Чужая

НадяКороткова: 22.03.15 20:10

igera, произведение, действительно, первое . Просто, читаю много. Единственное, душа не лежит в детективам и фентази с элементами юмора. Как-то со смехом у меня не сложилось. Недавно читала Кресли Коул "Принцесса яда". Очень понравилось. Буду ждать третью книгу. А из. СЛР- " Просто любовь". Тоже в восторге

...

Elis: 22.03.15 20:52

Надя, ты пиши спокойно. С чувством, толком. А мы, преданные читатели, будем ждать продолжения Прекрасно, что первое произведение такое глубокое, заставляющее думать, сочувствовать, смахивать слезы с ресниц. Спасибо

...

натали: 22.03.15 23:04

Надя привет.Спасибо за проду. Ох и тяжёлая глава . Бедная девочка,что сотворили с ней!,могли ведь и убить. Хорошо Станислав подоспел,спас. Но самое страшное что заказчик отец Станислава,мешает Бася ему,ему дела финансовые поправить нужно женитьбой сына,магнат хренов!, а девченка что ее и убить можно. Да похоже не сойтись двум горизонтам,права ты. Надя очень трогательно ты написала как Басенька молилась, маму просила о помощи и защите! Очень понравилась музыка,чудесная! Спасибо. С нетерпением жду продолжения,не хандри пожалуйста,роман замечательный! Вдохновения!

...

НадяКороткова: 23.03.15 11:36

Девочки, спасибо за поддержку и добрые слова. Сегодня новый день, и новые идеи. Упадочное настроение осталось в дне вчерашнем , потому постараюсь вас не разочаровать в скором времени новой главой

...

Дагмара: 23.03.15 16:43

Наденька, спасибо за интересное продолжение!

...

НадяКороткова: 23.03.15 20:21

Дагмара, всегда пожалуйста!

...

НадяКороткова: 26.03.15 17:30

 » Иллюстрация к главе №13

Еще одна моя Бася. Художник Ан Хе



Даже с белым зонтиком

...

НадяКороткова: 26.03.15 17:34

 » глава 13

Моя любимая польская песня. Взяла ее музыкальной темой для конной прогулки героев. Вариантов исполнения много, но, именно, этот мне больше всего нравится

