PoDarena:
08.01.13 13:46
» Глава 3. Большая работа
Глава 3. Большая работа.
- А она у вас совсем не кричит…
- Да с чего бы ей кричать? Я ничего неприятного не делаю, правда, Полиночка? – Люда улыбается сначала лежащей на массажном столике пятимесячной девочке, потом - ее матери. Ребенок довольно пускает пузыри из слюны, Люсины руки заняты привычным делом, можно и поговорить, к тому же маме маленькой Полины явно хочется общения.
- Мы, когда первый раз массаж делали… не у вас, у другой массажистки…такая полная…
- Я тоже не худышка.
- Нет! Вы нормальная. А она – такая… Ой, как же ее зовут… Тамара… Тамара…
- Тамара Витальевна?
- Да, точно! Полина у нее криком кричала, все десять сеансов. Я еле выдержала… А она говорила, что это нормально. Особенно для таких детей… как здесь.
Людмила молчит. Что тут скажешь? Без комментариев. Ничего хорошего она все равно сказать не может про коллегу. Но сор из избы выносить смысла нет. Без толку это.
- Мне кажется, она вообще детей… не любит, - говорит вдруг тихо мама Полины. – Зачем идти на такую работу, если детей не любишь? Тем более – таких сложных детей. Их никто… не любит.
- Ребенка надо любить, - отвечает Люда, негромко, но твердо. – Ребенка должны любить родители. Это самое главное. Любить, каким бы он ни был. Он же не виноват ни в чем. А Тамара Витальевна… да забудьте! Что вам за дело до нее?
- Да просто я, пока к вам не попала, думала, что все массажисты такие. А, оказывается, бывают и другие… Вот бы всегда к вам попадать.
- Ну, я здесь, и никуда уходить не собираюсь. Так что – записывайтесь. Буду рада вас видеть на следующем курсе. Эффект-то есть от массажа, явный.
- От вашего – очень! – горячо соглашается мама Полины. – Вы вообще человек такой… хороший… понимающий…
- А как иначе – при нашей работе? – Люся улыбается. Но ее собеседница не может улыбнуться ей в ответ, у нее дрожат губы, и она отворачивается, вытирая выступившие вдруг слезы.
Люда молчит. Говорить что-то бессмысленно. Это личная беда человека, только он один с ней может справиться. За годы работы во «Фламинго» она видела много страшного. Такого, от чего она сама, молоденькая девочка, первое время не могла сдержать слез. Но быстро поняла, что от ее слез толку нет. А вот от рук ее, от ее умений прок есть. И она работала. Училась, наблюдала, старалась понять, как можно сделать лучше. Как помочь таким детям. Которые ни в чем не виноваты.
Ее маленькие пациенты. Здесь не было здоровых детей, которым массаж делают для стимуляции общего развития. Нет, в детском специализированном неврологическом центре «Фламинго» были совсем другие пациенты. Синдром Дауна, детский церебральный паралич, тяжелые последствия родовых травм и менингитов, эпилепсия… Каждый день. Чужая боль. Чужое горе, которое принималось как свое. Потому что дети.
Первое время она приходила с работы, закрывалась в своей комнате, ложилась на кровать, лицом в стену. И ревела. Мама уговаривала ее уволиться. Сидела рядом, гладила по спине и увещевала: «Люся, ну не мучай себя так. Не всякому эта работа подходит. Что ж делать, если ты у меня такая… чувствительная». Ей было двадцать два. Наивная, не видавшая в жизни настоящего горя. Тепличный цветок, выращенный бабушкой и мамой.
Она не уволилась. Не понимала, почему. Что-то внутри уперлось, необъяснимое. Но она осталась. Что самое удивительное, так и не смогла обрасти панцирем равнодушия. Со временем острота восприятия притупилась. Она насмотрелась всякого, разных детей, разных родителей. Стала воспринимать все это спокойнее. Убеждала себя, что от ее эмоций пользы нет. А вот от ее спокойствия, собранности и умений есть польза, да еще какая. Впрочем, слезы и срывы все равно случались, но гораздо реже. Мать, так и не сумев убедить, в сердцах называла ее «сентиментальной коровой». Но даже это не заставило Люсю бросить работу во «Фламинго». Только ей быстро пришлось перейти на полставки, потому что кушать надо, лекарства бабушке покупать надо, а из них троих зарабатывать реально могла только она. Бабуля вообще на пенсии, у матери доход понятно какой – процедурная сестра в поликлинике.
