Дорогами судьбы

- Может и надо, может и вымажу, если хорошо попросишь, - а у самой в голове картинка, как рубашку с него снимает, да змеиной кровью круги на груди водит, потом на спину перемещает, крест цыганский рисует, благословенный. - Глаза у тебя смелые, не уж то разговор не осилишь. Слова не преодолеешь?



Рука его горяча, как уголек из печи, а Симзу задор берет, игривость чувствует, словно кобылка молодая впервые жеребца в стаде увидела.
Медведь в воду плюхнулся, брызги разлетелись, прохладными капельками остудили пыл Симзы, да надолго ли?




- А я и не боюсь тебя, это ты меня боишься, - произношу загадочным голосом, поворачиваясь к реке, - И можешь не отворачиваться, я не возражаю против зрителей.

С трудом сдерживая хихиканье, Симза приседает на корточки, руки в воду прохладную опускает, и личико свое умывает, затем с груди ловкими пальчиками кровь смывает. А платье? Его потом отстирает. Тряхнула головой, волосы густые водопадом черным струятся по плечам, солнышко греет их, теплые мысли в головушку нашептывая.
В кармане нож, а во втором платочек маленький. Достает его, выпрямляется и к цыгану оборачивается, медленно растирает капельки по лицу, да по груди.

- Вот я и искупалась, теперь в табор проводи, коли не передумал.

Подняла Вита чан тяжёлый с водой, что у ног стоял, к костру нести надо, да никак не решится Тэли слова сказать, мнётся всё что-то. Нахмурилась она с беспокойством, да глядь, заговорила наконец красавица.
Прижав чан к животу и едва удерживая его, Вита вытаращила глаза на подружку. Оглянулась, не слышал ли кто глупость такую, покраснела.
- Ты что?! Что ты подумала, глупая! Он же за Ягори пришёл, беспокоился. А она у нас ночевала сегодня, после пожара. - Обидно цыганочке, что Тэли на неё так смотрит... Ой, как обидно. Честь для девушки у них ведь превышего всего.
А вот и не на неё теперь глядит, а за спину... Развернулась стремительно Вита, обрызгав водой ноги свои и Тэли и взгляд Арсена успела перехватить. Ухнуло сердце вниз. Больно стало ей от тоски в его глазах.

Замерла, едва слыша слова Талэйты. "Счастливая..." Окликнула её мать Тэли, велела чан повесить над костром да бабушке чаю отнести.

И пошла цыганочка к Эйш, задумавшись глубоко. Идёт никого не видя.
- Мами, ты проснулась уже? Скоро мисс должны прийти за кремом, а я не успела его сделать.
Но успокоила внучку старая Эйш, да указала на гору тряпок, что постирать надо. Вайда велел всё добытое отнести к их вардо и перестирать. Нагрузила Вита корзину большую, взяла раствор мыльного корня и пошла на речку, на то место у камня.
Споро стирка идёт, полощет уже последнее, да на кусты раскладывает, чтобы быстрей подсохло. Присела отдохнуть на тёплом камне, слышатся ей голоса, плывут по реке то мужской, то женский...

Стар стал Бар, кости ломят, дух уже не так крепок. Сердце стрелами прошибло. Дочь не воспитал, семью позором покрыл. Слово своё верное он вчера сказал. Как бы каждый вайда поступил. По утру кошмары рассеивались, его лишь реальностью стал.

Не вспоминали цыгане мёртвых, не дело это призраков тревожить. Не сдержала вчера Бар, жену помянул. Вот нынче ночью и свиделись. Не солгал он вчера Зоре, не любил он мать своих детей, покуда лишь встретились. Отец сам девчонку в таборе выбрал, а Бар смирился. Лишь со временем понял, как наградил его Бог. Жена его опорой была и добыдчицей знатной, хозяйство на ней, дети на ней, Бар всегда одет да накормлен, всегда ему в доме почёт.
Жена всегда молчалива была, вот и во сне пришла бессловесная. Улыбкой ласковой встречала. Как улыбка Зоры на её похожа, вот и не думал, что дочь не в мать пошла... Руки её нежные успокаивали боль, утирали слёзы, что вчера пролил. Подумал Бар, что пришла его пора за женой уходить. Улыбнулась жена на прощение, долг мужа почитала всегда. Снова за ним придёт она, скоро свидятся.

