Ch-O:
09.10.17 10:31
повезло, что без травм обошлось. Для неподготовленного человека ковыряние кокоса весьма травмоопасное занятие. Это теперь мы про эти мохнатые орехи знаем много, а тогда... ой просто!
В ребенке же есть гены обоих родителей, но Олег спокойный и рассудительный, про Динку вообще молчу - она на авантюры не способна. Но в каждом родителе гены их родителей, поэтому часть ДНК у Наташки с Ляной общая. Сдается мне, это явно не та часть, которая отвечает за кроткий нрав и усидчивость
. И, если моя мысля идет в правильном направлении, к "воспитанию" племяшки Ляна тоже руку приложила. Ну и хорошо!
Зато Юрка не заплесневеет!
Tekila-love:
09.10.17 16:14
Спасибо, Светочка, спасибо огромное! Как со старыми знакомыми встретилась...
Про возраст - вчера внук спрашивает: "Бабушка, а ты молодая?" Я отвечаю: "Ну по количеству лет не очень, а в душе я та еще задрыга".
lor-engris:
09.10.17 20:50
Здравствуйте, мои хорошие.
Доползла я и сюда. Спасибо за обсуждение.
Оля, на здоровье. Взаимно!
Думаю, человек, который на битву с кокосом вооружается тесаком, знает, на что идет)
И для его психики - тоже. Представляешь, столько труда - и какое разочарование может ждать в итоге))
Так-то оно так, Оль, но на родителях генетика не останавливается. Есть еще бабушки, дедушки... прадедушки... Это не значит, что Наташка будет бросаться из крайности в крайность (все-таки родители плюс спорт, который требует выдержки и терпения), но у нее свои приколы. Как и у Юры.
К чести Наташки, обжегшись один раз, она решит проблему с максимальной взрослостью. В противном случае, "пропавшего" на месяц и вдруг объявившегося Юрика не встретили бы так доброжелательно.
И это тоже. Как и тетка, Натали бывает весьма категорична.
Конечно!) Чтобы Ляна - и руку не приложила?
Эта участь ему точно не грозит...
Лена, на здоровье.
Они будто и не уезжали, правда?) А меж тем БК 3-ий год пошел. Быстро время летит.
Главное - сердцем не стареть.
Думается мне, что бабушка на себя наговаривает.
Спасибо. Не прощаюсь. Дальше будет про Юрку... неоднозначно так. Но мы узнаем о нем кое-что новое.
lor-engris:
14.10.17 01:44
» Глава 3
Глава третья, где объясняется, почему Юрий, однажды встав на путь истинный, так боялся сойти с него
Это утро, на первый взгляд, ничем не отличается от череды прочих. Всё те же шторы и капли дождя за стеклом. Та же белая чашка кофе на прозрачной столешнице ждет, пока я, переодевшись после пробежки и проглотив завтрак, бегло прокручу ленту новостей.
Мое типичное утро. Разве что дождь на повестку дня оказывается мокрым снегом, а в новостной ленте мелькают фото невесты принца Кембриджского. Симпатичная, машинально оцениваю я. Судя по комментариям, большинство пользователей со мной солидарны.
Обычное утро, однако меня не покидает ощущение: сегодня что-то произойдет. Избавиться от этого ощущения не помогают ни влажный воздух, ни кофеин, ни созерцание длинных ног будущей герцогини.
Значит, что-то действительно будет. Пока нельзя с уверенностью сказать, хорошее или плохое, но стоит держать ухо востро. В два раза внимательнее смотреть по сторонам, в три раза осторожнее парковаться и не принимать важных решений, не посоветовавшись.
Доверять интуиции я начал после одного случая.
Будучи студентом без своей машины и не имея друзей с машиной, до университета я добирался на метро. Толпа на многих действует угнетающе, а по утрам на любой станции полно народу, так что легкое головокружение и шум в ушах не показались чем-то из ряда вон выходящим. Тем более что накануне я готовился к тесту, проспал и не успел положить в желудок ничего, кроме кофе.
Поезд задерживался. Спертый воздух застревал в легких. Выбраться на поверхность и глотнуть прохладной мороси пополам с бензином хотелось просто зверски.
