1 2
Bernard:
31.10.24 20:07
» Часть 3 Глава 5
Глава 5«Сэр Томас Кок»
5 ноября 1818 года
Наследник родовых имений графов Лестеров, сын Венмана Кока, сэр Томас Кок не был графом, как и его отец, но по богатству, авторитету и политическому влиянию превосходил многих графов. Его жена, сестра барона Даттона, Элизабет Кок, умерла в возрасте сорока шести лет, в 1800 году, в один год с зятем сэра Томаса, Чарльзом Невинсоном Говардом. Супруга подарила Томасу Коку трех дочерей: Джейн, вдову виконта Эндовера, повторно вышедшую замуж за адмирала Дигби, Энн Маргарет, жену виконта Энсона и Элизабет Вильгельмину. Сыновей у сэра Томаса не было, его наследником считался племянник.
В прошлом столетии овцеводство в Норфолке переживало настоящий бум. Новые, неприхотливые породы овец, лестерская и саутдаунская, вытесняли старую, норфолкскую, весьма прожорливую. Однако, саутдауны были дороги, позволить себе разводить их могли только состоятельные джентльмены, такие, как сэр Томас Кок. Коку было чем гордиться. Получив от отца имение с пятьюдесятью фермами на тридцати тысячах акров земли, приносящее двенадцать тысяч годового дохода в 1776 году, он добился того, что в 1817 году доход с имения достиг тридцати одной тысячи, поместье увеличилось на десять тысяч акров, число ферм достигло семидесяти. Управляющий Кока, шотландец Френсис Блейки, имел значительный опыт. Он усовершенствовал орфолкское земледелие, внедренное Венманом Коком, полностью отказался от парного года и сеял кормовую репу на обширных площадях.
Томас Кок с сотрудниками и овцами
С 1788 года ежегодные ноябрьские патриотические фестивали в Хокем-Холле, поместье Коков, служили делу преобразований в сельском хозяйстве. В этих фестивалях участвовали как бывалые соратники Томаса Кока, своего рода клуб избранных, так и только начинающие улучшать свои имения джентльмены и фермеры. Празднества проводились на открытом воздухе и собирали, тридцать лет назад, до пяти тысяч гостей, из которых от пятисот до тысячи приглашенных были землевладельцами. На длинных столах гостей ждали изысканные блюда, в первую очередь дичь. Оркестры играли приятную музыку, устраивались танцы и фейерверки. Конечно, по размаху, фестивали этого десятилетия, не шли ни в какое сравнение с фестивалем 1788 года. Однообразные развлечения приелись, а кукурузные законы настроили людей в Норфолке против Кока, ратующего за выращивание кукурузы. Но все же, сэру Томасу еще удавалось собрать достаточное количество гостей, чтобы заявлять, что он по-прежнему популярен, влиятелен, идет в ногу со временем.
Пятого ноября 1818 года, в тридцатую годовщину патриотического фестиваля, Томас Кок с утра готовился принимать гостей. Он сидел в столовой Хокем-Холла с газетой и неторопливо жевал свой завтрак. В шестьдесят четыре года сэр Томас утратил стройность молодости, стал грузен, раздался вширь, обзавелся двойным подбородком и залысинами. Его богатство привлекало к нему женщин, но он упорно не женился, был заядлым охотником и фермером с большой буквы.
Сэр Томас Кок
- Гаскарт здесь? - Кок, не поворачивая головы, задал вопрос управляющему.
- Да, сэр, в галерее, - Блейки, сидящий за столом с чертежами справа от хозяина, пытался разобрать почерк Гарета в сносках под чертежом. - Его ганг отбывает послезавтра.
- Он выплатил долг? – сэр Томас орудовал вилкой, отправлял куски яичницы в рот. - Что с амбаром?
- Завершаем кровлю, - управляющий подвинул чертеж к хозяину Хокем-Холла. - Два этажа, молотилки. Не хуже, чем у Сэма Уайатта. Проворный парень, и дотошный. Долг погашен в сентябре. Часть долга была оплачена шерстью по цене чуть ниже, чем мы продаем. И ему выгодно, и нам.
- Зови Гаскарта, - приказал Кок. - И оставь нас, у меня к нему личное дело.
Когда Гарет зашел в столовую, сэр Томас допивал кофе и равнодушно наблюдал за ползающей по тарелке осой, которую привлекли в комнату тепло камина и объедки.
- Сэр, - Белоручка поклонился. – Вы меня звали?
- Присядь, мой мальчик, - Кок вытер губы салфеткой.
В двадцать три года Гарет Гаскарт не растерял юношеских черт, но тяжелая работа сделала его выносливее и атлетичнее. Он загорел на солнце, стал увереннее в себе и крепче физически, научился руководить людьми.
Белоручка приблизился, выдвинул стул и сел. – С чертежом что-то не так?
- С чертежом все хорошо, - сэр Томас был явно не в духе. – Чего нельзя сказать о тебе. Что за балаган вы устроили на ферме? Потасовка, стрельба. Объяснись-ка, и без уверток.
- Стрельбы не было, сэр, - Гарет потупил взор. – На ферму проник какой-то пьяный олух из Лондона. Я велел ему убираться с моей земли. На другой день этот столичный недоумок бузил на постоялом дворе, цеплялся к девушке, Джейк Брукс задал ему трепку, выбил передние зубы и спровадил из наших мест. Отвратительный малый, сэр. Таким паршивцам мы не рады.
- Занятно, - Томас Кок вытащил из кармана лист бумаги и развернул его. – Мне донесли об этом несколько иначе. Тут сообщается, что некий мистер Адам Холидей выслеживал свою сбежавшую жену, и это привело его к тебе на ферму. Что ты вышел на крыльцо с мушкетом, назвался ветераном его величества и угрожал этому господину убить его, если он продолжит свои поиски на твоей земле. Мистер Холидей вынуждено удалился, а следующим днем твой напарник, этот варвар Брукс, завалился на постоялый двор и начал пенять приезжему на неуважение к служанке. Тот ударил Брукса, и случилась драка, в результате которой мистеру Холидею сломали ребра, запястье, лодыжку, вышибли зубы и выдрали волосы. Потом этого несчастного погрузили в телегу и изгнали, намекнув, что в ваших краях не любят прохвостов и частенько находят их мертвыми в лесу.
- Сэр, - Гарет положил руку на сердце. – Есть множество свидетелей, что мерзавец домогался честной девушки и первым напал на Джейка. Никаких намеков не было. Этот проныра так нализался, что еле ворочал языком.
- Зачем же было его так калечить, если он напился? – Кок недовольно сопел.
- Он не унимался, - Белоручка взволнованно пробормотал. – Хватался за нож.
- Пусть так, - сэр Томас соскреб со столешницы пятно соуса. – Женщина, которая живет на твоей ферме, по слухам, беременна? Как ты говорил, ее зовут? Сара Филдинг?
- Сара Филдинг, сэр, - кивнул Гарет. – И она не кажется беременной. Может, слегка располневшей. Деревенская пища сытная и зачастую полнит женщин.
- Хватит меня дурачить, мальчик мой, - Томас Кок встал, уперся руками в стол и навис над Белоручкой. – Я сделаю вид, что поверил в твой рассказ о мистере Холидее и тому, что твою любовницу зовут Сара Филдинг. Меня это не касается. А вот твой внебрачный ребенок меня касается, потому что это касается моей племянницы Энн и твоей жены. Кто отец ребенка этой женщины? Ты? Не лги. Ложь может обойтись тебе дороже, чем ты представляешь.
- Я, сэр, - Белоручка виновато моргнул.
- И что ты намерен с этим делать? – спросил Кок.
- Пока не решил, - промолвил Гарет и умолк.
- Ты получил отличный куш в этом году, - сэр Томас снова сел. – Уплатил мне долг, и имеешь фунтов пятьсот-шестьсот собственных средств, полагаю.
- Пятьсот пятьдесят, сэр, - уточнил Белоручка.
- Но ты забросил семью, жену и сына. Не навещаешь родных на Рождество и Пасху, - рассуждал Кок. – Пользуешься моей благосклонностью, протекцией. Берешь, но не даешь.
- Если моя жена нуждается, пошлю ей деньги, - голос Гарета стал тихим. – Откровенно говоря, я не притронулся к ее приданому, и она могла распоряжаться им по своей воле. Это пять тысяч фунтов, сэр. От них ничего не осталось?
- Уважающий себя мужчина содержит семью в любых обстоятельствах, но я не о деньгах, - Томас Кок достал второе письмо. – Это пришло от племянницы. Моя сестра больна и Энн в сентябре поехала из Лондона к матери. Она хотела взять миссис Гаскарт и твоего сына с собой, в Шерборн, но мальчик тогда простудился. Как ты знаешь, они с твоей женой сдружились. Энн беспокоится о ней. Пока она присматривала за Элинор, помогала с твоим сыном, поводов волноваться не было. Они вращались в обществе, в меру развлекались. Много ли надо женщинам, чтобы отдохнуть от домашних дел и развлечься? Но в октябре подруги известили Энн, что твоя супруга развлекается с избытком в компании каких-то повес.
- С виконтом Лоутером? – задал вопрос Гарет.
- Возможно, - сэр Томас погладил подбородок. – Подруги пишут Энн, что миссис Гаскарт в начале октября покидала Лондон на неделю, оставив ребенка с няней. А с неделю назад уехала опять. Если возникнут осложнения, никому не будет пользы.
- Сэр, если в моей семье в Лондоне будет прибавление, я признаю ребенка, - Белоручка поглядел на Томаса Кока. – Но при условии, что Сару Филдинг никто не побеспокоит.
- Этого недостаточно, - Томас Кок откинулся на спинку кресла. – Особенно, если прибавления в твоей семье в Лондоне не случится. Ты поедешь в столицу, уладишь там все, позаботишься о сыне, разберешься с арендой дома, деньгами. Блейки поможет Бруксу, подменит тебя при необходимости. И это не предложение, мой мальчик, а приказ. Твои затруднения не стоят огорчения моей племянницы. Надеюсь, я ясно выразился?
- Ясно, сэр, - Гарет встал со стула. – Могу я откланяться?
- Можешь, - сэр Томас улыбнулся и похлопал ладонью по чертежу. – Амбар великолепный. Ты умный малый, Гаскарт. Не растрачивай себя на женщин и чепуху.
Галерея Хокем-Холла
* * *
6 ноября 1818 года
Замок Лоутер, Уэстморленд, Англия
Замок Лоутер
Филип кашлял, не просыпаясь. Буквально надрывался от кашля. Все его тело было покрыто липким потом. Элинор соскочила с кровати и подняла с пола упавшее одеяло, набросила его на любовника. Камин давно потух, в спальне царили холод и мрак. Миссис Гаскарт высекла огонь, зажгла свечу, ополоснула бокал с остатками вина из кувшина и наполнила чистой водой. Подошла к баронету, потрясла его за плечо.
- Кто? – он разлепил веки и сонно уставился на любовницу. - Элли? Что такое?
- Ты сейчас взорвешься от кашля, дорогой, - она протянула ему бокал. – Выпей.
- В горло попала слизь, - оправдывался сэр Филип, но бокал взял и в три глотка выпил воду.
- Филип, - Элинор с укором взирала на него. – Ты кашляешь каждую ночь. А вчера закашлялся в гостиной при Уильяме. Его парижская пассия отбежала от тебя, как от зачумленного. Пора обратиться к доктору.
- И что он сделает? – хмыкнул баронет. – Напичкает меня дурно пахнущими микстурами по два фунта за пузырек, якобы чудодейственными? Если они чудодейственные, почему на кладбище повсюду могилы чахоточных?
- Может это не чахотка? – усомнилась Элинор.
- Я часто говорю это себе, глядя на портрет отца, которого она прикончила, - Филип Масгрей еще раз кашлянул и перевернулся со спины на бок. – Я подремлю часок, Элли. Ты уходишь?
- Ухожу. Слуги и так болтают, что здесь гнездо разврата, - миссис Гаскарт поискала глазами свою сорочку. – И не ошибаются. Во время вояжа Лоутера в Париж они отдыхали, а теперь им не продохнуть, потому и злятся, сплетничают. Где моя сорочка?
- У окна, - баронет сладострастно улыбнулся. – Будь добра, встань, заложи руки за голову и покрутись на месте.
- Ты как подросток, - Элинор в шутку шлепнула его по плечу. – Все бы тебе подсматривать за голыми девочками.
- Элли, - жалобно заныл Филип.
- Нет, - она не стала ему потакать, облачилась в сорочку, халат, туфли и ускользнула в свою спальню. Там миссис Гаскарт расчесала черные волосы, умылась, села у окна и принялась размышлять.
Мать возвратится в Лондон в декабре, если бабушке полегчает. Няня Джона, Пруденс, попросила расчет на следующий день после того, как Филип провел ночь в доме в Истчипе. Дескать, ее брату неотложно понадобилась няня для дочери, и он послал за сестрой. Но на лице Пруденс было написано такое осуждение, что Элинор все поняла. Чтобы няня не распускала язык, она выдала ей блестящие рекомендации и небольшую прибавку к расчету. Та обняла Джона, «самого милого и послушного мальчика на свете», рассыпалась в благодарностях хозяйке и уехала. Элинор же, меняя белье в комнате Пруденс, обнаружила на подоконнике клочок бумаги со словами «стерва, шлюха, подстилка» и проплакала полдня. Да, она повышала голос, бранила Пруденс за грязь, но зачем же так?
Если матушка прознает, что она сблизилась с Филипом и покидала Лондон, оставив Джона на няню, она учинит ей такую выволочку, что мало не покажется. Как Уильям, пропадавший в Париже месяцами, сумел за один визит к ней домой убедить ее погостить в Йорк-Хаусе и в замке Лоутер? Он какой-то чародей! И почему она отдалась Филипу в Истчипе, в Йорк-Хаусе и отдается тут? Его страсть болезненна для нее, а безумный пыл неприятен. Что за любовь, как будто мужчина забивает в женщину сваи? Никакого сравнения с ласками Гарри и тем удовольствием, которое доставлял ей муж. И что всего хуже, слова «шлюха» и «подстилка», в этом случае, нельзя назвать несправедливыми. Пять содержанок и любовниц, в компании пяти холостяков, веселящихся и гуляющих напропалую в стенах замка, как на пиру Валтасара или Калигулы, других эпитетов не заслуживают.
Она клятвопреступница и блудница. Клятвы, данные перед алтарем Богу, ею растоптаны и попраны. Но это не все. Была еще клятва, данная Гарри, не принадлежать баронету Масгрейву. И именно баронету Масгрейву она принадлежит. Что полагается за клятвопреступление? Насколько низко опустится под гнетом ее грехов чаща весов, которые архангел предъявит Богу, требуя для нее наказания? Что это будет за наказание?
