"Помечтай немножко" или клуб поклонниц С.Э.Филлипс

"Богатые тоже плачут" (с)
У Теда классический комплекс отличника (человек живет с пониманием, что у него нет права на ошибку, а все человеческое для него исключено априори), полученный в подростковом возрасте, который в свою очередь помножен на детские годы, прожитые только с мамой и ее удушающей любовью.
С Мэг тоже все более-менее понятно: жила себе при красивых-известных-богатых маме с папой, бед не знала, по миру в свое удовольствие каталась. Мама-папа терпели-терпели (долго, конечно), но в итоге решили помочь доченьке выпрыгнуть в полностью самостоятельную (то есть финансово независимую) жизнь.
_________________

Полностью согласна. Это часто бывает у детей "звёзд".

Помню, конечно))) Прекрасное у него было детство)))


Всё это ясно))) Но, лично мне, не понравилось, что в романе совсем не раскрыт характер Теда, его мысли, чувства и т.д. Он просто ходит с нимбом всю книгу))) А мне этого мало. Мне мало последней главы, где CЭФ попыталась и всё-таки совсем не раскрыла Теда. Он прошел в этом романе для меня "фоном", "фоном" и остался! А как я ждала эту книгу!
Не знаю... Просто даже в самых её "легких" романах всегда она раскрывала обоих главных героев, да и второстепенных тоже. Всегда она показывала, что чувствуют герои с обеих сторон!
Ведь согласитесь, мы ничего не знаем о Теде в период с 10 до 30 лет. Мы, так сказать, расстались с ним в "Неженке" в возрасте примерно 10 лет, пару раз встретили в "Леди..." в возрасте 20 лет и всё! Мы так и не знаем ничего о его первой любви, и вообще о его девушках, где он так поднаторел в сексе))) Мы ничего не знаем о том как сформировался его характер, о его увлечениях. Мы НИЧЕГО о нём не знаем! А так хотелось всё это узнать)))
Про Мэг я говорить не буду. Там всё понятно на 100%.
___________________________________

В общем, соглашусь, что ранние романы СЭФ как-то глубже и масштабнее смотрятся.
Очень жду новый роман. Надеюсь на шедевр.
_________________

Воооот!
Хотя я и не настаиваю))) Можете и не соглашаться! У каждого своё мнение и очучения)))

Ох, и я всё ещё надеюсь))) Вместе ждать веселее.
А в мае вроде она обещала отрывок из нового романа опубликовать.
___________________________________

Новости от СЭФ
Если, конечно, это можно так назвать;))
Книга выходит 26 августа.
Первого мая она пришлет полностью первую главу всем членам клуба на её сайте .

PS
Ещё она предисловие оставила. Может здесь это уже было. По крайней мере теперь знаем, как зовут героиню;))

Зода , спасибо тебе большое!!!
Ты же зарегистрирована на её сайте? Так что мы на тебя надеемся))) И ждем от тебя эту главу))) Прости за наглость!

Гугл переводчик мне в помощь))) Ууууу, как интересно!
Люблю я эти "возвращения домой с одним чемоданом"))) И писатель? Я правильно поняла? Нас ждет новая "Милашка"?
Как дожить до выхода книги и не умереть от любопытства, ожидания и т.п.?
___________________________________

Присоединяюсь! И выражаю благодарность
Суть перевода поняла, но хотелось бы поточнее)

Тоже обожаю возвращения блудных "дочерей" и "сыновей" какого-нибудь маленького городка) И увлечение героини, судя из отрывков, необычное и интересное. А главный герой, как я поняла, пишет книги ужасов)))Ну оочень интересно Две противоположности)

Остаётся надеяться, что новая книга будет увлекательнее "Неотразимого" и "Великого побега"....
_________________

Это точно, ещё так долго ждать. Тоже очень надеюсь , что книга будет интересная.

СЭФ
HEROES ARE MY WEAKNESS
CHAPTER ONE

Annie didn’t usually talk to her suitcase, but she wasn’t exactly herself these days. The high beams of her headlights could barely penetrate the dark, swirling chaos of the winter blizzard, and the windshield wipers on her ancient Kia were no match for the wrath of the storm that had hit the island. “It’s only a little snow,” she told the oversized red suitcase wedged into the passenger seat. “Just because it feels like the end of the world doesn’t mean it is.”

You know I hate the cold, her suitcase replied, in the annoying whine of a child who preferred making a point by stamping her foot. How could you bring me to this awful place?

Because Annie had run out of options.

An icy blast rocked the car, and the branches of the old fir trees hovering over the unpaved road whipped like witches’ hair. Annie decided that anybody who believed in hell as a fiery furnace had it all wrong. Hell was this bleak, hostile winter island.

You’ve never heard of Miami Beach? Crumpet, the spoiled princess in the suitcase retorted. Instead you had to haul us off to a deserted island in the middle of the North Atlantic where we’ll probably get eaten by polar bears!

The gears ground as the Kia struggled up the narrow, slippery island road. Annie’s head ached, her ribs hurt from coughing, and the simple act of craning her neck to peer through a clear spot on the windshield made her dizzy. She was alone in the world with only the imaginary voices of her ventriloquist’s dummies anchoring her to reality. As sick as she was, she didn’t miss the irony.

She conjured up the more calming voice of Crumpet’s counterpart, the practical Dilly, who was tucked away in the matching red suitcase in the back seat. We’re not the middle of the Atlantic, sensible Dilly said. We’re on an island ten miles off the New England coast, and the last I heard, Maine doesn’t have polar bears. Besides, Peregrine Island isn’t deserted.

It might as well be. If Crumpet had been on Annie’s arm, she would have shot her small nose up in the air. People barely survive here in the middle of the summer let alone winter. I bet they eat their dead for food.

The car fishtailed ever so slightly. Annie corrected the skid, gripping the wheel more tightly through her gloves. The heater barely worked, but she’d begun to perspire under her jacket.

You mustn’t keep complaining, Crumpet. Dilly admonished her peevish counterpart. Peregrine Island is a popular summer resort.

It’s not summer! Crumpet countered. It’s the first week of February, we just drove off a car ferry that made me seasick, and there can’t be more than fifty people left here. Fifty stupid people!

You know Annie had no choice but to come here, Dilly said.

Because she’s a big failure, an unpleasant male voice sneered.

Leo had a bad habit of uttering Annie’s deepest fears, and it was inevitable that he’d intrude into her thoughts. He was her least favorite puppet, but every story needed a villain.

Very unkind, Leo, Dilly said. Even if it is true.

The petulant Crumpet continued to complain. You’re the heroine, Dilly, so everything always turns out fine for you. But not for the rest of us. Not ever. We’re doomed! Doomed, I say! We’re forever—

Annie’s cough cut off the internal histrionics of her puppet. Sooner or later her body would heal from the lingering aftereffects of pneumonia—at least she hoped so—but what about the rest of her? She’d lost faith in herself, lost the sense that, at thirty-three, her best days still lay ahead. She was physically weak, emotionally empty, and more than a little terrified, hardly the best state for someone forced to spend the next two months on an isolated Maine island.

That’s only sixty days, Dilly attempted to point out. Besides, Annie, you don’t have anywhere else to go.

And there it was. The ugly truth. Annie had nowhere else to go. Nothing else to do but search for the legacy her mother might or might not have left her.

The Kia hit a snow-packed rut, and the seat belt seized up. The pressure on Annie’s chest made her cough again. If only she could have stayed in the village for the night, but the Island Inn was closed until May. Not that she could have afforded it anyway.

The car barely crested the hill. She had years of practice transporting her puppets through every kind of weather to perform all over, but even a decent snow driver had limited control on a road like this, especially in a Kia. There was a reason the residents of Peregrine Island drove pickups.