После православной Троицы в особняке Яновских планировался маскарад. По комнатам сновали, загруженные работой, слуги: переносили кадки с тропическими пальмами из оранжереи в Бальную залу; стены, обшитые белоснежным штофом, украшали березовыми ветками, собранными в гирлянды, отдавая тем самым дань традиции озеленения домов в троичный период. Такие же гирлянды свисали над парадным входом в особняк, перевязанные алыми шелковыми лентами. Горничные энергично вытряхивали ковры, взбивали перины, подушки и одеяла в гостевых спальнях, готовя покои к приему постояльцев, протирали статуэтки, часы, натирали мягкими щетками до блеска паркет в парадных залах. Из погребов выносились бочонки с вином, а в кухне на вертелах жарились тушки зайцев, куропаток, молочных поросят и прочей снеди, поджидавшей своего часа, дабы удобно устроиться в пустых животах местной обедневшей аристократии. В парке, за цепью прудов, лакеи установили шутихи: старый граф обещал приглашенным в фольварок соседям фейерверк. «Палаццо» Яновских готовился принять гостей с каким-то буйным, почти безрассудным размахом и пышностью, и только считанные люди в уезде знали, что это были последние предсмертные судороги некогда могучего льва, ныне поверженного в прах, но все же пробующего поднять голову для последнего вдоха.
В подвальном помещении особняка, служившим некогда пыточной, где в стене у потолка было лишь два узких, забранных решеткой, окошка, звучал лязг метала, раздавались сдавленные возгласы, топот ног. Молодой Яновский вместо того, чтобы готовиться к вечернему празднеству, с раннего утра практиковался в фехтовании. За неимением лучшего напарника, он позвал для упражнений камердинера Янека. Тот был справным молодцем, почти одного возраста с хозяином, и одинаково ловко умел управляться как с палашом, саблей и пистолетом, так и с крепкой дубиной.
Пока Станислав оттачивал приемы, гоняя Янека до седьмого пота по подвалу, за дверью их терпеливо дожидался лакей, получивший приказ графа передать сыну, что того ждут на «семейном совете» в Малой гостиной. «Хоть за уши паскудника тащи, - мне все равно, - но чтобы через час был на месте», - сказал пан Богуслав. Слуга знал: за невыполнение приказа в первую очередь спросят вовсе не с молодого панича, а с его, несчастного.
Наконец, вдоволь намахавшись рапирами, взмокшие от пота пан и камердинер, вышли из подвала. Час, в течение которого лакей обязан был уговорить Станислава подняться наверх, в Малую гостиную, давно миновал. Потому он тревожно промокал с лысины испарину носовым платком, живя в предвкушении доброй взбучки от пана-графа. Но и в «фехтовальный зал», как называли склеп молодые паничи, не смел сунуться, зная, что пан Станислав не в духе уже несколько дней к ряду. Такому попади под горячую руку - и беды не оберёшься. Может и «шаблей» пройтись плашмя промеж лопаток, и сапогом под зад надавать, коль что не по нем. Оттого лакей топтался у двери, не смея войти, дожидаясь, пока графский сынок пары выпустит.
- Пан Станислав, Вас просят в Малую гостиную, - вежливо доложил слуга.
Янек, забрав у хозяина рапиру и подав полотенце, смоченное в воде, скрылся из виду. Станислав устало прикрыл глаза. Он прекрасно знал, для чего его просят прийти. Уже вдоволь наслушался истеричных воплей матери, упреков брата и его никудышной жены, требований отца... Всех по очереди! Сегодня зовут на малый «тайный совет» семьи, где скопом навалятся все сразу. Если бы позволял возраст, он воткнул бы в уши затычки из пробкового дерева, как делал в детстве, когда гувернёр отчитывал за какую-нибудь серьезную шалость. А сейчас, просто придется слушать и упрямо терпеть. Он наперед знал каждое слово, которое скажут родственники... Соболевские готовы к отъезду!
Станислав вошел в гостиную сразу, не заходя к себе, чтобы переодеться: в промокшей от пота рубашке, измятой и полурасстегрутой на груди, в черных облегающих бриджах, взъерошенный и раскрасневшийся после долгой тренировки, пренебрегая церемониями приветствия. Двери плотно прикрыл лакей. Не зря собрались родственники в самой дальней комнате из всех парадных покоев.Они не хотели афишировать собрание, боясь, что о нем узнает пан Соболевский. Нарочно выбрали время, когда банкир с дочерью отправился на променад в парк. В Малой гостиной, которую Станислав недолюбливал из-за мрачных темно-красных тонов стен и мебели, сидели на диванах и кушетках те, с кем его связывали кровные узы, но никак не собственные чаяния и надежды. Каждый занял то положение, которое считал для себя более выгодным или правильным, как на шахматной доске. Мать, пани Гелена, Белая Королева – его добрый ангел – единственная женщина на свете, которую он по-настоящему уважал и любил (если не считать маленькую вилию, что загадочным образом сумела проникнуть в его сердце), сидела на кушетке у окна. Отец, пан Богуслав, Черный Король – человек, которого он, хоть и любил в душе, как любое дитя любит своего родителя, но почитания и уважения к нему более не питал, стоял у камина, скрестив руки на груди. Мать слишком много слез пролила из-за отца, из-за его абсолютного и безграничного равнодушия к ней на протяжении всей их совместной жизни, из-за бесчисленного количества женщин, мелькавших у нее перед глазами, связи с которыми муж не пытался скрывать, из-за детей, которых он рассматривал всегда как средство достижения целей, играя их жизнями по своему усмотрению. По этой причине между младшим сыном и главой семьи сложились давно натянутые отношения. Брат Михал, Ладья, – физически крепкий, но слабый духом, всегда внимательный, предупредительный, льстивый образованный глупец, всегда и всем старающийся угодить отцу, небрежно облокотился о подлокотник кресла, в котором устроился недалеко от главы семейства; сестра Юлия, Пешка, – слабая, болезненная девчушка, появление которой ,в покое, удивило Станислава, прильнула к материнскому плечу, стоя за спиной пани Гелены. Ее вытащили из постели лишь потому, что она имела несчастье родиться в этой семье, а не потому, что от ее мнения зависело какое-либо решение. Мнения Юлии никогда не спрашивали. Беатрыся, жена Михала, еще одна Пешка, предусмотрительно забилась в дальний угол гостиной, расположившись как можно дальше от родни, тем самым обеспечив себе приличную дистанцию меж собой и ними, когда те начнут выяснять отношения со Станиславом.
И, наконец, он сам, Станислав Яновский, собственной персоной! Ферзь. Почему, именно, Ферзь?! Потому, что привык в жизни поступать, как ему вздумается, делать ходы по собственному усмотрению. Если проводить параллели с шахматами - самая сильная фигура среди собравшихся.
- Ну-с, панове, начнем партию, - воскликнул, ослепительно улыбаясь, Станислав, ступив в центр гостиной, хрустнув костяшками пальцев, будто разминаясь перед схваткой.
Родственники заговорили хором: каждый считал, что первым обязан высказаться, потому голоса слились в невообразимую какофонию. «Соболевские завтра едут в Варшаву», - все, что можно было разобрать в этом гуле. Но Король сердито ударил кулаком по миниатюрному столику, стоявшему у камина, и фигуры онемели.
- Сегодня последний шанс, сыне, - сказал Король, обращаясь к Станиславу, хранившему молчание и равнодушно присевшему на край большого дивана, который, благодарение богу, никем не был занят.
- Они собрали багаж, - заметила Ладья-пан Михал, нервно сжимая и разжимая пальцы в кулаках, пристально глядя на брата.
- И?...- бесстрастно отвечал Ферзь. - Чего от меня ждете?
- Что ты, наконец, сыне, разродишься. Ты так долго испытывал их и наше терпение, так долго мучил своим пренебрежительным отношением панну Янину, что пришла пора покончить с нелепым упрямством и попросить руки девушки сегодня на маскараде, - сказал Король. От его слов повеяло холодом. – Завтра Соболевских не будет в Мостовлянах. Пан Соболевский крайне расстроен нарушенными меж нами договоренностями. Он ничего более не хочет слышать об отсрочке оглашения помолвки. Поэтому ты, сын, сделаешь то, что нужно, и точка. Это мое последнее слово.
- Послушай, что говорит пан Богуслав, мой мальчик, - вмешалась Королева, не глядя сыну в глаза. Она смотрела в окно, где на ветру раскачивались кроны лип, росших вдоль прудов. Ее слова не шли от сердца, но говорила то, что считала необходимым сказать, что подсказывал разум. Как мать, она желала своему дитяти счастья, но как графиня, за плечами которой стояли тени родовитых предков Паскевичей, Румянцевых, Вишневецких, помнила о долге перед родом, гербом, шляхтянской честью. И эти, последние, имели над ней большую власть, нежели привязанность к тому, кого родила. – Она не дурна собой и даже, наверное, миленькая. Любому мужчине приятно иметь такую жену. Если ты не питаешь к ней симпатии, в том нет ничего предосудительного. В браке часто привязанность приходит уже после свадьбы.
- И ты, Брут! - криво усмехнулся Станислав. - Что-то между вами и вашим супругом, мадам, симпатия так и не наступила.
Ферзь сделал первый ход, оценивающе глядя на Королеву, которая только что его предала. До сих пор она была на его стороне, хотя и упрекала частенько за упрямство. Теперь он знал, что лишился и этой хрупкой поддержки. Мать пошла на поводу у отца и остальных членов семьи. Жаль!
Королева издала сдавленный возглас, уязвленная словами Ферзя-сына, а лицо Короля потемнело от гнева. Эти двое, что прожили бок о бок много лет и произвели на свет троих детей, не являлись образчиком идеальной семьи.
- Задумайся хотя бы единожды о последствиях, - продолжила Королева, проглотив обиду. Ее тонкие пальчики впились в руки дочери, стоявшей за ее спиной. - Мы лишимся всего, что имеем. Всего, мой мальчик! Знакомых ,- потому что нас станут жалеть, а позже жалость перерастет в презрение, а еще спустя время о нас забудут. Мы лишимся доходов! О да, именно денег, как ни пошло это звучит. Лишимся дома! И того, в котором ты стоишь сейчас, и тех, в Вильно и Варшаве. Земля, веками принадлежавшая нашим предкам, больше не будет нашей. По ней будет ступать чужая нога. А как же те, которые лежат в фамильном склепе? Что ты им скажешь, сын? Что из-за простого упрямства, желания досадить отцу, отдашь в чужие руки землю пращуров? Они любили ее, проливали за нее кровь, сражались с врагами за каждую ее пядь, за каждый холмик и камень, и перевернулись бы в гробах, будь то возможно, при одной мысли, что один из них, их потомок, плюет на их могилы, честь рода и земли майората.
- Сколько пафоса, мадам! Я ничего им не скажу, - ответил Ферзь, вставая на ноги с дивана и подходя к камину, где стоял Король. - Майорат наследовать должен был Михал. Он старший сын. И он должен держать ответ перед предками. А вы, отец, объясните пращурам, попробуйте найти оправдание, почему пагубная страсть к карточным играм толкнула вас поставить на кон сумму немыслимых размеров?! Скажите им, по какой причине несколько раз закладывали земли майората и «палаццо», и городскую недвижимость, пока непогашенные векселя не оказались у пана Соболевского? Почему, садясь за карточный стол, играли судьбой и будущим семьи? Скажите же это и мне, пан Богуслав. Скажите вот ему, и ему, и этому тоже ответьте!
Ферзь указывал на парсуны в тяжелых багетах(1) на стенах гостиной, изображавшие шляхтичей в шитых серебром и золотом парчовых кунтушах поверх жупанов, в рыцарских панцирях и кирасах, с гетманскими булавами, палашами и пергаментными свитками. «Рromeritum redimio»(2) гласил девиз под одним из портретов, на котором был изображен предок Яновских, живший в шестнадцатом веке. О, этот пан помнил о долге, когда привел свою хоругвь в помощь Острожскому и Сверчовскому, под Оршей. Оттого и взирали с укоризной с парсуны голубые глаза шляхтича на потомка, напоминая тому о чести и преданности роду. А вот еще один персонаж. Тот уморил до смерти трех жен в погоне за приданым и землями, что достались его детям. Тоже разновидность долга перед родом.
Станислав отвернулся и посмотрел в глаза отцу.
- Видите, что здесь написано? Долг обязывает. Это Ваш долг перед ними, не мой.
Отец и сын смотрели друг на друга, как два силача, меря силы: чей взгляд выразит больше ненависти, чья воля окажется более несгибаемой, чьё упрямство пересилит и заставит другого уступить. Глаза в глаза, лицо в лицо, дыхание к дыханию... И Черный Король не выдержал, отвел взгляд, наполненный желчью, в сторону.
- Ты, ты не смеешь…
- Смею, mon père(3). Каждое мгновение жизни ты жил так, как хотел, не считаясь ни с чьими желаниями. Играл, превратив карты в пагубную страсть; тратил суммы, намного превосходящие годовой доход поместий на женщин, путешествия, коллекционирование дорогостоящих безделушек. Все ради собственного удовольствия - и ничего, что могло бы сделать счастливой ту, которая тебя любила, ничего ради благополучия семьи. Ты тот, кому я подражал до недавнего. Потому я имею полное право последовать и сейчас твоему примеру, поступить так, как хочу, поддавшись собственным желаниям. Мesdames et messieurs(4), я выполню вашу волю и сделаю предложение руки и сердца, - Станислав злорадно улыбнулся одними губами, обведя взглядом каждого присутствующего в гостиной. – Но лишь частично... Моя избранница не титулована и не богата. В ней нет ничего, что могло бы показаться ценным с точки зрения ваших представлений о выгоде брачного союза. Ничего, кроме красоты и чистой души…
-Ты, мon fils(5), не можешь, - воскликнул, пораженный до глубины души, Черный Король, внезапно догадавшись, чьё имя сейчас сорвется с губ отпрыска, на которого он возлагал последние отчаянные надежды. – Не имеешь права поступить с нами так низко.
- О, я могу, - заявил Ферзь. – И я сделаю это. Вы, видно, пан Богуслав, так и не поняли за всю свою долгую жизнь, что есть люди, которые не подвластны вашей воле. Ничем вам меня ни сломить, ни умаслить, пан отец. Что можете вы, стареющий развратник, сделать, чтобы принудить меня отказаться от задуманного? Убить? Заковать в кандалы? Проклясть? Лишить наследства? Ха! Ничего вы не можете! Поэтому я остаюсь при своем решении.
Ферзь сделал шаг.
- Имя моей избранницы - панна Барбара Беланович.
Мат Королю. По крайней мере, Ферзю так казалось. Если он желал шокировать родственников, то у него это превосходно получилось. Ни одна фигура не издала ни крика, ни возгласа, ни даже протестующего шепота. Они оцепенели, пока в головах оседали и осмысливались услышанные ими слова.
- Пречистая Дева, - наконец смогла выдавить из себя Королева, прикрывая рукой глаза. Ей стало дурно от одной мысли, что повлечет за собой необдуманное и безрассудное решение сына.
Первым пришел в себя пан Богуслав. Подскочив к сыну, он ударил его по щеке.
- Я тебя скручу в бараний рог, знай это! - тяжело дыша, произнес он, видя, как по побелевшему от неожиданности лицу сына разливается красное пятно, как выступают капельки крови в том месте на скуле, где золотой перстень с гербом Яновских, рассёк кожу. – Я прокляну и тебя, и ту особу, с которой решил связать свою жизнь. Никогда не благословлю этот союз.
Станислав поднял руку к лицу, коснувшись места на щеке, горевшего огнем после отцовской пощечины.
- Что ж так-то, пан Богуслав? Деретесь, как холоп. А еще граф,- выдавил он с горечью, вытирая кровь, бежавшую тонкой струйкой от скулы к подбородку. - Зачем мне ваше благословение? Уже благословили, премного благодарен, век помнить буду. Я сказал, что хотел, поэтому не испытываю более нужды находиться в этом милом обществе, панове. Позвольте откланяться.
Станислав отвесил нарочито вежливый поклон, развернулся и пошел к дверям, чувствуя, что его партия еще не окончена, что настоящая борьба только начинается, что он в чем-то ошибся и сделал что-то неправильно. «Не сомневаться», - приказал он себе, открывая дверь гостиной.
- А!.. И вот еще что, - после минутного колебания бросил он небрежно через плечо замершим родственникам. – Завтра, после отъезда Соболевских, я тоже уезжаю в Вильно. У вас будет время обдумать мои слова. И упаси вас Бог, если я узнаю, что Вы, пан Богуслав, или Вы, maman, или ты, Михал, плетете за моей спиной интриги, чтобы навредить панне Беланович. Упаси вас Бог даже от подобных мыслей…
Дверь за ним бесшумно захлопнулась.
Старый граф вздохнул и опустился на диван рядом с женой, которая сидела сгорбившись, прикрыв ладонями лицо, отгораживаясь от всего мира.
- Щенок,- проговорил он, обращаясь ни к пани Гелене, ни к детям и невестке, а, казалось, больше к самому себе. – Думает, что может все?! Что нет ничего, что могло бы заставить его отказаться от задуманного?! Ах! Наивность молодости. На свете существует масса способов усмирить беспокойные души, остудить, даже самые горячие головы. Коль сам не передумает, та, что взбаламутила его разум, сама от него откажется. Женщины, зачастую, способны более здраво мыслить и им почти всегда есть, что терять.