Когда Пруденс уволилась, Элинор не осмелилась просить помощи в найме новой няни у Питера Морриса, она надеялась справиться самой и дождаться матери. Мистеру Моррису пришлось бы объяснять внезапные перемены, и миссис Гаскарт не была уверена, что проницательный солиситор не раскусит ее в два счета. Но Уильям нагрянул без предупреждения, околдовал, убедил, пообещал нанять няню. И нанял. Но эта женщина! Что-то в ней было не так! Трясущиеся руки, мутный взор, красный нос, отечное лицо. При этом речь правильная, навыки на должном уровне, не придерешься. Зря она согласилась на путешествие в Пенрит. Ее в Пенрите каждая собака знает, будут перемывать кости, поносить и все это докатится до Лондона.
За окном начинался рассвет, хмурая облачность угнетала. Ей пора в Лондон.
* * *
7 ноября 1818 года
Ферма Лонгам, Норфолк, Англия
Миссис Сара Гаскарт, как она сама себя называла в душе, была счастлива настолько, насколько может быть счастлив человек, получивший от жизни то, что хотел. Она жила не в душном городе, а на ферме, с любимым и любящим мужчиной, окруженная его заботой и заботой матушки Роуз, ждала ребенка, о котором всегда мечтала. Да, по закону мистер Гаскарт имел жену в Лондоне, а она имела мужа в Глостершире, но кому какое дело до законов, если дни текут, как спокойная река, и нет ни тревог, ни невзгод? Важно также было то, что Сара, родившись некрасивой, ощущала себя красивой. Красивой в глазах Гарри. Она сама себе нравилась, и даже бельмо на глазу ее не портило, а придавало ей оригинальный вид, словно она пират или бывалый солдат. Такой, как Леон или Гарри.
Лонгам, Норфолк
Они с Гаретом стали любовниками год назад. Потянулись друг к другу, и стали. Сара подозревала, что любит Гарри сильнее, чем он ее. И это было неудивительно, потому что она влюбилась в мистера Гаскарта в 1814 году, в казармах Найтсбриджа, а в 1815 году уже любила его настоящей любовью. То, как он умыкнул ее из дома родителей в Истчипе в сентябре прошлого года, было для Сары как легенда о счастливом избавлении, храбром рыцаре, даме в беде. Он - сэр Белоручка, а она леди, заточенная в башне Красным рыцарем. Роуз хорошо знала эту легенду о племяннике короля Артура и рассказала ее Саре. За глаза все называли Гарри Белоручкой. Роуз, Джейк Брукс, люди на ферме, шумный крестьянский ганг.
Сара и не догадывалась, что в Англии существуют сообщества крестьян, называемые гангами. Они выполняют сезонную работу: орошение, осушение, копают и мотыжат, огораживают, молотят, пригоняют скот для спаривания, стригут овец. Гарри и Джейк советуют землевладельцам, как повысить урожай кормов, злаков и овощей, увеличить приплод скотины, грамотнее использовать поля и распахивать луга, сберегать и запасать лучшие семена, в какую погоду что делать. Рекомендательные письма сэра Томаса Кока, а то и прямое участие его управляющего, Френсиса Блейки, открывают множество дверей. Чтобы пригласить в свое поместье надежный, трудолюбивый ганг и усовершенствовать хозяйство, у джентльмена или фермера должны быть деньги, состояние.
- Роуз! Кто там? - Сара поднялась с кровати, поохала, потерла поясницу и окликнула Роуз. Та с кем-то беседовала внизу, в кухне.
- Это Гарет, - отозвалась кухарка. – Сэр Томас, наконец, его отпустил.
- Гарри! - крикнула Сара, но он уже взлетел по лестнице, распахнул дверь, чмокнул ее в губы, щечку, лоб и улыбнулся во весь рот.
- Где моя бедная Сара? Боже мой, она превратилась в Софи Бланшар. Или это воздушный шар Софи Бланшар?
- Роуз! – Сара подбоченилась. – Ты слышала это? Каков наглец! Когда он отпустит брюшко на пиве и пирогах, я буду звать его воздушным шаром лорда Кокрейна.
- Пироги не полнят этого парня, - кухарка переступила порог спальни. – Он их пару тысяч съел на моей памяти, и куда они делись?
- Туда же, куда и у всех, - Гарет стягивал с себя старомодный изношенный сюртук, купленный когда-то у портного виконта Лоутера. – Как ты? Оливер и Нельсон не отходили от тебя ни на шаг?
- Оливер не отходил, - Сара погрозила пальцем лохматому псу, лишившемуся левого глаза еще щенком, который лежал под столом. – А этой твой Нельсон храпит громче Брукса. Я его на ночь выпроваживаю в кухню. Да и какой он него толк? Он целыми днями грызет кости.
- Доктор вас навещал? – Гарет зевнул. – Прости, не выспался.
- Навещал, - Сара поправила воротник рубашки Гарета. – Говорит, роды через две недели. Крайний срок через три.
- Значит, я успею сгонять в Лондон, - Белоручка извлек из кармана сюртука две подвески из крупных жемчужин на серебряных цепочках. – Вот, одна моей Саре, одна моей Роуз. Сэр Томас отблагодарил меня за чертеж.
- Гарри, - Сара взяла подвески и передала одну из них кухарке. – Спасибо. Какая красота!
- Не красивее моих женщин, - Белоручка обнял Сару за плечи, а второй рукой притянул к себе Роуз. – Томас Кок обрушился на меня, как ураган. Требует, чтобы я лично продлил аренду дома в Лондоне и помог деньгами Элинор.
- Гарри, - Сара нахмурилась. – Почему лично?
- Потому что документы на мое имя, - Белоручка отпустил женщин и быстро сменил сапоги с выходных на полевые. – Я не задержусь. Туда, обратно, и один день без ночевки в городе на все хлопоты. Сэру Томасу написала мисс Энн Даттон. Племянница просила его призвать меня к порядку и долгу. Чтобы я приехал, показался, заплатил, а заодно приструнил Нелли.
- Приструнил? – Роуз с сомнением смотрела на Гарета.
- Да, ее закрутил вихрь светской жизни. Виконт Лоутер. Или баронет Масгрейв. Или оба сразу. Мисс Энн в Шерборне и Нелли шалит, - Белоручка развел руками. – Для тебя это новость?
- Нет, - кухарка усмехнулась. – Черного кобеля не отмоешь добела.
- Я хотел поделиться с сэром Томасом этой твоей житейской мудростью, - Гарет намочил ладони, смахнул ими пыль с волос, зачесал волосы назад гребнем. – Но побоялся его разгневать.
- А Холидей? – Сара повесила сюртук Гарри на спинку стула.
- Отбрехался, - Белоручка проверил на полке заряженный пистолет, который он положил туда на случай нового вторжения мужа Сары. - Сэр Томас, как землевладелец, удовлетворен моими объяснениями. Где Джейк?
- Экзаменует желающих вступить в ганг, - прыснула смехом Сара. – Одна девица, пришедшая наниматься, вчера спросила его, для чего в поле возле женщин, убирающих урожай, стоит детина с длинной палкой. Не будет ли он ее бить по горбу шестом за лень? А Брукс ей ответил, что палка для того, чтобы отгонять комаров и назойливых поклонников от любопытных девушек.
- Это Брукс, - засмеялся Гарри. – Пойду к нему.
* * *
10 ноября 1818 года.
Испчип, Лондон, Англия
Истчип, Лондон
Мистер Гаскарт промчался по Восточной Англии мимо тетфордских монастырских руин, оживленного Ньюмаркета, Кембриджа и прибыл в лондонский Испчип вечером. Посещать домовладельца или солиситора Морриса было поздно. Гарет решил не терять время и проведать Нелли. Он взял с собой двести фунтов и всю дорогу опасался, что его ограбят. Сколько ей предложить? Ему предстояли серьезные расходы и в деньгах Белоручка не купался. Если она издержала за год пять тысяч, сто или двести фунтов не исправят положение.
Впотьмах Гарет не сразу отыскал дом, здания на улицах были похожи, как близнецы. Благо, что табличка необычной формы попалась ему на глаза в свете луны. Он тихо постучал, чтобы не разбудить ребенка. Но ребенок, по всей видимости, не спал, потому что из приоткрытого окна второго этажа раздался исступленный детский плач. Белоручка постучал сильнее, а затем и вовсе заколотил в дверь ногой. Никто не открывал. Четверть часа Гарет орал, ему вторил ребенок, а за ним и соседи начали отпирать ставни и ругаться, проклиная нарушителя их покоя.
Пытаться обойти встроенный в линию особняков дом, было бесполезно. Окна первого этажа заперты и загорожены решетками. Оставалась водосточная труба слева от открытого окна на втором этаже, из которого доносился детский рев. Гарет предусмотрительно переложил деньги в сумку, а сумку повесил за спину, избавился от шляпы и сюртука. Забраться по водосточной трубе оказалось непросто, она качалась. Но он не упал, не сломал себе шею и вскоре уже сидел на подоконнике, вглядываясь в темноту комнаты. Ребенок стоял в кроватке с высокими бортами, полуголый и рыдающий. Детская пропахла мочой и вымерзла.
- Вот чертовщина, где Нелли и няня? – проворчал Гарет, шаря на столе в поисках трутницы. Трутницы не было, но под полотенцем нашелся кремниевый трутовый пистолет с подсвечником. Через минуту Белоручка зажег свечи, закрыл окно и подошел к кроватке. Ребенок к тому моменту затих, отполз в угол кроватки и хныкал.
кремниевый трутовый пистолет с подсвечником
- Эй, дружок, - Гарет вытащил мальчика, который не упирался и не брыкался, снял с него мокрые штанишки и закутал холодное тельце в сухое одеяло с кровати няни, стоящей рядом. – Разнесчастный ты малый. Куда все подевались, скажи на милость?
- Мама, - подал голос малыш.
- Да, куда делась твоя матушка? – на столе лежал приплюснутый фарфоровый сосуд с соской из кожи. Белоручка добыл из него пару капель молока себе на запястье и слизал их языком. Прокисшее. В кружке около соски была вода. Гарет согрел кружку над огнем свечи и дал ребенку попить. Тот жадно глотал воду. Когда он напился, Белоручка, с мальчиком на одной руке, и свечой в другой руке, вышел на лестничную площадку и спустился на первый этаж.
Какая-то женщина обнаружилась в кухне. Она валялась, мертвецки пьяная, в луже собственной рвоты. Гарет попробовал растормошить спящую и пожалел об этом. Незнакомка пошевелилась, что-то промычала, и вдруг ее поразил приступ падучей болезни. Женщина билась в судорогах, обмочилась. Малыш при этом зрелище опять заплакал.
- Иисусе Христе, - Белоручка попятился и оставил пьяную в покое. В комнатах первого и второго этажа Нелли не было.
В конце концов, отчаявшись, Гарет усадил ребенка в кресло в гостиной, растопил камин, принес с улицы сюртук и шляпу, вскипятил чайник, накормил мальчика овсяной кашей из кухни, сдвинул два канапе как кровать, запер дверь на щеколду и лег спать, завернувшись, вместе с малышом, в груду одеял.
К десяти часам утра следующего дня ситуация прояснилась. Протрезвевшая пьянчуга была няней, нанятой виконтом Лоутером для ухода за сыном Нелли. Сына звали Джоном, а няню миссис Рейчел Вудс. Элинор, судя по словам этой насквозь спитой женщины, уехала в Пенрит с лордом Уильямом пару недель назад. Миссис Вудс визгливо жаловалась, что отпущенные ей на хозяйство деньги кончились, и Гарет сообразил, на что их потратила эта выпивоха.
Белоручка был поражен условиями, в которые попал ребенок. Нелли следовало привязать за волосы к лошади и протащить по мостовой бодрым галопом. Он принял решение выгнать няню немедленно, но перед этим узнать что-либо о разгульной жизни жены. Сообщение о том, что ее выдворяют сегодня же, миссис Вудс встретила стоически. Наверное, это происходило с ней не редко. Когда же Гарет предложил ей две гинеи за сведения, она защебетала как птичка.
Из двадцати восьми дней, что Рейчел Вудс провела в этом доме до отъезда хозяйки, дней десять-двенадцать в спальне миссис Гаскарт ночевал сэр Филип Масгрейв, а звуки из покоев госпожи были такие, как будто одержимый похотью джентльмен отводил душу с проституткой. Белоручка, потрясенный этими интимными подробностями, спросил, кто ночевал в спальне миссис Гаскарт в другие ночи. В другие ночи Нелли спала одна, виконт Лоутер с ней не развлекался. Очевидно, после изнурительных упражнений в постели, жена нуждалась в передышке, или Лоутер к ней охладел.
В полдень ребенок проснулся. К тому моменту миссис Вудс собрала пожитки, сдала ключи от дома, и гордо удалилась в неизвестном направлении. Гарет сварил свежую кашу, смочил хлеб с маслом в чае, позавтракал с Джоном Гаскартом, сменил ему белье и одел дитя для прогулки. При свете дня, в гостиной, Белоручка разглядывал малыша. Светлые, золотистые волосы ребенка никак не вязались с черными локонами Нелли и темной шевелюрой Масгрейва. Серые же глаза Джона Гаскарта были точь-в-точь как у Дженни и у него, Гарета, даже форма глаз совпадала. Маленький носик и лоб как у Нелли. А подбородок как у сестры. «Он Гаскарт», с ужасом подумал Гарет. С минуту Белоручка раздумывал, а потом взял Джона на руки, подошел к высокому зеркалу и улыбнулся крохе. – Где мой мальчик? Вот мой мальчик!
Джон Гаскарт засмеялся, уткнулся головой в грудь Гарета и они отправились по делам.
Домовладелец, продлевая аренду, не преминул заметить, что отец и сын Гаскарты похожи, как две капли воды. Гарет согласился, что так оно и есть. Разговор с мистером Питером Моррисом, солиситором, был напряженным, долгим, странным. Поверенный утверждал, что приданое миссис Гаскарт не тронуто, и что содержание Элинор выплачивается, но тратится из него мало, так как за многое, в частности, гардероб и карету, платит мисс Энн Даттон. Рассказ Гарета о его ночных приключениях заставил мистера Морриса побледнеть, опустить взор и что-то бормотать в растерянности. Об увольнении прежней няни он не знал, новую няню не видел, о пьянстве в доме не слышал. Миссис Гаскарт солиситор охарактеризовал как образцовую мать и женщину великих достоинств, но как такая достойная особа бросила сына и укатила в замок Лоутер, объяснить не мог.
Гарет, следуя наказу Томаса Кока, оставил для Элинор деньги. Сорок пять фунтов. Больше, с учетом происходящего, она не заслужила. Когда Белоручка заявил, что забирает сына с собой на ферму Лонгам в Норфолке, Питер Моррис разволновался не на шутку. Он бубнил, что надо посоветоваться с мисс Энн Даттон, что отнимать дитя у матери грешно. Гарет ответил, что распоряжаться сыном его право, как отца, что дом в Истчипе пуст, а ему надлежит уехать не позднее завтрашнего утра. Солиситор мучительно искал выход и не находил его. Белоручка примирительно ответил, что не запрещает матери навещать сына и даже готов вернуть ей его, если убедится, что Джону Гаскарту обеспечена забота и безопасность. Мистер Моррис знал, что не в его власти препятствовать отцу, везти сына, куда ему угодно. На том они и распрощались. В три часа пополудни мистер Гарет Гаскарт и Джон Гаскарт покинули Лондон в наемном экипаже.
