Клуб историков-любителей

Наверное, в каждом русском кремле вы найдёте тайничную башню с колодцем внутри.



И одна из башен московского кремля называется Тайницкая - с колодцем-тайником внутри и скрытым выходом к Москве-реке:



А это ход к колодцу в Угловой Арсенальной башне московского кремля:


А Водовзводная (Свиблова) башня не просто скрывала колодец и тайный выход к реке. Здесь ещё в 30-е годы 17 века устроили подъёмную машину (приводимую в действие лошадиной тягой), которая поднимала воду из колодца в большой бак и потом по свинцовым трубам питала дворец и сады нагорной части Кремля.



И вообще! Известно ли вам, что первый напорный водопровод был сработан именно в России, в Москве при царе Михаиле Фёдоровиче? Сначала в Кремле, потом в Коломенском (причём в Коломенском - как и полагается за городом, на природе - экологически чистый: вода бежала по дубовым трубам ).

Летом 1897 года король Сиама, нынешнего Таиланда, совершая путешествие по Европе, прибыл в Санкт- Петербург. Здесь его радушно принял Николай II. Аудиенция была лишена официальной холодности. Русский царь с удовольствием вспоминал, как, будучи еще наследником, гостил в Сиаме. Путешествие по странам Востока вышло далеко не безоблачным, но Бангкок тогда ничем не омрачил настроение будущего монарха.
И сейчас в дружеской беседе, желая подчеркнуть свое расположение, Николай II предложил высокому гостю направить одного из сыновей на учебу в Петербург.
Выбор короля пал на второго сына от любимой жены королевы Саовабхи. Весной юный принц Чакрабон прибыл на берега Невы. Он был зачислен в императорский Пажеский корпус, где учились исключительно сыновья российской дворянской элиты. Обучение здесь было поставлено на широкую ногу. Юноши не только получали солидную военную подготовку, но и выходили из корпуса высокообразованными и отлично воспитанными людьми.
Сиамский принц соединял способность с прилежанием. Блестяще окончив Пажеский корпус, из которого вышел гвардейским гусаром, Чакрабон продолжил учебу в Академии Генерального штаба и получил звание полковника русской армии. Жизнь сиамского принца-гусара ничем не отличалась от жизни петербургской «золотой молодежи». Балы, танцы, маскарады, театральные премьеры. Он с азартом принимал участие в веселой кутерьме богатых жителей столицы. Лишь по воскресеньям Чакрабон отлучался в посольство Сиама. Оно, кстати, располагалось совсем неподалеку от Зимнего дворца, где принц, вверенный попечению царской семьи, имел свои апартаменты.
В 1905 году на одной из молодежных вечеринок принц встретил рыжеволосую девушку, которая произвела на него неизгладимое впечатление. Ни о ком и ни о чем с той поры наследник сиамского престола уже не мог думать: то была первая любовь, буквально сбившая с ног смуглолицего гусара русской императорской гвардии.
В отличие от Чакрабона Катя Десницкая оказалась в Петербурге не от жизненных щедрот. Ее отец, главный судья в Луцке, умер, когда девочка была совсем маленькой. Мать вместе с Катиным братом Иваном переехала поближе к родственникам, в Киев. Но скоро умерла и она. Брат и сестра заняли немного денег у своего дяди и перебрались в Петербург, надеясь пристроиться в столице. Но время было тревожное — шла русско-японская война. Катя, окончив курсы медсестер, решила ехать на фронт.
Встреча с настоящим, хоть и сиамским принцем не оставила, видимо, ее равнодушной. Но ехать — так ехать. На фронте Катя ухаживала за ранеными, зная, что, воротясь после дежурства в свою комнату, обязательно найдет очередное любовное послание от безутешного выпускника Академии Генштаба. Принц писал просто, наивно, искренне:
«Мне никто не нужен, кроме тебя. Если бы ты была со мной, все было бы прекрасно и ничто не могло бы омрачить моего счастья». Катя читала, и изящная фигура тоскующего принца вставала перед ее глазами. В своих письмах к нему она называла его по-сиамски «Лек», что значит «маленький». Разлука доказала ей, что принц вошел в ее жизнь нешуточно. Лек же только ждал возвращения Кати с фронта, чтобы окончательно соединить их судьбы.



