Герцог Чёрная Роза (ПИЛР)

Alesia: 20.09.12 16:25

Оля, привет!
Разбаловала своих читателей Гюльнара - по три главы сразу выкладывала, вот мы и привыкли
Ох, как хочется побыстрее новые главы получить! Бедный Робер ... ох, как же не хочется, чтобы его там пытали и мучили - сколько ж ему, бедному, уже пришлось перетерпеть!

...

Rapunzel: 20.09.12 16:35

ну вот!!!! а я не знаю((((( закончила на "запертой двери"!!!!!!

...

Гюльнара: 20.09.12 21:36

Дорогие Леди, очень извиняюсь, были тяжелые два дня. Продочку выложу и добавлю всех, спасибо, что читаете.

...

Fantastic Lady: 20.09.12 21:40

Прочитала я все открытые главы и начале немного читать блог.
В общем отпишусь о впечатлениях.
Одно точно - я в восторге. Интриги закручены мастерски, как тонкая паутинка вокруг героев и так интересно узнать, как же будет все распутываться)
Вот сначала не могла разобраться кто же Герцог - де Немюр или де Ноайль.
Но ближе узнавая героев была приятно удивлена, что все-таки Робер. Как он эффектно тогда предстал перед королевой и выграл у Рауля.
Рауль... Это просто нечто. Особенно как храбро скрывался в молельне и отчаянно вопил о помощи. Ух, жалко дверь была крепкой и Робера остановили.
Сколько же низменных поступков совершил этот завистливый, злобный человек, прикрываясь маской своего кузена.
Понравились рассуждения карлика Очо о Бланш. Вот он ее единственный понимает и даже любит. Каким бы она не была человеком, со своими грехами и странностями.
То, как она поступила с Робером верх жестокости. Но в любви, как на войне все средства хороши. Видимо это ее девиз.
Когда читаешь о ее мыслях даже немного начинаешь ей сочувствовать. Слишком болезненная у нее любовь, причиняет страдания, как ей так и предмету ее обожания.
Робер стал ее идеей-фикс.
Теперь отдельно о де Немюре. Просто прелесть, а не герой. Безумно понравился)
Как же он любит Доминик, как благороден и искренен.... Даже тот приступ гнева его не портит, наоборот даже удивительно было если бы он так не разозлился. Что называется допекли.
Все думала как будет со свадьбой и он оправдал мои ожидания - не допустил!
Гюля, спасибо вам за такую замечательную историю. С удовольствием продолжаю читать)

...

Гюльнара: 20.09.12 21:49

 » 22, 23

Вспомнил, как она бросилась к нему на грудь, умоляя остаться...Говоря, что не сможет жить без него...Но Робер освободился из ее объятий, надел плащ, намеренно быстро и небрежно поцеловал ее в губы и, не оборачиваясь, пошел к двери. И тогда Тереза крикнула ему вслед: «Я всегда буду ждать вас! И ключ от моей комнаты всегда будет на том же месте! Я буду ждать вас, монсеньор!»

Но де Немюр не собирался возвращаться. И образ этой прекрасной женщины довольно быстро изгладился из его памяти. Ибо он только хотел Терезу. Он ничего не обещал ей. И с самого начала их связи сказал, что не сможет любить ее.

Робер вздрогнул и открыл глаза. Тереза исчезла. И реальность вернулась. Франсуа сидел на стуле и, поигрывая маленьким хлыстиком, наблюдал за своим бывшим господином. Де Немюр, прищурившись, с ненавистью посмотрел на этого человека, которому он столько лет полностью доверял, и который все это время был шпионом Рауля. Франсуа поднялся со стула и неторопливо подошел к пленнику, осклабившись в хищной недоброй улыбке.

- Ну, монсеньор... И что вы на меня так смотрите? — произнес он своим неприятным высоким голосом. — Догадываюсь, о чем вы думаете. Да, это верно. Я вас всегда ненавидел. Еще с тех пор, когда вы прятались под своей черной маской. И это я хотел убить вас там, на холме у Руссильонского замка. Я сидел в засаде и ждал вас. А вы проскочили мимо в плаще бедняги де Брие, который из-за вашего маскарада был убит вместо вас. И в битве за Тулузу я лично чуть не оставил вас без руки . Да только вы и там выкрутились! Ваша черная обезьяна, этот Исмаил, пришел вам на помощь. Вам вечно везло!

Де Немюр скрипнул зубами. «Если бы я знал! О, Анри... Я бы давно отомстил за тебя!»

- Вы думали, монсеньор, что я служу вам верой и правдой, - продолжал «верный слуга». — Но я как мог старался вредить вам. И ваши письма в Руссильон, которые вы отправляли со мной, не доходили до старика-графа и вашей женушки. Вы страдали и мучались. А я смеялся над вами!

Робер не выдержал. Он набрал в рот слюны — и плюнул в лицо мерзавца. Второй охранник, Жак, засмеялся. Франсуа побагровел.

- Ах ты пес! — крикнул он, вытирая лицо рукавом. — Ты мне за это заплатишь! Будешь лизать мои сапоги... И скулить, моля о пощаде! - и он замахнулся, чтобы хлестнуть де Немюра по лицу своим хлыстиком.

Но тут сверху послышались торопливые шаги. Кто-то спускался в подземелье. Это был еще один клеврет Рауля, Клод. Лицо его было бледным и взволнованным.

- Жак! Франсуа! — позвал он. — Вы нужны наверху!

Робер напрягся. Там, наверху, явно что-то произошло... Но что?

- А пленник? — спросил Франсуа.

- Он надежно закован... Скорее!

Все трое бросились вверх по лестнице. Де Немюр остался один в подземелье. Он попытался освободиться. Порвать цепи. Но все его усилия были бесплодны. Однако, Робер был уверен: что-то случилось. И это что-то было связано с его женой.

Доминик! Где ты? И что с тобой?..

4. Побег.



Доминик сидела перед туалетным столиком в комнате в Псарной башне и, глядя на свое отражение в зеркале, пыталась найти способ вырваться отсюда. Она постаралась представить себе сложившуюся ситуацию отстраненно и холодно, как будто со стороны.

«Это как шахматная партия. Только на кону — не шах или мат, грозящие мне от противника, а моя жизнь. И, возможно, жизнь нашего с Робером ребенка. И поэтому надо просчитать все варианты. Все предусмотреть. Ибо второй попытки бежать у меня не будет».

И думать надо было быстро. Потому что Рауль наверняка скоро придет. Он не сможет ждать долго, - Дом была в этом уверена.

Прежде всего, пленница окинула еще раз взглядом комнату. Итак, что здесь находилось из предметов мебели: кровать, два стула, столик, перед которым Доминик сидела, и металлическое зеркало в дубовой резной раме. Дверь открывается вовнутрь. Быть может, имеет смысл забаррикадироваться ? Доминик подошла к кровати и попробовала сдвинуть ее с места. Но кровать была тоже дубовая, с четырьмя столбиками: двумя — в изголовье, и двумя — в изножье, и настолько массивная, что молодой женщине не удалось передвинуть ее даже на пару дюймов. А стулья и туалетный столик были, наоборот, довольно легкими. Даже один мужчина запросто отодвинет их от двери, не прилагая даже излишних усилий.

«Стулья, кстати, тоже дубовые, — думала Дом. — Крепкие. Если обрушить такой со всей силы на голову – человек упадет, по крайней мере, оглушенный. Это надо иметь в виду. Возможно, они мне пригодятся так же, как кинжал Робера».

Она прислушалась. За дверью ходили — десять тяжелых неторопливых шагов в одну сторону. Десять — в другую. Шаги раздавались гулко, — человек наступал на каменные плиты башенного пола. Один человек. Один охранник. Доминик могла закричать. Завизжать. Позвать на помощь. Как-нибудь исхитриться сделать так, чтобы охранник вошел, — и заколоть его. И попробовать бежать.

Но она уже все решила. Ей нужен был Рауль. Она не покинет замок, не попытавшись прикончить его. Потому что, если она убьет де Ноайля, — это может спасти и жизнь Робера. «Люди Рауля растеряются, если их хозяин погибнет. Возможно, даже бегут отсюда. Они — всего лишь наемники. И делают только то, что им велит их господин. Они не будут знать, как поступить, если его не станет. А комендант Шинона — явно порядочный человек. И, знай он, что пленники де Ноайля — герцог де Немюр и я, жена Робера, скорее всего, он помог бы нам. И вздернул бы прихвостней Рауля, а, может быть, и его самого, на стене замка. Да, надо убить Рауля. Робер — знатный дворянин, дядя короля и кузен королевы. Наймиты побоятся без своего главаря расправиться с ним. За это им не поздоровится. Они сбегут. И не тронут его. Но только если я убью Рауля!»

Доминик повторяла это самой себе. Надо было привыкнуть к этой мысли, — что она должна убить человека. Но разве де Ноайль — человек? Он давно перестал быть им. Вспомнить все его жертвы — Эстефания, невеста де Немюра, Мадлен де Гризи, та девушка из борделя, о которой рассказывал Робер Розамонде... Камеристка Розамонды — кажется, Люси... Сколько невинных! Сколько крови и ужаса! Де Ноайль не заслуживает ни сострадания, ни жалости. И рука Доминик не должна дрогнуть, когда она будет убивать это чудовище.

Доминик взглянула в зеркало. Боже, какая она бледная! Под глазами залегли темные круги. Это от бессонной ночи. Да... От их единственной с Робером ночи!.. Возможно, первой и последней в их жизни.

Нет! Не думать о плохом! Настроиться только на одно - на то, что она должна убить де Ноайля и выбраться из Шинона!

...Итак — Рауль приходит. Как себя вести? Надо и это обдумать.

Доминик поправила постель, надела плащ, — ее била нервная дрожь, - и легла на кровать, уставившись на потолок. Придет ли он один? Или с кем-нибудь из своих наймитов? Надо надеяться, что один. Ему, наверное, нравится все делать самому. Но за дверью, конечно, тоже кто-нибудь останется. Хотя де Ноайль и уверен, что Доминик не вооружена, - ведь он почти не сводил с нее глаз, когда она одевалась в спальне Робера, - но, зная ее решительность, отвагу и опыт обращения с оружием, Рауль не преминет обеспечить меры безопасности для себя.

Как ей себя вести с ним? Изображать покорность и готовность на все, лишь бы спасти свою жизнь и жизнь Робера? Вряд ли этого ублюдка может обмануть ее наигранное смирение. Ведь, хотя де Ноайль и не понял, что говорил ей муж по-испански, но, конечно, сообразил, что Робер посоветовал ей какой-то способ выбраться отсюда.

Значит, бороться? Сопротивляться, кусаться, царапаться? В таком случае Рауль наверняка ее ударит. И вот это очень опасно. Потому что он может ударить так, что Доминик потеряет сознание. Но тогда он привяжет ее к столбикам кровати. И она окажется полностью в его власти. И никакой кинжал уже не спасет ее.

А что де Ноайль ее привяжет, — Дом не сомневалась. Так он поступил с Мадлен де Гризи. И с другими девушками, скорее всего, было так же. Раулю нравилась беспомощность его жертв. Нравилось наслаждаться их безграничным страхом, смешанным с бессилием помешать ему как угодно издеваться над несчастными, попавшими в его гнусные лапы.

Итак, если Доминик будет привязана к кровати, - все будет кончено, и пленница станет очередной жертвой насилия Рауля. Вдруг какая-то совсем темная часть ее сознания холодно и отчетливо произнесла: «Но вряд ли Рауль убьет тебя. Просто изнасилует. А это можно пережить. Ведь если после этого ты все же выберешься из Шинона, и у тебя родится ребенок... Это будет, по закону, дитя де Немюра. Ибо вы подписали с Робером контракт. У вас была брачная ночь. И никто не сможет оспорить права твоего ребенка на наследство. Даже если ребенок будет, на самом деле, сыном де Ноайля, - и голос внутри Дом даже хихикнул. — Пусть Рауль овладеет тобой! Чем больше он постарается — тем вернее ты забеременеешь. Если Роберу не удалось подарить тебе наследника, - это сделает де Ноайль. А ребенок, кто бы ни был его отцом, будет носить титул герцога де Немюра!»

Доминик содрогнулась и в ужасе помотала головой. Как только такая страшная, безобразная мысль пришла ей на ум! Никогда, никогда Рауль не овладеет ею!!! Лучше смерть!

«О, проклятье! Если бы я не показала де Ноайлю в рыцарском зале, что умею обращаться с мечом... Если бы не запустила в этого подлеца кинжалом, когда он подглядывал за мной... Мне было бы сейчас гораздо легче. Я бы изобразила ужас. Упала бы притворно в обморок. И он бы ничего не заподозрил. Увы! Рауль теперь достаточно хорошо знает меня. И будет, конечно, настороже. Возможно, даже прикажет обыскать меня своим прихвостням. И они сразу найдут мое оружие».

Что еще можно придумать? Она взяла кинжал, повертела в руке. На внутренней стороне ладони — и второй руки тоже - были свежие порезы: это Доминик схватилась за острия мечей в подземелье, когда Рауль ударил Робера по голове. Крови из порезов вытекло немного. А если углубить их? Испачкаться кровью...Чтобы выглядело так, как будто она покончила с собой? Обмануть Рауля?

Доминик резко села на постели. Да... Вид крови напугает его. Приведет в шок — хоть ненадолго. А ей много времени и не надо! Пусть Рауль хотя бы несколько секунд думает, что она решила покончить жизнь самоубийством! Она спрячет кинжал под подушкой. А потом, когда Рауль склонится над ней, выхватит клинок - и ударит его!

«Но надо сразу раздеться догола. Ведь потом времени на это уже не будет! Если мне повезет... если я выберусь из этой комнаты, найду ключ там, где сказал Робер, и выпрыгну из окна в реку, - я должна чувствовать себя полностью свободной. Никакой одежды! У меня уже был печальный опыт, когда я чуть не утонула в реке из-за свадебного платья! Больше этого не повторится!»

Доминик сняла с себя плащ картезианки и нижнюю рубашку. Бросила их на пол. Пододвинула один стул к кровати, другой поставила возле двери, - они могли ей тоже пригодиться.

Она села на постели и, стиснув зубы, резанула себя острием по ладони одной руки. Потом — другой. Кровь так и брызнула. Доминик сунула кинжал под подушку и подняла руки кверху, позволив крови течь на запястья и дальше — до локтей. Пусть Рауль подумает, что она вскрыла себе вены.

Боль, сначала почти неощутимая, вдруг пронзила молодую женщину с головы до ног. Пальцы начало дергать. Боль пульсировала, как живой организм, поселившийся во вдруг затрясшихся руках. Но лишь бы они не тряслись, и пальцы согнулись, когда придет Рауль, и она выхватит кинжал из-под подушки!

«Я забуду о боли! Теки, кровь, теки... Надеюсь, я не ослабею от твоей потери. Чем больше тебя будет, — тем вернее Рауль поверит в мое самоубийство. Или в попытку самоубийства».

Доминик приложила ладонь к горлу, измазав его. К груди с левой стороны. Пусть кровь будет везде на ее теле!

...И тут за дверью послышались шаги. Быстрые, уверенные... Де Ноайль! Это он! Как вовремя она приготовилась! Доминик легла на живот, спрятав под себя окровавленные руки. Надо, чтобы вначале Рауль не заметил крови. И решил, что молодая женщина или спит, или притворяется спящей. Тогда он, скорее всего, отошлет за дверь караульного, тем более что она нагая. Вряд ли герцогу захочется, чтобы еще кто-то вновь любовался ее обнаженным телом. И он останется с нею в комнате один.

Она услышала за дверью голоса. Рауль спросил, все ли тихо в комнате. Сторож ответил, что никаких посторонних звуков он не слышал. Послышался скрежет поворачивающегося в замочной скважине ключа. И де Ноайль появился на пороге вместе со своим клевретом.

В руке Рауля был тонкий длинный стилет; караульный держал обнаженный меч. Оба мужчины были напряжены и готовы к любой неожиданности.

Но их пленница лежала на кровати вниз лицом, причем абсолютно голая. Страж тяжело задышал; де Ноайль услышал, как он судорожно сглотнул, пожирая глазами белоснежное тело Доминик.

Герцог быстрым взглядом окинул комнату. Кажется, все в порядке. Хотя... кто ее знает, эту женщину? Хитрая женушка Робера! Но де Ноайля не проведешь.

- Будь за дверью, Симон, - повелительно сказал герцог сторожу. — Не входи, если я не позову тебя.

Охранник неловко поклонился и, еще раз бросив горящий взор на лежащую ничком молодую женщину, вышел и закрыл дверь. Рауль, держа стилет наизготовку и стараясь ступать бесшумно, приблизился к постели. Боже, какие формы!.. какая роскошная женщина!.. И через несколько минут она будет принадлежать ему!

Он, по-прежнему готовый к любой ее выходке, провел рукой по ноге Доминик от лодыжки до бедра. Она не пошевелилась и не вздрогнула. Рауль не слышал ее дыхания. Неужели она спит? Не может быть! Хотя ночью два дня назад Робер наверняка утомил ее своей страстью, да и дорога в Шинон была тяжелая. Но поверить в то, что его пленница могла заснуть, де Ноайль никак не мог. Все это наверняка притворство! Она хочет нанести удар... Но Рауль настороже, - пусть только осмелится напасть на него!

Его рука коснулась белоснежных полушарий ягодиц Доминик. Слегка сжала... Какие они упругие и соблазнительные! Ему нравилось брать женщин и сзади. Но в первый раз он хотел взять жену Робера спереди. Чтобы видеть ее лицо, когда он будет входить в нее.

И все же, почему она не шевелится? Не дергается? Не кричит? Не сопротивляется? Она нагая... Разделась сама? А если... Если эта скотина Симон успел насладиться ею?

