Зарубежные поэты (Европа и Америка)

Шандор Петёфи

В сто образов я облекаю любовь,
Сто раз тебя вижу другой;
Ты - остров, и страсть омывает моя
Тебя сумасшедшей рекой.

Другой раз ты – сладкая, милая ты, -
Как храм над моленьем моим;
Любовь моя тянется тёмным плющом
Всё выше по стенам твоим.

Вдруг вижу – богатая путница ты,
И готова любовь на разбой;
И вдруг уже нищенкой просит она,
В пыль униженно став пред тобой.

Ты – Карпаты, я тучей стану на них,
Твоё сердце штурмую, как гром:
Станешь розовый куст – вокруг твоих роз
Соловьём распоюсь над кустом.

Пусть меняется так любовь моя, но
Не слабеет, - вечно живая она;
Пусть тиха иногда, тиха как река, -
Поищи, не найдёшь её дна!

(перевод Н.Тихонова)
___________________________________

Бартоломе Торрес Наарро (1485 - 1530 (1531?)

Мне выпала в жизни такая дорога,
что вижу я путь и вслепую плутаю,
и жив остаюсь, умирая до срока,
и весел на вид, когда слёзы глотаю.

Я тысячи лет за мгновенья считаю,
дорогами ввысь забредаю в низины,
и, вольный, о воле я только мечтаю,
знобит меня летом и жгут меня зимы.

С людьми дружелюбный, с собой нелюдимый,
не знаю, что роздал, не знаю, что прячу,
и пламя и лёд я беру в побратимы
и, радуясь горю, о радости плачу.

Я верен невзгодам, я верю в удачу,
я гибель моя и моё воскрешенье,
себя что ни день обретаю и трачу
и вижу во тьме, ибо слеп от рожденья.

Других утешая, не жду утешенья,
и крестная ноша не гнёт мою спину,
в морях не страшны мне кораблекрушенья,
а в малой слезинке я без вести гибну.

Отвеяв зерно, сберегаю мякину
январского сева, пожатого в мае;
владея ключами, тюрьмы не покину,
людей не постигну, а птиц – понимаю.

Щедра на слова моя мука немая,
мой утлый челнок угрожает галере,
мне мир предлагают – я бой принимаю,
мятежник и раб в одинаковой мере.

Витающий в небе, я вечно в пещере,
и вдвое мне легче поклажа двойная;
ключами любви отпираются двери
темницы, где стражду, смеясь и стеная.

При жизни покоюсь, покоя не зная,
лежит моё время без тени движенья,
бессмертием тешится слава земная,
и празднует сердце свои пораженья…

Сеньора и дама, по долгу служенья
обетов любви я по гроб не нарушу,
и вплоть до последнего изнеможенья
ни слова не вырвется больше наружу.

Отвергнутый, слабости не обнаружу,
вам отдано всё, ибо всё не мое,
всецело я ваш, и одну только душу
мне Бог даровал и да примет её.

(Перевод с испанского Анатолия Гелескула)
___________________________________

Франсиско де Кеведо

(1580 – 1645)

Безмолвная любовь

Глаза! Не выдайте любви секрета!
Его хранят безмолвные уста.
Любви тем совершенней красота,
Чем скорбная видней на сердце мета.

Коль слезы хлынут, не страшась запрета,
Страдающего сердца немота
Их выжжет. И страданья правота
Не даст глазам нарушить их обета.

Любите тайну сердца своего,
Не выдайте кому-нибудь случайно,
Пред муками его склонитесь ниц.

Любви недостижимо торжество —
Так пусть хранима будет сердца тайна
Безмолвьем уст и сухостью ресниц.

(перевод Инны Чежеговой)

Хуана Инес де ла Крус

(1651–1695)

Ужель, скажи, над разумом твоим
победу злая ревность одержала?
И от ее отравленного жала
ты тягостным безумьем одержим?

Ужель конец любви столь нестерпим,
что ты возненавидел и начало?
Но вспомни - ведь любовь не обещала
тебе, что вечно будешь ты любим.

Все скоропреходяще. И в бесстрастье
жестоком все уносит жизни бег...
Остановить его - не в нашей власти.

Но, заблуждаясь горько, человек
не верит в то, что и любовь и счастье
даются лишь на время, не навек.

(перевод Инны Чежеговой)

ИОГАНН ВОЛЬФГАНГ ГЁТЕ

(1749—1832)

Бродил я лесом...
В глуши его
Найти не чаял
Я ничего.

Смотрю, цветочек
В тени ветвей,
Всех глаз прекрасней,
Всех звезд светлей.