Чакрабон вполне отдавал себе отчет, что решение жениться на Кате сулит ему большие семейные осложнения. Ведь он бросил вызов многовековой традиции.
В сиамской королевской династии было принято брать себе жен из большой и разветвленной родни. Он же приближал к трону неродовитую иностранку. Кроме того, сиамские владыки имели ровно столько жен, сколько им было угодно. Сам принц был сороковым ребенком своего отца. Брак же с Катей, само собой, мог быть только моногамным. Но кто в пору отчаянной молодой влюбленности может представить кого-то другого на месте своей избранницы?
Принц исповедовал буддизм, Катя была православной. Это весьма существенное препятствие принц устранил с той решимостью, на которую толкает искренняя нерассуждающая страсть: если Кате угодно, он сделает все, чтобы согласно ее вере их брак оказался законным, вечным, скрепленным Господней милостью.
Однако план венчания был разработан влюбленными в глубокой тайне: они опасались непредвиденных помех, устранить которые будет уже не в их власти. О замысле Лека и Кати знали только друг принца, вместе с которым того прислали в Петербург, и брат невесты Иван.
Дабы ничто не сорвалось, заговорщики отправились не куда-нибудь, а в далекий Константинополь. Там, в одной из греческих церквей, их и обвенчали по православному обряду. Медовый месяц молодые провели на Ниле. Далее их путь лежал в Сиам. Леку, опьяненному близостью обожаемой женщины, не портила настроение сулящая мало хорошего скорая встреча с родней. Женщины взрослеют быстрее, и Катя подумывала о грядущем не без смутной тревоги.
«Боюсь, что в Сиаме мне будет ужасно трудно, — писала она вернувшемуся домой брату. — Моя жизнь была слишком простая, чтобы я могла быстро приспособиться к такой ее перемене... Теперь, когда я стала лучше понимать, что мне предстоит, будущее уже не видится мне в розовом свете». Было решено, что, дабы подготовить почву для появления молодой жены перед родителями, принц сначала отправится в Бангкок один. Катя осталась в Сингапуре, где было жарко и душно до испарины, а главное — одиноко. «Мне кажется, что это настоящий ад», — писала Катя, мучительно проживавшая каждый день с надеждой, что завтра появится какая-то ясность.
В это время в Бангкоке тянулись долгие и утомительные торжества по случаю возвращения принца. Ему отвели прекрасный замок Парускаван, неподалеку от королевского дворца. Шли дни, Лек мучился, понимая Катино положение, но, видимо, ситуация была такая, что он не решался заговорить о ней с родителями.
Тем временем кое-какие слухи достигли сиамской столицы. Инициативу выяснения сердечных дел сына взял на себя король: «Лек, я слышал, что у тебя жена европейка. Это правда?» Разговор оказался тягостным, но карты все-таки были открыты — скоро Катя появилась в Бангкоке.
Сказочные королевские дворцы, буддийские храмы и тропическое солнце, отражающееся в позолоте их кровель... Бангкок начала века был потрясающе экзотичен. Но только что приехавшей жене сиамского принца не удалось познакомиться с его достопримечательностями. На целый год Катя сделалась затворницей замка Парускаван: король с королевой отказались знакомиться с ней. Из этого следовало, что в Бангкоке не было ни единой семьи, ни единого дома, где принц мог бы появиться со своей женой.
Хорошо, что Парускаван был окружен большим садом — Катя разводила здесь цветы. В роскошных апартаментах дворца у нее появились любимые уголки, где она старательно учила тайский язык.
Ее выдержка и деликатность заслуживают высшей оценки: Катя нашла в себе силы отойти в тень, не выказывая раздражения, не претендуя ровным счетом ни на что. Понятно, как нелегко это давалось. К тому же у Кати характер был достаточно твердый, самостоятельный и решительный. Разве все прежнее — жизнь в чужом Петербурге без малейшей опоры, поездка на фронт и даже само необычное замужество — не говорит об этом? Таким натурам нелегко дается компромисс, они обычно стараются переломить обстоятельства, а не подлаживаться под них. Остается предположить единственное — поведением незваной бангкокской гостьи руководило глубокое чувство к мужу, желание упрочить союз с ним.
«Блокада» была прорвана неожиданно. Что удивительно, инициатором этого стал не свекор Кати — мужчинам в таких случаях свойственна бОльшая, чем женщинам, снисходительность, — а свекровь. Быть может, именно безупречное поведение невестки — в том, что в Парускаване у королевы были свои «глаза и уши», не стоит сомневаться, — повлияло на ее решение сблизиться с избранницей сына. Как бы то ни было, но в один прекрасный день Лек услышал от матери, что ей хотелось бы, чтобы невестка носила не европейский наряд, а то, что принято у сиамских женщин, — брюки и блузку.
Катя не преминула воспользоваться шансом «навести мосты»: «Не будет ли королева столь любезна, чтобы выбрать материю по своему вкусу?» Через несколько недель Парускаван увидел в своих стенах королеву Саовабху, приехавшую навестить жену сына. Это была безусловная Катина победа...



На одной из фотографий повзрослевшая Катюша Чакрабон-Десницкая, уже убравшая свои знаменитые косы в высокую «дамскую» прическу, изображена с очаровательным малышом в белом мундирчике с погонами.



