, напоминая фасоны платьев великолепной Анжелики в исполнении Мишель Мерсье. Платье не падало ровно в пол, а было как бы слегка присобранным вокруг бедер, создавая плавные складки, которые делали фасон особенно интересным и подчеркивали тонкую талию и ноги. Сзади образовался совсем небольшой шлейф.
- Сколько?
От цифры, названной ровным голосом продавщицы, я чуть не упала. Но как же мне хотелось его получить! Прикинув свои возможности, я решилась. Туфли к нему я покупала, закрыв глаза и стараясь не думать, какое количество времени я проведу в строгой экономии.
Но сейчас, когда я несу два пакета в руках, знаю – нет женщины счастливее, чем женщина, потакающая своим желаниям.
- Вы мне так и не позвонили!
Я оборачиваюсь на голос с укоризненными нотками, на какое-то мгновение чувствуя себя провинившейся школьницей, которой дали отсрочку, чтобы она смогла выучить урок, а вместо этого прыгала в резиночку весь день.
Вадим Игоревич выглядит так же строго в обычном темном пальто, как и в белом халате.
- Я вам ничего не обещала.
- А я ждал.
- Простите, но напрасно.
Он смотрит на меня очень пристально. Есть в нем что-то пугающее и одновременно невероятно притягательное. Мощная энергетика, уверенность сильного, властного человека, привыкшего подчинять своей воле события и людей.
- К нам уже приходили специалисты.
- И как?
- Аппарат опять в работе.
- Я рада.
- Вы быстро отреагировали.
- Всего пара звонков. Пустяки.
- Не думаю, что своевременную диагностику можно считать пустяком.
Да что у него за манера такая? Даже похвала в его устах звучит так, будто он меня отчитывает.
- Простите, но мне нужно идти. Была рада встрече.
- Погодите.
Он переводит взгляд на пакеты в моих руках и тянется за ними. Я смущена и растеряна. Его самоуверенность не знает границ.
- Давайте я помогу вам с вашей ношей.
- Не стоит. Не такая уж она и тяжелая.
- Просто я уверен, что если не отниму у вас ваши пакеты, вы убежите от меня прежде, чем я успею пригласит вас на кофе.
- Вы абсолютно правы. Я действительно спешу, и мне не очень импонирует ваша манера поведения. А так как я человек не конфликтный, то предпочла бы с вами расстаться прежде, чем мы поругаемся, - с Женей сейчас няня, но я вымоталась за день, а пробежка по магазинам меня доконала окончательно.
Он смеется. И я впервые вижу, как преображается его суровое лицо, как лучики морщинок расходятся от глаз, и теплеет взгляд.
- Тогда поругайтесь со мной за чашечкой кофе, если вам так уж хочется.
- Вы просто не терпите, когда вам отказывают! – я возмущена.
- Нет, никогда не принимал того ответа, который бы не устраивал меня.
- Если вам так хочется, то я готова устроить вам разнос в людном месте!
- Договорились. Здесь есть кафетерий, прямо в здании, на первом этаже. Можете накричать на меня там, и если захотите, бросить пирожным.
При мысли о еде мой желудок начинает требовательно ныть. Ладно. Не хочу поощрять такую наглость, но есть что-то оригинальное в его манере ухаживать.
Мы спускаемся в правое крыло первого этажа. У небольшой стойки расположены три маленьких столика. Крепкий пряный аромат кофе дразнит мои ноздри.
- Какой вы будете?
- Я вообще не большой поклонник кофе. Предпочитаю чай. Но если здесь нет, то мне что-то не очень крепкое, сладкое и со сливками. И не забудьте выбрать пирожное, которым я в вас запущу.
- Вот это, с безе и орехами подойдет?
- Вполне.
Мы садимся за столик, я кладу на стул, стоящий рядом, свои пакеты и сумку.
Он несет наш заказ – эспрессо и капучино, а потом возвращается за пирожными.
Я, совершенно не стесняясь, беру свое лакомство и вгрызаюсь в него зубами. Пообедать я сегодня не успела, так что съела бы таких безе штук шесть … или десять!
- Могу купить еще одно, а то такими темпами вам нечем будет в меня швырять.
- Вы не стоите этих вкусняшек.
- Вот как? – он поднимает брови, но я вижу смешинку, скрытую в глазах. Он откусывает от своего штруделя приличный кусок, чем подтверждает мою догадку, что не я одна ужасно голодна.
- Нам нужно было зайти в место с более богатым меню. И хорошенько поужинать.
- Нет, не нужно, - я не хочу его внимания. Я не претендую на ухаживания. Наоборот, я всеми силами пытаюсь показать, что я против этого.
- Вы очень несговорчивая и упрямая женщина, Ира.