***

Бася который день сидела в доме, не смея показаться во дворе. Пан Матэуш приказал Марыське стеречь паненку, если той взбредет в голову высунуться из дому. Дело было не только в слухах, которые до него дошли о драке на площади, но и в разговоре, состоявшемся несколькими днями ранее, между ним и графом. Богуслав Яновский пригласил управляющего в кабинет, где в довольно резкой форме намекнул, что племянницу не нужно больше пускать в фольварок ни под каким предлогом: ни по просьбе панны Янины, ни по приглашению графини, ни даже просто брать с собой, если девочке захочется посетить поместье и прогуляться по его окрестностям. Разговор состоялся еще до знаменательного семейного собрания, о котором пан Матэуш пока ничего не знал, как и не догадывался о намерениях графского сына свататься к их Басе. Граф, прислушавшись к пожеланию Соболевского, и шестым чувством осязая некую скрытую угрозу его планам, исходящую от красивой, уверенной в себе девицы, на которую сын смотрел так, как когда-то он сам взирал на женщину, чей локон до сих пор хранился в золотом медальоне на его груди, решил ее убрать подальше с глаз Станислава, разумно предположив, что глаза не видят, уши не слышат, и сердце ровно бьется.
- Выдайте панну скорее замуж, - требовательным тоном заявил он Бжезинскому. – Пан Матэуш, если на примете нет подходящих кандидатур, я вам в том могу помочь. У меня имеются на сей счет кое-какие мысли. Даже приданое выделю девице. Она сирота, и мне не составит труда оказать посильную помощь в устройстве ее судьбы.
Бжезинский хмуро глядел на графа, видя его насквозь. Вон, как его проняло, старого черта! Ишь, как засуетился... Приданое он даст! Гол, как сокол, дочку бы свою думал, как пристроить, а не о Басе волновался...
- Дзенькуе(6), пан граф, за милость, но мы не нищие, - с достоинством ответил он хозяину. – У нас хватит добра, чтобы выдать племянницу замуж, як мае быть(7). И жених, даст Бог, сам сыщется. Я обещал своей ясоньке, что не буду принуждать. Только за того отдам, который ей по сердцу придется.
- Вы не поняли меня, Бжезинский, - сказал граф. Возможно, пану Матэушу только показалось, но он расслышал в тихом, ровном голосе Яновского нотки угрозы. – Раз так - поговорим начистоту. Ваша родственница симпатизирует моему сыну Станиславу, а вы знаете, что в наших нынешних обстоятельствах, когда он и панна Янина Соболевская должны обручиться, это никак не можливо. К тому же, вы знаете моего сына, который ни одной юбки не пропустит мимо... Зачем позже волосы рвать на себе, проклиная судьбу, что не доглядели? Может оказаться поздно. Я предлагаю вам правильный выход из сложившегося положения. Наилучший способ уберечь девицу от искушения и заставить моего кретина-сына держаться подальше от панны, – заречины и свадьба. У меня есть на примете знакомый господин, который подыскивает себе жену. Увы, он вдовец, но еще молод. Супруга скончалась два года назад, оставив на руках мужчины маленького ребенка. Сами понимаете:мужчине одному, без женской опеки, да с ребенком,- нелегко.
- Вдовец? – скривился пан Матэуш. Совсем не такого жениха он хотел для Баси. К чему тот довесок, прижитый в другом браке?
- Он далеко не беден, имеет приличный доход от мыловаренной мануфактуры в Познани.
- Познань?! Так то ж на другом конце света, у германских границ. Ежели племянница уедет в те места, так с концами. Век не увидимся.
- Зато будет до смерти обеспечена. Ни в чем беды не познает. Пан Збигнев Крушинский - хороший человек. И не стар, если вас это волнует. Я же сказал ранее, - уговаривал граф, в душе подавляя закипающую злость на упрямство управляющего. Тоже мне - персона, еще носом воротит, будто к его племяннице очередь из женихов выстроилась и есть из кого выбирать. Только и богатства у нее, что краса. Так ведь красоту на хлеб с маслом не намажешь! Что она в дом мужа принесет, кроме личика смазливого, языка длинного да происхождения непонятного? Если бы не срочная необходимость убрать девку быстро с дороги, чтобы и духу её в Мостовлянах не осталось, он бы даже в мыслях не смел предлагать эту кандидатуру пану Збигневу, потому как не ровня ему. Нищая бесприданница!
Бжезинский ушел, но обещал подумать над предложением, чем окончательно вывел из себя графа. Время играло против него. Драгоценные дни ускользали, как песок сквозь пальцы, заставляя графа нервничать, не спать по ночам, видя, что Соболевский уже пакует чемоданы, собираясь в Варшаву. Ах, если бы не ослиное упрямство сынка, векселя стали бы шикарным подарком Соболевского на свадьбу дочери...

