Роман "Одинокая звезда"

Ирина Касаткина: 25.08.16 13:03

 » Глава 43. Каникулы в Москве

Предположение Маринки, что поездку Димы в Москву организовала его мама, было справедливым лишь отчасти. Да, Наталья Николаевна, действительно, позвонила в гороно. Просто напомнила, что ее сын — победитель олимпиады по информатике. Победитель плюс отличник, конечно, заслуживал, чтоб его отметили. И хотя подарка он не получил, его, в конце концов, поощрили поездкой в столицу.
Когда мама сказала об этом Диме, он схватил ее на руки и поднял до потолка. А потом закружил и отпустил только, когда она взмолилась о пощаде. Тогда он запрыгал сам и допрыгался до того, что снизу стали стучать возмущенные соседи.
Эту радостную новость Дима узнал перед самым балом и сейчас же сообщил Лене. Он не сомневался, что ее тоже отметят поездкой — и это подтвердилось при вручении ей подарка. Несколько огорчило его известие, что Лена едет с мамой − та должна была принять участие в международном симпозиуме по проблемам компьютерных технологий. Лене тоже хотелось хотя бы поприсутствовать на этом симпозиуме, послушать доклады − уж больно интересные темы были заявлены в его программе.
Но Диму эти ее намерения категорически не устраивали. Ему совсем не улыбалось слушать какие-то скучные доклады, пусть и связанные с информатикой. В их названиях он ничего не понял. Сидеть и делать вид, что тебе страшно интересно — что может быть противней?
Но когда он сказал об этом Лене, она так высоко подняла свои красивые брови, что Дима сразу поднял обе руки, сдаваясь. Хорошо, он согласен, согласен, лишь бы быть с ней рядом.
Но на этом его огорчения не кончились. Оказалось, что все награжденные едут вместе в одном вагоне, а Лена с мамой — в другом. И туда, и обратно. В их вагон ее маме билеты не достались. И даже, если бы достались, она бы в нем все равно не поехала. Ведь их вагон был плацкартный — на купейный у организаторов поездки денег не хватило. А Лена с мамой ехали в СВ — вдвоем в одном купе. И жить они собирались не в Измайловской гостинице, а у знакомых ее мамы, где они всегда останавливались, бывая в Москве.
Короче, быть с ней круглосуточно Диме, увы, не светило. Но все равно эта поездка представлялась ему сплошным счастьем. Видеть ее почти весь день в течение целой недели! Ехать в одном поезде. Бродить по зимней Москве вдвоем. Нет, они, конечно, не будут откалываться от коллектива − иначе им грозит втык со стороны воспитателя, несущего за них ответственность. И в Кремль со всеми пойдут, и в театр, и в музеи. Но и побыть наедине, наверняка, удастся. И Дима с нетерпением ждал отъезда.
Поговорив с Маринкой, он сейчас же схватил гитару и в два счета подобрал мелодию к ее словам. Песня получилась просто замечательная — такая трогательная, немножко грустная и в то же время светлая.
Какая Марина все-таки умница, — с теплотой думал он. — И как здорово, что у нее все наладилось. Нашла себе хорошего парня. Он видел, как она с ним уходила с бала. И Лена сказала ему, что встретила потом их вместе. Напрасно Лена так переживала за Марину. И "друг детства" тоже вроде угомонился − Дима видел его на балу мельком и только в самом начале. Наверно, счел за лучшее смыться — и правильно сделал.
В общем, все складывалось замечательно. И потому Дима последнее время постоянно пребывал в состоянии легкой эйфории из-за свалившегося на него счастья. Лена его любит — она сама ему об этом сказала. На этом фоне все неприятности, всегда имеющие место в жизни, выглядели просто микроскопическими. На них не стоило даже внимания обращать.
Только одно его беспокоило: когда Лена бывала рядом, ему все время хотелось ее целовать. Просто, не отрывался бы. Но... не получалось. По-настоящему он так ни разу ее и не поцеловал. Сначала сам не решался — потом, когда осмелел, всегда что-нибудь мешало. С самого дня их знакомства она ни разу и не побывала у него дома − отказывалась под разными предлогами. А у нее он чувствовал себя как-то скованно — не в своей тарелке, особенно, в присутствии ее мамы. Он видел, как они любят друг друга, и понимал, что Лена рассказывает маме обо всем. И это его здорово тормозило.
Дима свою маму тоже очень любил. Но чтобы делиться с ней всем! — нет уж, увольте. Такого наслушаешься — не будешь потом знать, куда деваться.
Ну ничего, наступит, наступит момент, — мечтал Дима. — Он исцелует ее всю — у нее голова закружится от его поцелуев.
Он даже закрыл глаза, представляя, как это произойдет. Но спешить не следует — эта девушка не как все. С ней надо быть осмотрительным, постоянно учитывая ее настроение. Ничего, он постепенно своего добьется.
На вокзал Ольга с Леной добирались автобусом. Вещей у них было мало — все уместилось в одном небольшом чемодане. Поэтому они отказались от помощи Димы, настойчиво пытавшегося их сопровождать.
В последний момент с ним на вокзал увязалась его мама, как он ее ни отговаривал. Ей очень хотелось увидеть, наконец, вблизи эту таинственную Лену, по макушку влюбившую в себя ее сына. Она не могла без дрожи наблюдать за его физиономией, когда он оставался один, полагая, что его никто не видит. Рожа у него при этом делалась совершенно идиотская: застывший взгляд, устремленный куда-то в пространство, и блаженная улыбка от уха до уха.
Наталья Николаевна много раз предлагала Диме привести девушку в гости, познакомить с ней и отцом − но каждый раз что-нибудь этому мешало. Наконец, она стала подозревать, что Лена сознательно не хочет приходить к ним. Но почему? Может, ей мама не разрешает? Может, она вообще против дружбы дочери с их сыном? В этом надо было разобраться. Поэтому Наталья Николаевна настояла на своем и поехала на вокзал вместе с Димой.
На перроне ее сынок, сразу забыв о ней, ринулся к газетному киоску. Проследив за ним, Наталья Николаевна увидела их: мать и дочь. Заметив ее сына, несшегося к ним, сшибая чужие чемоданы, они заулыбались и замахали ему. Он подбежал и весь буквально засиял от счастья, только что не запрыгал, как в детстве. С облегчением увидев, как приветливо мать девушки смотрит на него, Наталья Николаевна направилась к ним. Тут и он вспомнил о ее присутствии.
— Знакомьтесь, это моя мама, — почему-то страшно смутившись, сказал он. — Мама, это Ольга Дмитриевна и Лена.
— Здравствуйте, Наталья Николаевна! — протянула ей руку мама девушки. — Очень рада вас видеть! Мы ведь знакомы.
— Знакомы, — подтвердила Наталья Николаевна, — встречались на совещаниях. А хотелось бы познакомиться поближе. Мой сын мне уже все уши прожужжал о вашей дочке. По-моему, кроме слова "Лена", остальные он изъял из своего лексикона. С утра до вечера только и слышим: “Лена сказала, Лена захочет, Лена не захочет. Лена, Лена, Лена.” Как заколдованный.
— Ничего, это в его возрасте естественно, — засмеялась Ольга. — Это на первых порах. Потом пыл поутихнет.
— Никогда не поутихнет! — запротестовал Дима, не сводя глаз с девушки, молча слушавшей их разговор. — Лена — это мое все!
Девушка улыбнулась и смущенно взглянула на Наталью Николаевну.
— Дима, я не могу быть всем, — скромно сказала она. — У тебя еще есть твои мама и папа, твои друзья. Они ведь тоже для тебя много значат.
Девушка умна, — отметила про себя Наталья Николаевна, — и очаровательна. Но она — вещь в себе, как и ее мать. Похоже, сдержанность — одно из их основных качеств. Нелегко будет с ней моему порывистому Димке. Да, Марина ему была бы больше другом, чем эта Лена. Но тут уж ничего не поделаешь — он от нее не отстанет. Придется смириться.
— Леночка, а когда же ты нас осчастливишь своим посещением? — спросила Наталья Николаевна, внимательно наблюдая за выражением лица ее матери. Может, она запрещает дочери к ним приходить? Нет — та, улыбаясь, тоже вопросительно взглянула на дочь.
— Вот вернемся из Москвы, — пообещала Лена, — обязательно приду к вам в гости.
— Смотрите, вас зовут, — сказала Ольга Диме и Лене.
Действительно, руководитель группы, держа в руках список, попросил всех старшеклассников подойти к нему поближе. Сделав перекличку, он велел им не расходиться, так как состав вот-вот подадут.
— Что будем делать, Ольга Дмитриевна? — спросила Наталья Николаевна, когда ребята отошли. — Похоже, предстоит нам с вами породниться. Как вы к этому относитесь?
— Положительно, — улыбнулась Ольга, — а как еще к этому можно относиться? Взаимная любовь, да еще такая сильная — великое благо для них обоих. Смотреть на них да радоваться — что нам еще остается?
— Значит, вы не против их отношений?
— А почему я буду против? Как вообще можно быть за или против? Их отношения касаются только их. Я полностью доверяю своей дочери. Она очень любит вашего Диму — и насколько я его успела узнать, он вполне заслуживает этой любви. Смотрите, какая они красивая пара. Залюбуешься.
— Ну, раз так, — облегченно сказала Наталья Николаевна, — я рада. Я тоже слышала о вашей дочери много хорошего и не только от сына. Единственно, что меня смущает, так это ее необыкновенная внешность. Бедный мой Димка всю жизнь будет дрожать, что ее уведут.
— Ничего страшного, — засмеялась Ольга, — не бойтесь. Моя Лена спокойно относится к своей внешности — с хорошей дозой юмора. А насчет уведут — я не знаю более надежного, чем она, человека. Это при том, что людей я повидала на своем веку предостаточно и самых разных. Все их будущее теперь зависит только от них самих. А нам остается лишь помогать им и радоваться, глядя на их любовь. Да внуков ждать.
Подали состав, и началась посадка. Ольга и Лена попрощались с Диминой мамой и направились в свой вагон. Дима, чмокнув мать в щеку, пошел с ребятами в свой. Но задерживаться там он не собирался. Едва поезд тронулся, как Дима, забросив на полку рюкзак и предупредив руководителя группы, понесся в вагон СВ. Однако дверь их купе оказалась запертой.
— Лена, это я, — забарабанил он, — открой!
— Дима, потерпи, мы переодеваемся, — послышался голос ее мамы. — Постой немножко у окошка.
Наконец дверь открылась, и ему было позволено войти. Мама с дочкой, одетые в пестрые пижамы, раскладывали на столике еду.
— Мы завозились перед отъездом и не успели пообедать, — пояснила Ольга, — присоединяйся.
— Так я сейчас свое принесу, — предложил он, — мне мама тоже всего надавала, одному не съесть.
— Не стоит, Дима, — остановила его Ольга. — Давай сейчас наше съедим, а завтра — твое.
— Нет, там вареная курица. Мама велела ее сегодня съесть — она до завтра не доживет. И огурчики солененькие. Я мигом!
— Ну, неси. Курицы у нас нет и огурчиков тоже.
Они поели, потом Лена отправилась с Димой в его вагон. Там руководитель группы устроил час знакомства. Каждый должен был рассказать о себе — кто он, из какой школы, чем дышит, кем собирается стать, и все такое прочее. А также прочесть любимое стихотворение, спеть песенку или рассказать забавную историю.
Дима достал гитару и спел Маринкину песенку про щенка. Песня настолько понравилась, что ее решили сделать групповым гимном и петь на всех мероприятиях.
Дима очень опасался соперничества со стороны мужской половины их группы по отношению к Лене. Но, поглядев на него и на нее, все сразу все поняли, и вопрос был снят с повестки дня. Группа весело разучила Димину песенку и дружно спела ее дважды под гитару, собрав в качестве слушателей остальных пассажиров, включая проводников. Потом все как-то незаметно рассосались по полкам и вагону. Дима пошел провожать Лену. К тому времени уже совсем стемнело. Они постояли еще немного, глядя в окно − но в нем, кроме проносившихся мимо огней, ничего не было видно.
Ни обнять ее, ни тем более поцеловать у него не было никакой возможности. Дверь в их купе была открыта, и ее мама, читая журнал, время от времени поглядывала на них. Пассажиры, извиняясь, непрестанно сновали мимо, и в коридоре все время кто-нибудь торчал. Всего пару раз удалось незаметно, как ему казалось, чмокнуть ее в щеку — и все. Но даже стоять с ней рядом, прижавшись друг к дружке, было так хорошо, что уходить не хотелось никак.
Принесли чай. Они поужинали и еще немного поболтали втроем. Потом по красноречивым взглядам ее мамы Дима понял, что ему пора ретироваться.
Не хочется, но приходится, — подумал он, прощаясь. Ах, ему бы остаться с ней в этом купе вместо ее мамы! Он даже зажмурился, представив себе такую возможность. Но тут вагон дернуло, и он с размаху треснулся лбом о дверь тамбура — аж искры из глаз посыпались. Ох и фонарь завтра вырастет! — огорчился Дима, потирая ушибленное место. — Можно будет свет не зажигать. И чего я, дурак, зажмурился? В будущее надо смотреть с открытыми глазами.
Добравшись до своего вагона, он помочил лоб водой и приложил монетку, не очень надеясь, что это поможет. Боль немного утихла. Свет в вагоне был притушен, и большинство ребят уже спали. Дима забрался на свою полку и тоже попытался уснуть. Но это ему удалось плохо. Сначала он довольно долго пребывал в каком-то полусне: то засыпал, то просыпался. Перестук колес, хождение мимо полок пассажиров и мысли о Лене не давали ему заснуть. Потом, вроде бы, задремал.
Проснулся он внезапно, как будто его толкнули в бок. Поезд стоял. За окнами виднелись какие-то здания и слышались негромкие голоса. Дима посмотрел на часы. Было два часа ночи. Сна — ни в одном глазу. И вдруг ему безумно захотелось увидеть Лену. Мысль о том, что она находится совсем близко — через каких-то три вагона — иглой застряла в мозгу и стала буквально сводить его с ума.
Он представил ее спящую: ее косички на подушке, ладошку под щекой. И то, что было бы между ними, если бы не ее мама, а он остался с ней в купе. И сразу устыдился своих мыслей. Как будто он вознамерился наступить на прекрасный цветок, доверчиво тянущий к нему свою головку, и сломать его.
— Но она же не цветок, — возразил он себе, — она женщина. И ей тоже должно хотеться того же.
Он снова подумал о том, что когда-нибудь произойдет между ними — и волна нежности затопила его. О, как он будет ее любить! В сто раз сильнее, чем теперь, − хотя, кажется, сильнее любить уже невозможно. Он будет носить ее на руках. Он достигнет любых высот, чтобы у нее было все, что только пожелает.
Но как же хочется увидеть ее прямо сейчас!
Схожу туда, — решил он, — хоть постою возле ее купе. Может, полегчает?
Стараясь никого не разбудить, он спустился вниз и пулей пронесся через три вагона. Вот и их купе — дверь, конечно, заперта. Дима прислонился к стенке и стал взглядом сверлить дверь, пытаясь мысленно проникнуть сквозь нее. Он снова представил себе Лену. Перед сном она заплела волосы в две толстые косички и стала похожа на девочку-пятиклассницу. Тонкая шейка, худенькие плечики. И он даже застонал от нежности и нестерпимого желания ее поцеловать. Как же он любит ее — это какой-то кошмар!
— Молодой человек, что вы здесь делаете? — Сердитый голос вернул его от сладких грез к суровой действительности. Рядом стояла толстая проводница со шваброй и весьма подозрительно взирала на него. Еще как даст по башке! — опасливо подумал Дима и встал по стойке смирно.
— Стою, — отчеканил он, — никого не трогаю, отдыхаю. А что, разве нельзя?
— Вы из какого вагона? — не отставала проводница.
Дима назвал.
— Так и иди в свой вагон! Нечего здесь ошиваться! — повысила голос проводница. — Ходят тут всякие.
— А потом ложки пропадают, — поддержал ее Дима. — Но я не из таких. Я ничего не уворую — не беспокойтесь. Еще немного постою и уйду.
— Я те постою! — рассвирепела та. — Щас бригадира позову — он тебя живо высадит! А ну, убирайся отсюда!
Дверь купе немного отъехала, и в образовавшемся промежутке показалось заспанное лицо Ольги.
— Что происходит? — зевая, спросила она. — Дима, что ты здесь делаешь?
— Вы его знаете? — В голосе проводницы прозвучало облегчение. — А я гляжу: стоит и стоит. Дай, думаю, выясню, чего ему надо.
— Мамочка, что случилось? — Дима увидел разрумянившееся от сна личико Лены, выглядывавшей из-за Ольгиного плеча. И ему сразу стало легче. Беспокойство, мучившее его, куда-то исчезло, и появилась возможность жить дальше. Даже спать захотелось.
— Ничего не случилось, — заверил он их. — Просто, потянуло постоять возле вашего купе. Сейчас уйду.
— Дима, погоди, не уходи. — Лена накинула на плечи кофточку и вышла в коридор. — Мамочка, мы немного постоим, ладно? Ты не беспокойся.
— А чего беспокоиться, когда рядом с тобой такая охрана? — пошутила Ольга. — В обиду не даст.
И, подмигнув Диме, прикрыла дверь.
Проводница тоже ушла, но время от времени выглядывала из своего купе: ей не терпелось узнать, чем они там занимаются.
Дима обнял Лену за плечи и притянул ее к себе. Она посмотрела на него с нежностью и тоже обняла его сзади одной рукой. Так, тесно прижавшись друг к другу, они долго стояли и смотрели на проплывавшие мимо огни. Наконец, Лена сказала:
— Димочка, я пойду, а то мама не спит.
Ох, как хотелось Диме сжать ее в объятиях и припасть к этим, таким желанным губам! Но наглая проводница торчала в коридоре, всем своим видом показывая, что никакой аморалки в своем вагоне не допустит. Поэтому он только поцеловал Лену в макушку, и она скрылась за дверью. А Дима отправился в свой вагон, залез на полку и моментально уснул.
Зато теперь не спалось Ольге. Она лежала с открытыми глазами и размышляла о Лене и ее друге. Мальчик весь пылает, — думала она. — Просто, можно обжечься. А Леночка только начинает светиться.
Тоска в глазах дочери, которую прежде замечала Ольга, исчезла — взгляд Лены стал радостным и умиротворенным. Как будто она долго шла по темному тоннелю и, наконец, увидела впереди свет.
Очевидно, что ничего серьезного между ними еще не произошло. Мальчик, конечно, рвется к этому, а Лена еще не зажглась. Но в любой момент может вспыхнуть — все-таки в ней течет южная кровь. А впереди у них такие трудные экзамены. Может, поговорить с ней, предостеречь? Но можно ли вмешиваться в этот процесс?
Ольга попыталась представить себе, как бы она отреагировала, если бы кто-то вмешался в ее отношения с Серго тогда — в самом начале их любви. О, она возненавидела бы всякого, кто осмелился бы это сделать! А ведь преграды для их любви были куда более серьезные, чем у этих детей. Его родители, ее отец, диссертация, которую еще предстояло завершить и защитить. И на этом фоне — беременность, уход из дому, безденежье, рождение Леночки. И ничего, выстояла.
Нет, не буду вмешиваться, — решила она. — Слишком хрупок росток их любви, слишком легко его сломать. Пусть подрастет, окрепнет. Лена разумная девочка — она все знает и понимает. Она будет осмотрительной, я верю. Но если она решится на близость — значит, так тому и быть. Это ее право. Другое дело, если она сама обратится за советом. Тогда можно будет поговорить обо всем серьезно.
Ольга полагала, что дочка давно спит — так тихо та лежала на своей полке. Но она ошибалась: Лена не спала. Более того, она чувствовала беспокойство матери и прекрасно понимала, о чем та думает, вздыхая и ворочаясь на твердом матрасе. Настолько близки были их души, что часто только взгляда было достаточно, только вздоха, чтобы одна из них поняла, что тревожит другую.
Не волнуйся, мамочка, — мысленно успокаивала ее Лена. — Все у нас будет хорошо. Мы с Димой очень любим друг друга — значит, нам по плечу любые трудности. Ты да Дима — мои самые любимые люди на свете! Мы всегда будем вместе. А вместе нам ничего не страшно.