Bernard:
01.11.24 20:46
» Часть 3 Глава 6
Глава 6«Весы архангела»
6 декабря 1818 года
Ферма Лонгам, Норфолк, Англия
Это было неслыханно и скандально, как нереальный сон. Элинор жила на ферме в Норфолке, в доме Гарри, в компании его любовницы, Сары Морс-Купер, ее новорожденной дочери, своего сына, Роуз и Джейкоба Брукса. Весы архангела отмерили меру вины за клятвопреступление, а Бог определил такое вот изощренное наказание.
Миссис Гаскарт опоздала всего на день. Десятого ноября Гарри увез Джона в Норфолк, а одиннадцатого она открыла дверь дома в Истчипе и едва не лишилась рассудка, найдя свое жилище пустым.
Питер Моррис подкупил нищего мальчишку для наблюдения за домом, тот доложил ему, что хозяйка в Лондоне, и уже через сорок минут солиситор сидел в ее гостиной, пил чай и излагал суть разразившейся катастрофы ровным, бесстрастным голосом. Он был предельно корректен, вежлив, осторожен в выражениях, но по его вздернутому носу и сердитому сопению Элинор поняла, что мистер Моррис думает о ее вояже в замок Лоутер и выборе няни для ребенка. На возмущенные требования миссис Гаскарт ответить, почему он позволил мистеру Гаскарту забрать ее сына и что планирует сделать для его безотлагательного возвращения, солиситор разразился нудной тирадой. В том смысле, что действовать противозаконно он не будет, а мистер Гаскарт никаких законов не нарушил и его супруге надлежит уладить разногласия с ним полюбовно. По возможности, без привлечения поверенных и судей, поскольку суд будет на стороне мужа, а издержки, в том числе ущерб репутации, лягут на нее.
Мистер Моррис ничем не помог, но кое-что сделал еще накануне. Через пять дней томительного ожидания в Лондон явилась мисс Энн Даттон и, пылая гневом, с порога сказала, что солиситор ей обо всем написал. За час матушка добилась от Элинор полной правды. Включая признание в возобновлении отношений с баронетом Масгрейвом. Началась неистовая буря, град упреков, несвойственных для леди ругательств и стенаний. Мисс Энн обвинила миссис Гаскарт в том, что из-за ее легкомыслия она разлучена с обожаемым внуком. Обвинила и приказала сей же день ехать в Хокем-Холл, к дяде Томасу, чтобы он доставил ее к Гарету, а она, на коленях, умоляла мужа вернуть ребенка. Сама же Энн Даттон намерена была отправиться в Чарлтон-Парк и Шерборн-Хаус, чтобы повлиять на зятя через Говардов и родителей. Элинор исполнила волю матери, а сэр Томас Кок исполнил ее просьбу. Только вот умолять Гарри ей не довелось, так как Гарри распустил на зиму половину ганга, а с другой половиной отбыл за сто пятьдесят миль, на какие-то работы в окрестностях Лидса.
В дороге, блуждая по Норфолку, миссис Гаскарт так себя накрутила, такого навыдумымала, что, единственным выходом из положения ей представлялась кража собственного дитяти и бегство с ним во Францию. Войдя в фермерский дом, она бросилась на второй этаж, на детский плач, как тигрица, оттолкнув Джейкоба Брукса и чуть не сбив с ног остолбеневшую от ее внезапного появления Роуз. Каково же было ее изумление, когда в спальне второго этажа она обнаружила не запертого, плачущего сына, а Сару Морс-Купер с кричащим младенцем на руках. Ее же Джон спокойно сидел на потертом зеленом ковре и играл в игрушки.
И вот, спустя две недели, она по-прежнему на ферме Лонгам, в этом английском гареме Гарри, потому что не имеет права удалиться с сыном в Лондон, это ей запрещает неумолимый Брукс и старая карга Роуз. Сэр Томас предпочел не вмешиваться в семейные дрязги и вернулся в Хокем-Холл, не потребовав от Джейка отдать ребенка матери. Это просто смешно, но ее комната за стенкой от комнаты сожительницы мужа, они вместе завтракают, обедают, ужинают, возятся с детьми. Элинор, скрепя сердце, дает молодой матери, любовнице Гарри, ценные советы по уходу за ее девочкой, мисс Сарой Гаскарт. Мисс Гаскарт! Ребенка окрестили в захолустном приходе, в какой-то полуразвалившейся церквушке, и вписали в книгу о рождении, что она, Элинор, законная мать этого дитя. Без ее согласия и участия! Какая наглость! Уму непостижимо!
Сперва Элинор возмущалась. Однако, потом, выслушав от Роуз печальную историю брака Сары Холидей и расправы над ее непутевым мужем Брукса, подлинная миссис Гаскарт, сама того не желая, прониклась жалостью к своей заместительнице. В сущности, Сара была милой женщиной и заботилась, в ее отсутствие, о Джоне, как о собственном сыне. То, что некрасивая, с бельмом на глазу Сара Морс-Купер, неравнодушна к Гарри, Элинор смекнула еще в 1814 году, в Саутгемптоне. За это миссис Гаскарт долго ее ненавидела. Но две недели в обществе Сары открыли для Элинор характер миссис Холидей и она стала воспринимать ее без раздражения и злости.
Сара была проста, как медный фартинг, хлопотлива, жизнерадостна, глуповата, добродушна, и искренне интересовалась сельским хозяйством. Она была способна часами говорить о нем с Бруксом, обсуждать горох и репу, преимущества саутдаунов над другими породами овец. Как саутдауны нагуливают жир на самых скудных кормах, и как легко их, неповоротливых и смирных, ловить, не бегая за ними по лугу. «Боже мой. Репа! Стрижка овец! Эта женщина – идеальная жена для Гарри», с грустью признала Элинор.
Миссис Гаскарт, несмотря на свои оплошности, сильно любила сына и, когда ее не сбивали с пути истинного Лоутер или Масгрейв, была прекрасной матерью. Дети ее радовали, хотя материнство, подчас, и изнуряло. Где то на четвертый или пятый день пребывания в Лонгаме Элинор стала, с разрешения ослабленной, болезненной Сары, брать ее дочь, менять девочке пеленки, кормить малышку из рожка. У миссис Холидей после родов пропало молоко и Саре младшей давали коровье, так как в округе не было кормилиц. Элинор же продолжала вскармливать Джона грудью и в полтора года. У нее, в отличие от Сары, молоко не исчезло, в замке Лоутер она его сцеживала. К исходу шестого дня миссис Гаскарт, поразмышляв, предложила кормить дочку Сары своей грудью, а Джона коровьим молоком. Наивная Сара растрогалась, заплакала и начала целовать Элинор руки. Миссис Гаскарт прослезилась вслед за Сарой и приложила девочку к груди. Так они и жили до приезда Гарри 6 декабря 1818 года.
- То, что ты учудила, Нелли, не лезет ни в какие ворота, - Гарет расхаживал по двору, говорил как можно тише. – Если бы ты видела, что творилось в твоем доме в тот вечер, ты бы обрядилась во вретище и посыпала голову пеплом, а не спорила здесь со мной.
Он прискакал на лошади из-под Лидса тридцать минут назад и предпочел разобраться с женой без промедления.
- Я ошибаюсь, или это лопочет женатый человек, укравший чужую супругу, сделавший ей ребенка, натравивший на ее мужа Джейка Брукса, и солгавший в церкви при крещении о том, кто мать той, кого крестят? – возразила Элинор. – Опекун, верно, перевернулся в гробу от твоих свершений.
- Да, я подлец, - Белоручка развел руками. – Но как это тебя оправдывает, Нелли?
- Не оправдывает, - жена взирала на мужа с любопытством. Гарри изменился. Повзрослел, загорел, окреп. Рыцарь Кухни с кухни Роуз, превратился в настоящего мужчину.
- Не хочу тебя упрекать, - продолжил Белоручка. – Но хорошо ли с твоей стороны ублажать Масгрейва в доме, где живет наш сын, да еще так шумно? Няня Рейчел, перед тем, как я ее вышвырнул за дверь, была откровенна.
- «Наш сын», - повторила за ним Элинор. – А ты ему отец? Сомнения тебя не гложут, Гарри?
- Не гложут, - Гарет отвел глаза.
- Я перестану ублажать Филипа, если ты прекратишь делать мне детей с Сарой Морс-Купер, - миссис Гаскарт ответила ударом на удар. – Тебе не стыдно? Мой единственный сын рожден мной от мужа. А ты приписал мне не мою дочь.
- Я должен был сделать с ней то, что сделали с тобой родители? – вспылил Белоручка.
- Ты должен был написать мне и предупредить, - Элинор сжала губы.
- А ты мне, когда забеременела, - отрезал Гарет. – Ведь это виконт Лоутер вынудил меня жениться на тебе. Что мне было думать? Я полтора часа прождал у его замка, а ты даже не вышла к законному супругу. Мне указали на дверь, смеялись в спину.
- Я прождала тебя не меньше в тот день, когда ты унесся, как обиженный мальчик, случайно столкнувшись с Филипом, который явился без приглашения, - миссис Гаскарт негодовала.
- Да? Неужели? Я зря обиделся, унесся, а Филип продолжил к тебе являться без приглашения. И все по ночам. И ни куда-нибудь, а в спальню, - съязвил Гарет. – Кто клялся мне, что больше не будет принадлежать Масгрейву? Я давал тебе такие клятвы?
- Давал, в церкви, - Элинор покраснела. «Проклятье! Он все-таки вспомнил!» - К чему эта ссора, Гарри? Не изображай из себя ревнивого мужа. Ты исчез на целый год. Все! Я забираю Джона и еду в Шерборн к мисс Энн. Погощу у Даттонов до сезона.
- Я отпущу вас, если ты будешь заботиться о сыне, как положено, - заупрямился Белоручка. – И возобновишь свою клятву не принадлежать Масгрейву.
- Только Масгрейву? – уточнила она. – Почему? Чем он так тебя задел?
- Ты еще спрашиваешь? – Гарет разозлился. – Где твоя гордость? У тебя ее нет? Разве это любовь? Он выродок, отказавшийся жениться на тебе. Творец всей этой неразберихи. Какой-то ненасытный, похотливый зверь, если няня не соврала.
- А ты великий смиренник и безупречный любовник? – уколола мужа Элинор.
- Не знаю, ты скажи, - Белоручка усмехнулся. – Я был отвратителен? Ни на что не годен? Сара не жалуется.
- Ты переходишь границы, Гарри, - она покачала головой. – Это на тебя не похоже. Твое сердце ожесточается. Что его ожесточает? Тяжкий труд? Я поклянусь повторно, но и ты кое в чем поклянешься.
- В чем же? – он немного успокоился.
- В том, что будешь навещать Джона, - Элинор взирала на него с непоколебимой твердостью. – Это твой первенец, сын. Ты же его признаешь?
- Признаю, как не признать? Он вылитый Гаскарт, – согласился Гарет. – Я буду навещать Джона. Настолько часто, насколько позволит работа.
- Тогда я не буду принадлежать Филипу, - она, вслед за мужем, тоже успокоилась. – Если честно, мне не по душе его пыл. Я и сама собиралась с ним порвать. И по поводу Сары…
- Что по поводу Сары? – насторожился он.
- У Сары что-то с грудью, - мягко произнесла Элинор. – Говорит, надорвалась в родах. Она задыхается, всего лишь поднявшись в лестницу. Покажи ее доктору, Гарри.
- Непременно, - он озадаченно посмотрел на дом. – Я не знал.
- Я напишу мисс Даттон и поживу у вас еще дней двадцать или месяц, как получится, пока есть молоко, - Элинор поправила выбившуюся прядь волос. – Покормлю девочку грудью. Подыщи кормилицу и привези ее на ферму. Роуз стареет, Сара не вполне здорова. Женские руки на ферме не помешают.
- Ладно, - Гарет потер лоб. – Прости, Нелли, что взъярился на тебя. Неделя была адская.
- Ничего, Гарри, - она улыбнулась. – Мы ведь друзья? Дружба не умерла?
- Не умерла, Нелли, - он подошел и неловко ее обнял. – Спасибо. Мне жаль, что все так вышло.
* * *
30 января 1820 года
Кладбище у церкви святых апостолов Андрея и Петра, Лонгам, Норфолк, Англия
Леди Джулия Говард, урожденная Гаскарт, умерла 23 ноября 1819 года, а ее муж, лорд Джон Говард, граф Саффолк и Беркшир, скончался через два месяца, 20 января 1820 года. Ей было восемьдесят один год, ему восемьдесят лет. Оба прожили долгую, непростую жизнь, половину из которой они были супругами. Их отпели в церкви Иоанна Крестителя в Малмсбери. Графом Саффолком и Беркширом стал лорд Томас Говард, а графиней его жена Элизабет Говард, в девичестве Даттон. В семье виконта Эндовера, перед смертью родителей, было десять детей. Пять девочек, и пять мальчиков.
В Рождество 1819 года, как и за год до этого, Гарет не гостил Чарлтон-Парке. Он не мог, не поправ приличия, взять с собой Сару и дочь, а без них какой праздник? Леди Джулия, узнав в 1818 году от Томаса Кока, что ее внучатый племянник сожительствует с Сарой Морс-Купер и что та родила от него девочку, сказала мужу, дочери, сыну и снохе, что она перестала понимать современную молодежь. Тридцатидевятилетняя леди Кэтрин, которая со дня на день ждала с Цейлона викария Джорджа Биссета и собиралась за него замуж втайне от отца и матери, предпочла промолчать. Генерал пожал плечами, Томас и Элизабет покивали головами, чтобы успокоить старушку.
Церковь Иоанна Крестителя в Малмсбери
На похороны леди Джулии Гарет не попал, так как уехал в Йорк с октября по декабрь 1819 года, а вот «дедушку» Джона он проводил в последний путь и безутешно, не по-мужски, плакал во время его погребения. Белоручка и Элинор, встретившись на похоронах графа, проговорили около часа.
На Новый 1819 год, и в течение всего минувшего года, Гарет четырежды ездил в Лондон к сыну и даже сходил на литературный вечер в обществе жены и мисс Энн Даттон. Во время третьего его визита мисс Энн призналась мистеру Гаскарту, что она мать Элинор. Зять выслушал ее признание без особого удивления, старомодно поцеловал теще руку и сказал, что она строгая мать, справедливая теща и любящая бабушка, а это наилучшее сочетание для зятя. Дочь барона была растрогана этим комплиментом.
На том самом литературном вечере, который чета Гаскарт почтила своим присутствием в Лондоне, Гарету довелось пообщаться и с отцом Нелли. Чарльз Калеб Колтон, не ведающий, что тайна его отцовства им известна, был с дочерью и зятем дружелюбен, приветлив, излучал обаяние и говорил о скором издании своей книги афоризмов, «Лакон, или Многое в немногих словах, адресованное тем, кто мыслит». Мисс Энн Даттон его обаяние, речи и литературные произведения не заинтересовали, она демонстративно смеялась в стороне с подругой, пока Гарет, Элинор и викарий беседовали. Миссис Гаскарт в итоге решила оставить все как есть и не открыла викарию, что знает секрет своего рождения. Она всецело поддерживала мать и не хотела ее огорчать.