В таборе жизнь гудела и шла чередом. Пусть шепотки и любопытные взгляды все же слышались, но почтительно головы склоняли рома. Наконец пришёл Бар на середину, его голос звучный над людьми разнёсся:
-Рома, не могу я быть вам добрым вайдой. Слово моё вес утратило, а глаза уж видеть перестали. Нового вожака, рома, вам искать.

Не рад цыган встречи, не потрудился скрыть неприязнь: ни суровым взглядом, ни резким словом. Гордо спину выпрямляешь, ни сколько не переменившись в лице.
- Спасибо за совет, мистер, - изрекаешь звучно.
Интересна была судьба цыганки смелой, что жива была - уже новость хорошая. Ведь не знал простой люд законов и обычаев цыганских.
Прогоняет хмурый цыган, избавиться от общества неприятного поскорее хочет.
- Не думаете же вы, что это ваше место? - приподымаешь бровь красноречиво. - Немного вежливости не помешало бы в краях, где вас приняли радушно.
Поджимаешь губы и прочь удаляешься. Конь у цыгана красивый был, слушался хозяина безоговорочно, да только вредный хозяин ему достался.
С черного хода, что на кухню вел, едва различить можно светлую голову в чепчике - служанка Молли, машет рукой, чтоб поторапливалась камеристка. Снова изволила мисс Лилиан к цыганам наведаться, спасу от ее проделок нет.
- Мисс Лилиан, одумайтесь, - шепотом приговариваешь в двуколке. Но не слышит юная Мисс ничего, на своем настаивает.
Прислушиваешься к разговору господ, говорит мисс Лилиан, что нарисовать ей цыган вздумалось, но не верится ее словам. Может понравился ей из цыган кто, только признаться боится?

- Слова то я преодолею, себя бы еще преодолеть. – Говорит тихо. Смотрит в глаза цыганки, как в омуте тонет. Колдунья, не иначе.

Не стал ей ничего Джанго отвечать. Возможно права цыганка.
Смотрит за ней, раз сама разрешила, любуется тонким станом, да походкой манящей. Эх, ведется цыган на красоту, а потом снова мучиться придется. Это они до замужества ласковые да задорные, а потом в алчных ведьм превращаются. Всего мало становится и внимания и денег и любви. Жадно следит за тем, как девушка умывается, как косы свои расплетает, тонкими пальчиками пряди перебирает. Ждет цыган, хочет на нее посмотреть, на обнаженную, предвкушает. Говорит себе, что ничего страшного, не запретно это, ведь все равно будет замуж ее звать, он ей муж почти, толь она не знает, а так решено все уже. Только обманула она цыгана. Поманила да пошутила над Джанго.

Смотрит жадно на обманщицу и улыбку сдержать не может. Лиса хитрая. За руками ее следит. Шаг на встречу делает, за руку берет да к дереву поваленному подводит.
-Садись, Симза. Разговор у меня к тебе. Медведь пока рыбы себе на завтрак не наловит, не уйдет с озера, поэтому нам все равно в табор без него дороги нет. – Джанго рядом с девушкой присаживается и на озеро смотрит, где зверь его плещется. – Не думал я, что ты так быстро управишься. – Неприкрытое сожаление в голосе мужском проскальзывает. – Спросить тебя хотел я. Есть ли в таборе цыган, что сердце твое волнует? – Джанго развернулся к девушке и в глаза ее уставился, ища в них ответа.

По всем вардо прошлась Талэйта, в каждый уголок заглянула. Нет Симзы. Сердце Талэйты ходило ходуном. Куда она могла уйти. Лес или речка, а может пошла в то селение, где вчера представление давали? Много мыслей в голове и куда идти сначала? Милая моя, хорошая. Только пусть с тобой все будет хорошо. Тэли пальчиками погладила цепочку, что висела у нее на груди. Подарок Симзы. Где ты сестренка? Тэли решила начать с леса. А оттуда она выйдет к реке. Тропинку знает. Вчера выведала. И только она так подумала, как услышала.