«Иди подыши... Ну иди... Иди, кому говорят! Успеешь ты на свой тест...»
Но я упрямо вытирал потные ладони о джинсы, одергивал себя и настойчивый внутренний голос, напоминая, что и без того опаздываю, а о профессоре Кларке говорят, что он намазывает опоздавших поверх масла на свои тосты.
Однако в висках барабанило все сильнее, и дрожь платформы под ногами вполне могла быть моей собственной дрожью. Испугавшись свалиться в обморок и быть затоптанным, когда поезд все-таки придет, я устремился к выходу.
С каждым новым шагом дышать становилось легче, дурнота отступала.
Самовнушение? Кто знает. Можно было наплевать на всё и вернуться, успеть... Но неизвестная упрямая сила пинками гнала меня в противоположном направлении.
Воздух свободы отдавал на вкус мифическими тостами профессора Кларка, но я дышал медленно и глубоко чисто из принципа. Придя в себя и достав телефон, убедился, что ровно через двадцать шесть минут дверь аудитории закроется за последним счастливчиком...
А меньше чем через минуту (точное время потом укажут в новостях) вагон, в который должен был сесть я, взлетит на воздух.
С тех пор мы с интуицией живем душа в душу. Она по мере сил предупреждает меня о неприятностях (или, наоборот, о приятностях). Я прислушиваюсь и, даже не получая тревожного сигнала, а особенно – получив его, перед выходом из дома обязательно набираю матери, чтобы узнать, всё ли в порядке и какие планы на сегодня.
Мама все понимает. Тот взрыв в нашей жизни был далеко не первым.
– Доброе утро. Можно?
Отчим поднимает голову, возвращаясь из мира отчетности в реальный мир.
– Доброе утро. Конечно. – Он с хрустом потягивается, вертит шеей. – Сложный случай?
– Возможно. Я хотел убедиться, что прав. – Протягиваю ему снимки и анализы. – Хлоя Барлоу, пятьдесят семь лет, последние тридцать пять активно злоупотребляет никотином на голодный желудок. Хронический бронхит, после Рождества была экстренно госпитализирована с двусторонней пневмонией. Сегодня доставили к нам.
– Та самая Барлоу... – Бегло просмотрев анализы, Уилл идет к негатоскопу. – А что по этому поводу думает доктор Льюис?
Выдавать свое непосредственное начальство начальству этого начальства нехорошо, но кто-то должен это делать, особенно если начальство лажает систематически, и причина – отнюдь не болезнь и даже не свадьба любимой племянницы.
Хотя о том, что один из ведущих специалистов и мой наставник доктор Льюис уходит в запой чаще, чем это позволяют приличия, в отделении неизвестно только ленивому.
– Его пока нет на месте, – отвечаю после кратковременной борьбы с собой.
– Ясно. – Уилл снимает очки и выключает негатоскоп.
По его непроницаемому лицу и плотно сжатым губам сложно определить, о чем он думает, но, чувствую, «непосредственное начальство» ждет сюрприз.
– Да, всё верно. – Гарднер сверяется с предварительным заключением, едва заметно кивает и возвращает результаты мне. – Редко встретишь такую фотогеничную карциному. Что вас смущает?
Ничего, но я должен был уточнить.
Наклоняясь за упавшей ручкой, цепляю взглядом дипломы и сертификаты на стене. Как однажды заметила мама, их слишком много для живого человека. Их было много и прежде, но тогда, семнадцать лет назад, я был не в состоянии оценить насколько. Пускай Уилл Гарднер давно не стоял у операционного стола, он, как указано в официальных источниках, внес значительный вклад в диагностику и лечение онкологических заболеваний на поздних стадиях. Во многом благодаря моему покойному отцу, но об этом в официальных источниках не упоминалось и вряд ли будет сказано когда-нибудь.
Отец прекрасно понимал, что шансов на чудесное выздоровление у него нет, и стремился по мере сил помочь тем, кто будет после. Уилл со своей стороны сделал всё, чтобы дать ему как можно больше времени, а когда это время подошло к концу – помог уйти с наименьшими мучениями.