Take it slow, another male voice advised from the suitcase in the back. Slow and steady wins the race. Peter, her hero puppet—her knight in shining armor—was a voice of encouragement, unlike her former actor boyfriend-slash-lover who’d only encouraged himself.

Annie brought the car to a full stop then started her slow descent. Halfway down, it happened.

The apparition came from nowhere.

A man clad in black flew across the bottom of the road on a midnight horse. She’d always had a vivid imagination—witness her internal conversations with her puppets—and she thought she was imagining this. But the vision was real. Horse and rider racing through the snow, the man crouched low, the horse’s mane streaming. They were demon creatures, a nightmare horse and lunatic man galloping into the storm’s fury.

They disappeared as quickly as they’d appeared, but her foot automatically hit the brake, and the car began to slide. It skidded across the road, and with a sickening lurch, came to a stop in the snow-filled ditch.

You’re such a loser, Leo the villain sneered.

Tears of exhaustion filled her eyes. Her hands shook. Were the man and horse indeed real or if she’d conjured them? She needed to focus. She put the car into reverse and attempted to rock it out, but the tires only spun deeper. Her head fell against the back of the seat. If she stayed here long enough, someone would find her. But when? Only the cottage and the main house lay at the end of this road.

She tried to think. Her single contact on the island was the man who took care of the main house and the cottage, but she’d only had an email address to let him know she was arriving and ask him to turn on the cottage’s utilities. Even if she had his phone number—Will Shaw—that was his name—she doubted she could get cell reception out here.

Loser. Leo never spoke in an ordinary voice. He only sneered.

Annie grabbed a tissue from a crumpled pack, but instead of thinking about her dilemma, she thought about the horse and rider. What kind of a crazy took an animal out in this weather? She squeezed her eyes shut and fought a wave of nausea. If only she could curl up and go to sleep. Would it be so terrible to admit that life had gotten the best of her?

Stop it right now, sensible Dilly said.

Annie’s head pounded. She had to find Shaw and get him to pull out the car.

Never mind Shaw, Peter the hero declared. I’ll do it myself.

Buy Peter—like her ex-boyfriend—was only good in a fictional crisis.

The cottage was about a mile away, an easy distance for a healthy person in decent weather. But the weather was horrible, and nothing about her was healthy.

Give up, Leo sneered. You know you want to.

Stop being such a douche, Leo. This voice came from Scamp, Dilly’s best friend, and Annie’s alter ego. Even though Scamp was responsible for many of the scrapes the puppets got into—scrapes heroine Dilly and hero Peter had to sort out—Annie loved her courage and big heart.

Pull yourself together, Scamp ordered. Get out of the car.

Annie wanted to tell her to go to hell, but what was the point? She pushed her flyaway hair inside the collar of her quilted jacket and zipped it. Her knit gloves had a hole in the thumb, and the door handle was icy against her exposed skin. She made herself open it.

The cold slapped her in the face and stole her breath. She had to force her legs out. Her beat-up brown suede city boots sank into the snow, and her jeans were no match for the weather. Ducking her head into the wind, she made her way to the rear of the car to get her heavy coat, only to see that the trunk was wedged so tightly into the hillside that she couldn’t open it. Why should she be surprised? Nothing had gone her way in so long that she’d forgotten what good fortune felt like.

She returned to the driver’s side. Her puppets should be safe in the car overnight, but what if they weren’t? She needed them. They were all she had left, and if she lost them, she might disappear altogether.

Pathetic, Leo sneered.

She wanted to rip him apart.

Babe… You need me more than I need you, he reminded her. Without me, you don’t have a show.

She shut him out. Breathing hard, she pulled the suitcases from the car, retrieved her keys, snapped off the headlights, and closed the door.

She was immediately plunged into thick, swirling darkness. Panic clawed at her chest.

I will rescue you! Peter declared.

Annie gripped the suitcase handles tighter, trying not to let her panic paralyze her.

I can’t see anything! Crumpet squealed. I hate the dark!

Annie had no handy flashlight app on her ancient cell phone, but she did have… She set a suitcase in the snow and dug in her pocket for her car keys and the small, LED light attached to the ring. She hadn’t tried to use the light in months, and she didn’t know if it still worked. With her heart in her throat, she turned it on.

A sliver of bright blue light cut a tiny path through the snow, a path so narrow she could easily wander off the road.

Get a grip, Scamp ordered.

Give up, Leo sneered.

Annie took her first steps into the snow. The wind cut through her thin jacket and tore at her hair, whipping the curly strands in her face. Snow slapped the back of her neck, and she started to cough. Pain compressed her ribs, and the suitcases banged against her legs. Much too soon, she had to set them down to rest her arms.

She hunched into her jacket collar, trying to protect her lungs from the icy air. Her fingers burned from the cold, and as she moved forward again, she called on her puppets’ imaginary voices to keep her company.

Crumpet: If you drop me and ruin my sparkly lavender dress, I’ll sue.

Peter: I’m the bravest! The strongest! I’ll help you.

Leo: (sneering) Do you know how to do anything right?

Dilly: Don’t listen to Leo. Keep moving. We’ll get there.

And Scamp, her useless alter ego: A woman carrying a suitcase walks into a bar…

Icy tears weighed down her eyelashes, blurring what vision she had. Wind caught the suitcases, threatening to snatch them away. They were too big, too heavy. Pulling her arms from their sockets. Stupid to have brought them with her. Stupid, stupid, stupid. But she couldn’t leave her puppets.

Each step felt like a mile, and she’d never been so cold. Here she’d thought her luck had begun to change, all because she’d been able to catch the car ferry over from the mainland. It only ran sporadically, unlike the converted lobster boat that provided the island with weekly service. But the farther the ferry traveled from the Maine coastline, the worse the storm had become.

She trudged on, dragging one foot through the snow after the other, arms screaming, lungs burning as she tried not to succumb to another coughing fit. Why hadn’t she put her warm down coat in the car instead of locking it in the trunk? Why hadn’t she done so many things? Find a stable occupation. Be more circumspect with her money. Date decent men.

It was over ten years since she’d been on the island. The road used to stop at the turnoff that led to the cottage and to Harp House. But what if she missed it? Who knew what might have changed since then?

She stumbled and fell to her knees. The keys slipped from her hand and the light went out. She grabbed one of the suitcases for support. She was frozen. Burning up. She gasped for air and frantically felt around in the snow. If she lost her light…

Her fingers were so numb she nearly missed it. When she finally had the flashlight back in her grasp, she turned it on and saw the stand of trees that had always marked the road’s end. She moved the beam to the right where it fell on the big granite bolder at the turnoff. She hoisted herself back to her feet, lifted the suitcases, and stumbled through the drifts.

Her temporary relief at having found the turnoff faded. Centuries of harsh Maine weather had stripped this terrain of all but the hardiest of spruce, and without a windbreak, the blasts roaring in from the ocean caught the suitcases like spinnakers. She managed to turn her back to the wind’s force without losing either one. She sank one foot and then another, struggling through the tall snowdrifts, dragging the suitcases, and fighting the urge to lie down and let the cold do what it wanted with her.

She’d bowed so far into the wind that she nearly missed it. Only as the corner of a suitcase bumped against a snow-shrouded stone fence did she realize that she’d reached Moonraker Cottage.

The small, gray-shingled house was nothing more than an amorphous shape beneath the snow. No shoveled pathway, no welcoming lights. The last time she’d been here, the door had been painted cranberry red, but now it was a cold, periwinkle blue. An unnatural mound of snow under the front window covered a pair of old wooden lobster traps, a nod to the house’s origins as a fisherman’s cottage. She hauled herself through the drifts to the door and set the suitcases down. She fumbled with the key in the lock only to remember that island people seldom locked up.

The door blew open. She dragged the suitcases inside and, with the last of her strength, wrestled it shut again. The air wheezed in her lungs. She collapsed on the closest suitcase, her gasps for breath more like sobs.

