Сказочные Вечеринки

– Боюсь, Георгий Александрович, они вам покажутся скучны, – ответила Элен, но, заметив, что он пытается возразить ей, добавила: – Но если вы настаиваете…
Голос Элен звучит очень неуверенно, и тогда Жорж добавляет:
– Хотите, это будет наш маленький секрет, Елена Петровна? – я никому не скажу, – улыбается он девушке. – После того, что я слышал в таборе, меня заинтересовали ваши стихи. В тех был глубокий смысл и искреннее переживание. Это точно не графоманство, голову на отсечение даю.
Повинуясь музыке, Загряжский буквально летит по зале, увлекая за собой даму, которая прекрасно слушается, словно заранее зная, что будет дальше, хотя мазурка – танец импровизаций, и Жорж вовсю этим пользуется. В какой-то момент они становятся солирующей парой, и общество расступается, позволяя им такую возможность.
Потом соло перехватывают другие, а Жорж с Элен могут продолжить разговор, и он неожиданно читает:
Как сложно порой решиться,
Как трудно бывает, знаешь,
Сказать, спросить, объясниться...
Себя ты не понимаешь...
Как просто совет другому
Мы можем дать, не скупясь,
В себе же – одни изломы,
Неверие, глупость, боязнь
Все сделать не так, как надо,
Не то решенье принять,
В преддверие рая иль ада
Тугую вонзить рукоять
В того, кто роднее и ближе,
Ведь он удара не ждет...
...А чтобы сердце услышать,
Лишь надо – разрушить лед...

И смотрит в удивленные глаза Элен. Да, не только девицы стишатами балуются

Долли опустила глаза. Прекрасный румянец красил ее нежные щечки. Аркадий улыбнулся.

Трубецкой кивнул. Сон был прекрасен тем, что это был не сон.
- Всегда к вашим услугам, Дарья Петровна.
Аркадий прижал Долли к груди и легко поцеловал в губы, ему не хотелось компрометировать девушку на глазах гостей. Но он не мог не поцеловать Мещерскую.
- Дарья Петровна. - Аркадий вдруг оробел, словно мальчишка. - Завтра я намереваюсь просить вашей руки у Павла Павловича.
Аркадий замолчал, Долли выжидающе смотрела ей в глаза. И он тонул.
- Я не знаю, стоит ли описывать ему мою ситуацию... Я не вынесу, если он откажет мне! - воскликнул князь, выдохнул и понизил голос. - Но не просить вашей руки я не могу. Вы заслуживаете, чтобы все было сделано правильно.
Аркадий провел рукой по локонам девушки, намотал один из них себе на палец и улыбнулся.
- Жить без вас не могу.