Талэйта не сдвинулась с места. Почудилось ли? Медленно развернувшись увидела вайду, стоявшего в центре их селения. Гордо смотрел на всех. Прямо глядя в глаза. Талэйта замотала головой. Ей не хотелось другого вайду. Она не знала другого вайду. Да что же это творится? Мир менялся у нее на глазах и девушка не знала, что с этим делать. Страх наполнял ее. Она хотела чтобы все было как раньше. Чтобы не было никаких забот, ни о чем не думать, кроме солнца и золота, и том, как получше облапошить гаджо. Почему все вдруг стало так сложно. Больно. Страшно. Она смотрела по сторонам, ища того, кто разделяет ее страхи. И не находила. Что же будет дальше? Симза. Где же ты?

Совсем измучена девушка, дрожит, юбки теребит. Потом взяла Рустэма за руку, ладошка горячая, как от лихорадки.
Ему больно, но и ей несладко.


- Прощаю, Зора. Прощаю. А счастье - его Бог дарит, не сам человек выбирает...


- Тише, девочка. Не кричи. Вон рыбу в речке распугаешь, - губы Рустэма кривятся в грустной усмешке. - Дальше будет то, что будет.


Тут в Рустэме просыпается раздражение. И то сказать - девушка упряма, как козочка, сама от себя гонит удачу.
- Зора, послушай меня. Любит ли и нужна ли - это еще неизвестно. Лучше знать твердо. Он твой последний шанс на замужество. Иначе, сама знаешь, останешься вековать с отцом гневным, а это ох как не сладко.
И раз уж довела до последнего это все и затянула узлы, постарайся исправить. Подумай над моими словами.


Рустэм вздыхает, смотрит в небо с тоской. Мысль о том, чтобы покинуть табор навечно, режет хуже ножа и жжет сильнее пожара.
- Все будет так, как суждено, - подводит он итог. - Умойся, сестренка, а то глаза совсем красные стали.

Он поворачивается и идет прочь. По пути встречает Романа, бросает:
- Друг, пойдем, я Бара хочу увидеть. Разговор есть к вайде.

А в таборе тем временем происходят новые чудеса. Только Рустэм подошел к вардо, как услышал громкий голос вожака.


Ушам не верит Рустэм. Побледнел, разглядывая лик Бара, на котором только глубокая скорбь написана.
Что же это?
Неужели из-за сватовства такое случилось с Баром?
Ох, Зора. Глупенькая. А Арсен, Богдан?
Черная полоса пошла в таборе, не иначе. Беда не приходит одна.

- Кого искать, Бар? - громко кричит Рустэм. Люди на него оглядываются. Пусть. - Кто нам будет отцом родным, как ты? Кто о нас будет думать столько, сколько ты думаешь? Не покидай нас. Не оставляй сиротами без отца любимого.
Кровью сердце у Рустэма исходит. Опускает он голову низко. Сухие глаза, но внутри - гроза гремит.
На руках у Бара выросли они с Рубиной. Он им был и отцом, и матерью.
Что делать? Видно, что сдал вайда. Но нельзя им без его руки, нельзя без мудрости его вековой.
_________________

- Я думаю, вы правы, кузина, и мы для них такие же странные, как они для нас, - Генри говорил понизив голос, памятуя о том, что цыгане понимают английский.

- Именно поэтому, - ничуть не обескураженный, подтвердил догадку кузины. - Потому что вы молодая леди и вчера были испуганы лишь тем, что цыган приблизился к вам.

- А, ну конечно, - рассмеялся Генри, что происходило с ним довольно редко. Он снова бросил взгляд на альбом и предложил кузине руку.

- Надеюсь, нас оно не сгубит. - Потеряв желание смеяться, сказал серьёзно.

Хотел ли он, чтобы ему погадали? Наверное, нет. Генри не поверил тому, что говорила Рубина (теперь он называл её только по имени) в деревне, но он хотел ещё раз посмотреть в её глаза. Близко-близко. И почувствовать её пальцы на своей ладони. И... он хотел её ещё раз увидеть. Кузина была права, его тянуло сюда. Не к самому месту или яркому, громкоголосому племеню смуглых чужеземцев - его манили тёмные, как бездна, глаза Рубины.

И снова он увидел её сразу, а она его не заметила. Разве не странно, среди множества черноволосых, смуглых лиц разглядеть одно и, выделяясь как чернильная клякса на белом листе, остаться незамеченным? Рубина стирала. Рядом стоял цыган и крутилась маленькая девчушка.