Рауль почувствовал, как вся кровь бросилась ему в голову. Если только Симон овладел Доминик... Женщиной, которая должна – пока — принадлежать только ему, герцогу де Ноайлю... Если этот боров тронул ее хоть пальцем... Герцог задрожал от бешенства.

Держа кинжал в правой руке, левой он схватил Доминик за плечо — и резко перевернул. И оторопел. Она вся была в крови! Локти... Шея... Грудь... Живот... В руках у нее, и под нею ничего не было. Только кровь. Голова молодой женщины бессильно откинулась на подушку. Глаза закрыты. Она мертва? Рауль, забыв об осторожности, бросил стилет на постель и наклонился над Доминик. Какое бледное у нее лицо! Она вскрыла себе вены. Но чем?..

Де Ноайль приложил пальцы к шее молодой женщины. Есть ли пульс? Кажется, есть... И тут Доминик открыла глаза, выхватила из-под подушки кинжал — и нанесла удар.

Как ни быстро действовала Дом, как ни мгновенно она ударила, — герцог все же успел уклониться. Молодая женщина собиралась вонзить ему острие прямо в горло, — но в результате ее клинок вошел в левое плечо де Ноайля, чуть выше того места, куда она так недавно в замке Немюр-сюр-Сен ранила Робера. Показалась кровь; Рауль завопил от неожиданности и боли.

Доминик изо всех сил толкнула де Ноайля, и он тяжело упал на пол, продолжая громко кричать, призывая на помощь. Дом схватила с постели его стилет, — и тут в дверях возник злосчастный Симон с мечом в руке. Злосчастный — потому что молодая женщина метнула в него стилет, который вонзился Симону в горло по самую рукоять. Сторож, как-то криво улыбнувшись, сделал несколько неверных шагов вперед... Доминик с поразившей ее саму легкостью подняла тяжелый дубовый стул, стоявший около двери, — и обрушила его на голову клеврету Рауля. Захрипев, Симон, уже мертвый, рухнул на пол.

Дом нагнулась, — она хотела поднять выпавший из руки сторожа меч, - и тут Рауль налетел на нее сзади. Он обхватил ее руками, пытаясь повалить на пол и продолжая орать так громко, что у молодой женщины заложило уши, - но она, скользкая от своей крови, размазанной по голому телу, вывернулась и ударила герцога ногой в пах. Он согнулся от боли пополам. Дом опять попыталась схватить меч, чтобы прикончить де Ноайля... И тут услышала топот ног. Бежали сюда, наверх, в башню.

Медлить было нельзя. Пленница выскочила в коридор и бросилась в полутемный угол направо, где, как говорил Робер, должна была находиться еще одна дверь. Да, она там в самом деле была! Красная дверь. Теперь ключ. Если его не будет, — все кончено! Топот ног слышался уже совсем близко. Сейчас люди будут уже в этом коридоре. Дом коснулась рукой стены. Провела по ней... Выступ! И на нем — ключ! Хвала Господу! Только бы не уронить его... Ведь пальцы и ладони все скользкие от крови.

Доминик вставила ключ в замочную скважину... Повернула... Дверь легко открылась. Сзади закричали: «Вон она! Держи!» - но было поздно. Молодая женщина вбежала в комнату — и захлопнула дверь, по которой почти в ту же секунду замолотило несколько рук. Дом огляделась. Совсем маленькая комнатушка. Небольшой стол, стул и узкая постель заполняли ее целиком. И окно — большое. И незарешеченное. И в которое беглянка вполне могла выпрыгнуть.

Дверь затрещала. Теперь по ней били и ногами. И, кажется, мечами или топорами. Доминик подбежала к окну и, распахнув его, вскочила на подоконник. Внизу, очень далеко, темнела вода. Это была Вьенна. С такой высоты Дом еще не приходилось прыгать. Но раздумывать или пугаться было поздно. Сзади слышались крики. Дверь поддавалась. Доминик глубоко вздохнула — и шагнула вниз.

...Вьенна оказалась на удивление холодной. И течение было довольно быстрое. Дом, вынырнув, сразу решила, что не будет бороться с ним. Так она быстрее сможет уплыть подальше от Шинона. Что она, без одежды и денег, не знающая этой местности, будет делать дальше, беглянка еще не решила. Сейчас главное было — оказаться как можно дальше от замка королевы. И остаться в живых. Потому что над ее головой пропела стрела. Еще одна. Стреляли, по-видимому, караульные с башен Шинона.

Доминик вдохнула воздух — и хотела нырнуть... И тут почувствовала, что что-то как будто ударило ее в спину, под правую лопатку. Боль возникла не сразу. Но, когда пришла, - буквально ослепила Доминик. Молодая женщина вскрикнула и забила по воде руками. Ее ранили! Еще две стрелы свистнули возле самого ее уха. Беглянка поняла, что, если не нырнет, она погибла. Нет! Она не погибнет, и она не сдастся. Ни за что! Дом набрала в легкие как можно больше воздуха — и ушла под воду...



Приказ начать стрельбу из луков по сбежавшей пленнице отдал не комендант Шинона мессир Лавуа, а его заместитель, как раз обходивший с вечерней проверкой замковые дозоры. Заместитель услышал громкие крики из Псарной башни, а затем увидел, как из окна на третьем этаже выпрыгнула в реку та самая девушка, которую ему и коменданту де Ноайль представил, как государственную преступницу. Поскольку Рауль тогда же велел, в случае попытки побега, применить оружие, помощник Лавуа счел себя обязанным отдать приказ стрелять по беглянке.

Заместитель коменданта видел, как одна из стрел вонзилась в спину девушки. Видел, как расплылось по воде кровавое пятно. Видел, как она, вскрикнув, забила руками по воде. И, наконец, - как несчастная ушла под воду. Чтобы больше не появиться на поверхности реки. Караульные опустили свои луки и перекрестились.

«Бедняжка...» - пробормотал один из них.

«И, похоже, красавица! Какое тело... Ты видел, Морис?» - вторил ему другой.

Тут на площадке появились комендант и очень бледный Рауль, которого поддерживали под руки двое солдат.

- Где она? — закричал де Ноайль. — Почему нет погони?

- Погоня не нужна, монсеньор герцог. Беглянка мертва.

- Как мертва? Что вы говорите?..

- Мои люди стреляли в нее из лука. Попали ей в спину. И она утонула.

- Идиоты! — заорал Рауль. — Кто велел вам стрелять?

- Монсеньор... Ведь это был ваш личный приказ. Я хорошо помню...- забормотал помощник коменданта. Мессир Лавуа мрачно посмотрел на него. Если бы он сам оказался здесь в тот момент! Он бы приказал караульным стрелять мимо. Действительно, идиоты! Бедная девочка...

Де Ноайль заскрежетал зубами. Он даже забыл о боли в плече. Утонула! Его прекрасная Доминик... Он так и не насладился ею. Все, все пошло прахом! Тут на площадку выскочили Франсуа и Жак, прибежавшие из подземелья, где они сторожили де Немюра.

- Ваша светлость! Что с вами? — вскричал испуганно Франсуа.

- Я ранен,Франсуа. Но сейчас не до этого. Черт побери! Девчонка мертва. А вдруг она выжила? Мессир Лавуа! Пусть ваши люди немедленно начнут поиски. Прочешут оба берега вниз по течению. Если не живую — хоть тело ее постараются найти!

- Слушаюсь, - наклонив седую голову, сказал комендант.

- Что внизу? — кусая губы, спросил Рауль у Франсуа. — С кем вы оставили пленника?

- Он там один. Но не волнуйтесь, ваша светлость. Цепи крепкие. Он не освободится.

- Черт побери! С ним нельзя быть уверенным ни в чем... Так же как и с его женушкой, как оказалось. Немедленно в подземелье!

- А вы, монсеньор?

- Меня осмотрит врач. Вроде бы крови вышло немного. Я спущусь к вам, как только смогу.

Де Ноайль смотрел вниз, на светлые даже в вечернем сумраке воды Вьенны. Итак, Доминик мертва. Ну что ж. Надо хоть как-то возместить себе эту потерю. И расплачиваться за то, что Рауль потерял эту красавицу навеки, придется ее мужу. Дорогому кузену Роберу. С которым тоже скоро надо будет кончать. Как только приедет Розамонда... И отдаст документ.

Нет, Рауль не будет жалеть о том, что не овладел Доминик! Скоро, совсем скоро он станет герцогом де Немюром. Знатным. Могущественным. Богатейшим вельможей Французского королевства! И тогда – о, тогда он сможет воплотить в жизнь все, что захочет. У него будут самые красивые женщины и девушки. И даже, может быть, прекраснее, чем Доминик! И он сможет хоть каждый день насиловать и убивать безнаказанно!

5. В подземелье.



...Когда Рауль, поддерживаемый солдатами, и Франсуа с Жаком отправились с площадки вниз, Лавуа спросил у своего помощника:

- Вы уверены, что девушка погибла?

- Да, господин комендант. Лучники могут вам это подтвердить. Они пустили в нее не меньше десятка стрел.

- Как получилось, что она выпрыгнула из окна башни? Ее же держали в другой комнате, где нет окна!

- Мы не знаем. Мы услышали сначала мужские крики. А потом увидели, что она прыгнула во Вьенну.

- Девушка была в крови, господин Лавуа, - добавил один из лучников. — И абсолютно нагая.

Начальник гарнизона горестно покачал головой. Вот несчастье! Мерзавец герцог! Скорее всего, он изнасиловал бедняжку. А ей удалось все же ранить его. И каким-то образом попасть в соседнюю комнату, хотя Лавуа прекрасно знал, что комната эта, раньше принадлежавшая красавице-вдове Терезе, давно закрыта.

Судя по словам, сказанным герцогом, несчастная была женой того человека, которого де Ноайль держит в подземелье. Жуткая история!

А этот монсеньор герцог де Ноайль... Лавуа его хорошо запомнил, когда около года назад он приезжал сюда со своим Франсуа и выведывал у коменданта о де Немюре, представившись кузеном Робера и делая вид, что очень озабочен судьбой своего родственника, заключенного в темницу Шинона.

Впрочем, вначале коменданту де Ноайль даже понравился — красивый молодой человек, с открытым лицом и приятной улыбкой, и на Робера очень похож. Но его чересчур полные тревоги расспросы о здоровье узника и слишком горячее желание повидаться с де Немюром вскоре показались Лавуа наигранными и подозрительными. И комендант довольно сухо ответил герцогу, что де Немюр чувствует себя нормально, а встречи с заключенными строго запрещены даже близким родственникам по военному уставу. Де Ноайль тут же перестал улыбаться и холодно откланялся. Но Лавуа показалось, что герцог не поверил ему. Как не поверил и в то, что де Немюр находится в Шиноне.

И вот — де Ноайль снова здесь. С приказом королевы и двумя странными преступниками — мужчиной и женщиной, которые, оказывается, муж и жена. Лица мужчины Лавуа так и не увидел. А женщина мертва. Мог ли он, начальник гарнизона Шинона, предотвратить эту смерть?

Старый воин тяжело вздохнул и, глядя вниз, на реку, перекрестился. Затем он спустился во двор замка и велел своим солдатам прочесать Вьенну вниз по течению. Хоть тело найти и похоронить его по-христиански.

Рану Рауля осмотрел местный врач. Он нашел ее не слишком серьезной. «Вам повезло, монсеньор, - сказал он, - если бы она оказалась чуть ниже, там, где проходит крупный кровеносный сосуд, вы бы быстро потеряли очень много крови.»

Врач обработал рану и перевязал плечо де Ноайля, который во время этой весьма неприятной процедуры беспрерывно ругался и выпил две бутылки крепкого вина, чтобы немного заглушить боль. И забыть о Доминик.

То, что столь желанная добыча ускользнула от него, уже торжествующего победу и готового насладиться ее плодами, заставляло Рауля скрежетать зубами от бессильной ярости и неутоленного вожделения. У него теперь остался в руках лишь Робер. Робер, которого Бланш приказала ни в коем случае не пытать и не мучать. Но де Ноайль был нетрезв и находился в таком бешенстве, что теперь ему уже было все равно, что велела королева. Раз Доминик больше нет, - он отыграется на де Немюре. Пусть кузен перед своей смертью испытает все муки ада! И Рауль, прихватив с собой еще одну бутылку вина, отправился в подземелье.

...Из нескольких фраз, которыми перебросились, вернувшись в застенок, Франсуа и Жак, Робер понял, что был прав. Что-то случилось – и это «что-то» произошло с Доминик. Лица у клевретов Рауля были вытянувшиеся и немного растерянные.

«О, Боже! Неужели ты услышал мои молитвы? И Доминик сбежала из Шинона?»

Де Немюр понимал, что для него все кончено. Когда приедет Розамонда, де Ноайль или найдет бумагу сам, или заставит сестру отдать ее. И тогда пленник будет уже не нужен живым. Но Робер был готов к смерти. Лишь бы спаслась его жена! И ребенок... Если, даст Бог, жена зачала после их единственной ночи.

Через полчаса на лестнице послышались неуверенные шаркающие шаги, и в подземелье спустился Рауль - очень бледный, с бутылкой в руке. Он тяжело опустился на стул напротив висящего на цепях де Немюра.

Робер с нескрываемым любопытством разглядывал кузена. Кажется, ему пришлось несладко! Он явно ранен и страдает от боли. И изрядно навеселе.

Де Ноайль, кинув ненавидящий взор на Робера, отхлебнул вина из горлышка и не без труда, чуть поморщившись, закинул ногу на ногу. Франсуа и Жак , как преданные псы, подошли к Раулю, заглядывая ему в лицо, готовые выполнить любое приказание своего господина.

- Ну, дорогой кузен, - начал де Ноайль. — У меня для тебя две новости. И обе не слишком тебя порадуют.

Де Немюр молча смотрел на него.

- Новость первая, братец. Ты теперь вдовец.

Серые глаза Робера сощурились. Рауль лжет. Конечно, лжет! Он по-прежнему не произносил ни слова.

- Молчишь? Понимаю — ты мне не веришь. Увы! Я давно потерял твое доверие. Но сейчас я говорю истинную правду. Твоя любимая Доминик мертва, кузен! Она попыталась бежать. Не ты ли, говоря с ней по-испански и узнав, где я ее держу, посоветовал ей проникнуть в соседнюю комнату в Псарной башне и выпрыгнуть из окна? Так вот — это она и попыталась сделать. Только в нее начали стрелять. Твоей женушке попали в ее белую спинку... И она утонула.

Де Немюр почувствовал, как, против воли, его охватывает дрожь. А вдруг Рауль говорит правду? Вдруг все так и было... И Доминик погибла?

Де Ноайль заметил, как изменилось лицо Робера. Он злорадно улыбнулся.

- Мои слова могут подтвердить и лучники на башне. И заместитель коменданта Лавуа- это он велел стрелять по беглянке. К сожалению, сюда я их не приглашу. Им не к чему тебя видеть. Тебя ведь здесь многие знают, дорогой герцог Черная Роза! Но поверь — твоя жена умерла. Мир праху ее! — и он набожно перекрестился.

- Ты лжешь, - тяжело дыша, глухим голосом сказал Робер. — Ты лжешь... Она жива! Она сбежала от тебя. Да еще и как следует угостила перед побегом!

Рауль вдруг рассмеялся.

- Да, ты прав, кузен. Твоя жена меня ранила. Но перед этим — о, перед этим я с ней поразвлекался на славу! Ты не хочешь узнать подробности? Ну, хочешь-не хочешь, а послушать тебе придется! Она ждала меня. Ждала совсем нагая. Она лежала на постели, когда я вошел в ее комнату. Она сама помогла мне раздеться. И я овладел ею! Она стонала, кричала. И, поверь, это были не крики боли... А крики сладострастия! Твоя женушка оказалась очень чувственной, Робер! Видел бы ты, как ее прекрасное тело трепетало подо мной. Как закатывались ее огромные синие глаза, когда мы вместе заканчивали! И знаешь, что я тебе скажу, кузен? Я ей понравился куда больше тебя. Она повторяла мое, а не твое имя, когда я входил в нее! А потом я перевернул ее на живот — и взял сзади. Таких чудесных округлых белоснежных ягодиц я не видел еще никогда в своей жизни! А потом... Потом она встала передо мной на колени. Сама, кузен! Ей захотелось тоже сделать мне приятное. И взяла в рот...

- Подонок! — закричал Робер, тщетно пытаясь освободиться и броситься на Рауля. — Мерзавец! Заткни свою грязную пасть!

Де Ноайль усмехнулся и отхлебнул еще вина.

- Верь, не верь. Но все так и было. Твоя милая женушка всегда любила меня, МЕНЯ, а не тебя, дружище Робер! И пусть тебе досталась ее невинность, - ты получил это сокровище только потому, что Доминик нужны были твой титул, твои земли, твое богатство! Но любовь этой женщины всегда, всегда принадлежала мне! – Ты лжешь, ублюдок. Грязная свинья... Почему, в таком случае, она тебя ранила? – Все очень просто, милый братец. Я сказал ей, что она почти так же ненасытна и чувственна в постели, как и твоя незабвенная невеста, Эстефания де Варгас, - надеюсь, ее ты еще не забыл? Ведь я и с нею вдоволь повеселился! Ну так вот, когда я это произнес, Доминик и взъярилась. Приревновала меня. Она такая ревнивая и чувственная! Поэтому она и ударила меня стилетом. А ее попытка бежать — такое же сумасшествие, как и твои припадки. Она не соображала, что делала. Ну, и — погибла... Жаль, Робер, ей-Богу, жаль! Роскошная женщина. Я мог бы еще долго наслаждаться ею и многому ее научить.

«Неужели этот ублюдок говорит правду? Нет, нет! Он просто хочет довести меня до приступа. Не дождется. И я не буду верить ни одному его слову. И, я знаю, - Доминик жива. Я бы почувствовал, если бы с ней случилось непоправимое. Она жива!»

Де Ноайль отбросил в сторону пустую бутыль. Да, похоже, ему не удастся вывести Робера из себя. И заставить поверить в смерть жены.