Утром народ долго любовался Диминой шишкой и не скупился на комментарии.
— И стало светло, как днем! — восклицал один.
— Везет же некоторым! — комментировал другой. — И на батарейки тратиться не надо.
— А я заснуть не мог! — возмущался третий. — Светит и светит с верхней полки прямо в глаза.
— Что случилось, Дима? — спросил руководитель. — С полки свалился?
— В дверь не вписался, — признался Дима. — Такие узкие двери в вагоне — просто не протиснешься с первого раза.
Умывшись и захватив остатки еды, он снова понесся к Лене. Они тоже встали и давно поджидали его к завтраку. Им же не надо было выстаивать эту ужасную очередь в туалет.
Увидев Димин фонарь, Лена испугалась:
— Кто это тебя?
— Дверь вашего вагона. Наверно, проводница ее на меня натравила. Бросилась навстречу да как даст в лоб!
— Ты еще чего придумай! — возмутилась все слышавшая проводница, занося чай в купе. — Нечего по вагонам шастать, когда нормальные люди спят.
Все засмеялись.
— Мама, может, ему холодную примочку сделать? — Лена, осторожно потрогала шишку. — Больно?
— Теперь поздно прикладывать холод, — ответила Ольга, — это надо было делать сразу.
— Когда ты трогаешь, не больно. — Дима вытянул губы, изображая поцелуй. — Потрогай еще.
Лена положила ему на лоб ладошку, и он блаженно замер.
— Пойду, схожу в ресторан, — встала Ольга, — посмотрю, что там продают. Надо будет перекусить перед Москвой, а у нас все закончилось.
Она, конечно, могла никуда не ходить, ведь по вагонам возили тележки с едой. Но ей не хотелось им мешать.
Едва она закрыла за собой дверь, как Дима рванулся к Лене и схватил ее в охапку.
— Наконец-то! — воскликнул он. — Ну, теперь все! Берегись! Сейчас я отведу душу.
— Больной, вы шальной! — смеясь, закричала Лена. — Осторожней, ты меня задушишь!
Но, когда он, жадно целуя, прижал ее голову к подушке, взгляд Лены стал серьезен и даже тревожен.
— Димочка, не надо, — тихо попросила она. — Возьми себя в руки. Во-первых, мама может вернуться в любую минуту или кто-нибудь заглянет.
— А во-вторых? — Он продолжал целовать ее в нос, лоб, подбородок — куда попало.
— А во-вторых... ну не надо, перестань.
— Я не могу оторваться, — признался Дима. — Слишком долго терпел. Когда устану — перестану.
В дверь постучали.
— Ну вот, дождался, — сердито прошептала Лена, поправляя прическу. — Наверно, проводница сдачу принесла. Вот она тебе сейчас выдаст.
— Войдите! — крикнул Дима. — Мы уже встали.
В купе заглянул какой-то мужчина и, извинившись, скрылся.
— Ты с ума сошел! — Возмущенная Лена легонько шлепнула его по губам. — Что люди про нас подумают?
— Вот пусть об этом самом и думают, — наставительно сказал Дима. — Может, им завидно станет и самим захочется. Тогда они закроются в своих купе и перестанут заглядывать в чужие.
В дверь снова постучали.
— Открыто! — крикнула Лена, погрозив Диме пальцем.
Вошла Ольга. Ребята сидели с благопристойными выражениями на приличном расстоянии друг от друга.
Хитрецы, — подумала Ольга. — Но хорошенького понемножку.
— Там вас зовут, — сказала она, — ваш руководитель будет давать дальнейшие инструкции. Завтра в Кремль на бал пойдете, счастливчики. В наше время о таком не приходилось и мечтать.
— Ура-а! — заорал Дима и потащил Лену в свой вагон. Там их встретили аплодисментами и криками "горько!" Какой-то умник пустил слух, что у них тайное свадебное путешествие. Дима пообещал найти умника и устроить ему тайные похороны. Призвав всех к порядку, руководитель предупредил, чтобы по прибытии в Москву никто никуда не отлучался. Все вместе едут в Измайлово, оформляются в гостинице, а потом могут идти по своим делам, предупредив его, куда держат путь и когда вернутся.
Каждый вечер будет перекличка, и не явившихся ночевать без предупреждения ждут крупные неприятности по возвращении домой. В остальном — полная демократия. Хочешь — иди со всеми в музей, не хочешь — дрыхни хоть до вечера, дело хозяйское.
Казанский вокзал встретил южан толпами народа и лютым холодом — около минус тридцати по Цельсию. У Лены сразу закоченел кончик носа. Прикрыв его рукавичкой, она наскоро попрощалась с Димой и остальными ребятами, и они с мамой побежали на площадь, где их ждала машина. А Дима побрел с группой в метро, проклиная Ольгин симпозиум, из-за которого Лена будет жить так далеко.
Как только их оформили в гостинице, Дима позвонил ей и стал умолять о встрече. Втайне он надеялся, что ему будет позволено приходить к ней в гости. Но этого не случилось.
Лена с мамой остановились у Ольгиных друзей по аспирантуре. В пору их молодости друзья именовались Василем и Ниночкой Петренко и очень дружили с Ольгой, закончившей аспирантуру на год раньше них. Она много помогала им в работе над диссертациями — и они остались ей за это признательны. Теперь Василий Андреевич стал маститым доктором наук, профессором одной из кафедр МГУ, а его жена — Нина Петровна — будучи доцентом преподавала высшую математику в автодорожном институте.
Жили супруги Петренко в самом центре Москвы — на Тверской неподалеку от Белорусского вокзала. У них была большая квартира и не было детей — их маленький сын умер от острого малокровия после банальной простуды. Тяжело пережив его смерть, они решили больше детей не иметь.
Почти каждое лето Ольга с Леной приезжали к ним в гости, поэтому девочка выросла буквально у них на глазах. Они любили Леночку, как свою дочь, и всегда с нетерпением ждали ее приезда. Но как бы там ни было, злоупотреблять их гостеприимством Ольга не хотела и потому не позволила Лене приглашать Диму в дом. Все-таки чужие люди. Поэтому ребята договорились встретиться возле парадного.
Когда он примчался к ее дому, совсем стемнело. Мороз усилился настолько, что пар от дыхания превращался в мелкие кристаллики льда прямо на глазах. Лена с трудом переносила холод, поэтому, погуляв с Димой минут десять, запросила пощады, и он проводил ее до лифта. Там сидел лифтер — из-за чего они даже не поцеловались, как следует, на прощание.
Подгоняемый диким холодом Дима понесся к себе в гостиницу, где вынужден был выпить несколько стаканов горячего чая, чтобы согреться. Вечером он долго крепился, мерил шагами номер, потом покатался по ледяной дорожке возле гостиницы, но в конце концов не выдержал и позвонил ей. Трубку взяла Ольга Дмитриевна. Сказав, что Лена в ванной, она пожелала Диме спокойной ночи. Он понял ее пожелание, как просьбу больше не беспокоить их, и с горя завалился спать.
После всех утренних процедур и завтрака он снова ей позвонил. Но трубку никто не взял. Он все набирал и набирал ее номер, пока до него не дошло, что в квартире никого нет. Но куда же она могла запропаститься? Воскресный день, всего десять часов утра, на улице минус двадцать!
Дима впал в дикое беспокойство. А вдруг с ней что-то случилось? Воображение стало рисовать картины — одну страшнее другой. Он продержал ее на морозе, она простудилась, заболела воспалением легких — он знал, что в детстве Лена часто им болела. Ее забрали в больницу!
Он стал метаться по номеру, пытаясь сообразить, что предпринять. Наконец, вспомнил, что ее мама собиралась на это время в университет, чтоб отметиться у организаторов симпозиума. Дима быстро оделся и понесся туда. Он знал, что Лена не планировала идти утром с мамой в МГУ. Ведь докладов в этот день не было, а вечером их ожидал новогодний бал в Кремле. Она должна была быть дома, но ее там нет. Где же она?
— Леночка, только бы с тобой ничего не случилось, только бы не случилось! — молился он по дороге.
Терзаемый страшной тревогой Дима влетел в здание МГУ и сразу наткнулся на объявление о регистрации участников симпозиума. Он понесся на третий этаж в указанную комнату и в коридоре увидел Ольгу. Она стояла с каким-то бородатым типом огромного роста и что-то энергично ему втолковывала. А тот, широко улыбаясь, слушал ее и время от времени молча кивал.
— Дима, как ты здесь оказался? Что случилось? — удивилась Ольга.
— Где Лена? — едва переведя дыхание, закричал он. — Ее нигде нет! Я звоню, звоню — никто не берет трубку.
— Лена с Ниной Петровной пошли по магазинам. Нина Петровна узнала, что у вас сегодня в Кремле бал и раскритиковала ее платье. Сказала, что оно не модное и захотела подарить ей новый наряд. Извините! — обратилась она к бородачу. — Это друг моей дочери. Потерял ее и теперь ищет по всей Москве.
Тот, продолжая улыбаться, снова кивнул.
— Как по магазинам! — ужаснулся Дима. — Там же такой мороз! Ольга Дмитриевна, как же вы ее отпустили? Она простудится, заболеет воспалением легких! Она же подвержена!
— Не простудится, — засмеялась Ольга. — Они не пешком — их на машине Василий Андреевич повез.
— А в какой они магазин поехали, не знаете?
— Вообще-то они на ярмарку хотели — сначала в Лужники, потом еще куда-то, не знаю. Ты что, собираешься ее по всем магазинам разыскивать? Не выдумывай, езжай в свою гостиницу и готовься к балу. А то еще сам простудишься — мороз сегодня нешуточный.
Дима почувствовал, как у него отлегло от сердца. Конечно, жаль, что утро пропало. Для него теперь время, проведенное без Лены, — пропавшее время. Но самое главное, с ней ничего не случилось.
Забыв попрощаться, он побежал в метро. Вдруг она ему позвонит — он же дал ей свой гостиничный номер.
Лена позвонила только после обеда. Она сообщила, что ее подвезут к гостинице за час до похода в Кремль, куда она хотела отправиться со всеми вместе.
— Ну, как платье? — спросил он. — Купили?
— О, Дима! — засмеялась она. — Ты упадешь! Такая красота, что страшно надевать. Сама буду сверкать, как елка. Какой-то мокрый шелк — весь переливается. Никогда такого не видела. Сумасшедшие деньги стоит.
— Тебя украдут! — закричал он в трубку. — Одень лучше старое. Тебя хоть в рубище наряди — ты все равно будешь красивее всех.
— Не украдут — ты же будешь рядом.
— Тогда дай мне слово весь вечер танцевать только со мной! Всем будешь отказывать — говорить, что ты ангажирована на все танцы. Мной. Обещаешь?
— Конечно! Если только тебе не захочется потанцевать с другими девушками. Наверно, скучно танцевать все время с одной и той же.
— Никаких скучно! Никаких девушек! Есть только ты! Кроме тебя, мне никто не нужен. Смотри, ты обещала. Как мы говорили в детстве: уговор дороже денег.
— Мы тоже так говорили. Ладно, до встречи, а то меня мама зовет. Тут гости пришли — ее друзья еще по Питеру. Она им меня показать хочет. Похвастаться. Они меня еще совсем крошкой видели, а теперь им интересно посмотреть, что из той крошки выросло.
— Ой, Лена, я не могу! Ну почему рядом с тобой все время кто-то, а не я? Какие-то мамины друзья. Зачем они нужны?
— Ну потерпи немного — мы же весь вечер будем вместе.
— Да, а на ночь ты опять уедешь на свою Тверскую?
— А ты хочешь, чтобы я и ночью была с тобой? — лукаво спросила Лена. — А не многого ли ты хочешь?
— Ничуть! Именно этого я и хочу! Больше всего на свете! Если мы любим друг друга, почему нам нельзя быть вместе ночью? Мы ведь все равно поженимся.
— Нет, Дима, ты слишком торопишься. Во-первых, мы мало знаем друг друга. Во-вторых, куда спешить? За нами же никто не гонится. Всему свое время.
— А когда будет время всему? Раз уж ты сама об этом заговорила.
— Не знаю. Но не сейчас — это точно. Давай пока оставим эту тему. Мне от мамы влетит — там же меня люди ждут, это невежливо. До встречи!
И она положила трубку. А Дима сел в кресло и стал приходить в себя. Она сама об этом заговорила. Обещала, что все будет, надо только подождать. Да он согласен ждать хоть сто лет, лишь бы потом уже совсем не расставаться. Но как же это тяжко!
Лена не выполнила своего обещания приехать пораньше — ее привезли, когда вся группа спускалась к автобусу, поэтому Дима смог оценить ее наряд только в гардеробной Дворца съездов. Когда он снял с нее дубленку, то даже зажмурился. В бледно-голубом искрящемся платье Лена была похожа на Снежную королеву. Оно струилось вдоль ее тонкой фигурки, вспыхивая то синими, то красными, то белыми искорками, и удивительно сочеталось с ее переливчатыми синими глазами. От нее просто невозможно было оторвать глаз. Рядом с этой сказочной красавицей Дима почувствовал себя жалким пигмеем, недостойным даже прикоснуться к ней. Страх ее потерять был так велик, что он чуть снова не надел на нее дубленку. Чтобы больше уже никто не видел эту красоту.
— Лена, зачем ты его надела? — Его голос даже охрип от волнения. — Тебе проходу не дадут! Я же не могу драться со всей этой толпой. Не смей отходить от меня ни на шаг!
— Даже в туалет? — засмеялась Лена.
— Даже туда. Буду тебя провожать и стоять возле двери. Ждать, пока ты не выйдешь. Иначе тебя точно украдут. Тут сынки всяких начальников шастают — захотят и увезут.
— Дима, не говори глупости. Времена Берии давно прошли. Никто меня не увезет. Погоди, не сдавай дубленку — у меня там в кармане платок и расческа.
Лена подошла к зеркалу и стала расчесываться. На нее оглядывались. Дима с несчастным видом стоял рядом. Но когда они поднялись в зал, ему стало немного легче. Там было полно красивых девушек в роскошных нарядах. И хотя, по его мнению, ни одна из них не могла сравниться с Леной, она все же не очень выделялась из этого цветника. Тем не менее, он решил не спускать с нее глаз. И надо сказать — его опасения были не беспочвенными. Едва зазвучала музыка, как возле Лены вырос щеголеватый суворовец и, галантно поклонившись, протянул ей руку.
— Извините, — сказала Лена. — Этот танец я уже обещала моему другу.
— А следующий? — спросил наглый суворовец, явно не собираясь отступать.
— Моя невеста сегодня танцует только со мной! — отрубил Дима и взял Лену под руку. — Пойдем, дорогая!
— А я слышал, что сегодня здесь только школьники и школьницы, — не отставал суворовец. — Разве может школьница быть чьей-нибудь невестой? Вы, правда, его невеста? Или этот юноша − самозванец и выдает желаемое за действительное?
— Я его будущая невеста, — улыбнулась девушка. — Но сегодня я обещала танцевать только с ним. Так что — извините.
— А может, освободить вас от вашего обещания? — преградил им дорогу суворовец. — Это мы быстро.
— Слушай, ты! — Дима начал закипать. — Не понимаешь русского языка? Так я тебе объясню жестами.
— Дима, Дима! — остановила его Лена. — Извините, но я буду танцевать только с моим другом, — твердо сказала она. — Это мое желание, а не только его.
— Что ж, желание женщины — закон, — с сожалением протянул суворовец. — Хотя очень жаль!
И, смерив Диму взглядом, не сулившим ничего хорошего, он ретировался.
— Ну, что я говорил? — сердито сказал ей Дима во время танца. — Ты посмотри, на тебя все глазеют. Чует мое сердце — этот щегол еще себя покажет. Мне что, со всей их сворой драться? Вон их сколько.
— Дима, успокойся. — Лена погладила его по плечу. — Пока мы здесь, никто тебя не тронет. А уходить будем всей группой. За мной машина придет, а ты поедешь со всеми на автобусе. Расслабься и получай удовольствие. Ты только подумай, где мы танцуем! В самом Кремле! Под самой главной елкой страны! Давай сфотографируемся на память. Всю жизнь потом будем вспоминать.
— А как мы фотографии получим? Кто нас сюда за ними потом пустит?
— Сейчас узнаем.
Фотограф объяснил им, что снимки вышлют по адресу, который они укажут, и выдадут квитанции. Они сфотографировались под сначала вдвоем, потом всей группой, потом их щелкнули еще раз во время танца.
— Пойдем, посмотрим, что в других залах, — предложила Лена.
В одном зале играли в викторину, в другом водили хоровод, в третьем дружно хохотали над шутками Деда Мороза — и везде было весело. Но несчастное выражение не сходило с Диминого лица.
— Дима, ты чего такой кислый? — не выдержала, наконец, Лена. — Выбрось все мрачные мысли из головы. Я с тобой — так чего тебе еще надо?
— Надо, — надул губы Дима. — И еще как!
— Иди, я здесь подожду. Ваш в самом конце коридора слева.
— Как не стыдно предлагать любимому человеку такие глупости!
— Какие ж это глупости? — засмеялась Лена. — Что естественно, то не безобразно. Так чего тебе не хватает для счастья?
— Хочу, чтобы они все исчезли и мы остались вдвоем.
— Да уж! Желания у тебя. Что мы будем делать вдвоем в таком огромном Дворце?
— Я хочу тебя поцеловать. А они все на тебя глазеют. Я сейчас кусаться начну!
— Ну, поцелуй потихоньку. Может, тебе легче станет. Только не как в купе!
Продолжая танцевать, он тихо поцеловал ее в губы и оглянулся. Нет, все в порядке, никто не показывает на них пальцем. Тогда он снова поцеловал ее и собрался было еще − но она приложила ладошку к его губам и покачала головой.
— Хватит, Димочка. А то ты не сможешь остановиться.
И он подчинился. Они пошли в другой зал, сыграли там в викторину и выиграли по большой шоколадке. Потом Диме дали гитару, и он спел их щенячий гимн, за что получил приз — большого плюшевого щенка. Счастливый, он вручил щенка Лене, и она поцеловала его в щеку − от этого ему самому захотелось радостно заскулить по-щенячьи.
В общем, бал удался. Но все заканчивается, рано или поздно. Бал закончился поздно. Без происшествий они разъехались: Лена к себе домой, а Дима с остальными ребятами — в гостиницу. Там они еще немножко попели под гитару, пока горничная не призвала их к порядку. И хотя у Димы руки чесались позвонить Лене, он себе этого не позволил. Дима вдруг почувствовал, что ему следует хорошенько обмозговать свое дальнейшее поведение. Что-то в их отношениях стало его беспокоить — что-то было не так.
Дима сел в кресло и задумался. Она, конечно, любит его — она сама ему в этом призналась. Но, когда они остаются вдвоем, в ее глазах появляется какая-то настороженность, словно она чего-то опасается. Наверно, он действует слишком напористо. Набросился на нее в купе, как кот на мышонка. И это его постоянное стремление сдавить ее в своих объятиях и целовать без остановки. Она ведь девочка — ей всего шестнадцать. Это ему через две недели восемнадцать, а шестнадцать и восемнадцать — это, как говорят в народе, две большие разницы.
Нет, надо притормозить, надо приучать ее к себе постепенно. Торопливостью можно все испортить. Она, в конце концов, замкнется, и ее потом трудно будет растормошить. Поцелуй при встрече, поцелуй при расставании — остальное время можно наслаждаться созерцанием ее личика и общением. Удовольствие не меньшее. Она прекрасная собеседница, начитана, на все имеет свое мнение.
Узнать ее поглубже, разговаривать с ней обо всем, наслаждаться шафраном ее души — разве это не счастье? Подождать, пока она совсем проникнется доверием к нему и начнет делать шаги навстречу. Вот же — поцеловала она его сегодня на балу. Правда, только в щеку, но что-то же толкнуло ее на это. Понятно, что — его пение, аплодисменты слушателей, плюшевый щенок. Вот и надо поступать так, чтобы почаще вызывать в ней одобрение и восхищение.
Она права: им нельзя спешить. Впереди последнее полугодие, выпускные и вступительные экзамены. Все это заботит ее, не дает полностью раскрыться навстречу любви. Ведь у нее такое ужасное чувство ответственности! И потом — на нее так влияет ее мама. Они же подружки, и Лена, наверняка, ей обо всем рассказывает. Нет, все! Впредь он будет осмотрительнее. Никаких резких движений — сдержанность и еще раз сдержанность. И постоянное внимание к ее настроению. Иначе можно все испортить.