***
Басю дядька вечером не стал бранить, зная, что той и так досталось. Осмотрел, покачал головой, тягостно вздохнув, и запретил выходить из дому.
- Даже на порог не показывайся. К батракам не ходи, потому что их дети тоже хворые. Сама знаешь, свихнувшиеся от горя бабы несут на тебя не весть что! Тех из подшивальцев (8), кто придет, велел Марысе гнать метлой поганой со двора. И еще, ясонька, одно скажу: если кто-то скажет, что пан Станислав ошивается под окнами хутора и ты с ним любезничаешь, пеняй на себя. Не погляжу, что девкой стала. Кнутом отстегаю так, что неделю встать на ноги не сможешь…
Бася не сомневалась, что дядька выполнит угрозу, но сидеть взаперти тоже не хотелось. Знала, что Станислав каждый вечер в саду ее ждет. Сердце рвалось к нему, но страх, что Марыся донесет дядьке о ее вылазках, сдерживал до поры до времени.
- Мне, как канарейке, век в клетке сидеть? - недовольно бурчала она.
- И посидишь, - грозно рыкал пан Матэуш, видя, какое своевольное выражение приобретает лицо Баси при мыслях о вынужденном затворничестве. – Чай не королева, корона не свалится. Зато целее будешь.
Спорить и пререкаться было бесполезно. Чем больше она давила бы на Матэуша, прося пойти на уступки, тем сильнее бы он противился. Потому Бася затихла, делая вид, что покорно сидит в доме, занимается домашним хозяйством. Мысли в голову приходили разные: отчего люди ее так не любят, почему «ведьмой» считают, ведь никому, ни единому человечку зла не сделала; беспокоилась, что о ней станут говорить в околице после того, как пан Станислав заступился за нее у церквушки православной?! Только слепой не увидит, что он к ней неравнодушен. Марыся так ей и сказала, когда его коляска скрылась из виду и они вдвоем шли по подъездной дороге к хутору. «Жалко, что вы ,панна, без свядомости(9) были. Такое пропустили! Панич так надавал бабам по карку, что из них ажно дым из галов курел. А после так кричал и вас к себе так прижимал, что людям усе и так ясна стало». «Что же стало ясно?» - поинтересовалась тогда у служанки Бася. Марыся хитро поглядела на паненку, хотя еще тряслась от пережитого страха, и ответила: «Даволи уж, панночка, дурницай прикидывацца. А то вы и не знаете, что ён за вас душу отдасть. Стал бы такой богач позориться на всю округу ради девки, которая для него ничего не значит». От таких слов Басе и боязно было, и радостно. Боялась, что новости дойдут до фольварка, до Яновских и Янечки, и те ополчатся против нее, а радость испытывала от осознания, что не безразлична Станиславу, что сердце у него не равнодушное, как ей поначалу казалось, не злое, способное любить. Переживала еще и потому, что с утра получила от Янины записку, которую привез слуга. Не знала, читать или нет, опасаясь ее содержания. Долго крутила в руках маленький прямоугольник, нервничала, но все же решилась вскрыть и узнать, что хочет от нее подруга. Коротко, без эмоций, Янина приглашала ее в фольварок на маскарад. Простые, приветливые слова, ни о чем не говорящие. Ни намеком, ни тоном послания она не дала понять, что все знает о стычке у церкви, догадывается о чувствах Станислава к ней, Басе. В постскриптуме Янина добавила следующее : «Mon père et moi, nous partons après la mascarade de Varsovie. Une petite amie, je veux te dire adieu»(10).
Размышляя, что означает сие послание и не скрыто ли в нем подвоха, Бася не услышала, как что-то ударилось о стекло ее окна. «Дзинь», - повторился звук, и она напряглась, отложив записку на кровать. Подойдя к окошку, распахнула его и высунулась во двор. «Если дети шалят, выйду и надеру им уши», - решила она, но мысленно приготовив нужные слова для отповеди, так и не произнесла их. Под окном среди кустов жасмина, стоял Станислав, задрав вверх светловолосую голову, сложив ладонь козырьком над глазами, чтобы защитить лицо от солнечного света.
- Дзень добрый, панна Барбара. Тебя долго не было, моя дрога... Вот я и пришел, - улыбаясь, развел он руками.
- Зачем? Уходите немедленно, пан Станислав.
– Я предупреждал, что так будет.
- О, беда на мою несчастную голову.
Басю кинуло в холодный пот, потом в жар, она еще сильнее высунулась из окна, повиснув на подоконнике и отчаянно замахала руками, а после приложила пальчик к губам, призывая Станислава к молчанию.
- Тише, пан Станислав. Вы кричите, как Иерихонская труба. Скоро сюда сбегутся батраки с поля. Марыська услышит. Умоляю, тише! Меня заперли в доме и не выпускают, так что я все равно не смогу к вам выйти. Уходите.
Он скрестил руки на груди, оглядываясь по сторонам, нет ли кого поблизости, и убедившись, что все спокойно, произнес, понизив голос до шепота:
- Панна думает, что я вытоптал эти несчастные кусты лишь затем, чтобы услышать, как меня прогоняют? Я скучал. Несколько вечеров подряд ты не приходила в сад, поэтому я решил, что самому пора наведаться на хутор, чтобы увидеть тебя. Басенька, я очень хотел тебя увидеть…
Он не шутил, лицо Станислава выглядело крайне серьезным.
- Матка Боска, но не средь бела дня же! Дядька сказал, что отстегает меня кнутом, если вас увидят вблизи хутора, - объяснила Бася свое немилостивое «уходите». – Вы же не хотите, чтобы меня побили, пан Станислав?
- Нет, совсем не хочу, - заулыбался он. – Поэтому решил тебя украсть.
- Ума лишились? Невозможно.
- Только до вечера! Обещаю, верну в сохранности до возвращения дядьки. Он не скоро дома появится, - умоляюще-театрально протянул он руки к окну.
- Это почему еще?
- Разве панна не знает, что в фольварке маскарад? У твоего Бжезинского работы в два раза больше появилось, чем обычно.
Бася грустно вздохнула. Ей очень хотелось хоть одним глазочком взглянуть на торжество, устраиваемое Яновскими в фольварке. Она никогда не была ни на маскарадах, ни на балах, а ведь в пансионе ее обучали танцам и она премило умела танцевать и полонез, и вальс, и кадриль, и польку. Естественно, партнерами были такие же, как она, воспитанницы, но это нисколько не умоляло ее любви к танцам.
Станислав нетерпеливо щелкнул пальцами, понимающе усмехнувшись.
- Вижу, ты хочешь на маскарад. Тогда заключим сделку, панна. Прогулка со мной днем в обмен на возможность проникнуть в «палаццо» вечером на маскарад?
Он пытливо заглянул Басе в глаза, ожидая, что та ответит.
- Ну же ,решайся.
- У меня нечего надеть, - угрюмо прошептала она.
- Это не проблема, моя дрога. Праздник потому и называется la mascarade, что люди рядятся в разные лохмотья, костюмы и маски, чтобы не быть узнанными. У моей сестры полон сундук костюмов для такого рода развлечений. Знаю, потому что сам ей покупал. Я сегодня предоставлю тебе возможность лицедействовать вдоволь. В кого ты хочешь перевоплотиться?! Дай подумаю?! В Золушку. Считаю, этот костюм придется тебе впору, как никакой другой.
- Ваш юмор не уместен!
Бася колебалась, но недолго. Желание попасть на праздник стало таким нестерпимым, что перевесило и здравый смысл, и страх, что ее исчезновение из дома обнаружат и поднимут на ноги весь уезд, и мысли о наказании, которым ей грозил пан Матэуш. Страсть к авантюрам, которую она неожиданно в себе открыла, подталкивала к побегу. Метнувшись в комнату, она сорвала с крюка, вбитого в стену, шляпу с широкими полями, наподобие той, что потеряла, убегая от Станислава у реки, нахлобучила ее на голову, кинула оценивающий взгляд на себя в зеркало, дабы убедиться, что все в порядке. Нос, слава богу, имел прежний, ровный вид, и синева исчезла. Глаза блестели, лицо разрумянилось от возбуждения, а волосы были опрятно убраны в сетку. Взяв из кофра кружевные митенки, Бася опять высунулась из окна.
- Я согласна, - заявила она, и тут же, как по мановению волшебной палочки, из кустов выросла деревянная лестница, предусмотрительно спрятанная Станиславом на тот случай, если Басю удастся уговорить. Брусья лестницы глухо ударились о стену под окном спальни, и Станислав протянул руки:
- Спускайтесь, моя прелестная Рапунцель. Ваши волосы сегодня не пригодятся.
- Отвернитесь, или закройте глаза, пан Станислав, - приказала Бася, памятуя о том, какой вид откроется ему снизу, когда она начнет спускаться. Юбки, даже лишенные кринолина, в любой момент мог задрать ветер.
- Mademoiselle, ваши панталоны не лишат меня присутствия духа, потому что я видел их в прошлый раз, когда вы так же смело карабкались вниз по стремянке в доме моего родителя,- заявил невозмутимо Станислав, но, тем не менее, отвернулся. Он крепко держал руками лестницу, пока Бася спускалась по ступенькам.
- Правду о вас говорят, пан Станислав.
- И что же, позвольте узнать, говорят, панна Бася?
- Что вы с чертом из одного горшка ели.
Он ничего не ответил, только тихонько рассмеялся. Едва коснувшись ногами земли, она почувствовала, как ее за талию приподняли и чмокнули в нос.
- Бежим, пока нас действительно не обнаружили, - сказал Станислав, увлекая ее за руку.
В саду, у изгороди стояли две лошади. Черная – жеребец Станислава, и гнедой масти кобылка.
- Мы разве собирались на верховую прогулку? - с сомнением спросила Бася, осматривая лошадь, которая, как она догадывалась, предназначалась для нее. «Ну и хитре», - подумала девушка с улыбкой. Наверняка знал, что сможет уговорить сбежать с хутора, потому предусмотрел и сбрую, годившуюся только для всадника-женщины, и дамское седло, и по росту выбрал лошадь, чтобы не кружилась голова у наездницы.