- Мегги, не отходи от мисс Лилиан ни на шаг, - строго посмотрел на служанку, почувствовав как кузина убирает свою руку с его локтя.
Девушка сделала книксен и встала за спиной своей хозяйки. Генри увидел это краем глаза, уже направляясь к Рубине.

- Здравствуй, Рубина, - остановился он рядом и кивнул цыгану, который накануне извинялся и предлагал приехать сегодня. - Ты приглашала - я приехал.

Симза верила, что змеиный ритуал силу мощную несет, да не себе ведь хотела эту силу, а Тэли и Зоре, а оно вона как вышло. Не надо быть семи пядей во лбу, чтоб тон цыгана понять. Вздохнула она на секунду, тяжко, очи отвела в землю, да не выдержала кровь молодая, и вот поднимает она лицо к Джанго, улыбается хитро, ладонью ласков по лицу его проводит:
- А ты зачем интересуешься? С добром или злой умысел какой имеешь? - она приблизилась к его лицу так близко, что он мог ощутить её теплое дыхание на губах, в глаза ему смотрит серьезно, словно душу читает, - Я тебе правду скажу, что увидела сегодня за спиною твоей могучей. Муло стоит за ней, стоит, вцепившись в твои плечи, назад тянет, шипит и гневается. И ты сам её держишь, Джанго. Вкусил червивое яблоко один раз, и теперь все сады стороной обходишь. А разве мать-земля все плоды с червоточиной создает? Разве нет в мире яблок сладких, сочных и спелых? Но ты носишь в себе вот это, - она достает с кармана вчерашний огрызок яблока, и ему в руку вкладывает, - Разве можно это съесть? Разве можно огрызком наслаждаться? Ты достоин сладких яблок, Джанго. А я очень сладкая, - Симза ласково улыбается и в подтверждении слов, дарит ему легкий, проникновенный поцелуй в губы и также быстро оказывается на ногах, - Ежели захочешь яблоко вкусить, найдешь меня, ежели нет, огрызок всегда при тебе.

И убежала Симза вприпрыжку, оставив Джанго поразмыслить над словами своими.
У нее на сердце будто почки распустились, сирень расцвела, да весна настала. Не думала Симза, ох не думала, что и до нее очередь дойдет, да так внезапно.
Прибежала она в табор, а там... напоминание о горести живым металлом растекается!
Талэйта бледнее грозовой тучи, глаза на мокром месте у птички. А Бар, так вообще, вайдой быть отказывается...

- Талэйта, золотая моя, что случилось? - обнимает она сестру.

Богдан поглаживает по мокрой шерсти коня своего, всматриваясь в полыхающие от гнева глаза девушки. Прикрикивает на вороного, что хочет вниз по течению спуститься. А девушка смела, раз пришла сюда одна, да еще и к нему обратилась, не испугалась белесого глаза, да щеки, расчерченной шрамом. Шелестит под ногами вода, лошади прячутся от солнца в тень раскидистой ивы, что ветви свои опустила на самое дно. Уводить пора табун обратно в табор. Пока муха не налетела, да жалить не начала.

Цыган лишь пожимает плечами, глядя, как разворачивается и уходит в сторону темнеющей ленты дороги, что скрывается за холмом.
Ему хватает нескольких минут, чтобы собрать табун и отправиться в обратный путь. Когда въезжает в табор, то видит отца своего в центре толпы. Спрыгивает с Зимнего и отдает поводья Джура, приказывая привязать лошадей, а сам подходит ближе.

От его слов в сердце холод закрадывается, смотрит он на Бара, ища в глазах его намек на шутку, но тот не шутит, и от этого становится еще тяжелее.

Прав Рустэм. Бар - опора всего табора, уйди он и рухнет все.
- Кроме тебя, отец, нет в таборе более достойного рома. - Говорит, наконец, Богдан.

Девчонка танцует, Рубина стирает. От всей души цыганка белье трет, молотит кулаками. Коли больше негде злобу выразить, как уборка и стирка всегда сгодятся. Кипяток рубина почти не разводит, ойкает малышка, когда от яростной стирки на неё капли попадают, но не уходит. Пляшет всё. Над тазом пар стоит, руки от воды красные, но от этого жара легче становится. Слизывает он отчаянье, как в огне горит оно.

