натаниэлла:
28.09.23 09:26
» 09. В Самаре.
*
09. В Самаре. Дом, милый дом?
Анданте (средний по скорости темп, соответствующий спокойному шагу)
Эпиграф: песня «Русь», Николай Емелин (альбом «Пращур. Весна»)
Как давно я здесь не был − упаду на траву,
Гляну в ясное небо и пойму, что живу.
Небо в колокол грянет, и польёт проливной.
Я бегу в своё детство, летний дождик за мной
*
Самара изменилась. Денис понял это, еще глядя на нее из окна подъезжающей электрички. Но не только новые высотные «стекляшки» перекроили ее облик, местами кощунственно вторгнувшись в малоэтажную атмосферу старых улиц (этот процесс начался еще при нем, но тогда он не обращал внимания на несуразности). Поменялось и памятное ему лицо советской коммунальной Самары, которую ныне, в угоду моде, все чаще величали «купеческой».
В прежний немного сонный и запущенный лад широким потоком влилась торопливая современность. Стало больше цветов на клумбах и аккуратных газонов (как положено «в столицах»), больше машин на улицах, вывесок, стеклопакетов и кондиционеров на дореволюционных зданиях. Некоторые дома недавно отреставрировали, и они выделялись свежими пятнами в ряду тех, кто только ждал своей очереди, стыдливо пряча за разудалыми граффити отслаивающуюся штукатурку. Ждать им оставалось, скорей всего, долго, однако процесс потихоньку шел. По улицам ездили коммунальщики, сметая пыль и грязь, что-то где-то копали, что-то где-то перестраивали; кривлялась электронная реклама, и мигали светофоры там, где десять лет назад их и в помине не было. Жизнь продолжалась, ускорялась, грохотала строительной техникой, окутанная шлейфом бензина и ароматами свежей выпечки из частных пекарен. Во всяком случае, в центре, где Денис оказался, им не было обнаружено ни малейших признаков сонного застоя.
Выйдя из отеля купить себе новый телефон, а заодно и нормально поужинать, Саблин со смешанными чувствами брел по улицам, узнавая их и не узнавая. Свернув на Ленинградскую, ставшую пешеходной еще на его детской памяти, он, тем не менее, едва ориентировался на ней, хотя сами дома мало поменялись. Поменялась аура.
Стоял чудесный по-летнему теплый вечер, гораздо теплей, чем сейчас в Москве, и на улице было много народу. Дэн попал в настоящую толпу, которая затянула его и понесла к Волге. К набережной шли туристы, обвешанные кинокамерами и фотоаппаратами, чтобы запечатлеть закат, а им навстречу по лестницам-спускам двигались другие отдыхающие и жители города, и эти потоки схлёстывались, порождая подобие маленьких водоворотов.
Набережная тоже изменилась. Вроде бы все было то же самое: река, полоска пляжа внизу и округлая линия холмов на противоположном берегу, но под ногами появилась современная плитка и выделенные полосы для велосипедистов, вдоль тротуаров открылись пункты проката, вокруг было много цветов, необычных скульптур и инсталляций – и все это полностью поменяло царившую здесь некогда атмосферу. Денис потерялся в ней. Он жаждал вписаться в старые рамки, но у него не получалось, потому что этих рамок больше не было. Он шел, вертя головой, словно пришелец, попавший на чужую планету. По сути, он им и являлся сейчас – инопланетянином. Он успел врасти в Москву, но Самара – не Москва и никогда, слава богу, ею не станет.
Ощущение чуждости никак не уходило. Это было объяснимо, но непривычно. Наверное, Дэн и сам стал другим человеком. Он смотрел на все иначе, через призму приобретенных привычек. Самарские доминанты – Волга, Жигули и вольный ветер, пахнущий солодом и хмелем, – остались неизменными, но его душа была напрочь перепахана московскими реалиями и искала иное.
И все же родной город помнил блудного сына. Из приоткрытой двери кафешки явственно доносились написанные им аккорды в исполнении местного музыканта. Денис был рад, что за ним не бегают с воплями, не требуют заселфиться, не тыкают в него пальцами и не смущают пристальными взглядами. Ему была необходима пауза, и гордость артиста никак не страдала. Его творчество жило, и это главное. Он тоже планировал жить и обязательно заживет как прежде, едва столичная маята опадет с него хлопьями, а вместе с ней развеется все ложное и наносное, что он зачем-то успел нацеплять на себя, словно репьи на штаны.