Так вот и жила. С утра – дети, маленькие больные человечки, нуждавшиеся в ней. Детские лица с синдромом Дауна, которые ни с какими другими лицами невозможно перепутать. Висящие безвольными плетьми маленькие ручки и ножки. Или, наоборот – скрюченные гипертонусом. Инвалидные коляски, в которых привозили детей постарше. Скошенные набок рты и стекающая по подбородку слюна. Такой была ее первая половина дня.
А потом – на машину, и по чужим домам. К состоятельным, умеренно обеспеченным или просто очень нуждающимся в ней людям. Там все чуть более благополучно, но горе, недуги и проблемы бывали и там. И так до позднего вечера. Вернуться домой, сил только на час бодрствования, от силы. И – провалиться в сон. И все равно – не выспаться.
- Спасибо вам, - вот и очередной сеанс завершен, мама Полины берет дочь на руки. – Поля такая спокойная после вашего массажа.
- На здоровье, - дежурно отзывается Людмила, наблюдая, как мать одевает девочку. У Полины молодая, очень симпатичная мама. И такой же молодой и приятный папа. А еще у Полины синдром Дауна.
Молодая красивая пара. У них мог бы родиться такой же очаровательный хорошенький ребенок. А вместо этого… Больше всего Люсю по-хорошему удивлял папа Полины. Она пару раз видела, как он обращается с дочерью. Как-то очень искренне, с любовью. Мать – это понятно, материнский инстинкт заставляет мать любить ребенка любого – больного, инвалида, это сильнее матери. Как правило, так. Но мужчина… Сколько она знала, видела, слышала таких историй за время работы во «Фламинго». Когда мужчина без малейших раздумий уходит из семьи, оставляя жену с ребенком, который посмел родиться не совсем здоровым. Или – совсем не здоровым.
Здесь было приятное исключение. Отец остался. Не бросил и во всем помогал жене. Они оба были такие… Люся не могла не думать об этом. Она сто раз представляла себя на месте матерей этих детей, даже несмотря на отсутствие собственного материнского опыта. Что бы она почувствовала, если бы родила такого ребенка? Как бы себя потом вела? И, глядя на эту молодую симпатичную пару, на двух обычных людей, которые с потрясающим достоинством и самоотверженностью приняли то, что с ними случилось, она говорила себе: «Вот так. Вот это – достойный пример. Так надо. Только так».
Она прощается с мамой Полины. Это был последний клиент во «Фламинго» на сегодняшний день. Сейчас перекусить чего-нибудь и в машину, зарабатывать реальные деньги.
____________________
- Георгий Александрович! Глазам своим не верю!
Ну, это же надо было такому случиться, что первым в офисе он попался на глаза Ларисе Юрьевне, главбухше. А с другой стороны, рано или поздно все равно придется с ней пересечься, не сейчас, так позже.
- Ларочка! – он шутливо прикрывает глаза. – Я не видел тебя пару месяцев и забыл, как ты ослепительна!
- Гоша, Гоша… Ты все такой же! – довольно улыбается она.
Лариса Юрьевна и в самом деле ослепительна. На тонких пальцах штук пять колец в совокупности. Крупные серьги, пара цепочек. Все это золото блестит, слепит. Эта женщина лишена малейшего вкуса в одежде, по мнению Гоши. И сердца тоже. Вместо сердца у нее калькулятор. Зато у нее есть мозги, и это кое-что искупает.
- Как ты, Георгий? Как здоровье? - Лариса Юрьевна сочувственно похлопывает его по плечу – ее статус позволяет ей многое. А Гоша безмятежно улыбается, хотя внутренне кривится. Кажется, Лариса состоит из одних углов – болезненно худая, вечно на диетах. Острое все – локти, колени, нос. Даже косая челка, длиннющие, в каких-то немыслимых нарисованных цветах ногти, даже острые носки туфель и ассиметричный край юбки. Не женщина – дикобраз какой-то! Как с ней Гришка спит? Колется же наверняка! Гоша усмехается своим мыслям.
- А что нам, кабанам? Все в порядке!
- Это ты-то кабан? – Лариса выгибает густо нарисованную бровь.
- Ну… кабанчик! – смеется Гоша. Ему не привыкать иронизировать над собой. – В общем, готов вернуться в строй и помочь тебе нести тяжелое бремя финансовой ответственности. Вот сейчас со своими девчонками переговорю, в курс дела меня введут. И к тебе приду. Кофе угостишь?
- Конечно, - Лариса скупо усмехается, в светло-голубых глазах – лед. Привыкла за два месяца быть единоличной финансовой королевой. Что ж, придется отвыкать.
Кивнув на прощание, он проходит дальше по коридору и открывает своим ключом дверь кабинета, рядом с которым солидная табличка: «Жидких Георгий Александрович. Финансовый директор».