- Нет, Вадим Игоревич, это вы исключительно настойчивый и не в меру самоуверенный мужчина.
- Вадим, пожалуйста. Да, таков уж я есть. И во многом благодаря этому достиг в жизни тех целей, которые ставил перед собой.
- С чего вы взяли, что вы мне интересны?
- Я это чувствую внутренним радаром.
- Я думала, у вас рентген внутри.
- Называйте, как хотите. Пусть будет рентген, тоже неплохой источник информации.
- А если я не свободна? Продолжите свой натиск?
- Но ведь вы свободны, не так ли?
- Откуда вам знать?!
- Кольца нет.
- Это еще ни о чем не говорит.
- Женщины обычно предпочитают его не снимать.
- Опять же, я не обязательно должна быть замужем.
- Тогда я считаю, что вакансия открыта. Мужчина, предпочитающий свободные отношения с такой женщиной, достоин того, чтобы его … ээ … отодвинули.
- Где вы набрались такой наглости? Скажите мне, я тоже туда схожу. Потому что вы действительно не понимаете слова «нет».
- Собираетесь на бал? – он указывает головой на приоткрывшийся пакет, из которого видно мое платье.
- А вы откуда знаете?
- Тоже на него собираюсь.
- Я иду по работе, но у вас, видимо, очень хорошая зарплата, если не жалко тысячи долларов.
- Наверное. К тому же, я хочу увидеть там некоторых людей. Мне важно переговорить в ними.
- А в обычной обстановке этого нельзя сделать?
- Видите ли, когда люди на виду у всех жертвуют деньги на благотворительность, да еще при этом отлично выглядят, и все это фиксируют камеры, они чувствуют себя благосклонными королями. А в этом настроении очень выгодно общаться с ними, преследуя свои мотивы, когда они разомлевшие от внимания и собственной значимости.
- А вы опасный человек, Вадим.
Он улыбается, допивая свой кофе.
- Что ж, вы своего добились, мы допили и доели, так что я пойду.
- А у вас есть пара для бала?
- Нет. Я же сказала, это моя работа. Буду следить, чтобы все прошло так, как мы задумали.
- Но а как же танцы?
- По-моему, вы тоже туда собираетесь не ради танцев. Мне будет некогда.
- Давайте я за вами заеду.
- Ни в коем случае!
- Тогда буду ждать у входа.
- Господи, как же вы мне надоели!
Я в сердцах хватаю свои пакеты и сумку и ухожу так быстро, как только мне позволяют каблуки.
Еду в такси в полном смятении. За мной никогда так настойчиво не ухаживали. И я не понимаю, нравится ли мне это или раздражает.
Звонит мой телефон. Это Влад.
- Привет.
- Привет.
- Я не смогу приехать на этих выходных к вам. Может, привезешь мне Женю? Мне, возможно, нужно будет показаться на работе.
- Влад, я не могу. У меня благотворительный бал. И, если честно, я рассчитывала на тебя.
- Ладно. Я заеду в пятницу и заберу ее. Но это будет часов в семь.
- А раньше?
- Ну в половине седьмого.
- Поздно, - меня одолевают сомнения, но бросать Женю на няню, когда есть возможность побыть с отцом, не хочется. Может быть, подстраховаться и вызвать ее? Пусть посидит, если я сама не успею вручить дочку Владу. – Ладно, постарайся пораньше.
- Хорошо. Все вещи собери, я завтра заеду.
Пятница выдалась совершенно сумасшедшей. У нас чуть было не сорвался оркестр, Регина разбиралась с меню для фуршета, которое вдруг резко изменилось из-за отсутствия какой-то рыбы, я проверяла, хватит ли у нас мест для всех гостей и стоит ли нанять больше парковщиков, потому что стоянки у театра могло не хватить, а тогда машины гостей придется парковать в близлежащих кварталах. В конце концов, я чуть было не забыла о своем визите в салон красоты, и пока мне делали прическу, не отнимала телефон от уха.
Переодеться домой я ехала изнеможенная и не испытывала абсолютно никакого удовольствия от предстоящего бала. Влад сообщил, что будет в семь, поэтому я вряд ли встречусь с ним.
Женя уже изводит нашу постоянную няню, которую мы еще ни разу ни кем не заменили, какой-то настольной игрой.
- О, мам! Какая у тебя прическа!
- Обычная укладка. Слегка подкрутили и чуть присобрали.
- Тебе бы еще корону под это платье!
Дочка успела рассмотреть развешенный мной на кровати наряд. Я надеялась, что она нигде его не помяла и не оббила носки моих новых туфель. В том, что она их примеряла, я не сомневаюсь.