У парапета, отделяющего полоску берега и тротуар, толпились семьи с детьми. Дети ели сахарную вату и мороженое. Молодежь каталась на самокатах. Приезжие фоткались у необычного памятника «Бурлаки на Волге», представляющего скульптурную композицию знаменитой картины, фоном которой служили великая русская река и Жигулевские горы, тающие в фиолетовой дымке.
Эти горы, собственно, и не горы вовсе, а, скорей уж, холмы, притянули к себе его взгляд и долго не отпускали. Самый высокий утес был всего-то метров четыреста, но на бескрайней степной равнине, тянущейся вдоль Волги, Жигулевская гряда всегда смотрелась как неприступная крепость, возведенная на острове посреди моря. Денис встал, положив руки на парапет, и смотрел на нее, а ласковый ветер шевелил вихры на его затылке, осторожно перебирая их, как это сделала бы материнская рука.
В водолазке с воротником-стойкой, закрывающей уродливый шрам, ему было жарковато, но от реки тянуло прохладой, и он надеялся, что не вспотеет. Увы, про дезодорант он при поспешных сборах забыл, как забыл и десяток других полезных вещей. Например, вспомнил о зубной щетке, но про зубную пасту не подумал, не взял расчёску. А еще перед ним вставала во весь рост проблема стирки вещей и покупки недостающих мелочей. В отеле, наверное, была возможность сдать их в прачечную, да и магазинов вокруг было полно, однако все казалось дорого. Расплачиваясь в Москве картой, Дэн редко обращал внимание на цены, теперь же, пройдясь мимо витрин магазинов и ресторанчиков на Ленинградской, он невольно сопоставлял ценники с имевшейся при нем наличкой, и испугался, что деньги истают за пару недель.
Впрочем, Денис не собирался отступать и унывать. Ему придется осваиваться заново, как-то организовываться, может быть, снять квартиру... В Самару собирался вскоре прилететь нанятый им детектив, Дэн думал уже о том, чтобы ему позвонить и скооперироваться, но спешить с этим не стоило. Сначала ему бы хотелось самому влиться в процесс, укорениться тут и быть не помехой в расследовании, а подсказчиком и местным знатоком. Добиваться этого, как ему представлялось, придется быстро, и от обилия вызовов слегка кружилась голова.
А может, она кружилась от небывалой доселе свободы. Он уже и не помнил, когда в последний раз мог вот так запросто стоять, любоваться пейзажем и никуда не спешить. Ему не надо было срочно прыгать в машину и мчаться куда-то. Не надо было отчитываться перед опекуном. Не надо было отдавать указания «валенкам» - вся его привычная работа была поставлена на паузу, и этот нечаянный отпуск, начавшийся еще в больничной палате, внезапно показался ему счастьем. В больнице он тяготился, что выпал из потока, а здесь, на берегу Волги… это было нечто другое, дышащее покоем. Его сердце билось ровно, и даже появилась надежда, что Музыка вернется к нему, сконфуженная и искренне любящая. Они обнимутся, простят друг друга и заживут дальше в гармонии. Как в детстве, когда небо было по-настоящему синим, а трава зеленой.
Повинуясь невнятному зову, Дэн повернул налево и пошел по набережной мимо гостиницы и кафешек, под сень которых изначально планировал завалиться в поисках изысканного ужина. Он брел, казалось, бесцельно, но увидев золотой купол часовенки, понял, куда его несут ноги. Уже вполне осмысленно он свернул к домам и вскоре оказался перед знакомым двухэтажным зданием из красного кирпича. Мемориальная доска гласила, что в этом доме в 1889-1890 годы жил Владимир Ленин (*
дом Пономарева-Каткова), но для Саблина это навсегда осталось его первой музыкальной школой. Она и сейчас тут располагалась, и из ее приоткрытых окон доносились обрывки ученических гамм.
Душу окончательно затопила ностальгия. Дэн юркнул во двор и очутился среди разномастных пристроек, сильно покосившихся с тех пор, как он был тут в последний раз. Но это было единственным, что хоть как-то отметило неумолимый бег времени, в остальном же казалось, все осталось прежним. Вот окно, за которым располагался его класс. Вот дерево, под которым он готовился к экзамену. Вот закуток, где его впервые поцеловала девочка Оля (в щеку – но он был горд этим до такой степени, будто его посвятила в рыцари английская королева).
С Олей они ходили к одному педагогу, писали на слух диктанты по сольфеджио (Денис благородно позволял подружке списывать у него сложные места), а потом она сказала ему: «Ты станешь самым лучшим композитором на Земле, и я буду учить детей играть твои пьесы». Все это пронеслось перед его мысленным взором, словно давно позабытый фильм.