В течение всего 1819 года миссис Гаскарт жила в Лондоне с Энн Даттон, виконт Лоутер обретался в Париже, где, как он писал, «я посещаю обеды, не испытывая несварения, где меня хорошо принимают люди всех рангов и положений, министры Франции, послы, банкиры, где скука быстро проходит». Баронет Масгрейв, получив непоколебимый отказ в дальнейших отношениях с миссис Гаскарт, занялся ремонтом Эденхолла и, по слухам, обзавелся новой любовницей.
Сара Холидей неуклонно, месяц за месяцем, слабела. Доктор из Факенхема, лечащий ее, утверждал, что болезнь женщины проистекает от порока сердца, описанного в руководстве по анатомии шотландского врача Мэтью Бейли. Такой порок поражает людей молодых, в расцвете сил, а начинается он с припухлости суставов в детстве. Роды не вызвали этот порок, но могли его усугубить. К сожалению, лекарств от подобных хворей не существовало и оставалось уповать на Бога. Сару беспокоили головокружения и одышка, отеки ног, частое сердцебиение и постоянная вялость. Холодная погода в декабре 1819 года ухудшила эти проявления болезни. Доктор каждую неделю слушал сердце Сары стетоскопом, но благоприятных выводов не делал, цокал языком и что-то строчил в тетрадь. В конце ноября на ферму, по просьбе Гарета, поухаживать за обеими Сарами, старшей и младшей, приехала Дженнифер. Она сочла болезнь любовницы брата безнадежной, но не обмолвилась об этом ни словом.
Джейку Бруксу, закоренелому холостяку, приглянулась сестра напарника. Он был не прочь приволокнуться за мисс Гаскарт, но в обществе женщин порой терялся, смущался, робел, а посему скрывал свои симпатии, в том числе из страха перед неудовольствием Гарета. Дженни, однако, каким-то образом разгадала чувства Брукса и начала с ним кокетничать, заигрывать, выводить беднягу на признания. К середине января 1820 года Джейкоб еще держался, но в любую минуту готов был капитулировать. Он ждал возвращения Белоручки с похорон лорда Говарда, из Чарлтон-Парка, чтобы обсудить с ним возможность породниться.
Гарет вернулся в Лонгам 26 января, а 29 января Сара Холидей, урожденная Сара Морс-Купер, в душе миссис Сара Гаскарт, отошла в мир иной во сне с улыбкой на устах и пачкой писем своего любимого мистера Гаскарта под подушкой. Ее смерть была ожидаемой, но горе Белоручки казалось бескрайним и глубоким. Дом погрузился в траур, плакали все, даже Джейк Брукс.
Церковь святых апостолов Андрея и Петра в Лонгам
30 января покойную предали земле на кладбище церкви святых апостолов Андрея и Петра в Лонгам, неподалеку от фермы. Гроб опустили в могилу под чтение псалмов. Священник огласил морозное утро привычными фразами:
«Бог нам прибежище и сила, скорый помощник в бедах,
посему не убоимся, хотя бы поколебалась земля, и горы двинулись в сердце морей.
Пусть шумят, вздымаются воды их, трясутся горы от волнения их.
Речные потоки веселят град Божий, святое жилище Всевышнего.
Бог посреди его, он не поколеблется. Бог поможет ему с раннего утра».
И продолжил:
«Возвожу очи мои к горам, откуда придет помощь моя.
Помощь моя от Господа, сотворившего небо и землю.
Не даст Он поколебаться ноге твоей, не воздремлет хранящий тебя.
не дремлет и не спит хранящий Израиля.
Господь – хранитель твой. Господь – сень твоя с правой руки твоей.
Днем солнце не поразит тебя, ни луна ночью.
Господь сохранит тебя от всякого зла, сохранит душу твою.
Господь будет охранять выхождение твое и вхождение твое отныне и вовек».
Могилу засыпали песком и комьями мерзлой глины, Дженнифер увела рыдающую Роуз, люди с фермы побрели в дом на поминовение, у могильного холмика остались стоять Гарет и Джейкоб.
- У нее была чистая душа и доброе сердце, - Брукс вытирал слезы платком из беленой холстины, такой же грубой и обыкновенной, как он сам.
- Доброе, но больное, - вздохнул Гарет, и в его вздохе было столько тоски, сколько вряд ли можно найти в человеке его лет.
- Ты известил ее родителей и брата? – Джейкоб взирал на друга с участием.
- Нынче всем пошлю письма, - золотистые волосы Белоручки, бледно сияющие на январском солнце, трепал ветер. - Какой живой и полной надежд она была в 1814 году, Джейк. Ты бы ее видел! Помню, спрашивает меня, «почему вас зовут Белоручкой, мистер Гаскарт?» Это ужасно. Моя бедная Сара.
- Мы сделаем ей надгробие, Гарри, - прошептал Брукс. - Из того розового камня, плиты, которую привезли из Пенрита. Я возьму инструменты и выбью на камне «миссис Сара Гаскарт». Она так хотела.
- Да, выбей, - кивнул Гарет. – Если бы можно было жениться на ней по закону, Джейк, я бы женился. Прополз бы на брюхе через всю Англию, чтобы жениться.
- Я бы также поступил ради любимой женщины, хоть я и бобыль, - Брукс покосился на Белоручку. – А может еще и поступлю. То есть, женюсь, а не проползу на брюхе через всю Англию.
* * *
5 февраля 1820 года
Истчип, Лондон, Англия
Ассамблея
Элинор утомил Лондон. Приемы, балы, рауты, ассамблеи, похожие на череду набивших оскомину церемоний, перестали ее возбуждать и радовать, она больше не волновалась в их предвкушении. Миссис Гаскарт не хватало чего-то основательного, взрослого, иного. Полноценной семьи? Надежной мужской любви, а не восторгов поклонников? Девушки и женщины ее возраста обсуждали и критиковали желторотых дебютанток, подшучивали над ними, и год назад Элинор сама бы в этом поучаствовала. Но нынче ее это не забавляло. Ей было безразлично, у кого какое платье, манеры и амбиции. Едва войдя в бальный зал, она помышляла лишь об одном – когда все завершится, и они с матерью окажутся дома, в Истчипе, с Джоном?
Она ловила себя на мысли, что когда в Лондон приезжал Гарет и они играли с сыном в гостиной или вместе прогуливались по парку, болтали о пустяках или хохотали над баловством Джона, она бы многое отдала, чтобы Сара Холидей исчезла с лица земли и у нее появилась бы возможность. Возможность чего? Завлечь Гарри к себе в спальню? Привязать его к себе, сделать столичным прожигателем жизни? Элинор знала, что это утопия, мир мужа не пересекается с ее миром. Семье нужен доход, а доход джентльмена Гарету недоступен, он не получает деньги в банке, а зарабатывает. Зарабатывает в полях, огородах, амбарах, на скотных дворах. Кроме дохода, мужчине нужно самоуважение. Гарри не будет уважать себя, просыпаясь в доме в Истчипе, степенно обмениваясь сплетнями за завтраком, почитывая газеты и бездельничая в ожидании вечера, развлечений. Но, что странно, такая жизнь, размеренная праздность и лень, надоели и ей самой. Она была готова. Готова к чему? К шумным крестьянским гангам? К хлопотам жены фермера? К борьбе за урожай? К сельским фестивалям и ярмаркам? Может и готова, но на пути к этому стояла Сара. Стояла до 29 января 1820 года.
Миссис Элинор Гаскарт в 1820 году
- Боже мой, - мать перечитывала письмо Гарета к жене, прикрыв рот ладонью. – Такая молодая и больное сердце! Несчастная ее девочка! Потерять мать в год! Кто о ней позаботится?
- По вашим красноречивым взглядам на меня, матушка, - Элинор с укором посмотрела на мать. – Вы уже решили для себя, кто о ней позаботится.
- Это твои слова, а не мои, - возмутилась Энн Даттон. – И что в этом дурного? Ты – его жена перед Богом и людьми. По твоему, следует сидеть и наблюдать, как твоего мужа окрутит еще одна любовница? Это будет тебе на пользу? На пользу Джону? Он должен быть разлучен с отцом, тогда как может жить с ним? У Сары любом в случае будет мачеха. Не ты, так другая женщина.
- У них траур, матушка, - застонала Элинор. – И тут я, как снег на голову. «Проветрите спальню покойной, законная супруга заселяется!»
- Не так, - помахала перстом мисс Энн. – Деликатно, неназойливо, но в своем праве. Кто по приходской книге мать маленькой Сары? Это ты, миссис Элинор Гаскарт. Случись что, с кого спросят, кого будут сыскивать? Мать и отца.
- Матушка, мы пробовали жить как муж и жена, - дочь отошла к окну, уныло сутулясь.
- Ладно, давай разберемся в личном, в интимном, - Энн Даттон хлопнула себя руками по коленям. – Говори. Ты любишь сэра Филипа Масгрейва?
- Не люблю, моя любовь к нему давно потухла, - Элинор кусала губы.
- Ты тайком мечтаешь о лорде Лоутере? Ты не любишь моего зятя или любишь его сестринской любовью, как племянница дядю? – предположила, приободренная словами дочери, мать.
- Нет, - фыркнула миссис Гаскарт. – Какая чушь!
- Судя по тому, что у меня есть внук, вы были близки хотя бы раз, - допрос продолжался.
- Не раз, не два, и даже не три десятка раз, а больше, - Элинор покраснела. – Матушка, мы в самом деле судачим об этом, или мне это снится?
- Не злись, я докапываюсь до сути, - мисс Энн, отвернувшись к стене, улыбнулась. – Твой муж был неловким, неумелым, необучаемым и досадным любовником? Баронет Масгрейв превосходит его на голову?
- Ровно наоборот, - миссис Гаскарт раздраженно передернула плечами. – Он причинял мне боль своей страстью. Я терпела страсть Филипа только из-за любви к нему, как к человеку, за которого собралась замуж. Гарри же доставлял мне плотское наслаждение. Вам оно знакомо, матушка?
- У меня был скудный опыт в любви, - теперь уже покраснела Энн Даттон. – Отчего же вы с Гаретом договорились жить раздельно? Что это за каприз?
- Мы с Гарри, - желчно, чуть ли не по слогам, как слабоумной, растолковывала матери Элинор. – Договорились сразу обо всем. Разделить приданое пополам. Жить как нам нравится. Я в Лондоне, в обществе, он на ферме и в поместьях нанимателей. Мы условились не требовать друг у друга чрезмерного, неудобного, нежелательного, угнетения и подчинения. Гарри был настроен к Филипу весьма враждебно, он с детства меня защищал и мог кинуться с кулаками на мальчиков старше и крупнее его, за любое обидное слово в мой адрес. Посему, я поклялась Гарри не принадлежать Масгрейву, это было частью договоренности. Пятьдесят дней я наслаждалась близостью с ним, а он со мной. Но у нас разные жизни и интересы. Если бы мы не зачали Джона, то остались бы друзьями. Такими, какими были с моего младенчества.
- Я же сказала, - уточнила мать. – Сестринская любовь.
- Матушка, - дочь втянула воздух сквозь сжатые зубы. – Я ему не сестра и не племянница, мы не кровосмешением занимались, а дарили удовольствие друг другу, как муж и жена. Но я стремилась жить в Лондоне, а он купил ферму и не вылезал с полей. Два с половиной года назад я намеревалась примириться с ним по вашему совету не как племянница с дядей, и не для целомудренных отношений. Когда все рухнуло из-за Филипа, он встретил Сару Морс-Купер и защитил ее, согласно обещанию, данному Леону Морсу-Куперу. Сара его любила и получила. И он ее любил, хотя год назад я особой нежности между ними не заметила. Скорее, она им восхищалась, а он ее жалел.
- Пусть так, - не унималась мать. – Что сейчас? Ты прикована к Лондону цепями соблазна и привычки? Жизнь в провинции для тебя невыносима? Тебе претит мысль воспитывать чужого ребенка?
- Ни то, ни другое, ни третье, - устало пробормотала Элинор. – Но Сара умерла пять дней назад. Я не бестактная дура и не стану пытаться лечь к нему в постель, в которой место Сары еще не остыло.
- Очень разумно, - поддержала ее Энн Даттон. – Ты приедешь, посочувствуешь, поможешь, возьмешь под свое крыло маленькую Сару, разделишь домашние тяготы с кухаркой и миссис Гаскарт, которые тебя вырастили, и будешь ждать. В его кровать не ляжешь, пока он сам не позовет, но будешь охранять эту кровать от хищниц, как цепной пес, показывать клыки алчным прохиндейкам.
- Матушка, - Элинор покачала головой. – Кто тут цепной пес?
- Не я, - невинно ответила мать. – Кроме того, в прошлый свой приезд Гарет сообщил мне, что хочет купить еще две фермы и собрать на них еще два ганга, устроить все по образцу первого, прибыльного. Где же ему взять деньги на фермы, жалованье, инструменты?
- Из моего приданого, - докончила за мать миссис Гаскарт.
- Какая ты умница, дочь моя, - подытожила Энн Даттон.
* * *
25 февраля 1820 года
Ферма Лонгам, Норфолк, Англия
Две недели. Именно столько понадобилось мисс Дженнифер Гаскарт, чтобы улучить момент и остаться с бывшей «племянницей» наедине.
Английская упряжка для плуга
Саутдаунская овца 1910 год
Февраль на фермах Восточной Англии – не время для праздношатания. Песчаные почвы севера Норфолка подходят для ржи, ячменя, пшеницы, бобовых, спаржи. К марту плуги, ярма, хомуты, шлейки, бороны, цепи, ремни, все должно быть приведено в надлежащий вид для пахоты. В феврале готовится рассада, ремонтируются инструменты. А еще конец зимы и начало весны, это окот, и выживание ягнят не менее важно, чем выживание детей в фермерских семьях. Мужчины работают с рассвета до сумерек, женщины тоже не сидят, сложа руки.
В феврале, по приезду в Лонгам с сыном Джоном и мисс Энн Даттон, Элинор занялась годовалой Сарой, а дочь барона Даттона починкой белья и одежды. Дженнифер растерялась от этого внезапного вторжения и обратилась к брату, но Гарет утонул в подготовке к пяти важнейшим месяцам каждого фермера и отмел подозрения сестры. Гарет вообще был бесхитростным и редко задумывался о причинах чужих поступков. «Нелли приехала помочь? Отлично! Что ты кудахчешь, Дженни? Тебе помощь не нужна?» Дженни, разумеется, нужна была помощь, но когда светская дамочка вешает в шкаф бальные наряды и облачается в домотканые платья, как не кудахтать? Это неспроста!
Накануне нашествия из Лондона Джейк Брукс, наведавшись на кухню, заявил мисс Гаскарт, что его возраст, приближающийся к сорока годам, не позволяет далее тянуть с браком. И добавил, что он человек решительный, что если ему кто-то полюбится, то он в лепешку расшибется, что если в чьей-то жизни был какой-то хлыщ, то это ничего, и что мисс Гаскарт окажет ему честь, если все это взвесит как следует. Затем он прочистил горло и удрал, а Дженни стояла и гадала, она уже помолвлена, или нет.