____________________
- Георгий Александрович!
- Яна Аркадьевна! А что так официально?
Со своей правой рукой, Яной Карачевой, он мог позволить себе и фамильярное обращение, и даже объятье и поцелуй в щеку.
- С непривычки, Гош. Как ты?
- Снова в строю, - усмехается он. Наедине они с Яной на «ты». Так проще. При других сотрудниках, разумеется, все было официально. – Как тут вообще без меня? Как Лариса себя вела?
- Как и ожидалось, - Яна устраивается напротив него, с другой стороны стола. – Война, Гош. Пока тихая и партизанская.
- Ну и ладно. Нам сейчас не до открытых военных действий.
- Как скажешь, мой генерал.
Яна – умница. Умница и красавица. Миниатюрная красавица блондинка с фигурой-статуэткой. Гоша всегда во всеуслышание заявлял, что к себе в финансовую службу сотрудниц исключительно по фигуре выбирает. И окружающие ему верили и могли думать все, что угодно. Но девчонки у него были все как на подбор – одна другой краше. А еще – умнички. Только он это не афишировал.
С Яной они понимали друг друга с полуслова. И именно поэтому ей сразу пришлось осознать, что с шефом ничего не светит. Хотя Яна была бы не против, он это видел. Но Гоша ошибок брата не повторял. Никаких романов на работе. Не смешивать бизнес и личное. Одного раза… хватило. Личного и вне работы – достаточно.
Яне было грех на него жаловаться. Служебного романа у них не приключилось, но Гоша был хорошим начальником. Входил в ее положение матери, в одиночку воспитывающей сына-школьника. Не требовал невозможного. Не забывал вознаградить за действительно хорошо сделанную работу. В общем, у них было полное взаимопонимание, Яна была его человеком. Его союзником. На будущее.
С заместителем Гоша просидел пару часов. После заперся в кабинете, открыл окно. Гришка, если узнает, втык ему даст за курение на рабочем месте, это запрещалось всем без исключения, даже ему – финансовому директору, брату генерального. Но на улицу идти – не хочется, нет желания ходить по лестницам, видеть кого-то. Наверняка масса желающих с ним пообщаться. А ему надо подумать.
Щелкнул зажигалкой, затянулся, выдыхая дым в морозный воздух. Ручка двери дернулась. Его нет. Для всех, всех без исключения кабинет пуст. Георгий пока не готов к общению. Он должен выработать стратегию.
____________________
- Ларочка, солнце мое, кофе бесподобен. Я так по нему скучал! И по тебе. Так не хватало, знаешь… поговорить с умным, понимающим человеком…
- Неужели тебе с братом не о чем поговорить? – Лариса отпивает кофе, миниатюрную чашку держит, оттопырив мизинец. Предполагается, что это изящно. Ну-ну…
В противовес своим мыслям Гоша заговорщицки улыбается сидящей напротив него за огромным столом женщине.
- Лара, бесценная, ты же знаешь, что Григорий Сергеевич – пень пнем в наших вопросах.
- Ну, прямо уж так и пень. Не забывай, ты говоришь о генеральном директоре!
- Ну, по сравнению с тобой, Ларисочка. Ты же у нас гений бухгалтерского учета!
- Ой, да ладно тебе, - она кокетливо вздыхает.
- На тебе все держится, Лариса! Если бы не ты!
- Кстати, Гоша… Твоя Яна тут опять пальцы выгибала! – жалуется Лариса Юрьевна.
- Да ты что?! – он недоверчиво качает головой, внутренне сцепив зубы. – Расскажи мне все.
Они набеседовали на три чашки кофе. Сейчас это единственно верная тактика – слушать, собирать информацию. И усыплять бдительность. Но как же это, черт побери, противно и обидно – чувствовать, что не владеешь ситуацией в собственном бизнесе. Собственном семейном бизнесе, который они с Гришкой строили не один год.
Остаток дня он провел, изучая переписку с банками.
Дома упал на диван, совершенно эмоционально и физически обескровленный. Как ему сейчас не хватает Люсиных рук. И про предписанную ею гимнастику он совершенно забыл. Да и сил нет.
_________________
Григорий едва взглянул на открывшуюся дверь кабинета, а потом снова уткнулся в бумаги. По пальцам можно пересчитать людей, которые могли вот так, без стука, войти в кабинет генерального директора. На этот раз – Лариса.
- Как ты, Гришенька? – она встает за его спиной, кладет руки на плечи, начинает разминать. Длинные ногти царапают по ткани синего пиджака.