...

Ирина Касаткина: 25.08.16 13:33

 » Глава 44. Американец Тони и Лена

На следующий день в МГУ открывался симпозиум. Лена непременно хотела там присутствовать. А во второй половине дня — работа по секциям. И на одной из секций должна была делать доклад ее мама. Поэтому весь завтрашний день они решили провести в университете на Воробьевых горах.
Диме не очень все это улыбалось, но выбор был только один: или с ней, или без нее. То есть, практически, выбора не было. Если будет скучно, — решил он, — буду просто любоваться ею. А может, станет интересно, все-таки информационные технологии — это же и мое будущее. Если что-нибудь пойму, буду слушать. Нет, буду слушать все, что будет слушать она, чтобы потом не хлопать глазами.
Открытие симпозиума прошло шумно и сумбурно. Академик, который должен был его открывать, загрипповал, замену быстро найти не удалось. Многие участники явились с опозданием, во время приветственной речи в зале продолжалось хождение по рядам. То и дело хлопали сидения. Речи выступавших были абсолютно бессодержательны — так, одни общие слова. Просидев около часа и полностью разочаровавшись, Лена с Димой заявили Ольге, что им все это надоело и они идут гулять. Придут к трем на ее секцию. Пригнувшись, они выбрались из своего ряда и сбежали.
Лена не раз бывала в университете в прежние приезды и немного ориентировалась в нем. Они походили по этажам, почитали объявления на стенах коридоров, поглазели на студентов, заглянули в аудитории и лаборатории. Никто их не останавливал и не прогонял. Устав, они оделись, вышли из здания и немного постояли на Воробьевых горах, любуясь панорамой столицы и болтая о том, о сем.
В Москве потеплело — на градуснике было всего минус восемь. Но стоило Лене один раз кашлянуть, как Дима увел ее обратно. Они спустились в столовую и пообедали. Еще немного побродили по этажам и побежали разыскивать свою секцию. Они нашли ее довольно быстро. Секция "Внедрение информационных технологий в образовательный процесс" располагалась в одной из аудиторий второго этажа. Народ еще только собирался, и свободных мест было много. Они заметили в среднем ряду Ольгу, сели рядом с ней и с любопытством принялись разглядывать прибывающую публику.
У правой стены аудитории стоял длинный стол, за которым сидели руководители секции и ее спонсоры. Стол был поставлен так, чтобы сидящим были одновременно видны и лица выступающих, и лица слушателей. Один из организаторов симпозиума и одновременно его главный спонсор — американец Тони Гор — тоже с интересом оглядывал ряды аудитории. Он заметил светловолосую даму и молодых людей рядом с ней. И невольно его взгляд задержался на Лене.
Лена почувствовала на себе этот внимательный взгляд, посмотрела на его владельца — высокого седоватого мужчину — и перевела глаза на выступающего. За свою жизнь она привыкла, что ее часто рассматривают незнакомые люди, и научилась не обращать на это внимание. Смотрит — ну и пусть смотрит, пока не надоест. Посмотрит и перестанет. Симпатичный дядька, подумала она, высокий, выше всех за столом. Волосы с седоватые, а глаза голубые, молодые и очень умные. По возрасту годится ей в отцы. Наверно, какой-нибудь босс. Может, даже американец. Лена знала от Ольги, что деньги на проведение симпозиума выделили американские бизнесмены, занимавшиеся распространением информационных технологий в странах бывшего соцлагеря, в том числе и в России. Они тоже прилетели, чтобы принять в нем участие, и сейчас находились в этой аудитории.
Наверно, один из них, — предположила Лена. И не ошиблась.
Бизнесмен Тони Гор был выходцем из России. В те далекие времена у себя на Родине он звался Антоном Гордецким и подвизался в одном из ленинградских вузов на должности ассистента. Тогда он был нищ, тощ и пронырлив. За вызывающую фамилию, острый беспокойный ум, невыносимый характер и вечное стремление совать свой нос во все дырки начальство не любило Антона и постоянно мечтало его куда-нибудь сбагрить. И такой случай представился.
То было время первых робких сношений с дальним зарубежьем. В их вуз из Бостона пришло приглашение выделить на полугодовую стажировку молодого специалиста в области информатики не старше тридцати лет, сносно владеющего английским. Антон идеально подходил под эти требования. И хотя до слез было обидно устраивать этому мерзавцу такую лафу, начальство все же отправило его в далекую Америку − дабы по возвращении использовать полученные им знания на благо родного института. Но, пожив с месяц вдали от руководящей и направляющей, Антон почувствовал неодолимое желание никогда больше не попадать под ее чуткое руководство. Сделав ручкой начальству, он женился по большой любви — к Штатам — на тощей и смешливой американке Аннет. Папа его жены владел изрядным пакетом акций компании, занимавшейся внедрением информационных технологий в разные производственные процессы, и имевшим собственное дело в этой области. Папа вовлек сметливого зятя в свой бизнес, и скоро их доходы стали расти, как на дрожжах. В отличие от многих соотечественников Антон был истинным трудоголиком. Когда нужно, он мог работать день и ночь, был легок на подъем и нюхом чуял самые прибыльные направления в их бизнесе.
Первое время руководство института взывало к совести Антона и периодически давило на его маму, оставшуюся одной в десятиметровой комнатке многосемейной коммунальной квартиры. Маме дважды за счет института устраивали переговоры с беглецом, чтобы та уговорила его вернуться.
— Тошенька, как тебе живется? — робко спросила мама в их первый разговор − вместо того, чтобы обрушить на него град упреков.
— Как в раю! — ответил сын. Что было чистой правдой после его полуголодного житья в стране победившего социализма.
— Деточка, а когда же ты вернешься?
— Сделаю все, чтоб никогда! — клятвенно пообещал сын.
— Но неужели тебя не мучает ностальгия?
— Мама, ностальгия кончается при первом же воспоминании о нашем коммунальном туалете.
Вскоре Антон — теперь уже Тони — настолько опередил тестя в деловой хватке, что тот с легким сердцем передал ему управление компанией и навсегда отстранился от дел. Через некоторое время он умудрился влететь на своем "Мерседесе" в серьезную аварию и не дотянул до больницы. Тони стал полновластным хозяином огромного и все приумножавшегося состояния.
После того, как Аннет нашла себе такого же веселого кинорежиссера, они с Тони радостно расстались, оставшись добрыми друзьями, — и он стал наслаждаться свободной жизнью богатого холостяка. Мама давно умерла, и с бывшей родиной теперь его уже ничто не связывало. Но ностальгия, о которой она когда-то спрашивала, после сорока лет стала время от времени мучить его. И чем дальше, тем чаще.
К тому времени в его стране произошли такие перемены, о которых он в прежние времена не мог и помышлять. Дружные союзные республики дружно разбежались, образовав независимые непонятно от кого государства. Это не пошло на пользу их экономике, и нищета приняла поголовный — за малым исключением — характер.
И тогда Тони Гор решил искупить свою вину перед страной, где он родился и вырос. Тони понимал, что без современных технологий производство в ней никогда не поднимется и Россия в конце концов превратится в банановую республику. Поэтому он создал Фонд помощи науке и ученым, занимавшимся информационными технологиями. В частности, его Фонд систематически организовывал различные конференции и симпозиумы, на которых ученые разных стран обменивались последней информацией в этой области.
Сам Тони всегда с удовольствием принимал в них участие. Вот и на этот раз он прилетел в Москву, чтобы посидеть на очередном симпозиуме, послушать доклады, а затем навестить Питер и поклониться могиле матери.
После развода с Аннет Тони так и не женился. Женщин он имел много и каких хотел — но жениться на американке больше не желал. Нет, они были милы, энергичны, понимали толк в сексе и со вкусом одевались. Но не было в них чего-то... он и сам не мог толком объяснить, чего. Какого-то тепла, душевной доброты, что ли, так присущей русским женщинам. И потому, приезжая в Россию, Тони всякий раз с особым вниманием вглядывался в их лица.
У Тони была две страсти: красивые камни и красивые женские лица. Можно сказать, он коллекционировал их. Страсть к красивым камням Тони унаследовал с далекого детства.
Его мать происходила из старинной дворянской семьи, бывшей когда-то богатой и знатной. Вихрь революции одним махом уничтожил всех ее членов за исключением двух сестер. Старшая сестра вышла замуж за бывшего красного командира и приютила у себя младшую. Это их и спасло. Они сменили фамилии и зажили тихой жизнью, стараясь не привлекать к себе внимания. Но не получилось. Красный командир со всем семейством был вскоре репрессирован, но маму Антона почему-то не тронули.
Она уехала в Ленинград и стала работать на заводе. Да так и доработала до старости на одном месте
Первое время мама страшно боялась, что за ней вот-вот придут и заберут. Когда во двор заезжала черная машина, она пряталась под кровать. Завидев издали военного, сворачивала за угол и пробиралась к дому дворами, прячась по подъездам и путая следы. Но со временем, решив, что о ней забыли, перестала пугаться каждого встречного и зажила спокойней.
Мама никогда никому не рассказывала о своей прежней жизни — только Антону под большим секретом и непременно шепотом. От старшей сестры ей остались два старинных кольца — одно с рубином, другое с сапфиром. Они были тщательно спрятаны от посторонних глаз, и лишь изредка Антону дозволялось ими полюбоваться.
— Это настоящие камни, — внушала ему мама, — не вареные, не то, что теперешние. Им цены нет! Пусть лежат на черный день — мало ли что.
Мальчик любил рассматривать камни на просвет. Красные и синие огоньки, вспыхивавшие в них, казались ему отблеском далекой сказочной жизни, которой жили когда-то его репрессированные родственники.
Ни он, ни его мать так до конца и не поняли, за что их убили. Ведь надо быть поистине чудовищем, чтобы у тебя захотели отнять жизнь подобные тебе существа. Но по словам матери все их родные представляли собой цвет русской интеллигенции и были добрейшими людьми − за исключением разве что мужа сестры, у которого действительно руки были по локоть в крови после участия в раскулачивании. Но и его в знак благодарности родная власть не замедлила отправить на тот свет вместе со всем семейством.
Ведь они были такими же, как мы, — с содроганием думал мальчик. — Как им, наверно, было больно и страшно, когда их убивали. О чем они думали в тот момент? Наверно, все пытались понять — за что? А может, надеялись, что в той, другой жизни, им будет лучше, чем в этой? Вот если бы это оказалось правдой.
Став Тони Гором, он не утратил страсти к красивым камням и начал их коллекционировать. Мамины кольца после ее смерти бесследно пропали, будто их и не было вовсе. На вопросы Антона, куда подевались вещи, соседи только пожимали плечами и разводили руками. И он плюнул на поиски. Заказал по памяти похожие кольца и иногда, в минуты острой тоски принимался рассматривать камни на просвет. С этих камней и началась его коллекция.
Страсть к красивым женским лицам Тони удовлетворял, незаметно любуясь ими. Иногда он подходил к привлекшей его внимание особе и, представившись фотокорреспондентом, просил разрешения ее сфотографировать. У него уже собралось несколько фотоальбомов, которые он любил просматривать на досуге.
Лицо девушки, сидевшей в среднем ряду между дамой лет сорока и молодым человеком, сразу приковало его внимание. Почему-то на ум пришло воспоминание о цветущей яблоневой ветке на фоне синего майского неба. Он взглянул на это лицо раз, другой и почувствовал неодолимое желание смотреть на него, не отрываясь.
Дама, по-видимому, ее мать или очень близкая родственница, — думал Тони, — они непохожи, но что-то общее в улыбке, мимике определенно есть. Рот — да, губы схожи — наверно, все-таки мать. Молодой человек глаз с нее не сводит — тут, конечно, любовь. И не безответная, судя по ее взглядам на него.
Объявили доклад профессора Туржанской, и он увидел, что дама встала.
— Туржанская! — воскликнул он мысленно. — Математик Ольга Туржанская! Неужели та самая, чьи очень толковые статьи не раз попадались ему в определенных журналах? Никогда бы не подумал, что эта миловидная хрупкая дама — обладательница такого могучего ума. Воистину, русские женщины — загадка природы.
Он вслушался в доклад и еще раз поразился ее знанию предмета и пониманию путей выхода из кризиса, в котором оказалось изучение точных наук в стране.
Взглянув на девушку, Тони утвердился в предположении, что та — ее дочь. С такой любовью, с таким обожанием она смотрела на выступавшую — несомненно их связывали семейные узы.
Тони вгляделся в мать девушки. Очень мила, очень! Не так, как дочь, но по-своему красива. Правильные черты лица, мягкий славянский профиль. Какое-то уверенное спокойствие и истинная интеллигентность чувствовались в ней. Чем-то она напоминала ему мать. И позабытая нежность шевельнулась в душе Тони.
Наверно, тоже из Питера, — предположил он. Да, с фотоаппаратом к ним не подойдешь — сразу получишь вежливый от ворот поворот.
Внимательно выслушав ее доклад и проводив взглядом до места, где она с дочерью сразу стали что-то оживленно обсуждать, он принял решение.
Дождавшись перерыва, Тони позвонил по сотовому давнему другу, возглавлявшему в столице одно из частных сыскных агентств. Друг часто выполнял его разные, в том числе и деликатные, поручения. Не раз он выручал Тони, разыскивая потерянные деньги Фонда и выясняя, в чей конкретно карман они уплыли. Друга звали Вадимом − он был молчалив, наблюдателен и безупречно относился к поручениям Тони. Тем более, что тот никогда не скупился на оплату. Кроме того, их связывала стародавняя дружба еще с тех далеких времен, когда оба были молоды, честолюбивы и вкалывали за гроши — Тони в своем вузе, а Вадим в одном из питерских НИИ.
— Здорово, Шерлок! — приветствовал Тони приятеля. — Как разыскивается? Нюх еще не потерял?
— Это ты, бродяга? — обрадовался Вадим. — Все летаешь? Все нас облагодетельствовать хочешь? Опять какую-нибудь очередную говорильню организовал? Сказывай быстро, что надо, а то тут у меня народ. Или позвони после семи.
— Деловой! — упрекнул его Тони. — Со старым другом ему поболтать некогда. Гони всех — у меня для тебя важное задание.
Было слышно, как Вадим попросил людей подождать в приемной. Когда голоса в кабинете стихли, он сказал:
— Ну давай, излагай свое дело. Опять бабки пошли не туда. Смотри, разоришься с нашим народом.
— Нет, совсем другое. Мне нужны сведения об одной женщине и ее семье. Все самым подробным образом: адрес, возраст, фотографии всех членов семьи, взаимоотношения между ними. Друзья, привычки, хобби, материальное положение, жилищные условия — в общем, все-все. И побыстрее.
— Что за женщина?
— Профессор Туржанская. Знаю, что сама она из Питера, математик. Сейчас в Москве. Сегодня выступала на симпозиуме, организованном в МГУ нашим Фондом. С ней девушка — по-видимому, ее дочь. О ней — тоже все до мельчайших подробностей. Расходы оплачу, ну и гонорар, разумеется, тоже. Сделаешь?
— Без проблем! Когда надо?
— Желательно завтра к полудню. Чтобы к секции все было у меня. Мой сотовый ты знаешь — он не изменился.
Назавтра к часу дня Тони получил из офиса Вадима папку с подробными сведеньями о семье Туржанских, включая ее батумских родственников. Там же находились три фотографии — самой Ольги, девушки и ее отца.
Из сведений, предоставленных Вадимом, он узнал, что отец девушки, на которого она была поразительно похожа, давно погиб, мать больше замуж не вышла и они с дочерью живут вдвоем. Обе увлечены математикой, имеют хороший "Пентиум", выходят в Интернет. Девушка оканчивает одиннадцатый класс, идет на медаль и собирается поступать в местный вуз на факультет информатики. В настоящее время с группой отличников проводит каникулы в Москве. Группа живет в Измайлово, а девушка с матерью — у знакомых. С молодым человеком Дмитрием Рокотовым ее связывают романтические отношения
В три часа на секции Тони увидел одну Ольгу — ребят с ней не было. Он сам не ожидал, что так огорчится.
— Чего я хочу? — спросил он себя. И сам себе ответил:
— Хочу еще раз ее увидеть. И услышать ее голос, поговорить с ней, насладиться хотя бы коротким общением с этим изумительным созданием.