Тревожные мысли роились в голове, путались и, кажется, даже застревали в волосах. Что произойдет с ним дальше, если все получится? Что случится с ним, если он сумеет договориться с редактором, а княжна Голицына сдержит свое слово и поэту не придётся «разорять» семейный фонд? Что если его сборник выйдет и найдет своих читателей? Что случится с поэтом, если он станет известен публике не только уездного города Энска, но и по всей России, Европы и даже мира? Что станет с Миролюбским, если он обретет славу и признание, о которых мечтал много лет? Как изменится тогда его жизнь, стремления, надежды? Что будет, если...
Доброслав скользил взглядом по танцующим, картинам на стенах, окнам, но нигде не задерживался.
– Нет, не если. Когда. – Пробормотал так тихо, чтобы никто не услышал.
Что будет, когда он станет известным поэтом и сможет покорить сердца людей своими произведениями? Когда его будут ждать в каждом доме и, может быть, позабудут о дуэли, о которой он будет помнить всегда. Что станет с ним? Сможет ли Доброслав сохранить себя и свой внутренний мир? Или вновь сломается под тяжестью собственной гордыни и обстоятельств?
Поэт так глубоко ушел во внутренние переживания, что не сразу услышал просьбу Алексея Воронцова разрешить спор про алкоголь. Доброслав не хотел. Он уже был словно пьяным – мир вокруг кружился быстрее, чем танцующие. Состояние эйфории вперемешку с тревогой дарило то будущее, которое он себе уже обрисовал, нафантазировал и будто прожил.
Наверное, со стороны Миролюбский выглядел странно. Стоял среди толпы и при этом в одиночестве. Словно его тело находилось здесь, в этой зале, а душа и мысли витали где-то ещё. Высоко-высоко. Доброслав возвращался в реальность и бормотал извинения за то, что был невнимателен к чужим словам и действиям. Кажется, за самого себя и свои странности. Инакость.
– Благодарю, но сегодня совершенно не хочется алкоголя. Мне кажется, что я тогда стану еще более невнимательным к происходящему. И так меня немножко гложет чувство вины за то, что я не уделил должного внимания прекрасным дамам, которые сегодня здесь собрались. Станцевал только один танец. И, честно сказать, мне совершенно не хочется выходить в середину зала. Даже на последний. Мне кажется, что моя голова и так сейчас кружится от мыслей и в ней звучит совершенно другая музыка. Если позволите...
Доброслав начал декларировать стихи, что приходили ему в моменте.
Паркет начищенный до блеска,
Огни свечей играют в зеркалах,
Танцуют пары то слегка, то резко,
А я застыл в своих надеждах и мечтах.
Мне видится такой же зал. Иль этот?
Все те же люди, только чуть взрослей.
И кажется, вот чудеса, есть метод
Собрать соседей, членов их семей.
Чтоб вновь кружиться в танце на паркете,
И вновь читать стихи который раз,
Что напечатали в очередной газете,
Что выбивает смех за пару фраз.
Опять пить вина и играть на струнах,
Быть частью жизни светской и мирской,
Лечь краской на холсте, чей-то рисунок,
Смешавшись с яркой развитой толпой.
Чтобы спустя года на том паркете
Заместо нас кружили в танцах те,
Кого б мы называли словом «дети»,
Кто б проявился после на холсте…
Миролюбский замолчал. В этот момент Муза покинула его. Кажется, было достаточно сказано. Поэт обратил внимание на химические опыты, что проводила подруга Долли Нина, молча поаплодировав девушке за храбрость. А куда делся виски, Доброслав так и не увидел. Это было не столь важно.

– После того, что я слышал в таборе, меня заинтересовали ваши стихи. В тех был глубокий смысл и искреннее переживание. Это точно не графоманство, голову на отсечение даю, - с улыбкой произнес Загряжский, как только они смогли продолжить разговор.
- Пожалейте вашу голову, поручик! – весело ответила разгоряченная танцем Елена. – Она вам еще пригодится. Уездные дамы не простят мне вашей головы, уж поверьте!
Она подала ему свободную руку, и Жорж увлек ее за собой в другой конец залы, продолжая на ходу выделывать фигуры танца. Музыканты были в ударе, казалось, мазурку они и не думают кончать, заставляя танцоров повторять все, даже самые сложные фигуры, заново.
Князь Загряжский танцевал мазурку так, как никто не умел танцевать в этой зале. И Елене Петровне было лестно, что на этот танец Жорж пригласил именно её, хотя она ничем не заслужила этого. Она замечала прикованные к ним взгляды, и была горда этим. Оказавшись ненадолго солирующей парой, они затем уступили место другой. Элен хотела было задать князю вопрос, но он опередил ее и неожиданно прочел стихи.
Она не могла скрыть своего удивления. "Что за человек! словно шкатулка с секретами", - пронеслось у нее в голове.
- Стихи ваши, Георгий Александрович, очень хороши! – сказала она. - Так хороши, что мне хочется услышать и другие.

