Scarran:
05.04.13 10:07
» Глава 19
Аверс:
Понедельник. Ненавижу понедельники. Сегодня не исключение. Сыро, противно… машина дурит, пробки… Мойдодыр с цепи сорвался — орет и орет, дедлайном пугает… Мы сегодня с ним вдвоем — Коробочка в отъезде, Таир все еще на больничном.
Я кодила до обеда, не поднимая головы. В обед прискакала Лерочка, но я отправила ее гулять — уж больно грозно глядел Мойдодыр, уж больно хотелось успеть все до четырех, потому что я договорилась с Серегой, что уйду в четыре. Я позволила себе всего два перекура за день, да еще один спец-перекур с Птицей. Он постучался в мессенджер и слезно просил поболтать с ним, потому как ему скучно. Я вышла в курилку, и мы созвонились. Таир пожаловался, что дуреет от безделья и пообещал наплевать на больничный и приехать завтра на контору. Потом мы обсудили текущие дела на проекте, поржали немного над какими-то глупостями, Таир рассказал мне старый баян про то, сколько нужно разработчиков, чтобы вкрутить лампочку, я рассказала ему, какие разборки чинили сегодня тим-лиды соседних проектов. В общем, это был совершенно обычный дружеский разговор, что порадовало меня и развлекло, и за что я была ужасно благодарна Птичке.
А потом натикало шестнадцать часов и я распрощалась с нормальной жизнью, чтобы окунуться в свои дела сердечные, чтобы не сказать дела промежножные.
Я неторопливо пробралась через центр, поймав себя на мысли, что рассматриваю платья в витринах. И заставила себя поржать над этим. Впрочем, получилось почти искренне.
Silver Solid снимают репетиционную базу в бывшем Доме Политпросвещения, ныне Центре культуры Октябрьского района. «Центр» этот расположен далековато от центра, в Энкиной балке, рядом со старым тусовочным пятачком. И если до тусы я добралась более-менее без проблем, то углубившись в переулки, прокляла все на свете. Под колесами явно велись затяжные боевые действия между кротами. Я ползла из ямы в яму и плакала о подвеске. Все было так отвратительно, что я даже не подняла головы, чтобы полюбоваться окружающим меня декадансом. Застройка этого района — начала прошлого века, много модерна, попадается ампир, мой любимый ар-нуво. И все это старое, пыльное, в трещинах, от чего приобрело особенную прелесть. Обычно я с удовольствием гуляю в таких местах, но поскольку я не гуляла, а ехала, красоты окружающего пейзажа прошли мимо меня.
Наконец я подползла к цели и припарковалась справа от огромного старого тополя, печально облетавшего к моим ногам. Я вышла из машины, оперлась задницей о капот и закурила.
Когда же я подняла глаза, то имела счастье наблюдать, как слева от тополя пристроился серебристый матиз, и из него выпрыгнула потрясающе красивая девушка Жюли. В платье! Я непроизвольно хрюкнула. Жюли увидела меня, и лицо ее приобрело настолько высокомерное и презрительное выражение, что об него можно было порезаться. Я улыбнулась ей и помахала сигаретой. Жюли только выше вздернула подбородок, но я решила не обострять и принять это за приветственный жест. Она тоже закурила. Мы подождали минут десять в полном молчании, я почитала немного книжку в телефоне, выкурила еще одну сигарету и решила про себя, что сейчас уеду. Будто в ответ на мои мысли в конце переулка показался синий мерседесовский микроавтобус, который, если следовать логике, и вез к моим ногам самого Влада Каминского.
Идиотское положение! Эта Жюли в платье! Ну еще хоть кто-нибудь один бы – и было бы нормально. Но вдвоем мы смотрелись просто идиотками. Бусик преодолел кошмарный путь до здания и остановился. Дверь отъехала в сторону, и изнутри посыпались кофры, сумки и музыканты. Влад выскочил, оттолкнул плечом Пашку-ударника и рванул на крейсерской скорости. Ко мне? К Жюли? К тополю? Во всяком случае, Жюли не ждала милостей от природы — она двинулась навстречу Каминскому. Боже, какой идиотизм! Я опустила глаза. Но все равно увидела, как он ловко обошел ее по касательной, пробормотав что-то вроде «привет-Жюли-как-жизнь-извини» и вот он уже рядом, и ноздри мои затрепетали от запаха полыни, и на меня обрушилась лавина светлых волос, и сладкие губы, и сильные руки и… Колени предательски обмякли. Я ухватилась за отвороты его куртки и, наплевав на весь идиотизм и мелодраму, поцеловала Каминского.