Через два дня они уезжают. Но перед отъездом в МГУ, как водится, состоится банкет, посвященный окончанию симпозиума. На нем, скорее всего, будет присутствовать и ее мать. Надо, чтобы дочка была с ней. Но она, вероятно, захочет провести последний вечер с группой — тоже куда-нибудь пойдут. Надо, чтобы пришли сюда, на банкет — он все оплатит.
Не дожидаясь окончания секции, Тони нашел нужного администратора и объяснил тому его задачу — привезти группу школьников с Дона в МГУ под предлогом знакомства с университетом. Устроить им небольшую экскурсию, а затем пригласить на банкет. Пообещав администратору щедро компенсировать его услугу, Тони заручился заверением, что все будет сделано в лучшем виде.
А Дима с Леной не пришли на второе заседание из-за назначенной им на это время встречи с Диминым приятелем Ильей в одной из московских радиостудий. Илья работал там оператором, но время от времени пел под гитару свои песни, за что получал отдельный гонорар.
Отрекомендованного Ильей Диму студия выслушала внимательно и с явным одобрением − но при этом вся ее мужская часть не сводила глаз с Лены. Когда он закончил и стал ждать отзывов на свое исполнение, первые слова, услышанные им, были обращены не к нему, а к ней. Фраза была настолько избитой, что хотелось ее, фразу, пожалеть:
— Девочка, хочешь сниматься в кино?
— Нет, — не раздумывая, отказалась Лена. — Ни в кино, ни на телевидении я сниматься не хочу. Мое призвание — информатика и математические методы, ее обеспечивающие. Но за предложение спасибо.
— Они там на Дону потому такие умные, — заметил Илья, — что много рыбы едят. В рыбе фосфор — он здорово мозги питает, я сам читал.
— Может, вы и мне уделите внимание? — не выдержал Дима. — Оставьте в покое мою невесту и скажите, как вам мои песни.
— Она твоя невеста? — удивился длинноволосый тип, бывший, по-видимому, у них самым главным. — Девушка, что вы в нем нашли? Выходите замуж за меня, я вам не жизнь устрою — сказку! Сдалась вам эта информатика!
— Я его очень люблю, — улыбнулась Лена и успокаивающе погладила закипевшего Диму по рукаву. — Ну и как вам его песни?
— Песни? Ах, песни! Ничего, хорошие песни.
— Может, раскрутим? — предложил Илья. — Диск запишем или несколько раз на радио прокрутим.
— А бабки у него есть?
— Ну откуда у школьника бабки? Если диск продастся, бабки будут.
— Значит, так. — Длинноволосый, алчно глядевший на Лену, нехотя перевел взгляд на Диму. — Предлагаю тебе два варианта. Первый: мы тебя записываем, делаем аранжировку твоих песен, выпускаем пластинку с именами твоим и автора стихов. Но ты подписываешь договор, что никогда гонорар за свои диски с нас требовать не будешь. Иными словами, мы тебе делаем имя, но деньги ты и твой автор не получаете. Второй вариант: ты получаешь единовременно приличные бабки, но вы с автором текста отказываетесь от авторства и диски выходят под чужим именем.
— Да вы что это — серьезно? — поразился Дима. — Второй вариант я отметаю с ходу. С какой стати кто-то должен присваивать мою музыку и Маринины стихи? Я на это никогда не соглашусь! Да и первый какой-то грабительский. Вы, значит, будете получать за наши с Мариной песни бабки, а нам — шиш? Не хило! Только меня это тоже не устраивает.
— Ну тогда извини. — Длинноволосый широко развел руками и, поднявшись с кресла, удалился. За ним ушла и большая часть слушателей. В студии остались только незнакомый парень и Илья.
— Ты, хлопец, неправ, — заметил парень. — Надо было соглашаться на первый вариант. Ведь сделать имя в Москве дорого стоит. Ты потом мог бы петь в концертах на эстраде — тебя бы знали. Деньги ведь можно зарабатывать не только на дисках.
— Но я не собираюсь становиться профессиональным певцом, — возразил Дима. — Я хочу стать программистом. Просто, мне ваши предложения кажутся несправедливыми.
— Дорогой, мы еще слишком бедны, чтобы быть справедливыми. Песни это бизнес. А в бизнесе нет понятия справедливость, есть понятие выгода. В остальном — дело хозяйское. Если надумаешь, дай знать — потолкуем.
Он похлопал Илью по плечу и тоже ушел.
— Ну ладно, — поднялся Илья, — мне тоже надо идти. Извини, если что не так. Пойдемте, я провожу вас. Звони, не исчезай.
Дима и Лена с облегчением покинули студию. На улице заметно потеплело. Под солнышком даже начал таять лед, и кое-где на нем образовались предательские лужицы. На их дне лед был особенно скользким. Наступишь на такую лужицу и обязательно растянешься.
— Дим, а ты не заметил — ведь они фактически признали, что вы с Мариной талантливы. Что ваши песни чего-то стоят. Поздравляю! — И Лена торжественно пожала ему руку. — Не огорчайся, вы еще станете знаменитыми. Сейчас надо школу окончить и в институт поступить. А там — всякие студенческие фестивали, конкурсы, дискотеки. О вас еще услышат, вот увидишь.
— Когда ты со мной, меня ничто не может огорчить, — заверил ее Дима, целуя в румяную щеку. — Куда мы теперь?
— Проводи меня, пока не стемнело. И позвони из гостиницы, что там назавтра. Надо же и с ребятами побыть, а то мы все сами да сами. Неудобно получается.
На следующий день они с группой побывали в Кремле, побродили по его территории, полюбовались царь-пушкой и царь-колоколом и посетили Оружейную палату. И Дима, и Лена много раз бывали здесь с родителями в их прежние приезды − но с группой все равно было интересно.
Потом их пригласили в одну из московских школ. Там они устроили друг другу концерт — пели, читали стихи, рассказывали о своем житье-бытье и в конце концов так перезнакомились, что под занавес их руководитель уже не мог отличить своих от чужих. Под Димину гитару, положив друг другу руки на плечи и покачиваясь в такт мелодии, они перепели хором все мало-мальски известные песни и до того сдружились, что, когда пришла пора прощаться, никак не могли расстаться. К тому времени уже образовались несколько свежеиспеченных парочек. Их пришлось буквально растаскивать, а они при этом тянули друг к другу руки и что-то орали про адреса, которыми не успели обменяться. Наконец, прокричав напоследок “как здорово, что все мы здесь сегодня собрались!” они расстались.
Дима проводил Лену домой, и она сама поцеловала его в щеку, в губы и в нос. Это его привело в такой восторг, что он поперся в свою гостиницу через всю Москву пешком и опоздал на ужин, за что получил заслуженный нагоняй. Хорошо хоть нашлись сердобольные души, захватившие ему с ужина булочку, сосиску и сырок — иначе он лег бы спать голодным.
Уже перед сном им объявили, что планы назавтра существенно меняются. Во второй половине дня вместо автобусной поездки по Москве они идут на экскурсию в МГУ, где после нее их ожидает грандиозный банкет вместе с участниками какого-то симпозиума. От этой новости все пришли в дикий восторг и так заорали "Ура!", что прибежал администратор.
Их руководитель и сам был потрясен неслыханной щедростью организаторов симпозиума. Где ж это видано, чтобы двадцати прожорливым гаврикам вдруг ни с того, ни с сего была оказана такая честь? Он сначала не очень поверил звонку из МГУ. Но когда оттуда прибыл какой-то представительный тип — весь из себя! — и вручил ему официальное приглашение на бланке университета, пришлось поверить. Выходит, есть-таки на свете добренькие Буратино, заботящиеся о лучших представителях молодого поколения из провинции, мечтая увидеть их в рядах столичных студентов.
Когда Дима позвонил Лене и сообщил ей эту потрясающую новость, даже Ольга удивилась. Чтоб каких-то школьников с Дона пригласили в МГУ, да еще и на банкет — это что-то невероятное. Ведь на каникулах в Москве гостили сотни учащихся со всех концов страны. За что же именно их группе такая честь?
Когда она поинтересовалась у организаторов симпозиума, как получилось, что пригласили именно эту группу да еще вне всякого протокола, те пожали плечами:
— Вероятно, кому-то из спонсоров под занавес пришла в голову красивая идея: пригласить школьников из провинции. А то, что в этой группе ваша дочь, — наверно, чистая случайность.
В университете группу встретили двое вежливых старшекурсников. Усадив ребят в аудитории, они рассказали им об истории университета. Спроецировав на большой экран его план, показали, где какие кафедры и лаборатории. Перечислили специальности, даваемые выпускникам, и назвали самых выдающихся из них. Затем ребят провели по этажам главного корпуса. А под занавес пригласили всех стать студентами МГУ — главного вуза страны.
И надо сказать их призыв не пропал даром — около половины отличников немедленно возжелало попытаться сюда поступить. Тем более, что вступительные экзамены в МГУ начинались раньше, чем в остальных вузах, поэтому в случае провала можно было повторить попытку в другом месте.
А потом был банкет! Когда проголодавшиеся отличники увидели, чем их будут угощать, они завопили от восторга, не стесняясь окружающей публики, как ни шикал на них руководитель.
— Еще подумают, что вас голодом морят, — шипел он. — Прекратите, не позорьте свой город! Икры никогда не видели, что ли? И не набрасывайтесь на все сразу — ведите себя прилично.
— А что, мы ее когда видим? — возражали ребята, хватая сразу по три бутерброда и накладывая себе на тарелки все подряд: салаты, грибы, рыбу, холодец, ветчину, язык и прочие деликатесы. — Ох и нажремся напоследок! — хоть будет чего вспомнить.
— Ну да, вам больше не о чем вспоминать, — ворчал шеф. — Кроме жратвы, вы больше ничего в Москве не видели. Да не набрасывайтесь на закуски — еще будет жаркое и десерт. Эй, откуда здесь шампанское? — я же велел все спиртное убрать.
— Где шампанское? — притворно удивлялись ребята, проворно спрятав бутылки под стол. — Вам показалось, Денис Гаврилыч. Это же пепси-кола!
И никто из них не замечал, как внимательно наблюдает за ними седоватый господин, сидевший в другом конце зала.
Встретив Вадима, Тони усадил его за свой стол и стал с нетерпением ждать школьников с Дона.
— Придет или не придет? — гадал он. — По идее, должна прийти — ее мать уже здесь. А вдруг захочет со своим приятелем в последний вечер по Москве пошататься? Вот будет жалость!
Но когда вся группа ввалилась в зал, он сразу заметил ее. Тихая девочка в скромном голубом платьице — она резко выделялась из компании шумных сверстников. И, конечно, ее белобрысый дружок был рядом.
Белый ангел в голубом, — подумал Тони, и толкнув Вадима, показал ему на девушку.
— Смотри внимательно и запоминай. С этой минуты ты берешь эту девушку под наблюдение и охрану. Чтобы ни один волос не упал с ее головы.
— И зачем она тебе нужна? — поинтересовался Вадим.
— Ты знаешь мою коллекцию драгоценных камней. Эта девушка станет моей главной драгоценностью.
— Ты хочешь затащить ее в свою постель?
— Нет, в постель мне ее добром не заполучить. Да я и не хочу этого. Лет пять назад — пожалуй. А сейчас стать ее любовником — нет, не хочу. Я хочу стать ей отцом, хочу видеть ее рядом с собой до конца дней своих. Хочу сделать ее счастливой, дать ей все! А в постели своей я не прочь бы видеть ее мать. Вон она — за тем столом с группой математиков из университета. Сероглазая блондинка лет сорока.
— И как ты собираешься все это осуществить? Дело непростое.
— Понимаю, что непростое. Слушай меня. Мы сделаем так. Пусть девушка окончит школу. Она собирается поступать в своем городе в Политехнический. К тому времени я выбью для этого вуза два-три гранда − и на первом курсе заберу ее в Бостон. Вроде как на пару лет.
— А мать?
— Когда дочь будет в Штатах, пришлю матери приглашение почитать лекции в том университете, где она будет обучаться. Думаю, не откажется. А там уже все проще.
— А ее белобрысого куда денешь? Тут взаимная любовь − невооруженным глазом видно. Вдруг она к тому времени замуж за него выскочит? Очень похоже на то.
— Что ж, выскочит — придется и его забирать. Хотя нежелательно. Он же на порядок ниже ее − во всех отношениях. Кроме роста.
— Может, их тихо развести, пока у них далеко не зашло?
— Не надо. Пусть все идет своим чередом. Девочка умная — она все взвесит, прежде чем на что-то решится. Думаю, у него и так ничего не выйдет. Сейчас она влюблена — это очевидно. Но до окончания школы, полагаю, между ними ничего серьезного не произойдет. Видишь: она захотела в Москве жить с матерью, хотя могла бы поселиться в гостинице и быть с ним рядом. Значит, постели здесь нет и она к ней еще не стремится
А пока они окончат школу, всякое может произойти. Вдруг этот парень так себя поведет, что она сама с ним расстанется. Или случай какой их разведет. Главное, чтобы до того времени, когда я из страны ее заберу, с ней ничего не стряслось. Наймешь в ее городе надежных людей, поставишь в квартире все, что нужно. Чтоб глаз с нее не спускали, чтоб знали каждый ее шаг. Я могу на тебя рассчитывать?
— Да без проблем. Все будет в лучшем виде. Крепко же тебя зацепило.
— Знаешь, я вдруг понял: эти две женщины для меня — самое дорогое, дороже уже ничего не будет. Вадим, завтра я улечу. Сначала в Питер, потом в Штаты. Но ты будешь держать меня в курсе их дел. В случае чего, звони. Надо будет — езжай сам, бери все в свои руки. Открою тебе счет в банке — снимай, сколько надо. Я тебя знаю — ты лишнего не возьмешь. А получится все, как я задумал, отблагодарю по-крупному. Пока она в Москве, поснимай ее на камеру. Да и у нее в городе тоже. И присылай мне пленки. Чтоб ее лицо крупным планом.
— Сделаю.
— Ты придумай что-нибудь, чтобы на несколько минут ее ухажера удалить. Только без членовредительства. Хочу ее пригласить на танец, да боюсь — он ей не позволит. Ишь, как ревниво по сторонам поглядывает. Во-во, она уже одному отказала.
Через пять минут к Диме подошел официант.
— Молодой человек, вас просят к телефону. Это на третьем этаже.
— Меня? — удивился Дима. — К телефону? Не может быть — здесь какая-то ошибка.
— Вы Дмитрий Рокотов?
— Я.
— Значит, это вас. Кажется, междугородка.
— Может, пойти с тобой? — заволновалась Лена.
— Зачем вам беспокоиться? — заметил официант.— Я провожу вашего товарища и доставлю обратно в целости и сохранности.
Они ушли. Через несколько секунд к Лене подошел высокий седоватый господин.
— Разрешите? — Он протянул руку и просительно посмотрел на нее ярко-голубыми глазами. И тут Лена узнала его — это он смотрел на нее так пристально тогда, на симпозиуме. Она еще гадала, кто он: американец или наш.
Хорошо, что Дима вышел, — подумала девушка, вставая. Во время танца незнакомец смотрел на нее так ласково и доброжелательно, что Лена, осмелев, спросила:
— Кто вы? Я вас видела на секции, когда мама выступала. Вы сидели за столом президиума.
— Меня зовут Гор, Тони Гор. Я спонсировал этот симпозиум и многие другие, — с улыбкой ответил он.
— Вы американец?
— Да, я американец русского происхождения.
— Вот почему вы так хорошо говорите по-русски. А давно вы уехали из России?
— Очень давно.
— Ну и как вам там — в Америке?
— Хотелось бы, чтобы в России стало не хуже. А вы бывали в Америке?
— Нет, что вы. Я вообще за границей не была.
— А хотели бы?
— Конечно, еще бы!
— Значит побываете.
— Обещаете? — шутливо спросила она.
— Обещаю, — серьезно ответил он. — Не очень скоро, но побываете. Смотрите, ваш друг уже вернулся. Как свирепо он смотрит на меня.
Лена оглянулась. Действительно, Дима сидел, набычившись, и бешеным взглядом следил за ними.
— Улыбнитесь ему, — посоветовал Тони, — не то он сейчас скандал закатит.
— Не закатит, — успокоила его Лена, но на всякий случай улыбнулась Диме и послала воздушный поцелуй. Он сразу посветлел лицом и тоже улыбнулся. И тут музыка кончилась. Тони отвел Лену на место и, поблагодарив, удалился.
— Кто звонил? — поинтересовалась Лена.
— Никто. Когда я взял трубку, там были одни гудки. А официант только развел руками и смылся. Думаю, им надо было выманить меня, чтобы этот тип тебя пригласил. Чтоб я не помешал. Чего ему надо?
— Ничего. Просто, он нас видел на секции. Помнишь стол у стены, где спонсоры и всякое начальство сидели. Он американец, но родом из России. Хочет, чтобы в России жили так же хорошо, как в Америке.
— Хотеть не вредно. И все же — чего он к тебе прицепился?
— Я же говорю: ничего. Просто пригласил на танец. Не надо меня ревновать, Дима — мы же взрослые люди.
— А что, только детей можно ревновать? Я не выношу, когда ты танцуешь с другим! Хочется подойти и набить ему морду.
— Хорошо, я больше не буду. Смотри, он уже ушел. Не сердись, я же тебя люблю. Мне никто, кроме тебя, не нужен.
После этих слов его настроение резко улучшилось, и они пошли танцевать. И все оставшееся время Лена танцевала только с ним — остальным отказывала.