Бальная зала

Обсудив с генералом Мещерским перспективы грядущего охотничьего сезона, Звегинцов дождался обещанной ему Евдокией Ильиничной мазурки. Заметив входящую в зал графиню, он извинился перед собеседником и подошел к девушке:
- Евдокия Ильинична, надеюсь, в этот раз вы сделали исключение из общего правила и не стали коварно забывать о данном обещании составить мне пару для мазурки.
Графиня улыбнулась в ответ, спрятав взгляд за полуопущенными ресницами, и оперлась на его руку, позволив проводить себя к остальным собирающимся танцевать парам. Во время променада они перебрасывались лишь малозначительными фразами о том, как великолепны балы у Мещерских, и о том, что даже погода не посмела испортить праздник Дарьи Петровны. Когда же перешли к более интересным фигурам, Звегинцов невольно залюбовался партнершей: графиня с легкостью и изяществом скользила по паркету, неизменно сохраняя великолепную осанку и горделиво поднятую голову даже во время бега на полупальцах.
- Восхищен вашим умением менять облик, Евдокия Ильинична! Казалось бы, только что вы выглядели истиной Царевной-лебедью, и вот уже легко порхаете на зависть всем бабочкам, которые не могут соперничать с вами ни скоростью полета, ни яркостью обличья.
- Вы так красиво говорите, будто сами стихи пишете, - на этот раз улыбка графини лучилась задором, гармонично сочетающимся с бравурной музыкой, разливающейся по залу.
- Бог миловал. Надеюсь, не сильно вас огорчу, если скажу, что вообще не большой любитель поэзии? Предпочитаю читать увлекательные романы о загадочных происшествиях, преимущественно британских авторов. К примеру, Коллинза или Стивенсона.
«Возможно, лишь потому, что не имею ни малейшего представления о частной жизни этих писателей», - подумалось Звегинцову.
- А у вас есть литературные предпочтения, Евдокия Ильинична? – осведомился он у партнерши.

Кто?! Я?!
Опасливо поглядел на одного барина, затем на другого – а они смотрят с таким видом, будто им сейчас истину открою. Мнение простого народа надобно, слыхали? Не выдумали еще такого самогону, перед которым отступил бы отважный Яшка! Пусть даже и заморский, и желтый будто на коре дуба настоян – всё едино самогон. Щас всё будет!
Я храбро взялся за стакан, тот, что безо льда.
- Извольте, судари, - и опрокинул в себя. Ух, как огнем по горлу прокатило! Прокатило да и плюхнулось в живот, растеклось горячим. Я зажмурился и занюхал рукавом ливреи. – Хо-ро-шо-то как… - просипел я и перевел дыхание.
Сергей Сергеич прям-таки просиял при этих словах и локтем так тихонечко соседа тронул – мол, слыхал, хорошо как зашла!
- Теперь со льдом, - придвинули ко мне второй стакан.
Я взял второй, а сам чувствую – зашумело в голове и так славно и благостно сделалось, что рот сам в улыбке разъехался. Давно такого чудного вечера не случалось, а!..

Вторая порция пошла легче, прям как в сухую землю. И кусочек льда я не стал оставлять, причмокнул и проглотил вместо закуси. А чего добру пропадать.
- Так что же? Как лучше, со льдом али без?
А мне, ежели по правде сказать, со льдом-то поболе понравилось – мягче идет и приятней (надо будет матушкины настоечки тоже со льдом испробовать!) Но тут вот какая штука… барин Алексей Михайлович погостит да уедет, а Сергей Сергеич наш сосед и с визитами часто захаживает, нам еще, как говорится, вместе жить, так что…
- Безо льда лучше, судари, вот как на духу – правда! – доложился я, поднял пустой поднос и попятился. – Дозвольте пирожных еще принесть, а то разобрали все…

В коридоре я столкнулся с Дуняшей, сгреб ее в охапку и закружил под глухую музыку, доносившуюся из-за закрытых дверей.
- Яшка! – она чутко повела носом. – Ты никак пьян?!
Я плотно сомкнул губы и помотал головой.
- А ну, дыхни! Сейчас же!
Не выдержал, засмеялся.
- Господа настояли, пробу велели снять с напитка.
- И ты, конечно, напробовался, паразит, - Дуняша подбоченилась и покачала головой. – Ступай-ка на воздух, пройдись по саду и продышись! Я Прошке скажу, что по делу тебя послала.