Eventually, she grew conscious of the musty smell of the icy room. Pressing her nose to her sleeve, she fumbled for the light switch. Nothing happened. Either the caretaker hadn’t gotten her email asking him to have the generator working and the small furnace fired up or he’d ignored it. Every frozen part of her throbbed. She dropped her snow-crusted gloves on the small canvas rug that lay just inside the door but didn’t bother to shake the snow from the wild tangle of her hair. Her jeans were frozen to her legs, but she’d have to pull off her boots to remove them, and she was too cold to do that.

No matter how miserable she was, she had to get her puppets out of their snow-caked suitcases. She located one of the assorted flashlights her mother always kept near the door. Before school and library budgets were slashed, her puppets had provided a steadier livelihood than her failed acting career or her part time jobs walking dogs and serving drinks at Coffee, Coffee.

Shaking with cold, she cursed the caretaker who apparently had no qualms about riding a horse through a storm but couldn’t summon the effort to do his real job. It had to have been Shaw riding the horse. No one else lived at this end of the island during the winter. She unzipped the suitcases and pulled out the five dummies. Leaving them in their protective plastic bags, she stowed them temporarily on the sofa, then, flashlight in hand, stumbled across the frigid wood floor.

The interior of Moonraker Cottage bore no resemblance to anyone’s idea of a traditional New England fishing cottage. Instead, her mother’s eccentric stamp was everywhere—from a creepy bowl of small animal skulls to a silver-gilded Louis XIV chest bearing the words “Pile Driver” that Mariah had spray-painted across it in black graffiti. Annie preferred a cozier space, but during Mariah’s glory days when she’d inspired fashion designers and a generation of young artists, both this cottage and her mother’s Manhattan apartment had been featured in upscale decorating magazines.

Those days had ended years ago when Mariah had fallen out of favor in Manhattan’s increasingly younger artistic circles. Wealthy New Yorkers had begun asking others for help compiling their private art collections, and Mariah had been forced to sell off her valuables to support her lifestyle. By the time she’d gotten sick, everything was gone. Everything except something in this cottage—something that was supposed to be Annie’s mysterious “legacy.”

“It’s at the cottage. You’ll have… Plenty of money…” Mariah had said those words in the final hours before she’d died, a period in which she’d been barely lucid.

There isn’t any legacy, Leo sneered. Your mother exaggerated everything.

Maybe if Annie had spent more time on the island she’d know whether Mariah had been telling the truth, but she’d hated it here and hadn’t been back since her twenty-second birthday, eleven years ago.

She shone the flashlight around her mother’s bedroom. A life-sized mounted photograph of an elaborately carved Italian wooden headboard served as the actual headboard for the double bed. A pair of wall hangings made of boiled wool and what looked like remnants from a hardware store hung next to the closet door. The closet still smelled of her mother’s signature fragrance, a little-known Japanese men’s cologne that had cost a fortune to import. As Annie breathed in the scent, she wished she could feel the grief a daughter should experience following the loss of a parent only five weeks earlier, but she merely felt depleted.

She located Mariah’s old scarlet woolen cloak and a pair of heavy socks then got rid of her own clothes. After she’d piled every blanket she could find on her mother’s bed, she climbed under the musty sheets, turned out the flashlight, and went to sleep.

***

Annie hadn’t thought she’d ever be warm again, but she was sweating when a coughing fit awakened her sometime around two in the morning. Her ribs felt as if they’d been crushed, her head pounded, and her throat was raw. She also had to pee, another setback in a house with no water. When the coughing finally eased, she struggled out from under the blankets. Wrapped in the scarlet cloak, she turned on the flashlight and, grabbing the wall to support herself, made her way to the bathroom.

She kept the flashlight pointed down so she couldn’t see her reflection in the mirror that hung over the old-fashioned sink. She knew what she’d see. A long, pale face shadowed by illness; a sharply-pointed chin; big, hazel eyes; and a runaway mane of light brown hair that kinked and curled wherever it wanted. She had a face children liked, but that most men found quirky instead of seductive. Her hair and face came from her unknown father—A married man. He wanted nothing to do with you. Dead now, thank God. Her shape came from Mariah: tall, thin, with knobby wrists and elbows, big feet, and long-fingered hands.

“To be a successful actress, you need to be either exceptionally beautiful or exceptionally talented,” Mariah had said. “You’re pretty enough, Antoinette, and you’re a talented mimic, but we have to be realistic…”

Your mother wasn’t exactly your cheerleader. Dilly stated the obvious.

I’ll be your cheerleader, Peter proclaimed. I’ll take care of you and love you forever.

Peter’s heroic proclamations usually made Annie smile, but tonight she could think only of the emotional chasm between the men she’d chosen to give her heart to and the fictional heroes she loved. And the other chasm—the one between the life she’d imagined for herself and the one she was living.

Despite Mariah’s objections, Annie had gotten her degree in theater arts and spent the next ten years plodding to auditions. She’d done showcases, community theater, and even landed a few character roles in off-off Broadway plays. Too few. Over the past summer, she’d finally faced the truth that Mariah was right. Annie was a better ventriloquist than she’d ever be an actress. Which left her absolutely nowhere.

She found a bottle of ginseng-flavored water that had somehow escaped freezing. It hurt to swallow even a sip. Taking the water with her, she made her way back into the living room.

Mariah hadn’t been to the cottage since summer, just before her cancer diagnosis, but Annie didn’t see a lot of dust. The caretaker must have done at least part of his job. If only he’d done the rest.

Her dummies lay on the hot pink Victorian sofa. The puppets and her car were all she had left.

Not quite all, Dilly said.

Right. There was the staggering load of debt Annie had no way of repaying, the debt she’d picked up in the last six months of her mother’s life by trying to satisfy Mariah’s every need.

And finally get Mummy’s approval, Leo sneered.

Pulling the scarlet cloak tighter around her, she wandered to the front bay window. The storm had eased and moonlight shown through the panes. She looked out at the bleak winter landscape—the inky shadows of spruce, the desolate sheet of marsh. Then she lifted her gaze.

Harp House loomed above her in the distance, sitting at the very top of a barren cliff. The murky light of a half moon outlined its angular roofs and dramatic turret. Except for a faint yellow light visible from a room high in the turret, the house was dark. The scene reminded her of the covers on the old paperback gothic novels she could still sometimes find in used bookstores. It didn’t take much imagination for her to envision a barefoot heroine fleeing that ghostly house in nothing more than a filmy negligee, the menacing turret light glowing behind her. Those books were quaint compared to today’s erotically charged vampires, werewolves, and shape-shifters, but she’d always loved them. They’d nourished her daydreams.

Above the jagged roofline of Harp House, storm clouds raced across the moon, their journey as wild as the flight of the horse and rider who’d charged across the road. Her skin turned to gooseflesh, not from the cold but from her own imagination. She turned away from the window and glanced over at Leo.

Heavy lidded eyes… Thin-lipped sneer… The perfect villain. She could have avoided so much pain if she hadn’t romanticized those brooding real-life men she’d fallen in love with, imagining them as fantasy heroes instead of realizing one was a cheater and the other a narcissist. Leo, however, was a different story. She’d created him herself out of cloth and yarn. She controlled him.

That’s what you think, he whispered.

She shivered and retreated to the bedroom. But even as she slipped back under the covers, she couldn’t shake off the dark vision of the house on the cliff.

Last night I dreamt I went to Manderly again…

***



She wasn’t hungry when she awakened the next morning, but she made herself eat a handful of stale granola. The cottage was frigid, the day gloomy, her car was stuck in the snow, and all she wanted to do was go back to bed. But she couldn’t live in the cottage without heat or running water, and the more she thought about her absent caretaker, the angrier she grew. She dug out the only phone number she had, one for the island’s combination town hall, post office, and library, but although her phone was charged, she couldn’t get a signal. She sank down on the pink velvet couch and dropped her head in her hands. She’d have to go after Will Shaw herself, and that meant making the climb to Harp House. Back to the place she’d sworn she’d never again go near.