«Я родился 28 марта 1908 года, в субботу, в 11.58 вечера. Точное время известно потому, что отец весьма тревожился, что я появлюсь на свет в воскресенье. Он, как и его брат Вачиравут, родился в субботу, поэтому оба этой цепочке совпадений придавали некоторое значение. Отец следил по часам. Я весьма доволен, что мой первый поступок на этой земле не расстроил его».
Так вспоминал о своем появлении на свет Чула Чакрабон, что значит «Чакрабон-младший», — сын Кати и Лека.
Кто был совершенно без ума от радости, так это королева Саовабха: родился ее первый и единственный внук. Чула, вспоминая безудержную бабушкину любовь, признавался, что стал «самым великим ее фаворитом». Бабка-королева полностью сосредоточилась на внуке, не желая принимать во внимание его родителей. Каждый день она должна была видеть мальчика, а когда тот подрос, брала его на ночь в свою спальню.
Король же оказался крепким орешком. Чуле исполнилось два года, когда тот впервые пожелал познакомиться с любимчиком королевы Саовабхи. Свидание превзошло все ожидания. Король растаял. «Сегодня видел своего внука... — говорил он жене, стараясь скрыть волнение. — Я его сразу полюбил, в конце концов он же моя плоть и кровь и внешне совсем не похож на европейца».
Король отнял у себя много счастливых мгновений, потому что, едва познакомившись с внуком и ни разу не увидев своей русской невестки, вскоре умер. На престол взошел старший брат Лека Вачиравут, который официально признал Катю супругой Лека, а Чулу — королевским принцем. Кроме того, воцарение неженатого бездетного брата давало Леку надежду на трон. Екатерина же Ивановна в этом случае становилась повелительницей Сиама...
Безусловно, рождение Чулы, официальное признание брака принца вдохнули в семейную жизнь супругов новую струю. Екатерина Ивановна заняла заметное положение в столичном обществе. Ее дворец Парускаван как бы соединил традиции Европы и Азии. Еду здесь готовили русские и сиамские повара. По желанию любимой жены Лек оборудовал дворец техническими новинками того времени. Он широко принимал гостей, да супруги и сами не засиживались дома. В 1911 году они совершили путешествие по Европе, их радушно встретили в Петербурге. Катя побывала в Киеве, где получила полное прощение от своего единственного дяди, не одобрявшего экстравагантного брака с восточным чужестранцем. Эти радостные киевские дни дали Екатерине Ивановне почувствовать то, что она старалась заглушить в себе: нет, Сиам не мог заменить ей родины, а роскошь Парускавана давила своей вычурностью и пышностью. По сути, заплети она свои волосы в две рыжие, сводившие с ума гимназистов косы и погляди на себя в зеркало, она бы подумала, что ее «сиамский роман» лишь сон. Даже организм Екатерины Ивановны отторгал новую родину. Записные книжки Лека спустя семь лет после брака начинают полниться пометками о нездоровье жены. Порой это вызывает его досаду: жена уклоняется от путешествий, развлечений, ее словно тяготит образ жизни, который вполне устраивает его. Стоило жене сиамского принца покинуть Киев, где все ее помнили как Катюшу Десницкую, как в городе родилась легенда.
Константин Паустовский, хранивший в сердце прелестный облик синеглазой девушки, в своей повести «Далекие годы» спустя почти полвека писал: «Придворные ненавидели королеву-иностранку. Ее существование нарушало традиции сиамского двора... Они решили отравить королеву, поправшую древние привычки народа. В пищу королеве начали постепенно подсыпать истертое в тончайший порошок стекло от разбитых электрических лампочек. Через полгода она умерла от кровотечения в кишечнике. На могиле ее король поставил памятник. Высокий слон из черного мрамора с золотой короной на голове стоял, печально опустив хобот, в густой траве, доходившей ему до колен. Под этой травой лежала Катюша Десницкая — молодая королева Сиама».
Екатерине Ивановне не было суждено стать королевой Сиама. Но злодеи придворные и битые электрические лампочки были тут ни при чем. То чувство, которое прежде наперекор всему делало Катю и Лека счастливыми, стало тускнеть и истончаться. Драматичность положения Кати усугублялась тем, что семейные нелады застали ее в чужой стране, с чужим языком, без тех людей рядом, которых принято называть «своими».
Самому ли принцу приглянулась принцесса Чавалит, или придворные решили, воспользовавшись моментом, «заменить» чужестранку — неизвестно.
...Миф о якобы ничего не подозревающих женах наверняка придуман мужчинами, сомневающимися в женской интуиции: запах измены Катя уловила со страниц писем Лека. Они догоняли ее в путешествии, в которое она на сей раз отправилась одна. Муж писал о принцессе Чавалит как об очаровательном ребенке. Жена же обнаружила здесь шифрограмму задетого за живое мужского сердца.
Вернувшись, Катя должна была признать: у нее появилась соперница. Пятнадцатилетняя принцесса Чавалит, похожая на статуэтку, грациозная и веселая, действительно могла увлечь кого угодно. Лек, и раньше ничего не скрывавший от жены, писал ей, что проводит время в молодежной компании, где царствует Чавалит. Теперь же принц признался — он не может не видеть Чавалит. Но и Катю потерять не хочет.
Катя набралась мужества. Она не только не старалась изолировать мужа от Чавалит, но, напротив, прилагала все усилия, чтобы девушка была у него перед глазами. Катя приглашала ее в гости, они вместе отправлялись в кино, на прогулки верхом. Ей хотелось определенности. Лек должен решить, кто из двух женщин нужен ему. Она, Катя, не может быть ни первой, ни второй женой, а только единственной. «Я хочу всего-навсего сказать, что, как ни стараюсь, не могу понять твоих чувств единовременно к принцессе и ко мне. Где правда?.. Да, конечно, я тебя измучила в последнее время всеми этими вопросами, но и ты должен понять меня. В прошлом мы жили действительно как один человек, разделяя и мысли, и чувства друг друга. У меня разрывается сердце, как подумаю, что ты хочешь жить иначе... Думай обо мне как о больном человеке, что ты единственное его лекарство... Лек, ты так мучаешь меня всем этим...»
Так писала Катя мужу, уединившись в загородном доме, где дожидалась решения своего будущего. Наконец, устав ждать, она вернулась в Бангкок. Здесь произошло последнее объяснение.
...Стояло лето 1919 года. Позади было двенадцать лет супружеской жизни и еще год мучительных раздумий, после которых июньским утром Катя сама поставила точку. Она исчезла из Бангкока, не попрощавшись даже с сыном. Через месяц принц Чакрабон подписал бумаги о разводе.