Впрочем, вывести Брукса на чистую воду было проще, чем Нелли и это можно было отложить. А пустить лису в курятник, то есть лондонскую штучку к деньгам брата, было бы опрометчиво. Посему, двадцать пятого февраля, после второго завтрака, едва мужчины хлопнули входной дверью, мисс Гаскарт ринулась в бой. Точнее, в кабинет, который Элинор облюбовала для изучения амбарных книг и книг учета. Судя по всему, «племянница» намеревалась руководить делами на ферме и в ганге, или, по крайней мере, участвовать в руководстве.
- Что пишешь? – мисс Гаскарт склонилась над столом. Элинор сидела в кресле, нацепив на нос слабенькие очки, и выписывала из амбарной книги столбцы цифр.
- Гарет не справляется с подсчетами, а я всегда считала безошибочно, помнишь? – Нелли вытерла перо тряпицей. – Тебе чего, Дженни?
- Сара и Джон спят? – поинтересовалась Дженнифер.
- Ты же к ним заглядывала четверть часа назад, - удивилась миссис Гаскарт. – Спят.
- Вы с мисс Даттон к нам надолго, Нелли? – мисс Гаскарт постаралась улыбнуться как можно приветливее.
- Я думаю отказаться от аренды дома в Лондоне к осени и жить тут, - Элинор прищурилась. – Что ты разнюхиваешь, Дженни? Не собираюсь ли я опустошить карманы Гарри и сбежать?
- А ты собираешься? – «тетя» уселась напротив «племянницы» - В свой первый сезон в Лондоне ты так задрала нос, что я тебе прочила в мужья герцога, не меньше. А здесь ферма, батраки, ганг, скотина. Кто-то в Пенрите болтал, что подобная жизнь для простофиль.
- Люди меняются, Дженни, - Элинор решила, что лучшая защита – нападение. – Расскажи-ка мне, когда мистер Брукс сделается моим свояком?
- Мистер Брукс может и будет твоим свояком, но не раньше осени. До осени его невесты – поля и огороды. - Дженнифер не поддалась на уловку. – Нелли, не пытайся сбить меня с толку. Ты хочешь быть Гарри настоящей женой и променяешь Лондон на Лонгам? Сара месяц как умерла.
- Мне жаль Сару, - вздохнула миссис Гаскарт. – И не умри она, я все бы оставила на своих местах. Но Сара умерла. Гарри свыкнется с ее смертью, и мы, надеюсь, воссоединимся. Мне, как ни странно, нравится эта жизнь. Быть фермершей, матерью двоих детей. Я не обманываю. Если говорить начистоту, Дженни, какую невестку ты предпочтешь? Меня, которую знаешь с колыбели, или неизвестную женщину? А ведь она появится, Дженни, природа не терпит пустоты
- Ты знаешь, что я предпочту тебя, Нелли, - проворчала Дженнифер. – Это даже обсуждать смешно.
- Так помоги мне, а я помогу тебе с мистером Бруксом, - усмехнулась Элинор. – Ломать таких упрямцев – моя любимая лондонская забава. Я люблю подталкивать робких кавалеров к девицам, которые мне по душе. А ты мне по душе, Дженни, и очень давно.
Bernard:
02.11.24 18:30
» Часть 3 Глава 7
Глава 7«Тихие слова любви»
28 июня 1820 года
Кладбище у церкви святых апостолов Андрея и Петра, Лонгам, Норфолк, Англия
- Смотри, Дженни, кто-то принес цветы моей Саре, - Гарет стоял у надгробия миссис Сары Гаскарт и с удивлением взирал на букет полевых цветов. – Это ты или Роуз?
- Это Нелли, - Дженнифер прикоснулась к памятнику. – Да пребудет душа твоя в царствии Господнем, дорогая Сара.
- Нелли? - хмыкнул Белоручка. – Они, конечно, не ругались, когда жили вместе на ферме, но чтобы цветы…
- Гарри, - сестра покосилась на брата. – Нам ли не знать Нелли? Она не злая и отзывчивая. Те птички и собаки, которых она в детстве выхаживала, ты о них забыл? Я прямо плачу, когда она обнимает и гладит твою дочку. Какая мать будет любить чужого ребенка в ущерб своему? По правде сказать, я завидую Нелли.
- Завидуешь? – поразился Гарет. – Хочешь нянчить чужого ребенка?
- Я не об этом, - отмахнулась мисс Гаскарт. – А о красоте Нелли. Она как эти греческие героини с фрески или камеи, ей Богу. И делается с годами все красивее. Как такое возможно? Я, миновав пору юности, с годами дурнела.
- Дженни, - Белоручка озабоченно нахмурился. – Ты стараешься нас свести?
- Свести? – притворно изумилась сестра. – Ты ей муж. Разве мужа с женой надо сводить?
- Дженни, - Гарет укоризненно уставился на мисс Гаскарт. – Давай поговорим об этом не на могиле Сары.
- Давай, - откликнулась Дженифер и начала убирать засохшие букеты с могильного холмика. – Когда леди Кэтрин выходит замуж за викария Биссета? Мы приглашены на свадьбу?
- В сентябре, - Белоручка смел паутину и пыль с памятника. – Бракосочетание будет скромным. Только самые близкие. Мы в их числе.
- Девятнадцать лет! - протянула сестра. – Кэтрин ждала своего Джорджа Биссета девятнадцать лет, а полюбила в двадцать два и, будучи послушной воле родителей, сносила их возражения, увещевания, требования завести семью. Сколько писем она ему написала? Сколько получила от него?
- Сотни, - ответил Гарет. – И я все их читал, Дженни, разве что десяток-другой пропустил.
- А я далеко не все. Возможно, двадцатую часть, - кивнула миссис Гаскарт. – Бедняжка. Будут ли у них дети в таком возрасте?
- А у тебя и Джейка, Дженни? – полюбопытствовал брат. – Вы с кузиной Кэтрин почти ровесники. Вдруг я скоро стану дядей?
- Джейку Бруксу, - выпятила подбородок сестра. – Ничего не будет позволено до бракосочетания и росписи в приходской книге.
- Бедняжка, - Гарет засмеялся. – Я о тебе, а не о Джейке.
- Ты несносен, - она собиралась залепить младшему оплеуху, но вспомнила, что находится на кладбище. – Джейк говорил, что кузен Томас написал тебе что-то о баронете Масгрейве.
- Написал, - Гарет присел на корточки, чтобы вырвать сорняки за памятником. – Но ничего, что бы относилось к нам. Парламентские новости, Томас за ними следит. Якобы, Масгрейв избирается от Питерсфилда. На выборах в Уэстморленде в 1818 году баронет поддержал выдвиженцев Лонсдейла в противостоянии с вигом Генри Брумом, хотя до этого выступал независимо от графа. Лорд Танет за это публично назвал Масгрейва презренной крысой, но тот не направил ему вызов. Брум, в отместку за происки баронета, вставлял ему палки в колеса на выборах в Карлайле в мае 1820 года и обвинял в прислуживании Лоутеру и Лонсдейлу. Посему избиратели прокатили Масгрейва. Теперь баронет пробует заскочить в парламент от Питерсфилда с поддержкой Хилтона Джоллиффа, своего родственника.
- Причуды богатых лоботрясов, - распрямилась Дженнифер.
- Масгрейв не особо богат, - возразил Гарет. – Томас пишет, что баронет обхаживает Джорджа Флудьера, короля текстиля и свояка графа Лонсдейла. Подбирается к его дочери Элизабет. Дескать, эта мисс совсем невзрачная, но за нее дают пятьдесят тысяч.
- Он и правда презренная крыса, - процедила сквозь зубы миссис Гаскарт – А лорд Танет, заявивший об этом, умнейший и благороднейший человек.
- Когда-то ты высказывалась так о Масгрейве, - поднял брови Белоручка. – Ошибалась? Была введена в заблуждение?
- Приняла презренную крысу за милого кота, - повинилась Дженнифер. – Мисс Энн утверждает, что Нелли предлагает тебе купить на ее приданое еще две фермы, к которым ты приценивался прошлым летом.
- Да, - подтвердил Гарет. – После сбора урожая нужно будет решать. С тремя фермами в разных графствах мы не будем сильно зависеть от сэра Томаса Кока, и это на пользу. Нельзя складывать все яйца в одну корзину.
- И еще мисс Даттон поделилась со мной, что Нелли откажется от аренды дома в Лондоне с осени, - изрекла сестра.
- Нелли может и откажется от своей аренды какого-то дома в Лондоне, - усмехнулся Гарет. – А я вот от своей аренды дома в Истчипе не откажусь. Посуди сама. Разорваться на три фермы я не сумею, придется назначать помощников. Джейк с этим согласен. Мы на востоке Англии. Одна из этих двух ферм на юге, вторая на западе, а Лондон на перекрестке путей с фермы на ферму. Дом в Истчипе удобен для встреч и дел. Да и съездить в Лондон, отдохнуть, развлечься, показать детям столицу не грех. Гостиницы дороги. Аренда дома будет выгоднее.
- Ты такой меркантильный, как шекспировский Шейлок, - поддела брата сестра. – Но покупка ферм на приданое Нелли возвращает нас к тому, о чем не стоит говорить на могиле.
- Верно, - Белоручка стряхнул песок с бридж и сапог. – Поговорим по дороге домой.
* * *
24 сентября 1820 года
Малмсбери, Уилтшир, Англия
Леди Кэтрин Говард, дочь покойных графа и графини Саффолк и Беркшир, лорда Джона Говарда и леди Джулии Говард, вышла замуж за викария Джорджа Биссета в сентябре 1820 года, будучи еще в трауре по родителям. При их жизни она не потревожила покой отца и матери удручающим мезальянсом и с 1801 года упорно отклоняла все попытки семьи выдать ее замуж за кого то, кроме викария Биссета.
Для Гарета Гаскарта всегда было загадкой, почему «дедушка» Джон и «бабушка» Джулия так возражали против уважаемого викария, происходившего из знатной семьи. Как говорила кузина Кэтрин, отец ее возлюбленного Джорджа, викарий Александр Биссет, приходился сыном майору Уильяму Биссету и внуком Александру Биссету, тринадцатому барону Лессендруму из Абердина, в Шотландии. Помимо барона, другим его дедушкой был заслуженный лейтенант-генерал Морис Бокланд. Вроде бы, безупречная родословная. Как оказалось, дело было в родном брате викария Джорджа, Морисе Биссете.
Этот брат викария, Морис Биссет из Найтон-Горджес на острове Уайт был другом и соседом баронета, пресловутого Ричарда Уорсли из Аппулдеркомб-хауса на том же острове Уайт. У сэра Ричарда в браке с Сеймур Дороти Флеминг не родились наследники, зато этот брак сопровождали шумные скандалы. В 1781 году леди Уорсли родила девочку от прелюбодеяния с Морисом Биссетом. Баронет Уорсли вынужденно признал ее, как свою дочь. В тот же год леди Уорсли сбежала с Морисом Биссетом и опозоренный муж подал на любовника жены иск, требуя от него за преступную связь двадцать тысяч фунтов. Состоялся суд, который оскорбленный супруг проиграл. В суде выяснилось, что у леди Уорсли был не один, а двадцать семь любовников, значительную часть которых навязал ей ее собственный муж. Морис Биссет, к примеру, соблазнился прелестями супруги друга, восседая на плечах этого самого друга и подглядывая за ней, обнаженной, в окошко общественных бань в Мейдстоуне. Также леди Уорсли привлекала на суд свидетелей, бывших любовников, и заявила, что муж подложил ее в постель маркиза Грэма, а тот страдал венерическим заболеванием. Показания подтвердил доктор Уильям Осборн. Судебный иск развалился, присяжные присудили «обманутому» Ричарду Уорсли один шиллинг компенсации от Мориса Биссета. Все газеты печатали и смаковали эти эпатажные новости, их обсуждали в каждой гостиной в Англии. Леди Уорсли, в итоге, из-за безденежья, стала демимоденткой и членом «Нового женского кружка» записных распутниц и содержанок. Могли ли лорд Джон и леди Джулия допустить брак своей единственной дочери с человеком, чьим братом был Морис Биссет, ставший притчей во языцех? Ответ был очевиден.
Леди Уорсли, баронет сэр Ричард Уорсли и карикатура на баронета Уорсли, Мориса Биссета и леди Уорсли в банях в Мейдстоуне
Церковь Иакова Великого в Даантси
По возвращению викария Джорджа Биссета с Цейлона ему предстояло служить ректором в Даантси, при церкви Иакова Великого, недалеко от Малмсбери, вблизи Чарлтон-Парк-Хауса. Домом супругов должен был стать коттедж в Котсволдс.
Во время бракосочетания леди Кэтрин и Джорджа Биссета Гарет Гаскарт сидел на церковной скамье, во втором ряду, вместе с женой и сестрой, смотрел на жениха с невестой и удивлялся. Джордж Биссет был пожилым, неказистым мужчиной, ростом ниже кузины Кэтрин, с изможденным лицом. Какова же сила истинной любви, если из-за нее прекрасная, богатая, женщина, дочь графа, девятнадцать лет ждала смерти родителей, дабы соединиться с человеком некрасивым, немолодым, непрезентабельным? Что это за цепи, связывающие двоих до старости и могилы? Неужели и ему суждено любить Нелли с раннего детства до последнего часа? Ведь он не смог разлюбить ее, когда она пренебрегла их дружбой в юности, отдалась баронету Масгрейву, использовала и женила на себе его, Гарета, ради имени и половины приданого, поклялась в верности и не исполнила клятву. Даже любовь к Саре не убила эту детскую любовь. К чему тогда сопротивляться? Пусть все идет своим чередом. Что с того, что в прошлом году ей надоел Лондон, а в этом году может надоесть ферма и она упорхнет в столицу, или на континент, с Масгрейвом или Лоутером? Что с того, что сегодня ее привлекает материнство, а завтра она бросит детей ради веселой компании? Нелли не переделаешь, она непредсказуема. Пока она с ним, он будет ее мужем, а дальше как получится.
- Гарри, - Элинор незаметно для всех пихнула его локтем. - Через две недели и наша Дженни пойдет к алтарю вслед за леди Кэтрин. Ты думал, что такое когда-либо случится?
- Нет, Нелли, - прошептал Белоручка. - Год чудес, не иначе.
- Эти свадебные хлопоты так волнительны, - заулыбалась жена. – А у меня все позади, я уже пристроена. И, слава Богу!
* * *
1 октября 1820 года
Ферма Лонгам, Норфолк, Англия
На фермах, даже ночью, редко бывает тишина и покой. То залает пес, то всполошатся в птичнике куры, индюшки или утки, то подерутся коты, то кто-нибудь заскрипит половицами, отправится в кухню за едой или питьем. Люди в сельской местности, устав за день, засыпают, едва коснувшись головой подушки, а то и сидя за столом. Джейк Брукс мог заснуть и стоя, прислонившись к стене.