She pulled on as many layers of warm clothes as she could find, then wrapped herself in her mother’s red cloak and knotted an ancient Hermes scarf under her chin. Summoning all her energy and willpower, she set out. The day was as gray as her future, the salt air frigid, and the distance between the cottage and the house at the top of the cliff insurmountable.

I’ll carry you every step of the way, Peter announced.

Scamp blew him a raspberry.

It was low tide, but the icy rocks along the shoreline were too hazardous to walk along at this time of year, so she had to take the longer route around the saltwater marsh. But it wasn’t just the distance that filled her with dread.

Dilly tried to give her courage. It’s been eighteen years since you made the climb to Harp House. The ghosts and goblins are long gone.

Annie pressed the edge of the cloak over her nose and mouth.

Don’t worry, Peter said. I’ll watch out for you.

Peter and Dilly were doing their jobs. They were the ones responsible for untangling Scamps’ scrapes and stepping in when Leo bullied. They were the ones who delivered anti-drug messages, reminded kids to eat their vegetables, take care of their teeth, and not let anyone touch their private parts.

But it’ll feel so good, Leo sneered, then snickered.

Sometimes she wished she’d never created him, but he was such a perfect villain. He was the bully, the drug-pusher, the junk food king, and the stranger who tried to lure children away from playgrounds.

Come with me, little kiddies, and I’ll give you all the candy you want.

Stop it, Annie, Dilly said. No one in the Harp family ever comes to the island until summer. Only the caretaker lives there.

Leo refused to leave Annie alone. I have Skittles, M&Ms, Twizzlers…and reminders of all your failures. How’s that precious acting career working out?

She hunched into her shoulders. She needed to start meditating or practicing yoga, doing something that would teach her to discipline her mind instead of letting it wander wherever it wanted—or didn’t want—to go. So what if her acting dreams hadn’t worked out the way she’d wanted. Kids loved her puppet shows

Her boots crunched in the show. Dead cattails and hollowed reeds poked their battered heads through the frozen crust of the sleeping marsh. In summer, the marsh teemed with life, but now all was bleak, gray, and as quiet as her hopes.

She stopped to rest once again as she neared the bottom of the freshly plowed gravel drive that led up the cliff to Harp House. If Shaw could plow, he could get her car out. She dragged herself on. Before the pneumonia, she could have charged uphill, but by the time she finally reached the top, her lungs were on fire and she’d started to wheeze. Far below, the cottage looked like a neglected toy left to fend for itself against the pounding sea and rugged Maine cliffs. Dragging more fire into her lungs, she made herself lift her head.

Harp House rose before her, silhouetted against the pewter sky. Rooted in granite, exposed to summer squalls and winter gales, it dared the elements to take it down. The island’s other summer homes had been built on the more protected eastern side of the island, but Harp House scorned the easy way. Instead, it grew from the rocky western headlands far above the sea, a shingle-sided, forbidding brown wooden fortress with an unwelcoming turret at one end.

Everything was sharp angles: the peaked roofs, shadowed eaves, and foreboding gables. How she’d loved this gothic gloom when she’d come to live here the summer her mother had married Elliott Harp. She’d imagined herself clad in a mousy gray dress and clutching a portmanteau—gently born, but penniless and desperate, forced to take the humble position of governess. Chin up and shoulders back, she’d confront the brutish (but exceptionally handsome) master of the house with so much courage that he would eventually fall hopelessly in love with her. They’d marry, and then she’d redecorate.

It hadn’t taken long before the romantic dreams of a homely fifteen-year-old who read too much and experienced too little had met a harsher reality.

The backyard with its gaping maw of an empty swimming pool was eerie enough, but the simple sets of wooden stairs that led to the back and side entrances had been replaced with stone steps guarded by gargoyles.

She passed the stable and followed a roughly shoveled path to the back door. Shaw had better be here instead of galloping off on one of Elliott Harp’s horses. She pressed the bell but couldn’t hear it ring inside. The house was too big. She waited, then rang again, but no one answered. The doormat looked as though it had been recently used to stamp off snow. She rapped hard.

The door creaked open.

She was so cold that she stepped into the mudroom. Miscellaneous pieces of outerwear, along with assorted mops and brooms, hung from a set of hooks. She rounded the corner that opened into the main kitchen and stopped.

Everything was different. The kitchen no longer held the walnut cabinets and stainless steel appliances she remembered from eighteen years ago. Instead, the place looked as though it had been squeezed back through a time warp to the nineteenth century.

The wall between the kitchen and what had once been a breakfast room was gone, leaving the space twice as large as it had once been. High, horizontal windows let in light, but since the windows were now set at least six feet from the floor, only the tallest person could see through them. Rough plaster covered the top half of the walls, while the bottom was faced with four-inch square once-white tiles, some chipped at the corners, others cracked with age. The floor was old stone, the fireplace a sooty cavern large enough to roast a wild boar…or a man unwise enough to have been caught poaching on his master’s land.

Instead of kitchen cabinets, rough shelves held stoneware bowls and crocks. Tall, freestanding dark wood cupboards rose on each side of a dull black industrial-size Aga stove. A stone farmhouse sink held a messy stack of dirty dishes. Copper stock pots and saucepans—not shiny and polished, but dented and worn—hung above a long, scarred wooden prep table designed to chop off chicken heads, butcher mutton chops, or whip up a syllabub for his lordship’s dinner.

The kitchen had to be a renovation, but what kind of renovation regressed two centuries. And why?

Run! Crumpet shrieked. Something’s very wrong here!

Whenever Crumpet got hysterical, Annie counted on Dilly’s no-nonsense manner to provide perspective, but Dilly remained silent, and not even Scamp could come up with a wisecrack.

“Mr. Shaw?” Annie’s voice lacked its normal powers of projection.

When there was no reply, she moved deeper into the kitchen, leaving wet tracks on the stone floor. But no way was she taking off her boots. If she had to run, she wasn’t doing it in socks. “Will?”

Not a sound.

She passed the pantry, crossed a narrow back hallway, detoured around the dining room, and stepped through the arched entry into the foyer. Only the dimmest gray light penetrated the six square panes above the front door. The heavy mahogany staircase still led to a landing with a murky stained-glass window, but the staircase carpet was now a depressing maroon instead of the multi-colored floral from the past. The furniture bore a dusty film, and a cobweb hung in the corner. The walls had been paneled over in heavy, dark wood, and the seascape paintings had been replaced with gloomy oil portraits of prosperous men and women in nineteenth century dress, none of whom could possibly have been Elliott Harp’s Irish peasant ancestors. All that was missing to make the entryway even more depressing was a suit of armor and a stuffed raven.

She heard footsteps above her and moved closer to the staircase. “Mr. Shaw? It’s Annie Hewitt. The door was open, so I let myself in.” She looked up. “I’m going to need—” The words died on her tongue.

The master of the house stood at the top of the stairs.

***

He descended slowly. A gothic hero come to life in a pearl gray waistcoat, snowy white cravat, and dark trousers tucked into calf-hugging black leather riding boots. Hanging languidly at his side was a steel-barreled dueling pistol.

An icy finger slithered down her spine. She briefly considered the possibility that her fever had come back—or her imagination had finally shoved her over the cliff of reality. But he wasn’t a hallucination. He was all too real.

Only slowly did she tear her gaze away from the pistol, the boots, and the waistcoat to see the man himself.

In the dim gray light, his hair was raven black; his eyes a pale, imperial blue; his face chiseled and unsmiling—everything about him the embodiment of nineteenth century haughtiness. She wanted to curtsy. To run. To tell him she didn’t really need that governess job after all.

He came to the bottom of the stairs, and that was when she saw it. The pale white scar at the corner of his eyebrow. The scar she’d given him.