Несомненно, не случись революции, Катя вернулась бы в Россию. Ехать же туда сейчас было бы безумием.
Она поселилась в Шанхае, где включилась в работу по оказанию помощи беженцам из Совдепии. Здесь же Катя получила телеграмму о смерти Лека.
...Парускаван сделался прибежищем другой хозяйки — Чавалит. Ее признавали гражданской женой Лека, но брат короля отказался дать разрешение на брак. Леку пришлось пережить и потерю матери, королевы Саовабхи. В июне 1920 года он предпринял с Чавалит и Чулой переход на яхте в Сингапур. В море принц сильно простудился. У Лека сделалось воспаление легких, и, проболев две недели, он умер.
Уже на похоронах Лека Катя поняла, что Бангкок ее терпит с плохо скрываемым раздражением. Чулу, наследника трона, ей не отдадут. Во дворце так и заявили: здесь есть кому о нем позаботиться. Оставив двенадцатилетнего сына в Сиаме, Катя вернулась в Шанхай. Вскоре она вышла замуж за американского инженера по имени Гарри Клинтон Стоун и с ним перебралась в Париж.
Сын Кати так и не стал королем Сиама. После смерти отца его послали на учебу в Англию. Там Чула пристрастился к мотоспорту и в конце концов стал участвовать в гонках как профессионал. Его и его русскую маму, несмотря ни на что, соединяли чувства, в которых были и тепло, и нежность. Они постоянно переписывались. В своих письмах Екатерина Ивановна просила прощения у сына за его вынужденное сиротство и старалась объяснить ему, какие силы помешали им быть вместе. Об отце Чулы она вспоминала с неизменной любовью и уважением. Чула женился на англичанке, которая родила ему единственную дочь Наризу. Когда девочка выросла, то, бывая, а иногда живя в Таиланде подолгу в загородном доме своих деда Лека и бабушки Кати, находила сундуки со старыми бумагами. Они проливали свет на семейные предания. В Англии вышла книга, где Нариза Чакрабон рассказала о необыкновенном романе сиамского принца и киевской гимназистки.

Приблизительно к 3000 году до нашей эры шумеры придумали сравнительно простой календарь для двух времен года (зимы и лета), делившийся на 12 месяцев по 29 или 30 дней в каждом.
Продолжительность месяца регулировалась по наблюдениям за Луной; каждый новый месяц начинался вечером при исчезновении серпа убывающей Луны. Чтобы компенсировать разницу между сезонным и лунным годом, шумеры просто добавляли лишний месяц, когда возникала такая необходимость.

Добавление лишнего месяца, впервые засвидетельствованное у шумеров в XXI веке до нашей эры, оставалось (и до сих пор существует в несколько иной форме) стандартным методом регулировки календаря. К тому времени шумеры ввели также номинальный год из З60 дней, основанный на округлении лунного месяца до 30 дней, умноженных на 12. Это соответствовало их шестидесятичной системе счисления (основанной на числе 60, в противоположность более широко распространенной и используемой в настоящее время десятичной системе). Хотя солнечный год на 5 дней длиннее, год из З60 дней точно делится на 60, поэтому он стал основой для всей календарной и астрономической философии Древнего Шумера. Следуя примеру шумеров, мы всё ещё делим небосвод, да и любой круглый предмет, на 360 математических градусов.

Если верить легендам, - римляне вначале жили по довольно странному календарю: в нём было всего 10 лунных месяцев.

Когда наступит новый год, а с ним придет и календарный счёт дням, знали только жрецы-понтифики. Они наблюдали за появлением молодой луны. Когда в небе, наконец, прорезался блестящий серпик, граждан созывали в Капитолий и объявляли о начале месяца - календах. А в первое мартовское новолуние торжественно возглашалось начало года.

Но не только началом месяца были знамениты календы. В этот день полагалось платить долги и проценты. Долговая книга называлась "календариум" - от нее рукой подать и до привычного "календаря".

В день, посвященный первой четверти луны, - "ноны" ("нонус" по-латыни означает девятый, т.е. за 9 дней до "ид" - середины месяца), понтифики объявляли, какие и когда предстоят в начавшемся месяце праздники, что для римлян с их невероятным многобожием было сведениями особой ценности. Римляне считали дни не последовательно, как мы, а иначе. Говорили: "Столько-то дней перед календами, нонами, идами".

Десятимесячный календарь продержался недолго. В 700 г. до н.э., если опять-таки верить легенде, второй по счёту римский царь Нума Помпилий, полагавший себя прямым потомком священного Ромула, добавил ещё два месяца: януариус, названный так в честь Януса, двуликого бога входов и выходов (а вовсе не двуличного негодяя, каким считали его невежественные варвары), и фебруариус, именем своим напоминавший о Фебрусе, боге подземного царства мертвых, - печальный месяц, который потому и сделали самым коротким, 28-дневным. Начало года по-прежнему приходилось на весенний мартиус - месяц полевых работ, которому покровительствовал Марс, тогда ещё бог весенних побегов, а не кровавых войн. Затем шли априлис, месяц, когда на деревьях раскрываются ("аперире") почки; майюс, прославляющий богиню плодородия Майю; и наконец, юниус, посвященный Юноне, богине небосвода, жене Юпитера, "царице богов и людей".

Месяцы с пятого по десятый почему-то не были отданы никаким богам и звались просто квинтилис, секстилис, септембер, октобер, новембер и десембер. Нума Помпилий оказался плохим астрономом. Его год получился куцым, всего в 355 дней, на десять с четвертью меньше, чем требовалось.

Чтобы начало года не прыгало, чтобы не передвигались праздники в честь богов, понтифики ввели между 23 и 24 фебруариуса дополнительный месяц - марцедониус, получивший свое название от глагола "марцере" - увядать. Марцедониус как бы увядал на два года, а потом вновь появлялся внутри фебруариуса -длиною то 22, то 23 дня. Система, что и говорить, сложная, требующая неусыпного внимания. А внимания-то как раз понтификам и не хватало. Очень скоро они запутались и не нашли ничего лучшего, как добиться разрешения делать вставной месяц такой длины, "какой нужно". Случилось это в 191 г. до н.э., и почти полтораста лет после этого события понтифики занимались самой удивительной подпольной торговлей - торговлей днями марцедониуса.