...

NinaVeter: 25.08.16 14:30

Ирина огромное спасибочки за интересное продолжение)

...

kanifolka: 25.08.16 21:40

ух, какой прыткий этот Тони Гор! прям захотел наших девочек себе в безраздельное пользование! и все уже просчитал! Но ведь Оля не из тех, кто вприпрыжку бежит в кровать с первым встречным. пока нет чувств, ничего не будет. А ведь она 17 лет любит Серго и никого кроме..
спасибо за продолжение!
как там Гена?
Не хочу,чтобы Лена с Димой осталась, хочу, чтобы с Герой жизнь у неё сложилась.

...

Ирина Касаткина: 26.08.16 10:46

Да. Если бы в жизни все было так, как нам хочется. Насколько легче жилось тогда бы. И Серго не погиб бы, и Лена осталась с Геной. Но, как сказала одна студентка на конференции по роману "Одинокая звезда": "Никто не виноват. Такая у них судьба".

...

Ирина Касаткина: 26.08.16 11:19

 » Глава 45. Драка из-за девочки

А в их далеком городе все каникулы умирали от обиды и ревности бывшие лучшие друзья Лены — Гена и Маринка. Внешне Гена выглядел спокойно, даже слишком спокойно. Но это было спокойствие мраморной статуи. Если бы кто-нибудь сумел заглянуть ему в душу, то поразился бы мраку, царившему там. Такой величины камень лежал на бедной Гениной душе, что, как бы ярко ни светило солнце, ни один луч не проникал в нее.
Все каникулы он проработал грузчиком на складе у Алексея. Заработанные деньги хотел отдать Светлане — ведь ему больше не нужно было копить Лене на подарки. Но та неожиданно отказалась их взять.
— Купи себе, чего надо, — сказала мать, — а то ты все для других да для других. Хоть чем-нибудь порадуй себя.
Моя радость кончилась, — молча подумал Гена. — Навсегда.
Но деньги припрятал. Вдруг пригодятся для осуществления его замысла. Пусть пока полежат.
А Маринка жила, как заведенная. Вставала, ела, убирала квартиру, бегала в магазины − и все молча. Как будто в ней туго-туго закрутили пружинку, и та, медленно раскручиваясь, побуждала ее к привычным действиям. Но ведь завод когда-нибудь кончится. Что с ней тогда произойдет, Маринка не задумывалась. Жила по инерции — и все.
Пару раз она сходила на свидание со Стасом. Но даже юморному Стасу не удалось ее расшевелить.
— Что с тобой? — допытывался он. — Такое впечатление, что ты разучилась улыбаться. Ну-ка, улыбнись! Вспомни, как это делается.
Маринка послушно попыталась. Улыбка получилась кислой − как будто съела лимон.
Они сидели в парке на скамейке, где когда-то Дима ей читал ее же стихи. И деревья вокруг были те же, и кусты. Только все стало совершенно бесцветным − как будто мир покрыл серый несмываемый налет.
Она вспомнила, как маленькой девочкой родители ее возили в Москву. Сначала Маринке очень понравилось метро, особенно эскалаторы. Но однажды ей попалась на глаза табличка "Выхода нет". Безысходность этого объявления так поразило ее психику и врезалось в память, что метро ей решительно разонравилось, и она стала просить, чтобы ее впредь возили только на трамвае или троллейбусе.
— Неужели метро хуже трамвая? — удивлялись родители. — Оно ведь такое красивое! И быстрее намного.
— Там выхода нет, — загадочно отвечала дочь.
— Выхода нет, — повторила она эту фразу, забыв, что Стас рядом. — Нет выхода, вот в чем дело.
— Ты о чем? — не понял он. — Марина, что с тобой? Кто-то умер? Или ты неизлечимо больна? У тебя вид, будто ты только что потеряла близкого человека.
— Я потеряла близкого человека, — покорно согласилась она. — Ох, Стасик, как мне худо, если бы ты знал! Только ты ни о чем не спрашивай, ладно? Тебе эта правда будет неприятна.
— Ничего, переживу. Рассказывай, — потребовал он. — Не бывает безвыходных ситуаций. Из любой всегда можно найти выход. Даже если тебя съели папуасы — есть минимум два выхода. Выкладывай, и попробуем их отыскать вместе.
И она рассказала − про себя и про Диму. Он выслушал ее и долго молчал, рисуя прутиком черточки на снегу.
— Выходит, я у тебя, вроде отдушины, — наконец, произнес он. — Вот никогда не думал увидеть себя в этой роли. Очень, знаешь, несимпатичная роль.
— Я понимаю, — грустно согласилась Маринка. — Прости. Ты хотел правду — ты ее узнал.
И она поднялась, чтобы уйти.
— Постой, — остановил он ее. — Сядь. Давай поговорим серьезно. Ненавижу бессмысленные страдания. Так говоришь, он влюблен в ту девушку? А она? Она отвечает ему взаимностью?
— Да. Она сказала, что они любят друг друга.
— Тогда твое дело безнадежно. Он, конечно, к тебе не вернется. Тебе остается одно: забыть. Оттого, что ты будешь жить, посыпав голову пеплом, ничего не изменится.
— Легко сказать: забыть. А как? Ты бы забыл?
— Запросто! Думаешь, я не влюблялся? Сто раз! И я бросал, и меня бросали. И видишь — ничего. Живу.
— Ну, научи меня. Как разлюбить?
— Есть только один способ. Клин вышибают клином. Поняла?
— Нет.
— Что ж тут непонятного? Надо влюбиться в другого. Срочно. Гулять с ним, целоваться... и все остальное. Время пройдет, и ты забудешь этого Диму. Еще и смеяться будешь над своими терзаниями.
— Стасик, да разве ж я против? Да я была бы счастлива в тебя влюбиться! Но не могу — все время он перед глазами. Ты вот поцеловал меня — и никакого впечатления. А когда он — я просто умирала от счастья. Вот... дали мне его фотокарточку. Ставлю перед собой и три часа не могу оторваться. А потом реву и реву.
— Тогда это клиника. Надо лечиться, раз такое дело.
— Видно, только и остается.
— Ну, ладно, — поднялся он, — с тобой все ясно. Случай тяжелый и запущенный. Но ты меня не забывай. А главное, подумай над моим советом. Все равно у тебя другого выхода нет. Если захочешь, звони — я еще какое-то время подожду.
Он крепко поцеловал ее в губы и ушел. А Маринка еще долго сидела на скамейке, тупо глядя себе под ноги. Она быстро забыла про Стаса. Маринка думала о том, что завтра приезжает Дима и надо будет снова притворяться. Ничего, она соберется с духом и опять будет играть роль просто верной подруги. Ох, зря она все рассказала Стасу — он бы ей еще пригодился.
Вот только Лену она не могла видеть. При одной мысли о ней у Маринки в душе пробуждалась такая ненависть, что она с трудом переводила дыхание: ненависть физически душила ее. Если бы это зависело от нее, Маринки, Лены бы не стало. Если бы она могла убить ее — убила. Но ведь она не могла этого сделать — просто, не была на такое способна. Воспитание не то.
В последний день каникул они вернулись. Маринка с Геной видели в окно, как Ольга и Лена вошли во двор − обе такие веселые, довольные. Шедший позади Дима тащил их чемодан и какую-то супермодную сумку. Недолго пробыв у них, он вышел с этой сумкой и убрался восвояси. Значит, сумка была его, а их он провожал с поезда.
Но потрясение, которое они испытали на следующий день перед уроком физики, можно было сравнить только с землетрясением. Причем не меньшее потрясение, только со знаком "плюс", испытала и сама Лена.
Перед звонком, когда они уже расселись по местам, в физический кабинет вошел... Дима. Он спокойно пересек его, подошел к столу, за которым одиноко сидела Лена, сел рядом и по-хозяйски принялся раскладывать учебники.
Класс онемел. Все уже были в курсе их отношений и сразу повернули головы к Гене. Он сидел с серым лицом, упорно разглядывая что-то на поверхности стола. Не говоря ни слова, Маринка встала и села рядом с ним. Продолжая молчать, он положил руку ей на плечо и привлек к себе. Она уперлась лбом в его плечо и на мгновение замерла.
И тут в кабинет вошла физичка. Моментально оценив ситуацию: ведь для учителей все их влюбленности не были секретом, они любили своих учителей и делились с ними — физичка, как ни в чем не бывало, объявила:
— Сегодня индивидуальная работа. Повторяйте формулы магнетизма, в конце урока — летучка. Обстановка вольная, можете разговаривать друг с другом, но только шепотом. Считайте, что меня нет.
И она уткнулась в какой-то учебник. А класс с облегчением занялся своими делами. Формулы магнетизма они уже вызубрили до тошноты. Не далее, как перед самыми каникулами, их по ним гоняли вдоль и поперек. И по диагонали.
— Что ты здесь делаешь? — изумленно прошептала Лена.
— Учусь, — скромно ответил он. — Теперь я ученик вашего класса. Я же обещал тебе после каникул сюрприз. Вот он. Ты рада?
— Еще бы! Конечно. Только...
И она показала глазами на Гену с Маринкой.
— Лена, этот вопрос мы уже обсудили. Он закрыт. И давай к нему больше не возвращаться. Ты мне лучше скажи: что за формулы я должен знать к концу урока? Магнетизм для меня — китайская грамота.
Лена открыла толстый учебник и показала ему таблицу формул − их было десятка полтора. Под каждой имелось название входящих в нее величин и соответствующие единицы измерений.
— Ну, допустим, я их вызубрю, — вздохнул Дима. — Но я же в них ничего не смыслю, они все для меня, просто, орнамент. Что за продукция эта индукция, с чем ее едят?
Тогда Лена написала возле каждой формулы номера страниц, где она разъяснялась, и Дима погрузился в учебник. Время от времени он задавал ей вопросы, и она шепотом объясняла непонятные места. И заодно вместе с ним все повторила.
Сначала в их сторону поглядывала то одна, то другая любопытствующая личность − но потом народ привык и перестал обращать на них внимание. В конце концов, у каждого хватало своих проблем.
— Для начала неплохо, — похвалила физичка Димину работу. — Но боюсь, у вас возникнут проблемы с задачами. Вы из какой школы?
Дима назвал.
— Определенно, возникнут, — заметила она, услышав его ответ. — И что вас вынудило перейти к нам?
— Личные обстоятельства, — не моргнув глазом, ответил Дима и задержал в своей руке руку Лены, которой она энергично дергала его за рукав.
Класс фыркнул.
— Поня-ятно! — протянула учительница. — Что ж, придется вам поднапрячься, иначе остальных не догнать.
— Не впервой! — отчеканил Дима. — Тем более, помощь будет оказана. И очень квалифицированная.
— Да уж, — улыбнулась учительница и посмотрела на Лену. — Помощница у вас хоть куда.
— Ученик тоже достойный, — не унимался Дима.
— Дима, уймись, — шепнула Лена сердито. — Замолчи сейчас же!
— Ну-ну, посмотрим, — иронично заметила физичка и встала. — К следующему уроку прошу повторить задачи магнетизма. Будет контрольная.
— А когда билеты дадите? — выкрикнул Саша Оленин.
— Какие билеты?
— К выпускному экзамену. Во всех школах учителя продиктовали билеты — мне Соколова показывала.
— Никаких билетов!
— А как же нам к экзамену готовиться? Мы же не знаем, что учить.
— Как это не знаете? А программа на что? Вон она вывешена. Перепишите и готовьтесь.
— А задачи?
— Задачи надо уметь решать любые. Не задавай глупых вопросов, Оленин. Ишь, билеты ему подавай! — рассердилась учительница. — Шпаргалками все равно не удастся воспользоваться, не надейся. Учи все подряд.
— Никита Сергеевич, в одиннадцатом "А" драма назревает, — сказала она директору, заглянувшему на перемене в учительскую. — Зачем этого красавца перевели туда из сорок седьмой? Во-первых, он же у меня поплывет на задачах. Во-вторых, вы посмотрите на Гнилицкого — туча тучей. Ох, дождемся мы грома и молнии! Прыжки с балкона детской шалостью покажутся.
Ничего не ответил директор на эти справедливые слова − лишь тяжело вздохнул да показал на потолок.
После уроков Гена с Маринкой специально зашли в школьную библиотеку, чтобы не столкнуться во дворе с этими двумя. Здесь они застали Веньку, менявшего очередной детектив. Он их непрерывно глотал, не пережевывая, и они, не задерживаясь в памяти, вылетали из его головы обратно. Поэтому библиотекарша каждый раз незаметно подсовывала ему уже прочитанные книжки, и он их безропотно брал снова.
— Привет! — обрадовался он им. — Слушайте, у меня гениальная идея! Чем ходить с постными рожами, почему бы вам не влюбиться друг в друга? Вы так смотритесь!
— Если бы ты, придурок, — внушительно произнес Гена, нависая над низеньким Венькой, — не был сильно ушибленным на головку, я бы тебя сейчас по уши в землю вогнал! Но я убогих не убиваю.
— Уже и пошутить нельзя! — возмутился Венька, опасливо поглядывая снизу вверх на Гену. — Скоро совсем психом станешь. Эй, ты чего?
И отскочив от Гены, шагнувшего к нему со сжатыми кулаками, он опрометью ринулся вниз по лестнице.
— Мама, ты знаешь, Дима теперь учится в нашем классе, — огорошила Лена вернувшуюся с работы Ольгу.
— Вот это новость! — только и сказала та. Ну и возможности у его матери — подумала.
— И что? — спросила Ольга. — С кем он сел?
— Со мной. А Марина сразу пересела к Гене.
— И как они? Как себя ведут?
— Ох, мама! Так жутко на них смотреть. Особенно на Гену. А Дима говорит: не обращай внимания.
— Ты не ответила на мой вопрос. Как Гена себя ведет?
— Никак. Как неживой. Молчит и все. Его даже учителя не трогают. Совсем к доске перестали вызывать. Мне кажется, они тоже все понимают. Знаешь, такое затишье, как перед бурей. От этого так тяжело.
— Думаешь, он что-то замышляет?
— Не знаю. Но вид у него... мне даже страшно становится. Может, нам с Димой в другую школу перейти?
— Поздно, Лена. Две четверти осталось — кто ж вам позволит? И потом — по какой причине? Что вы скажете? Нет уж, доучивайтесь в этой. Напрасно Наталья Николаевна это сделала. Это, конечно, Димина затея, а она пошла у него на поводу. А что Марина?
— Не знаю. Дима уверяет, что у нее только дружеские чувства. И к нему, и ко мне. А я, как вспомню ее проклятия…
— Какие проклятия? Ты мне ничего не говорила.
— Не хотела тебя перед поездкой расстраивать. Я к ней пришла попросить прощения, как ты советовала, помнишь? А она сказала, что проклинает меня. Что попросит Бога наказать меня. Что желает мне всего самого худшего. Я, как вспомню, — аж мороз по коже.
— О боже! Так и сказала?
— Да, мамочка. Правда, потом, на балу она через Диму попросила у меня прощения. А ему сказала, что хочет с нами дружить по-прежнему. И нашла там себе парня. Теперь, вроде, с ним гуляет.
— И ты в это веришь?
— Честно говоря, нет. Хотя я их видела, и они даже целовались. Но по-моему, это камуфляж. Знаешь, она по-прежнему пишет стихи для Диминых песен. Даже на балу прочла ему одно — про лето. Очень хорошее.
— Лена, она его любит. Так сильно, что согласна терпеть ваши отношения − лишь бы он не отвергал ее дружбу. Бедная девочка! Бедные вы все! Чует мое сердце — беда не за горами.
— Мама, что нам делать?
— А что вы можете сделать? Ты же понимаешь: Гену может устроить только одно − то, что для вас неприемлемо. А все остальное — неприемлемо для него. Ведите себя с ним крайне осторожно. Не обостряйте. Не нарывайтесь. Не демонстрируйте свои отношения. И лучше бы вы сели порознь.
— Нет, Дима ни за что не согласится. Но мы ничего не демонстрируем. Разговариваем — и больше ничего. Он вообще стал как-то спокойнее. Раньше чуть что, особенно, когда мы оставались наедине, он прямо... Лена чуть не ляпнула “набрасывался на меня.” Еще мама не то подумает.
Но Ольга правильно поняла ее заминку. И облегченно вздохнула. Значит, мальчик решил не форсировать отношения. Слава богу, можно на какое-то время перевести дух. Может, Гена постепенно привыкнет видеть их рядом, смирится. Хотя в это верится с трудом.
Что же им остается? Только одно: ждать и надеяться. И молить бога, чтобы все обошлось.
А между Димой и Леной и вправду установились на удивление ровные, спокойные отношения. На Ленино удивление. Потому что Диме удивляться было нечему. Ведь это он скрутил свои желания в тугой жгут и завязал их морским узлом. Но они все равно то и дело пытались развязаться и вырваться на волю.
Внешне все выглядело вполне пристойно. Они приходили к ней из школы и обедали, причем Дима иногда умудрялся притаскивать в своей сумке даже мясной фарш. И готовил сам, да еще покрикивал на Лену, чтобы та не мешала. Обеды он готовил очень вкусные — даже Ольга удивлялась его кулинарным способностям.
Потом они садились за уроки. Дима задался целью ни в чем не отставать от Лены — а это, надо вам сказать, было отнюдь не просто. Столько пришлось латать дыр, столько наверстывать, что порой голова кругом шла. Но, если Дима ставил перед собой цель, то пер к ней, как танк. Сидел за книгами день и ночь — даже похудел, занимаючись. И через какой-то месяц все новые четверки и пятерки стали украшать его дневник. Скрепя сердце, он его все-таки завел. Расписываясь в дневнике каждую неделю, Наталья Николаевна все больше укреплялась в мысли, что поступила правильно: Дима землю рыл, чтобы не отставать от других, не выглядеть у доски смешным. Он даже осунулся, и под глазами появились темные круги. Теперь уже Наталье Николаевне приходилось уговаривать сына сбавить обороты — ведь так недолго и надорваться.