- Не ходить же нам вечно кругами по саду. Только не говори, панна, что не обучена верховой езде.
Она умела ездить на лошади: безусловно, ей было далеко до лихачества амазонок, но в седле держалась вполне сносно, если лошадь была смирной и знакомой, как, например, Руды, один из коней пана Матэуша. Гнедая кобыла, которую привел Станислав, выглядела спокойной, но доверия пока не внушала.
Станислав с нетерпением следил, как Бася кружит возле лошади, осторожно ступая по траве, заглядывает той в пасть, осматривает копыта, морду. Так они до второго пришествия не уедут! Дождутся, что кто-нибудь донесет Бжезинскому об их вылазке и придется тогда просить руки девушки прямо здесь, в саду у плетня. Ему этого не хотелось бы. Не любил выглядеть глупцом. Если надумал жениться, сначала не мешало бы поставить в известность саму невесту, а после уж в сваты идти, как полагается. Станислав намеревался объясниться с Басей сегодня на прогулке, а по возвращении из Вильно уладить вопрос со сватовством с ее родственниками, Бжезинскими. Свою семью, чье мнение о затее он имел честь только что выслушать, Станислав мысленно уже отрезал от себя.
- Уверяю, эта самая тихая и медлительная лошадь из всех, что мне доводилось встречать на своем веку, панна Бася,- не выдержав колебаний девушки, сказал Яновский. Выудил из мешочка, болтающегося на луке, кусок хлеба, и протянул его Басе. – Дай ей лакомство, и она будет твоей преданной рабой, обещаю.
Бася дала хлеб кобылке и та осторожно взяла его мягкими, выпяченными губами.
- Ну, поехали, - Станислав ободряюще подтолкнул Басю к лошади. Подставив ладони, на которые она могла опереться ногой, подкинул девушку в седло.
Ехали они не спеша. Станислав придерживал рукой гнедую за повод, направляя своего коня вровень с ней, дав время и неопытной наезднице, и животине привыкнуть друг к другу. Кобылка плелась черепашьим шагом, цокая крохотными копытами по дороге, в то время как вороной Станислава рвался вперед, оскорбленный в глубине своей лошадиной души столь медлительным ходом. Станислав приучил его к стремительному галопу, к безумным прыжкам через стриженые кусты и ограды, через канавы на заливных лугах. Черный глаз коня нет-нет, да и косился возмущенно на гнедую «дамочку», позорившую тихой поступью всю лошадиную породу, из его пасти рвалось негодующее ржание, и если бы не твердая рука хозяина, вороной давно бы сделал «свечку» и умчался вперед, оставив свою компаньонку и ту, которая сидела на ней верхом, глотать пыль из-под его копыт.
Свернув с проселка на луга, Бася и Станислав направились в противоположную сторону от Мостовлян, туда, где вдали росли разрозненными кучками, старые дубы. Местные жители называли эти небольшие рощицы, беспорядочно разбросанные на несколько верст в округе по заливным лугам, «Островами». Кучки деревьев, действительно, издалека напоминали тропические острова темной зеленью, резко выделяясь на фоне светло-зеленой, уже успевшей местами порыжеть от солнца, травы. Дубы росли на возвышенностях, весенний паводок никогда не заливал их подножия, окружал со всех сторон мутной водной гладью, напоминая жителям Мостовлян, что где-то на свете есть иные острова, другие воды и, совершенно необычный, не похожий на здешний, мир.
Вручив, наконец, поводья Басиной лошади самой всаднице, Станислав, пришпорив вороного коня по кличке Шибки, пустил его вперед легкой рысью, а после, чувствуя нетерпеливое подрагивание конского крупа под своими ногами, и вовсе перешел в галоп. Бася диву давалась, как легко, словно птица, почти не касаясь земли, несется вперед черный конь, развевается длинная грива, стелется шлейфом хвост. Любовалась красивой и уверенной выправкой Станислава: он то склонялся к самому лошадиному туловищу, то выпрямлялся в седле, подставляя лицо солнцу и ветру, бьющему потоками, играющему светлыми кудрями. Увы, она никогда бы не осмелилась так отчаянно скакать: опасалась незнакомой лошади, да и дамское седло не являлось образчиком удобства и безопасности. Поэтому, никуда не торопясь, ее гнедая плелась следом за жеребцом, позволяя Станиславу вдоволь насладиться бешеной скачкой. Панич, желая порисоваться перед неискушенной Басей, выделывал на коне разные выкрутасы: отъезжал от девушки далеко, почти исчезая из виду, затем резко разворачивал коня и галопом мчался навстречу, отпустив поводья, подняв вверх руки, управляя конем одними лишь икрами и шпорами. Волосы его развевались, за спиной трепетали, как крылья, полы летнего, горчичного цвета, костюма для верховой езды. По лугам неслось веселое мальчишечье «Эге-гей!», напоминавшее Бася тот вечер, когда она в первый раз увидела Сташека, сигающим через изгороди дядькиного сада. Тогда он был сильно навеселе, а ныне его пьянило что-то совсем иное. Бася видела, как задорно блестят синие глаза мужчины, неподдельным восторгом светятся разрумянившиеся на ветру щеки. Она, пожалуй, понимала сейчас цыган с их вечной любовью к лошадям: только конь, летящий карьером, ветер в лицо, да, сливающийся в размазанную пелену пейзаж, дают человеку чувство полной свободы и полета.
Станислав подъезжал к Басе, кружил, проказливо дергал ее за желтые ленты на шляпе, а затем, пришпорив коня, опять мчался перед среди луговых трав. «Догоняй же», - неслось из-за плеча. И, Бася, опять поддавшись безумному порыву, захлестнувшему ее с головой, подстегнула гнедую кнутом, ударила пятками в бока, и поскакала вдогонку за всадником в горчичном костюме. Широкие края шляпы пригнулись к щекам, юбки ситцевого платья трепетали волнами, и душу переполняло удивительное ощущение легкости.
Достигнув первых «островов», всадники миновали их, и поскакали дальше, углубляясь в царство лягушек, длинноногих аистов и буйно цветущих трав. Под копытами шелестела осока, склоняли смятые головки дикие геоцинты, «маланка», клевер; рассыпанные щедрой рукой природы, гнулись в поклоне сиреневые колокольчики.
Отпустив лошадей на вольный выпас, Бася и Станислав наслаждались теплым летним днем и покоем, которым дышало все вокруг: каждый листик, травинка, ползущая по ветке букашка. Лишь изредка тишину «островов» нарушало щёлканье аистов, бродящих возле обмелевших заводей и пронзительный щебет стрижей, метеорами носившихся над землей.
Бася бродила по лугу, собирая колокольчики, Станислав лежал в траве, закинув руки за голову, покусывая губами стебель травы и следя в глазами за девушкой.
Она внезапно обернулась, помахала ему букетом и, вернувшись, присела рядом с ним на траву. Деловито разложила собранные цветы на пышном подоле, и начала что-то плести. Венок, догадался Станислав. «В какой-то степени, все девушки похожи друг на друга, - думал он, мечтательно наблюдая, как тонкие смуглые пальчики сгибают длинные стебли, перекручивают их, наслаивая все новые и новые цветы. – Стоит любой из них оказаться на природе, и сразу же возникает желание что-то собирать, нюхать, плести, а затем непременно одеть творение своих рук на голову того «несчастного», который окажется поблизости». Но другие паненки его больше не волновали. Существовала только одна, которая сидела с ним рядом, сосредоточенно насупив брови, прикусив от старания верхнюю губу. Ее лоб слегка морщился, отчего меж бровями пролегла глубокая морщинка. Назойливая мошка атаковала Басю, и та отмахивалась от нее рукой, роняя на платье только что переплетенные меж собой стебли цветов. Злилась, наверное, что венок кривоватый получается, оттого и ворчала что-то тихонько. Боже, как хорошо! Удивительно, что они вот так, запросто, находятся на этом лугу, рядом с дубравой; июньское солнце печет им головы, наливая тела тяжестью и сладкой дремой. Они словно супруги, меж которыми нет неловкости и натянутости, и не нужно лишних слов, чтобы просто наслаждаться близостью друг друга.
Станислав раздумывал, что сейчас как раз самый подходящий момент признаться Басе в своих чуствах. Сказать, как он ее любит! Любит в ней каждую родинку на щеке и плечах, которые открывал округлый вырез платья; любит влажный блеск темных глаз, ямочку меж ключицами, которая то вздымалась вверх, то западала; темную прядь волос, выбившуюся подчас скачки из-под шляпы, и спадающую на смуглую округлую шею. Очень хотелось дотронуться до золотистой кожи травинкой, пощекотать ее, слушая заливистый девичий смех, а потом положить голову на девичьи колени, спрятанные под ворохом ситца, и долго смотреть в черные глаза, чувствуя, как нежная рука гладит его по волосам, касаясь пальчиками лба, висков, глаз…
- Пан Станислав, что это там?- вторгся в мечты Станислава Басин голосок.
Он приподнялся на локте, желая лучше разглядеть то, на что указывала девушка рукой. За верхушками вековых дубов возвышался край какого-то замшелого строения.
- Это развалины францисканского монастыря. Разве ты не знала, Бася?
Она закончила плести венок, и отложила его в сторону на траву.
