Tarlana: 06.02.18 22:10
Alenychka: 07.02.18 07:35
Елизавета Горская: 07.02.18 09:03
Елизавета Горская: 07.02.18 15:58
Из-за выпитого на голодный желудок спиртного меня начинает штормить. В какой-то момент потеряв равновесие, я падаю на колени, а затем ничком прямо в воду. Вода заливает глаза, рот, уши, я начинаю захлебываться. Держась на руках, пытаюсь поднять голову и вдруг… меня охватывает странное безразличие.
Зачем жить, пытаться что-то делать, стремиться к чему-то, когда… кровоточит сердце и душит одиночество, а внутри — пустота?.. Ради чего? Какой в этом смысл? Когда можно просто закрыть глаза, подождать немного, и наступит облегчение. Боль, переживания уйдут, мозг отключится, а с ним — умрет и вся моя сущность…
Воздуха становится все меньше, перед глазами в жутком калейдоскопе пляшут огненные круги. И тут… я вижу лицо Ричарда — в холодном свете луны оно кажется мертвенно-белым — и осознаю, что лежу на берегу, у Ричарда на коленях. Он молча смотрит мне в глаза, его губы плотно сжаты, на щеках проступают желваки, а рука медленно и нежно, словно убаюкивая, гладит меня по волосам. Так больно видеть страдальческое выражение на его лице и осознавать, что я послужила причиной этого. Хочется как-то исправить, загладить вину.
— Ричард… — хриплю я.
— Ш-ш, — быстро кладет он палец мне на губы, — молчи. Не говори ни слова. Я сейчас слишком зол, чтобы вести светскую беседу.
Я послушно киваю, закрываю глаза… и вновь их открываю. Нет, жизнь предоставляет мне такой шанс. Я не имею права упустить его.
— Ричард, позволь мне сказать, — прошу я осипшим от волнения голосом. — Ты молчи, а я буду говорить, хорошо? — Я набираю в грудь побольше воздуха и продолжаю: — Мне жаль, что все так вышло… у нас. Со стороны могло показаться, что я играю твоими чувствами. На самом деле, я… хотела защитить тебя. Не спрашивай от кого, — быстро говорю я, видя, как он открыл было рот, чтобы сказать что-то, — сейчас это уже не важно. Ричард, прости меня. Я вела себя, как глупая девчонка. Ты мне дорог, очень дорог. И я…
Я не успеваю договорить, как на мои губы стремительно обрушиваются губы Ричарда. Он берет меня на руки и прижимает к себе, покрывая лицо и шею быстрыми жадными поцелуями. Я целую его в ответ, обнимаю за талию, провожу пальцами по спине. Это невероятное наслаждение — целовать мужчину, которому ты небезразлична, кому ты нужна…
НатальяКалмыкова: 07.02.18 17:10
Елизавета Горская: 07.02.18 18:59
— Виталина Романовна, с вами все в порядке? — слышу, словно сквозь толщу воды, голос Риты. — Может, вам помощь нужна?
Открываю глаза и обнаруживаю себя лежащей на берегу, лицом в песке. Вдобавок ко всему меня мучает жажда, и ужасно болит голова. Приподнимаюсь на руках и, откинув упавшие на глаза волосы, в недоумении смотрю по сторонам.
Уже утро. Солнце нещадно припекает голову.
Кажется, я напилась и уснула прямо на песке. Никакого Ричарда и в помине не было. Все это мне приснилось.
Жалобный стон вырывается у меня из груди.
— Виталина Романовна, вам плохо? — с участием склоняется ко мне Рита.
— Да, Рита, — вновь падаю я на песок, — мне плохо. Очень плохо.
— Я могу чем-нибудь помочь? — Рита усаживается рядом со мной и начинает ласково гладить меня по всклокоченным волосам.
— Рита, я хочу умереть, — хнычу я, уткнувшись лицом в песок. — Я такая жалкая. Я все упустила…
— Если вы о Ричарде, то он спрашивал о вас. На вечеринке.
— Что? — смотрю на нее непонимающе. — Вы говорили обо мне? И что он сказал?