Вдруг укорачивая год, они обрушивали на ничего не подозревавших должников внезапные календы. Если требовалось - убирали неугодного консула, чьи полномочия неожиданно кончались. Зато для человека нужного и щедрого год, словно по волшебству, растягивался.

Бороться со своеволием понтификов не пытался никто. Слишком уж они были могущественны и слишком могущественные люди поддерживали их. А календарь... Календарь так запутался, что превратился в истинное народное бедствие.



Первый римский император Гай Юлий Цезарь был не только императором, но по совместительству еще и великим понтификом. Он обладал той полнотой власти, которая была нужна, чтобы покончить с календарным беспорядком, разрушительно действующим на хозяйство и торговлю. Император пригласил в Рим известного египетского астронома Созигена.

У египтян было три сезона: наводнение, посев, жатва. В каждом - по четыре месяца. Внутри месяца - три десятидневки - декады (т.е. шесть пятидневок - пентад). Всего 360 дней. Ошибка в пять суток. Но ведь это календарь четвертого тысячелетия до нашей эры. Астрономическим познаниям ещё явно не хватало глубины. Проходит несколько столетий, и мы видим добавление: к 360 дням приплюсованы ещё пять, праздники в честь детей бога земли Геба и его супруги Нут - Осириса, Гора, Сета, Исиды и Нефтиды.

Сейчас мы знаем, что и эта цифра - 365 дней - отличается от истинной длины года на четверть дня. Но эту разницу ещё не могли ощутить астрономы Древнего царства. Впрочем, скоро служители Исиды, обнаружили, что каждые четыре года это блестящее светило опаздывает с восходом на один день. Повторилась история с лунным календарем, только с большим периодом. Для того, чтобы восход Сириуса (в Египте звезда называлась Сотис ("Лучезарная" или "Блистательная") и Анубис) опять пришелся на первое число месяца "тот", требовался 1461 египетский год (1460 лет по современному летосчислению). Это возвращение звезды отмечалось торжественным праздником в честь Вечности...

В 238 г. до н.э. фараон Птолемей Эвергет, потомок греческого полководца Птолемея, служившего в победоносных войсках Александра Македонского и завоевавшего для Греции Египет, приказал: праздновать раз в четыре года еще один праздник, в честь богов - покровителей Эвергета. К календарю добавилась ежегодная четвертушка дня, и бег его замедлился настолько, что один лишний день стал набегать раз в 128 лет. Столь маленькая погрешность показалась тогдашним астрономам несущественной.

Подобный календарь и предложил Юлию Цезарю Созиген. Император решил провести реформу в 46 г. до н.э. К тому времени римский календарь разошелся с солнечным на 70 суток по милости нерадивых понтификов, да ещё десять дней надо было прибавить, чтобы год стал нормальной длины. Наконец, по принципу "рубить, так одним махом", Юлий Цезарь перенёс начало года на 1 януариуса, дату вступления в должность новоизбранных консулов. И хотя простой случайностью оказалось, что на первое януариуса пришлось так чтимое римлянами полнолуние, великий понтифик не преминул воспользоваться этим обстоятельством: он сказал, что сами боги благосклонны к нововведению. Ну, а год - год оказался самым длинным в истории Рима, в 445 дней (!). Так его и назвали: "год великого замешательства".

Дополнительный же день (тот самый, который добавил Эвергет) оставили на месте прежнего марцедониуса, между 23 и 24 фебруариуса, за шесть дней до мартовских календ. Шестой по-латыни значит "секстус", а удвоенный шестой - "биссекстус". В русский язык слово пришло через греков, которые вместо "б" говорили "в"; биссекстусный год мы называем високосным.

Не забыл Цезарь и себя. Месяц квинтилис был переименован подобострастным сенатом в "Юлиус" по желанию императора, пишет древнеримский историк Светоний.

Преемник Цезаря, император Октавиан Август, последовал его примеру и увековечил свое имя, перенаименовав в свою честь секстилис. Переставил он и количество дней в месяцах, чтобы непременно иметь в "своём" счастливое нечётное число дней. Вот в таком виде и достался календарь римским папам и константинопольским императорам, - почти тот самый, по которому мы живём. Отличие в названии: унаследовали от римлян юлианский, а живем по григорианскому. Разница между ними как будто незначительная, на три четверти дня за столетие, а смысл кроется громадный.

Созиген вслед за Эвергетом не придал значения одному лишнему дню, набегавшему за 128 лет. Он пренебрёг результатами наблюдений великого астронома древности Гиппарха, который еще во II в. до н.э. установил, что год длится не 365,25 дня, а немного меньше (по последним наблюдениям, - на 0,0078 дня). Юлианский год оказался чуть медлительнее стрелок солнечных часов. Впрочем, римляне не успели ощутить сколько-нибудь серьёзно эту "недоработку". Рим как государство кончился, когда разница между календарным и солнечным временем не достигла даже трёх дней. Вот кому пришлось поволноваться - так это христианам.