На берег Арсен приходит, смотрит внимательно. Вроде и на Рубину, но не её глаза видят. Мысли до кучи собирает. Пока девчонкой была, думала, что суженный он ей. Ведь цыгане в одну семью детей отдают, с одной и забирают. Коли сговорили Рустэму Зору, то Богдан или Арсен к ней свататься должны. Потому и не сговаривали рубину, кто ж рискнёт прийти, коли сам вайда за сына просить должен. Но время текло, а сговора не было. Не Рубина ли на промысле лучшая?! Нет, о Симзе не будет думать! Не она ли пригожая? А уж в танце и вовсе равных нет! Пусть не желала сговора Рубина, но что пренебрегли ею досаду вызывало. Сама бы отказала.
Видела она, что разговор Арсен начать всё пытается, но не хочет она помочь. Не скрыть уж неловкости за фразами любыми.

Угадала вчера в ночь Рубина, как будет вайда мира искать. Всё же решил, что сгодится Рубина, коли позор прикрыть надо. Стряхивает она воду с ладоней, косу быстро заплетает да смеётся звонко:
- Неужто вайда прислал? Отказала Бару мудрость, - Рубина волосы все ж вились от жара, да к лицу липли, не помогает коса. - Оскорбила вчера Зора нашу семью, в лицо плюнула мне и брату. Но слово Бара верное, пойдёт дочь замуж, куда денется. Покуда мой брат твою сестру женой видеть хочет, так тому и быть. Но я не простила, Арсен. И предложение твоё вынужденное, что ты даже не попытался прикрыть словами, не хочу слышать. - Рубина резко наклоняется, приподнимает тяжелый таз и намеренно льет кипяток в сторону Арсена, не попадёт, конечно, не глупая она, но отношение своё выскажет. - Передай вайде, если придёт он просить, то ославлю на весь табор, так как Зора ваша с нами постаралась.
Разворачивается резко Рубина, гнев глаза застилает. Дождалась предложения - за позор семьи к ней пришли, словно заразная она иль убогая, что лишь так прикрыться могут и радоваться станет.

Щедрый гаджо, который дел ей серебряный в селенье, появляется словно неоткуда. Рубина смотрит внимательно и кивает:
- Здравствуй, молодой, - от злости девушка все слова проглотила да позабыла, а ей ведь с гаджо разговоры вести. - Рада, что пришёл. Я же обещала тебя к гадалке свести, чтобы всё наперед узнать. - Поправляет Рубина косу, перекидывает через плечо, белье в тазу полежит пока. не каждый день монетку заработать можно. Улыбается Рубина, хоть и на душе тоска, -ну пойдём, молодой, сведу тебя к самой лучшей, что гадает так, что сама к ней бегаю

Голос сестры приводит Талэйту в чувства. Волнение сковывающее ее внутри отходит и на ее место приходит облегчение.
- Слава Богу ты жива! - Талэйта обхватывает сестру за плечи, прижимает к себе, - я тебя все утро искала, все обошла. Дурные мысли в голову лезли. Где ты была? Почему не сказала куда идешь? Милая, родная моя, не делай так больше.
Талэйта плакала. Все что накопилось в ней сейчас лилось рекой, опустошая.
- Вайда отказывается от своего звания. Просит выбрать другого. А как будет при другом? Ведь уже не будет так как было. Он справедливый был.
Талэйта отстранилась, вытирая мокрые щеки.
- Я тебя намочила. - она посмотрела на сестру и заметила что-то неуловимое в ней, того, чего не было раньше.. какой-то загадочный блеск в глазах и осанка изменилась, - Так где ты была?

Долго длился разговор Рустэма и Зоры, но заскучать Роману не дали. За короткое время перевидал он на берегу реки половину табора, в том числе Джанго с Симзой. Неужто брат снова жениться надумал? Того гляди и до него очередь дойдёт. Не торопился он с этим, но к мысли был давно привычный, как и к той, что женой его может стать любая, кто сейчас в девках ходит - это уж как родители решат. Роман посмотрел на Зору и отвернулся. На его памяти такого позора в таборе не случалось. И от этого стыд жёг ещё сильнее. Словно он, Роман, в этом виноват. Но нет, не его это стыд, а за Зору. Не пощадила она никого, всем боль причинила, всех позором покрыла.