— Он очень расстроился, что вы не пришли, и… хотел узнать, есть ли у вас кто-то…
— Да ну? — саркастически приподнимаю я бровь. — Интересно, зачем ему понадобилась подобная информация? Он что, готов променять свою утонченную и безукоризненную Аннабель на замухрышку вроде меня?
— Насколько я знаю, эта безукоризненная Аннабель — его агент. Она приехала, чтобы обсудить с ним какое-то супер предложение, от которого он вряд ли откажется. Ведь оно… — Рита делает многозначительную паузу, встречает мой недоуменный взгляд и восторженно восклицает: — Ведь оно — из самого Голливуда! Представьте только! Мы будем жить в Лос-Анджелесе! Йоху!
Но мой бедный, мучающийся похмельем, мозг может переработать лишь ограниченное количество информации. Поэтому из всех слов Риты оно улавливает лишь два: «Аннабель» и «агент». И совершенно неожиданно откуда-то появляются силы подняться, отряхнуться от песчинок, щедро припорошивших тело и одежду, и, одолжив у Риты велик, отправиться к двухэтажному особняку на краю деревни.
Я еще не придумала, что буду говорить Ричарду, но настроена я решительно. Мне плевать, что он увидит меня в таком малопривлекательном виде, я должна его увидеть и сказать все, что обязана была сказать… но не сказала. Он вынужден будет выслушать меня, даже если мне придется привязать его к стулу и вымаливать прощение на коленях… Хотя это, пожалуй, перебор.
Настойчиво стучу в уже знакомую дверь, но никто не открывает. Знаю, это некрасиво, но мне приходится запрыгнуть на кованую скамейку возле дома и заглянуть в окно. На кухне — никого, а ведь сейчас только половина девятого.
Черт!
До меня только сейчас доходит, что с прошлого вечера я проспала целых двенадцать часов.
А спиртное, оказывается, неплохое снотворное. Только вот после нет голова жутко болит. И тошнит.
Я все еще стою на скамье и усиленно пытаюсь разглядеть хоть кого-нибудь в доме, когда слышу позади чьи-то осторожные шаги. Резко оборачиваюсь и вижу крохотную бабулечку, в платочке и галошах, настороженно на меня поглядывающую.
— Э-э… — заливаюсь я краской. — Здрасьте. А… мне нужна Джулия или… Ричард…
— Так они уехали, — машет бабулечка в сторону дороги. — Еще час назад как. Оставили мне ключи, чтобы я приглядывала за домом. Цветочки поливала, кота кормила…
— Уехали… — бухаюсь я на скамью и обхватываю голову руками. — Час назад…
— А вы, случаем, не Вита? — заглядывает бабулечка мне в лицо.
— Вита, — отвечаю, медленно поднимая голову.
— О, как хорошо! А вам Ричард письмо просил передать. Но они так торопились, что он забыл оставить мне ваш адрес. Я уж расстроилась, распереживалась. Думаю, как же мне вас найти…
И она протягивает мне серый конверт, в котором я нахожу визитку с номерами телефонов главного редактора самого крупного в нашей стране издательства, билет до Лондона и записку, в которой на русском корявыми буквами написано:
Навсегда твой. Ричард
Nimeria: 07.02.18 20:57
digori: 07.02.18 21:03
Мальвинка Маг: 07.02.18 21:27
Ефросинья: 07.02.18 22:05
Alenychka: 08.02.18 04:16
Елизавета Горская: 08.02.18 08:57
Алиса Р: 08.02.18 14:15
Елизавета Горская: 19.02.18 20:11
ГЛАВА 10
— Только не говори, что из-за Азата ты поставила крест на своей личной жизни, — отчитывает меня в трубку Кристя. — Вита, это глупо! Ты забыла, как почти пять лет терпела его похождения, равнодушие, как плакала в подушку ночами, пила литрами валерианку? И теперь, чтобы ублажить его, ты рассталась с прекрасным человеком… как его зовут, напомни?
— Ричард Нортон. И я делаю это в интересах самого Ричарда. Ты что, не знаешь Азата? Я боюсь за Ричарда, как ты не понимаешь!