«Но подозрения я в него все-таки заронил. И теперь он будет мучиться неизвестностью, — кого же из нас двоих любила Доминик? обладал ли я ею? И, если обладал, — то отдалась ли она мне сама, по доброй воле, или по принуждению? И, наконец, жива ли она? Пытку души я ему обеспечил. Пора приступать к пытке тела!»

- Итак, кузен, новость номер два. Первая тебе, я вижу, не очень понравилась. Вторая тоже не слишком приятная для тебя. Поскольку твоя женушка мертва, и мне нечем заняться наверху до приезда Розамонды, я спустился сюда, чтобы развлечься с тобой. Вижу, ты к этому готов. Не дрожишь. Не молишь о пощаде. Поверь, кузен, - я не Бланш, которая обошлась здесь с тобой несколько лет назад так мягко. Всего-то — две выжженные на груди буковки. Это легко снес бы и ребенок! Хотя мысль нашей королевы, в общем, неплоха. Не поставить ли и мне, чуть ниже, благо место на твоей груди еще есть, и свои инициалы «Р» и «Н»? Что ты на это скажешь, милый Робер?

Де Немюр едва заметно улыбнулся. Он вдруг вспомнил разговор с Доминик о буквах. Это было совсем недавно... А, кажется, с тех пор прошли годы!

- Я скажу, кузен, что тогда моей жене придется как можно быстрее подарить мне не двух, а четырех детей, - спокойно ответил он.

Челюсть у Рауля отвисла от удивления. Франсуа и Жак переглянулись. Что это де Немюр несет?

- По-моему, Робер, ты сходишь с ума от страха. Вот и городишь всякую околесицу. Но к делу. Жак! Где-то здесь, в подвале, я думаю, должны быть орудия пыток. Найди их и неси все сюда.

Через несколько минут уже знакомые де Немюру инструменты были разложены на столе. Рауль сказал:

- Франсуа, предоставляю тебе выбор. У тебя есть опыт, - как ты думаешь, что доставит моему дорогому кузену больше удовольствия? Ну, и нам всем, конечно?

- Благодарю за доверие, монсеньор, - мерзко осклабился слуга Робера, подходя к столу и неторопливо, чуть ли не с любовью, перебирая орудия пытки. — Да, опыт у меня имеется. Мой отец, знаете ли, был палачом в небольшом городке на западе Франции. Мы с моим покойным братом — тем самым, которого проклятый герцог Черная Роза велел повесить, - насмотрелись в детстве всякого в тамошней тюрьме! Правда, пытать да казнить приходилось в основном голытьбу. Воры, проститутки, беглые каторжники. Иногда — убийцы. Папаша был мастер хоть куда! У него самые строптивые и несговорчивые через пару минут начинали разливаться соловьями и признавались во всем. А как ловко он управлялся с колесом и бичом! Как виртуозно вздергивал на виселицу! А мы с братцем так привыкли к воплям и стонам, что засыпали под них в нашем закутке в тюрьме, как под какую-нибудь музыку. Жаль, вот такие знатные вельможи, как мой добрый господин, герцог де Немюр, папаше в жизни в руки не попадались.

- Ну что ж, - усмехнулся де Ноайль. — Зато тебе, его сыну, достался аристократ. Да еще какой! Который находится в родстве и с испанской королевой. И с нашей. И с самим королем Франции!

- Да. Это огромная честь для меня, ваша светлость!

- Ну, ты выбрал?

- Я, монсеньор, человек простого звания. И предпочитаю и средство не сложное. Вот плеть. С виду — совсем не страшная. С тремя хвостами. Видите — на конце каждого хвоста вплетен небольшой острый крючок? Но, поверьте, - если ударить посильнее, да еще с оттяжкой, - крючки эти впиваются в кожу и сдирают ее вместе с мясом. Великолепное орудие пытки! Через пару ударов тот, кого охаживают такой плеткой, будет орать благим матом. Молить о пощаде и ползать у ваших ног. А через минуту спина его превратится в кровавое месиво. Папаше такая пытка очень нравилась. Руку ему Бог дал тяжелую. Хлестал он знатно! Обычно на десятом ударе тот, кого он бил, сознание терял. Да и нам с братом тоже эта пытка была по нраву. Мы даже пари заключали между собой, — сколько ударов выдержит преступник, прежде чем сомлеет. Да, помню попался отцу один беглый каторжник — здоровый детина, молодой, косая сажень в плечах. И ни за что сознаваться не хотел. Вот он двадцать семь ударов выдержал, пока не потерял сознание. А папаша мой разъярился — да еще и бесчувственного этого детину начал хлестать. Не остановиться ему было. В общем, на тридцать пятом ударе у каторжника сердце остановилось. А кровищи было — ну как на бойне!

- Какой поучительный рассказ, Франсуа, - ухмыльнулся Рауль. — Вот сейчас мы посмотрим, сколько ударов выдержит наш дорогой герцог Черная Роза, прежде чем сначала - завизжит, как свинья, а затем-лишится чувств. Полагаю, двадцать семь ударов мой кузен не вытерпит. Готов даже пари заключить! Ведь его шкура не такая дубленая, как у каторжника. Все-таки герцог!.. Эй, Робер! Ну что же ты молчишь? Ничего сказать не хочешь? Может, взмолишься? Попросишь пощады? Мне это было бы очень приятно. И я, возможно, и пощадил бы тебя!

Де Немюр презрительно посмотрел на кузена. Ему не хотелось даже разговаривать. Но, возможно, есть еще способ избежать пытки, не унижая себя, но пригрозив этим подонкам королевским гневом?

- Я думаю, что вряд ли ее и его величество погладят вас всех по головке за то, что вы сделаете со мной, - сказал он. — Подумайте об этом хорошенько.

Он заметил, что плеть в руках Франсуа дрогнула. И сын палача быстро переглянулся с побледневшим Жаком. Да, эти двое - конечно, трусы. И они не тронули бы Робера и пальцем. Но Рауль только хрипло рассмеялся словам кузена.

- Милый Робер! Напрасно ты пытаешься спасти свою шкуру, причем заметь - в прямом смысле этого слова! Твоя участь решена. Как только я получу у Розамонды бумагу, — ты отправишься на корм здешним рыбкам, вслед за своей красавицей-женой! Мы тебя удавим, привяжем тебе камень к ногам... И выбросим из того же окошка, из которого так ловко выпрыгнула недавно Доминик. И твое изуродованное тело не найдут. И никто не узнает, что тебя перед смертью пытали. А Бланш я скажу, что ты сам прыгнул во Вьенну и утонул. И мои люди это подтвердят. Эй, вы! Ну, что вы затряслись, как только услышали про короля с королевой? Не бойтесь. Я не дам вас в обиду, клянусь!

- Нет, ваша светлость, - забормотали клевреты. — Мы не боимся. Мы выполним любой ваш приказ.

- В таком случае... Если Роберу больше нечего сказать...

Де Немюр слегка улыбнулся. Он посмотрел на лица этой отвратительной троицы. В пляшущем желто-оранжевом свете висящих на стенах подземелья факелов лица эти казались дергающимися, уродливыми и жуткими, как морды у чертей, встречающих грешников на пороге ада. Он вдруг почувствовал особое внутреннее озарение, какое, наверное, бывает у людей, стоящих на краю гибели. И, почти помимо воли, у него вырвалось:

- Все твои люди, Рауль, не доживут до завтрашнего заката. А сам ты умрешь раньше меня. Помни мои слова!

- Ах, он еще нам и угрожает! - воскликнул де Ноайль. Наймиты же его опять переглянулись, побледнев еще больше. — Улыбаешься, кузен? Напрасно! Сейчас ты заскулишь... Завизжишь... Застонешь! И мы втроем посмеемся над тобой на славу! Жаль, я сам не могу пройтись плетью по твоей спине. Рана болит... Но уж полюбуюсь я на тебя от души! А ты, чем угрожать, лучше подумай, какое унижение тебя ждет впридачу к мукам телесным! Ведь тебя, знатного дворянина, будет хлестать, как дворового пса, твой собственный слуга! Франсуа! Приступай! Если рука устанет, — тебя сменит Жак. А я буду считать удары. Ты любил раньше, помнится, читать и восхищаться подвигами спартанцев, мой заумный братец. Вот я сейчас и посмотрю, насколько стойким окажешься ты сам!

Робер стиснул зубы. Он не позволит этим тварям услышать ни один свой стон! Франсуа взмахнул плетью...

...Рауль насчитал тридцать два удара, пока де Немюр не потерял сознание. И — ни крика. Ни стона. Де Ноайль велел прекратить истязание. Каменные плиты пола под узником и вокруг него были все в крови, кусках содранной кожи и мяса; кровью покрылся с ног до головы и Франсуа, бивший Робера первым и не снявший с себя одежду. Стянув с себя окровавленную камизу и встряхивая ее, слуга де Немюра, криво улыбнувшись, произнес:

- А говорят, что у знати голубая кровь. Будь это так, сейчас моя рубашка вся была бы прекрасного оттенка небесной синевы.

Жак, тяжело дыша, бросил плеть.

- Послушай, бьется ли у него сердце, - приказал ему Рауль. — Он должен пока жить. Вдруг у Розамонды не окажется документа? Или она его припрятала так, что мы его не найдем. Тогда придется привести ее сюда. Чтобы мой кузен сам попросил ее отдать мне эту проклятую бумагу!

Жак приложил руку к груди Робера.

- Бьется. Но очень слабо.

- О черт! Не хватало только, чтобы он раньше времени отдал Богу душу. Я думаю, цепи с него можно снять. Положите его на какую-нибудь подстилку и прикройте ему спину. И еще- принесите бутылку вина и влейте ему в рот. Надеюсь, это немного оживит моего братца, - Рауль с трудом поднялся. – Ну ладно... Здесь как в лавке мясника. Приберитесь и смойте с пола кровь и все эти ошметки. Я иду наверх. Не мешает подкрепиться. Да и поспать. День был длинный. Я устал. И рана ноет страшно. Уже, кажется, било десять вечера? Я велю Клоду и Ги спуститься сюда, сменить вас, чтобы вы тоже выспались, и приглядеть ночью за нашим страдальцем.



Розамонда с Фабьеном подъехали к Шинону в полдевятого утра. Герцогиня с тревогой, недоумением и некоторым страхом взглянула на высокие неприступные башни замка. Что делает здесь Рауль? В письме он ничего не написал об этом. Но велел ей как можно быстрее приехать сюда, взяв с собой только самые необходимые вещи. Розамонда захватила с собой лишь небольшой сундучок. И поскакала с Фабьеном в Шинон.

Подъемный мост опустился, и двое всадников въехали во внутренний двор. Рауль, предупредивший охрану у ворот накануне, что должна прибыть его сестра, и что его надо немедленно разбудить, когда это произойдет, уже ждал Розамонду во дворе вместе с комендантом. Представив ее мессиру Лавуа, которого видимо поразили красота, благородство и кротость герцогини де Ноайль, Рауль взял у Фабьена ее сундучок и повел сестру в предназначенную ей комнату в западном крыле. Фабьена же, который практически не слезал с коня в течение четырех суток, чуть не замертво сняли с лошади Франсуа и Жак.

Розамонда тоже едва держалась на ногах; такая долгая скачка могла утомить и здорового мужчину; а девушка к тому же гнала коня вперед бешеным галопом, беспокоясь о брате, почти не останавливаясь по дороге. Потому что сопровождающий ее громила на все ее расспросы отвечал коротко: «Приедете — там все узнаете.» Герцогиня, в страхе за брата, забыла обо всем, что говорил ей о нем де Немюр.Она молила всю дорогу Господа лишь об одном: чтобы Рауль был жив. Чтобы с ним ничего не случилось.

Впрочем, немного тревожило Розамонду и загадочное исчезновение Робера и Доминик. Сестра Рауля наутро после объяснения с графиней де Руссильон отправилась сначала в особняк, принадлежавший отцу Доминик. Где герцогине сообщили, что ее сиятельство исчезла неизвестно куда и, похоже, даже не ложилась в постель. Розамонда начала понимать, куда подевалась ее названая сестричка. И приказала нести свои носилки ко дворцу де Немюра. Где была также встречена встревоженными и удивленными слугами, — герцог де Немюр исчез.

И в Испанию он явно не уехал, потому что его гнедой стоит на конюшне, а мавр Исмаил и Гастон, которых монсеньор собирался взять с собою в Кастилию, приезжали во дворец в восемь утра, не дождавшись хозяина у Сент-Антуанских ворот. И тоже не смогли сказать, куда исчез герцог. Быть может, планы его светлости вдруг резко изменились? Возможно, он ночью куда-нибудь отправился, как делал это не раз, никого не ставя в известность?

Слушая все эти рассуждения и предположения, Розамонда внутренне заулыбалась. Она начала догадываться, куда одновременно делись Доминик и герцог де Немюр. Они где-то вместе! Конечно, вместе! Единственное, что слегка насторожило герцогиню,-известие, что ночью исчез и доверенный слуга монсеньора, Франсуа. Вот это было уже необъяснимо!

Итак, Рауль привел сестру в одну из комнат западного крыла. Оглядываясь вокруг, Розамонда спросила:

- Брат, что ты делаешь в Шиноне? Давно ли ты здесь?

- Уже два дня, - отвечал де Ноайль, ставя сундучок на стол и глядя на него горящим взором. Как бы сделать так, чтобы сестра вышла куда-нибудь хоть на пять минут? Бумага наверняка там!

- А где ты был до этого? Я вся извелась!

- Нигде...Какая разница! — раздраженно ответил он.

- Рауль, ради всего святого, почему ты так груб со мной? О Боже! А почему ты такой бледный? Ты не ранен?.. Отвечай же!..

- Да, меня ударили в плечо. Кинжалом. Но ничего опасного, сестра, - криво улыбнулся он ей.

- Нет, нет! Дай я осмотрю твою рану! Хорошо, что я взяла кое-что из своих лекарств! – Она открыла сундучок маленьким ключиком, висевшим на шее на цепочке вместе с большим серебряным распятием. - Как чувствовала, что они могут пригодиться! Кто тебя ранил? Когда? Раздевайся скорее!

- Прекрати, Розамонда! — злобно сказал Рауль, отталкивая ее от себя. — Что ты квохчешь надо мной, как наседка над цыпленком? Рана несерьезная. Царапина. Твои лекарства мне не нужны! Так, значит, ты привезла в своем сундучке небольшую аптеку? И больше ничего?

- Почти ничего, - растерянно ответила герцогиня. - Ну... Евангелие... Кое-какие женские вещи... А что?

- Слушай, - морщась сказал Рауль. — Мне нужно, чтобы сюда немедленно пришел один из моих людей... по имени Франсуа. Найди его. Я ранен, и мне тяжело двигаться. Он такой невысокий. Плешивый. С тощей бородкой. Приведи его сюда.

- Конечно! Бегу! Ты присядь. Но Рауль!.. Мне кажется, ты меня обманываешь. Ты ранен очень серьезно!

- Не беспокойся, сестричка. Мне скоро станет намного легче. Ты иди... Иди скорей за Франсуа!

Едва герцогиня скрылась за дверью, Рауль, очень довольный своей удачной выдумкой, набросился на сундучок. Где спрятан документ? Наверняка в Евангелии! Он судорожно перелистывал страницу за страницей... Ничего! Перетряхнул батистовые платочки. Пересмотрел склянки с порошками и мазями. И заскрежетал зубами. В сундучке бумаги не было! Значит... Значит, Розамонда или прячет ее на себе, или бумаги нет у нее с собой вообще. Проклятье! А вдруг де Немюр обманул его? Решил потянуть время? Но нет... Он не стал бы попусту называть имя Розамонды. Скорее, назвал бы тогда барона де Парди.

«Робер сказал: Розамонда всегда возит документ с собой. Значит, бумага на ней! И придется обыскать ее. Нет... Все-таки она — моя сестра. Обыск — страшное унижение для нее! Пожалуй, лучше поговорить с ней по-хорошему. Попросить отдать бумагу. В крайнем случае — пригрозить обыском. Вот только она слишком упряма... как и мой милый кузен! Смогу ли я заставить ее отдать документ добровольно, не прибегая к крайним мерам?»

Розамонда вернулась через десять минут с Франсуа. Девушка не догадывалась, что это тот самый исчезнувший прошлой ночью верный слуга Робера. Франсуа низко и угодливо поклонился Раулю.

- Что желает монсеньор?

- Выйди и подожди в коридоре. Я вспомнил, что мне надо срочно поговорить с сестрой. — Когда неприятная физиономия Франсуа исчезла за дверью, де Ноайль, глядя прямо в глаза Розамонде, обратился к ней:

- Где документ, который передал тебе Робер де Немюр?

Девушка едва заметно вздрогнула, но выдержала тяжелый взгляд брата.

- Документ? Какой документ?

Рауль зло усмехнулся.

- Только не лги мне. Ты знаешь, какой. Я это вижу.

- Я не собираюсь обманывать тебя, брат. Но не понимаю, почему я должна давать тебе сейчас отчет — где эта бумага? Ты не имеешь к ней никакого отношения. Она принадлежит нашему кузену де Немюру.

- А если я скажу, что эта бумага очень важна для меня? Что она для меня бесценна? Что она одна может спасти и мою жизнь... и мою честь? Тогда ты скажешь, где она?

- Брат, я не могу тебе этого сказать.

- Но ты это знаешь? Знаешь?

- Знаю. – Ведь она у тебя, сестричка? У тебя? - У меня.

- Как же ты можешь не помочь мне, Розамонда? — Рауль картинно взмахнул здоровой рукой. - Своему родному, единственному, обожающему тебя брату! Ведь это всего лишь клочок бумаги. А моя жизнь и честь висят на волоске из-за него!

- Я обещала Роберу, что никто не узнает, где эта бумага. Что я буду беречь ее как зеницу ока. И что никому, кроме него, не отдам ее.