На кирпиче под клеймом завода в укромном уголке за выступом окна он в смутном порыве накарябал когда-то первые буквы их имен «О+Д», но без всякого пошлого равенства. Была ли это любовь? Второклассник Денис считал это «крепкой дружбой». Детдомовец по прозвищу Маэстро иной раз скучал по верной подруге, исчезнувшей из его жизни вместе с нормальной семьей, родителями и сестренкой, но уже не пытался все вернуть обратно. Известный «Валенок» ничего не знал о судьбе той белобрысой девчонки и не вспоминал о ней ровно до этого часа, а тут вот вдруг вспомнил.
Кирпичи старой школы их не забыли, «О+Д» по-прежнему читались хорошо (хулиганство неожиданно оказалось долговечным), и Дэн не сдержался – шагнул вплотную к стене, чтобы потрогать их рукой.
Скользя на той же всколыхнувшейся в нем волне, он вышел обратно на улицу и двинулся в глубь квартала, туда, где прежде располагался небольшой магазинчик музыкальных инструментов. В нем отец покупал ему гитару, и Денис, пока они выбирали, поглядывал на жутковатое панно, украшавшее стену за спиной продавца. Это была копия Босха «Сад земных наслаждений», на которой Дениску больше всего интересовали ноты, нанесенные на голую попу грешника.
Магазинчика больше не существовало, а на месте дома зиял пустырь.
Это было отрезвляюще, и Дэн резко затормозил.
Он сказал себе, что пора возвращаться в сегодняшний день, все равно проку от воспоминаний будет мало. На самом деле он ничего не знал о своем прошлом, его предстояло откапывать и осмыслять заново. Кирпичи с именами и загадочные ноты Босха ему ничем не помогут, не ответят на вопросы, кем были его настоящие родители и что вообще случилось, а значит, их лучше пока отложить в сторону. Как говорится, котлеты отдельно, а мухи отдельно, и не надо отвлекаться, не надо смешивать в кучу все, что услужливо подсовывает память. Вдали от подозрительных советчиков самое время навести порядок в своей жизни.
Выполнив намеченную на вечер программу (то есть поужинав наконец и купив не слишком дорогой смартфон), Денис вернулся в отель, решив, что подробный план своей новой жизни и способы его реализации наметит уже утром, на свежую голову.
*
Музыкальный бонус: 500-летняя мелодия с картины И.Босха «Сад земных наслаждений»
в исполнении шведской группы «Vox vulgaris»
*
Новый день принес ему новые силы. Дэн не жалел о том, что сбежал из-под опеки, и был полон решимости довести начатое до конца.
Итак, план его был таков. Во-первых, разыскать старых знакомых семьи Саблиных в Рождествено и расспросить их обо всем, что они помнили и знали. Денис полагал, что ему это будет сделать проще, чем частному детективу, чужаку и незнакомцу. Во-вторых, найти «рыжую ведьму» Марину, обладательницу похожего «змеиного» кольца с нечитаемой вязью.
После некоторых раздумий, начать Дэн решил все-таки со второго пункта.
Из синей папки ему был известен адрес Марины Зубковой, ее место работы и телефон. Однако телефон ее молчал, поэтому Дэн отправился к ней домой на другой берег реки Самары. Он вызвал такси, и всю дорогу размышлял, стоит ли доверять девушке. Надо ли говорить с ней прямым текстом или все же поостеречься, приглядеться к ней сначала? Ему по-прежнему было непонятно, зачем она на самом деле приезжала в Москву. Проделать долгий путь ради нескольких эффектно брошенных фраз – это как-то глупо. Тем более, что потом она тупо сбежала, скрылась, выключила телефон – неужели оно того стоило? В чем ее выгода от спасения души музыканта, которого губят столичные нравы? А главное, что эта ведьма потребует от него взамен – тут же наверняка есть место для торга, не так ли?
Квартал, куда Саблин прибыл из центра, оказался застроен многоэтажками. Дом Зубковой ничем не выделялся на фоне других: относительно новенький, монолитно-кирпичный. Только во дворе Денис сообразил, что сегодня пятница, рабочий день, и девушка, скорей всего, находится в офисе. Ему надо было ехать туда! Не нашел бы Марину, взглянул бы хоть на фирму, которую создала его мама. Денис отругал себя за недальновидность, однако денег, потраченных на такси, ему стало неожиданно жалко, и он решил подняться к квартире, оценить, так сказать, грубое окружение своими глазами и, может быть, пообщаться с соседями.
Саблин направился к подъезду, где на его пути встали запертая железная дверь и домофон.