— Привет, — прошептал он, не прерывая, впрочем, поцелуя.
— Привет, — ответила я несколько секунд спустя, когда его рок-н-рольное величество все-таки меня отпустило.
— Я так соскучился, Вера, ты просто себе не представляешь! Я написал тебе новую песню. Мы сейчас поедем… — тут он оборвал себя и поглядел мне в глаза,— Ты же не против поехать со мной на Посольскую, Вера?
Что ж, урок усвоен. Он спрашивает моего мнения. Я же не против? Наверное, я против. Именно поэтому я приехала сюда, рискуя подвеской, и ждала двадцать минут рядом с красоткой Жюли в ее дурацком (на самом деле сногсшибательном) платье. И именно поэтому я все еще держу его куртку в кулаках, и именно потому, что я против, я сейчас утону в его глазах-ледяных омутах.
— Не против, — заверила я его.
— Тогда пойдем, я возьму гитару и шмотки, — и, крепко ухватив меня за руку, потащил к автобусу.
Мы прошли мимо зеленой от злости Жюли, потом мимо ухмыляющихся музыкантов. Влад подхватил сумку и кофр с гитарой.
— Мужики, спасибо всем, созвонимся, я поехал! — прощание обошлось без слез и объятий, Каминский выпрыгивал из шкуры от нетерпения, а музыканты так понимающе кивали, что я готова была провалиться сквозь землю.
Мы уже почти подошли к моему логанчику, когда Жюли предприняла еще одну попытку:
— Вла-а-ад, — пропела она, — а разве ты не расскажешь, как прошел тур? А выпить за успех Silver Solid? Неужели нормальное возвращение с гастролей отменили из-за дождя?
— Юля, — бесцветным голосом ответил ей Каминский, — нормальное возвращение с гастролей тебе с большим удовольствием продемонстрирует группа Silver Solid. А меня оставь, пожалуйста, в покое, ладно? Желательно насовсем.
Я снова пожелала провалиться сквозь землю, и поглубже. Бедная девочка! Мне вспомнилась я сама пять лет назад, хлопающая полными слез глазами на пороге бывшей Диминой квартиры. Кстати. Какие-никакие, а с Димой нас связывали отношения. А что связывает Жюли и Каа? Я совсем было собралась спросить его об этом, но мы уже пришли к машине.
Пришлось открывать багажник, потом садиться за руль, потом пытаться отбиться от его рук, устремившихся ко мне под куртку, потом заводить машину и, наконец, медленно и печально красться между ям.
Мы заехали в супермаркет, и надо было видеть эту картину маслом: чинный Каминский везет тележку, я складываю в нее продукты… Ужас, ужас и кошмар!
А потом я забыла о Жюли, о продуктах, о кошмарах — мы вошли в квартиру Влада и дверь за нами закрылась.
Как же он целуется, змей Каа! Как замирает мое дыхание, как прокатывается вдоль позвоночника волна желания, как подгибаются ноги и закатываются глаза у бедной маленькой Ники, которую придавил к стене в тесной прихожей кожаный и джинсовый, твердый и горячий, как печка, жестокий и щедрый Каа… Влад… мое наказание…
Я таяла, таяла, пока этот ужасный человек не прекратил свои пытки языком и губами и не начал пытать меня другими вещами:
— Вера, — сказал он, отстранившись, — я привез тебе подарок. Мне надо спрашивать твоего согласия или можно просто подарить? Я больше не хочу смотреть на задние фонари твоей машины, так что я теперь достану тебя до печенок твоим согласием, ты понимаешь?
— Понимаю, — вздохнула я, — но в честь твоего возвращения ты мог бы сделать исключение, и не доставать меня хотя бы сегодня?
— Ладно, — хитро улыбнулся Влад, стащил сапоги и пошел в комнату, волоча за собой вещи. Я тоже разулась, забросила пакет с продуктами на кухню, заодно включив чайник. И пошла за Владом.