Когда князь Загряжский увел Элен танцевать, Докки вдруг почувствовала себя, как Наташа Ростова на первом балу – Звегинцов общался с генералом и, по всему, был очень увлечен разговором. «Неужели запамятовал?» – подумалось ей, но уже в следующее мгновение улыбка озарила лицо графини – конечно, Николай Александрович не мог забыть о танце с ней… Оркестр дал сильную ноту, и они влились в хоровод танцующих.
Докки любила мазурку – и за непредсказуемость фигур, и за красоту танца, и за то, что можно было поговорить, и за то, что именно в мазурке можно было увидеть – хорошо или плохо танцует пара, насколько она слажена, насколько мужчина умеет вести в танце.
Звегинцов танцевал великолепно. Докки не ожидала от него – довольно высокого и крупного – такой легкости и прыти. Она поразилась, восхитилась и …доверилась полностью. Оставалось только слушать музыку и слушаться Николая Александровича. Она снова вспомнила танец Наташи – мазурку с Долоховым на балу у Йогля – Звегинцов танцевал столь же самозабвенно и, по ее мнению, даже лучше, потому вслух она своего сравнения не высказала. На самом деле Толстой ей показался тяжелым для восприятия – она читала только мирные сцены, и то не все. Войну и всю философию благополучно опустила. Ей вообще больше нравились Жюль-Верн, Стивенсон, Дюма и другие авторы приключенческих романов. И каково же было ее удивление, когда оказалось, что и Звегинцов поклонник именно этих авторов. На его великолепный комплимент Докки спросила, не занимается ли Николай Александрович стихосложением, но он ответил, что к поэзии равнодушен, и предпочитает Коллинза и Стивенсона.
И тут же спросил у нее:
– А у вас есть литературные предпочтения, Евдокия Ильинична?
– Пушкин, но у него больше прозу люблю – «Повести Белкина». А еще «Маленькие трагедии», – она улыбнулась. – Читала Бодлера и Рембо, но это сплошной сплин, уныние и хандру навевает. Впрочем, по осени хорошо, как и «Князь Серебряный» Толстого Алексея Константиновича, – она выполнила очередную фигуру танца и, раскрасневшись и успокоив дыхание, вернулась к разговору. – Коллинза и «Женщину в белом», и «Лунный камень» читала, батюшка выписал из Лондона, Стивенсона «Остров сокровищ» роман в журналах публиковался, мне очень понравилось. Только, говорят, писатель смертельно болен. В общем, я и к поэзии неплохо отношусь, и к прозе. Чтение, одно из любимых мною занятий, а вот рукоделие до зубовно скрежета не выношу, – она виновато пожала плечами.
Они прошли еще круг, и Докки почувствовала, что сильно устала, и от духоты в зале начинает кружиться голова.
– Николай Александрович, простите, но тут так душно стало, что еще немного, и мне сделается дурно. – Она виновато взглянула на партнера, признаваясь в своей слабости. – Вы не могли бы проводить меня на балкон или в сад? Надеюсь, на это никто не обратит особого внимания. Впрочем, вы не обязательно должны оставаться со мной, я подышу немного и вернусь в залу.

Бальная зала

Графиня поддержала беседу о литературе, при этом выяснилось, что предпочтения у них во многом совпадают.
- «Женщина в белом» и «Лунный камень» - удивительные произведения, с воистину новаторским подходом к сочинению историй. С удовольствием перечитал их несколько раз с неослабевающим интересом, и каждый раз находил что-то новое, не замеченное ранее. А у Стивенсона мне особенно по душе пришлась небольшая вещица - «Алмаз раджи», немного перекликается сюжетно с «Лунным камнем», но совершенно иначе строится повествование. Что же до рукоделия, открою вам страшную тайну... - он выдержал театральную паузу, - я в нем вообще ничего не смыслю. Анюта в последнее время бумагокручением увлеклась, вроде, практической пользы никакой, но поглядеть забавно.
Однако беседу, как и танец, пришлось прервать – графине от жары стало нехорошо. Девушка старалась держать голову высоко, но щеки ее стремительно бледнели. Ловко вывернувшись из вереницы танцоров, Звегинцов уверенно положил руку Евдокии Ильиничны на свой локоть.
- Держитесь крепко, сейчас выйдем на воздух.
Он продолжал улыбаться, стараясь не привлекать излишнего внимания собравшихся, однако пристально наблюдал за спутницей, чтобы успеть ее подхватить, если силы ее окончательно оставят.
У выхода из зала Звегинцов приметил лакея, которому незамедлительно отдал распоряжение:
- Любезный, два бокала простой воды принеси на веранду живо. Барышне дурно.