Теперь, имея за плечами годы учебы и практики, начитавшись и насмотревшись на многое, я это понимаю. Тогда – не понимал. Гарднер был для меня человеком, который мог, но не спас. Не захотел? Учитывая его отношение к маме и пластиковые стаканы кофе из больничного автомата, которые он таскал ей украдкой, когда думал, что меня нет поблизости, – такой вариант казался злому на весь мир малолетнему отморозку более чем вероятным.
– Всё в порядке? – спрашивает Уилл чуть более вовлеченно, чем того требует субординация. – Ты выглядишь встревоженным.
Сейчас он предложит мне чашку чая с лимоном и окончательно превратится из главы клиники в моего отчима, который жалуется на залысины, разгуливает по дому в мешковатой футболке с Котом Саймона и читает Гермионе сказки на ночь.
Между нами давно всё выяснено и обговорено. Уилл – отличный парень, и я очень рад, что мама в итоге приняла его предложение.
– В норме, – киваю. – Просто увидел твои дипломы и вспомнил об отце. Извини.
– Знаешь, я до сих пор не могу понять, хотя прошло уже столько лет...
Всегда размеренный и невозмутимый голос нелогично вздрагивает, но Уилл откашливается и продолжает:
– Как он определил, что мне нравится Кейт? Ты же знаешь, я умею разграничивать рабочее и личное. Мы до последнего не говорили о ней, и сама Кейт ни о чем не догадывалась. Она в мою сторону даже не смотрела, для нее не существовало никого, кроме вас двоих, а я ничем себя не выдавал...
– Тебе только казалось. Отца нереально было провести – говорю как эксперт, который пытался. Он знал людей лучше, чем они сами.
– Кэти говорила то же самое, – признается Гарднер, потирая бледный лоб. – Но ведь должно быть логическое объяснение. В самом деле, не читал же он мысли!
Я тоже так думал, старина, когда поддался на уговоры тех, кого считал друзьями, раскурить косячок и «попробовать реальной жизни».
Мне было пятнадцать, меня распирало от переизбытка гормонов и жажды приключений на свою задницу. И без того острые ощущения обостряло чувство пустоты: в какой-то момент я оглянулся назад и с ужасом понял, что, исчезни я с радаров на пару недель, никто не заметит моего отсутствия.
Жизнь продолжалась, проходила мимо – тупая, бездарная, бессмысленная.
Отца после очередного рецидива положили в клинику; наш лабрадор Локи третий месяц подряд смотрел на входную дверь и жевал рукав отцовской водолазки, которую ухитрился вытащить из корзины с грязным бельем.
Уже тогда было понятно (я, конечно, был дураком, но не идиотом), что домой отец не вернется. Разговоры по телефону не давали ни-че-го, и со временем я стал под любым предлогом уклоняться от этих разговоров и посещений в больнице. Не хватало смелости признаться, что я боюсь туда идти. Боюсь увидеть его и лишиться последних детских иллюзий – что плохое скоро кончится и всё снова будет как раньше.
Мама разрывалась между нами, практически оставила работу, стала вспыльчивой и нервной. Я платил ей той же монетой, помноженной на подростковый максимализм. Вот только мама, вспылив, обязательно просила прощения, а я уходил к себе в комнату и врубал в наушниках музыку на полную громкость. Музыка отбивала уши, зато дробила горечь в душе и в желудке. Пусть ненадолго, но становилось не так паршиво.
Мама пыталась до меня достучаться, сначала в лучших традициях школьных психологов, потом – в отцовских традициях. Это выглядело жалко. Я кивал, обещал исправиться и поскорее сбегал к себе, пока она там, в гостиной, плакала, обнимая Локи. Я с детства не мог видеть маминых слез: они меня изнутри на лоскуты раздирали, а уж стремление доказать всему миру, что я взрослый – «настоящий мужик», который на поводу не идет и не плачет в принципе – обрубали на корню...
«Травка» стала моим побегом от реальности. Она делала краски ярче, звуки – громче, а чувство вины сжимала в песчинку, которая почесывалась где-то под одеждой, но не мешала жить на полную катушку. Сначала в гостях у таких же веселых жизнерадостных ребят, потом – в ночном клубе с дурной репутацией, куда нас пустили без паспортов, по знакомству.