На звонок домофона никто не ответил. Потоптавшись немного, он дождался, пока кто-то из жильцов выйдет наружу, и хотел быстренько проскочить, но был остановлен грозным окликом.
- Молодой человек! – пожилой мужчина с таксой на поводке загородил собой проход и смерил его подозрительным взглядом. – Вы к кому?
- В тридцать девятую квартиру, - ответил Дэн. – Разрешите пройти.
- А кто вам нужен в тридцать девятой?
- Марина, - от неожиданности допроса он брякнул правду, хотя совершенно не собирался этого сообщать кому попало.
- Она тут больше не живет.
- Но у меня ее адрес…
- Марина переехала. Здесь живут ее родители.
Мужчина так и загораживал вход в подъезд, и Денис рассердился. Он словно оказался в подозреваемых. Его приняли то ли за глупого поклонника, то ли за мошенника, и это неприятно резануло по нервам. С какой стати он должен отчитываться?
- Значит, мне к ее родителям! Дайте, пожалуйста, пройти!
- А почему кода от подъезда не знаете?
- Мне не сообщили. Я звонил, но мне не открыли. Не знаете, есть ли кто сейчас у них дома?
Грозный хозяин таксы, кажется, немного смилостивился:
- Костя дома. Он сейчас никуда не выходит и двери никому не открывает. Да и вам к нему не надо.
- Наоборот, мне как раз очень надо.
- Да надоели вы уже! – совершенно неожиданно вспылил сосед Зубковых, чья любезность, как оказалось, была временным явлением, а также и напускным. – Чего вы ходите и ходите? Колотите ему в дверь и колотите! Ночью сегодня орали на весь подъезд, совсем уже страх потеряли. Я собирался полицию вызывать.
Денис стоял, разинув рот. Такса громко тявкнула, будто подтверждая слова хозяина, что все тут очень запущено.
- Вам тут медом намазано что ли? – продолжал пенсионер. – И замок не помеха! Развели притон, пьянчужки чертовы! Давай, проваливай! Слышишь? Нечего тебе тут делать.
Денис симметрично вспылил:
- Послушайте, вы, кажется, шли на прогулку? Собачка вас заждалась, того и гляди на дорожке нагадит – вот и ступайте! А я без вас разберусь.
Изумленный сосед Зубковых всплеснул руками и выпустил дверь. Денис, не дожидаясь, когда она захлопнется перед его носом, влетел в подъезд.
- Стой, шпана! А ну вернись! Сейчас в полицию позвоню! – бушевал ему в спину собачник, выступая на два голоса со своим питомцем, но Саблина уже и след простыл.
«
Пьянчужки чертовы» - билось у него в мозгу. Не следовало сюда приходить и тем более брать крепость нахрапом, ничего толком не выяснив заранее. Однако, раз уж прорвался на запретную территорию, будет еще глупей сдавать позиции, выскакивая вон. Денис, пролетев на скорости мимо лифта (он всерьез опасался, что пенсионер кинется его догонять и ловить), углядел дверь на лестницу и помчался по ней вверх, перемахивая длинными ногами через ступеньки.
Тридцать девятая квартира находилась на шестом этаже, и он изрядно запыхался, добираясь. Темп пришлось снизить уже под гигантской цифрой четыре, намалеванной на бежевой стене, а к шестерке он уже едва плелся, отдуваясь. Все-таки три месяца больницы сильно сказались на его физической форме.
«Надо возвращаться в спортзал», - с тоской подумал он.
Согласно краткому досье, собранному детективом, Константин Сергеевич Зубков, отец Марины, все еще трудился инженером на авиационном заводе, и было непонятно, отчего он вдруг «никуда не выходит» и записан в пьянчужки. Вроде бы ничего не предвещало.
«Вот сейчас и выясним!» - пообещал себе Дэн и вдавил кнопку звонка.
Он давил и давил, морщась от резкого перезвона, пока не услышал глухой голос из-за двери:
- Опять приперся, сволочь? Не открою! Убирайся!
- Константин Сергеевич, меня зовут Денис Саблин! – крикнул Денис и стукнул кулаком в крепкую дверь, будто ставя солидную печать на удостоверение личности. – Я ищу Марину, она пригласила меня в Самару.
По ту сторону дверного полотна воцарилась настороженная тишина.
- Константин Сергеевич! Откройте, пожалуйста. Очень неудобно говорить через дверь, весь подъезд слышит, а мне нужно кое-что у вас спросить.
Денис прислушался, но ответа вновь не последовало.