- «Обещала Роберу»! Кто он тебе? Двоюродный брат. Седьмая вода на киселе! А я стою перед тобой — несчастный... раненый... еле живой... И ты не хочешь мне сказать? Сестра! Ты грешишь! Грешишь против всех человеческих и божеских законов! Подумай об этом. Ведь твой поступок сродни поступку Каина, убившего родного брата. И проклятого за это!

- Нет, брат, ты ошибаешься. В моем отказе нет для тебя ничего смертельного и грозящего тебе бесчестием. Если тебе так нужна эта бумага — просто попроси Робера. Пусть он разрешит отдать мне ее тебе!

Рауль невольно хмыкнул. Попросить Робера... Прошлую ночь он пережил. Но, может, за эту ночь уже подох в подземелье? Вот упрямая девчонка! Нет, ее не проймешь...

Тут Розамонда увидела свой растерзанный сундучок. Она покраснела от гнева.

- Рауль! — вскричала она. — Ты рылся в моих вещах?.. Что ты себе позволяешь? Это же низость!

- Ну, хватит! — рявкнул де Ноайль. — Мне надоело выслушивать «нет», «не хочу» и «не буду» ! Франсуа! — позвал он. Тот открыл дверь и вошел в комнату. — Мы немедленно спустимся с тобой и с моей сестрой в подземелье. Жак уже там?

- Да, монсеньор. Уложил еле живого Фабьена в кровать и спустился туда. А Клод и Ги отправились спать.

- А как там, внизу... Ну, ты понимаешь?

- Не беспокойтесь, ваша светлость.Все так же, - со значением ответил Франсуа.

- А! Прекрасно! Мы идем! – Рауль взял сестру под локоть. — Значит, тебе нужно разрешение Робера. Ну что ж! Попробуем его получить. А если не получим — берегись, сестра! Ты все равно отдашь мне бумагу. Не добром — так силой!

...Они вошли в подвал замка. Розамонда оглядывалась вокруг, пытаясь подавить мучительную тревогу и роившиеся в голове смутные и страшные подозрения. Что ждет ее здесь? Зачем Раулю понадобился документ де Немюра? И почему брат сказал, что в этом жутком месте она может получить разрешение Робера? Сердце ее сжалось.

Но в подземелье ее не ждало ничего ужасного. За столом сидел и преспокойно пил вино из бутылки знакомый девушке слуга Рауля, Жак. В темном углу лежала груда ветоши. И больше ничто не привлекло внимание встревоженной герцогини.

- Итак, сестра, - сказал Рауль, присаживаясь на край стола и пристально глядя на Розамонду. — Ты не отдашь мне бумагу?

- Я уже объяснила тебе, брат, что не могу этого сделать.

- Откуда такая несговорчивость? Ты всегда была так добра, покладиста, уступчива! Не иначе в тебе говорит кровь нашей покойной матушки. Ведь она была из этого проклятого рода де Немюров!

- Возможно, брат, в вещах несерьезных я и могу уступить. Но в делах чести — никогда! А документ, который ты требуешь от меня, — дело чести. Потому что я поклялась Роберу...

- Да сколько можно?!!— взвился де Ноайль. — Робер... Робер... Всегда он! Всегда и везде первый. Везде — даже в твоем якобы столь любящем меня сердце! Отдай бумагу! Иначе пожалеешь.

- Никогда, - гордо вскинула голову девушка.

- Ну что ж, - глухо промолвил Рауль. — Ты хотела, чтобы Робер освободил тебя от твоей клятвы? Вряд ли он сможет это сделать. Он не совсем, видишь ли, здоров. Но он здесь. И сейчас ты увидишь его! Жак! Покажи ей нашего пленника!

Жак подошел к тому, что Розамонда приняла за бесформенную груду ветоши. И сдернул ее. Девушка не сразу поняла, что там лежит. Там было слишком темно. Но Рауль схватил факел и, взяв сестру за руку, потащил ее за собой в этот угол. Он опустил факел к самому полу... И Розамонда в нестерпимом ужасе увидела, что это Робер. Лежащий на животе лицом к ней. А то, что было с его спиной, заставило ее оледенеть от страха. Потому что спины не было. Было сплошное кровавое месиво. Лицо Робера было абсолютно белым, глаза закрыты. Он тяжело и быстро дышал.

Розамонда покачнулась. Но громадным усилием воли заставила себя не упасть в обморок. Робер! Что с тобой сделали эти звери... И мой брат.

- Видишь, сестра. Это наш кузен, - тихо, зловещим голосом, произнес Рауль. — Он уже поплатился за свое упрямство. Тебя, конечно, такая пытка не ждет. Но, обещаю, я придумаю и для тебя что-нибудь, если ты не отдашь документ.

- Не отдам... Даже если сам Робер придет в себя и попросит меня сделать это... Не отдам! Ты — изверг, Рауль... Боже, какой же ты изверг! — простонала Розамонда, пытаясь вырваться из рук брата и подойти к де Немюру. Но де Ноайль оттащил ее назад.

- Ну, все! Хватит! Игры кончились! Я уверен, — бумагу ты спрятала на себе. Тебе придется или отдать ее сейчас же и добровольно... или раздеться... или, если ты заартачишься - мы сами обыщем тебя.

- Ты не посмеешь! Я — твоя сестра. Ты не посмеешь так поступить со мной!

- Увы! Я и не хочу, поверь. Но придется, раз ты так несговорчива. Так что ты выбираешь?

- Я ничего не отдам! Я не буду раздеваться! И не подходите ко мне! Я буду кусаться... царапаться... Я вам так просто не дамся!

- Нас трое, а ты одна. Ну, укусишь, ну, поцарапаешь... Подумаешь! Женские безобидные штучки! Они мне даже нравятся!.. Жак, Франсуа! Держите ее за руки! Я сам сниму с нее одежду!

И тут де Немюр открыл глаза и сказал слабым прерывающимся голосом:

- Кузина... Отдай ему бумагу...

- Нет, Робер! — закричала герцогиня. — Ни за что!

- Мне... очень жаль, - продолжал де Немюр. — Я виноват...что ты здесь... Я не должен был называть... твое имя... - Глаза его закрылись. Он вновь лишился чувств.

- Негодяи!.. Звери!.. Король и королева узнают о вашем преступлении! Клянусь распятием, узнают!

И девушка бросилась к лестнице. Но Рауль перехватил ее и стащил обратно в подвал. Она отбивалась изо всех сил. Но тут подбежали Франсуа и Жак. Трое мужчин повалили Розамонду на стол. Жак схватил ее за запястья, Франсуа — за лодыжки. А де Ноайль принялся раздевать ее, извивающуюся и тщетно пытающуюся вырваться из сильных мужских рук.

Через несколько минут Розамонда лежала на столе совсем нагая, если не считать серебряного распятия на ее груди. Она перестала сопротивляться, но двое клевретов Рауля по-прежнему крепко держали ее. Тело девушки было совершенно, и оба — и Жак, и Франсуа — жадно созерцали открывшуюся им красоту юной герцогини, пока де Ноайль рылся на полу в складках сорванной с нее одежды. Наконец, Рауль отбросил платье и нижнюю рубашку в сторону.

- Ничего, - сказал он злобно. — Никаких бумаг!.. Розамонда! Ты солгала. У тебя нет этого документа!

Сестра молча с ненавистью и невыразимым презрением смотрела на него.

- Ты молчишь... Документ остался в Париже, ведь так? Ты не привезла его с собой? Говори, говори же!

Но она не отвечала. Рауль побагровел.

- Ну хорошо же. Раз ты так... Я не пощажу тебя! Я отдам тебя моим людям. Вон как они на тебя уставились! Слюнки так и текут. А ты и впрямь красавица! Скрывала такое тело под своими глухими темными платьями! Я отдам тебя... кому? Франсуа! Конечно, Франсуа! Я вижу, он уже готов. Он первый тебя получит. И знаешь что, сестричка? Я открою тебе один секрет. Раз уж мы так далеко зашли... Это Франсуа убил твоего жениха. Он, лично! Раскроил ему череп топором. Твоему белокурому красавцу, Анри де Брие. На дороге под Руссильоном.

Глаза Розамонды расширились и потемнели. Франсуа хихикнул и облизнулся.

- Да, да! И, когда Франсуа будет тебя брать, — подумай об этом. Тебя поимеет убийца твоего возлюбленного! Ну...Что ты теперь скажешь?

- Отпустите меня, - тихо и неожиданно спокойно ответила девушка. — Я отдам тебе бумагу, Рауль.

- Ну, наконец-то взялась за ум! - воскликнул де Ноайль. — Давно бы так!

Жак и Франсуа отпустили Розамонду, и она спрыгнула со стола на пол. Девушка расстегнула цепочку и сняла с шеи тяжелое большое распятие из чистого серебра. Герцогиня потянула одну часть креста вверх... другую — вниз... И мужчины увидели, что распятие состоит из трех частей, что внутри оно полое, и там находится скатанный в тонкую трубочку листок бумаги.

- Это он! Документ! — торжествующе воскликнул Рауль. — Дай его сюда!

Розамонда протянула ему бумагу. Де Ноайль развернул ее и поднес к свету висящего на стене факела. Да, это была рука королевы! Тот самый документ! Наконец-то он у него в руках!

...И тут случилось неожиданное. Верхняя часть креста Розамонды, с распятым на нем Иисусом, оказывается, представляла собой нечто вроде стилета, рукоятью которого служили голова и руки Христа, а лезвием - сам крест, который, сужаясь книзу, заканчивался на конце острием. Откуда к набожной и кроткой герцогине де Ноайль попало это распятие, могущее служить, одновременно с прямым своим назначением, еще и опасным и смертельным оружием,-осталось ее тайной.

Розамонда, пока брат ее разглядывал документ, сжала этот стилет в руке — и вдруг с невнятным и диким криком кинулась на Франсуа и, прежде чем тот успел опомниться или попытаться защититься, вонзила острие прямо ему в сердце. Захрипев, злополучный слуга де Немюра осел к ногам девушки. Он был мертв. Но и герцогиня, пережившая в это утро столько страшных потрясений, была на грани. Она пошатнулась — и упала рядом с телом убийцы своего жениха без чувств.

Рауль с Жаком остолбенели от неожиданности. Затем, опомнившись, оба мужчины шагнули вперед... вернее, шагнул лишь де Ноайль. Жак же вдруг вскрикнул и растянулся на полу.

Де Немюр, о котором Рауль и его приспешники забыли, пока были заняты Розамондой, в это время пришел в себя и, собрав остатки сил, пополз к столу, на котором раздевали его несчастную кузину. Мог ли Робер, еле живой, помочь ей хоть чем-то? Об этом он в тот момент не думал. Ему хотелось добраться до своего кузена... но тот стоял слишком далеко.

Ближе всех к де Немюру находился Жак. Он-то и стал жертвой герцога, который схватил слугу Рауля за ногу и, рванув, повалил и подмял под себя. Жак был мужчина молодой и здоровый, но к Черной Розе, придавившему к полу своего палача, вместе с ненавистью и жаждой мести словно вернулась на минуту вся его легендарная мощь. Де Немюр оглушил Жака ударом кулака в лицо и, резко повернув негодяю голову, сломал ему шею. Однако, этот подвиг окончательно истощил силы Робера, и он в полуобморочном состоянии сполз с трупа своего поверженного врага.

Рауль, разом потерявший двух своих верных слуг, пришел в бешенство. Он выхватил свой меч и бросился к де Немюру, чтобы прикончить, наконец, ненавистного кузена. И тут сверху послышался топот ног и звон шпор многих людей. И в подземелье ворвался барон де Парди с десятком вооруженных до зубов закованных в латы солдат. За ними следовали комендант Лавуа и его заместитель.

- Герцог Рауль де Ноайль! — с порога закричал де Парди. — Бросьте свой меч! Я вас арестовываю по приказу ее величества королевы-регентши!

Рауль затравленно озирался. Нет, сдаваться смысла нет! Это — верная смерть. Словно отвечая на его мысли, Этьен прибавил:

- Все ваши люди наверху уже схвачены. И уже сейчас их вздергивают на крепостной стене. Сопротивление бессмысленно, герцог!

Он был прав. Но Рауль и не думал о сопротивлении. Взгляд его светло-голубых глаз остановился на безжизненном обнаженном теле сестры, лежащем на каменных плитах пола. Вот кто может спасти его! Де Ноайль метнулся к Розамонде и, рывком забросив бесчувственную девушку на раненое плечо, здоовой рукой приставил лезвие меча к ее горлу.

- Я убью ее! — крикнул он. — Убью, если вы не дадите мне дорогу!

Де Парди слегка растерялся. Он узнал в этой несчастной нагой девушке герцогиню де Ноайль.

- Это же ваша сестра... Вы сошли с ума, де Ноайль!

- Да, - прохрипел Рауль, кусая губы, потому что плечо жгло будто огнем. — Дайте мне дорогу. Я не шучу!.. Я перережу ей горло. Клянусь, я это сделаю, и ее кровь будет и на вашей совести!

Солдаты топтались на месте, ождая приказаний своего командира. Де Парди прикусил губу. Выпустить этого мерзавца? О, как хотелось нормандцу задушить его собственными руками!

И тут послышался слабый, но отчетливый голос де Немюра:

- Этьен... Выпустите его... Он сделает то, о чем говорит...

Де Парди только сейчас увидел своего друга. Глаза его округлились от ужаса. Но он взмахнул рукой и приказал:

- Пропустите герцога.

- И дайте мне двух лошадей, - чувствуя, что победил, уже увереннее прибавил Рауль. — И не вздумайте следовать за мной. Иначе моя сестра умрет.

- Выполняйте, что он велит, - приказал солдатам Этьен. Де Ноайль двинулся к лестнице. Но не выдержал, оглянулся на Робера и промолвил с легкой усмешкой:

- Прощай, кузен. Полагаю, мы уже не встретимся с тобой на этом свете. Я помню, что ты сказал мне. И, думаю, смеяться все же буду я, а не ты!

- Я тоже помню. И мое предсказание уже сбывается... Твои люди все мертвы, Рауль...И я переживу тебя... Обещаю.

Де Ноайль рассмеялся и исчез на ступенях лестницы. Барон встал на колено и склонился над де Немюром.

- Боже, монсеньор...Что они с вами сделали?

- Этьен...Это не важно... Где моя жена?

Де Парди переглянулся с комендантом. Барон уже знал от старого воина, что случилось с Доминик. Но как сказать об этом другу? Умираюшему другу?

- Правду... Только правду... Где она?.. Что с ней? — прошептал Робер.

- Монсеньор... Крепитесь. Ваша жена погибла.

- Как?.. Как это случилось?..

Мессир Лавуа тоже наклонился к герцогу.

- Увы, монсеньор! Если бы я знал, кого вчера привез в Шинон этот мерзавец де Ноайль... Всего этого бы не случилось!

- Лавуа... Вы видели, что стало с Доминик?

- Нет. Но я знаю, что она мертва, монсеньор. Мои люди по приказу вашего кузена начали стрельбу по ней, когда она выпрыгнула в реку из окна башни. Попали ей в спину... И бедняжка утонула.

- Тело... Ее тело... Его нашли?

- Нет, ваша светлость. Мои люди со вчерашнего вечера ведут поиски вниз по течению. Искали даже ночью, при свете факелов. Тело пока не найдено.

- Этьен... Пусть ее ищут... Вдруг Доминик жива? Пусть ищут... Умоляю...

- Конечно, мы продолжим поиски, монсеньор, - сказал, чуть не плача, де Парди. — Но вы не должны волноваться. В вашем состоянии...

- В моем состоянии... Я не могу думать ни о чем, кроме нее... Лавуа... Правда ли... Правда ли, что Рауль... ее... изнасиловал... перед тем, как она бросилась в реку?..

Комендант с де Парди опять переглянулись.

- Говорите же... Не молчите... Только не лгите.

- Мой заместитель... Вот он, рядом, монсеньор. Он и стрелки на башне видели, как ваша жена прыгнула во Вьенну. Она была совсем нагая... Это все.

Значит, Рауль не солгал. Он овладел Доминик... Овладел женой Робера, прекрасной и юной. Де Немюр почувствовал, как глаза застилает кровавая пелена. И больше он ничего не чувствовал.

...Барон де Парди выехал из королевского дворца в Париже всего через полтора часа после отъезда — оттуда же - Розамонды и Фабьена. Он взял с собою в Шинон двадцать солдат; по дороге, проезжая мимо дворца де Немюра, ему встретились Исмаил и Гастон. Зная, что оба они — верные друзья и слуги Робера, Этьен взял с собой и их, рассказав им по дороге, куда исчез их господин....

Увы! Они все же не поспели вовремя. И Розамонда, обогнавшая Этьена и его людей всего на несколько часов, подверглась неслыханному унижению своим собственным родным братом. И была взята этим же братом в заложницы и увезена в неизвестном направлении.

Однако, Этьен сразу же приказал своим людям скакать во все концы и именем королевы повелеть выставить посты на всех дорогах и разослать приметы де Ноайля и его сестры , чтобы можно было опознать и задержать преступника и спасти несчастную заложницу, а также отрезать Раулю все пути к бегству.

По словам солдат, давших де Ноайлю и его сестре лошадей, эти последние были слишком загнаны, чтобы преступник мог быстро ускакать на них далеко. Правда, Рауль еще потребовал деньги. И пришлось дать тридцать су, - сумма довольно внушительная по тамошним временам. Также де Ноайль заставил одного из караульных у подъемного моста — щуплого невысокого парнишку — снять с себя всю одежду и отдать также ее .

- Значит, Розамонда может быть одета по-мужски, - рассуждал вслух де Парди. — И искать надо не столько женщину и мужчину, сколько двух мужчин.

Мессир Лавуа покачал седой головой.

- Или — не дай Бог, господин барон! — одного мужчину. Потому что этот изверг вполне способен избавиться от сестры. Она будет стеснять его.