- Я слышала, но в развалинах никогда не доводилось бывать. Интересно было бы взглянуть на них вблизи, - сказала девушка, вопросительно глядя в глаза Станиславу, что подразумевало под собой «хочу, и все тут». Не без сожаления, что приходится разрушить царившую меж ними идиллию, Станислав встал на ноги и помог подняться Басе. Чего хочет женщина, того хочет Бог! Что тут скажешь. Пришлось взбираться в седло, и ехать к руинам. Он бывал возле них не раз: в детстве вместе с Кшисеком, и теперь, часто совершая верховые прогулки по этим лугам. Ничего, что могло бы заинтересовать, поразить его воображение, Яновский не находил в груде камней, оставшихся после, некогда, величественного здания. Зато панну в том направлении тянуло, словно, на аркане. Она уже вполне освоилась с лошадью, и беспрестанно ее понукала, заставляя быстро перебирать ногами.
Монастырские развалины раскинулись на холме, окруженном дубравой. Деревья росли тут, вероятно, со времен Миндовга(11), Кейстута и Витовта(12). Величественными и необъятными выглядели их стволы, толстыми, искривленными были ветви, переплетенные меж собой, они скрывая от глаз мирно покоившиеся под их сенью стены.
Станислав и Бася спешились, привязав лошадей к одному из дубов, и направились вверх по холму. Их продвижению мешали заросли лопуха, цеплявшегося за юбки колючками. Но даже такая неприятная для любой женщины штука, как репей, не могла поколебать решимости Баси воочию посмотреть старинный остов обители. Еще пару шагов, и они оказались у самых развалин. Груды обтесанных камней лежали у ног. То, что привлекло внимание любознательной девушки, оказалось ничем иным, как полуобвалившейся звонницей. Каменные блоки покрылись лишайником, в щелях росла дикая трава и молоденькие деревца. На крыше колокольни, там, где столетия назад висел колокол, вороны и галки свили гнезда. Потревоженные появлением людей, птицы с шумом поднялись в воздух, оглашая округу криками «карр-карр-карр».
Бася, опираясь на руку Станислава, ступила на булыжники, не сразу заметив, что всего у паре шагов от нее зияет черный провал.
- Осторожнее, - предупредил Станислав, сжав ее плечо и обхватив девушку за талию. – Внизу катакомбы, склепы. Когда-то это были подвальные помещения монастыря, сейчас же от них мало что осталось.
Девушка подалась немного вперед, вглядываясь в непроницаемую тьму под ногами. Солнечные лучи не достигали дна катакомб, высвечивая только верхушки грубых, монолитных колонн, соединенных меж собой арками, во многих местах уже разрушенных временем и непогодой.
- Удивительно, как холопы до сей поры не разобрали эти руины? Добротный строительный материал для мельницы или иных построек, - задумчиво заметила она, касаясь ладонью тёплого, нагретого за день, камня.
- Люди суеверны, подобные места вселяют в них трепет или даже суеверный страх. Они думают, среди развалин бродят призраки мертвых францисканцев.
- Правда? Не может быть!
- Не знаю. Лично я ни одного не встречал, хотя ранее часто здесь гулял с Матиевским. Мы исследовали развалины вдоль и поперек в поисках сокровищ, но ничего так и не нашли. Или нет… Кое-что, все же, обнаружили. Идем, я покажу.
Станислав повел Басю к звоннице. У основания фундамента, сложенной из гигантских каменных глыб, Станислав указал на один выпирающий блок светло-серого цвета. Потер его рукой, счищая песок и глины, снял слой мха, и Бася увидела вырезанные на гладкой поверхности борозды: правосторонние свастические знаки - маленькие солнца с загнутыми вправо загогулинами, напомнившими селянские косы.
- Языческие руны,- пояснил Сташек. -Вот эта называется Сиг, или Сила. Знаки Перуна. Камень, на котором они высечены, в дохристианские времена был либо алтарем, либо каменным идолом. Моя нянька, Зофья, в детстве рассказывала, что до того, как в наши места пришел Белый Христос, на этом самом месте стояло языческое капище бога Перуна. Дубы, растущие вокруг холма, самые старые в округе, посвящены этому богу-воителю. Потом появились монахи-францисканцы, разрушили алтарь, окрестили язычников, а идола свергли и замуровали в фундамент колокольни, доказывая тем самым, что лживый языческий бог более не имеет никакой власти над человеческими душами. Правда это, или нет, не знаю, но нянька утверждала, что спустя пятьдесят лет после того, как монахи возвели на месте капища монастырь, из далеких земель в здешние края пришел Великий мор, погибло много людей. Я подозреваю, что это могла быт только чума. Хотя… Кто знает? Монахи не избежали печальной участи простых смертных. Умерли все, до единого. Даже похоронить не кому было. И вот, когда последний из них скончался, разразилась гроза. Молния била до тех пор в моностырские крыши и стены, пока не разрушила их. Говорят, здесь до сих пор можно найти оплавленные камни. Дело довершил пожар, уничтоживший обитель до основания. Уцелела лишь эта звонница, у которой мы стоим. Я много раз себя спрашивал, не потому ли она осталась невредимой, что в фундаменте лежит камень Перуна? Поруганный бог отомстил за унижение и людям, предавшим его, и монахам, покусившимся на его храм.
- Пресвятая Дева, пан Станислав! – заметила с улыбкой Бася. – Я уж думала, что вы нехристь, не верующий в Бога. А вы, оказываетесь, язычник!
Станислав рассмеялся.
- Открою тебе секрет, моя дрога. Я не очень то верю в богов, христианских или же языческих, в том смысле, в котором их подает людям церковь. То есть, все эти иконы, кресты, лики Бога. В общем, в материальное воплощение божественного промысла. Но знаю, что на свете существует некая сила, определенный порядок вещей, которая управляет всем. Возможно, это природа, может быть звезды и луна, и солнце. Даже эта зеленая листва на дубах, и помятая нами трава под ногами. Верю, что эта сила неумолима, ее влияние на человеческие судьбы огромно, и умом простого смертного ее не понять и не измерить.
Бася хотела перекреститься, слушая еретические речи, но, почему-то рука так и не поднялась, чтобы осенить лоб крестным знамением. Смотрела на истертые веками и непогодой знаки на валуне, думая, что любой Бог, старый или новый, имеет силу. И сила его заключена в человеческой вере. Пока человек верит, поклоняется божеству - Бог жив, он питается этой верой. Не станет веры – не станет и богов…
- Ай! – воскликнула она испуганно, отшатнувшись от подножия звонницы. Станислав подхватил ее под руки, не позволив упасть. От одного лишь взгляда на вытянувшееся, белое, как мел, лицо Баси, его охватила тревога.
- Что!? Что ты видела?!
Она не сразу ответила. Приложила руки к бурно вздымающейся груди, внутри которой в сумасшедшем ритме колотилось сердце. Горло сдавил ужас. Станислав прижал девушку к себе, чувствуя сквозь одежду дрожь во всем ее теле, погладил по спине, желая успокоить, и все выпытывал, что так могло ее напугать. Если бы не страх, отчётливо проступивший на лице девушки, он оставил бы ее у звонницы, и спустился в монастырские подвалы, чтобы проверить, нет ли там кого. На такое способен был только сумасшедший, потому что изъеденная дождями постройка крошилась под ногами, угрожая в любой момент похоронить под собой любого, кто осмелится спустится в глубь ее недр. Но он и был слегка не в себе, потому что отражение ужаса на Басином лице, породило в нем острое желание защитить любимую от опасности. Она же, словно, чуя намерения Станислава, нарочно с силой ухватилась за лацканы костюма, удерживая мужчину подле себя, не отпуская ни на шаг.
Что она видела, спрашивал он?! Она и сама не разобрала. Когда перевела взгляд в темные глубины катакомб, из сумрака на нее уставилась жуткая ухмыляющаяся рожа, косматая, поверх которой было не то покрывало, не то лохмотья непонятного цвета. Глаза огромные, налитые кровью… Чудовище показалось, и сразу исчезло.
- Нечистый, - выдохнула Бася, когда смогла говорить. Вспомнились физиономии чертей в православной церкви, виденных на фреске Страшного суда. У них были такие же глаза - злые, черные, с прожилками крови на белках. А может это был Перун? Или привидение монаха, которого не успели отпеть братья и похоронить в освященной земле?
- Я хочу уйти. Там, в темноте, кто-то есть. Страшный и черный… Я видела глаза, пан Станислав. Они ужасны. Не человеческие…
Яновский повел ее, ослабевшую от пережитого кошмара, вниз по склону, у подножия которого паслись привязанные лошади.
- Кто бы там ни был, Бася, он не имеет отношения, к потустороннему миру, - успокаивал девушку Сташек. – Он живой, и очень быстро бегает. Я отчетливо слышал, как шуршала каменная крошка под ногами. В следующий раз я сюда вернусь один, найду этого нечистого и крепко намну ему бока.
Но Бася сомневалась в словах Станислава. Не возможно, чтобы у обыкновенного человека были такие страшные глаза. И дубы, под ветвями которых они проходили, как показалось, странно шумели и трясли темно-зелеными листьями, точно гнали прочь незваных гостей, вторгшихся в их священный мир.
«Она так расстроена, так верит этой суеверной чепухе.., - с сожалением думал Станислав. - А я так и не сказал главного, не признался в том, что хочу сделать Ее своей женой. Не сказал, что люблю... Нет, не сейчас, когда она дрожит от малейшего дуновения ветра. Я скажу позже, на маскараде. И еще скажу, что уезжаю завтра в Вильно».