Он уже ни на что не надеялся, но вдруг послышался звук отпираемого замка, и дверь приоткрылась. В щель выглянула всклоченная голова плохо проспавшегося забулдыги, глядя на которую, Дэн ужаснулся, задаваясь вопросом, а не перепутал ли Сапотников адрес? Точно ли это те самые Зубковы, а не однофамильцы? Рыжая красавица-ведьма совершенно не походила на этого человека, вот просто ни одной похожей черточки!
- Кто тебя прислал? – спросил хозяин квартиры надтреснуто и тихо.
- Никто, я сам по себе, - Дэн принюхался, но запаха перегара не уловил. Зато рассмотрел синяк на пол-лица, с которого только недавно сошел отек. Кажется, этот тип еще и подраться любил. – Марина меня вообще-то в гости звала, но вижу, что выходит какая-то ошибка.
- Еще раз: как тебя звать?
- Дэн Саблин. Я лидер группы «Валенки-фолк-рок», может слышали? – вторично представился Денис. Иногда известность открывала перед ним двери, вот и здесь он решил попробовать. Докопаться до истины все же очень хотелось.
- Саблин. Ага. – Зубков замер, уставившись в пол. Немного покачнулся. Вздохнул. – Ну, точно… Если ты Саблин, то, так и быть, впущу. Ради Лидочки. Лидочка тебя любила, значит, и мне положено.
- Вы помните Лидию Саблину, мою мать? – ухватился за это Саблин.
- Еще бы мне ее не помнить! – засмеялся Зубков, но смех его был грустным и таким же надтреснутым, как и речь. – Только не вовремя ты пришел.
Он распахнул дверь шире, и Денис наконец-то увидел отца рыжей ведьмы целиком. Он покраснел, понимая, насколько ошибся, сбитый с толку дурацкий фразой соседа про пьянчужек.
Константин Сергеевич Зубков был закован в гипс: левая нога до колена и правая рука, подвешенная на лангетке, до локтя. В вертикальном положении он держался с помощью костыля и все время покачивался, несмотря на то, что прижимался здоровым бедром к стене для устойчивости. То, что Саблин принял поначалу за похмельный синдром, было слабостью давно болеющего человека. А синяк… ну что синяк – он мог налететь на мебель и самостоятельно, не всякий же человек ловко справляется с костылями.
Отец Марины тоже рассматривал Саблина. Между ними повисло такое густое молчание, хоть на хлеб мажь, и Дэн не знал, куда деть глаза. Ему казалось, что все его недостойные и ошибочные мысли беспрепятственно считываются хозяином квартиры и осуждаются. Но вот Зубков отпрыгнул от порога, разворачиваясь, что выглядело побуждением продвинуться внутрь. Денис выдохнул и продвинулся, торопливо захлопнув дверь.
- Простите за беспокойство, - спохватился он, постановив держать себя в руках и не мямлить, словно захваченный врасплох мелкий воришка. – Я не знал о вашем… э-э… недуге. Что с вами случилось?
- Ничего особенного. Шел. Упал. Очнулся – гипс.
Денис озадаченно кашлянул:
- Вы отец Марины, правильно? Она приезжала ко мне в Москву...
- Паршивка всюду поспела, как посмотрю. Зачем ты ей понадобился?
- Наверное, рассказать о моей семье. Я был маленький, когда ее потерял. А мама Марины, ваша жена, дружила с моей матерью.
- Помню, помню. Мы все тогда дружили. Эх, молодость, молодость…
- Вы можете рассказать о ней? О моей маме. Я ее почти не помню. Мне было десять лет, когда они все погибли.
- Это была кошмарная трагедия, - задумчиво пробормотал Зубков и мотнул подбородком, указывая в глубь квартиры: - Ладно, парень, проходи! Нечего тут торчать. Расскажу я тебе о Лидочке Уваровой, почему бы и нет? И пусть потом эти две чертовки не обижаются, что вперед них влез. Раньше надо было думать, когда всю эту хрень затевали. Верно говорю?
Денис одобряюще кивнул. Ему-то откровенность была только на руку, хотя он ничего не понял из этого сумбурного бормотания.
Константин Сергеевич оттолкнулся от стены и запрыгал по коридору. Было очевидно, что двигаться ему тяжело и что он устал стоять. Денис почувствовал себя еще больше не в своей тарелке, но покорно поплелся за хозяином на кухню. Информация стоила любых усилий и унижений с его стороны. Кто-то собирался его убить, а потом едва не похитил из собственного дома. Он приехал, чтобы все выяснить, и не уедет, пока не достигнет цели.
...