Этьен скрипнул зубами. Да... Рауль способен на все... По этому подонку плачет ад!

...К вечеру в Шинон прибыла ее величество со своим врачом да Сильвой и карликом Очо. Выслушав, сидя в кресле, по-военному короткий и и четкий доклад де Парди обо все происшедшем в замке за последние два дня, Бланш побелела как простын

...

Innulya: 20.09.12 22:46

Гюльнара, а сколько глав в романе? Я почему-то думала, 20. А тут уже дело до 23 дошло...)))

...

La comtesse: 20.09.12 22:54

Ишь ты! Как легко и быстро отделаться захотела. Уже к концу дело, скоро все закончится (надеюсь, Гюля не против, я напишу - у меня в тексте глава "Тереза" под номеров 47, а всего глав 49+эпилог).

...

Гюльнара: 20.09.12 22:56

Fantastic Lady, спасибо большое! Очень рада, что роман и герои Вам нравятся.

Innulya, конец совсем близко, осталось две главы. Завтра, надеюсь, доберемся до эпилога.

...

Innulya: 20.09.12 22:57

О, чудесно! Не зря радовалась, значит.

...

jullietta: 20.09.12 23:04

спасибо за продолжение!!!!!тяжелые для меня главы, так жаль сестру Рауля, она так долго не теряла надежду, что брат ее не такое чудовище, но он лишь снова подвердил это((((
а вот от главы про Терезу я просто рыдала, несчастная женщина, столько несчастий в ее судьбе, герцог подарил ей счастье, и это счастье Рауль уничтожил, кошмар просто, так жалко малыша((( и как же я надеюсь, что они ему отомтсят

...

sveta-voskhod: 21.09.12 07:04

Гюльнара! Спасибо большое за продолжение! Тяжелые главы. Какой мерзкий и страшный тип этот Рауль. Тереза, пережить столько может очень сильный человек. Надеюсь именно она найдет Рауля. Что будет с Розамундой? Робер и Доминик

...

Alesia: 21.09.12 09:49

Гюльнара, спасибо! Ох, какие тяжелые главы! Даже страшно было их читать. Как жаль Терезу! Замечательный образ получился! Гордая, смелая, ранимая, нежная, любящая, верная - это все о ней. Мне всегда очень больно читать о смерти детей, это невыносимо. Жаль Розамунду. Пережить такое унижение от собственного брата, понять, как она ошибалась в нем всю свою жизнь! Сцена, когда она превратилась в тигрицу и убила предателя, описана очень сильно.

А можно узнать о Ваших творческих планах? Что мы потом читать будем? Очень хотелось бы и дальше быть с Вами в Вашей теме

...

Rapunzel: 21.09.12 17:36

Гюльнара! Спасибо ОГРОМНОЕ, что допустили и не дали известись от неведения!!!!! Прочитала практически в режиме нон-стоп и эмоций уйма!!!!
Ваш бы роман да в качестве сценария!!!! Я бы этот фильм неоднократно по кругу гоняла, с учащающимся пульсом!!!))))))

...

YULY: 21.09.12 17:48

Спасибо за продолжение!
Ох и страшно было читать!!! Все таки такие как Рауль это - не люди!! Это звери и место им в зверинце! За Доминик я волновалась не так сильно, почему то была уверена что она выживет... Но бедный Робер, как его мучили, а, под конец, еще и осознание что Рауль не соврал и, скорее всего, Дом погибла. Очень жалко Терезу, ее сына. Я думаю Робера она еще встретит и эта встреча ее разочарует! Знать что любимый мужчина принадлежит другой женщине и любит ее, ох...
Надеюсь все будет хорошо и злоключения у всех закончатся!
Очень жду продочку)

...

Гюльнара: 21.09.12 18:17

 » 24

...К вечеру в Шинон прибыла ее величество со своим врачом да Сильвой и карликом Очо. Выслушав, сидя в кресле, по-военному короткий и и четкий доклад де Парди обо все происшедшем в замке за последние два дня, Бланш побелела как простыня. Да Сильва немедленно был отправлен к герцогу де Немюру, перенесенному Исмаилом и Гастоном, со всей возможной осторожностью, в ту же комнату, где его лечили пять с половиной лет назад.

Королева чувствовала, как словно тисками сжимается ее сердце. Столько ужаса здесь опять произошло! И в этом есть, конечно, и ее вина. Но и перст судьбы тоже. И ведь она не хотела всего этого! Надеялась приехать вовремя! Как жаль, Господи, что она опоздала!

А Этьен... В его ледяном равнодушном взгляде не было ни тени сострадания и сочувствия к ней, так спешившей сюда. Ни капли любви. Он смотрел на Бланш, как на чужую. Это было невыносимо.

Королева встала и сказала:

- Барон де Парди, мы полностью одобряем все ваши действия и приказы. Примите все необходимые меры к тому, чтобы Рауль де Ноайль был схвачен — желательно живым — и доставлен в Париж. Надеемся, что его бедная сестра, герцогиня Розамонда, не пострадает. А сейчас мы бы хотели увидеть нашего несчастного кузена, герцога де Немюра.

- Ваше величество, - слегка наклонив свою лысоватую большую голову, произнес барон. — Это зрелище не для женских глаз. И даже слуги, переносившие герцога, содрогались от ужаса, видя, что сделали с ним люди Рауля.

- И все же... Все же я должна увидеть его. Ведь он умирает. И в этом есть отчасти и моя доля вины.

Де Парди едва заметно зло усмехнулся. «Отчасти...»

- Идемте, - коротко сказал он.

...Де Немюр лежал на постели на животе, накрытый простыней выше плеч. Его левая рука бессильно свешивалась с края кровати. Лицо, повернутое к двери, было безжизненным и смертельно бледным. Да Сильва, увидев входящих королеву, Очо и барона, подошел к ним.

- Как он, Энрике? — прошептала Бланш.

- Ему хуже, ваше величество. И, кажется, начинается лихорадка.

- Я подойду к нему, - сказала королева. Она приблизилась к постели робкими неслышными шагами. Роберто! Неужели ты умрешь? Красивый... Гордый... Сильный... Смелый... Кто угодно, — но не ты! Она оглянулась на врача и жестом подозвала его к себе.

– Снимите, - попросила она дрожащим голосом. — Снимите простыню. Я хочу видеть, что с ним сделали.

- Ваше величество... - запротестовал врач. – Я вам повелеваю!

Да Сильва осторожно откинул со спины Робера простыню. Королева невольно вскрикнула и закрыла глаза. Зрелище, действительно, было невыносимое. Врач опять накрыл де Немюра.

Слезы выступили на длинных черных ресницах королевы. Она опустилась на колени и осторожно взяла руку Робера. Она была ледяная. Смерть, кажется, уже близко...Бланш поднесла эту руку к губам и поцеловала ее. Она бы отдала все, все, чтобы этого не случилось!

- Роберто, - прошептала она по-испански, — не уходи от нас... Останься!

И вдруг де Немюр открыл свои серые глаза. И прошептал – тихо-тихо:

- Бланка...

Слезы так и брызнули из глаз королевы. Он назвал ее Бланкой! Сам... Не по принуждению... Не потому что она требовала этого. О, как ей стало горько в эту минуту!

- Бланка, - продолжал герцог. — Найдите мою жену. Я верю — она жива... Не причиняйте ей страданий. Любите ее... Обещайте мне...

- Обещаю, Роберто. Я клянусь... Мы ее найдем! И я буду любить ее...

- И Рауля отыщите... Его тоже. И Розамонду...

- Мы найдем и их! И Рауль получит по заслугам!

- Бланка... Эта бумага... Неужели вы так ее боялись? Я никогда не причинил бы вам зла...

- Я знаю это, Роберто! — говорила королева, орошая слезами его руку. — Я знаю. Вы—самый верный... самый честный... самый преданный... самый достойный! Я... я ехала сюда, чтобы освободить вас. Чтобы помириться с вами и вашей женой. Чтобы сделать вас коннетаблем Франции!

- Благодарю за эту честь, ваше величество... Но коннетабль Франции - с исполосованной спиной... которого хлестали, как последнего раба... Это невозможно... Вам не кажется?.. — и кривая усмешка вдруг показалась на его бескровных губах.

- Роберто! Не думайте об этом. Все, кто сделал это с вами, уже на том свете!

- Все, кроме Рауля...

- Мы его найдем, и очень скоро!

- Поторопитесь... А я... я буду ждать... известий о Доминик... и о нем. Клянусь... я не умру, пока не услышу вестей о них... — и герцог лишился чувств.

- Да Сильва! — вскрикнула королева. — Он умер?..

Врач подошел и пощупал пульс на руке де Немюра. Он покачал головой.

- По всем законам моей науки, он должен быть уже мертв. Но он продолжает бороться. Случай уникальный в моей практике!

- Сделайте все возможное, Энрике... И невозможное — слышите? — чтобы герцог остался в живых!

Де Парди проводил заплаканную Бланш в отведенные ей покои. На пороге она остановилась и заглянула в глаза барону.

- Этьен... Зайдите ко мне. Побудьте со мной... Мне так плохо!

Но де Парди холодно ответил:

- Вы же слышали, ваше величество. Де Немюр будет ждать известий о своей жене и де Ноайле. Я должен лично принять участие в розысках. Потому что слово моего друга — закон. И, раз он поклялся, что не умрет, пока мы не отыщем Доминик и Рауля, - так и будет. Я ухожу. Прощайте, — он повернулся и тяжелой грузной походкой, позвякивая доспехами и шпорами, пошел по коридору. Королева с тоской смотрела ему вслед.

6. Тереза.



...Доминик снился чудесный сон. Она лежит рядом с Робером на постели в его спальне, утомленная любовью и доведенная им до пика наслаждения. Ее голова покоится на его широкой груди; его сильные руки крепко обнимают ее. Они оба молчат, но она знает, что ему так же хорошо в этот миг, как и ей. Она закрывает глаза и готовится уснуть в его теплых объятиях. И вдруг дверь в спальню распахивается. Врываются люди в масках.

Дом знает, что это убийцы. Она вскакивает... Но Робер остается лежать на кровати, и она в ужасе видит, что он весь в крови и как будто без сознания. Голос Рауля произносит: « А! Наконец-то я покончу с ним!» - и Доминик видит, что он входит в комнату с обнаженным мечом в руке. И заносит его над Робером . А она ничего не может сделать... Она словно оцепенела, все ее члены словно скованы невидимыми, почему-то очень горячими, путами. И она может только крикнуть. И кричит: «Робер! Робер!»

Тут Доминик проснулась. Узкая постель, на которой она лежала, была, как позже поняла молодая женщина, простой деревянной лавкой, застеленной большой выделанной медвежьей шкурой. Одеялом же служили сшитые вместе беличьи шкурки. Дом лежала на животе, как оказалось, лицом к огню, мирно потрескивающему в маленькой печурке. Вот почему так жарко! Доминик обвела глазами комнату, где находилась. Совсем маленькое помещение с низким потолком было вытесано из бревен . Кроме лавки, тут стояли небольшой стол с двумя табуретами — все грубо сколоченные - и больше никакой мебели. Окна не было. Около раскрытой входной двери, за которой сгущались сумерки, висели на вбитых крюках лук с колчаном, полным стрел, и рыбацкая сеть. На другой стене висело десятка два кожаных и матерчатых мешочков, набитых непонятно чем. Но все же — где она? Как она сюда попала? Что, вообще, с ней случилось?

Доминик попыталась приподняться и сбросить с себя теплое одеяло; но это оказалось нелегко; и руки, и ноги были словно чужие и не хотели слушаться. Наконец, ей удалось выпростать из-под одеяла правую руку... И тут резкая боль в спине заставила молодую женщину вскрикнуть - и разом все вспомнить. Похищение. Шинон. Побег. Холодная река. Стрела, вонзившаяся под лопатку.

...Возможно, Дом опять провалилась в беспамятство. Потому что, когда она вновь открыла глаза, то увидела, что перед печуркой на низком табурете сидит старуха и, наклонившись, подбрасывает в огонь поленья. Старуха была одета в домотканое, во многих местах заштопанное красное платье. На ногах у нее были деревянные крестьянские сабо; густые совершенно седые волосы были заплетены в две толстые косы, аккуратно уложенные вокруг головы.

Раненая слегка пошевелилась, и старуха тотчас повернулась к ней. И Доминик с изумлением увидела, что она вовсе не старая. Наоборот - вряд ли ей было больше двадцати пяти лет. И она была очень хороша собой. У женщины было очень загорелое, обветренное, как у людей, постоянно проводящих время на свежем воздухе, лицо, на котором выделялись огромные яркие глаза цвета спелой травы; высокие скулы, небольшой точеный нос и красиво очерченные полные губы довершали портрет странной хозяйки этого домика.

Женщина улыбнулась Доминик, — у нее были безупречно ровные белоснежные зубы — и, грациозно поднявшись с табурета, подошла и положила прохладную руку на лоб больной.

- Слава Господу, жар уже спал, - певуче, с до боли знакомым легким акцентом промолвила она. — Как ты себя чувствуешь?

- Спасибо... мне лучше, - собственный голос поразил Доминик. Страшно слабый, тихий, не голос — шепот.

Женщина опять улыбнулась и, придвинув табурет поближе, села к изголовью раненой.

- Где я? Как я здесь оказалась? — прошептала Дом.

- Ты плыла по реке. А я проверяла сети на берегу. И увидела тебя. Ты очень хорошо плаваешь. С такой раной в спине — боролась и плыла против течения! А потом ты перестала бороться, и тебя потянуло обратно. Но я тоже умею плавать. Я вытащила тебя и принесла на руках сюда.

Да, правильно. Дом решила плыть против течения, понимая, что искать ее будут вниз по реке. Она вздрогнула, вспомнив, как ей было больно. Какая холодная была вода во Вьенне.

- Я принесла тебя, - продолжала незнакомка. — И осмотрела. У тебя были порезаны ладони, - но это не страшно. А в спине торчала стрела, довольно глубоко. Но я, хвала Пресвятой Деве, умею обращаться с такими ранами. Я вытащила стрелу так, что крови было совсем немного. И, главное, - стрела не задела ничего важного внутри. Я обработала рану, перевязала тебя, дала тебе выпить целебный настой. Но к полуночи у тебя все же начался жар.

- И сколько я уже нахожусь здесь?

- Сегодня пятый день.

Пятый день!.. Доминик закрыла глаза. Ищут ли ее? Скорее всего, да. Люди Рауля и солдаты из Шинона, наверное, прочесывают всю округу. А что с Робером? Боже! Только бы с ним ничего не случилось!

- Кто тебя ранил? — спросила, наклоняясь к самому ее лицу, седая женщина. — И почему?

Могла ли Дом довериться полностью своей спасительнице? Быть может, за голову беглянки назначена награда. А бескорыстных людей на земле не так много.

- Я... я не помню... - тихо пробормотала она.

Женщина понимающе кивнула.

- Если не хочешь — не говори. Но я-то знаю, что ты плыла из Шинона. Больше неоткуда. О, это проклятое, трижды проклятое место! — и она вдруг стиснула пальцы в кулаки и потрясла ими над головой. — Ты такая юная. И красивая. Я догадываюсь, что с тобой хотели сделать. О, если б я могла прийти тебе на помощь! Я бы натянула свой лук — и выпустила в мерзавца, который ранил тебя, все свои стрелы!

Доминик всматривалась в ее внезапно потемневшее исказившееся лицо. Да, эта женщина вполне могла выполнить свою угрозу. Она была высокая, статная и плечистая, и наверняка обладала большой физической силой, раз донесла раненую на себе до этой избушки. И она умела, судя по ее словам, как и Дом, обращаться с луком!

- Как тебя зовут? — спросила Доминик.

- Тереза. А тебя?

- Меня... меня — Мари.

Женщина опять кивнула.

- Что ж. Мари — так Мари, — она явно не поверила Дом.

- Нет. Это мое настоящее имя. Правда, меня им никогда не называли...

- У тебя, наверное, двойное имя. Как у аристократки. Впрочем, я думаю, ты дворянка и есть. У тебя такая нежная белая кожа! На руках нет мозолей. Ножки тоже нежные, не то что у меня, — как копыта от этих сабо. Я, наверное, должна обращаться к тебе «ваше сиятельство», или « ваша светлость»...

- Нет, нет, Тереза, - быстро сказала Доминик. — Называй меня на «ты». Ты спасла мне жизнь. Я так тебе благодарна!

- Хорошо, - промолвила Тереза. Она о чем-то задумалась.

- У тебя знакомый акцент, - произнесла Дом. — Ты не из Лангедока?

- Ой, святые угодники! — всплеснула руками Тереза. — Оттуда! Из Нарбонна! И ты тоже, Мари?

- Я из Руссильона, - с гордостью сказала Доминик. Она перешла на окситанский:

- А как же ты попала в такую даль?

Тереза засияла от радости при этих словах:

- Как же я давно родную речь не слышала! Отец мой был мелким лавочником. Да разорился и спился. А мать вышла замуж второй раз за простого солдата-лучника. А он никак не мог на одном месте больше года выдержать, все искал, где бы побольше денег заработать. Вот мы и поехали втроем на север, поближе к столице, пока не добрались до Шинона. Мне тогда десять лет только-только исполнилось. А скоро мать умерла при родах, и я осталась вдвоем с отчимом.

- А потом?

- Потом... Потом меня выдали замуж... за лесника, - лицо Терезы опять потемнело. — А через два года я овдовела. И вот уж семь лет вдовствую.

- И ты живешь здесь? Совсем одна?

- Не одна, нет, Мари... С сыном, – нежная улыбка озарила ее обветренное лицо.

- У тебя есть сын? Где он? Как его зовут?

- Здесь его нет. Но я тебя с ним познакомлю... Его зовут Робер. Так же, как того мужчину, имя которого ты повторяла во сне, Мари. Ты кричала: Робер! Робер!.. Это имя твоего возлюбленного?