(1) Разновидность примитивного жанра мужского и женского портрета, распространенная в 17 веке
(2) Долг обязывает – лат.
(3) отец мой – фр.
(4) дамы и господа – фр.
(5) мой сын – фр.
(6) благодарю – пол.
(7) как положено – пол.
(8) малыши
(9) без сознания – пол.
(10) Я и мой отец, уезжаем после маскарада в Варшаву. Подруга, я хочу с тобой попрощаться – фр.
(11) Основатель Великого княжества Литовского
(12) литовские князья, отец и сын, правившие ВКЛ в 12 веке. Витовт в союзе с Ягайлом – королем польским, двоюродным братом, разгромили под Грюнвальдом Тевтонский орден.

...

igera: 26.03.15 18:09

Отличная глава Стас красава!!! Молодой, говорит все прямо, как думает... Нет в нем хитрости пока Ох, тяжко ему будет, а вместе с ним и Басе...
Читать одно удовольствие

...

Elis: 26.03.15 18:30

Наденька, огромное спасибо за описание шахматной партии. Мне кажется, что родственники не оставят девушку в покое, придумают ведь какую-нибудь гадость! И прогулка заканчивается так мрачно. Спасибо Буду снова ждать...

...

igera: 26.03.15 19:32

Надя, еще хочу спросить, почему Станислав не боится остаться без поддержки семьи?
Как он сам без денег семьи жить будет?

...

НадяКороткова: 26.03.15 20:09

Ира, он и почувствовать не успеет отсутствия средств для существования. Это пока все, что могу сказать.

...

НадяКороткова: 26.03.15 20:23

Аня, ассоциация с шахматными фигурами людей, принадлежащих к правящим классам, у меня возникла уже очень давно. Все жизненные ходы закономерны, и подчинены строгим законам, нарушить которые могли только безумцы, или очень смелые личности, как, например, граф Шереметев, который женился на крепостной актрисе. Но это, скорее, исключение из правил.

...

НадяКороткова: 27.03.15 20:56

 » Глава №14 (часть1)

Лицо без маски и без грима;
Не нужно слов, пустых реприз:
Ты - Арлекин, я - Коломбина;
Мой каждый вздох лишь твой каприз.

Твоя любовь - дорога к счастью,
Твоя тоска - моя тоска;
Я вся с тобой, в твоей я власти -
Твоя душа моей близка:

Мы, словно, куклы на арене.
Ты был один, потом другой:
С тобой мы в неудачной сцене
Сошлись едино, словно в бой!

Ты - шут и плут, а я - служанка
Своих невидимых господ.
Ну, а с тобой – комедиантка.
Идти готова морем вброд.

Мы так сродни и не похожи -
Я так чудна, ты весел, мил;
Твою любовь я чую кожей!
А ты, мой милый Арлекин?
Анна Головчанская