Веранда

Усадив Евдокию Ильиничну на ажурную скамейку, Звегинцов остался стоять рядом, чтобы и воздуха графиню не лишать, и иметь возможность помочь, если потребуется.
Расторопный лакей выскочил на веранду следом за ними и поставил на ближайший столик поднос с бокалами и маленьким серебристым флакончиком.
- Нюхательная соль, - деликатно произнес он.
- Спасибо, любезный, - Звегинцов вытащил из жилетного кармашка монету и вложил ее в ладонь сметливого малого. – Ступай.
- Благодарим-с! – тот поклонился и тут же скрылся за дверью.
- Евдокия Ильинична, вам соли помогут? Или воды немного выпьете? – ему показалось, что на воздухе лицо графини чуть порозовело, но это мог быть и отблеск заката.

- Дядюшка желает мне исключительно добра. И если вы уверены в своем решении и намерениях, то...он препятствовать не станет - Долли крепко сжала ладонь Аркадия - Мы пойдем к нему завтра вместе и сможем убедить.
Мещерская глубоко вздохнула.
- Но вот к его величеству...вам придется отправиться самому. Государь наш вряд ли будет столь же любезен, однако...Аркадий Григорьевич, я уже говорила, что согласна ждать разрешения на брак сколь угодно долго и разделить вашу судьбу, какой бы она ни была...
Князь Трубецкой еще раз поцеловал ее, тем самым словно подтверждая свои намерения.
Невдалеке послышался какой-то шум и Долли нехотя отступила.
- Дайте мне пару минут, а потом возвращайтесь в бальную залу. Есть небольшой сюрприз - она игриво провела по его плечу ...и моя задумка позволит побыть наедине подольше.
Мещерская вернулась в усадьбу и дав знак музыкантам, дождалась пока те отложат инструменты.
- Дорогие гости, наш прекрасный бал подходит к концу, но напоследок я приготовила для вас еще одну забаву. У входа в сад вы найдете несколько столбов с лентами, а на лентах написаны имена присутствующих здесь прекрасных дам. Предлагаю отыскать вам то, что находится на конце вашей ленты в глубине сада и парка. Хочу, чтобы у вас осталось что-то на память о моих именинах и этом вечере. - Долли усмехнулась - Нас ждет настоящая охота за сокровищами. Разумеется, кавалеры не оставят дам в сим нелегком деле и помогут справиться с задачей.
Гости оживились, стали обсуждать предложенный ею план, но Долли вновь дала знак музыкантам.
- Ну, а пока - финальный танец нашего вечера. И вновь это будет мой любимый вальс!

_________________

– Стихи ваши, Георгий Александрович, очень хороши! – сказала она. – Так хороши, что мне хочется услышать и другие, –Элен похвалила стихи Жоржа, и он пообещал почитать ей как-нибудь еще.
– Непременно, но не сегодня, – кивнул Загряжский, продолжая танцевать. – Как только устроюсь, приеду в гости, да и сам принимать стану, возможно, и бал дам, правда, не знаю, как это делается. Думаю, ваш папА подскажет.
Мазурка продолжалась, Жорж вспомнил, как один из полковых приятелей говорил, то мазурка может и два часа длиться, но надеялся, что этого не произойдет. Элен танцевала великолепно, ее легко было вести, она прекрасно чувствовала музыку, но танец был слишком быстрым, и сам князь слегка притомился – она давно не танцевал, а тем более столь долго.
Музыка оборвалась неожиданно, Жорж остановился как бы на полувзлете, поднял Элен, сделал полукруг с партнершей в руках, и опустил ее аккуратно на паркет.
– Не устали? – улыбнулся князь Елене Петровне и только хотел пригласить ее в буфетную, как посреди залы появилась именинница и предложила интересную игру.
А потом зазвучал вальс.
– Елена Петровна, хотите танцевать или пойдем в буфетную?