В клубе мне настолько понравилось, что я ухитрился попутно лишиться невинности, не запомнив ни лица, ни имени своей наверняка такой же обкуренной партнерши. Ума хватило на целых три вещи в произвольном порядке: не пить слишком много, воспользоваться презервативом и попросить Лекси, чтобы прикрыла перед матерью. Донован в те времена переживала очередную первую любовь, а я выслушивал, «ка-а-акие у него прекрасные глаза и ласковые губы», так что Лекси мне здорово задолжала.
На следующий день я отсыпался и собирал себя по кускам на квартире у Тима, а вечером, вернувшись домой пораньше, чтобы успеть до приезда матери и избежать головомойки за потрепанный внешний «индивид», услышал из гостиной тихие голоса.
Отец был дома.
Все совершённые глупости аукаются нам рано или поздно.
Моя глупость аукнулась рано.
При иных обстоятельствах я бы радовался. Задвинув подальше логику, не думая ни о чем, наслаждался бы семейным вечером. Как Локи, путался бы под ногами и пытался бы забраться на руки к отцу, чтобы оставить на нем как можно больше палевой шерсти и собачьей слюны, пока хозяева не передумали и не выгнали обратно во двор.
Вместо этого я думал, как извернуться и не выдать себя.
Главное, не жрать слишком много.
В последнее время мне постоянно хотелось есть. Двойная, а то и тройная порция исчезала с тарелки прежде, чем я успевал разобрать, что конкретно жую.
Мама переживала, что у меня глисты. Обещал ей сдать все анализы, когда начнутся Пасхальные каникулы, только бы оставила в покое...
Всё могло быть иначе! Нам никогда не требовался телевизор, чтобы заполнить неловкую паузу. Слова и вопросы были лишними, мы отлично понимали друг друга без этих слов.
Мама сидела, закрыв глаза и опустив красивую голову на худое плечо отца, а он обнимал ее левой рукой. Локи со смешным, почти человеческим вздохом плюхнул морду ему на колено и теперь щедро пускал слюни на клетчатую пижамную штанину.
Они втроем напоминали скульптуру неизвестного автора.
А я сидел на том же диване, но частью скульптуры не был, потому что стремился оказаться как можно дальше. Чужой, как отколовшийся кусок мрамора, я страдал от головной боли и пустоты в желудке, но так просто взять и уйти не мог.
По спине противной липкой струйкой стекал пот.
Я мысленно умолял: пусть нам кто-нибудь позвонит! Можно будет взять трубку, а потом незаметно улизнуть к себе в берлогу и притвориться, что нечаянно уснул...
– Юрка, если надо идти – иди. А то весь на измене. Издергался, бедный.
Отец сказал это шепотом: мама спала. Последние месяцы она ложилась только под утро. Ходила по дому, проверяла меня и поправляла одеяло. А однажды ночью, подскочив от постороннего звука, я узнал, что мама спит в неудобном кресле у стеллажа с книгами и уходит раньше, чем успевает зазвонить мой будильник.
Она не могла засыпать одна. Ей надо было слышать кого-то живого рядом.
– Я...
Желудок буркнул неприлично громко.
– Съешь кусок хлеба и чаю себе сделай послаще, так быстрее отпустит, – посоветовал отец. – Вернешься – поговорим.
Я плелся в сторону кухни, испытывая дикий стыд пополам с облегчением.
Он всё знал. Но как? Откуда? И что теперь будет?
Да, меня не ругали, но ощущение надвигающегося п**деца усиливалось с каждым шагом.
Наспех соорудив бутерброд потолще, я вонзил в него зубы и проглотил первый кусок почти не жуя, как одичалый. Чай... Какой чай?! Не подавиться бы от жадности.
За первым бутербродом последовал второй, а за ним – третий...
– Сказал же русским языком: чаю налей.
Отец беззвучно прикрыл дверь и, бросив на меня короткий внимательный взгляд, двинулся к чайнику. Самостоятельно передвигаться, я знал, ему было тяжело и больно, но как-то останавливать его или предлагать помощь бессмысленно. За такое можно и по шапке получить. Пусть только морально, но всё же...