— Я понимаю. Но это не выход из ситуации. Ричард — не пятнадцатилетний мальчишка, чтобы ты его защищала. Он — взрослый, самостоятельный мужчина, который способен постоять за себя. Не решай за него. Предоставь ему сделать выбор.
— Уже поздно. К тому же… все это затевалось как игра. Не думаю, что Ричард что-то испытывает ко мне…
— Уверена? Потому что его поступки говорят обратное. Ты нравишься ему, Вита.
— Не знаю… Я запуталась.
— Ладно. Не раскисай. Что-нибудь придумаем… Я поговорю с Ричардом.
— Что? Кристя, не смей этого делать. Не вздумай!
— Я перезвоню. Пока.
Засовываю на днях отремонтированный телефон в карман шорт и медленно сползаю по стене на пол.
Зря я все рассказала Кристе. Уж она-то точно наломает дров, а мне придется все это расхлебывать. Черт! Какая же я дура.
В воскресенье я, как обычно, затариваюсь в местном сельпо. Выискивая на полках что-нибудь небогатое углеводами, случайно становлюсь свидетельницей разговора между продавщицей, крупной женщиной в белом колпаке и с ярко-крашенными губами, и местной двадцатипятилетней красавицей, Викторией Спицыной, живущей на соседней от меня улице.
— Уму непостижимо! — картинно сокрушается Вика. — В нашей деревня живет английская знаменитость, а мы об этом ни сном ни духом!
— Очень интересный мужчина, скажу я тебе, — замечает продавщица, поправляя поставленную лаком челку. — Высокий, статный, голубоглазый. И, знаешь, такой воспитанный. Настоящий джентльмен.
— Вот бы хоть разок на него взглянуть, — закатив глаза, мечтательно вздыхает Вика. — Я бы все отдала за это!
— Кстати! Слышала, у него сегодня пьянка намечается. Ритка Князева заходила сегодня за пакетом молока и нечаянно проболталась. Говорит, ее мать собирается печь торт «Наполеон». Мол, не хочет идти в гости с пустыми руками. Ну я и спросила, к кому вы намылились. А она такая «Да папкин друг пригласил. Англичанин. Устраивает прощальную вечеринку. Завтра улетает в Лондон, решил напоследок погулять».
— Ну вот, — облокотившись о прилавок, хмурится Вика, — а я раскатала губу. Уже продумывала, как бы его соблазнить, а он отчаливать собирается.
— Так заявись к нему на вечеринку! Вряд ли там будет фейс-контроль. Надень что-нибудь этакое. Шпильки. Красная помада. И он — у твоих ног.
Выхожу из магазина, так ничего и не купив. Пульс учащается при мысли, что каких-то двадцать четыре часа — и я больше не увижу Ричарда. Никогда.
За всю неделю он так ни разу и не позвонил. Конечно, я сама виновата, что все вышло именно так. Но до чего больно осознавать, что все могло быть иначе. Дважды в жизни оказаться у разбитого корыта — для это нужен талант.
Уже ближе к вечеру, с бутылкой красного вина и в домашнем ситцевом платьице — все равно почти вся деревня укатила в город: кто за покупками, кто развлекаться, кто навестить родственников, а остальные веселятся на вечеринке у Ричарда — спускаюсь к озеру, захожу по щиколотку в воду, пытаясь хоть как-то отвлечься от бомбардирующих голову мыслей.
Буквально пятнадцать минут назад звонил счастливый, плачущий Азат — сегодня у него родилась дочь. Он много говорил — как раз в этот момент они с друзьями-адвокатами отмечали это событие в ресторане и, понятное дело, немного выпили (уж насколько «немного» судить сложно). Просил прощение за когда-либо причиненные мне страдания, заверял в своей поддержке — на тот случай, если меня кто-нибудь обидит, приглашал присоединиться к их праздничному застолью. Терпеливо выслушав все, что он хотел сказать, и проигнорировав приглашение, я от чистого сердца пожелала ему счастья и здоровья дочурке и отключилась, в надежде, что это был его последний звонок.