На веранде


Докки была приятна забота и внимание Звегинцова – он и вывел ее аккуратно из зала, и остался рядом, и о воде распорядился.
– Евдокия Ильинична, вам соли помогут? Или воды немного выпьете? – услышала она голос Звегинцова и слегка помотала головой.
– Благодарю. Николай Александрович, от соли мне только хуже, а вот воды выпью, – она взяла поданный стакан и сделала несколько глотков. – Мне уже намного лучше, – она благодарно посмотрела на стоящего рядом мужчину, и ей снова нестерпимо захотелось коснуться ладонью его лица и узнать, наконец, как он целуется, но попросить вторично Докки не решилась. Она вцепилась руками в стакан, чтобы не позволить им дотронуться до Звегинцова и тихо попросила, – только не уходите, пожалуйста, мне с вами покойнее. И я бы хотела узнать об Анне – какая что? Что ей нравится, каков у нее характер? Ей уже пятнадцать, совсем барышня, скоро выезжать начнет. Впрочем, если я влезаю куда-то в слишком личное для вас, и вы не желаете это обсуждать, можно продолжить разговор о литературе, или музыке… – она ненадолго замолчала, и в тишине стало слышно, что мазурка закончилась. Потом именинница начала рассказывать про какую-то игру, на веранде слышно было плохо, и Докки не все уловила, решив, что уточнит после, потому что Долли объявила последний танец, и музыканты заиграли вальс.
Графиня прекрасно знала, что три танца за вечер с одним мужчиной даже на домашнем балу не совсем прилично, но ей очень захотелось снова вальсировать со Звегинцовым. Она просительно посмотрела на него и еле слышно произнесла:
– Николай Александрович, я знаю, что это против правил, но могли бы вы подарить мне этот вальс?

Вальсировать Артемьева отказалась. К концу бала она уже чувствовала усталость, у нее стучало в висках и очень хотелось пить.
- В буфетную, пожалуйста, - ответила Елена Петровна. – Смертельно хочу пить. Бокал шампанского до начала игры, предложенной Долли, мне не помешает.
Поручик подал ей руку, и они направились в буфетную. Краем глаза Елена Петровна оглядывала зал, в поисках отца, и внезапно увидела его стоящим подле одной дамы. Это была вдова адвоката, еще довольно молодая и весьма красивая женщина, чей траур по безвременно почившему мужу, насколько можно было судить по ее платью, уже окончился. Петр Николаевич старался занять разговором вдову, что не укрылось от глаз дочери.
- Кажется, у меня скоро будет мачеха, - произнесла она, обращаясь к Загряжскому. – Ай да папенька!
Они прошли мимо Петра Николаевича, но тот, увлеченный беседой, не заметил ни дочери, ни князя.
В буфетной они взяли по бокалу шампанского. Елена выпила его почти залпом и потянулась к серебряной вазе с фруктами.
- Хотите яблоко, Георгий Александрович? – спросила она и вдруг тихо рассмеялась: – Жаль, но среди них нет ни одного с надписью «Прекраснейшей»… А будь вы Парисом, кому бы вы присудили приз? Гере, Афродите, Афине? Или поступили бы также как Парис?
Елена Петровна надкусила яблоко и взглянула князю прямо в его пронзительные серо-зеленые глаза.

- Дядюшка желает мне исключительно добра. И если вы уверены в своем решении и намерениях, то...он препятствовать не станет - Долли крепко сжала ладонь Аркадия - Мы пойдем к нему завтра вместе и сможем убедить.
Сердце Аркадия гулко стучало в груди от радости. Он поцеловал Долли, прижимая девушку к себе настолько крепко, насколько позволяли приличия.
Какой-то шум отвлек молодых. Долли нехотя отстранилась от князя.
- Дайте мне пару минут, а потом возвращайтесь в бальную залу. Есть небольшой сюрприз, и моя задумка позволит побыть наедине подольше.
Трубецкой улыбнулся, отпуская Дарью Петровну. Он легкой тенью ускользнула от него.
Аркадий проскользнул в зал, когда Долли объявила:
- Дорогие гости, наш прекрасный бал подходит к концу, но напоследок я приготовила для вас еще одну забаву. У входа в сад вы найдете несколько столбов с лентами, а на лентах написаны имена присутствующих здесь прекрасных дам. Предлагаю отыскать вам то, что находится на конце вашей ленты в глубине сада и парка. Хочу, чтобы у вас осталось что-то на память о моих именинах и этом вечере. Нас ждет настоящая охота за сокровищами. Разумеется, кавалеры не оставят дам в сим нелегком деле и помогут справиться с задачей.
Трубецкой уже хотел идти в сад, но Долли продолжила:
- Ну, а пока - финальный танец нашего вечера. И вновь это будет мой любимый вальс!
Аркадий устремился к девушке, приглашая ее на танец.
Его руки снова лежали на талии Долли, он улыбался и кружил ее в танце. Ему казалось, что еще никогда он не был так счастлив.
И правда ведь, говорят, что любовь лишает рассудка. Аркадий не мог думать более ни о чем другом, кроме своей любимой.