Гарет лежал в постели и скользил от беспокойных мыслей к дремоте и обратно. Начинал читать про себя молитву, забывался сном, пробуждался и начинал молитву сначала. Скрипнула дверь, из коридора в натопленную спальню потянуло холодком.
- Кто там? – Белоручка разлепил веки.
- Это я, - у изножья кровати стояла Элинор в ночной рубашке, с распущенными волосами, свечой в подсвечнике и расходной книгой подмышкой. – Знаешь, Гарри, ты сам себя превзошел в небрежности.
- Да? – Гарет поскреб пальцем щетину на щеке. – О чем ты?
- Сентябрь прошлого года, - она поставила свечу на стол и раскрыла книгу – Пусто. За двадцать девятым августа идет третье октября. Ты не тратил деньги больше месяца?
- Без сомнения, тратил, - Белоручка зевнул. – Поищи листы в «Руководстве для фермеров по найму и содержанию ферм» Янга за 1770 год. Я его читал и записывал расходы на листах. Они там.
- И где эта книга? – рассердилась жена. – Мне перерыть всю библиотеку?
- Нелли, кроме расходов за прошлогодний сентябрь, есть что-то важное? – простонал Гарет. – Если нет, запри дверь и ложись.
- Куда ложиться? – ее глаза ошеломленно расширились.
- Сюда, в постель, - Белоручка откинул одеяло. – Только сорочку сними.
- Гарри, ты пьян? – спросила миссис Гаскарт.
- Пьян? – мистер Гаскарт улыбнулся. – Давно ты видела меня пьяным? Мне не нужно напиваться, чтобы приласкать жену.
- Мне разделить с тобой ложе? – в ее голосе прозвучало напряжение. – А как же Сара?
- Сара останется здесь, - Белоручка приложил палец к сердцу, а затем к виску. – И здесь. В моем сердце и памяти. А ты моя жена. И была женой до Сары. Я любил Сару, но тебя любил раньше, дольше и сильнее. С раннего детства. И сейчас тоже люблю, Нелли. Не волнуйся, Сара не встанет между нами, она умерла. Главное, чтобы между нами не встал баронет Масгрейв.
- Баронет Масгрейв меня никогда не любил. Он был одержим мной, страстью ко мне, и остался в прошлом, – она присела на край кровати. – Гарри, это не из-за Джона и маленькой Сары? Ты, в самом деле, любишь меня?
- В самом деле, - он накрыл ее руку своей. – И ты это знаешь, Нелли. Дети тут ни при чем.
- Я тоже тебя люблю, Гарри, - она чуть слышно всхлипнула.
- Ложись, - он уступил ей место в кровати. – Я закрою дверь.
Ночь на ферме, как уже было сказано, полна разных звуков, а слышимость в фермерских домах несравнима с городскими. Тонкие стены и деревянные перекрытия этажей требуют от любовников укрощать страсть и умерять пыл. В противном случае утром можно стать мишенью для насмешек, шуточек, а то и вовсе получить подзатыльник от родителя, разбуженного криками молодых. 1 октября 1820 года на ферме Лонгам дошло до того, что мистеру Гаскарту приходилось сдерживать стоны миссис Гаскарт, зажав ей рот ладонью. А миссис Гаскарт, не утерпев, даже укусила своего мужа за ладонь. Своими медленными, неспешными ласками он доводил ее до чувственного исступления. Очевидно, это случилось из-за долгого воздержания или сводящих с ума поцелуев, но есть вероятность, что причиной тому были тихие слова любви, который порой оказываются действенней самых громких клятв и звучных обещаний благородных джентльменов.
* * *
2 октября 1820 года
Ферма Лонгам, Норфолк, Англия
Энн Даттон беспокойно ворочалась в кровати с боку на бок. За окном забрезжил рассвет. Нелли с вечера так и не вернулась из кабинета, где она занималась делами фермы, упорядочивала записи о доходах и расходах, изучала документы и опись имущества ферм, которые предстояло купить после сбора урожая. Мисс Энн была далека от мысли, что Элинор уснула за столом кабинета и провела там ночь. Значит, она легла не в свою постель. И ясно было, в чью постель она легла впервые с приезда из Лондона. Если так, если все наладится, мисс Даттон могла уехать в Шерборн, к матери, которой, после смерти отца в мае, постоянно нездоровилось. Но она не хотела уезжать. Ей нравилось жить на ферме, вести с Элинор и Дженнифер хозяйство, сталкиваться с трудностями и преодолевать их, наблюдать за простым крестьянским бытом не из окна Шерборна, а вблизи. А еще ей нравилось растить детей. Своего внука Джона и дочь зятя, полуторогодовалую Сару. У той сейчас был почти такой же возраст, в котором она разлучилась с Элинор.
В большой детской Лонгама и соседней комнате няни стояло по две кровати. Дверь между комнатами не закрывали. Элинор спала в няниных покоях с Джоном, а она в детской с Сарой. Кроватка девочки заскрипела, и Энн Даттон повернула голову. Малышка проснулась, встала в постели в полный рост, схватилась за высокую загородку кровати и смотрела на нее с невинной улыбкой. «Поразительное сходство. Как же она похожа на Элинор в тот злополучный год», подумала мисс Энн, проглотила ком и улыбнулась в ответ. Потом поднялась, взяла Сару на руки, села на кровать и усадила ее себе на колени, чтобы одеть к завтраку.
Знакомое чувство, ощущение прижавшейся к тебе беспомощной детской фигурки, захлестнуло Энн Даттон. Вот также, в декабре 1799 года, в Карлайле, она в последний раз посадила на свои колени темноволосую девочку, родную дочь. Посадила, чтобы одеть и обуть. А потом отдала ее мисс Росс и отреклась от собственного ребенка. Отреклась потому, что семья не готова была принять ее позор и огласку. А еще потому, что виконт Эндовер, на свою беду познакомивший ее с Чарльзом Калебом Колтоном, вынудил соблазнителя позаботиться о дочери, пристроить ее в какую-то купеческую семью после завершения охоты в Хокем-Холле, у дяди, сэра Томаса Кока. Несчастный лорд Чарльз Невинсон Говард. Он так нелепо погиб тем кошмарным утром, 11 января 1800 года, смешав все планы Колтона, отца и ее планы.
Энн Даттон окунулась в воспоминания. Она вспомнила ужин в Хокем-Холле накануне охоты, темную гардеробную рядом с парадной зеленой спальней, камин из белого мрамора с черными прожилками, безжалостные глаза своего любовника в свете свечи. Как она умоляла его отбросить разногласия, пойти на уступки, заключить брак, предлагала встать перед ним на колени. Он был неумолим. Мужская свобода, творчество, будущая карьера викария, ее репутация, о которой он мнимо пекся. Ничем из этого нельзя было пожертвовать ради незаконного ребенка. «Да и какой смысл?» Так он сказал. Девочка родилась до брака, их бракосочетание и признание ими младенца мало что изменит. Будет скандал, сплетни, ему откажут в месте, а ее изгонят из общества. От него разило вином. Она хотела закатить сцену, вцепиться ногтями в его холеное лицо. Но в дверях появился Эдвард Харборд. У сына Харборда Харборда был такой вид, словно он слышал их беседу от начала и до конца.
- Энни, - малышка Сара развернулась, обняла мисс Энн, ее крохотные пальчики гладили рыжие волосы женщины. – Мама.
- Ты моя дорогая, любимая девочка, - Энн Даттон прижала к себе чужое дитя, как свое собственное. – Я тебя никогда не оставлю.
Зеленая парадная спальня Хокем-Холла
* * *
6 октября 1820 года
Церковь святых апостолов Андрея и Петра, Лонгам, Норфолк, Англия
Невеста
На севере Англии, откуда были родом Дженнифер и Джейкоб, предпочтительным днем недели для бракосочетания является пятница, а временем бракосочетания утро, с восьми часов до полудня. Сам обряд по «Книге общей молитвы» довольно короткий, как раз такой, чтобы после него приступить к свадебному завтраку, не проголодавшись. Венчание по оглашению проводится строго в стенах церкви, а не на церковном крыльце, как некогда делали. Аристократы могут сочетаться браком в своих домах, без оглашения, по платной лицензии, но это причуды богатых.
Дженнифер не присутствовала на сентябрьском оглашении своего брака с Бруксом. Для невесты присутствовать на оглашении – опрометчивый шаг. У нескольких невест, которые были на своем оглашении в Йорке и Пенрите, рождали глухие дети, это общеизвестно. В день перед венчанием зеркала на ферме завесили тканью, брачующиеся не должны в них смотреться, дабы не накликать беду. Джейкобу пришлось на два дня переехать к соседям. Жениху жить с невестой под одной крышей перед свадьбой категорически не рекомендуется.
Пятого октября, поздно вечером, Роуз, Элинор и мисс Энн взялись за свадебный торт и выгнали Дженни с кухни. Подпускать невесту к духовке со свадебным тортом – верный способ овдоветь в первый же год. Мисс Гаскарт удалилась в детскую, к Джону и Саре, привыкать к грядущему материнству. Кухарка использовала шесть фунтов муки, полсотни яиц, три четверти пинты бренди, девять фунтов фруктов. Торт был двухслойным, со смородиной между слоями. Когда он испекся, Роуз покрыла этот шедевр белой, как снег, глазурью из яичных белков, сахара, масла, миндаля и абрикосовой сладкой воды. Помимо главного торта, испекли бисквитный тортик для встречи невесты у порога, размером десять на двенадцать дюймов, тесто которого прорезали ножом на тридцать квадратиков. По возвращении невесты из церкви, перед дверью в дом, жених, по традиции, накрывал ее голову платком и разламывал этот тортик у нее над головой. Гости должны были ловить кусочки тортика, бисквитные кубики, и есть их, это приносило удачу.
Платье невесты из белого муслина, в котором она блистала в Пенрите пятнадцать лет назад, перешили, разгладили, украсили кружевом. Из шелка того же цвета изготовили щегольской чепчик с серебристыми лентами. Достали из сундука великолепную, крайне дорогую шаль, подарок брата. Вычистили изящные бальные туфли Энн Даттон, бывшие мисс Гаскарт впору, и поставили их на шкаф, чтобы до этой красоты не добрались дети. На рассвете Гарет объехал соседей, еще раз пригласил их на свадебный завтрак и поинтересовался, не умер ли кто в округе. Свадебному кортежу никак нельзя встретить по дороге покойника, которого несут к храму, равно как и наткнуться на церковном кладбище на свежевырытую могилу, это очень дурная примета. Перед отправлением на венчание Элинор пересчитала все булавки в одежде невесты, чтобы снять их и раздать незамужним девушкам по завершению свадебного завтрака. Это поможет им найти женихов. Оставить в вещах новобрачной после свадьбы хоть одну из булавок – ужасная оплошность, каждый это знает.
Сельская свадьба в Англии
В девять часов утра, как только выглянуло из-за туч солнце, весь дом переполошился, все устремились к дверям. Невеста показалась в дверном проеме, а Роуз уже стояла у порога и причитала. – Благословенна невеста, освященная солнцем!
В городских церквях, случается, священник венчает не одну, а несколько пар за утро и они сидят на скамьях, или стоят снаружи, в ожидании своей очереди. В сельских приходах такое происходит редко, и бракосочетание мисс Дженнифер Гаскарт и мистера Джейкоба Брукса было единственным в церкви святых апостолов Андрея и Петра в Лонгаме шестого октября. Церемония началась, засим были произнесли клятвы, и Дженнифер с Джейкобом провозгласили мужем и женой, чему стала свидетельством соответствующая запись в приходской книге. Гарет, за отдельную плату, прозвонил в колокол, и свадебная процессия двинулась к ферме под пиликанье скрипки и йоркширские гимны Роуз.
Свадебный завтрак накрыли во дворе Лонгама, на восьми больших столах, свезенных с окрестных ферм на телегах. Приглашены были все желающие, не пригласить кого-то из соседей считалось чуть ли не святотатством.
Свадьбы фермеров, по размаху торжеств и развлечениям, бесспорно, уступают свадьбам венценосных особ и родовитых вельмож. Однако, в одном они точно с ними с легкостью посоперничают. Речь идет о еде и питье. На свадебном завтраке мистера и миссис Брукс подавали, помимо торта, молодого барана с вертела, кромских крабов, голубей в соусе с луком и пряными травами, гуся с каперсами, оладьи на вине. Кроме того гостей потчевали пирожками с утиной печенкой, самфой с маслом, спаржей с ветчинным соком, двумя огуречными салатами, тремя видами тушеных овощей, вареным картофелем и исполинским свадебным пирогом с четырьмя нашпигованными курами. Вина было немного, зато в избытке пива и сидра. Впрочем, жених, помня о своем обете не пить, к хмельному не притронулся.
Гости произносили тосты, звучали «Да пребудет с плугом Бог» и «Блаженных дней», а некий отставной морячок до того нализался, что поднял кружку «За жен и любимых, и пусть они будут далеко», за что ему тут же надрали уши. Потом поднялась Роуз и затянула старую балладу «Свадьба сэра Гавейна»:
Kinge Arthur liues in merry Carleile,
And seemely is to see,
And there he hath with him Queene Genever,
That bride soe bright of blee.
And there he hath with Queene Genever,
That bride soe bright in bower,
And all his barons about him stoode,
That were both stiffe and stowre…
Хриплым, сдобренным слезами голосом старушка поведала о короле Артуре в веселом Карлайле, сиятельной королеве Дженнифер, испытании, которому подверг короля таинственный незнакомец, требовавший у Артура ответа на вопрос, чего хотят женщины. Она пела об уродливой старухе, леди Рагнелл, обещавшей открыть королю правильный ответ, если на ней женится его племянник, сэр Гавейн, первой брачной ночи рыцаря, и преображении старой карги в прекрасную деву, которая предложила рыцарю выбор, в какое время суток, днем или ночью, он будет видеть ее настоящую.
Проникновенная песнь Роуз вызвала бурные аплодисменты, все пили за «королеву Дженнифер» и хвалили мудрого рыцаря Гавейна, предоставившего выбор невесте, что развеяло злые чары и вернуло прекрасной леди Рагнелл ее истинный облик. Кухарку попросили спеть еще и она, к всеобщему удовлетворению, исполнила балладу о том, как храбрый йомен Робин Гуд победил коварного Гая Гисборна.
Затем невеста бросала чулок, который поймала дочка мельника, а девицы на выданье искали в пирогах с печенкой кольцо, предвещающее скорую свадьбу. Элинор, совершенно счастливая, сидела рядом с Гаретом. Она то и дело сжимала под столом руку мужа и улыбалась ему улыбкой, сулящей супругу ночные утехи не хуже, чем у новобрачных. Мисс Энн Даттон наблюдала за зятем и дочерью, кормила сидящую у нее на коленях маленькую Сару с ложечки и размышляла о том, что не все приметы на Валентинов день так плохи, как кажутся на первый взгляд. Например, встреча Элинор с воробьем в далеком 1814 году, о которой рассказала ей дочь, действительно обернулась замужеством с бедняком, но, как и гласит примета, завершилась благополучно.