Щелкнула кнопка, и электрический чайник, подумав секунду-другую, включил приятную сине-фиолетовую подсветку и зашумел водой, которая не успела остыть.
– Давно фугашишь? – сухо поинтересовался отец.
Я всё-таки поперхнулся остатками неизвестно какого по счету бутерброда.
– Ч-чиво?
– Значит, недавно. – Еще один внимательный взгляд. – Недели две-три?
Я кивнул, обхватив тяжелую голову.
– Баран, – сказал отец.
Уши пылали, но руки и ноги оставались холодными. Меня потряхивало не столько от страха, сколько от потребности затянуться.
– Правду скажи: только курил или?..
– Курил! Я немного, ты не подумай... Я ее даже не покупал! Так, угощали.
– Нет, все-таки не баран, – криво усмехнулся отец и закашлялся. – Свинтус Дуралеевич. Это наследственное... Сахар накладывай и пей, только аккуратно. Заодно согреешься.
Передо мной поставили маленькую сувенирную сахарницу с видом на Петербург и запотевшую кружку. Отец занял соседний стул. Худые пальцы, сомкнувшиеся на пластиковой баночке с зубочистками, заметно подрагивали.
– Пап... – Я собрался с духом и рискнул посмотреть на него.
Лучше бы я этого не делал! В тяжелом взгляде отцовских глаз, казавшихся практически черными на бледном лице, стояла такая злость, такое неприкрытое разочарование, что все сожранные бутерброды дружно сделали стойку и запросились назад.
Захотелось приволочь из комнаты дневник с отличными оценками и показать, что я не совсем пропащий. Хотя «ашек» в моем дневнике давно не водилось, да и не помогло бы, но... Что-нибудь надо было предпринять!
– Что «пап»? Думал, ругать тебя буду? Так бесполезно ругать-то. – Голос отца звучал тихо, но на этот раз слова он не экономил. – До нас с тобой с первого раза не доходит. Надо обязательно больно сделать, чтобы со второго раза точно дошло. Условное подкрепление, как у собаки Павлова... Слушай, сынок, а давай вместе трубку мира раскурим? Мне оно – как лысому расческа, хуже не сделает, только насмешит, а тебе – какая-никакая компания. Или сразу «паровозик задуем», а, Юр? Я лично не пробовал, но, говорят, очень сближает людей. Как тебе идея?
– Ты что, тоже?.. – недоверчиво прохрипел я. – Курил?
– Да нет, знаешь, не довелось. Я продавал. Почти год. Транзитом. Правда, не «траву». – Он смотрел на меня в упор, сдернув с носа очки в тонкой оправе, которые носил постоянно уже несколько лет. – «Трава» – это так, для детей, баловство одно. У нас ребята покруче были: кокс, «гера». Пока малолетние придурки вроде тебя по зассанным сортирам глаза закатывали, мы делали на них миллионы не рублями. Каково?
– Сильно этим гордишься? – огрызнулся я. Не верилось.
– Нет, объясняю, откуда мне знакома эта кухня. Знаешь, сколько таких баранов, которых «просто угостили травкой», потом на «геру» переходят? А что с ними дальше случается, знаешь? В один прекрасный день твоя зеленая подруга перестанет доставлять. Месяц покуришь, ну два, и захочется чего-нибудь новенького...
Меня не пугали, мне не читали лекций – зачем? Отец просто поведал, без цензуры, без метафор и без особого выражения, но в самых ярких красках, несколько жутких случаев «из жизни». К концу третьей истории мой желудок нервно подергивался, но этого отцу показалось мало. Он потребовал принести планшет, вбил какой-то замысловатый запрос и сохранил несколько файлов. Потом очистил историю просмотров и вернул планшет мне.
– Если тебе снова захочется уйти в астрал, сначала открой папочку «Загрузки», рассмотри веселые картинки и реши: оно тебе надо?
В свои шестьдесят с небольшим отец спокойно относился к гаджетам. Не уважал, но разобраться в случае чего мог. Наверное, не существовало такой вещи, к которой он не нашел бы подхода, если «припекало». Что уж говорить о людях?
– А сейчас посмотреть нельзя?
Он повел непослушным плечом.
– Тебе решать. Хочешь смотреть – смотри.
