Нора Робертс "Любовь Лилы"

 » Глава 12

Перевод – NatalyNN

Редакторы – Nara и codeburger


Макс весь день не спускал с Лилы глаз. Несмотря на то что они дали защитникам правопорядка подробное описание преступника, он не собирался рисковать. К вечеру профессор узнал о зоне прилива больше, чем когда-либо хотел, научился отличать ирландский мох от горных лишайников, хотя все еще кривился на утверждение Лилы, что из мха производят превосходное мороженое.
Но не было ни малейших признаков Кофилда.
На всякий случай, если вор сказал правду о проживании в кемпинге парка, смотрители провели негласную проверку, однако не обнаружили никаких следов.

Никто не заметил бородатого мужчины, наблюдающего в полевой бинокль за бесплодными поисками. Никто не видел, как он рассвирепел, когда понял, что его легенда рухнула.

По дороге домой Лила распустила косу и спросила Макса:
– Теперь чувствуешь себя лучше?
– Нет.
Лила запустила руки в волосы и позволила ветру растрепать пряди.
– А должен. Хотя очень приятно, что ты так волнуешься обо мне.
– Это не имеет никакого отношения к приятному.
– Думаю, ты просто разочарован, что не пришлось вступить в рукопашный бой.
– Может быть.
– Ладно.
Она наклонилась и прикусила его ухо.
– Хочешь поворчать?
– Это не шутка, – пробормотал Макс. – Не успокоюсь, пока его не поймают.
Лила откинулась на спинку сиденья.
– Если он обладает хоть толикой здравого смысла, то бросил эту затею и скрылся. Мы живем в Башнях и то пока не достигли никаких результатов в поисках драгоценностей.
– Это не так. Мы убедились в существовании изумрудов и нашли их фотографию. Определили местонахождение миссис Тобиас и записали ее рассказ как очевидца случившегося за день до смерти Бьянки. И установили, кто такой Кристиан.
– Что? – Лила подпрыгнула на месте. – Когда это мы установили, кто такой Кристиан?
Макс, скривившись, глянул на нее.
– Забыл рассказать. Не смотри на меня так. Сначала вторгается в дом ваша двоюродная бабушка и ставит всех на уши. Потом ты сообщаешь о мужчине в парке. Просто забыл и все.
Лила глубоко вдохнула, затем выдохнула, набираясь терпения.
– Почему бы не поведать обо всем прямо сейчас?
– Вчера вечером я работал в библиотеке, – начал Макс и подробно проинформировал ее о своих открытиях.
– Кристиан Брэдфорд, – произнесла Лила задумчиво, стараясь уловить, не вызывает ли имя каких-либо ассоциаций. – Что-то знакомое. Интересно, видела ли я какие-нибудь его картины. Вполне возможно, если некоторые из них находятся в наших краях, ведь он время от времени жил на острове. И умер здесь.
– Разве в колледже вы не изучали искусство?
– Я не интересовалась тем, что мне не нравилось. Главным образом дрейфовала по поверхности, искусство воспринимала не серьезнее чем хобби и не собиралась углубляться в его изучение, поэтому чаще всего прогуливала занятия. Всегда хотела стать именно натуралистом.
– А как же амбиции? – усмехнулся Макс. – Лила, ты разрушила свой образ.
– Ну, сделаться натуралистом с детства было моим единственным стремлением. Без вариантов. Брэдфорд, Брэдфорд, – снова повторила она, катая слово на языке. – Могу поклясться, что-то звенит в голове.
Лила закрыла глаза и открыла вновь только тогда, когда они подъехали к Башням.
– Вспомнила. Мы знали Брэдфорда. Он рос на острове. Холт, Холт Брэдфорд. Мрачный, неразговорчивый, неприветливый на вид. На несколько лет старше, теперь ему, скорее всего, слегка за тридцать. Уехал десять или двенадцать лет назад, но, мне кажется, говорили, что он вернулся. У него коттедж в городке. Господи, Макс, если он – внук Кристиана, значит, и дом принадлежал художнику.
– Не делай поспешных выводов. Первым делом проверим эту информацию.
– Логично будет переговорить с Сюзанной. Она знала Холта немного лучше. Помню, сестренка сбила его с мотоцикла в первую же неделю после получения прав.

– Я его не сбивала, – отрезала Сюзанна и погрузила ноющее тело в горячую пенистую ванну. – Он сам свалился, потому что не захотел уступить. А у меня была главная дорога.
– Неважно. – Лила присела на бортик. – Что мы о нем знаем?
– У него отвратительный характер. Мне показалось, что в тот день он был готов убить меня. А ведь не получил бы ни царапины, если бы надел защитный шлем.
– Имею в виду родственников, а не его личность.
Сюзанна устало открыла глаза. Обычно ванная служила единственным местом, где она могла обрести уединение и настоящий покой. Теперь даже сюда вторглись.
– Зачем тебе?
– Потом скажу. Давай, Сюзи.