Theo Harp.

Зода, спасибо большое!
Ознакомилась, с помощью гугл-переводчика)))
Начало, надо сказать, мрачноватое)))
___________________________________

 » Бонус для поклонниц! Перевод 1 главы «Герои – моя слабость»

Кусочек № 2 (Начало здесь)

У подножия холма через дорогу на лошади цвета полуночи промчался закутанный в черное всадник. У Энни всегда было живое воображение – свидетельство тому разговоры с куклами – и на сей раз она решила, что фантазия сыграла с ней шутку. Но видение оказалось реальным. Всадник скакал сквозь метель, припав к лошади с развевающейся гривой. Как творения дьявола, темная лошадь из кошмаров и безумный всадник неслись галопом в яростной буре.

И исчезли так же быстро, как и появились. Энни машинально нажала на тормоз, и машина начала скользить по склону. Ее крутануло поперек дороги с креном, вызвавшим приступ тошноты, и автомобиль очутился в занесенной снегом канаве.

«Ну ты и растяпа», - насмешливо фыркнул злодей Лео.

Бессильные слезы отчаяния подступили к глазам. Руки тряслись. В самом ли деле существовали лошадь и всадник, или они почудились Энни? Ей нужно сосредоточиться. Она дала задний ход и попыталась развернуться, но колеса только глубже увязли в сугробе. Энни откинула голову на подголовник. Если проторчать здесь довольно долго, то кто-нибудь ее найдет. Но только когда? В конце дороги находились только коттедж и главное здание.

Энни попыталась думать. На острове она общалась лишь с одним человеком – мужчиной, который присматривал за домом и коттеджем, но располагала лишь его е-мейлом, по которому сообщила, что появится, и попросила подключить воду и электричество в коттедже. Даже будь у нее его телефонный номер, номер Уилла Шоу – так его звали – Энни сомневалась, что могла бы дозвониться до него отсюда по сотовому.

«Растяпа». - Лео никогда не разговаривал нормальным голосом. Только насмехался.

Энни выхватила платок из упаковки, но вместо того, чтобы задуматься над своей дилеммой, стала вспоминать всадника и лошадь. Какой сумасшедший потащит животное в такую погоду? Она зажмурила глаза и подавила приступ тошноты. Если бы она могла свернуться калачиком и поспать. Неужели столь уж страшно признать, что жизнь взяла над ней верх?

«Прекрати сейчас же», - строго приказала здравомыслящая Милашка.

В голове стучало. Придется отыскать Шоу и позвать на помощь вытащить машину.

«Ни к чему нам какой-то Шоу, - объявил герой Питер. – Сам справлюсь».

Положиться на Питера, как и на ее бывшего парня, было здорово. Но только при вымышленных проблемах.

Коттедж находился почти в миле отсюда: плевое расстояние для здорового индивидуума в приличную погоду. Однако на дворе ненастье, да и здоровье Энни никуда не годилось.

«Сдавайся, - насмешливо предложил Лео. – Ты знаешь, чего хочешь».

«Хватит капать на нервы, Лео». – Это раздался голос Негодницы, лучшей подружки Милашки и второго «я» Энни. Хотя на счету Негодницы числились многие проказы и неприятности, в которые попадали куклы – неприятности, которые приходилось устранять героине Милашке и герою Питеру – Энни обожала отвагу и щедрое сердце Негодницы.

«Соберись, - приказала Негодница. – Вылезай из машины».

Энни хотела послать ее к черту, только что толку? Поэтому запихала растрепанные волосы под воротник стеганой куртки и застегнула ее на молнию. На большом пальце вязанных перчаток зияла дыра, и ручка дверцы как льдом обожгла незащищенную кожу. Энни заставила себя открыть дверцу.

В лицо ударило холодом и лишило ее дыхания. Энни с усилием вытащила наружу ноги. Видавшие виды коричневые замшевые ботиночки утонули в снегу, а джинсы явно были не по погоде. Наклонив голову против ветра, Энни с трудом обошла машину достать теплое пальто, только чтобы увидеть, что багажник так тесно вмяло в сугроб, что его невозможно открыть. И почему она не удивилась? Энни так давно не везло, что она уже и позабыла, что такое, когда приходит настоящая удача.

Энни вернулась на место водителя. Ее куклы должны благополучно переночевать в машине, но вдруг с ними что случится? Они нужны ей. Это все, что у нее осталось, и если она их потеряет, то наверно исчезнет вместе с ними.

«Как трогательно», - съязвил Лео.

Ей захотелось порвать его на тряпки.

«Милочка… Я тебе нужен больше, чем ты мне, - напомнил он ей. - Без меня у тебя не будет никакого шоу».

Энни заткнула его. Тяжело пыхтя, она вытащила чемоданы из машины, забрала ключи, выключила фары и закрыла дверь.

И немедленно погрузилась в густой кружащийся мрак. Грудь клещами сдавила паника.

«Я спасу тебя!» - восклицал Питер.

Энни крепче схватила ручки чемоданов, стараясь не дать ужасу парализовать ее.

«Я ничего не вижу! – визжала Пышка. – Терпеть не могу темноту!»

К древнему мобильнику Энни не прилагался фонарик, но у нее есть… Энни поставила чемодан на снег и полезла в карман, где лежали ключи с брелком в виде маленького светодиодного фонарика на кольце. Она не включала брелок несколько месяцев и не знала, работает ли он еще. С замиравшим сердцем Энни включила фонарик.

Ярко-голубой луч прорезал крошечную дорожку в снегу, столь узкую, что Энни запросто могла сбиться с пути.

«Возьми себя в руки», - скомандовала Негодница.

«Сдавайся», - презрительно усмехнулся Лео.

Энни шагнула в снег. Ветер пронизывал тонкую куртку и трепал волосы, бросая в лицо кудрявые пряди. Снег залепил сзади шею, и Энни начала кашлять. Ребра скрутила боль, чемоданы били по ногам. Не прошло много времени, как пришлось поставить их и дать отдых рукам.

Энни куталась в воротник куртки, пытаясь защитить легкие от ледяного ветра. Пальцы горели от холода, и когда она снова пошла вперед, то призвала воображаемые голоса кукол, чтобы скрасили ей компанию.

Пышка: «Если ты уронишь меня и испортишь сиреневое платье с блесками, я подам на тебя в суд».

Питер: «Я самый храбрый! Я самый сильный! Я тебя спасу».

Лео (усмехаясь): «Ты хоть что-нибудь умеешь делать как надо?»

Милашка: «Не слушай Лео. Не останавливайся. Мы доберемся».

И Негодница, бесполезное второе «я» Энни: «Женщина с чемоданами приходит как-то в бар…»

Слезы льдинками повисли на ресницах, мешая смотреть. Ветер подхватывал чемоданы, угрожая вырвать их из рук. Те были слишком большие и тяжелые. Выворачивали из суставов руки. Глупо было брать такую тяжесть с собой из машины. Глупо, глупо, глупо. Но она не бросит своих кукол.
Каждый шаг - словно милю преодолеть, и никогда еще Энни так не мерзла. Вот-вот она уже посчитала, что удача повернулась к ней лицом, а все потому что смогла успеть на паром, уходивший с материка. Паром ходил нерегулярно, в отличие от переделанного катера для ловли омаров, который раз в неделю обслуживал остров. Однако когда паром отчалил от берега Мейна, налетела самая худшая пурга.

Энни продиралась вперед, вытаскивая из снега и переставляя ноги одну за другой, руки резало, легкие горели, пока Энни пыталась подавить очередной приступ кашля. Почему она не положила теплое пальто в салон машины, вместо того чтобы запереть в багажнике? Почему не сделала многое другое? Не нашла постоянное место жительства. Не относилась бережливо к деньгам. Не встречалась с порядочными мужчинами.