Роман не заметил как Рустэм с ним поравнялся. Кивнул и пошёл рядом:

- Простишь Зору? - спросил через некоторое время, когда они почти место сбора достигли.

Но зычный голос Бара сделал ответ очевидным. Никто не простит. Ни Рустэм, ни Бар, ни остальные родичи. Ничто не будет как раньше. Слишком глубоко ранила Зора отца, попрала его честь и слово. Его слова подтверждение этому. Понятна боль Бара - коль дочь его слово не уважает, разве другие будут?
Что ты наделала, Зора.

- Уехал табор, бендеры остались! А ты, золотая моя, когда так поступаешь, мне медом на сердце льется поступок твой? Побывала в моей шкуре, значит, ай, сестренка! Да что со мной статься может? - пожала она плечами.




Слезы сестры, как острые камни. Жалеет её Симза, ласковыми словами успокаивает:
- Золотая моя, драгоценная, не поливай землю напрасно, все ведь хорошо и будет хорошо, пока верим мы в это.



- Ох, ну и беда пришла в табор, - покачала головой Симза, - Храни нас всех, Господь. Неужто не понимает Бар, что и Рустему этот брак не нужен, да только дочь его родная смелее цыгана оказалась, и за чтож на нее напасти такие?




- Твои слезы, для меня полынь, но не противны они мне, и думать не смей обратное! Где я была? - отцепила Симза мешок со змеиным трупом, кровью сочащемся, протянула его Талэйте, - На, открой, да посмотри где сестра твоя была и что делала.

Улыбается ласково Зора Рустэму, дарит улыбку свою. Чтобы красивой помнил ее, а не грустной с глазами красными, да заплаканными.
- Спасибо тебе, друг мой любимый.

Также на небо цыганка смотрит, где облака белые проплывают по глади лазурной. Пугает будущее неизвестное ее.

Смотрит девушку перед собой, да брови хмурит. Ничего узнавать она не станет, знает она, что не любит ее, тот по ком томится она. Когда любят, смотрят ласково, рядом быть хотят. А тот цыган сторониться. Другим улыбается, не ей. Не будет она узнавать.
Вскидывает гордо подбородок она, но кивает в знак согласия, лишь бы друг ее спокоен был.
- Подумаю.
Не хочет она неприятностей приносить Рустэму. Делать больно не хочет. Достаточно он страдает сейчас из-за нее.
Не может признаться, она тому, кто сердце выкрал ее. Кто думами владеет ее. Не простят они оба ее. Но страшнее всего Зоре, что возненавидит ее, тот, кого любит она душою своей. Лучше век одной быть, чем ненависть любимого на себе ощущать.

Провожает она спину Рустэма взглядом грустным. Но легче становится цыганке от разговора их.
Улыбку на губах нарисовать она хочет, что хорошо все будет. Верит она, что хорошо все будет, да вдруг сердце ее глупое вскачь пускается, когда видит она, что не один Рустэм идет. Заходится дыхание Зоры, когда кудри эти смоляные видит. От волнения в кулачки сжимает ткань юбки своей длинной.
"Неужели он все слышал?"
Отворачивается она, на другой берег смотрит. А сердце неугомонное все бьется о ребра.

Наклоняется она к речке, и снова водой прохладной умывает лицо свое. Задерживается над гладью, да в отражение свое глядит.
- Глупая ты, Зора, глупая цыганка!
Ударяет ладошкой по глади речной, да брызгами окатывает ее река.
Вытирает лицо рукавом рубахи, и юбки поднимает до колена к табору бежит.


Народ собирается в таборе. Кучкой стоит по центру. Голос отца своего слышит Зора, да быстрее бежит.
Расталкивает она рома своих, чтобы ближе к вайда протиснуться, чтобы слышать, о чем отец вещает ее.
- Что? Что случилось?
Спрашивает Зора у цыганки пожилой.
Узнает новость и бледнеет дочь Бара. Высматривает в толпе братьев своих.

Пробирается цыганка к брату своему, юбки крепко в кулачке сжимает, не задеть бы никого. Касается рукава рубахи его яркой.
- Что же происходит, Богдан? - дрожит голос Зоры, когда на отца своего она смотрит, что осрамила прошлым вечером.
С ужасом она смотрит на отца и на цыган.
"Что же наделала я?"