- Нет, Тереза. Мужа, — Доминик ощущала, что ей все труднее поддерживать разговор. Глаза закрывались. Неудержимо тянуло в сон. Тереза встала и, налив в большую глиняную чашку настой, который варился в печке, приподняла голову раненой и поднесла чашку к ее губам .

- Пей. И утром ты почувствуешь себя гораздо лучше, моя бедняжка.

Дом безропотно выпила напиток — и погрузилась в темноту.

...Она проспала, наверное, не меньше пятнадцати часов, - потому что, когда вновь проснулась и открыла глаза, то увидела, что дверь избушки вдовы лесника открыта настежь, и в комнату врываются яркие лучи солнца. Тереза была права, - Дом ощутила, как прибавились силы. И в этот раз ей удалось довольно легко откинуть одеяло и сесть.

В этот момент послышались быстрые почти неслышные шаги, и в избушку вошла Тереза с луком через плечо и убитым зайцем у пояса.

- У нас сегодня будет вкусная зайчатина на обед! — сказала она, улыбнувшись Доминик. — Как ты себя чувствуешь, Мари?

- Гораздо лучше.

- Хочешь есть?

- Умираю.

Через час они обе уплетали за обе щеки приготовленного Терезой зайца.

- Ты хорошо стреляешь из лука? — спросила Доминик.

- Да. Я всему научилась, пока жила в лесу. И дичь добывать. И рыбу ловить. Ягоды, грибы собираю. Травы и коренья сушу.

- Твой сын, наверное, тебе помогает? — Доминик прикинула, что сыну Терезы должно быть не менее шести лет. Только где же он? В домике не было видно ни одной детской вещи — ни одежды, ни игрушек.

Улыбка вдовы лесника померкла.

- Нет, Мари... Мой Робер... Он не может мне помочь...

Дом прикусила язык. Возможно, мальчик чем-то болен? В таком случае, почему он не здесь, в избушке?

- Ты поймешь, - продолжала Тереза. — Мы поедим. И я отведу тебя к нему.

Доминик молча кивнула. Они доели зайчатину, и Тереза помогла Доминик встать и одеть латаное-перелатаное льняное платье.

- Извини, у меня мало одежды, - сказала Тереза. — Раньше я покупала ее в Шиноне. Но теперь я совсем туда не хожу. Надо бы сходить в деревню, на ярмарку. Но путь туда неблизкий. А я не хочу надолго оставлять Робера одного. Ну что, идем на прогулку?

- Да, - сказала Дом. Ей очень хотелось выйти... и в то же время она боялась. Вдруг люди Рауля рыщут где-нибудь поблизости?

Тереза словно поняла ее колебания.

- Не бойся, Мари, - бодро произнесла она. — Ты здесь почти шесть дней. И за это время здесь ни одного чужого человека не было. Дорогу сюда никто не знает. А, если кто и появится,-мы спрячемся, обещаю. Я не дам тебя в обиду, Богом клянусь!

Женщины вышли из избушки. Доминик сощурилась от яркого солнечного света. Как хорошо! Она жива! Она возблагодарила про себя Господа за свое чудесное спасение...И снова вспомнила о муже. Где он? Что с ним?

- Пойдем, - Тереза взяла ее под руку, и они медленно двинулись вперед. Избушка вдовы лесника стояла на краю большой светлой поляны, сплошь заросшей ромашками и незабудками. На середине же поляны росли рядом два больших раскидистых клена. Туда они и направились. Когда молодые женщины подошли к этим кленам, Доминик увидела под одним из них маленький холмик, усыпанный свежими цветами, – тут были ромашки, фиалки, незабудки, васильки. Деревянный крест с неумело вырезанным на нем изображением Богородицы с младенцем Иисусом на руках явственно указывал на то, что это могила. Рядом с холмиком стояла небольшая скамья.

Тереза наклонилась над холмиком и дотронулась до креста.

- Вот, Мари. Это мой Робер, - тихо и очень спокойно сказала она. — Мой сын. Он лежит здесь.

Доминик внутренне содрогнулась. В голосе Терезы не было ни слез. Ни печали. Но мертвенное спокойствие его было страшнее горьких слез. Дом опустилась на колени перед могилкой и тронула рукой чуть увядшие цветы.

- Сколько ему было? — прошептала она.

- Сейчас ему четыре годика и семь месяцев, - Тереза говорила о сыне как о живом.

Дом сопоставила даты. Женщина сказала, что вдовствует семь лет. Получается, что... Получается, что этот усопший мальчик — не сын лесника?

Тереза поняла мысль Доминик.

- Да, Робер — не сын моего покойного мужа, - сказала она. — О таких, как я, люди судачат — мол, нагуляла. Да, Мари! Ты можешь меня презирать. Но я родила моего мальчика не от мужа.

- Нет, нет, Тереза! Я тебя не презираю... Что ты! Но где его отец? И от чего умер твой сын?

Вдова лесника покачала головой:

- Нет, нет, Мари. Он не умер. Он просто спит здесь. А я — я охраняю его сон.

Дом посмотрела на нее. Несчастная мать! Неужели она помешалась от горя? Но нет — взгляд зеленых глаз Терезы был ясен и чист. Доминик вдруг поняла, что эта фантазия бедной женщины есть как раз защита разума от безумия. И Дом приняла это как данность.

- Расскажи мне о нем, Тереза, - попросила она. — Расскажи мне о своем сыне. - Она взяла Терезу за руку, и они вдвоем сели на скамью.

- Он...Он очень красивый, - начала вдова лесника. — У него черные волосы. Не прямые, нет. Немного вьющиеся. Надо лбом... У висков... И глаза — ах, Мари, какие у моего Робера красивые необыкновенные глаза! Я долго не могла ни с чем сравнить их цвет. Потому что он такой переливчатый. Потом я все же нашла нечто похожее, –это туман зимой в предрассветных сумерках в горах нашего родного края. Помнишь такой туман, Мари?

- Помню, - шепнула Доминик.

- Сначала туман этот густой и почти черный. Но затем он становится все светлей. Темно-серый, как остывший пепел в печи. Потом — все светлее и светлее, когда солнце встает все выше. Вот такие глаза у моего сына. Точь-в-точь как у его отца! И реснички —длинные-длинные... густые-густые...

Дом неожиданно вздрогнула. Как будто озноб пробежал по ее спине. Но почему? Ведь стояла послеполуденная жара, которая ощущалась даже здесь, в тени огромного старого клена.

- Да, - сказала она тихо, - красивый мальчик. А кто же был его отцом? И где он теперь? Но, если ты не хочешь сказать это, не говори.

Тереза выпрямилась и гордо посмотрела на нее.

- Ты из Лангедока, Мари... И ты поймешь, почему я не считаю себя опозоренной тем, что родила моего мальчика без мужа, и не стыжусь назвать тебе имя человека, который сделал меня матерью! Потому что его отцом был сам герцог Черная Роза!

Да, подсознательно Доминик была готова к тому, что Тереза назовет имя ее мужа. И все же это был удар. Молодая женщина почувствовала, что ее как будто пнули в грудь ногой. Дыхание стеснилось, в глазах почернело.

- Мари! Что с тобой?.. — испуганно вскрикнула вдова лесника.

- Нет, нет... Ничего, - пролепетала Дом. — Не знаю. Подожди... Сейчас пройдет, — она напрягла всю свою волю, чтобы ничем не выдать себя. Боже милосердный! Она сидит здесь, под деревом... Рядом с любовницей своего мужа... Над могилой его сына!

...Наконец, она справилась с собою. Как бы ни было это тяжело, но ей хотелось знать все.

- Герцог...Черная Роза, ты сказала? Продолжай, Тереза. Прошу тебя.

- Да. Это был он. Я знаю это твердо. Но начать надо не с него. А с моего замужества, чтобы ты все-все поняла. Мне было двенадцать, когда умерла моя мать. Отчиму я была не нужна, он, если не был на дежурстве, пил... а я с утра до ночи или помогала на кухне в Шиноне, или ткала полотно вместе с другими служанками. А еще была в Шиноне одна старая женщина, лекарка, так мы с ней часто в лес ходили, она учила меня целебные травы и корешки узнавать и собирать, да от каких все они болезней, рассказывала. Очень мне это было по душе.

Комендантом Шинона был в ту пору барон дю Буа. Он любил поразвлечься со служанками. И его сын и племянник, которые тоже жили в замке, не отставали от него. Барон как-то увидел меня на кухне. И, Мари, ты понимаешь, чего он захотел... Но, когда однажды он подстерег меня около моей комнаты, я начала так отчаянно отбиваться, что комендант решил действовать иначе. Я была уже в подходящем возрасте, и барон нашел мне жениха — лесника Тьерри, тридцатилетнего угрюмого здоровяка. Комендант поговорил с моим отчимом; они ударили по рукам. А с Тьерри и беседа была короткая — женись, и все тут.

Я не хотела идти за мрачного лесника. Да отчим имел надо мною власть, как мой отец. Месяц мы с лесником были женихом и невестой. А потом нас обвенчали в часовне Шинона. А сразу после венчания ко мне и моему мужу подошел комендант и заявил о своем праве первой ночи. Тьерри не очень-то был доволен. Но барон был полновластным господином во всей округе, и моему мужу пришлось уступить.

Дю Буа привел меня в свою комнату, велел мне раздеться и лечь на кровать. Но я отказалась. Тогда он попробовал взять меня силой . А я схватила его меч — и ударила его...Попала в руку. Помню, как он завизжал — тонко, как свинья, которую режут.... Тут прибежали сын барона и его племянник. И с ними тремя я уже не смогла справиться. Да, Мари. Вот такая у меня была первая свадебная ночь. Они все по очереди меня изнасиловали.

- Какой кошмар! — со слезами вскричала Доминик.

- Самое ужасное — что наутро, отдавая меня, еле живую, моему мужу, комендант сказал ему: «Твоя женушка сопротивлялась, и пришлось наставить ей синяков. А почему? Потому что она уже давно не девушка. И не хотела, чтобы я об этом узнал.»

И началась моя замужняя жизнь. Лесник был человек молчаливый да угрюмый, но я ему вроде как пришлась по душе, пока он за мной как за своей невестой ухаживал. А, услышав обо мне такое от барона, муж, конечно, переменился. Он привел меня в эту избушку... и два года я с ним тут прожила, ласкового слова не слыша. Доброго взгляда не видя. Он по целым дням в лесу пропадал. Придет под вечер — весь грязный, потный, голодный, - и на еду набросится. А после еды — на меня. Быстро свое дело сделает — и спать завалится. А я приберись, помой, сготовь, постирай. Тьерри все ребенка хотел. Но никак не получалось. Муж считал, что в этом моя вина. Мари, скажи... Твой муж тебя хоть раз в жизни ударил?

Доминик, как ни потряс ее рассказ Терезы, чуть не улыбнулась. Чтобы Робер поднял на нее руку? Трудно было даже представить себе такое!

- Нет. Конечно, нет!

- А мой меня лупил. И за волосы таскал. Всякое бывало. Злой он очень был. А деться мне было некуда, и он был мой муж, и я терпела. Но однажды, после сильной бури, зимой, Тьерри пошел в лес. И на него упало большое дерево. Придавило ему ноги. Я не могла найти его. Я бросилась в замок, подняла людей...Нашли его только через два дня, когда он уже замерзал. Принесли в Шинон. Но он не выжил. Так я стала вдовой.

- Я вернулась в эту избушку, - продолжила Тереза. — И прожила здесь одна целый год. Изредка наведывалась в Шинон. Но возвращаться туда, хоть и к людям, мне не хотелось. Ведь проклятый дю Буа со своими сыном и племянником были все еще там. Я ежедневно молилась, чтобы все они втроем отправились на тот свет. Может, это и грех. Но уж такая я. Простить и забыть я не могла.

И вот однажды прихожу я в Шинон, — а мне говорят: Тереза! Сын и племянник нашего барона, и твой отчим, и еще много людей из гарнизона погибли. А что случилось? — я спрашиваю, - нападение какое? Может, война с кем-нибудь? — а мне отвечают: - Нет, не война. Один человек четверть гарнизона Шинона на тот свет отправил. Еще четверть — изувеченная. И твоя помощь раненым очень нужна.

И я осталась в замке. Ухаживала за ранеными. Я не верила, что это мог сделать один человек. Но все солдаты твердили одно и то же, - их покалечил какой-то страшный и могучий незнакомец. Такой высокий и сильный, что они называли его великаном. Я слушала — и содрогалась от страха. И остальные женщины в замке тоже. Одно меня радовало — двух моих обидчиков не стало!

Вскоре в Шинон приехал сам король. И его величество сделал мне подарок — да, хоть я и простая деревенская женщина, и он меня в жизни не видел и обо мне не слыхивал, а он меня облагодетельствовал, Мари! Он велел повесить барона дю Буа. И я видела, как его вздергивают на крепостной стене. И радовалась этому! Затем приехала наша королева. А затем в Шинон прибыл новый комендант, мессир Лавуа, с новым гарнизоном, а их величества уехали.

- Я видела мессира Лавуа, - сказала Дом. — Он показался мне человеком честным и порядочным.

- Так оно и есть, Мари! Новый комендант очень хороший человек. Он пришел как-то раз на кухню — я все еще жила в замке — и сказал, что надо пойти в комнату к монсеньору и перестелить ему постель... Да, Мари! Я забыла... Тот человек, который изрубил пол-гарнизона, - его все называли монсеньором. Он все то время, что я ухаживала за ранеными, находился в Шиноне. Но нам, простым женщинам, конечно, ничего не говорили. И мы не знали, где он и что с ним.

Когда служанки услышали, что надо подняться в комнату к этому ужасному великану, — все, кроме меня, подняли вой и плач, так что мессир Лавуа даже растерялся. Он прикрикнул на них. Сказал, что монсеньор совсем не чудовище о трех головах, и что бояться его нечего. Он посмотрел на меня и спросил, кто я и как меня зовут. Я ответила. Комендант произнес:

«Тереза! Ты одна здесь не трясешься от страха. Я вижу, что ты смелая и рассудительная женщина, и ты пойдешь со мной к монсеньору.»

И я пошла за ним.

Комната монсеньора была на втором этаже. Я вошла туда, стараясь казаться спокойной, хотя сердце у меня ушло в пятки, а ноги подкашивались. Я была уверена, что увижу великана, огромного, как гора, со свирепым злобным лицом, с кулачищами как кувалды в кузнице, который не говорит, а рычит, как медведь. Но, хоть я его и боялась, я помнила, что это он убил сына и племянника дю Буа, и я одновременно чувствовала к этому неведомому монсеньору благодарность.

Но около окна стоял вовсе не великан, а просто мужчина, очень высокий, конечно. Он оглянулся,-и я увидела, что он очень изможденный, бледный и худой. У него были длинные немного вьющиеся черные волосы и бородка с проседью. И очень красивые серые глаза, с такими длинными ресницами, каким иная девушка бы позавидовала.

«Вот, - сказал ему комендант, - монсеньор, я привел к вам служанку. Она перестелит вам постель.»

«Благодарю вас, мессир Лавуа», - ответил монсеньор. Голос у него был тоже совсем не такой, как я ожидала, — тихий и такой глубокий. Он просто проникал в самое сердце. И комендант вышел, и мы остались в комнате вдвоем .

Пока я занималась кроватью, он все стоял у окна, и я чувствовала, что он не сводит с меня глаз. А я почему-то боялась даже посмотреть в его сторону. Потом он спросил, как меня зовут, и есть ли у меня семья. Я ответила. И вдруг он заговорил со мной по-окситански... Сказал, что понял, откуда я, по моему выговору. Как это было приятно, Мари, - услышать после стольких лет родную речь! Мою боязнь как рукой сняло. Мы разговаривали. Я уже не помню, о чем. Но теперь я прямо глядела ему в лицо. И видела, какое оно у него доброе и ласковое. А потом монсеньор пошатнулся... и я поняла, что он устал, и ему трудно стоять. Я сказала, что помогу ему дойти до постели и лечь. А он не хотел принять мою помощь, хотя лицо у него стало совсем белое. И тогда я подошла к нему и , не обращая внимания на его протесты, повела его, поддерживая, к кровати. И вдруг его рука обвила мою талию. Голова почти склонилась на мое плечо, и его быстрое горячее дыхание обожгло мою шею. Я опять испугалась... Ты понимаешь, Мари, о чем я подумала. Ведь мы были в спальне вдвоем. Но ничего не случилось. Мы дошли до постели, и монсеньор лег на нее, поблагодарив меня за помощь.

Я спустилась обратно на кухню, и служанки окружили меня с расспросами — какой монсеньор на вид? И так ли он ужасен, как о нем говорят? Я сказала им, что он совсем не страшный...Но они мне не поверили.

Я собиралась накануне уходить из Шинона обратно в лес, в свою избушку. Но почему-то теперь медлила. На следующий день я несколько раз, как бы случайно, прошла по коридору мимо комнаты монсеньора. Все хотела опять увидеть его...И вот, вечером, я услышала из-за его двери, как зазвенели струны. Я догадалась, что это он играет. Я замерла перед дверью.

И вдруг она открылась, и он появился на пороге с лютней в руках, словно почувствовал, что я стою здесь, в коридоре.

«Отчего ты стоишь в коридоре, Тереза? - спросил он. — Войди».

Я вошла. Нет — ноги сами понесли меня... помимо моей воли.

«Ты услышала мою лютню? — спросил монсеньор. — Ты любишь музыку?»

Я не могла говорить, и только кивнула.

«Сядь сюда, на стул. Хочешь, я тебе спою? »

«Да», - едва слышно ответила я. Он подошел к подоконнику и сел на него, - я видела, что ему сегодня гораздо лучше. И он запел. По-окситански... Ах, Мари! С чем это можно было сравнить? Я слушала его, и сердце мое замирало от восторга, а слезы так и катились из глаз!..