Простер я руку,
Но молвил он:
«Ужель погибнуть
Я осужден?»

Я взял с корнями
Питомца рос
И в сад прохладный
К себе отнес.

В тиши местечко
Ему отвел.
Цветет он снова,
Как прежде цвел.

(перевод Израиля Миримского)

Анттонио Мачадо

* * *

Над рощами воздух вешний,
его поцелуй незрим,
и снова свежестью прежней
клубится зеленый дым.

И тучи в небесных высях
над влагой юных земель...
Дрожа на трепетных листьях,
дробится ливнем апрель.

Цветет миндаль, как бывало,
тяжелую клонит ветвь.
Раз юность любви не знала,
не стоит о ней жалеть.

Не выбрать пути иного,
и жизнь пошла под уклон...
И всё же – если бы снова
небывшей юности сон!


Перевод Натальи Ванханен
___________________________________

Шандор Петефи

Стал бы я теченьем горного потока,
Что спадает бурно
Со скалы высокой.
Только пусть любимая
Рыбкой серебристой
Вольно плещется в струе
Трепетной и чистой.

Стал бы тёмным лесом
У реки широкой,
Бился бы ночами,
С бурею жестокой,
Только пусть любимая
В чаще приютится
И в ветвях зелёных песни
Распевает птицей.

Стал бы старым замком
На горе отвесной,
И манила б гибель
Радостью чудесной.
Только пусть любимая
Хмелем-повиликой
Заструится по руинам
Средь природы дикой.

Стал бы я лачугой,
Спрятанной в ущелье,
Чтоб дожди струились
По стенам сквозь щели.
Только пусть любимая
В уголке заветном
День и ночь пылает ярко
Очагом приветным.

Стал бы тучей грозной,
Что висит над кручей,
На куски разъята
Молнией гремучей.
Только пусть любимая
В сумерках не тает
И вокруг печальной тучи
Пурпуром блистает.

(перевод М.Замаховской)


___________________________________

Виктор Гюго

ЖЕЛАНИЯ

Коль есть хоть угол света,
Где бездна красоты,
Где всё весна да лето
И всё цветы, цветы, -
Я там бы понемножку
Под маленькую ножку
Провел тебе дорожку,
Где всё б гуляла ты!

Когда средь прозы света,
Корысти и тщеты
Осталась от поэта
Хоть тень его мечты
(Что мир зовет химерой) -
Пускай бы с теплой верой
Лишь этой атмосферой
Всегда дышала ты!

Когда меж хламом света
И прахом суеты
Одна хоть грудь согрета
Святыней правоты, -

К такому изголовью,
Смеясь людей злословью,
Дай бог, чтобы с любовью
Челом склонилась ты!

Перевод В Бенедиктов
___________________________________

Адам Мицкевич

ЗАБЫТЫЙ ХРАМ

Несчастен - кто, любя, любим не может быть,
Несчастнее его - кто, не любя, томится.
Но всех несчастней тот, кто к счастью не стремится -
Кто больше никогда не в силах полюбить.

Чуть страстью перед ним вакханка загорится,
Он, вспомнив прошлое, спугнет свои мечты,
А перед ангелом любви и чистоты
С расцветшею душой не смеет преклониться.

То он винит себя, то он других винит;
Перед простушкой - горд, богини он робеет;
И вечно он "прости" надежде говорит.

Так видим мы порой - забытый храм стоит;
В нем пусто и темно, в нем вечно сумрак веет,
В нем Бог не хочет жить, а человек не смеет.
___________________________________

Годфрид Бенн

ВСПОМНИ О ТЕХ, ЧЬЯ ЖИЗНЬ БЫЛА ТЩЕТНОЙ

Когда вдруг отчаянье –
ты, знавший в жизни минуты взлетов,
шедший уверенным шагом,
ты, способный одарить себя многим:
восторгом, рассветом, внезапным порывом –
когда вдруг отчаянье –
даже если оно
гибель несет и тленье из непостижимой бездны –
когда вдруг отчаянье
овладевает тобой,

подумай о тех, чья жизнь была тщетной,
о тех, оставшихся в воспоминаниях
нежной жилкой на виске, внутрь себя обращенным взором,
о тех, кто оставил нам мало надежды,
но кто, как и ты, любил цветы,
о тех, кто с бледной улыбкой
тайны души обращал
к невысоким своим небесам,
что должны были вскоре погаснуть.

Перевод с немецкого В. В. Вебера
___________________________________

ГОТФРИД БЕНН
(1886 – 1956)

САДЫ И НОЧИ

Сады и ночи – в глубоком
хмеле древнейших вод,
проглоченные потоком
артериальных темнот;
дыханье знойного ложа
равнинной, влажной страны
встает, печаль уничтожа
последней, пустой луны.