С тех пор как она покинула остров, прошло десять лет. Дорога обрывалась на развилке, откуда уходило ответвление к коттеджу и Харп-Хаузу. Но что, если она пропустила поворот? Кто знает, что могло с тех пор измениться?

Энни споткнулась и упала на колени. Ключи выскользнули из рук, и фонарик пропал. Она схватилась за чемодан, чтобы не упасть. Энни замерзла. Злилась. Ртом хватала воздух и судорожно шарила вокруг в снегу. Если она потеряла фонарик…

Пальцы застыли так, что Энни почти их не ощущала. Когда наконец фонарик снова очутился в руке, она включила его и увидела кипу деревьев, венчавших конец дороги. Энни повернула луч направо, и он упал на большой гранитный валун на развилке. Она поднялась на ноги, подхватила чемоданы и спотыкаясь побрела по сугробам.

Временное облегчение, что она нашла развилку, испарилось. Столетия суровых непогод Мейна стерли с этой местности все, кроме выносливой ели, и без ветрозащитной полосы воющие порывы с океана раскачивали чемоданы как паруса. Энни увязала то одной ногой, то другой, продираясь через высоченные сугробы, волокла тяжелую поклажу, и сражалась со страстным желанием лечь и отдаться на милость холоду – пусть делает с ней, что хочет.
Она так низко клонилась навстречу ветру, что чуть не пропустила цель. Только когда угол чемодана ударился в занесенный снегом каменный забор, до Энни дошло, что она добралась до Коттеджа Лунного Странника.

Домик под серой черепицей представлял собой погребенное под снегом бесформенное нагромождение камней. Ни расчищенной тропинки, ни приветливых огней. Последний раз, когда Энни здесь была, дверь выкрасили в клюквенно-красный, сейчас же она оказалась холодного цвета синего барвинка. Неестественный снежный холмик под передним окном скрывал пару старых деревянных ловушек на омаров, дань происхождению дома, бывшего когда-то рыбацким коттеджем. Энни протащилась через сугробы к двери и поставила чемоданы. Нащупала ключом замок, только чтобы вспомнить, что островные жители редко запирали двери.

Дверь распахнулась. Энни из последних сил втащила чемоданы в дом, с трудом захлопнув за собой дверь. Воздух со свистом вырывался из легких. Она упала на ближайший чемодан: ее вздохи больше напоминали всхлипы.
Мало-помалу она стала ощущать заплесневелый запах ледяной комнаты. Зажав нос рукавом, Энни нашарила выключатель. Никакого результата. Либо смотритель не получил ее е-мейл, в котором она просила включить генератор и зажечь маленькую топку, либо не стал утруждаться. Энни дрожала с головы до ног. Скинула покрытые ледяной коркой перчатки на лежавший у двери холщовый коврик, но не нашла сил стряхнуть снег с буйных кудрей. Джинсы стояли колом, но чтобы сменить одежду, требовалось снять ботинки, а Энни слишком замерзла.

Неважно, какое постигло ее несчастье: ей нужно достать кукол из заляпанных снегом чемоданов. Она обнаружила один из подходящих фонарей, которые ее мать всегда держала у двери. До того как урезали школьные и библиотечные бюджеты, куклы обеспечивали более стабильные заработки, чем ее провальная актерская карьера или временные подработки вроде выгуливания собак или подачи напитков в «Кофе, Кофе».

Дрожа от холода, Энни проклинала смотрителя, который бесшабашно скакал на лошади в пургу, однако не соизволил приложить усилия и сделать свою непосредственную работу. Кто же еще, как не Шоу, устраивал эти скачки? Зимой ведь никто больше не обитал в этом конце острова. Энни открыла молнии на чемоданах и вытащила всю пятерку. Оставив кукол в защитных пластиковых чехлах, она на время уложила их на диване, потом с фонариком в руке побрела по стылому деревянному полу.

Внутри Коттедж Лунного Странника нисколько не соответствовал представлению о традиционном рыбацком коттедже Новой Англии. В противоположность расхожим вкусам повсюду виднелась печать эксцентричности ее матери – от вызывающей содрогание чаши, наполненной черепами маленьких зверушек, до серебряно-золоченного сундука в стиле Людовика Четырнадцатого, увенчанного надписью «Свайный Молот», которую Мэрайя нанесла поперек краской из баллончика в стиле черного граффити. Энни предпочитала более уютную обстановку, но в славные деньки Мэрайи, когда та вдохновляла модных дизайнеров и плеяду молодых художников, и коттедж и материнская квартира в Манхэттене так и просились в роскошные журналы по интерьеру.

Те деньки давно канули в лету, когда Мэрайя потеряла благосклонность в манхэттенских все более молодых кругах художников. Богатые ньюйоркцы начали обращаться к другим талантам за помощью в пополнении своих частных коллекций, и Мэрайя вынуждена была продать ценности, чтобы поддержать существование. К тому времени, когда она заболела, у нее уже ничего не осталось. Ничего, кроме чего-то обитавшего в этом доме – что, предположительно, и составляло таинственное «наследство» Энни.

- Это в коттедже. У тебя будет… куча денег… - произнесла Мэрайя за несколько часов до смерти, когда уже едва ли четко мыслила.

«Нет никакого наследства, - насмешливо встрял Лео. – Твоя мать все преувеличила».

Может, проведи Энни больше времени на острове, она бы знала, говорила ли мать правду, но Энни ненавидела здешнюю жизнь и не возвращалась сюда одиннадцать лет, с тех пор как ей исполнилось двадцать два года.

Энни осветила фонариком матушкину спальню. Фотография в натуральную величину искусно вырезанного итальянского деревянного изголовья служила настоящей передней спинкой для двуспальной кровати. Пара гобеленов из войлока и нечто, выглядевшее металлическими останками из скобяной лавки, висело рядом с гардеробной. В которой до сих пор витал аромат матери: мало известный японский мужской одеколон, как импортный стоивший целое состояние. Вдыхая запах, Энни хотела бы почувствовать горе, которое следует испытывать дочери, потерявшей мать всего лишь пять недель назад, но ощутила лишь крайнюю усталость. Энни нашла старый шерстяной балахон алого цвета Мэрайи и пару толстых носков, потом избавилась от своей одежды. После того как собрала все одеяла, которые удалось обнаружить в спальне матери, она забралась под затхлые простыни, выключила фонарик и собралась спать.

***

Энни уже казалось, что она никогда не согреется, но когда проснулась от кашля в два часа ночи, то вся обливалась потом. Грудь болела, словно ей поломали ребра, в голове пульсировало, а горло саднило. Хотелось в туалет, еще одно неудобство в доме, где нет воды. Когда приступ кашля прошел, Энни с трудом выбралась из-под груды одеял. Завернувшись в балахон, она включила фонарик и, хватаясь за стены, побрела в ванную комнату.

Там опустила фонарик, чтобы не видеть свое отражение в зеркале, висевшем над старомодной раковиной. Энни хорошо представляла, что увидит. Удлиненное бледное лицо, на котором залегли тени от болезни, заостренный упрямый подбородок, светло-карие глаза и неуправляемую гриву каштановых волос, которые вились и закручивались в кудри, как им вздумается. У нее было детское лицо, которое большинство мужчин находило скорее необычным, чем соблазнительным. Волосы и лицо она получила от неизвестного ей отца – какого-то женатого мужчины. «Он не хотел иметь с тобой ничего общего. Теперь уже умер, слава богу». Фигуру Энни унаследовала от матери – высокую, изящную, с выпирающими костями на запястьях и локтях, крупными ступнями и кистями с длинными пальцами.

«Чтобы стать успешной актрисой, тебе нужно быть либо исключительной красавицей, либо исключительно талантливой, - говаривала Мэрайя. – Ты вполне хорошенькая, Антуаннетта, у тебя талант к мимике, но нам придется трезво смотреть на вещи…»

«Твоя матушка точно не в твоей группе поддержки», - констатировала очевидное Милашка.