В конце XIV в. христианская церковь, принявшая юлианский календарь за основу летосчисления, вдруг обнаружила, что весеннее равноденствие давно уже не совпадает с 21 марта, и более того, каждые 128 лет наступает раньше ещё на один день. Между тем по постановлению Никейского собора (он состоялся в 325 г.) равноденствие обязано было "навсегда" приходиться именно на 21 марта, как это было в год собора. Требовалось привести календарь "в норму", и первые голоса об этом раздались в Византии, наиболее ревностной хранительнице канонов. Но каноны канонами, а реформа реформой - дело опасное. Император Андроник решил, что ничего кроме церковных смут нововведение не вызовет, и отверг все предложения (хотя, как говорит словарь Брокгауза и Ефрона, некий Никифор Григора "предлагал изменить календарь на тех же началах, на каких дело это впоследствии осуществлено было папой Григорием XIII").

В западной, римской церкви под знаком предложений о реформе календаря прошёл весь XV и первая половина XVI в. Чтобы решить проблему, в Рим пригласили знаменитого нюрнбергского астронома Региомонтана, прославившегося своим астрономическим календарём, которым пользовался сам Колумб. Увы, едва приехав, учёный заболел и скончался. Вопрос об изменениях снова оказался отложенным. Рассуждал о том, как исправить календарь, и V лютеранский собор, состоявшийся в самом начале XVI в. Своё мнение собравшимся представил, в частности, Коперник: он полагал, что длина года ещё не известна с той точностью, которая гарантировала бы от ошибок в будущем. Тридентский церковный собор в 1563 г. поручил папе Пию IV взять дело календарной реформы, как говорится, под личный контроль. Но орешек оказался крепким. Умер Пий IV, его сменил Пий V, потом на престоле оказался Григорий XIII, а каким будет новый календарь, споры всё шли и шли.

Между тем проект во всех отношениях замечательно простой был уже разработан. Его автором был врач Алоизий Лильо, живший в итальянском городе Перудже, профессор медицины в местном университете. Чтобы остановить движение календаря, он предлагал попросту выбросить накопившиеся со времен Юлия Цезаря лишние дни, а потом считать високосными те года, которые делятся на 4 и не делятся на 100. Лильо закончил свои вычисления в 1576 г. Но представить проект папской комиссии он не успел: даже лёгкое недомогание в ту эпоху превращалось в смертельную болезнь... Бумаги учёного повёз в Рим его брат. Редко бывает, чтобы даже самый замечательный проект проходил через комиссии без замечаний: каждый из заседающих считает, что он не глупее автора и вовсю стремится это продемонстрировать. Но проект Лильо оказался столь безукоризненно выполненным, что был принят без единой поправки.

Папа Григорий XIII утвердил решение комиссии, издав буллу "Итер грависсимо...": всем христианам повелевалось считать 5 октября 1582 г. не пятым, а сразу 15 октября.

"Григорианский стиль" сразу же был принят в Италии, Испании, Португалии, Франции, Нидерландах. Год спустя его ввела Польша, германские государства, Швейцария. Консервативная Англия ждала до 1751 г., а затем "одним выстрелом убила двух зайцев": исправила календарь и перенесла начало 1752 г. с 25 марта на 1 января. Кое-кто из англичан воспринял реформу как истинный грабёж: шутка ли, исчезли целых три месяца жизни! Рассказывают, что некоторые дамы всерьёз требовали, чтобы правительство вернуло, им "украденные девяносто четыре дня"...

Ещё более консервативными оказались "отцы" восточной, православной церкви. Они до сих пор живут по юлианскому календарю. И не только живут, а по возможности старались (в царской России весьма успешно) помешать переходу к новому стилю. Возражали, например, против него потому, что праздник пасхи, если вычислять его в расчёте на григорианский календарь, иногда может совпасть с еврейской пасхой, - вещь по христианским канонам недопустимая. Но главным, конечно, было не это обстоятельство, а стремление подчеркнуть свою независимость от Рима.

В одном строю с церковниками стояли в России и представители светской власти, но уже по соображениям "охранительного" порядка. Известный реакционер князь Ливен, министр народного просвещения, писал в 1830 г., что "вследствие невежества народных масс неудобства, сопряженные с реформою, далеко превысят ожидаемые выгоды". По печальной российской традиции мнение титулованного мракобеса одержало верх над научным трудом полудюжины академиков, с фактами в руках пытавшихся доказать правительству настоятельную необходимость перехода к новому календарю "ради удобства торговли, улучшения работы путей сообщения, расширения связей с другими народами и научной деятельности".

Октябрьская революция, ликвидировавшая все институты власти без труда решила вопрос и календарной реформы. Декретом Совета Народных Комиссаров от 26 января 1918 г. после 31 января шло уже не 1 февраля, а сразу четырнадцатое.

На Руси, так же как и в других местностях, производилась «отдача дневных и ночных часов», то есть об окончании дня и ночи возвещали колокольным звоном, барабанным боем, звуками рожка. Знаки эти подавались то раньше, то позже, в зависимости от долготы дня и ночи. Для определения нужного для часобитья времени существовали расписания часов в церковных месяцесловах, причем таких расписаний имелось два - одно по иерусалимскому времени, где самые короткие день и ночь равны девяти часам, а самые длинные - пятнадцати, второе - применительно к действительному времени Руси, где самые короткие день и ночь равны семи часам, а самые длинные - семнадцати.

С помощью часовых таблиц, помещенных в месяцесловах, можно определить длину дня и ночи на каждый месяц. На Руси имели хождение месяцесловы, где эти цифры были рассчитаны не только на весь месяц (как это было в Европе, например, в англосаксонском календаре 1328 г.), но и на каждые полмесяца, что гораздо точнее. Отметки об изменении длительности времени в таких календарях делались через 14, 15 или 16 дней и стояли при разных числах месяца.