— Пустяки! — отмахивался Дима. — Человеческий мозг способен вместить в десятки раз больше информации, чем мы привыкли думать. Просто, мой мозг за десять лет безделья отвык интенсивно шевелить извилинами. Это, как мышцы, — чем больше тренируешь, тем они сильнее. Так и мозги — чем больше учишь, тем легче учить.
Взять, к примеру, Лену. Она с трех лет развивала мозги. Во втором классе решала задачи за пятый. Так ей стоит один раз прочесть материал — и она уже все знает. Ты бы посмотрела, как она занимается. Это песня! Одного учебника ей мало — ей подавай все, что издано на эту тему. Из Публички не выходит. Мама, мне иногда кажется, что она с другой планеты. Даже страшно становится. Вдруг за ней прилетят из космоса и увезут. Жуть берет!
— Дима, ты в нее очень сильно влюблен — вот тебе и мерещится бог знает что. Обыкновенная девушка, правда, очень красивая. Еще бы ей не быть красивой − мама блондинка с Севера, папа синеглазый грузин. Такая смесь кровей.
— Нет, мама, ты не понимаешь. Если бы дело было только в красоте. Такой, как она, во всей школе нет. Это все говорят. Да что там во всей школе — во всем городе. И, наверно, во всей стране.
— И во всем мире, — засмеялась Наталья Николаевна.
— Напрасно смеешься! Если бы ты узнала ее поближе, сама бы так считала. Но тебе этого не понять.
— Где уж мне! Но скажи: зачем ты так на химию налегаешь? Тебе же ее в институт не сдавать.
— Да, ты не знаешь нашу химичку! Вкатает трояк в аттестат, глазом не моргнув.
— Ну и ладно. Подумаешь, одна тройка.
— Да ты что! Как я потом Лене буду в глаза смотреть? Тройка в аттестате, когда у нее все пятерки — это же позор! Нет, не расхолаживай меня. Иди лучше на кухню, не мешай. А то я с тобой проболтаю, а через час Лена меня проверять будет.
— Она сюда придет?
— Нет, к ней пойду. Ее сейчас дома нет — она в библиотеке сидит. Но через час должна вернуться.
— А почему она к нам не приходит? Всего один раз была — на твоем дне рождения. Мариночка — та чуть ли не каждый день прибегала. Лене что — не нравится у нас?
— Мама, какая разница — у нее, у нас? И потом, Лена не Марина. И хватит об этом!
Поистине, когда человек счастлив, он горы может свернуть. И наоборот, в несчастье у человека порой опускаются руки и он становится рабом своей беды.
В отличие от счастливого Димы Гена перестал заниматься совершенно. Школу он не пропускал, но на уроках смотрел, в основном, не на доску, а в окно. Дома часами сидел, уставившись в одну точку, и даже близнецы не могли его расшевелить. Видя его таким несчастным, они стали ходить при нем на цыпочках и разговаривать шепотом, как будто в доме был больной.
Правда, на оценках Генино ничегонеделанье сильно не отразилась. В третьей четверти нового материала уже не объясняли — по всем предметам шло повторение пройденного. Поэтому на зачетах и контрольных он пользовался багажом старых знаний. О медали он забыл, да она ему уже и не светила: в журнале появились тройки и даже одна двойка.
Гена больше не собирался поступать в институт. Он вообще перестал думать, что с ним будет после школы − ему стало абсолютно все равно. Его несчастье было столь велико, что он начисто потерял интерес к жизни. У него была только одна цель, одно сжигающее его душу желание: разлучить их, не допустить, чтобы Лена досталась "этому подонку".
Гена понимал, что, даже если они расстанутся, она с ним уже никогда не будет. Никогда ему не завоевать ее любовь. Но пусть и этот гад утрется! Гена пристально следил за каждым шагом Димы, надеясь, что тот рано или поздно проявит свою изменническую сущность, − и тут он, Гена, откроет Лене на это глаза.
Гена знал, что Рокотов почти все время проводит у Туржанских. Сначала он места себе не находил от ревности, но потом как-то отупел, привык. В одном он был убежден — настоящей близости между ними еще не было. Только эта мысль и держала его на плаву.
— Почему ты так уверен в этом? — допытывалась Маринка. — Они же постоянно вместе. А я Ленку знаю: для нее любовь — все! Она начисто лишена ханжества. А он... тут вообще не о чем говорить. Небось, только об этом и думает.
— Они иначе смотрят друг на друга, — объяснял ей Гена. — Когда все было, смотрят совсем по-другому. Вон, взгляни на Оленя и Ирку. Как Олень на нее смотрит? По-хозяйски. И Ирка на него — не смущаясь, как женщина. Точно так же смотрели друг на друга и Шурка с Шурочкой. А у этого подонка на Лену взгляд — так бы и съел! Голодный взгляд. А она на него смотрит пока стеснительно, с опаской. Я же наблюдаю за ними и все вижу. Не сомневайся — у них еще ничего не было.
— Ну не было, так скоро будет. Он же после школы только домой забежит и сразу к ней несется. И торчит у нее, пока ее мать с работы не вернется. Что им мешает?
— Не знаю. Но если это случится, я узнаю. Я тогда его точно убью. Пусть сяду — мне все равно.
— Тогда и меня сразу убивай. Я же без него не могу жить — неужели ты этого до сих пор не понял? Нет, убивать — не выход. Надо, чтобы она в нем разочаровалась, чтобы сама его бросила. Только как это сделать?
— Чтобы это сделать, надо побольше знать о нем — о каждом его шаге. Ты заметь: он в последнее время задружил с Сашкой Оленем. Как же — оба красавцы удалые, ходят, нос задрав. А Сашка еще тот змей-искуситель! Вот посмотришь, он Рокотова во что-нибудь втравит. Ох, какая мне идея в голову пришла! Все, я знаю, как это сделаю.
— Как?
— Не спрашивай, Марина, это пахнет тюрьмой. Но мне плевать. Лишь бы денег хватило.
— Не будет хватать, у меня займешь. Ты бы поделился, что задумал. Я тебе, может, пригодилась бы — я же на твоей стороне.
− Нет, это слишком опасно. Не хочу тебя втягивать. Деньги сам заработаю, если не хватит. Все, ступай, мне некогда.
Гена был прав: Дима изо всех сил держал дистанцию. Даже когда они были одни — а оставались они вдвоем и надолго практически каждый день — он ничего такого себе не позволял. Нежный поцелуй, дружеское объятие — и все. Он приучал ее к себе постепенно, ожидая, когда она сама потянется к нему. Он хотел, чтобы последний решающий шаг Лена сделала сама.
А она — ну что вы хотите от шестнадцатилетней девочки, помешанной на учебе и компьютере? Лена вообще об этом не думала. Диму она очень любила, но по-своему. Правда, когда он ее особенно жарко целовал, ей делалось как-то не по себе. Но это случалось так редко.
Нет, она, конечно, все понимала. Когда-нибудь они окончат школу и поженятся. Уже довольно скоро. И тогда между ними все и произойдет. А пока... он же перестал набрасываться на нее, как тигр из зарослей. Ведет себя смирно, ласкается, как котенок. И прижаться к нему можно, и потереться носом о щеку. И волосы разлохматить. А однажды он посадил ее к себе на колени. Она сначала противилась, но потом села. Осторожно поцеловала его в светлую макушку и положила на нее щеку. А он обнял ее за талию и замер. Потом отпустил. И тоже ничего особенного не произошло.
И все же однажды он не сдержался. Это случилось перед их последними весенними каникулами. Март близился к концу, почки на сирени уже начали раскрываться и солнышко временами грело почти по-летнему. Они успешно посдавали все зачеты и, придя к ней домой, предались заслуженному безделью. Дима возился на кухне, а Лена включила музыку — свою любимую "Историю любви", легла на ковер и приняла свою любимую позу: животиком вниз и подперев голову руками.
Когда он зашел в ее комнату, она, покачивая ногой в такт музыке, послала ему воздушный поцелуй. И ему немедленно захотелось вернуть его обратно. Но уже не по воздуху.
Дима сел рядом и наклонился к ней. Но едва его губы коснулись ее губ, у него напрочь отказали тормоза. Он, что называется, слетел с катушек и покатился под откос.
Лена не успела опомниться, как уже лежала на спинке, и его руки совершали вполне целенаправленные действия. Вот расстегнута змейка на ее джинсах, вот его горячая ладонь пробралась под лифчик и легла ей на грудь.
Лена запылала. Ей показалось, что ее бросили в костер — в самую середину. Загорелась каждая клеточка ее тела — от пяток до корней волос. Но одновременно все, что в ней было девичьего, все ее целомудрие восстало, воспротивилось этому недозволенному вторжению.
— Димочка, не надо! — взмолилась она. — Нет! Пожалуйста, остановись!
— Не могу, — сдавленно произнес он и запечатал ей рот поцелуем. И вдруг с ужасом увидел, как из уголка ее глаза выкатилась крупная слеза и медленно поползла по виску к уху.
Он мгновенно отпустил ее и вскочил.
— Не надо! — горько выкрикнул он. — Опять не надо!
И опрометью бросился из комнаты.
— Димочка, не уходи! — закричала Лена. — Умоляю, вернись!
Но он не слышал ее. Выскочил из квартиры, слетел с лестницы и выбежал из парадного. Кинувшись к окну, Лена увидела, как он пронесся через двор и скрылся за воротами.
Не надо! — вспомнила она его слова. — Опять не надо! Значит, у него уже так было. Наверняка, с Мариной. Как и я, она не смогла решиться. И он ее бросил. И теперь, наверно, бросит меня тоже. Как я буду жить без него? Как я теперь ее понимаю! Боже мой, что я наделала!
Она закрыла лицо руками и горько заплакала. И сейчас же в прихожей загремел звонок.
Вернулся! — обрадовалась Лена и бросилась открывать. Но едва она повернула колесико замка, как дверь распахнулась, сильно толкнув ее, и в прихожую ворвался разъяренный Гена. Он захлопнул дверь, схватил ее за руку, затащил в комнату, бросил на ковер и своей широкой ладонью буквально припечатал к нему.
— Что здесь произошло? — вскричал он, нависая над ней. — Что он с тобой сделал, этот скот? Говори! Почему ты плакала?
— Не твое дело! — возмутилась Лена, пытаясь подняться. — Отпусти меня сейчас же! Что ты себе позволяешь?!
— Говори! — повторил он и придавил ее к полу второй рукой. Освободиться от них не было никакой возможности. Как будто на нее наступил слон.
— Пусти меня! Ничего он мне не сделал.
— А вот это я сейчас проверю!
И он с силой рванул блузку на ее груди. Пуговицы горохом посыпались на ковер.
— Не смей!
Ее взгляд стальным клинком уперся ему в лицо. Его губы ощутили лишь узкую полоску втянутых губ.
— Не смей, — тихо повторила она, вложив в эти слова все свое презрение.
— А если посмею?
— Не посмеешь!
— А если посмею?
— Не посмеешь! А если посмеешь, пожалеешь! Очень сильно пожалеешь!
Грузинка! — с ненавистью подумал он, отпуская ее. Ему не нужно было ее тело. Что там того тела — одни кожа да кости. Ему нужна была ее душа. Ее любовь.
Она села, придерживая блузку на груди, и свободной рукой принялась собирать застрявшие между ворсинок пуговицы. Присев, он стал ей помогать.
В дверь опять позвонили.
— Открой, — сказала она, не глядя на него. — Если это Юра, скажи, у меня голова болит. Пусть завтра приходит. И захлопни дверь с обратной стороны!
Гена открыл, и в прихожую ворвался Дима.
Убежав от нее без памяти, он пришел в себя только возле своего дома − и ужаснулся содеянному. Что он наделал! Как он мог? — ведь он дал себе слово! Она же девочка — он напугал ее до смерти. Даже заплакала!
Неужели он потерял ее навсегда?
Вдруг он вспомнил: она что-то кричала ему вслед. “Димочка, вернись!” — вот что она кричала. "Димочка"! Значит, она все еще любит его, идиота. Просила, умоляла вернуться. А он бросил ее в такую минуту. Вот болван!
И круто повернувшись, он понесся назад.
Увидев открывшего ему дверь Гену, Дима обомлел. Что он здесь делает — этот "друг детства"? Тоже явился ее утешать? Зачем Лена его впустила?
— Что ты здесь делаешь, сволочь? — закричал он. — Когда ты оставишь ее в покое? Чего тебе нужно от нее?
— Того же — сквозь зубы процедил Гена. — Того же, что и тебе.
Он внутренне собрался и принял боевую стойку.
— Ах ты, сволочь!
Вне себя от ярости Дима кинулся на него. Но его подбородок мгновенно напоролся на встречный мощный удар Гениного кулака. Получив удвоенный импульс Димина голова откинулась назад и врезалась затылком в зеркало, висевшее на стене прихожей. Со звоном посыпались осколки. Но, падая, Дима успел схватить Гену за ногу и с силой рванул на себя. Чтобы удержать равновесие, Гена ухватился за вешалку, и та опрокинулась, накрыв их пальто и куртками.
В полуторачасовом перерыве между последней лекцией и заседанием кафедры Ольга решила сбегать домой перекусить. Повернула ключ в замке, но дверь почему-то не открывалась. Что-то держало ее изнутри, и из прихожей слышались какие-то странные звуки — как будто там с проклятиями тягали тяжелые мешки.
Наконец дверь поддалась, и ей удалось протиснуться внутрь. Картина, которую она увидела, надолго врезалась ей в память.
На полу под вешалкой, накрытые верхней одеждой, сопя и пыхтя, мутузили друг друга соперники — Гена и Дима. На стене висело то, что осталось от большого овального зеркала, купленного совсем недавно. А у стены прихожей с растрепанным видом стояла ее дочь и, прикрыв рукой рот, взирала на происходящее расширенными от ужаса глазами.
— Прекратить! — скомандовала Ольга, пытаясь поднять вешалку. — Встать! Марш в комнату! Елена, помоги мне.
Красные Гена и Дима медленно встали. Гена хотел руками собрать осколки, но Ольга не позволила.
— Я сказала: марш в комнату! Без тебя управимся.
Соперники прошли в гостиную и сели по разным углам. Следом вошли Ольга с Леной.
Некоторое время Ольга молча смотрела на них. Хороши! Как два разъяренных петуха — все перья дыбом. Дима держится рукой за затылок, на пальцах кровь. Значит, это им он разбил зеркало.
— Елена, принеси вату, перекись водорода, бактерицидный лейкопластырь и йод. И ножницы, — велела она дочери. — Ну-ка, герой, давай сюда свой затылок.
Она осмотрела ранку. Ранка была небольшая, но еще кровоточила. Ольга срезала немного волос, промыла ее перекисью и приложила ватку с йодом. На Димином лице не дрогнул ни один мускул. Все происходило в полном молчании.
— Придется тебе походить с лейкопластырем на затылке, — сказала она, — иначе можешь инфекцию занести.
— Я его все равно сдеру, — мрачно пообещал Дима, — лучше не приклеивайте.
— Ну, как хочешь. Подержи еще немного ватку, чтобы кровь свернулась.
— Картина мне в целом ясна, — обратилась она ко всей компании. — Я сейчас задам самый главный вопрос, который должен снять все остальные. Лена, кого из этих молодых людей ты любишь?
— Диму, — быстро ответила та.
— Ты понял? — обратилась Ольга к Гене, мельком скользнув взглядом по просиявшей Диминой физиономии.
— Она ошибается, — не моргнув глазом, ответил Гена. — Ошибался же этот подонок, когда говорил, что любит Марину. А еще раньше — Ирку Соколову. А еще раньше — какую-то Дашу и прочих. Почему же Лена не может ошибаться?
— Это не твое дело! — не выдержала Лена. — Тебя это совершенно не касается!
— Помолчи, Лена, — остановила ее Ольга. И тут она заметила, что дочь держится одной рукой за блузку, на которой не осталось ни одной пуговицы.
— Кто это сделал? — холодея, спросила Ольга.
— Мамочка, все в порядке, — быстро сказала Лена, увидев ее бледнеющее лицо. — Ничего не случилось.
— Кто это сделал? — повторила Ольга. — Кто посмел?
— Это я, — признался Гена, — извините, погорячился. Пусть снимет, я пришью.
— Я тебя, гад, самого пришью! — Дима рванулся к нему, но зацепившись за ловко подставленную Геной ногу, растянулся на полу во весь рост.
— Так! — Ольгу душил гнев на них обоих. — Слушайте внимательно — я два раза повторять не буду. Вы сейчас дадите мне честное слово, что больше никогда, — вы слышите? — никогда не допустите из-за моей дочери рукоприкладства. И если еще хоть раз между вами из-за нее возникнет драка, я не стану выяснять, кто виноват. Но в этом случае ни один из вас больше не переступит порога этой квартиры и с моей дочерью не будет иметь ничего общего. Я ей запрещу − а она меня всегда слушалась.
Итак! Дима, ты обещаешь ни при каких обстоятельствах не драться с Геной?
— Обещаю, — тяжело вздохнув, выдавил Дима. А что ему оставалось? Он как-то сразу поверил в Ольгину угрозу. Лишиться из-за этого гада Лены — еще чего!
— Даешь честное слово?
— Даю.
— Гена, ты? — Ольга посмотрела на того, кто всю жизнь был преданным другом и защитником ее дочери и свято хранил ей верность.
— Даю честное слово, — глядя в потолок, поклялся Гена, — что драться с этим подонком я больше не буду. Я добью его другим способом: открою вашей дочери на него глаза и она сама откажется от него. Клянусь!
— Что ж, это твое право. А сейчас, молодые люди, отправляйтесь по домам и постарайтесь остыть. И чтобы до завтрашнего дня ни я, ни Лена вас не видели. Мы тоже хотим прийти в себя. Уходите порознь — сначала Дима, потом Гена. И помните свое обещание. И мое!