Лепестковым, розовым слоем
мир от сознанья закрыт:
пусть достанется он героям,
тем, кто спасает и мстит –
Зигфриду, Хагену; сонно
вспомни: всего лишь одна
капля крови дракона –
и смерть сразит колдуна.

Ночь антрацитных пиний,
полный пустот ярем,
влажных магнолий, глициний
развратный гарем,
бесстыдно трудятся оры,
ворохами – цветы, трава.
Усыпают подарки Флоры
шкуру немейского льва.

Древний, влажный, огромный
наклоняется лик;
видишь: за пустошью тёмной –
луг и родник;
мысли, дела – всё короче.
Лишние речи – долой.
Только сады и ночи
сохраняют образ былой.

Перевод с немецкого Е.Витковского
___________________________________

Альфред Хаусман

Каштан роняет факел

Ветер треплет боярышник, прочь лепестки обрывая,
Пирамиды цветные роняет на землю каштан.
Громко хлопают двери. Всё ближе прощание с маем.
Окна слепы от ливня. И я наполняю стакан.

Вот и эту весну мы теряем навеки. И в мире
Смертный жребий нам выпал. Другая весна расцветёт,
Лишь когда нам с тобою исполнится двадцать четыре.
Пусть прекраснее будет. Но прежней никто не найдёт.

И не только у нас беспощадная буря, наверно,
Погубила мечты, унеся их с собой в пустоту.
И другие кощунством своим потрясали таверны,
Проклиная создавшего смертной земли красоту.

Да и вправду, кто скажет, что к нам небеса справедливы,
Обманув. Дав надежду, чтоб после на смерть нас обречь,
Тем испортив веселье. И мы, поначалу счастливы,
В путь бесцельный ушли, чтобы в землю когда-нибудь лечь.

Справедливости нет в том ещё, что и трон королевский
Не дарован ни мне, ни тебе. Наливай же полней!
Мы хотели луну. Не досталась. Но спорить нам не с кем.
Мы с тобою лишь люди. Луна? — Позабудем о ней.

Эти грозные тучи сегодня над нами нависли.
Завтра прочь улетят. Много дел им других впереди.
Плоть живую на новых костях посетят эти мысли,
Снова плакать душе, но уже в незнакомой груди.

Все страдания нашего гордого, гневного праха
Не пройдут. Они вечны, как мир. Ведь досель
Ты их вытерпеть мог. А раз можешь, ты должен. Без страха
Плечи в небо сильнее упри. И глотай этот эль.

Перевод Алексея Кокотова
___________________________________

К.И. Галчинский

МЕСЯЦ

Механизмом потаённым движим,
я вплываю в сон дворцов и хижин.

Движусь неприкаянным снобродом
по отвесным плитам и по сводам.

Свет мой чешуей монет блестящих
густо осыпает лица спящих.

Пущены пружиною зловещей,
оживают мЕртвенные вещи.

Получают новые значенья
образы, названья, измеренья.

И в часы, когда мой свет обилен,
утихает вихрь, смолкает филин.

Удлиняются мосты и реки,
парапЕты, и смычки, и деки.

Мир окутан лунным беспорядком,
диким виноградом город заткан.

На балконах и промеж балясин
луч, как ребус, сбивчив и неясен.

Меркнет луч, туманом поглощённый,
гаснет ребус, ночи возвращённый,

возвращённый сумеречным тучам,
зодчим позабытым и могучим.

И опять из каменной Вселенной
светом вырван контур переменный.

Полночь прихотливее художниц,
а лучи острей портняжных ножниц.

Камень стонет, жалуется, плачет,
свет его грозит переиначить,

превратить в светильники и лица,
а потом в иную форму влиться —

в яблоки, в бинокли, в балюстрады,
в темный ветер мокрой автострады.

Со стены на стену — ночью синей
свет несет изломы смутных линий,

площадь перейти вам запрещает,
лестницы и окна похищает.

У коней вдруг исчезают дуги,
бубенцы кричат-гремят в испуге.

Как твои звучанья вдохновенны,
полночь, филармония Селены!

Входит свет мой, зелен и всесилен,
в закоулки мозговых извилин,

в хрупкое стекло ночной печали,
в реки все, что отблеск мой качали,

в очи птиц, собак и женщин пьяных,
в серебро стариннейших чеканок,

в фонарей полночных изумруды,
в хрустали сверкающей посуды!

И всему, на чем мой луч хлопочет,
сдержанно желаю доброй ночи!