- Лариса… - он раздраженно поводит плечами. – Сколько раз можно повторять – не на работе!
- Ну… - она наклоняется к его уху, - не букай, Гришенька… Все и так знают…
- И откуда это, интересно, все знают? Я вот не говорил. Лариса! – он резко отклоняет голову. - Я же сказал! Не на работе!
- Ладно, ладно, - она со вздохом выпрямляется, но рук с его плеч не убирает. – Просто я соскучилась… Ты так давно у меня не был…
- Будто ты не знаешь, - он еще раз дергает плечами, и ей все-таки приходится убрать руки, - что у нас творится. Я домой редко когда раньше девяти вырываюсь.
- Я понимаю, Гришенька, но… Мне так тебя не хватает.
Он терпеть не может такие разговоры. И, лишь бы как-то отделаться:
- Ну, вот сейчас Гошка на работу вышел, может, полегче будет. И получится…
- Кстати, о Георгии, - Лариса поразительно быстро переходит от добивающейся внимания любовницы к въедливой бухгалтерше. - Что-то он так круто быка за рога взял…
- Ты о чем?
- Да не успел в офисе появиться – то эти ему данные дай, то другие. Что он лезет в наши дела, в бух. учет? Что ему, своих дел мало?!
- Лариса, сто раз говорил! Договаривайтесь между собой и меня в это не втягивайте!
- Гриша, ну это все так выглядит… Будто он мне не доверяет…
- Лариса! – Григорий уже рычит. – Если он просит какие-то данные – значит, они ему нужны! Гошка профессионал, он знает, что ему нужно!
- Но это же…
- Мы все делаем одно дело, разве нет?
- Да, но…
- Тогда ничего больше не желаю на эту тему слышать. Все, баста!
__________________
- Как дочка, Лариса? – Гоша каждый день заходит в кабинет глав.бухши на чашку кофе. Первая заповедь из «Крестного отца» - держи друзей близко, а врагов еще ближе.
Ларису иногда просто перекашивает при его появлении в ее кабинете. Но она не может ему ничего сказать, а Георгий старательно не замечает ее гримас.
- Ой, не спрашивай, Гоша!
- Что такое? Не радует мамочку?
- Учиться не хочет! Мне уже из деканата звонили, говорят, она прогуливает занятия.
- Да, не дело это. А ведь это только первый курс.
- Вот и я ей то же самое твержу! Говорю: «Будешь плохо учиться, тебя дядя Гриша потом на работу не возьмет!».
- Точно, - усмехается Георгий, - двоечников на работу не берем.
На самом деле, смеяться ему совершенно не хочется. Не до смеха. Все это весьма серьезно.
Он снова курит, закрывшись у себя в кабинете. Пока еще не застукали. Курит и размышляет.
Лариса на пару лет старше Григория, и у нее избалованная до безобразия дочь, которая в этом году стараниями матери поступила на юридический. На платное отделение, разумеется. Гришка о дочери Ларисы отзывался не иначе как «малолетняя сучка» и «стервозная дрянь». Собственно, Григорию до Алины не было никакого дела, но Лариса упорно пыталась, чтобы у дочери и «дяди Гриши» было хоть какое-то подобие хороших отношений. Которые Ларисе очень хотелось перевести в разряд «родственные».
Для Гошы было очевидно, что Лариса, при всем своем уме, все еще питает надежды. На то, что ее отношения с Григорием приобретут какой-то официальный статус. Несмотря на то, что они были уже не один год любовниками и только любовниками, она все еще рассчитывает на печать в паспорте и обручальное кольцо на пальце. На то, что у Алины появится папа. Тут Гоша усмехается. Судя по отрывочным злым фразам Гришки, Алине «папа» уже не нужен. А вот в ином статусе она «дядю Гришу» вполне готова… принять. Маленькая расчетливая дрянь. Вся в мать.
Георгий не мог себе объяснить внятно, чем ему не угодила Лариса. Ведь не в мелочных дрязгах между бухгалтерией и финансовой службой дело же было. Нет, это все ерунда, решаемо. А специалист Лариса хороший, дотошный, хваткий.
Наверное, дело было в том, что он… ревновал. Ревновал к тому доверию, которое оказал ей Гришка. Что он ей доверял, пожалуй, больше, чем ему, родному брату. А ведь Гоша такой же специалист по финансам, как и Лариса!