– Не хочу! – Я отчаянно замотал головой. – На фиг надо! Не буду больше... Удали их! Пожалуйста, пап... Я же не такой, мне не надо...
Удалил. Потом сгреб меня в жесткие, такие родные объятия.
– Я не такой, – пытался упрямо достучаться до него, – просто...
– Я знаю, Юрка. Знаю. О чем ты вообще? Никто тебя не обвиняет, родной ты мой человек... – Он внезапно отстранил меня и сжал плечи, встряхнул. Слабо, почти неощутимо. На большее ему не хватало сил. – Пообещай: что бы ни случилось, ты всё это дерьмо за километр будешь обходить. Поклянись, что никогда больше...
Он был разочарован не во мне! И злился не на меня.
Его воспаленные глаза, впивавшиеся в мое лицо, непривычно беззащитные без очков, блестели влажно и лихорадочно.
Прежде я не видел его таким. Он снял свой черный шлем.
– У меня не осталось ничего, за что стоило бы воевать. Только вы, моя семья. Если еще и ты, мой ребенок, в эту чертову яму провалишься... – Пальцы на плечах сжались неожиданно больно. – Просто. Пообещай. Мне.
– Я обещаю... Па?
Отец моргнул вопросительно.
– Всё плохо как-то, – шепотом признался я. – Почему ты?.. Мы же... Я тебя столько лет ждал... Мама тебя ждала. И вот, когда всё стало хорошо... ты опять нас бросаешь. Мы опять будем одни? Это нечестно!!!
Да, я не был ребенком и понимал, что так устроена жизнь. Но принимать – не хотел! Всю эту чушь, что близкие не умирают, что они всегда с нами, в наших сердцах... Бред!
Реветь, уткнувшись лицом в отцовскую рубашку, – роскошь, которой я беззастенчиво пользовался в детстве, оплакивая разбитые коленки или перенос любимых мультиков. Других неприятностей у меня быть не могло, родители не допускали. Только отец приходил редко и обязательно уходил в ночь. Я был готов отдать всё, что имел, все свои игрушки, лишь бы он остался.
– Юр, я тебе как взрослому скажу. – Он погладил меня по спине. – Не расчесывай эту болячку. Если не будешь чесать, она заживет. Это всё тяжело, очень. Но так надо, понимаешь? Не понимаешь... Поймешь. Все будет, все наладится. Пережуем. Я рядом, сынок. Я здесь, не ухожу. Пока мозги твоей матери не вправлю хирургическими методом, никуда не уйду, а это песня долгая.
Я жалобно всхлипнул. Однако жалеть меня никто не собирался.
– Запустил ты маму, Юрий Батькович. Она ж знать не знает, как к тебе подступиться. А ты у нас шибко деловой стал и самый умный. Не стыдно? Эх ты, англичанин...
Укор в сиплом голосе был мягким, и в то же время он ранил, как стиснутый по глупости в кулаке комок стекловаты.
– Она удивительная, мама наша. Сильная, смелая. Любит тебя и меня, какую бы неведомую х*рню мы ни творили. Я других таких не знаю. Если бы не она... Но один в поле не воин, тем более женщина. Ей помочь надо, а не отталкивать. Если ты, мужчина, маму беречь и защищать не будешь, кто ее убережет, пока меня нет?
«Пока папа на работе, я маме помогаю»...
Папа всегда знал, чего хочет, и добивался этого – мытьем, катанием, пока не укатывал. А он хотел одного: чтобы мы были счастливы.
– Думаешь, надо ей все рассказать? – вздохнул я.
– По-любому, – кивнул отец.
– Ты... поможешь?
– А у меня что, есть варианты?
Через две недели его не стало.
dara:
14.10.17 05:57
Всем привет!
Света, спасибо за продолжение.. А я всё гадала, откуда в жизни Катерины возьмется другой, учитывая её зацикленность на Косте.. Оказывается, Костя перед смертью всё успел - и Катьку в хорошие руки пристроить, и Юрку образумить.. Глыба, а не человек..он весь - железный колчедан.. И даже если его уже давно нет, незримо присутствует в жизни своих..направляет.. Многое они сверяют до сих пор по Косте..и будут сверять дальше.. Может, и настойчивый внутренний голос Юрки в метро, гнавший его подальше оттуда, тоже частично относится к Косте..