...

NinaVeter: 26.08.16 12:03

Ирина спасибо огромно за продолжение)

...

НатальяКалмыкова: 26.08.16 12:32

Спасибо! Страсти накаляются! Скоро будет взрыв!

...

kanifolka: 26.08.16 13:04

что-то Гена с катушек слетает.. ужасно он поступил с Леной.
спасибо за продолжение!

...

Ирина Касаткина: 26.08.16 16:07

 » Глава 46. Разговор мамы с дочкой о самом сокровенном

Когда они ушли, Ольга позвонила на кафедру и попросила у Миши разрешения пропустить заседание. Тот, конечно, разрешил — знал, что без особой причины она отпрашиваться бы не стала.
— Давай поедим, — предложила она дочке, когда они убрали осколки зеркала и помыли руки, — а потом пойдем к тебе в комнату, и там ты мне все расскажешь. А то у меня кишки марш играют. Шесть часов у доски кого хочешь доканают.
— Ну, поведай матери, что случилось,— предложила Ольга, когда они расположились на ковре в своей любимой позе — носом к носу. — Или будешь переживать молча? Страсти, я вижу, тут разгорелись нешуточные. Может, все же поделишься?
И Лена рассказала. Со всеми подробностями.
Ольга молча выслушала ее, потом перевернулась на спину и долго глядела на люстру, подаренную им Отаром много лет назад.
— И что ты намерена делать? — наконец, спросила она. — Ты же понимаешь, что эта история будет иметь продолжение?
— Понимаю, — вздохнула Лена. — Самое ужасное, что я вообще не представляю, как нужно вести себя в такой ситуации. Мама, ты должна мне все рассказать.
— Что рассказать?
— Все. Как у вас с папой было в первый раз. Мне это очень нужно.
О боже! — смятенно подумала Ольга. — Дожилась. Родная дочь требует рассказать, с чего началась ее жизнь.
— Леночка! — попробовала она увильнуть от предстоящего. — Я же тебе давным-давно все объяснила. И у тебя книжки такие есть — там обо всем написано в подробностях. И по телевизору... все эти ночные фильмы. Ты же все это видела на экране.
— Мамочка, там одна механика. С этим мне все ясно. А в фильмах — одни движения и никакого выражения. У них же нет лиц. То есть, лица есть, но они пустые. Никаких чувств, никаких эмоций. Никакого отношения к происходящему. Как будто это не живые люди, а роботы.
— А ты чего хочешь?
— Я хочу, чтобы ты рассказала все с самого начала. С того момента, как он тебя привез на "Золотой рыбке" на тот ваш пляж.
— И зачем тебе это нужно?
— Значит нужно, раз спрашиваю. Ну что здесь такого? Какие-то вы взрослые все... зажатые. Ведь это и меня касается.
— Да уж! — засмеялась Ольга. — Тебя это касается самым непосредственным образом.
— Ну вот. Я хочу знать, как все происходило. Что он говорил. Какие чувства ты испытывала. Все-все. Если, конечно, помнишь.
Их первая близость — самая большая драгоценность в сокровищнице ее памяти. Редко-редко в минуты нестерпимого одиночества она извлекала ее оттуда. Комната распахивалась, наполнялась солнечным светом, запахом сосен и моря, криками чаек. И над ней склонялось его божественное лицо.
Помнит ли она? Господи, еще бы! Каждое слово, каждый взгляд, каждое прикосновение.
Все, как вчера.
Нет, час назад.
Да только что!
— Забудь все,— сказал он, аккуратно укладывая ее на обе лопатки. — Во всем мире остались только ты и я.
Посмотри на меня, — сказал он, отнимая ее ладошки от лица. — Не надо бояться. Не надо прятаться — это уже бесполезно.
И новый обжигающий поцелуй лишил ее последних остатков самообладания.
— Обними меня, — велел он. — Прижмись ко мне покрепче. Вот так. Привыкни ко мне.
Ну что − уже не страшно?
Прости, Оленька. Сейчас немножко больно сделаю.
Немножко! Ох, ничего себе немножко! Как вскрикнула, как затрепетала она в его железных объятьях.
Как осыпал он поцелуями ее лицо!
Какие чувства она испытывала? О, целую гамму чувств: счастье, страх, стыд, боль, полное самозабвение.
И все затоплено такой... такой любовью!
Всепоглощающей.
Этот человек с бесконечно милым лицом, с его небесными глазами, глядевшими ей прямо в душу, в те мгновения стал для нее центром Вселенной. Она забыла все: свой дом, отца с матерью, Юльку, всех друзей и подруг — она забыла самое себя.
Он стал для нее и небом, и солнцем, и звездами, самим воздухом, которым она дышала. Ее настоящим и прошлым, и будущим. Ее жизнью и смертью.
Как расскажешь об этом? Девочка ждет. Какое у нее странное выражение лица: испуганное, соболезнующее? Что она прочла в ее глазах?
— Мамочка, — сочувственно сказала Лена. — Не надо. Если не можешь, не рассказывай. Я у Танечки Окуневой спрошу — у нее с Боречкой Плетневым недавно все было. Она мне обещала рассказать в подробностях.
Танечка Окунева! Девочка с косичками и белым бантом! Да что они там все... с ума посходили — в своей школе? Куда торопятся?
— Не надо Танечку. Я сама тебе расскажу. Но ты ответь: у вас что — непорочность, целомудрие, чистота уже никакой ценности не имеют?
— Я тебя не понимаю. А что здесь грязного? Они давно любят друг в друга — почему им нельзя?
— Ну, в наше время... это считалось позором. В школе. Да и после... если до свадьбы — не приветствовалось.
— Вот-вот! Из-за вашего ханжества и погибли сразу три человека — Лизонька, ее парень и их малыш. Ведь их, по сути, затравили! А за что? Что они кому плохого сделали? У меня до сих пор сердце разрывается от жалости, как их вспомню. Мама, почему люди так плохо относятся к сексу?
— Не знаю, Лена. Традиция, наверно. И церковь считает это грехом. Если до венчания.
— Церковь! Какой же здесь грех, если люди любят друг друга? Без любви — ладно, я согласна — это грех. А если любят, то почему нельзя? Ведь Бог — это любовь! Ну, рассказывай.
И Ольга рассказала. Как у них с Серго все произошло в первый раз. Ничего не утаила.
Заложив руки за голову, Лена лежала на спине и внимательно слушала. Когда Ольга закончила, она вздохнула:
— Здорово! Как я вам завидую! А теперь расскажи, что вы делали потом. Ты мне когда-то говорила, что вы в тот день пробыли на пляже до вечера, Что было дальше? Ты помнишь?
Помнит ли она? Еще бы не помнить!
— Отдохни, дорогая, — сказал он, прикрыв ее халатиком. — А я пока похозяйничаю.
И она мгновенно уснула − как сквозь землю провалилась.
Проснулась Оля от сказочно вкусного запаха, щекотавшего ей ноздри. Она почувствовала, что, если немедленно не съест кусочек его источника, то умрет с голоду. Никогда еще у нее не было такого зверского аппетита.
Оля приоткрыла один глаз. У самого ее носа покачивался на кончике шампура кусок сочного подрумяненного мяса, посыпанного зеленью и политого остро пахнувшим соусом. Шашлык!
Заурчав, она открыла оба глаза и впилась в него зубами. Улыбающийся Серго держал перед ней шампур. На песке между ними пестрела большая нарядная салфетка − на ней стояли длинная матовая бутыль темно-синего цвета и два бокала. Он открыл бутыль, налил в бокалы густую темно-красную жидкость и протянул один из них ей.
— Что это? — спросила Оля. — Похоже на кровь.
— Это кровь Земли и Солнца — чистый виноградный сок. Изабелла! Смело пей. В нем ни капли алкоголя.
Оля пригубила бокал. Рубиновая жидкость пахла садом и летом, и имела божественный вкус. Райский нектар!
— Оленька! — поднял свой бокал Серго. — Не жалей ни о чем. С тобой произошло замечательное событие — самое лучшее в жизни женщины. Его можно сравнить только с рождением ребенка. Я пью за тебя этот бокал, и ты выпей тоже. Сегодня твой день. "Золотая рыбка" обещала исполнить три твоих желания. Одно из них она уже исполнила. Ты хотела, чтобы мы остались вдвоем, и она привезла нас сюда. Теперь загадывай второе.
— Я хочу еще два дня, — быстро сказала Оля, замирая от собственного бесстыдства. Но после случившегося она вдруг поняла, что одних воспоминаний ей мало. Захотелось увезти с собой что-то более существенное.
Но что она могла увезти? Только одно.
— Серьезное желание! — засмеялся Серго. — Ну что, "Золотая рыбка", выполнишь желание девушки?
Он посмотрел на их катерок. Потом снова на Олю.
— "Золотая рыбка" согласна выполнить и это твое желание. Но надо немножко потрудиться.
И он стал водить своей большой ладонью над песком. Оля зачарованно следила за его пассами.
— Холодно, холодно, горячо! — Серго подмигнув Оле, указав пальцем в песок. — Ну-ка, девушка, поработай ладошкой! Выкопай здесь ямку — может, что в ней найдешь? Что смотришь? Давай копай!
Оля послушно стала копать. Сначала шел только песок. Но вдруг ее пальцы нащупали кольцо. Подцепив его, Оля потянула и вытащила серебряный ключик.
— Что это? — севшим от волнения голосом спросила она.
— Это ключ от квартиры, где счастье живет. "Золотая рыбка" дарит его нам. Мы с тобой будем там жить не два, как ты хочешь, а целых десять дней. До самого моего отъезда.
Да, Оленька, они пройдут. Но ведь все пройдет.
— Все?
— Все! И наша жизнь пройдет. Даже звезды погаснут. Вечного нет. Что имеет начало, то имеет конец. Но эти десять дней ты будешь счастлива, обещаю. Я буду любить тебя так, как больше никто и никогда тебя любить не будет. Я сделаю тебе сказку. Покажу красивейшие места побережья. Мы все время будем вместе. Скажи, ты согласна?
Видеть его поминутно! Дышать одним воздухом! Разговаривать с ним! Обнимать его! И целовать! Отдаваться ему! Десять долгих дней и ночей! Целая вечность!
Она представила себе этот ослепительный ряд — день за днем — и от радости потеряла дар речи.
Он напряженно ждал ее ответа. Не дождавшись, повторил с тревогой:
— Оля, ты согласна? Почему ты молчишь?
Надо же ему ответить. А то еще решит, что я раздумываю.
И она энергично закивала.
— Очень! — вспомнила она, наконец, подходящее слово. — Очень-очень!
Он облегченно вздохнул.
— Ну, теперь загадывай свое третье желание.
— Я уже загадала. Только пусть это останется тайной. Ведь "Золотая рыбка" умеет угадывать тайные желания.
Он посмотрел ей в глаза, потом отвернулся и долго глядел на море. Потом спросил:
— Ты действительно этого хочешь?
— Больше жизни! — не раздумывая, ответила она.
— Даже так? Что ж, будь по-твоему. Только это неправильно. Не нужно бы тебе это — особенно сейчас.
Он что, ясновидящий? — испугалась Оля. — Если он догадался, то сейчас посадит ее на катер и отвезет обратно. И она его больше никогда не увидит.
— Я хочу, я хочу... — жалобно залепетала она, лихорадочно придумывая, чем бы его отвлечь. — Я хочу, чтобы ты меня поцеловал!
— О, я тоже этого хочу! — Он ринулся к ней, опрокидывая бутыль с бокалами.
И уже не чайки, а белые ангелы с криками радости летали над ними.
— А что вы делали потом? — не унималась Леночка, глядя на Ольгу блестящими от любопытства глазами. — Рассказывай дальше.
— Потом? Потом мы купались в море. Плавали, ныряли, ловили руками рыбок. Дурачились. Загорали. Потом... повторили, с чего начали.
В общем, по всем подсчетам тети Юли, да и врачей тоже, именно в тот день и появился во мне крошечный зародыш — ты, моя радость. И выходит, уехали мы оттуда вечером уже втроем.
— Ой, мамочка! — Лена бросилась на нее, как котенок, и принялась бурно целовать, приговаривая: — Спасибо тебе! Спасибо папе! Спасибо "Золотой рыбке"! Спасибо вам всем, что я есть! Мне так нравится жить!
— Хватит, хватит, ты меня зацеловала! — смеялась Ольга.
Лена оторвалась от нее, перевернулась на спину и закричала, глядя в потолок:
— Папочка, ты меня слышишь? Я люблю тебя! Я благодарю тебя! Так здорово жить на свете! Быть красивой и любимой. Я так счастлива!
Я тоже, — думала Ольга, любуясь своим созданием — этой прелестной девушкой с гривой золотых волос и синими глазами Серго.
Они помолчали, глядя влюблено друг на друга. Потом Ольга спросила:
— Что ты думаешь о словах Гены? О его обещании вывести Диму на чистую воду? О Диминых девушках?
— Ничего не думаю. Все это полная чушь! Мамочка, для тебя имело какое-нибудь значение, что у папы до тебя были женщины?
— Абсолютно никакого.
— Вот и для меня — не имеет. Никакого. Тем более, что я уверена: никого у него по-настоящему не было. Так − встречи, поцелуи, и все. Да даже, если и было — мне все равно. Сейчас он любит меня и я люблю его — это главное. Все остальное не имеет никакого значения.
— Ну и как у вас с Димой будет дальше? После сегодняшнего. Ты понимаешь, что я имею в виду?
— Ох, не знаю. Мама, девчата говорят, что им нельзя отказывать. Это правда? Ты когда-нибудь папе отказывала?
— Лена, о чем ты говоришь? Какие отказы? У нас было всего десять дней. Это вначале мне казалось, что их так много. А они пролетели, как один миг. Я безумно любила твоего папу. И очень хотела ребенка. И ведь с самого начала у меня не было никакой надежды, что мы будем вместе и дальше. Я твердо знала, что он на мне не женится — не может. Когда я пыталась заглянуть в будущее, то видела впереди сплошной мрак. Я тогда думала: это наша разлука. А оказалось — его смерть. Поэтому все, что было связано с ним, все его желания для меня были святы.
— Как же вы расстались? Представляю, как тебе было больно!
— Расстались мы — страшно! Наша последняя ночь — не могу ее вспоминать без дрожи. Он целовал меня так... исступленно! — я потом две недели ходила с распухшими губами. Пришлось врать, что обветрила. А когда они стали проходить, так было жалко! Я даже их потихоньку покусывала, чтобы подольше не проходили.
А утром он как будто надел железную маску. Лицо стало таким... неподвижным, мертвым. На меня не смотрел. Молча отнес мои вещи на старую квартиру и уехал.
— Даже не поцеловал на прощание?
— Даже не оглянулся. Зашел в автобус, двери за ним закрылись — и все. Я же говорю: он был, как неживой. На него было больно взглянуть. Поэтому я тоже не смотрела на него. Это была такая мука!
— Какой ужас! И вы больше так никогда и не увиделись?
— Нет, увиделись. Еще один раз.
— Ой, правда? Когда? Как это случилось? Расскажи!
— Это случилось в день нашего отъезда — через три дня, после того, как он уехал. Я сидела под сосной и смотрела на море. И вдруг мне стало так плохо! Я почувствовала, что если сейчас — немедленно! — не увижу твоего папу, то умру. Или свихнусь. Тогда я стала молить Бога дать мне увидеть его еще один раз.
— И что?
— И он вышел из моря.
— Кто? Бог?!
— Нет, твой папа.
— Как вышел? Он же уехал!
— Он вернулся. Не смог быть дома. Тоже очень захотел меня увидеть. Тетя Юля сказала ему, что я все смотрю на море, будто жду чего-то. Он разделся неподалеку, проплыл до того места, где я сидела, и вышел. Хотел сделать мне сюрприз. Как раз в тот момент, когда я молила Бога. Так совпало.
— И ты веришь, что это было простое совпадение? Я думаю: все-таки Бог есть. И он тебя услышал.
— Да, Лена, я тоже так думаю.
— Бедная мамочка! После такого счастья, такое горе! Как же ты пережила его гибель?
— Не спрашивай. Если бы не ты, не пережила бы. Но Бог взамен папы дал мне тебя. Чтобы я жила.
— Мамочка, я всегда буду с тобой. Что бы ни случилось. Ты прости меня, что я тебя иногда огорчаю. Я постараюсь тебя поменьше огорчать теперь, после того, что узнала.
— Да я и не помню, чтобы ты меня хоть раз по-настоящему огорчила. Ты меня всю жизнь только радовала.
— Мамочка, посоветуй: как мне быть с Димой дальше? Я не хочу его терять. Я его очень люблю, очень! Все время у нас с ним так было хорошо! А сегодня — просто не знаю, что на него нашло.
— Ну то, что на него нашло, — улыбнулась Ольга, — это естественно. Рано или поздно это должно было случиться. И когда между вами все произойдет — решать только вам обоим. Но я хочу тебя кое о чем предупредить.
Знай, дочка, после того, как это случится, ты долго не сможешь без него обходиться. Тебе все время будет хотеться быть с ним рядом — каждую минуту. Видеть его, прикасаться к нему, обнимать. И ему тоже. Ваc будет тянуть друг к другу со страшной силой! Ни о чем другом не сможете больше думать.
И это — в самую ответственную пору. Программа вступительных экзаменов огромна. Надо повторить все, начиная с азов. Вдруг ты не получишь пятерку на математике. Тогда придется сдавать физику и русский — ведь ты включишься в общий конкурс − а он обещает быть большим, очень большим! Поднять физику за пять лет — дело непростое.
А Дима? Ему же сдавать все экзамены. Да, как победитель олимпиады, он пройдет со всеми тройками — вне конкурса. Но их еще надо получить. Я уверена: задач механики он в глаза не видел. А ты помнишь, какие там задачи? На наклонную плоскость, на блоки. Ему надо сидеть над учебниками всю последнюю четверть, не отрываясь.
И самое главное. А вдруг — беременность? Ты же не станешь травиться таблетками или убивать своего первенца. Если между вами все произойдет сейчас, то в июле, в пору вступительных экзаменов, будет четыре месяца — самый токсикоз! Это очень большая ответственность!
Леночка, тебе только шестнадцать лет! Не надо спешить — вы все успеете. Ведь вся жизнь впереди.
— Да, а если он меня бросит? Ведь бросил же Марину. Оказывается, она тоже не согласилась.
— Марину он покинул не поэтому. Он не любил ее — он же тебе сказал. Дима любит тебя, значит, он тоже должен думать, что делает. Тебе следует с ним обо всем поговорить. Открыто поговорить — не надо стесняться. Ведь это касается вас обоих и напрямую связано с вашим будущим. Он разумный мальчик — он все поймет правильно, я уверена.
— Хорошо, мамочка. Я поговорю с ним. Спасибо тебе. За этот разговор, за твой рассказ. Я будто побывала в вашей молодости. Как у вас все это было замечательно: море, "Золотая рыбка", чайки. Так красиво!
— У вас тоже может быть не хуже. Поступите в институт и в августе поедете на море в наш студенческий лагерь. Там такая красота! Не как в Пицунде, конечно, но тоже очень неплохо. Море, горы, романтика. Тебе к тому времени исполнится семнадцать. Вы станете студентами, повзрослеете, поумнеете. На все будете смотреть другими глазами.
Главное, девочка: чтобы вы продолжали любить друг друга. А любовь вам подскажет самое верное решение всех ваших проблем.