– Хорошо, дай подумать. Он учился в старших классах. Думаю, на три-четыре года впереди. Большинство девочек сходило по нему с ума, потому что он выглядел опасным. Его мать была очень приятной женщиной.
– Помню, – пробормотала Лила. – Она приходила к нам после...
– Да, после гибели родителей. Мать Холта своими руками изготавливала довольно милые вещицы, в том числе и для мамы. Возможно, у нас до сих пор кое-что сохранилось. Ее муж ловил омаров и погиб в море, когда мы были подростками. Больше ничего не помню.
– Ты когда-нибудь общалась с ним?
– С кем, с Холтом? Не совсем. Он шлялся по округе, крайне самоуверенный и свирепый. Когда случилось то небольшое происшествие, он главным образом ругал меня. Потом куда-то уехал… в Портленд. Точно, буквально на днях миссис Масли говорила о нем, покупая у меня несколько полураспустившихся роз. Некоторое время служил в полиции, но произошел какой-то инцидент, и он уволился.
– Какой инцидент?
– Не знаю. Всякий раз, когда она начинает сплетничать, я просто пропускаю словесный поток мимо ушей. Кажется, он теперь ремонтирует суда или что-то в этом роде.
– Он никогда не говорил с тобой о своей семье?
– С чего бы? И почему тебя это волнует?
– Потому что фамилия нашего Кристиана – Брэдфорд, и у него был дом на острове.
– О. – Сюзанна протяжно выдохнула, осмысливая информацию. – Нам наконец повезло?

Лила оставила сестру наслаждаться покоем и отправилась на поиски Макса. Но не успела войти в его комнату, как Коко перехватила ее:
– О, ты здесь.
– Родная, ты выглядишь измученной.
Лила поцеловала тетю в щеку.
– А кто не выглядел бы? Эта женщина...
Коко глубоко вздохнула, успокаиваясь:
– Каждое утро двадцать минут занимаюсь йогой, пытаясь обрести душевное равновесие. Будь так любезна, отнеси это ей.
– Что это?
– Вечернее меню. – Коко сцепила зубы. – Она настаивает на ознакомлении с перечнем блюд, словно находится на одном из своих круизных лайнеров.
– Хорошо хоть не заставляет играть с ней в шаффлборд. (1)
– Спасибо за утешение, дорогая. Кстати, Макс поделился с тобой новостями?
– Хм? Да, правда с опозданием.
– И что он решил? Понимаю, это замечательная возможность, но так печально осознавать, что он скоро покинет нас.
– Покинет?
– Если Макс согласится на предложение, то на следующей неделе будет обязан вернуться в Корнуэлл. Вчера вечером я собиралась разложить карты, но после приезда Коллин просто не в состоянии сосредоточиться.
– Какое предложение, тетя?
– Возглавить исторический факультет.
Коко озадаченно посмотрела на Лилу:
– Я думала, он рассказал тебе.
– Теперь мне тоже есть о чем подумать, – Лила изо всех сил старалась говорить спокойно. – Макс собирается уехать через несколько дней?
– Он должен принять решение.
Коко обхватила подбородок Лилы:
– Вы вместе должны принять решение.
– Он не счел нужным сообщить мне.
Лила уставилась в меню, слова расплывались.
– Это потрясающая возможность, уверена, профессор ухватится за нее.
– В жизни встречается много возможностей, солнышко.
Лила молча покачала головой.
– Не стану мешать ему добиваться желаемого. Я же люблю его. Он сам должен сделать выбор.
– Какого черта, кто там бормочет? – Коллин ударила тростью по полу.
– Как же хочется вырвать у нее эту палку и…
– Побольше йоги, – предложила Лила, вызвав у Коко улыбку. – Я сама с ней справлюсь.
– Удачи.
– Звали, тетушка? – спросила Лила, проскальзывая в дверь.
– Ты не постучала.
– Угу, не постучала. Вечернее меню, мисс Калхоун. Надеемся, вы его одобрите.
– Вряд ли.
Коллин забрала листок, затем, нахмурившись, взглянула на внучатую племянницу:
– Что с тобой, девочка? Ты белая, как бумага.
– Бледная кожа – наша семейная черта, мы ведь ирландцы.
– Характер – вот наша семейная черта.
Коллин подумала, что когда-то уже видела такой взгляд – страдальческий, растерянный. Но тогда она была ничего не понимающим ребенком.
– Неприятность с молодым человеком.
– С чего вы взяли?
– Тот факт, что я никогда не связывалась с мужчинами, не означает, что я ничего о них не знаю. В свое время я неплохо развлекалась.
– Развлекались.
На сей раз Лиле удалось улыбнуться:
– Хорошее слово. Полагаю, некоторым из нас суждено развлекаться всю жизнь.
Она провела пальцем по столбику кровати.
– Потому что женщины часто привлекают мужчин, которые в них не влюбляются.
– Чушь мелешь.
– Нет, пытаюсь быть реалисткой. Что мне не свойственно.
– Реализм – бездушное удобство.