Каминский уже разделся, оставшись только в джинсах, так что я пару секунд усмиряла себя и отводила глаза от ключиц, груди, живота, от темной дорожки волос, ведущей под ремень, от шевелящихся на бицепсах дракона и грифона… Короче! Влад улыбаясь потрошил сумку. Наконец, он вынул из нее пакет и протянул мне:
— Вот. Это подарок тебе. И немножко мне.
Я вытряхнула содержимое пакета на диван. Ну конечно! Это платье! Красивое — черное, шелковое, отделанное крупным тяжелым гипюром. Потрясающее платье!
— Ну и кто же его выбирал? — сощурилась я.
— Честно? Выбирал Эдик. У него три младшие сестры. Я ему доверяю. А что, не годится?
Вместо ответа я стащила водолазку, выпрыгнула из джинсов и натянула подарок на себя. В зеркальной двери шкафа-купе отразилась вся неземная красота Владового подарка и мое одновременно удивленное и довольное лицо. Все-таки ни одна женщина, сколь ровно бы она не относилась к шмоткам, не откажется получить в подарок охреническое черное платье. Потом в зазеркалье возник Влад и бережно снял резинку с моих волос. Копна рассыпалась по плечам. Я смотрела на себя и кайфовала.
— Эй, у тебя где-то был галстук, насколько я помню, — начала я свою благодарственную речь издалека.
— И что? — спросил Влад, запуская руки под подол моей обновки.
— А пиджак и рубашка у тебя есть? — спросила я, подставляя шею под обжигающие поцелуи.
— Возможно, — пробормотал Влад, не прекращая своего занятия.
— Тогда…— тут мне пришлось прерваться, потому что очень захотелось застонать, и я решила себя не сдерживать, — а-а-а тогда ты можешь их надеть, и я свожу тебя в рестора-а-а-а…..
— Знаешь что? Это платье — лучшее вложение денег, которое я сделал после покупки Gibson-а*. Во-первых ты разделась сама, и притом за три секунды. Во-вторых, тебя так легко добыть из него, просто очень легко. Гораздо проще, чем выковыривать из джинсов. В-третьих, ты в нем почти такая же красивая, как без всего. В-четвертых, ты обещала сводить меня в ресторан. Одни сплошные бонусы.
Я бы ответила ему что-нибудь, но мои мысли были слишком далеко. Они вертелись вокруг моего соска, который Влад перекатывал между пальцами, пока говорил о платье. И вокруг того, как заставить спущенные Владом трусики скатиться с колен, где они застряли, на пол. И вокруг того, хорошо ли отстирывается шелк. Потому что по всем законам жанра он просто обязан кончить на это самое чертово платье.
— Тебе нравится? — спросил Влад. И было совершенно непонятно, что он имеет в виду.
— Да, — простонала я, — да…
— Как ты могла бросить меня на парковке ДК десять дней назад, Вера? Как? И главное — зачем?
— Я… так… захотела-а-а…
— Надо бы наказать тебя за это. За мои бессонные ночи. За то, каким унылым дерьмом был концерт в Райске. За то, какие сны мне снились без тебя, Вера.
— На…пле…вать…
— Тебе наплевать? Мне прекратить?
— Нет…не останавливайся…
— Моего мнения никто не спросил, может, я не хочу?
— Ты… чертов… садист…Каа-а-а…
— Я садист? Я десять дней только и думал, как ты меня кинула. И я после этого садист?
— Что… ты…хочешь?...
— Вот это деловой разговор. Сама-то как думаешь?
— Плохо… я думаю плохо… Еще, Каминский, сделай так еще…
— Каминский? Кто это?
— Милый, сладкий, золотой мой… А-а-а…
— Мой. Скажи еще.
— Мой…
— Еще.
— Мой…
— Еще!
— Мой Каа…
— Вера-а-а…
— Твоя… — я сказала это вслух? Или подумала? Это не важно… Он не услышал… Он не понял...
***
Мы лежали на ковре, Влад гладил мою шею кончиками пальцев и молчал. Молчащий Каминский — удивительное явление. Ну, кроме случаев, когда у него занят рот. Хотя я не удивилась бы, если бы узнала, что когда он творит свои чудеса там, внизу, он и при этом что-то говорит. Мне ужасно хотелось в душ. И ужасно не хотелось вставать, покидать его объятья, смывать с себя запах полыни и секса, следы его рук и губ, все то, что только что было между нами. Снова было. Снова было так, что я просто слетела с катушек.