Если рассуждать здраво, то виноват Гоша сам, как и всегда. Гришка ведь ему тоже тогда оказал огромное доверие. Ему, «зеленому» специалисту, выпускнику финансового факультета, старший брат сразу предложил должность в своей только-только созданной, встающей на ноги компании. Хорошую должность. Ту самую, которую он занимает и сейчас. Но тогда, семь лет назад, ему это все казалось просто большой интересной игрой. К Гоше тогда относились настороженно, а он делал вид, что ему все равно. Только похохатывал. Он считал себя самым умным, финансовым гением, никак иначе! В попытках самоутвердиться бесконечно генерировал сверх-оригинальные идеи, одна другой абсурднее. Зато реальной работе уделял ничтожно мало внимания. А кто-то же это должен был делать. Неудивительно, что вся финансовая ответственность постепенно перетекла к Ларисе. Гошу мало кто всерьез тогда воспринимал – в силу возраста, отсутствия опыта, его собственного раздолбайского отношения к работе и снисходительного тона общения с коллегами. Зато на стороне Ларисы был опыт и серьезный подход. И что ж теперь удивляться, что Гришка, в конце концов, вынужден был опереться именно на Ларису. Закономерно и то, что сам Гоша остался в итоге у разбитого корыта.
Но он сумел вовремя спохватиться. Наверное, просто повзрослел. Повзрослел настолько, чтобы задать себе вопрос – что полезного он делает в компании брата, которую тот создавал сам, по крупицам, месяц за месяцем, год за годом? И перед Гошей встал совершенно очевидный выбор: уйти или стать брату настоящей опорой. Он выбрал второе.
Это было адски трудно – возвращать себе то, что он сам упустил из рук. Тем более, что Гришка, он это явно видел, махнул на него рукой. Тем более, что Лариса не желала делиться ни крупицей своей власти, не уступала ни на йоту. Но Гоша потихоньку строил иные отношения с коллегами, зарабатывал авторитет, отвоевывал утраченное. Он очень хотел, чтобы Гришка мог на него рассчитывать. Чтобы брат это понимал.
Гришино отношение к нему менялось, он это видел. Брат все больше делился с ним своими мыслями, планами. Но все равно некая настороженность присутствовала. Словно Гришка все-таки ждал подвоха. Ну, так он его и дождался.
Георгий раздраженно гасит окурок в пепельнице, саму пепельницу прячет в ящик стола. Шифруется от брата, так же, как в детстве. Ладно, что случилось, то случилось. Уже не исправишь. Надо смотреть в будущее. Гришке нужна его помощь, и он будет помогать брату до последнего, даже если старший будет брыкаться. По Гошиной вине заварилась вся эта каша, и он последний, кто уйдет с этого корабля. Но хочется верить, что до этого не дойдет. А для начала надо покопать под Ларису. Ему нужна уверенность, что он понимает, что происходит с деньгами в компании. И он этого добьется - хочет этого Лариса Юрьевна или нет.
__________________
- Гриш… Григорий Сергеевич, вы куда?!
- Дела, Лариса Юрьевна, уезжаю по делам.
- У нас же встреча через полчаса!
- Не у нас, а у вас с Георгием. Я вам там на этой встрече не нужен.
- Гриша…
Он обжигает ее взглядом, и она спохватываются – разговор происходит в приемной, в присутствии посторонних.
- Григорий Сергеевич, но с вами как-то спокойнее.
- Я вам не нянька, - отрезает он. – Вы оба специалисты, вот и проводите совместно переговоры на своем уровне. Олеся, я буду через два часа, - это уже секретарю.
- Хорошо, Григорий Сергеевич, - дисциплинированно отвечает девушка.
Он стремительным шагом покидает приемную. Лариса раздраженно смотрит ему вслед, потом переводит взгляд на секретаршу, и та поспешно утыкается в монитор. У Ларисы хватает ума смолчать. Но сдерживаться становиться все труднее, ей не нравится это ощущение постепенной утраты контроля над ситуацией.
___________________
- Куда едем, шеф?
- Салоны, сервисы…
- Куда сначала? В какие?
- Смотри сам. Как тебе удобнее.
Валерий Павлович хмыкает, без труда выкатывая «Тундру» с парковки.
- Вырвался?
Иногда Грише кажется, что Палыч умеет читать мысли. По крайней мере, его, Григория, мысли. Он отвечает нечленораздельно, но в целом утвердительно.
- Достал меня офис, - он стягивает галстук, забрасывает его на заднее сиденье. – Эти бумажки, проблемы, склоки, дрязги… бабы! Хочу посмотреть хоть на что-то приятное. На банку глушителя. Или на задний редуктор. Или на картер. Там все просто и понятно.
- И чтоб масло или тосол в лицо капали?
- Угу, - совершенно не к месту мечтательно.