Лила подняла бровь:
– О Боже, боюсь, я похожа на вас больше, чем подозревала. Ужасающая мысль.
Коллин замаскировала хихиканье кашлем.
– Уходи. Ты вызываешь у меня головную боль. Девочка, – остановила секундой позже старуха, и Лила замерла в дверях, – любой мужчина, взглянув в твои глаза, либо оценит тебя по достоинству, либо сам ни черта не стоит.
Лила невесело усмехнулась:
– Что ж, тетушка, вы абсолютно правы.
Лила направилась в комнату Макса, но его там не оказалось. Она все еще размышляла, бросить ли профессору в лицо сведения о его планах или подождать, пока он не расскажет сам. Что бы там ни было, решила Лила, она последует за своими инстинктами. Небрежно подхватила брошенную любовником в изножье кровати рубашку с дурацкими картинками, которую сама уговорила его купить. И рубашка, и воспоминания заставили улыбнуться. Отложив сорочку в сторону, подошла к столу.
Макс загромоздил всю поверхность толстыми фолиантами о Первой мировой войне, ходе промышленной революции и истории штата Мэн. Лила удивленно подняла бровь, заметив альбом с модами первого десятилетия двадцатого века. Профессор также прихватил в парке одну из брошюр с детальной картой острова.
В другой груде лежали книги по искусству. Лила взяла верхнюю, открыла на закладке Макса и, как и он, почувствовала мимолетную нервную дрожь, увидев имя Кристиана Брэдфорда. Опустившись на стул перед пишущей машинкой, дважды перечитала короткую биографию.
Зачарованная и возбужденная, Лила отложила томик, взяла следующий и заметила аккуратно сложенные машинописные страницы. Какие-то отчеты, решила она со слабой улыбкой, вспомнив, как аккуратно Макс отпечатал их беседу с Милли Тобиас.
«Она стояла лицом к морю на вершине высокой каменной башни».
Охваченная любопытством, Лила, устроившись поудобнее, продолжила чтение и успела дойти до половины второй главы, когда вошел Макс. Лила испытывала такие сильные эмоции, что с трудом заставила себя заговорить:
– Твоя книга. Ты начал писать книгу.
– Да. – Макс сунул руки в карманы. – Я искал тебя.
– Это ведь Бьянка, правда?
Лила заглянула в страницу.
– Лаура – это Бьянка.
– Отчасти.
Макс не смог бы описать своих ощущений, когда увидел, что она читает его слова… слова, пришедшие не столько из разума, сколько из сердца.
– Место действия здесь, на острове.
– Это показалось правильным.
Он не двигался, не улыбался, просто стоял, выглядя сконфуженным.
– Прости. – Извинение прозвучало жестко и чрезмерно вежливо. – Не стоило читать без твоего разрешения, просто странички попались на глаза.
– Все в порядке.
Макс пожал плечами, руки в карманах сжались в кулаки. Ей совершенно не понравилось, решил он.
– Не имеет значения.
– Почему ты мне не сказал?
– Да, собственно, нечего говорить. Я написал приблизительно пятьдесят страниц, да и то вчерне. И подумал…
– Это прекрасно.
Борясь с болью, Лила поднялась на ноги.
– Что?
– Роман прекрасный, – повторила она и обнаружила, что боль стремительно перерастает в гнев. – Ты достаточно умен, чтобы понимать это. За свои годы прочитал тысячи книг и в состоянии отличить хорошую работу от плохой. И если не захотел со мной поделиться, что ж, имеешь на это полное право.
Все еще ошеломленный, Макс потряс головой.
– Все совсем не так, я…
– А как? Я достаточно хороша, чтобы делить с тобой постель, но не настолько, чтобы участвовать в принятии важнейших решений твоей жизни.
– Это нелепо.
– Отлично.
Справившись с раздражением, Лила отбросила волосы назад.
– Я нелепа. И, очевидно, уже давно.
Слезы, зазвеневшие в ее голосе, одновременно и напугали, и расстроили Макса.
– Почему бы нам не сесть и спокойно все не обсудить?
Лила прислушалась к инстинктам и толкнула ему стул.
– Вперед. Присаживайся. Но, по-моему, нет никакой необходимости что-то обсуждать. Ты начал писать книгу, но не удосужился поделиться со мной. Тебе предложили продвижение по службе, но ты не счел нужным даже упомянуть об этом. Только не мне. У вас своя жизнь, профессор, у меня своя. Мы с самого начала пришли к такому выводу. Просто мне не повезло, что я влюбилась в тебя.
– Если бы ты только…
Когда ее последние слова дошли до сознания Макса, то ослепили, ошеломили, восхитили.
– О Боже, Лила.
Макс рванулся к ней, но она подняла обе руки.
– Не трогай меня, – выпалила Лила так отчаянно, что он невольно замер.
– Чего же ты хочешь?
– Ничего. Если бы сумела удержаться от ожиданий, ты не смог бы причинить мне такую сильную боль, как сейчас. Но это – моя проблема. А теперь, прошу прощения.