— Я хочу в душ, — призналась я, наконец.
— Мгм, — отозвался он, но не пошевелился.
— Отпусти меня, пожалуйста, — попросила я.
— Никогда. Я никогда тебя не отпущу, Вера. Ты моя.
Приплыли. Я все-таки вякнула это вслух, а он все-таки услышал. Твою мать! И что мне теперь с этим делать?
— Отпусти меня в душ, Влад. И дай полотенце.
— Твое полотенце висит на правом крючке. Твой комплект ключей лежит на тумбочке. Твое мнение я с наслаждением выслушал пять минут назад. А теперь я доползу до кровати и буду спать.
И он действительно встал и ушел в спальню. А я заперлась в ванной и разрыдалась.
Я сидела на дне ванной, горячие струи лупили меня по спине, а я рыдала, размазывая по лицу сопли и слюни. Я плакала о себе, о самой себе, которую я неотвратимо и безвозвратно теряю здесь, в этой квартире, ключи от которой мне придется взять, если только я не смогу заставить себя… если у меня не хватит сил на то, чтобы… если я готова снова пережить все, что… Я плакала, а Влад, слава богам, не замечал этого. Или тактично не лез в мои дела и мои слезы. Мне понадобилось минут сорок, чтобы выплакаться. Кожа моя стала красной как у вареного рака. Я так устала от этих слез, что даже не стала сушить волосы. Я вытерлась и красной тенью выскользнула из ванной. И стала на перекрестке, как богатырь из сказки. На моем камне было написано примерно следующее: «направо пойдешь — в прихожую попадешь, коня потеряешь, зато сама жива останешься; налево пойдешь — в спальню попадешь, и сама пропадешь, и коня погубишь».
Я остановилась и пошарила в тощем мешочке моих душевных сил, пытаясь найти там хоть сколько-нибудь уверенности в том, что все делаю правильно. Зябко поеживаясь, я вошла в прихожую, и некоторое время тупо пялилась на тумбочку. На комплект ключей. На три маленьких кусочка латуни, которые перевернут мою жизнь. Я проигрываю эту партию, проигрываю с разгромным счетом. У меня на руках остался один единственный туз пик, а у Каминского еще целая прорва козырей. Я подняла глаза от ключей и уткнулась в собственное лицо, отражающееся в мутноватом зеркале. Вот женщина, которую хочет Влад Каминский. И Ли, ночная художница, девушка на мотоцикле. И, может быть, Таир Агаларов. А чего хочу я? Чтобы они все провалились сквозь землю? Не знаю. Но точно знаю, чего не хочу — принимать решение. Я подумаю об этом завтра. Не поеду же я сейчас по городу, в таких растрепанных чувствах? Завтра, я все решу завтра…
И я позорно поджала хвостик, заслонилась от решения, нырнула под теплый бок Влада и уснула.
Реверс:
Таир звонил. Ника не отвечала. Что с ней? Чем она занята? Валяется в койке с психованной извращенкой? Или с музыкантом? Зачем он звонит, ведь она не хочет с ним говорить. И все-таки он покорно выслушал все длинные гудки, до тех пор, пока автоматика не сбросила звонок.
Юлия Добкина, осторожно озираясь, рылась в архивном ящике, в поисках истории болезни. Ей нужен был номер телефона. И она нашла номер, быстро переписала себе и ушла из архива не замеченной.
Ли рисовала. Акварель плыла, перетекала, но Ли не нравилось. Акварель не передавала вкуса ее кожи, запаха ее волос, звука ее голоса. Ли хмурилась, меняла воду, отходила подальше, подходила поближе, курила… Не то, все не то… очередной портрет не изменит главного — Ника не принадлежит ей. Ника — как свет солнца, как ветер, как дождь — принадлежит всем и не принадлежит никому. Сможет ли Ли уступить ее Каа? только если поверит, что с ним Нике будет лучше. Игра еще не проиграна. Ли еще не сдалась. Она смыла краски и начала снова.
*Gibson — американская компания, производитель гитар. Гитары этой фирмы входят в десятку самых качественных инструментов в мире. ...