Кто же я? Зачем во мгле качаюсь?
Почему по-польски я прощаюсь?

Всем вещам я поклонюсь бесстрастно:
— Доброй ночи! Скоро я угасну.

Меркнет свет, как музыка над бездной:
— Доброй ночи! Скоро я исчезну.

Но сперва обрушусь в зал концертный,
чтоб не сгинуть в памяти бессмертной!

Прямо с неба рухну лунным ритмом,
скрипачом застыну над пюпитром.

И, четыре вальса под сурдину
разбросав, я в темный купол хлыну

временем расцвета и ухода, —
чтобы слушатели присмирели,

чтоб звучали дьявольские трели
пляской четырех сезонов года!

Снег и зной, пушок плодов румяных,
имена созвездий безымянных,

заросли и мертвые пустыни
исполинским колесом вращаю

и неровно спицы освещаю
бликами лимонно-золотыми!

Вот каков я, месяц яснолобый,
не блистаю новизной особой, —

но в окне мерцаю над тобою
среброглавой легкой сединою!

Там над крестовиною вишу я,
светом раздвигая тьму большую —

светом, сродным полуночным высям,
перечеркиваю строки писем;

лучик мой на прядях серебрится,
а тебе сентябрьский дождик снится,

и глаза твои — озёра света,
две любви, два счастья, два рассвета!

Я — хранитель ласковых сокровищ,
ты лучам объятия раскроешь.

Нотной вязью, лунной канителью
вышью полог над твоей постелью;

там намечу Млечные пути я,
и пичуг, и башни крепостные!

Лик твой стал серебряною маской,
сон твой стал немыслимою сказкой;

а когда умру, не слезной грустью —
месяцем к твоим глазам вернусь я,

загляну тебе я прямо в очи:
— Это я. Твой месяц. Сердце ночи.

(перевод — А.Големба)
___________________________________

Антонио Мачадо

***
Был погожий вечер, грустный вечер лета.
Жухлыми плетями с каменного вала
висла повилика. В отдаленье где-то
струйка напевала.

Повернулся ключ мой в скважине замковой;
простонали петли заржавелой двери,
что с глухим ударом затворилась снова,
запечатав мертвый сумрак повечерья.

Тихо и безлюдно было за оградой.
Лишь вода звенела и, маня руладой,
выводила к плитам, где струя фонтана,
падая на мрамор, пела неустанно.

— Позабытый сон твой с песенкою этой
вспоминаешь? — пела струйка ледяная. -
Был дремотный вечер дремлющего лета.

— Нет, не вспоминаю, -
отвечал воде я, -
позабыт он вместе с песнею твоею...

— Был такой же вечер, и струя фонтана
падала на мрамор так же неустанно.
В той же, что сегодня, буксовой куртине
песенка звенела, что звенит и ныне.
Разве ты не помнишь? Тяжелели ветки
от поспевших яблок огненной расцветки,
как сегодня... Разве ты не помнишь это?
Был такой же вечер дремлющего лета.

— И отрадна песня, что немолчно льется,
а не знаю снов я, о каких поется.

Знаю, что и раньше яблоки алели
в безмятежных водах твоего потока;
что давно печали в сердце отболели,
миновали снами той поры далекой;

что любовь и прежде мороком извечным
повторялась в этом зеркальце беспечном, -
старое преданье лучше расскажи ты,
расскажи о счастье, что давно забыто.

— О забытом счастье не проси преданий}
ничего не знаю, кроме грусти давней.

Был погожий вечер дремлющего лета...
Горько ты склонялся над водою этой;
и, делясь тоскою, припадал ты к струям
в тот погожий вечер горьким поцелуем.

Припадал ты к струям, жаждою пылая,
и осталась прежней жажда та былая.

— Так прощай навеки! Неустанным звоном
лейся по безлюдью в этом парке сонном -
и прощай навеки: песня твоя ныне
еще горше, струйка, чем мое унынье.

Повернулся ключ мой в скважине замковой;
простонали петли заржавелой двери,
что с глухим ударом затворилась снова,
запечатав мертвый сумрак повечерья.

( перевод — Б. Дубин )
___________________________________

К.И.Галчинский

О МОЕЙ ПОЭЗИИ

Моя поэзия — ночь в пору полнолунья,
покой, успокоенье;
когда так сладки ягоды в июне,
прохладны тени.

Когда при мне ни девушек, ни женщин,
все дремлет сладко,
и в уголке пиликает кузнечик,
что очень славно.

Моя поэзия — простые чуда,
тот край, где в лете
спит старый кот под форточкою чутко
на парапете.


(Перевод Д. Самойлова)
___________________________________