Он схватил ее за запястье, прежде чем она достигла двери.
– Ты не можешь вывалить на меня все это, признаться в любви, а потом просто уйти.
– Я поступлю так, как сочту нужным.
Обдав его ледяным взглядом, Лила отдернула руку:
– Больше мне нечего сказать, да и тебя я слушать не желаю.
Она вылетела из его комнаты, примчалась в собственную и заперлась.

Гораздо позже Лила отсиживалась в спальне и проклинала себя за то, что полностью потеряла и гордость, и самообладание. Все, чего она добилась – поставила в неловкое положение и себя и Макса, да еще заполучила нестерпимую головную боль.
Накинулась на профессора, что совершенно неправильно. Давила на него – очень глупо. Надежда на то, что удастся незаметно подвести Макса к любви, потеряна, потому что она разом потребовала от него того, что он не хотел отдавать. И теперь с большой долей вероятности разрушила даже дружбу, которая жизненно важна для нее.
Но извиняться не за что. Независимо от того, насколько несчастной она себя чувствовала, Лила не собиралась извиняться за правду. И никогда не станет утверждать, что жалеет о своей любви.
Не находя себе места, Лила вышла на террасу. Луну закрывали облака. Ветер гнал их по небу, так что свет то мерцал, то через мгновение гас. Дневная жара спала, но ночь выдалась душной, по черному ковру лужайки порхали светлячки, словно искорки затухающего огня.
Где-то вдалеке грохотал гром, однако совсем не ощущалось освежающего запаха дождя. Море не штормило, и даже если капризный ветер пригонит грозу, могут пройти часы, прежде чем она разразится и принесет долгожданную прохладу. Вдыхая пряный опьяняющий аромат цветов, Лила смотрела в сад и настолько ушла в свои мысли, что целую минуту глазела на проблески света, прежде чем что-то заметила.
Только не это, подумала она, и так настроение подавленное, а тут еще любители поохотиться за сокровищами в поисках острых ощущений. Но Сюзанна слишком тяжело трудилась, чтобы позволять какому-то идиоту с картой перекапывать ее цветы. В любом случае изгнание нарушителя поможет прогнать уныние.
Лила тихонько спустилась по лестнице в глубокий сумрак сада и последовала за лучом, размышляя по дороге, пригрозить ли проклятьем Калхоунов или старым добрым «Полиция уже в пути». Оба варианта – вполне надежный способ заставить жадных глупцов пуститься наутек. В другое время такая перспектива могла бы и развлечь.
Небо снова заволокло, Лила остановилась и хмуро прислушалась. Раздавался только звук собственного дыхания. Листья не колыхались, птицы не пели в кустах. Пожав плечами, пошла дальше. Возможно, кладоискатели заметили ее и убежали, но надо убедиться. В темноте споткнулась и едва не свалилась в грязь. Веселье исчезло, когда глаза приспособились, и Лила увидела, что прекрасный ковер Сюзанны из георгинов уничтожен.
– Идиоты, – прошипела она и пнула обутой в сандалию ногой комок земли. – Что, черт возьми, у них в башке?
Вздохнув, наклонилась и подняла растоптанный цветок. Погладила его пальцами, и тут чья-то рука запечатала ее рот.
– Ни звука, – прошипел голос в ухо.
Инстинктивно Лила начала отбиваться, затем замерла, почувствовав укол ножа в горло.
– Делай все, как говорю, и не получишь ни царапины. Попытаешься заорать, перережу глотку. Поняла?
Лила кивнула и осторожно выдохнула, когда ладонь соскользнула с ее рта. Глупо спрашивать, что ему нужно. Она знала ответ. Но этот кладоискатель не похож на ищущего ночных приключений туриста.
– Вы впустую тратите время. Изумрудов здесь нет.
– Не морочь мне голову. У меня есть карта.
Лила закрыла глаза и сумела сдержать истеричный и рискованный смешок.

Макс метался по комнате, хмурился в пол и жалел, что нечего разбить. Надо же так испортить все самое прекрасное, что было у него в жизни! Он и сам толком не понимал, как умудрился натворить такое – одним махом оскорбить Лилу, привести ее в бешенство и отвратить от себя. Он никогда не видел, чтобы женщина выказывала так много эмоций за такое короткое время – от несчастья к ярости, от ярости к ледяной жесткости, – едва позволяя ему вставить хоть словечко.
Он постарался бы оправдаться… если бы точно осознавал свои прегрешения. Откуда ему было знать, что ее обидит его умолчание о книге? Он не хотел, чтобы Лила заскучала от чтения. Нет, это ложь, признался Макс себе. Не рассказал, потому что боялся. Просто и ясно.
Конечно, он собирался сообщить ей о лестном предложении новой должности, но забыл. Как она могла вообразить, что он согласится и уедет, не сказав ей?
– А что еще, черт возьми, она должна была подумать, идиот ты эдакий? – пробормотал Макс и шлепнулся на стул.