«Я буду твой группой поддержки, - объявил Питер. – Я позабочусь о тебе и буду любить тебя вечно».

Героические заявления Питера обычно вызывали у Энни улыбку, но сегодня она могла думать лишь о бездне между мужчинами, которым она дарила свое сердце, и воображаемыми героями, которых любила. И о другой пропасти - между жизнью, которую себе воображала, и той, которой жила.

Несмотря на возражения матери, Энни получила степень по театральному искусству и провела десять лет, таскаясь на прослушивания. Она закончила показательными спектаклями, общественным театром и даже получила парочку характерных ролей в офф-офф-бродвейских пьесах. Всего лишь парочку. За последнее лето она наконец посмотрела правде в глаза: Мэрайя была права. Энни лучше давалось чревовещание, чем актерское мастерство. И вот так она очутилась у разбитого корыта.

Энни нашла бутылку пахнущей женьшенем воды, которая каким-то образом избежала заморозки. Даже маленький глоток отзывался болью в горле.. Взяв воду с собой, она пошла обратно в спальню.

Мэрайя не была в коттедже с лета, когда ей диагностировали рак, но дом не зарос пылью. Должно быть, эту часть работы смотритель все же выполнял. Если бы только он сделал остальное.

Пятерка Энни возлежала на ярко-розовом викторианском диване. У нее только и осталось, что машина да куклы.

«Не все», - напомнила Милашка.

Верно. Есть еще громадное бремя долга, который Энни никак не выплатить, заем, взятый на последние шесть месяцев жизни матери, чтобы постараться удовлетворить каждую ее потребность.

«И наконец заслужить мамочкино одобрение», - фыркнул Лео.

Плотнее запахнувшись в алый балахон, Энни подошла к эркеру. Буран поутих, и в окне показался лунный свет. Она обозрела промозглый зимний пейзаж – чернильные тени елей, пустынный саван болота. Потом подняла взгляд.

Вдали над ней маячил Харп-Хауз, стоя на самой вершине сурового утеса. Печальный свет полумесяца подчеркивал угловатые крыши и почти театральные башенки. Кроме слабого желтого сияния, видневшегося в самой высокой башне, дом был погружен во мрак. Сцена напоминала Энни обложки старинных готических романов, которые она временами все еще находила в букинистических лавках. Не требовалось большое воображение, чтобы представить босую героиню, бродившую по этому дому призраков только в тончайшем как дымка неглиже, освещенную лишь льющимся сзади из башни зловещим светом. Такие книги были причудливо старомодны по сравнению с сегодняшними романами, кишевшими полными эротичности вампирами, вервольфами и оборотнями, однако Энни всегда любила именно старые книги. Они питали ее сны наяву.

Над зазубренным силуэтом крыши Харп-Хауза тяжелые тучи неслись мимо луны так же неистово, как летели через дорогу тот всадник и его лошадь. Энни покрылась гусиной кожей, но не от холода, а из-за собственного воображения. Отвернулась от окна и взглянула на Лео.

Глаза с тяжелыми веками… Тонкогубая усмешка… Совершенный злодей. Она могла бы избежать столь много боли, если бы не идеализировала тех реально рожденных мужчин, в которых влюблялась, воображая их героями фантазий, вместо того чтобы понять, что один - мошенник, а второй - самовлюблённый придурок. Что касается Лео, то это другая история. Энни сотворила его сама из ткани и ниток. И управляла им.

«Это ты так думаешь», - прошептал он.

Ее пробрала дрожь, и Энни укрылась в спальне. Но даже забравшись под одеяла, не могла унять дрожь от мрачной картины дома на скале.

Прошлой ночью мне снилось, что я снова в Мандерли…

Когда Энни встала на следующее утро, есть не хотелось, однако она заставила себя проглотить горсть просроченной гранолы. Коттедж промерз, день был мрачный, машина застряла в сугробе, а Энни только и хотелось, что залезть обратно под одеяла. Но без тепла и воды жить в коттедже невозможно, и чем больше она думала об отсутствовавшем смотрителе, тем больше разгорался ее гнев. Она вытащила единственный телефонный номер, на котором сидели одновременно ратуша, почта и библиотека, и хотя сотовый был заряжен, поймать сигнал не получалось. Энни, обмякнув, села на розовый бархатный диван и опустила голову на руки. Ей придется самой отправиться за Уиллом Шоу, а это означало, что придется вскарабкаться к Харп-Хаузу. Вернуться в место, про которое она поклялась, что ноги ее там больше не будет.

Она натянула несколько слоев теплой одежды, какую только смогла найти, завернулась в материнский красный плащ с капюшоном и завязала узлом под подбородком старый шарф от Гермеса. Собрав в кулак всю энергию и силу воли, вышла. День предстал таким же серым, как и ее будущее, морской воздух стыл, а расстояние от коттеджа до дома на вершине скалы казалось непреодолимым.

«Я пронесу тебя каждый шаг на этом пути», - объявил Питер.

Негодница тут же швырнула в него ежевику.

Было время отлива, но идти по ледяным валунам вдоль берега в это время года было опасно, поэтому пришлось сделать большой крюк вокруг соленого болота. Но не только расстояние пугало Энни.

Милашка пыталась вселить в нее мужество: «Прошло восемнадцать лет, когда ты в последний раз взбиралась к Харп-Хаузу. Привидения и гоблины давно испарились».

Энни поплотнее запахнула край плаща вокруг носа и рта.

«Не переживай, - успокаивал Питер. – Я пригляжу за тобой».

Питер и Милашка делали свою работу. Они единственные отвечали за распутывание проделок Негодницы и вступали в дело, когда Лео затевал драку. Доставляли послания против наркотиков, напоминали детям, что нужно есть овощи, чистить зубы и не позволять никому трогать свои интимные места.

«Но это же так здорово», - насмехался Лео, а потом хихикал.

Иногда ей хотелось, чтобы она никогда его не создавала, однако он был идеальным злодеем. Драчун, торговец наркотой, король нездорового питания и незнакомец, сманивающий детишек с игровых площадок.

«Идите со мной, детки, и я дам вам конфет сколько хотите».

«Перестань, Энни, - говорила ей Милашка. – Никто из семейства Харп не приедет на остров до лета. Здесь живет лишь один смотритель».

Лео не оставлял Энни в покое: «У меня есть Skittles, M&Ms, Twizzlers… и полный воз напоминаний обо всех твоих неудачах. Кстати как складывается твоя драгоценная актерская карьера?»

Энни втянула голову в плечи. Ей нужно начать медитировать или увлечься йогой, что-нибудь такое, что научит ее держать ум в узде вместо того, чтобы позволять ему размышлять о чем вздумается. Подумаешь, ну и что из того, что ее мечты об актерской карьере не осуществились так, как она хотела? Зато дети любили ее кукольные представления.

Под ботинками хрустел снег. Сухой рогоз и пустотелый тростник высовывали свои потрепанные головы из ледового наста спящего болота. Летом болото кишело жизнью, а сейчас стояло промозглое, серое и потаенное, как и надежды Энни.

Она остановилась отдохнуть лишь раз, когда очутилась у начала только что проложенной гравийной дороги, ведущей вверх по скале к Харп-Хаузу. Если Шоу мог чистить дорогу, то в состоянии вытащить и ее машину. Энни с трудом тащилась дальше. До того, как переболела пневмонией, она могла спокойно одолеть подъем в гору. Сейчас же к тому времени, когда достигла вершины, легкие горели огнем, и она дышала со свистом. Далеко внизу, по сравнению с простиравшимся морем и неровными скалами Мэна, брошенной, предоставленной самой себе игрушкой смотрелся коттедж. Втянув еще огня в легкие, Энни заставила себя поднять голову.