- Пиджак снимай, - усмехается Гребенников. – Я там тебе в багажнике спецуху приготовил. На твой размерчик. Не в костюме же тебе в яму лезть.
- Хоть ты меня, Валерий Павлович, понимаешь… - вздыхает Гриша.
- Да как не понять, - невозмутимо отвечает водитель. – Бабы и бумаги кого хочешь до цугундера доведут.
__________________
Новость «Батька приехал» стремительным колобком прокатилась по сервису. И к тому моменту, когда Григорий, сменивший пиджак на спецовку, вошел в здание автомастерской, его уже встречали.
- Григорий Сергеевич! Вот сюрприз так сюрприз!
- Здравствуй, Леонид.
- Мое почтение! Не побрезгуйте локоть пожать, а то руки в масле…
- А ты все сам, как я погляжу, - Григорий хлопает по плечу старшего механика. - Леня, когда смену себе будешь готовить? Сколько раз тебе говорить – учи молодежь, передавай опыт. А то ручкой мне сделаешь – и с кем я останусь?
- Не бойтесь, Григорий Сергеевич, - смеется Леонид. – Куда я денусь от вас? Пойдемте лучше, штуку одну интересную покажу. Только шагайте тут аккуратнее, а то туфли испачкаете. Здесь у нас не офис.
____________________
- Первый раз такой вижу…
- Во! А я тебе о чем говорю, Сергеич! Вот же японцы хитромудрые. Погоди, я сейчас откручу вот тут…
- Угу…
- Ты не угукай, а под руку мне не вставай!
- Так не видно же ничего.
- Пока нечего смотреть, - автомеханик споро орудует ключом на пятнадцать. – А вот если у меня рука сорвется… то ты пары зубов не досчитаешься.
Григорий усмехается и делает пару шагов назад.
- Смейся, смейся… - Леонид до автоматизма отработанными движениями откручивает гайку. – А был такой случай на прошлой неделе…
Григорий уже не усмехается – просто смеется. Как же здесь хорошо. Эта мастерская - его личный антидепрессант.
___________________
- Ну, давай же ты, пошевеливайся!
У Люси начинается дергаться висок. Все сегодня не так, с самого утра.
- Ну что вы кричите на ребенка, - не выдерживает она. – Лучше помогите. Вы же знаете, что у него крупная моторика… хромает.
- У него все хромает! Что теперь, всю жизнь его раздевать!
Нет, вот она так и не научилась на такое спокойно смотреть. Или день сегодня такой, что она все излишне остро воспринимает?
- Давайте, я помогу…
- Нет, пусть сам!
- Мне некогда ждать, когда он сам! – она не выдерживает и повышает голос. - Вы у меня не одни, - и уже гораздо более мягким тоном: - Тимофей, подойди ко мне, я помогу тебе раздеться.
Пятилетний мальчик, очень маленький и худой для своих лет послушно подходит к ней, стоит, как кукла, пока Люся быстро и уверенно освобождает его от верхней одежды под раздраженное сопение матери.
Да, и такие тоже бывают. К сожалению даже, таких большинство. Таких вот, как эта густо накрашенная молодая мамаша. Грим, а иначе и не скажешь, у нее хватило времени нанести. А вот пеленку на массажный стол она забыла!
Люся работает молча, разговаривать с этой… нет никакого желания. Но тишина длится недолго – у мамы Тимофея звонит телефон. И, слушая разговор, Люся начинает постепенно закипать. Ну как можно в таких выражениях о собственном ребенке говорить?! Вот зарекалась неоднократно – «Не судите и не судимы будете». Но ведь ребенок не виноват, что он такой! Как же можно о ребенке так?! Он же понимает все, большой уже! Прекращает работу.
- Выйдите, пожалуйста.
- Что?! – ярко-красные накрашенные губы даже приоткрываются от удивления.
- Вы мешаете мне работать. Выйдите в коридор, поговорите по телефону, потом можете вернуться.
- Я перезвоню, - бросает женщина в трубку.
Дальше снова все происходит в молчании. Мать демонстративно бросает на Людмилу недовольные взгляды, Люся же сосредоточенно работает, иногда улыбаюсь своему пациенту.
- Считаете, что вы лучше всех? – неожиданно зло спрашивает женщина. – Думаете, это просто?!
- Я так не считаю, - отвечает Люся ровно.
- У вас есть свои дети?
- Не думаю, что вас это касается, - тон ее по-прежнему ровный, но день явно сегодня не задался. И насколько хватит ее терпения – неизвестно.