Крах всем осторожным планам и неторопливым, шаг за шагом, ухаживаниям. Продуманный путь к тому, чтобы влюбить ее в себя, взорвался ему в лицо. Она уже полюбила его.
«Она любит меня». Макс взъерошил волосы. Лила Калхоун любит его, не понадобились ни волшебная палочка, ни какие-то хитроумные проекты. Требовалось просто оставаться самим собой.
Все это время Лила любила его, но он оказался слишком глуп, чтобы поверить в это, даже когда она пыталась признаться ему. И теперь заперлась в своей комнате и не идет на контакт.
Поразмыслив, Макс решил, что у него есть два варианта действий. Можно сидеть здесь и ждать, пока она остынет, потом умолять. Или встать, пойти и выбить дверь в ее спальню, а затем заставить выслушать.
Вторая идея нравилась больше. Честно говоря, даже вдохновляла.
Не тратя ни мгновения на дискуссии с самим собой, Макс вышел через террасу и по дороге сообразил, что умнее расколотить стекло, чем выбивать внутреннюю дверь и будить домашних. Так даже романтичнее. Он распахнет створки, одним прыжком перемахнет через комнату и будет сжимать ее в объятиях, пока она...
Соблазнительные мечты растворились, когда Макс мельком заметил Лилу перед тем, как она исчезла в саду.
Прекрасно, подумал он. Все складывается еще лучше. Душный сад в разгар ночи. Благоухающий аромат и страсть. К тому же неожиданная атака ошеломит ее.

– Ты знаешь, где камешки.
Хокинс за волосы оттянул ее голову назад, и Лила едва не закричала.
– Если бы знала, где они, уже забрала бы себе.
– Известный трюк.
Бандит развернул ее кругом и приложил нож к щеке.
– До меня наконец дошло. Вы все просто играете в игры, чтобы попасть на страницы газет. Но я-то в это дельце вложил время и деньги и сегодня вечером намерен окупить затраты.
Лила слишком испугалась, чтобы двигаться. Даже дрожь могла привести к порезу на коже. Она посмотрела в бешеные глаза и узнала нападавшего. Этого человека Макс называл Хокинсом.
– Карта, – начала она и тут услышала зовущего ее Макса.
Девушка не успела вдохнуть, как нож снова оказался у горла.
– Только пикни, и я пришью сначала тебя, а потом его.
«Так или иначе, он убьет нас обоих», - с отчаянием подумала Лила. Приговор сверкал в яростном взгляде.
– Карта, – прошептала она, – фальшивка.
И задохнулась, когда лезвие укололо кожу.
– Я покажу. Покажу, где они.
Надо увести его как можно дальше от Макса. Тот снова позвал ее, и расстройство в его голосе вызвало слезы.
– Туда, вниз.
Лила импульсивно махнула рукой и позволила Хокинсу тащить себя по дорожке, пока голос Макса не затих. Сад сменился камнями, запахи и звуки океана становились все более сильными.
– Там.
Преступник волок ее по неровной земле, и она споткнулась. Совсем рядом склон плавно перетекал в горный хребет. А ниже, вызывая головокружение, громоздились зубчатые обломки скалы и бушующее море.
Когда сверкнула первая вспышка молнии, Лила затряслась и безнадежно оглянулась через плечо. Она и не заметила, что усилился ветер. Тучи по-прежнему закрывали луну и душили свет.
«Достаточно ли мы далеко? – гадала она. – Макс бросил поиски и вернулся в дом? Хотя бы он в безопасности».
– Только попробуй надуть меня…
– Ни в коем случае. Они здесь.
Лила снова споткнулась о нагромождение булыжников и тяжело упала.
– В земле. В коробке под камнями.
Может, удастся медленно отодвинуться, внушала себе Лила, хотя все инстинкты призывали бежать. Грабитель отвлечется, она незаметно отползет, потом вскочит и со всех ног помчится к особняку. Хокинс схватил подол юбки с такой силой, что ткань порвалась.
– Одно неверное движение, и сдохнешь.
Его глаза дико блестели, когда он нагнулся к ней.
– Если не найду коробку, убью тебя.
И тут вздернул голову, словно учуявший опасность волк. Из темноты с непристойными ругательствами вылетел Макс.
Лила закричала, увидев зловещее лезвие, сверкнувшее при вспышке молнии. Мужчины повалились возле нее, борясь в грязи и на камнях. Продолжая вопить, Лила запрыгнула на спину Хокинса, пытаясь перехватить нож. Острие вонзилось в землю в дюйме от лица Макса, прежде чем Хокинс сбросил ее.
– Черт побери, беги! – заорал Макс, вцепляясь в мясистое запястье Хокинса обеими руками, и крякнул, когда тот кулаком задел его висок.
Они снова закувыркались, стремительно катясь вниз на горный хребет. Лила послушно побежала, но к ним, неловко съезжая по жиже и осыпая градом гальки борющиеся тела. Ловя ртом воздух, уцепилась за валун. Ее очередной крик разрезал пространство, когда нога Макса зависла над краем пропасти.