Bernard:
03.11.24 09:27
» Эпилог (последняя глава)
Эпилог«Как сэр Гарет Белоручка сразил Красного рыцаря»
1 июля 1827 года
Улица Флудьер, Вестминстер, Лондон, Англия
Сэр Филип, восьмой баронет Масгрейв, член парламента от Карлайла, знал, что болен неизлечимо и его дни, по сути, сочтены. Он бледнел, худел, кашлял кровью и с трудом удерживал равновесие при ходьбе. Некоторое время назад, осознав свою болезнь, сэр Филип стал деятельно лечиться и перепробовал, пожалуй, все методы. Многочисленные доктора осматривали баронета, выслушивали легкие пациента, прописывали ему новомодные средства от чахотки. Семья не жалела денег на лечение, тем более что денег у Масгрейвов, после его женитьбы на Элизабет Флудьер, дочери текстильного короля, Джорджа Флудьера, было в избытке. Невольное пророчество матери сэра Филипа, леди Мэри Масгрейв, сбывалось с поразительной точностью. Ее старший сын сочетался браком с пятьюдесятью тысячами фунтов приданого, стал отцом слабой, хилой, недужной девочки и умирал, освобождая Эденхолл для среднего брата, Кристофера.
Тесть баронета, сэр Джордж Флудьер, внук суконщика, удалившись от дел в Чиппенхеме, продав долю в фабриках и завершив политическую карьеру в 1819 году, жил в поместье матери, Эйстон-Холле, предоставив в распоряжение зятя дом в Вестминстере на улице Флудьер, названной в честь его отца, лорда-мэра Лондона и банкира, Сэмюэла Флудьера.
В течение семи лет сэр Филип был погружен в политику. Он подавал петиции, голосовал, выступал с речами, продвигал интересы графа Лонсдейла и виконта Лоутера. Все восторгались его упорством, целеустремленностью, жизнелюбием наперекор страшному недугу.
Будучи автором петиции 1825 года об отмене «кукурузных» законов, спустя год он оказался в двусмысленной ситуации, когда беспорядки в Карлайле из-за его позиции по хлебным законам переросли в насилие и вынудили баронета забаррикадироваться в доме от разъяренной толпы, жаждущей крови сэра Филипа. В результате, ценой трех жизней, его спасла из заточения армия. Баронет отделался ушибами и легкими ссадинами, но эти яркие события повлияли на больного весьма ощутимо. Он утратил волю к политической борьбе, стал реже бывать в парламенте, часами сидел перед растопленным камином и думал, вспоминал, ностальгировал по прошлому, строил планы.
В феврале 1827 года, постепенно угасая, баронет еще поддержал петицию Карлайла об изменении хлебных законов, а в марте и апреле вел переписку относительно городской полиции. В мае его терзала лихорадка и тревожные сны, в которых неизменно присутствовала Элинор Гаскарт. К тому моменту сэр Филип уже туго соображал, но одна мысль прочно засела в голове баронета и была предельно ясной. Ему необходимо вернуть Элинор. Вернуть Элли, свою первую и единственную любовь. Как? Это не имело значения. Для чего? Чтобы уехать с ней и Лоутером в Париж, наслаждаться там жизнью и победить проклятую болезнь. В том, что чахотку усугубляет хандра, английская сырость и однообразие бытия, сэр Филип не сомневался.
В июне у баронета созрел план, он решился и нанял людей, чтобы те отыскали чету Гаскарт и следили за ней. План был прост. Когда то Лоутер проболтался сэру Филипу, что Гарет Гаскарт женился на Элли ради части ее приданого, двух с половиной тысяч фунтов, которые были ему нужны для покупки фермы. Две с половины тысячи? Какая дребедень! Если дать этому виллану пять или семь тысяч, он не станет возражать против поездки жены в Париж в его обществе. Главное, не поссорится с ним, не затеять драку, говорить убедительно и доброжелательно. Элли, понятно, может заупрямиться, начать ворошить былое, попрекать. Но их любовь такова, что Элинор уступит, оттает, простит, улыбнется ему своей обворожительной улыбкой и они отплывут во Францию немедленно. А во Франции доктора образованнее и лучше. Во Франции все лучше! Там он исцелится, воспрянет, получит надежду.
Однако, новости, которые принес сэру Филипу соглядатай тридцатого июня тысяча восемьсот двадцать седьмого года, были не слишком утешительными. Гарет Гаскарт, по слухам, вовсе не бедный крестьянин. Он, в партнерстве с каким-то Джейкобом Бруксом, владеет дюжиной ферм, прибыльной землей, тучными стадами и долей в рельсовой компании «Глостер и Челтенхэм», которая доставляет уголь и камень от мест их добычи в Глостере и Лекхэмптоне на курорт Челтенхэма. Доля в рельсовой дороге была то ли унаследована, то ли приобретена этими голодранцами у барона Шерборна при содействии дочери барона, мисс Энн Даттон. Что ж, пяти тысяч, видимо, не хватит. Но семь то тысяч, разумеется, сломят любое сопротивление пенритского фермера!
В новостях осведомителя была еще одна странность и загвоздка. Элли, то есть миссис Гаскарт, как утверждал осведомитель, участвовала в делах мужа и играла в них не меньшую роль, чем супруг и его партнер. Она, якобы, ведала деньгами, тратами, соглашениями, сидела на переговорах, вычитывала все документы перед подписанием и имела решающее слово в сделках. Злые языки в Сити окрестили ее «бульдог в юбке». Это было невообразимо, скандально, нелепо и не поддавалось осмыслению. Элли и договора? Элли и сделки? Та Элли, которую он знал, читала романы и грезила о балах. У нее же, как сказал осведомитель, трое или четверо детей, одному из которых года два или полтора! Наверное, это какая-то ошибка. Дети, кстати, могли стать препятствием для путешествия в Париж.
Сэр Филип намеревался поручить соглядатаю узнать о Гаскартах больше, но, как оказалось, мешкать было нельзя. Осведомитель сообщил, что у супругов Гаскарт какие-то обязательства перед сэром Томасом Коком и семья, живущая с апреля в Истчипе, пакует вещи для поездки из Лондона в Норфолк. Первого июля, побрившись, позавтракав и одевшись с иголочки, баронет Масгрейв потребовал заложить экипаж и ехать в Истчип.
* * *
1 июля 1827 года
Истчип, Лондон, Англия
- Миссис Гаскарт! Мистер Гаскарт просит открыть окно, - заглянувший в кабинет слуга, рослый детина, ветеран Ватерлоо, бывший гренадер, лакей и телохранитель разорившегося маркиза, растерянно моргал. – Ему понадобился свежий воздух. Говорит, что у него жар.
- Так откройте, Тимоти, проветрите комнату, но без сквозняка, - кивнула Элинор. – Не мне вам рассказывать о приверженности мистера Гаскарта свежему воздуху. Я скоро поднимусь и побеседую с мужем о его капризах. Это обычная простуда, меня она мучала неделю, теперь пришел черед моего супруга, а завтра это можете быть вы, Тимоти.
- Упаси Бог, - испугался слуга. – Кто же тогда будет работать по дому?
- Мы, - пожала плечами Элинор. – Вы наш слуга и друг, а не раб. Простуда способна свалить каждого.
- Так-то оно так, миссис Гаскарт, - согласился Тимоти. – Но мистер Гаскарт не умеет болеть. И отдыхать тоже не умеет.
- Окно, Тимоти, - напомнила Элинор, улыбнувшись. – Хотя вы верно подметили слабости моего мужа. Будьте добры, принесите ему теплое питье. И никакой холодной воды, что бы он вам не сулил за холодную воду.
- Бегу, миссис Гаскарт, - слуга исчез в коридоре.
Элинор встала из-за стола, потянулась и подошла к зеркалу поправить прическу. Семья болела уже три недели. Первой простудилась мать, посетившая музыкальный вечер у подруги, на котором хозяйка неизящно сморкалась и чихала. За ней заболели дети, один за другим, все четверо непосед. Джон, Сара, Джеймс и малышка Джулия. За детьми слегли гувернантка, повариха, горничная, и она сама, а за ней Гарри. Вроде бы, на дворе лето, какие могут быть миазмы и охлаждения? Но даже Питер Моррис, заверявший для нее документы, свалился с простудой. Слава Богу, Роуз в Лонгаме и старушке лондонские миазмы не страшны.
Истчип
Сент-Джордж Хаус в Истчип
Этот район, Литтл-Истчип, сырее и теснее той западной части Истчипа, где они жили раньше. Но прежний дом был мал и попадал под снос в ближайший год или два. Они, конечно, располагали средствами, чтобы снять дом в самом фешенебельном районе. Да только люди, с которыми они ведут дела, не любят показной роскоши и привыкли к определенному кругу общения. Скаредность, прижимистость, воздержанность в быту, умение извлекать выгоду даже из своей скромной одежды и простоватых манер, ценятся в этом кругу наравне с умением добывать деньги. Над Гаскартами и без того подшучивают компаньоны за их связь с Говардами и ее двоюродным дедом, Томасом Коком, которого называют графом Лестером без титула.
Двоюродный дед. Родной брат покойной бабушки, дочери Венмана Кока, баронессы Элизабет Даттон. Вот уж, кто на старости лет удивил всех, так это он. Многие годы наследником сэра Томаса считался его племянник, в жены которому была предназначена дочь соседа Кока, графа Олбемарла, его крестница. Каково же было изумление в обществе и среди знакомых, когда в 1822 году восемнадцатилетняя дочь лорда Олбемарла, Энн Амелия Кеппел, заявила, что жених, племянник Кока, ее не устраивает и что она выйдет замуж за крестного отца, шестидесятисемилетнего сэра Томаса.
Сыновья Томаса Кока
Сэр Томас Кок в старости
Двадцатишестилетняя, младшая, незамужняя дочь Кока, Элизабет Вильгельмина, не стерпела подобного скандала, ей была не по душе незавидная роль приемной дочери мачехи, которая гораздо моложе ее. Она покинула Хокем-Холл с преданной экономкой и стала игнорировать отца. Впрочем, на планы сэра Томаса это не повлияло. Старшая дочь, жена адмирала Дигби и вдова Чарльза Невинсона Говарда, Джейн Дигби, а также средняя дочь, виконтесса Энсон, леди Энн Маргарет, поддержали батюшку вместе с мужьями и пятнадцатью внуками. Бракосочетание Кока и Энн Амелии Кеппел состоялось 22 февраля 1822 года. В декабре того же года у них родился первый сын, Томас, в 1824 году второй – Эдвард, а в январе сего года третий, Генри. Надежды племянника сэра Томаса что-то унаследовать в Хокем-Холле, таким образом, обратились в прах.
Элинор покрутилась перед зеркалом и уложила черные волосы в тугой пучок на затылке. В свои двадцать восемь лет миссис Гаскарт, невзирая на трое родов, была стройной и даже более красивой, чем в шестнадцать лет. Она старалась не переедать, не засиживаться над бумагами, двигаться, каждое утро начинала с получасовых упражнений на гибкость. Две трети года семья проводила в разъездах, на фермах и в чужих поместьях. В Лонгаме и Лондоне они жили часть лета и зимы. Этот цыганский образ жизни, к которому, со временем, приспособились все, включая матушку, помогал бороться с ленью и расслабленостью, предвестниками ранней старости.
- Миссис Гаскарт, к вам джентльмен, - в дверях снова возник Тимоти. – Мисс Даттон с детьми в парке. Я из кухни едва расслышал стук. Визитер в гостиной.
- Господи, они уже в воскресенье нам докучают, - Элинор поморщилась. – Опять какой-нибудь отчаявшийся картежник предлагает купить землю?
- Откуда мне знать, госпожа? – слуга погладил подбородок. – Те, кто вам что-то предлагает, передо мной не отчитываются. Мне постоять с вами рядом, как всегда?
- Да, и прихвати дубинку, - посоветовала Элинор. – Последний мот, требовавший денег под залог земли, был буйный. Как будто мы ростовщики, а не фермеры, и обязаны у них что-то покупать.
- Вы с мистером Гаскартом и мистером Бруксом, безусловно, не ростовщики, - возмутился Тимоти. – Но и не фермеры. Я осведомлен, кто такие фермеры, миссис Гаскарт. Они вам и в подметки не годятся.
- Идем, Тимоти, - Элинор усмехнулась и жестом попросила слугу освободить проход. – Не будем заставлять джентльмена ждать.
Она не сразу узнала Филипа. Он сидел в бархатном синем кресле, спиной к окну, бледный, как смерть, худой, как тюремный узник, в красном фраке и бардовых брюках. Красный цвет должен был смягчать его бледность, но не смягчал, а придавал лицу лихорадочный румянец, глазам – безумный блеск, а всему облику что-то гротескное, жуткое.
- Элли, - с запальчивостью воскликнул баронет и Элинор подумала, что безумный блеск в его глазах ей не пригрезился.
- Сэр Филип, - черты миссис Гаскарт сделались каменными, неприветливыми. – Чем мы заслужили ваше внимание и неожиданный визит?
- Любовью, Элли, - Масгрейв словно не видел ничего вокруг себя, кроме бывшей любовницы, в том числе слугу. Он неуклюже вскочил с кресла, приблизился к ней, раскачиваясь, как пьяный, и попытался поймать ее ладонь. – Ты божественна, неподражаема, восхитительна! Как я рад тебя лицезреть!
- Не могу сказать того же, - она спрятала руки за спину, сделала знак Тимоти и тот мгновенно встал между хозяйкой и гостем.
- Элли? – баронет уставился на дюжего слугу с растерянностью. – Ты что же, до сих пор дуешься? Десять лет минуло, а ты не простила меня?
- Что вам надо, сэр Филип? – она окатила его ледяным взглядом. – Почему вы нарушаете покой моей семьи? Как осмелились явиться сюда, после случившегося, сколько бы лет не минуло?
- Ясно, - на губах баронета мелькнула странная, безрассудная улыбка. – Этикет, значит? Напускная строгость? Продолжаешь обижаться? Набиваешь себе цену?
- Что? – она была потрясена. – Что вы несете, сэр Филип? Еще одно оскорбление, и слуга вышвырнет вас за дверь.
- Женщины!– Масгрейв устало вздохнул. – Где твой муж? Я чувствую, мне следует говорить с ним. У меня к нему предложение.
- Никакие предложения от вас мою семью не заинтересуют, - отрезала Элинор. – Мистер Гаскарт болен, простужен, он не может вас принять.
- Я настаиваю, - баронет выпятил подбородок. – Когда он услышит это предложение, произойдут перемены. Твое отношение ко мне станет иным.
- Неужели? – миссис Гаскарт взвешивала в уме, что предпочтительнее, приказать Тимоти спустить этого мерзавца с лестницы, или как то все уладить, выпроводить Масгрейва без потасовки, дебоша и канители.
- За это я ручаюсь, - сэр Филип воззрился на слугу. – Позовите хозяина, любезный.
Тимоти не шевелился, играл желваками и стремительно мрачнел. – Миссис Гаскарт?