Являлись ли русские церковные календари заимствованными, или же они имели следы влияния местных астрономических знаний? Скорее второе, поскольку на Руси в отличие от Европы считали день от утра, а не с вечера и прежде, чем в Европе, часовые таблицы стали вычислять не на месяц, а на полмесяца. Например, в XVI веке было издано сочинение неизвестного автора «О знамениях небесных», где содержались параграфы о солнечных и лунных затмениях, рассуждения о форме и природе Луны и с большой точностью вычислена длительность синодического (лунного) месяца - 29 суток 12 часов 44 минуты.

Таким образом, на территории, где обитали славяне, обнаружены следы достаточно высоких астрономических представлений, разрешивших создать собственную календарную систему высокой точности, которая просуществовала до XVII века включительно. Введение юлианского летоисчисления в X веке значительно умалило значение прежнего календаря, однако новая (для данной территории) календарная система сама оказалась в известной мере под его влиянием, что выразилось, в частности, в слиянии дат языческих и церковных праздников, а также в особенностях часобитий.

Первый образец был установлен в московском кремле великим князем Василием I в 1404 году на своем дворе за церковью св. Благовещенья.
Про механизм часов сведения противоречивы. Как они были точно устроены не известно. В одной летописи указывалось, что часы показывали фазы Луны, в другой эти данные отсутствовали. В лицевом своде, изданном в Москве в третьей четверти XVI века, имеется цветная миниатюра, изображающая пуск «часника» в Москве.



На миниатюре показан Великий Князь Василий I и монах Лазарь, рассказывающий об устройстве своих часов. Судя по рисунку, часы имели три гири, что говорит о сложности устройства прибора времени. Одна гиря, вероятно, приводила в действие основной механизм часов, вторая – устройство боя, третья – планетарный механизм (фазы Луны). Правда, на рисунке диск Луны не виден. Отсутствуют на циферблате и стрелки. Скорее всего, вращался центральный диск, но тогда на нем должен быть неподвижный указатель (возможно, на рисунке его просто не изобразили). Мы видим большой колокол и молот, который по нему должен бить и в летописи сказано . Многие историки часового дела полагают, что эти слова означают, что часы Лазаря Сербина имели механическую фигуру, которая била в колокол. Подобные автоматы в странах Западной Европы называли «жакемары». Однако, поскольку в Лицевом своде эта фигура не изображена, под словом «человековидно» можно понимать просто автоматическое движение молота, ударявшего в колокол без человеческого участия.

Интересна в часах и разбивка циферблата. По кругу расположены 12 церковнославянских букв, означающих цифры: А – 1; В – 2; Г –3; Д – 4;…..АI – 11; ВI – 12 (ниже на рисунке представлена фотография подобного циферблата - часов со Спасской башни).
Причем, цифра 12 сдвинута влево, так как сутки принято было начинать с восходом Солнца. В летописи говорится, что часы размеряли и рассчитывали часы дневные и ночные. Вероятно, в этих часах была задействована византийская система счета времени с неравными дневными и ночными часами. Изготовить механизм, который отвечал этим требованиям чрезвычайно сложно. Чтобы механические часы показывали и отбивали круглый год двенадцать часов днем и двенадцать часов ночью, причем разной продолжительности, необходимо было либо менять скорость вращения циферблата после каждого поворота стрелки на 12 часов, либо в устройстве часов должно быть два механизма и стрелка должна переключаться с одного механизма на другой при смене дня и ночи. В литературных источниках имеются упоминания, как о первом варианте механизма, так и о втором. В древних башенных часах в качестве регулятора хода использовался так называемый шпиндельный ход с билянцем. Билянец – это пилообразная перекладина (коромысло), на концах которой подвешены грузы. Это сооружение вращается вправо и влево (без собственного периода колебаний). Положение грузов можно было менять, и это позволяло менять скорость вращения циферблата днем и ночью.

Какой механизм предпочел изготовить для первых московских и российских башенных часов Лазарь Сербин не известно. Тем не менее, можно сказать, что часы были действительно великолепны, об этом говорят и летописцы и то, что Великий Князь не поскупился. Он уплатил за часы громадную по тем временам сумму более «полутораста рублев» – примерно двадцать тысяч золотых рублей по курсу начала ХХ века. Часы считались невиданной диковинкой того времени и были сооружены умелыми московскими мастерами на самом видном месте одной из башен белокаменного кремля, построенного на крутом берегу Москвы-реки великим князем Дмитрием Донским.

В 1436 году появились часы в Новгороде, в 1477-м - в Пскове. Знаменитые часы на Спасской башне в Москве, сгоревшие в 1717 году, были установлены в 1626 году.



Как видим, даже после появления механических часов часобитье продолжалось от рассвета до заката, пока Петр I в 1700 году не постановил часобитье проводить в полдень и полночь.
Первый образец часов на Руси в 1404 году сделал серб по имени Лазарь, он же создал и школу часовщиков. В дальнейшем было изготовлено много раритетов, в том числе в XVIII веке часы «яичной фигуры» Кулибина, которые он преподнес Екатерине II (сейчас они хранятся в Эрмитаже). Их механизм, состоящий из пятиста деталей, устроен так, что они отбивают часы, половины и четверти часа, исполняя при этом различные мелодии. Кроме того, в определенном порядке двигались фигурки стражей с копьями, ангела, женщин. Одновременно с Кулибиным работал удивительный мастер Волосков, сделавший часы, которые кроме часов и минут показывали месяцы, положение Солнца, Луны и звезд.