Все, что он мог видеть – искаженное лицо над собой. Все, что мог слышать – как Лила повторяет его имя. Потом в глазах замелькали звезды, когда Хокинс ударил его головой о валун. Какое-то мгновение Макс качался между небом и морем. Его рука соскользнула вниз по потному предплечью врага. Сверкнуло лезвие, профессор почувствовал запах крови и уловил триумфальный рык Хокинса.
Но в воздухе ощущалось и что-то еще… сила и мольба, нечто неуловимое, как дуновение ветра, но такое же мощное, как скалы. Макса словно кувалдой ударило. Внезапно пришло осознание, что он сражается не только за себя, но и за Лилу, и за ту жизнь, которую они проведут вместе.
Ни за что не отдаст все это. Последним усилием Квартермейн двинул кулаком в ухмыляющуюся рожу. Кровь хлынула из носа Хокинса, они продолжили борьбу, а нож оказался зажат между противниками.
Лила обеими руками подняла камень, собираясь пустить его в ход, когда мужчины у ее ног полностью изменили положение. Рыдая, она вскарабкалась повыше. Вдали послышались крики и яростный лай. Лила напряженно стискивала свое единственное оружие и молилась, чтобы выпал шанс использовать его.
Вдруг сражение прекратилось, и оба противника затихли. Застонав, Макс отодвинул Хокинса и сумел встать на колени. Все лицо залито грязью и кровью, одежда заляпана. Он слегка потряс головой, проясняя мысли, и взглянул на Лилу. Она стояла, словно ангел мести, с развевающимися волосами и булыжником в руках.
– Он упал на нож, – отрешенно промолвил Макс. – Думаю, Хокинс мертв.
Квартермейн ошарашено уставился на руки, на темные пятна крови убитого им человека. Потом снова взглянул на Лилу:
– Ты не ранена?
– О, Макс. О Боже.
Камень выпал у нее из пальцев, и Лила рухнула возле любимого на колени.
– Все хорошо.
Макс стиснул ее плечо, погладил волосы.
– Все хорошо, – повторил он, хотя смертельно боялся упасть в обморок.
Собака примчалась первой, потом показались остальные, скатываясь вниз в длинных ночных рубашках, халатах и торопливо натянутых джинсах.
– Лила.
Аманда испуганно обшаривала тело сестры в поисках повреждений.
– Ты в порядке? Не ранена?
– Нет.
Зубы начали клацать, несмотря на то, что ночь была душной.
– Нет, а вот он… Макс ранен.
Лила увидела, как Трент присел на корточки, обследуя длинную глубокую отметину на руке Макса.
– Кровь идет.
– Не сильно.
– Порез неглубокий, – сквозь зубы произнес Трент. – Хотя, полагаю, чертовски болезненный.
– Пока нет, – проворчал Макс.
Трент наблюдал за возвращением Слоана от распластанного на горном склоне мужчины. Подойдя к ним, Слоан молча покачал головой.
– Все кончено, – коротко сообщил он.
– Это был Хокинс.
Макс с трудом поднялся на ноги и теперь стоял пошатываясь.
– Он напал на Лилу.
– Обсудим это позже, – непривычно ломким голосом произнесла Коко и подхватила Макса под неповрежденную руку. – Они оба в шоке. Надо отвести их в особняк.
– Давай, детка. – Слоан нагнулся и подхватил Лилу. – Довезу тебя до дома.
– Я не ранена.
Из колыбели его рук она вертела головой в поисках Макса.
– У него кровотечение. Он нуждается в помощи.
– Мы его починим, – пообещал Слоан, вышагивая поперек лужайки. – Не волнуйся, милая, профессор крепче, чем ты думаешь.
Впереди пылали огнями Башни. Еще один раскат грома прокатился над их пиками, затем затих вдали. Внезапно на террасе второго этажа появилась высокая тонкая фигура с тростью в одной руке и блестящим хромированным револьвером в другой.
– Что, черт возьми, тут творится? – закричала Коллин. – Как, по-вашему, может нормально отдохнуть измученный организм посреди такой кутерьмы?
Коко послала вверх утомленный взгляд:
– Ах, просто успокойтесь и вернитесь в кровать.
Непонятно почему Лила уткнулась в плечо Слоана и начала хохотать.

Всё успокоилось только на рассвете. Приехала и уехала полиция, забрав ужасный груз. Задавались вопросы, звучали ответы… снова вопросы, вновь ответы. Лила, покачиваясь, сутулилась над бренди, и заказала горячую ванну.
Ей не позволили заняться ранами Макса – так даже лучше, признала она. Руки дрожали.
Макс очень быстро пришел в себя после происшествия, размышляла Лила, свернувшись в кресле у окна в комнате на верху башни. Она все еще тряслась, пребывая в шоке, а он уже стоял в гостиной с перевязанной рукой и излагал следователю внятное и короткое описание случившегося. Наверное, профессор тем же тоном читал лекции по одному из своих курсов о влиянии Первой мировой войны на немецкую экономику, подумала она с намеком на улыбку. Лейтенант Кугар явно оценил его точность и ясность.