Глотаю вместе с вином соленые слезы, закрываю глаза.
Ребенок… У Азата родился ребенок. Когда-то я очень хотела родить ему дочку. Такую же смелую, кареглазую. Представляла, как она будет бегать по дому своими пухленькими ножками, играть в куклы, наряжаться, задавать миллион вопросов… Я мечтала о настоящей семье, с вечерними посиделками у телевизора, с обильными завтраками по воскресеньям, с совместными походами по магазинам. Ничего из этого у меня не было. Азат постоянно работал. Приходил издерганный, злой. Он никогда не интересовался, как прошел у меня день, чем я занималась. Наши ужины проходили в гробовой тишине. На все мои вопросы Азат отвечал односложно, а иногда и вовсе выходил из себя, обвиняя в излишнем любопытстве. А потом у него появилась другая… И для меня больше не было места…
Глупая мечтательница Вита. Жизнь так ничему тебя и не научила. Мечтать, конечно, не вредно. Но есть ли в этом смысл? Когда все проходит мимо тебя — карьера, любовь, дети, — вдруг понимаешь, что ты, оказывается, не центр Вселенной, а всего лишь песчинка, до которой никому нет дела.
Из-за выпитого на голодный желудок спиртного меня начинает штормить. В какой-то момент потеряв равновесие, я падаю на колени, а затем ничком прямо в воду. Вода заливает глаза, рот, уши, я начинаю захлебываться. Держась на руках, пытаюсь поднять голову и вдруг… меня охватывает странное безразличие.
Зачем жить, пытаться что-то делать, стремиться к чему-то, когда… кровоточит сердце и душит одиночество, а внутри — пустота?.. Ради чего? Какой в этом смысл? Когда можно просто закрыть глаза, подождать немного, и наступит облегчение. Боль, переживания уйдут, мозг отключится, а с ним — умрет и вся моя сущность…
Воздуха становится все меньше, перед глазами в жутком калейдоскопе пляшут огненные круги. И тут… я вижу лицо Ричарда — в холодном свете луны оно кажется мертвенно-белым — и осознаю, что лежу на берегу, у Ричарда на коленях. Он молча смотрит мне в глаза, его губы плотно сжаты, на щеках проступают желваки, а рука медленно и нежно, словно убаюкивая, гладит меня по волосам. Так больно видеть страдальческое выражение на его лице и осознавать, что я послужила причиной этого. Хочется как-то исправить, загладить вину.
— Ричард… — хриплю я.
— Ш-ш, — быстро кладет он палец мне на губы, — молчи. Не говори ни слова. Я сейчас слишком зол, чтобы вести светскую беседу.
Я послушно киваю, закрываю глаза… и вновь их открываю. Нет, жизнь предоставляет мне такой шанс. Я не имею права упустить его.
— Ричард, позволь мне сказать, — прошу я осипшим от волнения голосом. — Ты молчи, а я буду говорить, хорошо? — Я набираю в грудь побольше воздуха и продолжаю: — Мне жаль, что все так вышло… у нас. Со стороны могло показаться, что я играю твоими чувствами. На самом деле, я… хотела защитить тебя. Не спрашивай от кого, — быстро говорю я, видя, как он открыл было рот, чтобы сказать что-то, — сейчас это уже не важно. Ричард, прости меня. Я вела себя, как глупая девчонка. Ты мне дорог, очень дорог. И я…
Я не успеваю договорить, как на мои губы стремительно обрушиваются губы Ричарда. Он берет меня на руки и прижимает к себе, покрывая лицо и шею быстрыми жадными поцелуями. Я целую его в ответ, обнимаю за талию, провожу пальцами по спине. Это невероятное наслаждение — целовать мужчину, которому ты небезразлична, кому ты нужна…
— Виталина Романовна, с вами все в порядке? — слышу, словно сквозь толщу воды, голос Риты. — Может, вам помощь нужна?
Открываю глаза и обнаруживаю себя лежащей на берегу, лицом в песке. Вдобавок ко всему меня мучает жажда, и ужасно болит голова. Приподнимаюсь на руках и, откинув упавшие на глаза волосы, в недоумении смотрю по сторонам.