- Значит, нет, - злорадно кивает ее собеседница. – Так-то легко строить из себя святую! А вы попробуйте сама вот с таким вот! Каждый день! Сил моих никаких уже нет! С этим идиотом возиться.
Люся на секунду прикрывает глаза. Ей бы промолчать. Не научишь и не объяснишь. Да и кто она такая, чтобы объяснять? Ну что же у нее за характер такой, что она не может смолчать, когда надо?!
- Не надо… - она выдыхает, уговаривая себя не заводиться, - не надо перекладывать на других свои проблемы.
- Это вы о себе?! Какие это я свои проблемы на вас перекладываю?!
- Это я о вас и вашем ребенке. Это ваш ребенок. Вы его произвели на свет. Вы несете за него ответственность.
- А этот кобель, значит, не несет?! Бросил нас, как только узнал, что… - у женщины в голосе начинают звучать истерические интонации.
Сцепила зубы. Ну же, Люся, молчи! Тебе только истерики в кабинете не хватает. Знаешь ведь, бывает такое, у мамочек таких деток нервы тоже порядком расшатаны. Ну, промолчи…
- Вы – мать, - произносит она негромко. – Неужели это слово для вас ничего не значит?
Та неожиданно всхлипывает. Вот, Людмила, довыпендривалась.
- Извините, - произносит Люся совсем расстроено. – Я не хотела вас огорчать. Просто…
- Да и вы простите, - та вытирает потекшую тушь. - Звереешь от такой жизни… - еще раз всхлипывает. – И вот за что мне все это?!
Людмила молчит, продолжая работать. Вопрос риторический. Да и ответа она не знает.
_______________
- Девушка, мы полчаса укола ждем! У меня ребенок маленький, между прочим!
- Извините, - открывает ключом дверь процедурного кабинета. – Медсестра у нас на больничном.
- А вы кто?
- Массажист. Замещаю.
- А вы умеете?
- Умею, - добавляет про себя: «На свою голову». Ведь и правда умеет, и хорошо умеет. И в колледже учили, и мать – процедурная сестра, которая, кажется, могла с закрытыми глазами в любую вену попасть, постоянно заставляла практиковаться. Дома уколы бабушке всегда ставила только Люся. – Но если сомневаетесь, можете не ставить. Дело ваше.
- Нет уж, ставьте! Мы столько ждали! И вообще! Я пойду заведующей пожалуюсь.
- Жалуйтесь, - пожимает плечами Люся. – Заведующая в курсе, сама же мне совмещение оформляла. Вот вы что, думаете, мне это надо?! - у нее вдруг прорывается усталость и раздражение. – У меня массаж по минутам расписан, а я тут еще на уколы бегаю.
Извинений она не дождалась. Но хоть возмущаться перестали.
____________________
День как пошел кубарем с утра, так и продолжился. Клиенты капризничали, один сеанс отменили без предупреждения, она приехала, а в квартире никого. А в финале ее «Ниву» еще припер во дворе по адресу последнего на сегодня сеанса здоровенный джип. Она минут пять пинала колеса, слушая завывания сигнализации. Пока на этот вой не вышел, наконец-то, владелец – лысый «красавец» с таким пивным пузом, что было очевидно: щегольская кожаная куртка с меховым воротников носится нараспашку не от того, что ему жарко. Он поочередно одарил обеих девочек - сначала Людмилу, потом Мальвину, недовольным взглядом, что-то пробурчал под нос, но машину убрал. И на том спасибо. Сил на скандал уже не было.
Дома закрылась в своей комнате, видеть никого не хочется. Пустота внутри. Как будто выгорает что-то, и ощущение, что нет ее вовсе. Лишь пустая хрупкая оболочка. Которую чуть тронь сильнее – и все. На том и закончится Люся Пахомова. И не станет ее больше.
Стукнула дверь, скрипнул матрас. Но свет так и не зажегся. Тишину комнаты нарушил вздох.
- Люсенька, доченька… Доконает тебя эта работа…
Мама. Понятно, что переживает. Но сил нет даже на разговор. Да и обсуждали это много раз, и свое мнение Люда не поменяет. Не сможет.
- Мам… я просто устала. День тяжелый, у нас процедурная заболела, я замещаю. Вот и умоталась. Да еще на дороге тяжело – снег опять пошел, ехать сложно…
Мамина рука ложится ей на плечо.
- Людмила, ну мне-то не ври. Не с твоим отношением в таком месте работать. Девочка моя, ну ты же все слишком близко к сердцу принимаешь. Я не могу смотреть, как из-за чужих больных детей мой собственный ребенок приходит домой не живой, не мертвый!