Лиле хотелось бы надеяться, что собственные нервы достаточно пришли в норму, хотя ее по-прежнему колотило, когда сестры присоединились к хлопотам вокруг нее.
Наконец Сюзанна попросила лейтенанта закончить и сопроводила Лилу наверх.
Но, несмотря на ванну и бренди, заснуть не удавалось. Лила боялась, что, закрыв глаза, снова увидит ужасную картину – Макс балансирует на краю обрыва. Они почти не разговаривали после кошмарного инцидента. Хотя им есть что обсудить. Однако сначала надо прояснить мысли и просто найти правильные слова.
Тем не менее, когда Макс вошел, а небо уже золотили первые лучи, она испугалась, что никогда не сможет подобрать эти самые правильные слова.
Он смущенно посмотрел на нее, баюкая левую руку, лицо потемнело от усталости.
– Не смог заснуть, – заговорил Макс, – и решил, что найду тебя здесь.
– Хотела все обдумать. А тут мне всегда легче размышлять.
Чувствуя себя так же неловко, как и он, Лила откинула назад волосы цвета восходящего солнца, которые непокорно рассыпались по белой ткани халата.
– Не желаешь присесть?
– Спасибо.
Он пересек комнату и опустился в кресло рядом с ней, ослабив ломоту в мышцах. Минуту-другую царила тишина.
– Этой ночью… – наконец произнес Макс.
– Да уж.
– Не надо, – пробормотал он, когда ее глаза увлажнились.
– Не буду.
Лила сглотнула и в замешательстве уставилась на мирный рассвет.
– Я думала, он убьет тебя. Это походило на ночной кошмар – мрак, ярость, кровь.
– Все кончено.
Сильными пальцами Макс обхватил ее руку.
– Ты увела его из сада. Потому что пыталась защитить меня, Лила. Никогда не смогу отблагодарить тебя.
Она изумленно вгляделась в него:
– А как, по-твоему, я должна была поступить? Позволить ему выпрыгнуть из петуний и ударить тебя ножом в темноте?
– По идее, это мне следовало оберегать тебя.
Лила попробовала выдернуть руку, но Макс держал крепко.
– Ты ведь так и сделал, да? Хотела я этого или нет. Примчался, выскочил, как сумасшедший, напал на маньяка с оружием и едва…
Она прервалась, борясь с потоком нахлынувших эмоций, Макс продолжал сидеть, глядя на нее терпеливыми глазами.
– Ты спас мне жизнь, – произнесла Лила более спокойно.
– Так что мы квиты, правда?
Лила пожала плечами и вернулась к наблюдению за небом.
– Нечто очень странное произошло за те несколько минут, что я дрался с Хокинсом. Только что чувствовал, как сползаю, теряю землю под ногами. И вдруг испытал что-то… что-то невероятно мощное. Конечно, можно предположить, что это естественный прилив адреналина, но ощущение появилось не изнутри меня. Это было нечто… иное, – произнес Макс, любуясь ее профилем. – Думаю, ты могла бы назвать это силой. Я понял, что мне не суждено погибнуть там, что существуют причины, неподвластные нам, но теперь всегда буду гадать, от кого пришла та сила – от тебя или Бьянки.
Изогнув губы, Лила внимательно посмотрела на мужчину:
– Как нелогично, профессор.
Макс не улыбнулся в ответ.
– Я шел в твою комнату, чтобы заставить выслушать, и увидел, как ты скрылась в саду… В другое время счел бы, что самое правильное – или логичное – вернуться к себе, дать тебе остыть и успокоиться после ссоры. Но все изменилось, Лила. Придется выслушать меня прямо сейчас.
Какое-то мгновение Лила, подняв бровь, изучала прохладные стекла. Потом кивнула:
– Хорошо, имеешь право. Но сначала позволь сказать… помню, как разозлилась тогда… из-за твоей книги. Я была неправа…
– Нет, права. Ты верила в меня гораздо больше, чем я в тебя. Я боялся твоей жалости.
– Не понимаю.
– Начав писать вымышленную историю, о чем грезил всю жизнь, я... ну, не склонен к риску.
Ей захотелось рассмеяться, но, повинуясь инстинктам, Лила наклонилась и поцеловала повязку на руке любимого.
– Макс, смешно говорить об этом после произошедшего.
– Совсем не привык рисковать, – поправился он. – И решил, что, если расскажу тебе о своих замыслах и наберусь смелости показать несколько страниц, ты поймешь, какая это несбыточная мечта и пожалеешь меня.
– Глупо настолько сомневаться в себе, обладая таким талантом, – вздохнула Лила. – И глупо с моей стороны воспринять все как личное оскорбление. Покажи написанное кому-то не настолько снисходительному, Макс, и тебе подтвердят, что произведение получается просто замечательным. Можешь гордиться своим литературным даром.
Он обхватил ее рукой за шею.