Перед ней высилась громада Харп-Хауза на фоне свинцово-оловянного неба. Вросший в гранит, открытый летним шквалам и зимним штормам, он бросал вызов сокрушавшим его стихиям. Другие летние домики на острове строились на более защищенной восточной стороне, но Харп-Хауз презирал легкие пути. Вопреки всему он вырастал из горного западного мыса и возвышался над морем обложенной булыжником, отвратительной коричневой деревянной крепостью с неприветливой башней.

Весь он состоял из острых углов: остроконечные крыши, темные водосточные желоба, выступающие фронтоны. Как же Энни полюбила этот готический сумрак, когда приехала сюда жить после того, как мать вышла замуж за Эллиотта Харпа. Представляла себя обряженной в серое мышиного цвета платье, вцепившуюся в дорожную сумку – аристократку по рождению, но отчаявшуюся, без пенни в кармане, вынужденную занять скромное место гувернантки. Гордо подняв подбородок и выпрямив плечи, она противостояла грубому - но неизменно привлекательному - хозяину дома с таким мужеством, что тот в конце концов безнадежно в нее влюблялся. Они венчались, и потом она заново отделывала дом.

Не прошло много времени, как романтические мечты наивной пятнадцатилетней барышни, слишком много читавшей и совершенно неопытной, повстречались с жестокой реальностью.

Задний двор с зияющим брюхом пустого бассейна выглядел довольно зловещим, а простые деревянные лестницы, ведущие к заднему и боковому входам заменили на каменные ступени, которые охраняли горгульи.

Энни миновала конюшню и проследовала по небрежно расчищенной лопатой тропинке к задней двери. Лучше бы Шоу был здесь, чем галопом носиться на одной из лошадей Эллиотта Харпа. Энни нажала кнопку звонка, но не услышала внутри перезвона. Дом был слишком большим. Она подождала и позвонила еще раз. Коврик у двери выглядел так, будто недавно на нем стряхивали с ног снег. Энни заколотила в дверь.

Та со скрипом растворилась.

Энни так замерзла, что без колебаний ступила в сени. Там на вешалках и крючках висели разнообразные предметы верхней одежды наравне со всевозможными швабрами и метлами. Энни завернула за угол, где открывался вход в кухню, и остановилась.

Все изменилось. В кухне больше не было ни шкафов из орехового дерева, ни сверкающих сталью принадлежностей, которые, как она помнила, находились здесь восемнадцать лет назад. Вместо них помещение выглядело так, словно сжалось и перенеслось назад через кривое зеркало времени в девятнадцатое столетие.

Стена между кухней и столовой для завтраков исчезла, от чего пространства стало вдвое больше прежнего. Высоко поднятые горизонтальные окна пропускали свет, но поскольку теперь окна располагались по меньшей мере почти в двух метрах от пола, лишь самые высокие особы могли смотреть в них. Верхнюю половину стен покрывала грубая штукатурка, а нижняя часть облицована десятисантиметровыми простыми квадратными плитками белого цвета, некоторые со сколами по углам, другие потрескались от времени. Пол старый каменный, огромного размера закопченная пещера очага, пригодного, чтобы зажарить целого кабана… или браконьера, у которого не хватило ума не попасться за охотой на землях хозяина.

Вместо кухонных шкафов - грубо сколоченные полки с глиняными мисками и кувшинами. Высокие отдельно стоящие буфеты темного дерева возвышались по каждую сторону матово-черной печи «Ага» промышленного размера. В каменной деревенской раковине скопилась груда грязных тарелок. Медные кастрюли и ковшики – не сверкающие отполированные, а с выбоинами и поношенные – висели над длинным поцарапанным деревянным разделочным столом, предназначенным, чтобы отсекать на нем цыплячьи головы, рубить баранину или готовить силлабаб на обед его светлости.

Кухня, должно быть, претерпела реконструкцию, однако какую-то реконструкцию, отбросившую ее на два столетия назад. И зачем?

«Беги! – завизжала Пышка. - Здесь что-то странное творится!»

Как бы Пышка ни закатывала истерики, Энни рассчитывала на деловую способность Милашки предусматривать все наперед, но Милашка отмалчивалась, и даже Негоднице не приходила на ум никакая острота.

- Мистер Шоу?

Голос Энни лишился привычной силы выражения.

Когда ответа не последовало, она прошла дальше в кухню, оставляя на каменном полу мокрые следы. Снять ботинки? Да ни за что. Если придется спасаться бегством, то не в носках же?

- Уилл?

Ни звука.

Энни миновала кладовую, пересекла узкий коридор, идущий вокруг столовой, и замешкалась у арочного проема в прихожую. Через переднюю дверь лишь слабенький свет проникал через шесть квадратов стекла. Внушительная лестница из красного дерева все еще вела на лестничную площадку с мрачным окном из цветного стекла, ступени нынче покрывал ковер гнетущего темно-бордового цвета вместо цветочного многоцветья из прошлого. На мебели лежал тонкий налет пыли, по углам свисала паутина. Стены обшили толстыми панелями темного дерева, морские пейзажи заменились писаными маслом мрачными портретами богатеев и дам в платьях по моде девятнадцатого века, и ни один из которых, возможно, не был предком Эллиотта Харпа, который вел происхождение от ирландских крестьян. Но все это меркло на фоне рыцарских доспехов и чучела ворона, которые на входящих в дом навевали гнетущее впечатление.

Энни услышала наверху шаги и подошла ближе к лестнице.

- Мистер Шоу? Это Энни Хьюитт. Дверь была открыта, и я вошла. – Она посмотрела наверх. – Мне нужно… - Слова застряли на языке. На вершине лестницы стоял сам хозяин дома.

***

Он медленно спускался. Воплощенный в жизнь герой готического романа, одетый в жемчужно-серый жилет, снежно-белый галстук и темные бриджи, заправленные в высокие черные сапоги для верховой езды. Предмет, болтающийся на боку, оказался дуэльным пистолетом со стальным стволом.

По спине словно провели ледяным пальцем. Энни наскоро прикинула возможность, что вернулась ее лихорадка – или же воображение наконец сбросило ее с твердыни реальности. Однако он не был галлюцинацией. А слишком уж настоящим.

Энни лишь медленно отвела взгляд от пистолета, сапог и жилета, чтобы рассмотреть самого мужчину.

В тусклом сером свете волосы отливали вороновым крылом. Глаза яркой голубизны, чеканные черты лица. Мужчина не улыбался – все в нем воплощало высокомерного джентльмена девятнадцатого столетия. Энни захотелось сделать реверанс. Убежать. Сказать, что ей на самом деле вовсе не нужна эта должность гувернантки.

Он очутился у подножия лестницы, и тогда она разглядела еще кое-что. Бледный шрам на конце брови. Шрам, которым лично его наградила.

Его, Тео Харпа.
_________________

Карми, спасибо за продолжение!

Интрига закручивается, сдается мне, что всадник на коне не плод ее воображения, просто кто-то раньше, чем она попадет в коттедж
_________________

Карми, спасибо тебе за эту завлекалку.
Как же я люблю Филлипс! Да ещё в твоём исполнении !
А куклы-то какие! Насмешливый злодей Лео, испорченная принцесса Пышка- пессимистка и нытик и её двойняшка здравомыслящая Милашка-уверенная в себе и сильная, герой и помощник Питер и Негодница- дерзкая , отважная и с щедрым сердцем.
И всё это Энни! Мне она уже нравится. Люблю читать про простых смертных, в которых всего намешано.

Большое спасибо за перевод! Очень вкусно. Прям слюньки потекли в ожидании всей книги...

Согласна, что разговоры кукол чем-то напоминают животных Волшебного леса из "Мое непослушное сердце". При этом почему-то вспомнились еще и куклы из "Синдрома Петрушки" Д. Рубиной.
Надеюсь, что у Филлипс без трагедии обойдется.

P.S. Очень люблю Филлипс.
_________________