Доминик кивнула. Да, она хорошо помнила, как пел Робер в музыкальной комнате у королевы. Его голос мог свести с ума...

- Я не знаю, сколько времени прошло, - продолжала Тереза. - Я была как околдована. Потом монсеньор положил лютню и подошел ко мне.

«Тебе понравилось? - спросил он.

«О, монсеньор!.. Никогда в жизни я не слышала ничего чудесней!» - воскликнула я.

«Ты даже плакала. Ты умеешь тонко чувствовать, хотя ты и простая крестьянка», - сказал он, улыбнувшись, приподнимая мой подбородок длинными худыми пальцами и заглядывая мне в лицо своими необыкновенными серыми глазами.

Он был так близко... И меня неудержимо потянуло дотронуться до его впалой щеки... Коснуться пальцами его улыбающегося рта... Прижать к себе его черноволосую голову... Я даже задрожала от этого странного желания, охватившего меня целиком.

Но тут монсеньор взглянул на меня, и я увидела, что он перестал улыбаться, что его лицо стало каким-то чужим и жестким.

«Тебе лучше уйти, Тереза», - сказал он. И я ушла. Я не поняла, что с ним случилось, почему он вдруг так переменился.

Но на следующий день я опять искала встречи с монсеньором. Да, Мари! Он меня словно околдовал. Мне хотелось быть рядом с ним. Слушать его голос. Смотреть в его глаза. Это было наваждение! И вечером я повстречала его. Он выходил на небольшую прогулку. Возвращался усталый, опираясь на трость. А я снова стояла в коридоре около его комнаты.

Он пригласил меня зайти. Велел мне сесть на стул. Встал передо мной и сказал, что так больше продолжаться не может. Что его ко мне тянет. И что ему очень трудно сдерживаться. «Если бы не моя слабость, - сказал он, - я не знаю, смог бы я совладать с собою. Ты очень красивая, Тереза». - Она печально улыбнулась. - Да, Мари, он так сказал! Это теперь у меня волосы все седые. А тогда я была, многие говорили, настоящая красавица! И волосы у меня были черные как смоль. Ну, а монсеньор говорил дальше: «А у меня давно не было женщины. Это не любовь, пойми. Это вожделение. Но я не могу принуждать тебя, хотя ты и вдова и всего лишь служанка. У тебя в замке хорошая репутация (не знаю, что точно значит это слово, но я его запомнила). Тебя все считают честной порядочной женщиной, я знаю, - продолжал он. — Я не хочу портить тебе жизнь. Ведь я не могу дать тебе свое имя. Я знатный человек, и не смогу на тебе жениться. Да и мое положение здесь может измениться в любой момент. Я могу провести в Шиноне несколько лет. А, возможно, завтра же покину его навсегда. Так что связь со мной, которая наверняка не останется незамеченной, может сильно тебе повредить. Подумай обо всем этом. Если ты не хочешь — так и скажи. Но тогда нам лучше больше не видеться».

Я, конечно, не все поняла, что он говорил тогда. Поняла только, что он меня любит. Я читала это в его глазах. Тьерри никогда не смотрел на меня так, хоть и был моим мужем. А монсеньор любит, но не может на мне жениться. А мне было тогда все равно, Мари! Главное — он меня любил. Я была ему нужна. Он хотел быть со мною. Все остальное было неважно. И я сказала ему, что я согласна... И что ночью, после полуночи, он может прийти ко мне. У меня была своя маленькая комнатка в Псарной башне.

«Я положу ключ от моей комнаты на выступ слева от двери. Я буду вас ждать, монсеньор», - сказала я.

Доминик слегка вздрогнула. Вот откуда Робер знал про ту дверь и тот ключ!

- Он пришел ко мне, Мари...Да, в ту ночь я стала его любовницей. Но я не жалела об этом тогда. Не жалею и сейчас. Давно ли ты замужем, Мари?

- Четыре года, - с небольшой запинкой произнесла Дом.

- Можно задать тебе один вопрос?.. Часто ли тебе было хорошо с твоим мужем в постели?

- Всегда, - прошептала Доминик, вспоминая свою единственную ночь с Робером и краснея до ушей.

Тереза покачала головой.

- Ты счастливица! А мне с Тьерри никогда хорошо не было. Иногда – никак. А иногда он делал мне даже больно. Так вот... С монсеньором у меня все было совсем, совсем не так! В ту ночь я вознеслась на небо. Там пели ангелы... Там горел нетленный огонь... Там было сказочно прекрасно! О, Мари! Я испытала блаженство лишь с монсеньором! Но почему ты нахмурилась? Я сказала что-то, что тебя задело?

- О нет, Тереза, - сказала Дом. Хоть ревность и грызла ее, она старалась подавить это чувство. Она не должна ревновать Робера к прошлому. Ведь ее, Доминик, тогда не существовало в его жизни. Но все же — как это было странно! Сидеть рядом с любовницей своего мужа... И слушать ее восторженные излияния о том, как ей было хорошо с ним в постели!

- Так вот... Той ночью я рыдала от переполнявших меня чувств, от счастья, что монсеньор взял меня с собою на небо. А он смотрел на меня удивленно своими серыми глазами... И не понимал причину моих слез. Я хотела объяснить ему. Но мне было стыдно признаться, что за два года брака с лесником я ни разу не испытала ничего подобного.

- Что же было дальше?

- Монсеньор сказал мне утром, уходя, что я должна позаботиться о том, чтобы не забеременеть. И я обещала ему это. Но, поскольку с Тьерри у нас детей не было, и муж без конца называл меня бесплодной, я и сама в этом уверилась. И ничего не стала делать. Пролетел месяц... Боже, Мари, какой же это был месяц! Как мы любили друг друга! Монсеньор крепчал на глазах. Он говорил, что я вливаю в него силы. А потом мне показалось, что со мной что-то не так. Но вначале я не придала этому значения. Еще через полмесяца я все-таки призадумалась. И пошла к старухе- лекарке. Она меня осмотрела... И сказала, что у меня будет ребенок.

Сердце у меня так и подпрыгнуло. Ребенок!.. От монсеньора! Старуха дала мне питье. Мол, еще не поздно, и можно попробовать избавиться от плода моего греха. Я взяла пузырек и пошла в свою комнату... Сидела и смотрела на него. Ах, Мари! Чего я только тогда не передумала! Одно мне было ясно, — монсеньор ничего не должен узнать. И решила я так: раз в его объятиях я поднималась на небо, и слышала ангельские голоса, - значит, ребеночек не может быть «плодом греха», как сказала лекарка. Наоборот, — он будет моим заступником перед Господом, когда я попаду на Страшный Суд. И я вылила проклятый настой. И ничего не стала говорить монсеньору.

Прошло еще две недели...И вдруг приехал король. Я услышала из своей комнаты звуки трубы. Выбежала на крепостную стену — и увидела его величество во дворе Шинона. С ним были еще какие-то знатные господа. А монсеньора не было в это время в замке, — он уехал на охоту. Сердце мое так и запрыгало. Я поняла, что не к добру этот приезд государя. Тут прискакал из лесу монсеньор. Он соскочил со своего Сарацина... поцеловал руку короля... И они о чем-то начали беседовать. Я не слышала ни слова. Но чувствовала, что страшная минута разлуки все ближе. Лицо монсеньора вдруг озарилось радостью. Его величество привез ему хорошую весть. Ему — хорошую... А мне — страшную... Не помню, как я добралась до своей комнатки. Я села на кровать. В глазах потемнело. Да, сомнений у меня почти не осталось, — монсеньор уезжает! Придет ли он хотя бы проститься со мной?

...Он пришел, Мари. И я сразу увидела, что мыслями он уже не здесь. Его взгляд сделался отчужденным, как будто он смотрел на меня откуда-то издалека. Он сказал:

«Тереза, я уезжаю. У меня есть к тебе просьба».

И он протянул мне белый бархатный плащ.

«Ты хорошо шьешь. Я хочу, чтобы в центре этого плаща была черная роза. Сделай это, пожалуйста, для меня. Через два часа я вернусь за ним».

Он положил плащ на мою постель и ушел.

Я выполнила просьбу монсеньора. Я пришивала цветок, — а слезы катились ручьем, сами собой. Кончилось мое бабье счастье, - думала я. - Недолго оно длилось. А что будет с ребенком?..Говорить ли о нем монсеньору? Как он отнесется к этому известию? Я чувствовала, что эта новость его не обрадует. Что она не заставит его остаться со мной. А уж о том, что он на мне женится, я и мечтать не могла. Он был такой знатный... Сам король разговаривал с ним, как с равным!

Монсеньор вернулся, как и обещал, через два часа, когда я только-только закончила работу. Он был в латах, с мечом на поясе, в шлеме. Такой сразу чужой и далекий!

«Какая прекрасная вышивка, Тереза! — сказал мне он, надевая плащ. — Но почему он мокрый? Ты что, плакала?»

Мне сдавило горло. И ответить ему я не могла. Он поднял меня и повернул лицом к окну.

«Ты плакала! Но почему? Ведь ты знала, что мой отъезд неизбежен. Мы оба это знали. Отнесись к этому спокойно.Я привязался к тебе за эти два месяца; и ты ко мне тоже. Но я уеду, — и ты быстро забудешь меня. Ты выйдешь снова замуж. Ведь, я знаю, у тебя много поклонников! А вот и твое приданое, - и он вытащил из-за пояса кошелек и протянул его мне. — Здесь сто золотых ливров. На эти деньги можно безбедно прожить много лет. Бери, не стесняйся».

Сто золотых!.. Мне было даже трудно представить такую уйму денег. Как бы они пригодились моему будущему ребенку! Но я ответила, что деньги мне не нужны, и что я не возьму их.

«Я так и думал, что ты откажешься, - сказал монсеньор, улыбнувшись. — Ты горда. В тебе, простой крестьянке, больше гордости и самоуважения, чем в королеве Франции! Вот это и привлекало меня к тебе!»

И он вдруг опустился передо мной на колено. И поцеловал мою руку, как какой-нибудь знатной даме. Потом он встал и промолвил:

«Хорошо. Раз ты не хочешь принять эти деньги, - я оставлю их мессиру Лавуа. Он знает, что у нас с тобой было. Если они тебе понадобятся — обратись к нему. А теперь — давай прощаться, Тереза.»

Я воскликнула, хватая его за край плаща:

«И это все? И вы вот так уйдете? И я больше не увижу вас?»

«Да, Тереза. Ты больше меня не увидишь. Я уезжаю навсегда», - ответил он мне.

Мое признание, что у нас будет дитя, Мари, так и висело на моих губах. Но я знала, что это не остановит монсеньора. Что он уедет все равно!

«Может быть, тебе оставить что-нибудь на память обо мне? — спросил он. — Любую вещь, какую ты захочешь. Лютню. Книгу. Хотя ты и не умеешь читать».

Я невольно приложила руку к своему животу.

«Нет, монсеньор. У меня уже есть... есть подарок от вас».

«Что же это?» - спросил он удивленно.

Я поняла, что он может догадаться. Что я почти выдала себя... И быстро сказала:

«Это воспоминания. Память о вас. И о нашей короткой любви. Она пребудет со мною вечно.»

Он улыбнулся. «Как поэтично ты сказала!»

«Хотя нет. Постойте! Я знаю, какой подарок вы можете еще сделать мне...»

«Какой же?»

«Назовите мне свое имя, - прошептала я, глотая слезы. — Я хочу его знать. Хочу, чтобы для меня вы не остались просто монсеньором. А, если это тайна, то я клянусь вам, что не выдам ее даже под пыткой!»

Он как будто заколебался. Но потом сказал:

«Меня зовут Робер. А мою фамилию тебе знать ни к чему».

Но мне и этого было довольно! Его звали Робер... Он нагнулся и быстро поцеловал меня в губы. Совсем не так, как целовал раньше. Не нежно... не страстно... а почти равнодушно.

«Прощай, Тереза, - промолвил он, надевая стальные перчатки.— Прощай навсегда!»

Я снова вцепилась в его плащ. Я заплакала, умоляя его не уезжать. Но он ушел... И дверь моей комнаты закрылась за ним. Потом я выбежала на крепостную стену. Он садился на своего вороного Сарацина во дворе. С ним было еще трое всадников. Я надеялась, что он поднимет голову и посмотрит на меня. О, Мари!.. Я плачу и теперь, вспоминая все это... Но он так и не взглянул наверх. Он опустил забрало своего шлема, взмахнул рукой, — и всадники галопом поскакали на юг из Шинона.

- И ты, Тереза... Ты больше его не видела? — спросила Доминик.

- Нет, Мари. Но вести о нем доходили и до Шинона. Ибо кто не слышал о Черной Розе? Сначала его называли ужасом и чудовищем Лангедока. Но я в это сразу не поверила, потому что монсеньор был так добр и великодушен ко мне. А потом все узнали, как он спасал катаров. Как выступил против папских легатов и самого Монфора. И все начали благословлять его имя. Хотя настоящего его имени никто не знал... кроме меня.

Монсеньора звали Робер. И я сразу решила, что, если родится мальчик, я назову его этим именем... а, если девочка — Робертой. В замке никто не узнал о том, что я жду ребенка. Я скрывала это, пока моя беременность не стала становиться слишком явной. Тогда я ушла в лес, в свою избушку. И в положенный срок, одна, без чьей-либо помощи, родила мальчика. Слава Богу, я мучалась недолго, и ребенок родился здоровенький. Чтобы окрестить его, я пошла за десять лье, в дальнюю деревню, где меня никто не знал. Сказала, что родных у меня нет, и муж мой ушел на войну с альбигойцами. И ребенка окрестили.

Мы прожили с моим Робером в лесу около года. Он рос быстро. И был таким умненьким! Таким веселым и спокойным! Я не могла нарадоваться на него. И никто мне не был нужен. В Шинон я не ходила, потому что с Робером появиться там не могла, а оставить его одного боялась.

Однажды в лесу, проверяя силки, поставленные мною недалеко от моей избушки, я повстречала девушку, почти ребенка. Ей было тринадцать, ее звали Франшетта. Она пошла за грибами и заблудилась. Оказалось, что девушка из Шинона, что она сирота и работает там совсем недавно. Было уже поздно, и шел дождь, и мне пришлось волей-неволей привести ее в мою избушку переночевать. Франшетте сразу полюбился мой мальчик. Я видела, что девушка она добрая и простосердечная. И я ей о себе рассказала. Она обещала не выдавать никому в замке мою тайну. Только с одним условием, — чтобы я позволила ей изредка приходить и играть с Робером. Я разрешила ей это, и утром показала ей дорогу к Шинону. Я была даже рада в глубине души, что теперь у меня будет кому доверить моего мальчика, если мне понадобится надолго отлучиться. И Франшетта могла сообщить мне, если монсеньор вернется в Шинон. Ведь я не потеряла надежды на это!

Теперь мне стало веселее. Франшетта навещала меня довольно часто, и Робер очень к ней привязался. Постепенно я стала доверять девушке все больше и, в конце концов, рассказала ей даже о монсеньоре. Только имени его ей не назвала. Я часто описывала своей юной подружке, какой монсеньор был красивый, и умный, и как мы любили друг друга. Франшетта слушала меня с открытым ртом. Все ей не верилось, что такой богатый и знатный дворянин мог в меня влюбиться.

«Ах, Тереза! — не раз восклицала она. — Раз уж монсеньор так тебя любил, неужто он никогда к тебе не вернется? К тебе — и к вашему сыну?»

Очень ей хотелось, чтоб он возвратился... И женился на мне.

И вот однажды... Это было год назад, Мари. Да... На днях ровно год будет... Франшетта прибежала в мою избушку с вытаращенными глазами, и с порога закричала:

«Он вернулся, Тереза! Вернулся!»

«Кто?» - не поняла вначале я.

«Твой монсеньор!»

Я так и задрожала... Но война с альбигойцами еще не кончилась! Как же он мог появиться в Шиноне?

«Не может быть! Ты, верно, ошиблась, Франшетта!»

«Нет, нет! Это точно он! Святые угодники! Какой же он красавец! Точь-в-точь как ты его описывала! И одет так богато! И я слышала, как мессир Лавуа обращался к нему «монсеньор»...»

«Он приехал один?»

«Нет, со слугой».

«Ты не слышала случайно, о чем монсеньор говорил с комендантом?»

«Хотела бы я подслушать! Но мессир Лавуа увел его к себе. Но, думаю, Тереза, он приехал к тебе! Он ищет тебя! Он хочет сделать тебе предложение! Иначе зачем же еще ему было приезжать?»

Я не разделяла этих надежд своей подружки. Скорее всего, монсеньор уже и думать обо мне давно забыл. Но, зачем бы он ни приехал, - это был, возможно, мой последний шанс повидаться с ним. И показать ему его сына. Безумное желание открыть монсеньору свою тайну и показать ему маленького Робера охватило меня.

«Ах, Франшетта! — воскликнула я. — На тебя теперь вся моя надежда! Беги в Шинон! Скажи монсеньору, что Тереза... его Тереза зовет его! Приведи его сюда. Только не говори ему ничего о Робере!»

«Лечу!» - крикнула Франшетта и побежала по тропинке в замок.

А я осталась с сыночком. У меня была куплена для него нарядная алая рубашечка. Все думала — на какой-нибудь праздник пойдем с ним в церковь или на ярмарку. Я надела ее на Робера и причесала его черные волосы. Посадила его к себе на колени, прижала к себе его головку. И стала думать — а правильно ли я поступила? Обрадуется ли монсеньор, увидев мальчика и поняв, что он — его сын? А вдруг, наоборот, он разгневается на меня за то, что я ослушалась его и родила? Или, еще того хуже, - если ему будет все равно... И он скажет, что знать не хочет ни меня, ни ребенка. Или — самое страшное — если герцог Черная Роза вообще не придет с Франшеттой... потому что давно меня забыл, и даже имя Терезы изгладилось из его памяти.