Проводив Элен в буфетную, Жорж с удовольствием выпил с нею вместе шампанского, пожалев, там не подавали напитков покрепче.
Девушка потянулась к вазе с фруктами, и совершенно неожиданно для Загряжского прозвучал ее вопрос:
– Хотите яблоко, Георгий Александрович? – спросила она и вдруг тихо рассмеялась: – Жаль, но среди них нет ни одного с надписью «Прекраснейшей»… А будь вы Парисом, кому бы вы присудили приз? Гере, Афродите, Афине? Или поступили бы так же, как Парис?
Элен смотрела прямо ему в глаза. А он изрядно стушевался – в греческой мифологии Жорж был профаном, и единственное, что у него ассоциировалось с яблоком – Адам и Ева, и искушение Евы змеем, но сравнивать девицу с библейской Евой показалось ему неуместным, да и сам он на роль Адама никак не тянул, поэтому постарался напрячься и вспомнить, как там поступил Парис и заодно, кто он такой. В голове крутились имена Менелай и Елена, но более ничего. Жорж взял еще шампанского и улыбнулся Элен, делая вид, что думает, впрочем, он и в самом деле пытался вспомнить. Гера, Афродита, Афина – это богини. У Гомера начинается – "Гнев, богиня, воспой", видимо, этот Парис богиню разгневал, значит, подарил яблоко не им… Черт, кто их выдумал, этих греческих богов и иже с ними… Яблоко раздора, вот что это, – вспомнилось ему, это и высказал вслух.
– Яблоко раздора. Из-за него разыгралась война. Потому я не стал бы его никому дарить, – он взял с блюда виноград и отправил несколько ягодок в рот. – Там же, насколько я помню, кто-то кого-то приревновал, а я считаю, что не стоит возбуждать в мужчине ревность, с дуэли никто еще невредимым не вернулся, и губить город и людей ради женщины, – Жорж вспомнил, наконец, историю Трои, – последнее дело. Пойдемте лучше искать вашу ленту, если вы разрешите мне составить вам компанию. Впрочем, пока звучит вальс, мы еще имеем шанс подкрепиться.

Оркестр играл быстрый вальс. В озаренной сотней свечей зале опьяненные музыкой грациозно кружились пары. На этот раз вальсировала не только молодежь, но и те, чья юность давно отцвела. Такие пары, сделав несколько туров, после ретировались и шли в буфет. И вскоре народу тут стало больше, чем в бальной зале.
Опустошив одну из ваз с фруктами, Елена с Жоржем отошли от стола.
- Пойдемте лучше искать вашу ленту, если вы разрешите мне составить вам компанию,- произнес Загряжский.
- С превеликим удовольствием, Георгий Александрович, - согласилась барышня Артемьева. – Здесь стало слишком душно… И потом, не буду лукавить, мне ужасно интересно отыскать ленту, о которой объявила Дарья Петровна. Ума не приложу, что находится на ее конце… Долли, оказывается, большая выдумщица!
Они с князем вышли из дома и спустились в сад, продолжая свою ни к чему не обязывающую беседу. Елене Петровне нравилось, что Загряжский не сыпет пустыми комплиментами, не рассказывает ей глупые анекдоты, и вообще, ведет себя хотя и учтиво, но несколько отстраненно и сдержанно. В нем не было той излишней фамильярности, которую она так не любила в мужчинах, как не было и высокомерия, присущего иным представителям титулованной знати, в особенности столичной.
- А вот кажется и те самые столбы с лентами, - весело сказала она, указывая на них князю кивком головы.