- Я поднимусь в свою комнату, - Элинор прикоснулась к напряженной спине верзилы. – Сэр Филип побудет в гостиной. Пойди к мистеру Гаскарту, доложи ему, что у баронета Масгрейва есть к нему дело и исполняй приказы хозяина. А мой приказ прост - что бы не решил мистер Гаскарт, не оставляй его наедине с этим человеком ни на минуту.
- Понял, миссис Гаскарт, - Тимоти распахнул дверь в коридор и пропустил вперед хозяйку. Через несколько секунд они скрылись на лестнице, а баронет плюхнулся в кресло, вынул из кармана платок и вытер им испарину со лба.
* * *
1 июля 1827 года
Истчип, Лондон, Англия
Гарет Гаскарт наблюдал за мухами, жужжащими на оконном стекле. За этим стеклом был их мир, где они рождались, питались, размножались, летали. Мир, в который они желали вернуться, но не могли, им мешало стекло. Удивительно, но какое то фатальное любопытство вынуждает мух проникать в человеческие жилища, чтобы в итоге, не найдя в них ничего полезного, нелепо умирать от истощения, в паутинах, под ударами людей, разгневанных назойливыми насекомыми. Бог не дал им разума, достаточного, чтобы запомнить путь и найти дорогу обратно, воспринять опыт погибших товарок, сообщить об опасности своему племени, предотвратить повторение ошибок сородичей. Зато он дал им бесчисленное потомство, дабы они совершали эти ошибки изо дня в день, из года в год. Растения в чем то похожи на людей и мух. Есть величественные, сложные, долго живущие, а есть примитивные, обильно и быстро разрастающиеся, недолговечные. В чем тут замысел Творца? Равновесие? Многообразие? Бескрайняя любовь даже к самым простым и ничтожным? Жизнь во имя жизни как таковой, в противовес жизни ради достижения идеала, совершенства? Ответ, наверное, можно узнать при личном свидании с Богом, но торопиться с этим не стоит, человек не муха.
Гарет болел четвертый день и чувствовал, что перелом произошел. Еще пара суток, и простуда будет повержена, кашель прекратится, силы восстановятся, все вернется в свою колею.
За десять лет брака с Элинор и двадцать шесть лет жизни с ней под одной крышей, в одной семье, Гарет не переставал находить в ее характере новые грани. Менялся сам под влиянием женщины и изменял ее сущность. Это было чудесно, переплестись с кем то судьбами, мечтами, как деревья корнями, находить утешение от забот в любви и дружбе, не давать друг другу оступиться, сообща производить на свет детей, в которых есть что-то от тебя и что-то от твоей возлюбленной. С Сарой было иначе, она любила его сильнее, чем он ее, подстраивалась под него.
Скрипнула дверь. На пороге стоял Тимоти. – Мистер Гаскарт, внизу некий баронет Масгрейв. Ваша супруга побеседовала с ним в моем присутствии и была изрядно огорчена. Она у себя. Этот баронет желает видеть вас, у него какое-то предложение.
- Как он выглядит? – Белоручка сел, свесил ноги с постели. – Трезвым?
- Паршиво выглядит, - слуга враждебно насупился. – Но он не пьян. Этот господин болен чем-то серьезным, глаза у него горят, как у чахоточного, и чахоточная бледность в лице. А еще этот чахоточный запах…
- У чахотки особый запах? – Гарет надевал фрак.
- Особый, - подтвердил слуга. – Моя мать научила меня его различать. Скажет бывало, что от человека «чахоткой пахнет», и в точку.
- Он не обидел мою жену? – хмуро спросил Белоручка.
- Нет, до этого не дошло, - Тимоти почесал затылок. – Мне велено не отлучаться от вас ни на минуту во время разговора с этим джентльменом. Велено самой миссис Гаскарт. Полагаю, сей господин ей отвратителен, раз уж миссис Гаскарт побеспокоила вас в болезни.
- Да, он такой, отвратительный. Стало быть, идем со мной, - Гарет сунул ноги в туфли, повязал галстук, одернул фрак. – Кто мы такие, Тимоти, чтобы не повиноваться миссис Гаскарт? У миссис Гаскарт железная воля и прозорливость тысячи мудрецов.
- Истинная правда, - согласился слуга, выходя на лестничную площадку.
В гостиной было темновато. Окна на северной стороне делали ее не самой уютной комнатой в доме. Светлую мебель и обои выбирала теща, мисс Энн, они немного рассеивали сумрак и оживляли обстановку. Когда Гарет ступил в гостиную вслед за Тимоти, Масгрейв стоял у буфета и рассматривал безделушки, посуду, кружевные салфетки.
- День добрый, - Гарет не поклонился, лишь слегка кивнул.
- День добрый, - повторил баронет и также кивнул. – Мистер Гаскарт, извините за вторжение. Неотложное дело.
- Вот как? – Белоручка закашлялся, указал на кресло. – Присаживайтесь. Я болен, простужен. Надеюсь, ваше предложение, о котором мне передали, короткое.
- И я на это уповаю, - сэр Филип не сел, он выразительно пялился на Тимоти. – Мы будем обсуждать дела при слугах?
- Я бы поостерегся обсуждать и вести с вами общие дела, - ответил Гарет. – Посему, говорите, что собирались сказать, и уходите.
- Хорошо, - хмыкнул Масгрейв. – В этом месяце я намерен поселиться в Париже и мне бы очень хотелось, чтобы миссис Гаскарт составила мне компанию в путешествии и проживании во Франции.
- Да? – брови Белоручки поползли вверх. – Вы издеваетесь? Или болезнь, которая вас терзает, помутила ваш разум?
- Ничуть. Пять тысяч фунтов, - отчеканил баронет. – И я готов поторговаться.
- Что? – Гарет взирал на Масгрейва с недоумением. – Вы предлагаете мне деньги за жену?
- Почему нет? – шальной взгляд сэра Филипа блуждал по комнате. – Вы взяли ее за две с половиной тысячи, а я предлагаю пять. Щедро, не так ли? Крайняя цена – семь. И никаких расписок. Звонкой монетой или ассигнациями. Как вам угодно. Я не терял времени даром в прошедшие годы. У меня, мистер Гаскарт, имеется состояние, положение, влияние.
- И собственная жена, - спокойно молвил Гарет. Тимоти за его спиной был ошарашен словами гостя.
- Жена у меня тоже имеется, - признал баронет.
- Пять тысяч за жену фермера, - Гарет сделал шаг к Масгрейву. – Или семь тысяч. Недурственно, сэр. Вы, по всей вероятности, действительно не теряли время в эти годы. Но и я его не терял. У меня к вам встречное предложение.
- Встречное предложение? – с непониманием глядел на Белоручку баронет. – Какое же? Десять тысяч?
- Десять? – Гарет кашлянул. – Пусть будет десять. Так вот, мое предложение. Наша прислуга больна, сэр. Я дам вам десять тысяч за вашу жену, леди Масгрейв, чтобы она стирала мне и миссис Гаскарт, накрывала на стол, шила, чистила камины, выливала ночные вазы, мыла полы в течение года. У нее будет отдельная комната, завтрак, обед и ужин, три сменных платья и два фартука. Уверяю вас, ни одна служанка в Англии не стоит столько, но я на это пойду.
- Что? – побледнел и без того бледный как полотно сэр Филип. – Вы смеетесь надо мной? Да как ваш язык…
- Тимоти, - перебил его Белоручка и опять кашлянул. – Окажите любезность, выкиньте этого господина из дома. И отвесьте ему знатный пинок на прощание. Пинок, сравнимый, по своей знатности со знатным родом баронетов Масгрейвов. А если он появится на нашей улице еще раз, переломайте ему ноги.
Тимоти одобрительно хмыкнул.
- Руки прочь! – сэр Филип отшатнулся, но слуга настиг его в один прыжок, сцапал за шиворот, выволок, как тряпичную куклу, в прихожую, растворил дверь и неукоснительно исполнил приказ хозяина.
Дождавшись, когда баронет, к изумлению его кучера, поднимется на ноги, сядет в свою карету и уедет, Тимоти возвратился в гостиную, выдохнул, отряхнул ладони и рявкнул. – Сделано, мистер Гаскарт!
- У вас золотое сердце, Тимоти, - Гарет Гаскарт похлопал его по плечу. – И природный дар к делам такого рода. Я не ошибся, дав вам работу. И не ошибусь сейчас, прибавив к вашему жалованью пять фунтов.
- Благодарю, мистер Гаскарт, - пробормотал слуга.
- Полноте, - Белоручка потер переносицу. – Где мисс Даттон и дети?
- В парке, - доложил Тимоти.
- Давайте встретим их, на всякий случай, - распорядился Гарет. – Потом я пойду к жене. Нам предстоит написать сэру Томасу Коку что мы задерживаемся до моего выздоровления.
Сэр Гарет Белоручка повергает Красного рыцаря и спасает леди Линессу
Сэр Гарет Белоручка и леди Линесса возвращаются в Камелот
* * *
Испытав величайшее унижение в своей жизни в Истчипе первого июля тысяча восемьсот двадцать седьмого года, баронет Масгрейв прожил после этого две недели. Он мог бы привлечь констеблей, отомстить, обратиться в суд. Но не стал. Зад джентльмена не предназначен для пинков слуг, какими бы рослыми и свирепыми эти слуги не были. Неприемлемость расспросов, огласки деталей происшедшего заставили сэр Филипа смирить гордыню, уйти восвояси, вернуться на Флудьер-стрит, умолчать о том, что с ним случилось, и к вечеру уехать в Пенрит. Вояж в Париж в обществе виконта Лоутера и миссис Гаскарт отменялся.
В дороге баронет заболел. Чихание, ломота во всем теле, озноб, жар, изматывающий кашель, одышка. Все те признаки простуды, которая обрушилась на семью Гаскартов в июне. Сэр Филип с трудом добрался до Эденхолла, где его окружила хлопотами родня, жена и мать. Доктор графа Лонсдейла дневал и ночевал у кровати больного. Но тот был слишком ослаблен чахоткой, чтобы сражаться за свою жизнь или хоть как то цепляться за нее. 16 июля 1827 года восьмой баронет Масгрейв скончался в возрасте тридцати трех лет.
Девятый баронет Масгрейв, сэр Кристофер, женился на Марианне Хэзелл. Но он, как и брат Филип, умер молодым, в 1834 году, не оставив потомства мужского пола. Десятым баронетом Масгрейвом стал младший брат покойных, сэр Джордж. Он, также как и братья, выгодно женился на дочери баронета Джеймса Грэма и прожил долгую жизнь. Мать сэра Филипа, сэра Кристофера и сэра Джорджа, леди Мэри Масгрейв, урожденная Филмер, покинула сей мир в 1838 году. Дочь сэра Филипа, болезненная Элизабет Масгрейв, скончалась в 1844 году в возрасте девятнадцати лет.
Мисс Энн Даттон, дочь барона Джеймса Даттона и Элизабет Даттон, дожила до семидесяти шести лет. В семье дочери и зятя она всегда пользовалась неизменным уважением и любовью. С 1821 года мисс Энн состояла в близких отношениях с одним известным судьей, закоренелым холостяком, но замуж за него так и не вышла.
Отец Элинор Гаскарт, викарий Чарльз Калеб Колтон оставил церковь в 1828 году и, преследуемый кредиторами, переселился в Америку. Из Америки он перекочевал в Париж, где вложил деньги в художественную галерею и торговлю вином. Какое то время дела бывшего священника шли успешно, но неудачи в карточной игре лишили его состояния. Он умер в 1832 году, в нищете и болезни, отказавшись, из трусости, от хирургической операции. Чтобы не страдать от боли, Чарльз Калеб Колтон наложил на себя руки.
Граф Саффолк и Беркшир, лорд Томас Говард, отпраздновал юбилей, семьдесят пять лет, и скончался в 1851 году, пережив жену, леди Элизабет, урожденную Даттон, на пятнадцать лет.
Леди Кэтрин Биссет, урожденная Говард, разменяла седьмой десяток лет и отдала Богу душу в 1850 году, вдовствуя на тот момент в течение двадцати двух лет. В браке с викарием Джорджом Биссетом она была бездетной.
Лорд Уильям Лоутер, второй граф Лонсдейл, умер в 1872 году в возрасте восьмидесяти четырех лет. Он так и не женился, но имел множество внебрачных детей от оперных певиц и содержанок. Ему наследовал племянник Генри.
Сэр Томас Кок стал графом Лестером в 1837 году и умер пять лет спустя.
Леонард Морс-Купер вышел в отставку в чине полковника в 1858 году.
Памятник Томасу Коку, графу Лестеру
2-ой Граф Лонсдейд, Уильям Лоутер
Мистер Джейкоб Брукс и миссис Дженнифер Брукс дожили до семидесяти семи и семидесяти восьми лет. У них было двое детей, сын и дочь. Семьи Бруксов и Гаскартов были дружны и совместно вели дела десятилетиями. Супруги Бруксы провели в сельской местности большую часть жизни, но похоронили их в Лондоне.
Экономка и повариха Роуз Хаттон умерла в 1837 году на ферме в Лонгаме.
Если же вам любопытно, как сложилась судьба мистера Гарета Гаскарта и миссис Элинор Гаскарт, вас ждет разочарование. Точных данных нет. Известно, однако, что в 1861 году, когда рельсовую дорогу Глостера и Челтенхэма разобрали и продали на металл, они были вполне здоровы и получили с этого кое-какие деньги. В 1867 году, во время голосования закона о сельскохозяйственных гангах, муж и жена Гаскарты также были живы и дали разъяснения одному члену парламента. Они заявили, что перестали нанимать детей и женщин в ганги с 1822 года из-за тяжелых условий труда и с той поры использовали на своих фермах и в поместьях нанимателей исключительно бригады мужчин. Кроме того, в 1883 году в Йорке, во время спора о камберлендских Гаскартах, некто упоминал перепись 1881 года и утверждал, что в Норфолке в том году жили древние, как Адам и Ева, Элинор и Гарет Гаскарты, выходцы с севера Англии, откуда родом и камберлендские Гаскарты. И совсем уж невероятным представляется сообщение о том, что в 1889 году лондонские докеры, добиваясь зарплаты шесть пенсов в час, ссылались на девяностолетнюю бабушку Нелли, некую миссис Гаскарт, бывшую владелицу склада, которая благословила их бастовать до полного восстановления справедливости, в память об ее усопшем муже, мистере Гарете Гаскарте, по прозвищу Белоручка, который всегда поддерживал бедных.
К О Н Е Ц
1 2
Зарегистрируйтесь для получения дополнительных возможностей на сайте и форуме
Полная версия ·
Регистрация
· Вход
· Пользователи
· VIP
· Новости
· Карта сайта
· Контакты
· Настроить это меню
Если Вы обнаружили на этой странице нарушение авторских прав, ошибку или хотите дополнить информацию, отправьте нам сообщение.
Если перед нажатием на ссылку выделить на странице мышкой какой-либо текст, он автоматически подставится в сообщение
Если Вы обнаружили на этой странице нарушение авторских прав, ошибку или хотите дополнить информацию, отправьте нам сообщение.
Если перед нажатием на ссылку выделить на странице мышкой какой-либо текст, он автоматически подставится в сообщение