Уже утро. Солнце нещадно припекает голову.
Кажется, я напилась и уснула прямо на песке. Никакого Ричарда и в помине не было. Все это мне приснилось.
Жалобный стон вырывается у меня из груди.
— Виталина Романовна, вам плохо? — с участием склоняется ко мне Рита.
— Да, Рита, — вновь падаю я на песок, — мне плохо. Очень плохо.
— Я могу чем-нибудь помочь? — Рита усаживается рядом со мной и начинает ласково гладить меня по всклокоченным волосам.
— Рита, я хочу умереть, — хнычу я, уткнувшись лицом в песок. — Я такая жалкая. Я все упустила…
— Если вы о Ричарде, то он спрашивал о вас. На вечеринке.
— Что? — смотрю на нее непонимающе. — Вы говорили обо мне? И что он сказал?
— Он очень расстроился, что вы не пришли, и… хотел узнать, есть ли у вас кто-то…
— Да ну? — саркастически приподнимаю я бровь. — Интересно, зачем ему понадобилась подобная информация? Он что, готов променять свою утонченную и безукоризненную Аннабель на замухрышку вроде меня?
— Насколько я знаю, эта безукоризненная Аннабель — его агент. Она приехала, чтобы обсудить с ним какое-то супер предложение, от которого он вряд ли откажется. Ведь оно… — Рита делает многозначительную паузу, встречает мой недоуменный взгляд и восторженно восклицает: — Ведь оно — из самого Голливуда! Представьте только! Мы будем жить в Лос-Анджелесе! Йоху!
Но мой бедный, мучающийся похмельем, мозг может переработать лишь ограниченное количество информации. Поэтому из всех слов Риты оно улавливает лишь два: «Аннабель» и «агент». И совершенно неожиданно откуда-то появляются силы подняться, отряхнуться от песчинок, щедро припорошивших тело и одежду, и, одолжив у Риты велик, отправиться к двухэтажному особняку на краю деревни.
Я еще не придумала, что буду говорить Ричарду, но настроена я решительно. Мне плевать, что он увидит меня в таком малопривлекательном виде, я должна его увидеть и сказать все, что обязана была сказать… но не сказала. Он вынужден будет выслушать меня, даже если мне придется привязать его к стулу и вымаливать прощение на коленях… Хотя это, пожалуй, перебор.
Настойчиво стучу в уже знакомую дверь, но никто не открывает. Знаю, это некрасиво, но мне приходится запрыгнуть на кованую скамейку возле дома и заглянуть в окно. На кухне — никого, а ведь сейчас только половина девятого.
Черт!
До меня только сейчас доходит, что с прошлого вечера я проспала целых двенадцать часов.
А спиртное, оказывается, неплохое снотворное. Только вот после нет голова жутко болит. И тошнит.
Я все еще стою на скамье и усиленно пытаюсь разглядеть хоть кого-нибудь в доме, когда слышу позади чьи-то осторожные шаги. Резко оборачиваюсь и вижу крохотную бабулечку, в платочке и галошах, настороженно на меня поглядывающую.
— Э-э… — заливаюсь я краской. — Здрасьте. А… мне нужна Джулия или… Ричард…
— Так они уехали, — машет бабулечка в сторону дороги. — Еще час назад как. Оставили мне ключи, чтобы я приглядывала за домом. Цветочки поливала, кота кормила…
— Уехали… — бухаюсь я на скамью и обхватываю голову руками. — Час назад…
— А вы, случаем, не Вита? — заглядывает бабулечка мне в лицо.
— Вита, — отвечаю, медленно поднимая голову.
— О, как хорошо! А вам Ричард письмо просил передать. Но они так торопились, что он забыл оставить мне ваш адрес. Я уж расстроилась, распереживалась. Думаю, как же мне вас найти…
И она протягивает мне серый конверт, в котором я нахожу визитку с номерами телефонов главного редактора самого крупного в нашей стране издательства, билет до Лондона и записку, в которой на русском корявыми буквами написано:
Навсегда твой. Ричард