...

НатальяКалмыкова: 26.08.16 19:50

Спасибо за продолжение! У одних любовь, у других печаль! Такова жизнь!

...

NinaVeter: 27.08.16 02:20

Спасибо огромное за продолжение)

...

Ирина Касаткина: 27.08.16 11:15

 » Глава 47. Совет приятеля

Вернувшись домой сам не свой Дима в смятении пометался из угла в угол, потом упал на диван и застыл. Он снова и снова переживал события сегодняшнего дня, то впадая в отчаяние, то вновь обретая надежду.
О, чурбан неотесанный! — казнился он. — Как теперь смотреть Лене в глаза? Что она будет думать о нем?
Наверно, сейчас обо всем рассказывает своей маме. А вдруг та посоветует Лене не оставаться больше с ним наедине? Что тогда делать? И ведь не к кому даже обратиться за советом. Это она может своей маме рассказывать все — даже самое сокровенное. А он... попробовал бы рассказать своей... о том, что наделал. О, он такого бы наслушался! Что он последняя дубина — самый ласковый эпитет, прозвучавший бы из ее уст. Да как он мог?! Да как он посмел посягнуть на честь девушки?! Без ее согласия!
Интересно, а как его спрашивать? Лена, ты согласна на... что? Да у него язык бы не повернулся. А вдруг она бы ответила: “Ай-я-яй, как тебе не стыдно?!”
Хотя нет — Лена бы так не ответила. А как бы она ответила? Ой, об этом невозможно даже думать.
Но как же теперь вести себя с ней? Папа? А если с ним посоветоваться? Нет, это еще хуже. Запросто может по роже съездить. Интересно, как они с мамой... в первый раз? Ну, конечно, — после свадьбы. Они же такие примерные!
Он снова вскочил и пометался по комнате. Ужасно хотелось ей позвонить, но он никак не мог решиться. Что, если Лена не захочет с ним разговаривать? Но ведь она при своей маме сказала, что любит его. Как же поступить?
Вдруг он обнаружил, что одна его рука держит трубку, а другая уже набирает ее номер.
Вот это да! — поразился Дима. — Мои конечности зажили своей жизнью. Для чего тогда мозги, если они им не подчиняются?
Пока он размышлял, рука поднесла трубку к уху, и он услышал ее голос.
— Лена, я хочу тебя увидеть, — сам собой произнес его язык. Язык тоже жил своей жизнью — Дима ему вовсе не давал такой команды.
— Дима, — начала Лена и посмотрела на маму. Та сделала пальцем отрицательный жест. — Димочка, извини, давай завтра? На нашей скамейке в Театральном саду. В десять часов, хорошо?
Испытывая сложное чувство сожаления и облегчения, Дима положил трубку. Опять побегал по комнате, не находя себе места. Счастье, что родителей не было дома. Мама из него душу бы вытрясла, чтоб узнать, что случилось. Она мгновенно угадывает, когда с ним что-то неладно. Пришлось бы выкручиваться — непонятно только, как.
Вдруг он почувствовал, что больше не может находиться в четырех стенах. Надел куртку, вышел на улицу и побрел, куда глаза глядят. Живущие своей жизнью ноги привели его прямехонько к ее дому. Плюнув на приличия, он зашел во двор и сел на скамейку под начавшим зеленеть кленом.
Так он сидел на виду у всего дома около часа, втайне надеясь, что она увидит его в окно и выйдет под каким-нибудь предлогом — в магазин или еще куда. Но она не вышла.
Наконец, он встал и побрел обратно, ничего не замечая вокруг, весь погруженный в свои мысли. И по дороге налетел на столб, внезапно выросший у него на пути.
Столб взял его за плечи и хорошенько встряхнул. Дима поднял голову. Перед ним стоял его приятель по классу Саша Оленин.
— Ты хоть смотри, куда идешь, — осуждающе сказал Саша, — а не внутрь себя. Так и под колеса угодить недолго. Что случилось?
— А ты чего в наши края забрел? — задал Дима встречный вопрос.
— Да я Ирку проводил и решил пошататься. Голова кругом идет. Влипли мы с ней. Вроде, все делали, как надо, и вот... Теперь главное, чтоб ее родители не пронюхали. Они же ей голову оторвут, а меня по осям координат разложат. Для них ее золотая медаль — священная корова. Если не получит, они ее из дому выгонят.
— И что теперь? Как будете выкручиваться?
— Ох, не знаю. Ирка ревет, боится к врачу идти. Слушай, у тебя нет знакомого гинеколога?
— Откуда?
— Ну, не знаю. Может, у матери твоей есть? Она же завуч — знакомств много.
— Да, ей только скажи! Сразу Иркиным родителям доложит. А почему бы Ирке просто не сходить к районному врачу?
— Несовершеннолетняя. Обязаны родителей поставить в известность. Вот влипли, так влипли.
— Да, вам не позавидуешь. Постой! Я с теткой поговорю. Она в роддоме работает, может чего посоветует. Попрошу, чтобы матери не говорила. Она меня обожает.
— Спасибо!
Саша с чувством пожал Диме руку. Они помолчали. Потом Саша участливо спросил:
— А как у вас с Ленкой? Тоже не все гладко?
— С чего ты взял?
— Да вид у тебя. То все сиял, а сейчас — как в воду опущенный. Идешь — ничего не видишь. Случилось что?
— Да чуть было не случилось. Не знаю, как остановился. Вовремя она заплакала, а то не представляю, что было бы.
— А ты что... силком хотел? Смотри, за это статья. Надо, чтоб она была согласна.
— Понимаю. Просто накатило на меня. Я же ее люблю до ужаса. А тут такое. Но теперь — все! Пока не женюсь, не прикоснусь.
— Ну, это тоже глупо. Сейчас все до свадьбы живут.
Саша внимательно посмотрел на Диму, и, понизив голос, спросил:
— Димка, а ты вообще... имел дело с бабой? Хоть раз.
— А то как же, — солидно ответил Дима. — Хотя, если честно — нет, ни разу.
— Тогда радуйся, что у вас с Ленкой ничего не было. Потому что, не умеючи, можно такого натворить. Она бы тебя потом возненавидела − и могла надолго потерять охоту к интиму. Я же через это прошел. Это сейчас у нас с Иркой порядок. А в первый раз — как вспомню! Тоже... без всякого опыта. И я вел себя, как первый идиот, и она — как последняя дура. Но ей простительно — она девчонка. А вот мне — нет.
Запомни: прежде, чем иметь дело с порядочной девчонкой — особенно нетронутой, такой, как Ленка, — надо приобрести опыт. И не из книжек, а на деле.
— Интересно, где я его приобрету? К проституткам идти, что ли? Да ни за что.
— Ну и напрасно. Среди них есть очень даже ничего. Я двух студенток знаю — они этим подрабатывают. Могу устроить.
— А ты что — с ними... тоже? Ирке изменяешь?
— И не только с ними. Ты что же думаешь — у меня одна Ирка? Да она бы мне через месяц надоела. Это все равно, что все время есть одни шоколадки. Сегодня шоколадка, завтра шоколадка, послезавтра... В конце концов, тебе так захочется простого борща! — на шоколад уже смотреть не сможешь. За мной же полшколы бегает. Есть такие, что на все согласны. Я их жалею.
— Нет, я Лене никогда не изменю. Мне никто, кроме нее, не нужен. Не хочу даже думать об этом.
— Ой, не смеши! Изменишь обязательно. Да это же нормально. Ты думаешь, твой отец матери не изменял? Или мой?
— Мой — никогда! Я в этом уверен.
— Наивный! Ну-ну, верь. Но помни: до Ленки найди опытную девку. Это не измена, а приобретение необходимого навыка. Без этого нельзя.
— А СПИД? Он, как известно, не спит. И другие нехорошие болезни можно подцепить. Нет уж, уволь.
— Да они же каждый месяц проверяются. У них свои врачи есть — знаешь, как за здоровьем следят!
— Ну да, сегодня — один, завтра — другой. Они после каждого проверяются, что ли? После этого проверилась, а после того — нет. И готово — заразилась. И скольких заразит, пока до врача очередь дойдет? Нет, приятель, я в эти игры не играю. Даже думать противно.
— Дело хозяйское. Но если ты с Ленкой... без опыта попробуешь, ох, как пожалеешь! Помяни мое слово. Большую ошибку сделаешь. Хорошенько подумай над моими словами — я же тебе друг.
— Ладно, подумаю. Завтра, если что узнаю насчет ваших с Иркой дел, вечером позвоню.
— Смотри, не забудь, я буду ждать. Ты же понимаешь — горит. Только больше — никому!
— Да понимаю. Можешь не волноваться.
И они разошлись. Каждый пошел своей дорогой. Но совет Оленя сделал свое черное дело. Он зародил в Диминой душе неприятное беспокойство. Будто червячок поселился в ней и стал ее точить и точить.
Ах, если б он знал, к чему приведет этот разговор! Он бы вообще перестал общаться с Оленем, он за три версты обходил бы его. Но, как известно, нам не дано предугадать, чем наше слово отзовется. И только одна судьба знает, какие волчьи ямы подстерегают нас за ее поворотами.
Утром следующего дня Дима задолго до назначенного часа сидел на заветной скамейке. Выражение его лица было таким сложным — смесь страдания и ожидания — что прохожие, кто с интересом, кто с сочувствием, поглядывали на грустного молодого человека. Какой-то малыш подошел и протянул Диме мячик.
— Дядя, не плачь, — участливо сказал он. — На, поиграй.
— Спасибо, зайчик, — улыбнулся Дима. — Я не плачу. Иди, играй сам.
И погладил малыша по льняной головке.
Стрелки нехотя ползли к десяти. Дима не сомневался, что Лена придет. Но что она скажет ему? И что он скажет ей? Терзаясь, он пытался найти ответ, — но все слова, приходившие на ум, казались ему то глупыми, то откровенно пошлыми.
Две узкие ладошки закрыли ему глаза. Лена! Она пришла! Он счастливо вздохнул, поцеловал каждую ладошку, и ее руки обвили ему шею. Потом она обошла скамейку, села рядом и заглянула ему в лицо.
— Димка-невидимка! — пропела она. — Где твоя улыбка, полная задора и огня?
Она не сердится!
Гора Эверест свалилась с бедной Диминой души, и ему стало так легко, что, казалось, взмахни он руками — и полетит.
— Лена! — простонал он. — Леночка! Прости меня, я больше так не буду. Никогда, клянусь!
— Как никогда? — Она широко раскрыла глаза. — Что, совсем? Ой, Дима, не пугай меня!
Он посмотрел на нее непонимающе. Она закрыла лицо ладошками, и ее плечи затряслись от смеха.
Он терпеливо ждал, когда она насмеется. Наконец, она вытерла выступившие от смеха слезы и серьезно посмотрела ему в глаза.
— Дима, давай поговорим. Обо всем и откровенно.
— Давай, — послушно согласился Дима. — Только сначала ответь: ты своей маме рассказала?
— Конечно. Я ей обо всем рассказываю. И она мне.
— Тогда все! Я к вам больше — ни ногой. Воображаю, что она теперь обо мне думает.
— Ничего плохого она о тебе как раз не думает. Наоборот, она о тебе очень хорошо думает. Она думает, что ты меня очень сильно любишь, поэтому и не сдержался. Но она считает, что, поскольку это касается нас обоих, нам надо вместе решить, как быть дальше.
Димочка, я хочу того же, что и ты. Но не сейчас. Ты же понимаешь, какие могут быть последствия.
— Понимаю, — потупился Дима. И вспомнил Иру. Ох, не дай бог!
— Леночка, все будет, как ты скажешь. Я сам больше — ни-ни! Обещаю и клянусь!
— Димочка, вот представь: мы сдаем все экзамены, поступаем в институт и в августе едем в студенческий лагерь на море. Мама говорит: там так чудесно! И все у нас будет. Будем жить в одной палатке. Целый месяц вместе. И даже, если потом — малыш, ничего страшного. Мама говорит: вырастим.
Дима даже глаза зажмурил от такой сияющей перспективы. Неужели возможно такое счастье? Ох, дожить бы!
— Доживем, — заверила его Лена. — Всего каких-то четыре месяца. Сейчас главное, не сорваться. Дима, я все годы шла к этой медали, будь она неладна. Но теперь надо сделать последнее усилие. Да и тебе — столько надо поднять! В математике ты еще более-менее. А физика? Ты же ее ухватил только чуть-чуть, самый хвостик. В механике, я уверена, ты — по нулям. А электродинамика? Расчеты цепей — ты имеешь о них представление?
— Ни малейшего, — признался он.
— Вот видишь! А термодинамика? Все эти задачи на тепловой баланс. А на газовые законы? Их же — тьма! А у тебя — апрель, май, июнь — все! Экзамены.
Мама говорит: конкурс будет бешеный. Пять-шесть человек на место. Это значит, из пяти проходит только один. Представляешь? Надо знать лучше остальных четырех. А из нашей школы на этот факультет идут почти все. Даже Венька с его тройками знает физику лучше тебя. Но ведь туда — не только из нашей школы стремятся. Половина ребят из физматшколы при университете тоже идут на этот факультет.
— А они чего туда прутся? Шли бы в свой университет.
— Факультет больно хороший. Нравится.
— Ох, Лена, если ты хотела меня напугать, то своего добилась. Что же мне делать? Я уже дрожу.
— Заниматься. А что еще остается? Давай разделим всю программу по физике на количество дней до июля и каждый день, включая все воскресенья и праздники, будем вместе проходить определенный кусок. Заодно и я с тобой повторю. А то вдруг не сдам математику на пятерку — тогда мне все сдавать. Да и учиться на первом курсе будет легче.
— Давай, сегодня и начнем, — загорелся Дима. — Бог с ними, с каникулами. А то я чувствую — не успею.
— Давай. Пойдем ко мне. Только... знаешь, Дим. Если ты вдруг почувствуешь, что... что не можешь... без этого — ты мне скажи. Ладно? Я тогда соглашусь. Только не бросай меня. Я тебя очень люблю — я не смогу без тебя.
— Лена, да ты что? Леночка, как тебе в голову могло такое прийти? Чтоб я?! Тебя?! Бросил?! Да я без тебя не могу жить! Выбрось эти мысли из головы. Ты все правильно решила. Ты у меня — самая красивая, самая умная, самая лучшая девочка на всем земном шаре. И во всей Галактике. А целовать тебя можно? Хоть иногда?
— Можно, — засмеялась Лена. — Только осторожно!
— Нет, ну я же обещал.
— Тогда пойдем. Дел у нас с тобой — невпроворот.
Когда дома у Лены они распределили по дням все, что им предстояло повторить, то пришли в тихий ужас. Только одной физикой надо было заниматься не меньше, чем по два часа ежедневно. А остальные предметы? Их ведь никто не отменял.

...

NinaVeter: 27.08.16 13:14

Ирина привет и спасибо огромное за продолжение)

...

kanifolka: 27.08.16 13:15

спасибо за продолжение! уж не с подачи Гены Олень завёл этот разговор с Димой?

...