Она даже не может придумать что-то приличное в свое оправдание. И поэтому говорит правду. Часть правды. То, что приходит первым в голову.
- Мам, ну это же должен кто-то делать.
- Но почему ты?!
- Потому что… - вздыхает она, поворачивает к матери лицом. В комнате темно, но это все равно неправильно – лежать спиной, когда с тобой разговаривают. – Ты же помнишь, что говорил Валентин Алексеевич?
- А к чему это ты Валентина вспомнила? - недоумевает мать.
Валентин Алексеевич Савченко был, если так можно сказать, учителем, наставником Люси. То, что он в свое время показал и объяснил ей, невозможно было недооценить. А еще он был старинным другом ее матери, однокашником. И ко всему прочему он был инвалид по зрению, а по-простому говоря – слеп. Ночной проход через заброшенный парк, удар по затылку – и вот такой печальный результат. Но именно слепота сделала Валентина Алексеевича уникальным специалистом, известным на весь город. Его руки в результате утраты зрения стали для него больше чем просто руками. И ими он творил настоящие чудеса. В силу понятных причин ни о какой частной практике не могло быть и речи, Валентин Алексеевич работал в дневном стационаре, в той же поликлинике, что и Люсина мама. Но к нему записывались за полгода вперед. Для него не было ничего невозможного. Именно он в свое время сказал Люсе то, о чем она сейчас собиралась напомнить матери.
- Люсенька, запомни одну вещь. Чем тяжелее случай, тем он благодарнее. Самые благодарные пациенты – это инвалиды и парализованные. И дело не них. А в тебе.
- Это как? – удивляется она.
- Чем сложнее случай, тем большему ты сможешь научиться. Чем тяжелее твой пациент, тем значительнее то, что ты сможешь узнать, как специалист. Тем внушительнее будет твой багаж профессиональных навыков.
- А… а я думала, вы говорите о той благодарности, которую испытывают тяжелые пациенты…
- Ну, - вздыхает Валентин Алексеевич, - и это тоже. В общем, не бойся тяжелых случаев, Люся. Это полезно. В том числе, и тебе, как специалисту. И потом – кто-то же должен это делать.
- Ох, Люда, Люда… - в голосе матери звучит сожаление. – Вот не в добрый час я тебя с Валькой познакомила. Вбил тебе в голову всякую чушь.
- Мам… ну что ты… ты же знаешь, что все, что я умею, все, что представляю из себя сейчас – это все благодаря Валентину Алексеевичу. Кем бы я была сейчас, если бы не он?
- Кем, кем… - ворчит мать. – Мужика тебе надо, Люся. Хорошего мужика.
Тут Людмила не выдерживает и смеется. Садится на кровати.
- На Новый Год подаришь, мам?
Мать смеется в ответ, обнимает дочь.
- Эх, Люсенька … Правда твоя. Знала бы я, где их брать – был бы у тебя отец. А оно видишь как…
- Да и ладно, мам, - утыкается лицом в мамино плечо, как в детстве. – Что нам, плохо, что ли? У меня есть ты и бабуля. Мне никто больше не нужен.
__________________
Усталость давит, душит, валит с ног. И боль в спине такая, что дышать трудно. Прилег прямо в гостиной, на диване, потому что до кровати идти – ой, это страшно далеко. И отключился под бормотание телевизора. Разбудил его Гришка.
- Ты чего это здесь? – брат сидит рядом на диване.
- Да так… устал…
- Гошка, - старший качает головой. – Перестань себя загонять. Не дело это.
- Я должен… должен исправить то, что испортил, - тихо, но твердо.
- Да что теперь, - Григорий вздыхает, - убиться, что ли? Да и не факт, что получится… все вернуть назад.
- Я должен. Должен исправить! Ты понимаешь?!
- Понимаю. Только не все от нас зависит, Гош. Но спасибо… что стараешься. И вообще… - Григорий вдруг протягивает руку и легко треплет его по волосам. Таким скупым, кратким движением. Совсем как в детстве. И так же, как в детстве, от этого жеста старшего брата, жеста, который был для Гришки максимально возможным по степени откровенности выражением симпатии, одобрения - от этого жеста что-то горячо скручивает внутри. – Главное, что ты жив, Гошка. А остальное… прорвемся.
Георгий отворачивает лицо к спинке дивана. Заплакать хочется просто смертельно. Как в детстве. Но оттуда же, из детства, выплывают Гришкины слова: «Ну, Жоржета, не реви. Ты же мужик. Мужики не плачут». Ему отчаянно плохо, тошно и стыдно. Но глаза его сухи. Настоящие мужики не плачут. Так научил его старший брат.
...