...Робер заснул у меня на коленях, и я уложила его на лавку и прикрыла одеяльцем. И тут послышался топот копыт. Затем шаги... И на пороге появились трое — Франшетта и двое незнакомцев. — Тут голос Терезы слегка дрогнул. Но она справилась с собой и продолжала:

- Я никогда их прежде не видела, Мари. Но тот, что шагнул в мою избушку первым, был очень похож на монсеньора. И я поняла, почему моя подруга приняла этого мужчину за герцога Черная Роза. Он был высокий, темноволосый, со светлыми глазами. Только не серыми, а голубыми. Одет он был в очень богатый плащ, подбитый собольим мехом, застегнутый золотым аграфом с огромным бриллиантом в середине.. И меч его был весь изукрашен драгоценными каменьями. За ним следовал его слуга. С очень неприятным хитрым лицом и козлиной бородкой... (Доминик сразу поняла, что это были Рауль и Франсуа. Она похолодела, поняв, что сейчас Тереза поведает ей нечто ужасное. Везде, где появлялся Рауль, царили насилие и смерть!)

Я воскликнула в замешательстве и чуть ли не испуге:

«Франшетта! Кого ты привела? Это не монсеньор!»

Подруга растерялась. Но тут богато одетый господин заговорил со мной. Голос у него тоже был похож на голос герцога Черная Роза:

«Не бойтесь нас, красавица! Эта девушка не виновата. Она подошла к моему Франсуа и спросила, не служит ли он у монсеньора. И он ответил, что служит. Потому что я — герцог, и меня называют монсеньором. И тогда ваша подруга стала слезно молить Франсуа, чтобы он разрешил ей поговорить со мной. Франсуа понял, что дело важное, и, когда я вышел от мессира Лавуа,он подвел Франшетту ко мне. И она сказала, что меня зовет некая Тереза. Это ведь вы, красавица, не так ли? Я спросил у девушки, точно ли Тереза зовет именно меня. И Франшетта ответила, что, если я — монсеньор, то именно меня. Потому что имени Тереза ей не сказала. Вот я и приехал к вам. И вижу, что, кажется, не напрасно.»

Он говорил все это с ласковой и открытой улыбкой. Но что-то в его взгляде встревожило меня еще больше. Я отступила назад.

«Франшетта ошиблась, спутав вас с другим человеком. Я вас не знаю. Я звала сюда не вас. Уезжайте, прошу вас», - сказала я.

Незнакомцы быстро переглянулись. И красивый господин сказал мне:

«Я знаю, кого вы звали. Тот человек — мой двоюродный брат. И вы, верно, заметили, как мы с ним похожи. Я был в Шиноне по его поручению. Он мне полностью доверяет. Вы звали его, прелестная Тереза, как я думаю, не просто так. Доверьтесь и вы мне, откройте, зачем вы хотели его видеть. Я передам кузену все, что вы мне скажете».

Я смотрела на него. Да, он, наверное, не лгал. Слишком большое сходство было между ним и монсеньором. Довериться ему? Показать ему Робера? Но что-то меня останавливало.

«Я просто хотела повидать монсеньора, - так ответила я .— Никаких секретов у меня нет...просто мы были друзьями, пока монсеньор жил в Шиноне».

Незнакомец слегка усмехнулся:

«Друзьями!.. Охотно верю. Ну, так станьте и моей подругой, прекрасная Тереза! И, клянусь, вы не пожалеете об этом!»

И он шагнул ко мне. И тут проснулся Робер...- Тереза говорила все с большим трудом. Видно было, как тяжело дается ей каждая фраза. Доминик вся трепетала. Боже!.. Что же случилось здесь год назад?

...Мой сынок услышал незнакомые голоса, проснулся и, соскочив с лавки, подошел ко мне и обнял меня, спрятав лицо у меня на груди. Он был немного напуган, потому что никогда не видел в своей жизни ни одного мужчины. Он знал только меня и Франшетту. Я увидела, с каким изумлением уставились эти пришельцы на моего сыночка.

Потом красавчик ( так я про себя назвала его) воскликнул:

«Ба!.. Какой прелестный мальчуган! Кого-то он мне напоминает. Ну-ка, скажи, как тебя зовут, малыш?»

Мой сын, не поворачивая головы, тихо ответил: «Робер.» Букву «Р» он еще не выговаривал. Получилось, как сейчас помню, «Лобел». Но господин понял, что сказал мой мальчик.

«Робер! Вот так так! А я-то удивился, на кого он похож? Да ведь он же вылитый мой братец! Не правда ли, Франсуа? Просто копия!»

«Точно, монсеньор, - поддакнул слуга тонким голоском. — Волосики черные. Глазки, кажется, серые...»

«Так вот он, ваш секрет, прелестная Тереза! — с торжеством воскликнул красавчик. — Вы прижили этого ребенка от моего кузена! И хотели, клянусь распятием, показать его Роберу! То-то бы он изумился!»

«Ах, господа, - сказала я. — Прошу вас, не выдавайте никому мою тайну. И монсеньору тоже. Это была ошибка — желание позвать его сюда. Кто он — и кто я? И мой сын, я знаю, ему совсем не нужен».

«Тут вы, пожалуй, правы. Ваш монсеньор давным-давно женился. И думать о вас забыл!»

Мари! Как мне стало горько! Он женился... И, верно, и дети у него уже есть... Законные... А не от какой-то там неумытой крестьянки!

«А вот детей у него еще нет, - продолжал этот господин. — Ваш сын, выходит, — его первенец. Очень красивый мальчик! Подойди сюда, маленький Робер. Не бойся!»

Я повернула сыночка к этому человеку.

«Иди же сюда! Я — твой дядя! — сказал красавчик и взял моего сына за руку. — Да... Одно лицо!.. И глаза — такие же серые...»

И он вдруг оттолкнул моего мальчика от себя. Лицо его как-то странно исказилось.

«Ну, Тереза, - произнес он. — Раз уж я сюда приехал, причем по твоему желанию... Думаю, мы с тобой должны поладить. – Теперь он обращался ко мне на «ты». — Ты очень красивая женщина, и ты мне нравишься. И, верно, не откажешь своему родственнику — ведь мы теперь с тобой в родстве, не так ли? Ты не будешь ломаться. А твоя подружка, мне кажется, пришлась по душе моему Франсуа. Здесь, конечно, тесновато для четверых. Но мы как-нибудь устроимся».

Я поняла, чего он хочет. Вот негодяй! Он протянул ко мне руки, но я отпрыгнула к стене, сорвала с нее свой лук и, натянув его, мгновенно наложила стрелу и направила ее в грудь этого наглого красавчика.

«Убирайтесь отсюда! — крикнула я. — Иначе я выстрелю в вас! И знайте, что стреляю я хорошо!» Но негодяй ничуть не испугался.

«Ба! Да ты просто амазонка! — воскликнул он со зловещей улыбкой. — Только вряд ли твоя стрела пробьет мои доспехи. Они из лучшей стали, красавица. - И он расстегнул свой плащ, и я, действительно, увидела под плащом стальные латы. А он крикнул: «Франсуа! Хватай девчонку!»

Не успела я и глазом моргнуть, как к горлу Франшетты слуга приставил кинжал. Робер заплакал от испуга, забившись в угол за лавку.

«Брось свой лук, дурочка, - почти ласково сказал господин. — Или Франсуа перережет твоей подружке горло. И знай, что он не раз этим занимался. И рука его не дрогнет».

Мари!.. Мне не надо было делать этого... Надо было выстрелить... И тогда бы все было по-другому. Но Франшетта смотрела на меня такими глазами... Я видела, как острое лезвие кинжала врезается ей в горло. Как потекла из пореза кровь. И я бросила лук. Господин выхватил свой меч из ножен — и ударил меня рукоятью по голове. В глазах у меня почернело, и я упала на пол.

...Когда я очнулась, Мари...Оказалось, что я привязана к лавке. Своим собственным платьем, изрезанным на полосы. Я была совсем нагая, Мари. А Франшетта лежала на полу, тоже связанная, и тоже голая. Бедняжка тихо всхлипывала. Мы обе понимали, что нас ждет. Но ее мне было жаль гораздо больше, чем себя, - ведь я уже была замужем... А Франшетта была невинной девушкой. Наших мучителей не было видно. Но они были недалеко, за дверью, и я слышала их голоса. Я попыталась, как могла, шепотом, успокоить Франшетту. И подготовить ее к тому, что ей предстояло вынести.

Но где же Робер? Уж ребенку-то эти скоты не причинят зла! Я позвала его. Он вылез из-за лавки и обнял меня своими маленькими ручонками. Я сказала ему: «Спрячься, сыночек. Молчи и не показывайся на глаза этим господам, пока они не уедут. И, ради Бога, заткни ушки пальчиками. Ты сделаешь, как сказала тебе мама?» Он кивнул. «Вот и умница. Спрячься под лавку... И не вылезай, пока господа не уедут подальше от нашей избушки». Он опять кивнул. Он был совсем маленький, Мари... Но уже многое понимал. Я слышала, как сынок полез под лавку. И тут же открылась дверь, и вошли красавчик со слугой.

«Ну, Франсуа, - сказал красавчик, - и я увидела, как блестят его глаза, - у нас в клетке две пташки. И обе очень красивы. Какая тебе больше нравится?»

«О, что вы, монсеньор, - с отвратительной улыбкой ответил слуга. — Выбирайте вы. Разве я могу лишить вас, своего господина, такого удовольствия?»

«Ну что ж... В таком случае, попробуем сначала шлюху моего кузена, - сказал красавчик. — Посмотрим, что святоша Робер нашел в этой грязной потаскушке. А ты можешь взять себе ту, Франсуа.»

«Умоляю вас всеми святыми, господа, - сказала я. — Не трогайте Франшетту. Вы можете меня даже развязать. Я сделаю все, что вы мне прикажете. Но пощадите мою подругу. Она еще совсем дитя, и у нее никогда не было мужчины. Кто возьмет ее замуж после этого?»

«Так девчонка девственница? — обрадованно воскликнул красавчик. — Франсуа! Подожди немного! Ты получишь после меня шлюху моего братца... а девчонку хочу я!» -

«Как прикажете, монсеньор», - осклабился слуга. Я поняла, что все мольбы напрасны. Что эти двое не пощадят нас... О, только бы Робер сидел тихо и не высовывался!

Слуга помог хозяину снять латы. Затем красавчик скинул штаны и лег на меня. Я решила быть покорной и не кричать. Вдруг сын услышит мой крик? Да и пугать Франшетту своим сопротивлением мне не хотелось. Я понимала, что ждать жалости от этих двоих нечего. И, если мы будем непокорны, нас могут избить. А с моей бедной подружкой будут жестоки, и причинят ей лишние страдания. Я верила, что эти негодяи сделают с нами то, что им хочется, и уберутся восвояси.

Сначала я молчала. Но красавчик явно хотел сделать мне больно. И ему это удалось. Я застонала... И еще... По лицу моего мучителя я видела, что мои стоны ему нравятся. О, Мари, это был страшный человек!

И тут это чудовище вскрикнуло... И я в ужасе увидела, что на ноге у него мой Робер. Он вылез из-под лавки и вцепился своими зубками в икру красавчика. Да с такой силой сжал челюсти. что просто повис на ноге мерзавца!

Франсуа подскочил к лавке и не без труда ,схватив за шиворот, оторвал моего сыночка от своего господина. Я увидала кровь, бегущую из икры моего мучителя. И кровь на ротике Робера.

«Вот злобный щенок! — воскликнул красавчик, потирая укус. — Ублюдок!..весь в папашу!» - «Что с ним делать, монсеньор?» - спросил слуга. А мой сыночек вырывался из его рук. - «Что делают со щенками? Утопи его. Отнеси к реке...И брось в воду!» - И, Мари...- Тут голос Терезы совсем стал бесцветным. - И, Мари, этот монстр Франсуа взял моего сыночка под мышку... И вынес из дома...

Доминик почувствовала, как слезы покатились из ее глаз. Несчастный маленький Робер! Несчастная мать! Что Дом могла сказать ей?.. В этом горе не могло быть никакого утешения.

- Когда Франсуа вернулся, - продолжала Тереза, - красавчик спросил его: «Ты утопил ублюдка Робера?»...

«Да, - ответил слуга, - мальчишка только пискнуть и успел, когда я кинул его в реку!»

...Ах, Мари! Тут я, кажется, закричала... забилась... И лишилась чувств.

Очнулась я от страшных криков Франшетты. Красавчик вонзал в нее кинжал... он бил мою подружку по животу... по груди... Кровь так и брызгала во все стороны. Это был кошмар наяву, Мари... И я опять погрузилась в темноту.

...Я пришла в себя от холода. Я лежала со связанными за спиной руками на берегу Вьенны. Стояла глубокая ночь. Я чувствовала, что к ногам моим что-то привязывают.

«Ну, - сказал голос красавчика, - мальчишку и одну шлюшку мы отправили на корм рыбам. Теперь дело за второй. Франсуа! Ты ей руки крепко скрутил?»

«Не беспокойтесь, монсеньор. Накрепко! К тому же она в обмороке. А с камнем на ногах она сразу пойдет ко дну!»

«Ну... Тогда — раз, два, взяли!»

Меня подняли и швырнули в воду. Я успела набрать в грудь побольше воздуха... И, оказавшись под водой, попыталась разорвать путы. И мне это удалось. Потому что мое платье, которым меня связали эти изверги, было старое и ветхое. А я, Мари, сильная. Я освободила руки. Нагнулась — и мне удалось развязать узел на спутанных ногах, к которым был привязан большой камень. Я вынырнула и позволила течению унести меня подальше от того места, где убийцы кинули меня в воду. Потом я вылезла на берег.

Уже светало. Где это чудовище Франсуа бросил моего сыночка в воду?.. Я, шатаясь, пошла вдоль реки... И вскоре увидела на воде что-то красное. Мари!.. Это была рубашечка Робера! Я бросилась во Вьенну и поплыла. Алая рубашонка зацепилась за какой-то корень, торчавший из реки. Вот и все, что осталось от моего несчастного мальчика... Тельце его я так и не нашла, хотя долго ходила вверх и вниз по Вьенне и звала его. Но он не откликался. Он ведь совсем не умел плавать, хоть и не боялся воды! Потом я опять лишилась чувств. Придя в себя, пошла к своей избушке.

...Их там, конечно, уже не было. Они уехали. Я стояла на пороге и боялась открыть дверь и войти. Потом я подумала — а вдруг это все был кошмар... вдруг мне все это только приснилось?.. Приезд незнакомцев... Насилие надо мной и Франшеттой... И мой утопленный сын?.. Войду — а он бросится мне навстречу... Закричит: «Мама!» Веселый... Радостный... Обнимет меня своими ручками... Прижмется головкой к моим коленям...

Когда я решилась и вошла, Мари... Избушка была вся залита кровью Франшетты. Мои босые мокрые ноги сразу стали красными. Да... Алая кровь... И алая рубашка моего сына... И страшная тишина.

Тереза замолчала. Доминик, потрясенная ее рассказом до глубины души, не решалась заговорить первой. Наконец, вдова лесника сказала:

...- Теперь, Мари, ты знаешь почти все. Я похоронила Робера... вернее, его рубашечку и все его игрушки, здесь, под старым кленом. А тела Франшетты я так и не нашла. Я долго не могла оправиться от своего горя, Мари. Еле ходила. Ничего не ела. Стала похожа на скелет. Однажды, переходя вброд ручей, я случайно посмотрела вниз, на свое отражение, — и увидела иссохшую старуху с совершенно седыми волосами. Но мне было все равно. Я хотела умереть. И ничто больше в мире не могло тронуть меня, особенно после того, как однажды от бродячих цыган с юга я узнала, что герцог Черная Роза тоже погиб...Его убили под Тулузой... Жить мне больше было не для чего.

...Но однажды, Мари, мне приснился сон. Мой сыночек и Франшетта — они глядели на меня с небес. И плакали... И говорили мне: «Мамочка! Тереза! Не умирай!.. Найди и покарай нашего убийцу! И тогда наши души успокоятся!»

Это был вещий сон, Мари... проснувшись, я поняла это. И я начала есть. И силы постепенно вернулись ко мне. А из лука я каждый день стреляла по нескольку часов. Чтобы, когда я встречу своего врага, это чудовище, я изрешетила его гнусное тело стрелами!

- О, Тереза! — вскричала, рыдая, Доминик. — Мы вместе отомстим этому извергу! Потому что и мне он причинил много горя!

- Ты его знаешь, Мари? — изумилась вдова лесника.

- Да. Я его знаю. Его зовут герцог Рауль де Ноайль... Этот монстр виновен во многих преступлениях, Тереза! Он — насильник и убийца. Я открою тебе свою тайну, — меня и моего мужа схватили люди Рауля. И привезли в Шинон. Моего мужа заковали в цепи в подвале, а меня заперли в комнате в Псарной башне. Рауль был в меня влюблен. И пришел ко мне, чтобы обесчестить меня. Но мне удалось его ранить и выпрыгнуть из окна в реку! И тогда в меня начали стрелять... Вот почему ты нашла меня в реке и со стрелой в спине!

- Так он здесь?!! В Шиноне? — воскликнула Тереза, вскакивая. Глаза ее загорелись. — Он здесь! — повторила она как бы про себя. — А я и не знала! Думала — вот Роберу пять годиков стукнет... И его можно будет оставить одного. И пойти искать его убийцу! А этот зверь, оказывается, в Шиноне!

- Он был в замке в тот вечер, когда ты нашла меня. И подлец Франсуа с ним. Они оба! А сейчас — я не знаю, Тереза! И про своего мужа ничего не знаю! Может, он уже мертв... Рауль - чудовище, Тереза! А Робера он ненавидит!.. всегда ненавидел!

- Да...твоего мужа тоже зовут Робер, Мари. Я забыла, - прошептала Тереза.

Доминик подумала, что не стоит открывать своей спасительнице все до конца. Ей не надо знать, ч

...