Пусть предчувствие Юрку не обманет, но событие будет со знаком "плюс" ))..
Соечка:
14.10.17 11:44
Срасибо! Оказывается Костя даже о будущем своих близких позаботился сам.
natashae:
14.10.17 12:01
Большое спасибо за продолжение.
В который раз убеждаюсь, что тебе, Света, подвластны любые интонации и мелодии: от разнузданного гопака с кокосом до щемящей ностальгической сюиты в медицинском кабинете.
Наядна:
14.10.17 12:46
Всем привет! Спасибо большое Света!
И за Костю и за безбашенного Юрку и за Уилла
Сейчас Юрка "получит на орехи".. при чем тем стыднее что от отца...хотя его попытка избежать реальности где отец умирает вполне понятна
Mira g:
14.10.17 12:52
Спасибо Светик.
Костя успел многое сделать видимо, перед смертью. Не удивительно, это ведь Костя.
Юношеский максимализм это страшное дело.
lor-engris:
14.10.17 14:03
Здравствуйте, мои хорошие.
Благодарю за обсуждение.
Окончание главы будет скоро, если успею, то сегодня-завтра. Хотела набросать его вчера, хотя бы в черновом варианте, но Костя отправил меня спать.
Добро пожаловать!
Наташа, на здоровье)
Да-да, это Костя, он не меняется.
Все то время, что у него оставалось, он постарался провести с максимальной пользой для тех, кого любил. Но, увы, силы тоже не безграничные и не бесконечные: Юрку родители немного проглядели. Но - ничего, папа с сыном поговорит.
Мало не покажется.
Думаю, по-другому в их случае нельзя. Костя фактически своими руками создал Катерину - такую, какая она есть сейчас, о Юрке и говорить нечего. Не хотел быть для них божеством, а все равно подсознательно воспринимался именно так.
Всесильный папа, "всехний" папа. Осознать и принять его уход было тяжело, Юре - в особенности. Катерина ведь тоже вампирша непотопляемая акула, пусть и на какую-то часть, а Юрка - обычный мальчишка, от него никогда не требовали слишком много, не сравнивали, не заставляли. И слава Богу.
"Он не мой наследник. Он просто мой" (с)
Кто знает? Все возможно. Как однажды сказала Света (bazilika), "тот бабах кого не надо не бабах".
Юрка будет жить долго и счастливо, много хорошего успеет сделать.
О, события день принесет самые разные.
Но предчувствие не соврет-таки))
Ибо нефиг по утрам на будущих герцогинь заглядываться.
Спасибо, Наташ.
Всегда стараюсь показать различия между героями, в мышлении и языке - в том числе.
Эта фраза сделала мой день.
Ну, есть личности, которые не меняются. Костя - это Костя, а Паша - это Паша. Говорят, что женщина выбирает мужа, похожего на ее отца. Помню, как мы в БК однажды пытались отыскать это глубоко запрятанное сходство.
Спасибо, Ир. Приятно слышать.
И не говори, Ир.
Учитывая, какую роль наркотики сыграли в Костиной судьбе, сложно будет всем.
Да, осуждать парня за это проявление слабости лично у меня не получается.
Мира, согласна с тобой. Он лупит и по самим юношам, и по окружающим.
Спасибо! Не прощаюсь.
Anna S:
14.10.17 15:49
Вот я наивно надеялась, что раз наша история спустя н-ное количество лет, и Кости уже нет, то надо просто принять это как данность. Но сейчас мы заглянули в прошлое, как же тяжело, когда понимаешь, что вот сегодня он рядом, но дни уже наперечет, и ничего нельзя сделать.. безумно жалко их всех. Катерину, Юрку, самого Костю. Как же им тяжело.
Спасибо за продолжение
очень переживательный отрывок.
Если Вы обнаружили на этой странице нарушение авторских прав, ошибку или хотите дополнить информацию, отправьте нам сообщение.
Если перед нажатием на ссылку выделить на странице мышкой какой-либо текст, он автоматически подставится в сообщение