В середине XIX века начали изготавливать часы, где на разных циферблатах показывалось время в разных местах. Так, на часах, сконструированных Иваном Юриным, на трех концентрических кругах расположено 66 эмалевых циферблатов, на которых показывается время шестидесяти шести губернских городов России. Работающие часы находятся в петергофском дворце «Коттедж».

Мы являемся арийско-вавилонской расой, и именно вавилоняне предопределили привычный нам образ циферблата. Они поделили круг на 360 градусов и первыми использовали дугу в один градус как единицу измерения углового пространства.

В 2000 году до н.э. вавилоняне вошли в Месопотамию. Они воспользовались шестидесятеричной системой, разработанной шумерами и аккадцами, значительно усовершенствовали её, и это было одним из их величайших достижений в математике. Современный метод расчёта времени суток по этой системе представляет собой деление часов на 60 минут, каждая из которых в свою очередь делится на 60 секунд. Сутки поделились на двенадцать часов. Позже это было заменено египетской системой, делившей день на 24 часа. Почему произошло именно так?

В представлении носителей знания Вавилона и Египта всё мироздание было пронизано единой гармонией. Астрономия, астрология, геометрия и магия чисел неразрывно связывались между собой. С давних времён при составлении календарей большое значение придавали самой крупной планете — Юпитеру, который примерно за 12 лет делает полный оборот вокруг Солнца. Не меньшую роль играл Сатурн, который совершает полный оборот вокруг Солнца примерно за 30 лет. Приняв 60 лет в качестве главного цикла Солнечной системы, составителям древних календарей удалось идеально согласовать циклы Юпитера (5×12=60) и Сатурна (2×30=60). Так в числе 60 сошлось глубинное пространственно-временное соответствие, выраженное этими двумя планетами. И оно, естественно, стало одним из главных при измерении времени в режиме пространства.

Также во всех древних знаниях, а позднее — в эзотерических течениях важную роль играла священная геометрия. В ней гармонию Вселенной символизировали пять «правильных» геометрических тел, называемых «Платоновыми телами». Высшим значением обладал додекаэдр — правильный 12-гранник, гранями которого являются правильные пятиугольники («пентаграммы»). Отсюда следует, что число углов на поверхности додекаэдра равно 5×12=60 (что соответствует 60-летнему циклу). Додекаэдр имеет 30 рёбер (что соответствует циклу Сатурна) и 12 граней (что соответствует циклу Юпитера), а произведение этих чисел 30×12=360. Следуя магической числовой символике додекаэдра, которая отражала числовую гармонию циклов Юпитера и Сатурна, древние вавилоняне и выбрали число 60 в качестве основания своей системы счисления, а древние египтяне пришли к мысли разбить год на 12 месяцев (число граней додекаэдра), каждый из которых содержал ровно 30 дней (число рёбер додекаэдра). Таким и был египетский календарь, созданный ещё в четвёртом тысячелетии до н.э. В этом календаре год состоял из 365 дней. Он делился на 12 месяцев по 30 дней каждый, и в конце года добавлялось пять праздничных дней.

Таким образом, между самой совершенной пространственной фигурой, додекаэдром, и Солнечной системой, существует глубокая математическая связь. Такой вывод сделали древние учёные. И египтяне окончательно решили, что все их главные системы (календарная система, система измерения времени, система измерения углов) должны соответствовать числовым параметрам додекаэдра: 12, 30 и 60.

Поскольку, по представлению древних, движение Солнца по эклиптике имело строго круговой характер, то, выбрав 12 знаков зодиака, дуговое расстояние между которыми составляло ровно 30°, египтяне удивительно красиво согласовали годичное движение Солнца по эклиптике со структурой своего календарного года: один месяц соответствовал перемещению Солнца по эклиптике между двумя соседними знаками зодиака. Более того, перемещение Солнца на один градус соответствовало одному дню в египетском календарном году! При этом эклиптика автоматически получалась разделённой на 360°.

Разделив сутки на две части (день и ночь), египтяне затем каждую половину суток разделили на 12 частей (12 граней додекаэдра) и тем самым ввели ЧАС — важнейшую единицу времени. Разделив один час на 60 минут (60 плоских углов на поверхности додекаэдра), египтяне таким путём ввели МИНУТУ. Точно также они ввели СЕКУНДУ — наиболее мелкую на тот период единицу времени. Дальнейшее деление секунд идёт уже по десятеричной системе, что говорит о гораздо большей современности.

Существуют и дополнительные версии возникновения шестидесятеричной системы. Одну из них связывают с тем, что древние шумеры в качестве опоры для счёта использовали (даже не догадываясь об этом) отображения Лучей и Мандал — все пальцы, две ноги, две руки, голову, два уха, два глаза, нос, и всё это дважды (слева направо и справа налево). Другая версия — в долине Евфрата встретились два народа. У одного была десятичная система счисления (десять пальцев), а у другого основанием было число 6 (пять пальцев и сжатая в кулак рука). Благодаря слиянию обеих систем (как отображений Памяти и Времени) возникло «компромиссное» основание 60.

Правда, в истории был период, когда в большом европейском государстве несколько лет действовала десятеричная система счёта времени суток и часов. Великая французская революция предложила человечеству делить сутки на 10 часов, час на 100 минут, а минуту на 100 секунд. Этим шагом народные депутаты стремились освободить сограждан не только от французских королей, но и от наследия вавилонских жрецов. Система была введена с 7 апреля 1795 года и действовала официально до 8 апреля 1802 года (18 жерминаля X года по новому французскому календарю), когда её отменил Наполеон.