- О! О, Боже мой! Ах! Какая прелесть!
У Баси не хватало слов, чтобы передать весь восторг, который она испытывала всякий раз, когда горничная вручала ей очередной маскарадный костюм, достав его из вороха нарядов, сваленного на кровати в маленькой гостевой комнате в одном из флигелей особняка Яновских. Это богатство, расшитое паетками, стеклярусом, бисером, украшенное кружевами и бантами, созданное из бархата и шелка, принес Янек из покоев панны Юлии по приказу Станислава.
Бася битый час вертелась перед зеркалом, примеряя то один костюм, то другой, меняя на лице маски, головные уборы. На случай неожиданного вторжения слуг, пан Станислав оставил у входа « на часах» того же Янека. Горничная, которой было строго велено держать язык за зубами, молчать о появлении в доме паненки с хутора, хранила на лице беспристрастное выражение. Она, как и большинство слуг в усадьбе, перестали удивляться странным поступкам молодого панича. Ежели соизволил привести в дом «девку», которую пан граф приказал не пускать на порог, следуя окольными путями, через черный ход для слуг, так тому и быть. Пока гостью не обнаружили и не вышвырнули, пусть панич тешится, а она, маленький человечек, промолчит. Панна, конечно, красивая, намного красивее кудрявой паненки, которую привезли Станиславу на смотрины из Варшавы, да только бедная, как мышь церковная, и слава о ней недобрая ходит.
Служанка избегала смотреть Басе в глаза, отводя их всякий раз, стоило их взглядам пересечься. Не хотела, чтобы хуторянка сглазила. Держала за спиной кукиш, надеясь в душе, что сей древнейший знак презрения поможет отворотить от нее дурной глаз панны Беланович. Будь на то ее воля, ноги бы ее не было возле маленькой «ведьмы». Но панич, встретив ее, несчастную, на коридоре, затащил в угол, и шепотом объяснил, что панне нужна помощь, и пригрозил высечь, если хоть одна душа узнает о присутствии девицы в «полаццо».
Бася же, с головой погрузившись в созерцание блеска мишуры карнавальных нарядов, не замечала ни странной скованности прислуги, ни немногословности, и не вспоминала, даже, о привидевшейся ей днем в монастырских развалинах роже чудища, настолько увлеклась приятным для любой девушки занятием - примеркой. Лишь иногда всплывали мысли о том, что дядька и Марыська уже, наверно, весь хутор перевернули, ища пропажу; они, верно, волнуются и не знают, что делать, где ее искать. Она гнала прочь неприятные мысли, как назойливых мух. Что же ей будет за веселое приключение, Бася, и вовсе, предпочитала не думать. Жила удивительным вечером, наслаждаясь красотой одежды,которую примеряла, предвкушая скорое веселье.
- Золушкой, думает, хочу быть. Нет уж, дудки. Не собираюсь! - разговорила она сама с собой, глядя на отражение в напольном зеркале. Пришлось отложить два наиболее приглянувшихся наряда, и сейчас она колебалась, раздумывая, который из них выбрать. Оба хороши, и оба принадлежали к костюмам венецианского карнавала, как объяснила горничная. Маски Комедии дель Арто. Сейчас Бася была облачена в пышное ярко-красное одеяние и черную маску, скрывающую лишь глаза. « «Фантеска», - коротко пояснила горничная, - или, если панна желает, по иному, «Коломбина». Вечная служанка». Тень усмешки скользнула по губам прислуги.
- Пожалуй, остановлюсь на этом, - подвела итог Бася, вертясь перед зеркалом, чтобы лучше видеть собственное отражение в тусклом свете единственной свечи. Предыдущий костюм оказался маской «Дамы!: еще красивее и более изысканный, но сама маска, расписанная золотой краской и украшенная перьями, выглядела чересчур громоздкой и была глухой. Она полностью закрывала лицо слоем папье-маше. Эту конструкцию недлежало удерживать зубами за пришитую внутри пуговицу, как и маску «Моретты»: забудешь, заговоришь – маска упадет под ноги, обнажая лицо и лишая человека таинственности. Подумав немного, Бася капризно заявила:
- Я передумала. Маску оставлю от «Коломбины», а платье надену вон то, которое идет в паре с маской Дамы.
Костюм «Дамы» мерцал в свете горящей свечи бледным золотом тяжелого парчового убранства. Глубокий вырез на груди почти не оставлял места для воображения, а фижмы, следуя моде предыдущего века, топорщились в стороны на локоть ли больше. Подол открывал ноги выше щиколоток. Платье напоминало праздничный торт со взбитыми сливками: по корсажу жесткой робы, от декольте до низа, спускался ряд черных бархатных бантиков. Рукава, сверху плотно облегающие плечи, к низу расширялись, заканчиваясь многослойными рюшами из золотисто-коричневых кружев. Огромный черный бант, с которым горничной пришлось долго возиться и несколько раз поправлять, украшал юбку сзади. На голову Баси торжественно водрузили крошечную треуголку с плюмажем из белоснежных страусовых перьев.
Бася, в который раз уж переодевшись, опять стояла у зеркала, не в силах отвести от себя взгляд. То, что она видела в блестящей поверхности, ей, до невозможности, нравилось.
«Хм», - едва не вырвался у горничной насмешливый возглас. Этот наряд несколько раз одевала панна Юлия. Но та всегда следовала традиции, и носила с ним маску Дамы, как и полагалось настоящей дворянке. А эта хуторянка корчит из себя невесть что, да еще таким тоном обращается к ней, будто уже хозяйкой стала. Пусть рядится, как хочет. Ей в самый раз платье королевы и маска прислуги. Какова сама, таков и наряд выбрала...
В дверь постучали и, не дождавшись ответа, на пороге появился Станислав: в элегантном черном фраке, сидевшем как влитой на фигуре, впрочем, как и любая другая одежда, которую он носил; в белой плоеной манишке. Волосы, зачесанные назад, лежали крупными светлыми волнами. Бросив в его сторону короткий взгляд, у Баси тут же возникло желание запустить в эти локоны пальцы и взъерошить их, дабы небрежно падали на лоб, вились по щекам, придавая мужчине мальчишеский задор, который видела сегодня на лугу. Этот человек, застывший на пороге, казался мало знакомым и отстраненным, точно, облачившись в строгий костюм и маску, которую сдвинул пока на затылок, неуловимо поменялся изнутри.
- Вижу, панна готова, - сказал Станислав, обращаясь к горничной. Шагнул на встречу к замершей Басе, взял ее за плечи и, на расстоянии вытянутых рук, какое-то время внимательно рассматривал, изучая каждую деталь внешности девушки и костюма.
- Зачем панна разбила наряды?
Служанка передернула плечами. Откуда ей ведать, с какого перепугу эта «панна» решила так рядиться.
- Маска «Дамы» очень неудобная и тяжелая, - тихо пояснила Бася, почувствовав интуитивно скрытое недовольство Яновского. - Я в ней задыхаюсь.
Станислав молчал, по-прежнему не сводя с нее глаз, но вскоре согласно кивнул головой.
- Поступай, как хочешь, моя дрога. Я немного не ожидал, что ты выберешь венецианские костюмы, к тому же, решишь их смешать меж собой. Обычно так не поступают. «Дама» всегда остается «Дамой», а «Фонтеска» – «Фонтеской».
Видя обиженно задрожавшие губы девушки, он мягко добавил:
- Ты в любом из костюмов на маскараде будешь самой восхитительной… Даже в лохмотьях нищенки.
Перехватив насмешливый взгляд горничной, Станислав, коротко приказал:
- Можешь идти, Павлина. И никому ни единого слова!
Девушка сделала книксен и испарилась в мгновение ока за дверью, чуя, что молодой хозяин уловил ее пренебрежительное настроение по отношению к своей «protégé». «Ох, не буди лихо, пока спит тихо, - разумно решила она, закрывая бесшумно за собой дверь маленького покоя. - Паны меж собой сами разберутся».
Следом за служанкой, исчезла и личина холодной властности с лица Станислава. Он взял Басю за кончики пальцев, затянутых в белоснежные шелковые перчатки, (они шли в комплекте с костюмом) и, отступив на шаг, заставил ее несколько раз обернуться вокруг своей оси. В синих глазах, глядевших на Басю с восхищением, она прочитала те чувства, о которых он до сих пор так и не сказал ей ни единого слова.
- Мы тоже можем идти, если ты готова, - сказал Станислав. – Тебя сегодня никто не узнает. Но я попрошу об маленькой услуге: не снимай маску ни при каких обстоятельствах.
- Но в полночь все равно придется!
-В полночь моя маленькая панна уже будет дома, в своей постели. Может она забыла, что сбежала из дому, никому ничего не сказав? О, вижу, забыла. Пана Бжезинского, обещаю, возьму на себя, поскольку в твоем дерзком бегстве из-под замка всецело моя вина.
Станислав подвел Басю ближе к скудному источнику света: свече, стоявшей на туалетном столике, и осторожно сняв с девушки маску, развернул так, чтобы лучше видеть ее лицо. Что-то сейчас случится, настороженно предположила Бася, видя, как странно блестят у глаза Яновского. Свечное пламя раздвоилось, отражаясь в черноте расширенных зрачков, ресницы отбрасывали длинные тени на кожу выразительно очерченных скул. Совершенно неожиданно для себя, девушка почувствовала, что руки Станислава, которыми он удерживал ее, вжимая в свое твердое тело, дрожат меж ее лопатками. Это было странно и возбуждающе. Большой, сильный мужчина волнуется как мальчик. На виске Станислава, где кожа тонкая и полупрозрачная, пульсировала голубая жилка. Нервно сглотнув, Яновский впился глазами в лицо Баси.
- Я хочу задать панне только один вопрос… Панна Барбара согласна стать моей женой?
Он спросил прямо, без обиняков, потому что долго думал, как лучше сказать, подбирал красивые витиеватые фразы, перебирал в уме изысканные комплименты, на которые так падки женщины, но почему-то все они в этот момент казались либо глупыми и напыщенными, либо просто - неуместными. Чтобы не сказал- все представлялось смешным и ничтожным по сравнению с дивной, словно сошедшей с картины Ватто, девушкой, которую он держал в своих руках.
Бася, мысленно много раз проигрывала этот момент, начитавшись любовных романов, воображая, что будут цветы, которые ей вручит романтический герой ее грез, встав на одно колено под сенью какого-нибудь дерева; или лунной ночью поцелует руку, и после долгих воспеваний ее красоты и лучших душевных качеств, скажет: «Я вас люблю, мадемуазель. Составьте счастье стать моей женой». А потом… долгий поцелуй, и поздравления родственников, и официальное сватовство, и заречины, и…
Бася подняла ошарашенный взгляд на Станислава, мысленно спрашивая его: « Почему же всего этого нет?!»
Почему он задал самый важный вопрос в жизни каждой женщины таким тоном, словно собирался заключить торговую сделку, и она не в праве от нее отказаться?! И где же слова любви, которых она ждала, эгоистично позабыв о том, что и сама их ни разу не произнесла?! Отчего делает предложение в тесной душной комнатушке, вместо звездного неба, и не падает на колени?! Вспомнила, как когда-то немилостиво обошелся с ней при своей матери, когда она впервые была приглашена в фольварок, и что обещала себе найти Его слабость и уколоть в сердце, отомстить за обиду. Бася не поняла в этот важный для обоих момент ни молчаливой любви Станислава, которой сияли его глаза, ни того, как важно было услышать ему робкое «да» в ответ на свой вопрос. Не получив всей той красивой, но совсем, порой, не значимой романтической чепухи, почерпнутой из сентиментальных книг, а не из жизни, она чувствовала себя уязвленной, обманутой в ожиданиях. Потому, чопорно поджав губы, и опустив глаза, она самоуверенным тоном заявила:
- Я подумаю.
И едва не зашипела от боли, так сильно ее плечо сжала рука Станислава, а после он выпустил ее из объятий и отстранился. Чего хотела, того добилась, поняла она, видя краешком глаз, как застыло лицо мужчины, исчез из глаз лихорадочный блеск, и весь он стал далеким и чужим, как в те первые минуты, когда вошел в эту маленькую комнату, чтобы сопроводить ее на праздник.
- Вы правы, панна Барбара. Здесь есть над чем подумать.
Он широко улыбнулся, и если бы не уголки губ, едва заметно дрогнувшие, да холодное «Вы», Бася почти поверила бы, что он не обиделся, справился с постигшим его разочарованием. Ей всегда казалось, что Станислав Яновский, ироничный, сильный, любимчик женщин, не пробиваем. Она же не сказала «нет», не дала отказ, но и этого оказалось довольно, чтобы ранить. «Сам виноват. Женщины любят комплименты. Предложение надобно делать красиво. А он ни разу не признался мне в любви. Сразу замуж позвал. Вот и получил ответ», - убеждала она себя в собственной правоте. Казалось, она поступила как положено, но отчего возникло неприятное чувство, точно разбила бесценную вещь, которую не слепить, не склеить?
- Дайте мне руку, панна. Мы идем на маскарад,- сказал Станислав и подал ей ладонь.
- Какая у вас маска? – смущенно поинтересовалась Бася, желая развеять повисшее меж ними напряжение.
- Не поверите! Арлекин, - ответил жестко Яновский, и закрыл лицо желто-красно-черной маской, на «рожках» которой висели маленькие бубенчики. –Шут гороховый!

...

igera: 27.03.15 21:43

Новая глава Надежда
Надежда, у тебя перед каждой главой всегда прекрасная музыка, а сегодня стихи - прекрасно настраивают на чтение новой главы
Какой же еще ребенок наша Варенька...какая то легкомысленная Станислав пока взрослей, умней кажется, но подождем что дальше автор готовит...
Боюсь я этого маскарада! Что то тревожно очень, все на грани!

...