Одеваюсь наспех, уже не получая удовольствия от вида в зеркале. Голова забита мелочами: проверить кухню, уточнить точное число гостей по состоянию на час дня, посмотреть на ведущих вечера – мне кто-то шепнул, что известный шоу-мен, которого мы пригласили, иногда любил «приободрить» себя перед выступлением.
Под восхищенные охи-ахи Жени и няни я вылетела из дома. На месте я была за час до начала мероприятия.
Первые гости начали прибывать за полчаса до начала. Я нервничаю, потому что это, пожалуй, самое масштабное мероприятие, которое я подготавливала. Оно будет своеобразным показателем моей работы. И хотя мы наняли специальную фирму по организации праздников, мне все-время казалось, что они что-то упускают. Поэтому я и молоденькая девочка по имени Вика, как два спринтера, бегали по Драматическому театру, иногда сталкиваясь в кафетерии или за кулисами.
Выдернул меня из этого бесконечного кросса Лавров. Когда я почувствовала чью-то мягкую, но решительную хватку на своем локте, сразу поняла, кто это.
- Ирочка, остановитесь, ради Бога! В таком платье вам нужно медленно плыть среди толпы, приветствуя гостей, а не энергичной деловой походкой наматывать километры.
- Здравствуйте, Михаил Петрович, - я улыбаюсь ему. Мне нравится этот человек. Добрый и решительный, такой, за которым любая женщина почувствует себя, как за каменное стеной. Его карие глаза с восхищением окидывают мою фигуру.
- Божественно хороша!
- Спасибо.
- Пойдем со мной, будешь помогать мне.
- Но…
- Никаких но. Тебя есть кому заменить. Я видел организационный план. Все будет хорошо.
Он кладет мою руку на сгиб своего локтя и мы идем в фойе, где уже собралось довольно много народу. Проходя мимо огромных зеркал я замечаю, как претенциозно смотрится мое платье. Мне кажется, что я оделась слишком пышно, не по случаю. Но завидев женщин в драгоценностях и мехах, расслабляюсь. И одновременно высвобождаю свою руку. Мне не хочется, чтобы обо мне и Лаврове думали что-то такое, чего на самом деле нет. Если уж разобраться, он должен был явиться с дамой. Или в соответствии с субординацией, рядом с ним должна стоять Анна Ивановна, которую я заметила среди гостей.
Побыв с Лавровым минут пять, мне все же удалось выскользнуть на улицу, чтобы проверить, как обстоят дела с парковкой.
- Вот вы где!
Я оборачиваюсь. Вадим в смокинге, чему я удивлена. Я не думала, что он у него есть. Может, взял на прокат? Хотя вряд ли. Слишком ладно сидит.
- Я уже давно здесь. Этот бал требует больших усилий.
- Вы прекрасно выглядите.
Комплимент часто предполагает, что собеседник несколько перехваливает ваш внешний вид или просто находится под впечатлением. С этим доктором, будь я даже в халате и тапочках, фраза о том, как я выгляжу, кажется утверждением, не требующим доказательств, аксиомой. Он даже комплименты делает серьезно и настойчиво.
- Спасибо, вы тоже.
- Теперь составите мне пару?
- Простите, не могу.
- Тогда я провожу вас внутрь.
И как Лавров всего несколько минут назад, он берет мою руку и кладет на свою.
Мы поднимаемся по ступенькам, я слегка ежусь под прохладным весенним ветерком, обдувающим мои голые плечи. И у входа мы сталкиваемся с еще одной парой. Регина в ультра-синем платье под руку с Вронским приветствует меня кивком.
- Здравствуй, Ира.
- Здравствуй, Сергей.
На какое-то время наши взгляды цепляются друг за друга.
«Ты с моей сотрудницей. Что ж, я не удивлена», - говорит мой взгляд.
«И ты не сама. Кто он?» – отвечает он надменно.
Потом он осматривает всю меня, и я вижу, как меняется его лицо. О да, я знаю это выражение. Страсть, настолько горячая, что кровь в моих венах превращается в жидкий огонь, обещание, отчего у меня начинают подгибаться колени. Он смотрит на меня с видом собственника. Его тело распространяет особые флюиды, он как зверь возле своей пары, готовый порвать любого, осмелившегося ступить на его территорию. Словно все права на меня давно принадлежат ему. И по-моему, происходящее настолько очевидно, что Вадим и Регина недоуменно переглядываются.
Я не могу оторвать от него глаз. Сколько бы красивых, успешных мужчин не встречалось бы мне, нет никого желаннее, чем он. Сердце сладко замирает, желудок сжимается.
Гордая посадка головы, легкая усмешка, притаившаяся в уголках губ, и то, как он смотрит на меня, будто нет ничего более важного в этом мире, сводит с ума.
Все в нем говорит мне– скоро!
И я со страхом и предвкушением жду.
...