– Посмотрим, что ты скажешь после того, как заставляю тебя прочитать еще несколько сотен страниц.
Макс подался к Лиле и мягко коснулся губами ее рта, но когда попытался углубить поцелуй, она отпрянула.
– Я первая произведу критический анализ, после того как роман будет издан.
И нервно заметалась по комнате.
– Что с тобой, Лила?
– Ничего. Слишком много всего приключилось.
Она вздохнула, потом повернулась, старательно изображая улыбку.
– Продвижение по службе. Настолько увлеклась собственными переживаниями, что даже не поздравила тебя.
– Не собирался скрывать такую новость.
– Макс, давай не будем снова обсуждать это. Самое главное, что тебе оказана большая честь. Думаю, по этому поводу стоит организовать вечеринку, чтобы отпраздновать такое событие до твоего отъезда.
Призрак улыбки изогнул его губы.
– Вот как?
– Конечно. Не каждый день человек получает возможность возглавить факультет. Следующий шаг, ты же понимаешь, – должность ректора. Это только вопрос времени. И затем…
– Лила, сядь. Пожалуйста.
– Хорошо.
Она отчаянно цеплялась за показное воодушевление.
– Тетя Коко испечет торт и…
– Значит, ты счастлива, что мне сделали такое предложение? – прервал он.
– Я очень горжусь тобой, – ответила Лила и убрала волосы с его лба. – Приятно осознавать, что власть имущие оценили тебя по достоинству.
– И ты хочешь, чтобы я его принял?
Лила сдвинула брови.
– Конечно. Как можно отказаться? Это замечательное достижение, ты много трудился и заслужил эту должность.
– Жаль.
Макс покачал головой и откинулся назад, не сводя с нее глаз.
– Я уже отклонил его.
– Что?!
– Поблагодарил за честь и отказался. Это одна из причин, почему я не стал тебе ничего рассказывать. Не было смысла.
– Не понимаю. Такая карьерная возможность… совсем не та вещь, от которой можно небрежно отмахнуться.
– Смотря что считать карьерой. И вообще – я собираюсь уволиться.
– Ты… хочешь уйти совсем? Но это просто сумасшествие.
– Может быть.
Макс усмехнулся, потому что так оно и было.
– Если вернусь в университет, книга так и останется заметками, обрастающими где-нибудь паутиной.
Он протянул Лиле руку.
– Когда-то ты взглянула на мою ладонь и сказала, что мне придется выбирать. Я так и сделал.
– Ясно, – растерянно протянула Лила.
– Наверняка не все.
Квартермейн оглядел комнату. Теперь серебряный свет превратился в жемчуг и медленно трансформировался в золото. Невозможно найти лучшее время и место. Макс взял Лилу за обе руки.
– Я влюбился в тебя в то же мгновение, как только увидел. Но и представить не мог, что когда-нибудь и ты почувствуешь ко мне то же самое, и неважно, как сильно я мечтал об этом. В общем, не очень-то верил в такую вероятность, поэтому и усложнил все для нас обоих. Нет, не говори ничего. Пока. Просто послушай.
Он прижал ее пальцы к своим губам.
– Ты изменила меня. Открыла заново. Теперь понимаю, что мне предначертано быть с тобой, и если для этого понадобилось обманом вовлечь меня в преступные поиски потерянного в начале столетия ожерелья, значит, так было суждено. И не имеет значения, найдем ли мы когда-нибудь изумруды, они привели тебя ко мне, а ты – самое драгоценное сокровище, в котором я всегда буду нуждаться.
Макс притянул ее ближе и поцеловал, утро окончательно вступило в свои права и изгнало последние тени из комнаты.
– Не хочу, чтобы все так и осталось мечтой, – прошептала Лила. – Я сидела здесь и думала о том, как жажду твоей любви.
– Это уже не мечты.
Макс снова поцеловал ее, чтобы доказать это.
– Ты – это все, чего я хочу, Макс. Я так долго ждала тебя.
Лила нежно проследила пальцами линию его брови.
– И очень боялась, что ты не полюбишь меня в ответ и захочешь уехать. Мне пришлось бы смириться с этим.
– С самого первого дня мой дом был здесь. Невозможно объяснить это.
– И не надо.
– Конечно, не надо.
Он коснулся губами ее ладони.
– Только не тебе. И последнее…
Макс снова взял ее за руки.
– Я люблю тебя, Лила, и хочу спросить, рискнешь ли ты выйти замуж за безработного бывшего преподавателя, который вообразил, что сумеет написать книгу.
– Нет.
Она улыбнулась и обняла его за шею.
– Но с удовольствием выйду замуж за очень талантливого и блестящего мужчину, который сочиняет замечательный роман.
Засмеявшись, он прислонился к ней лбом:
– Мне нравится ход твоих мыслей.
– Макс...
Она прижалась к сгибу его руки.
– Пойдем, расскажем все тете Коко. Она так обрадуется, что напечет блинчиков с черникой на обручальный завтрак.
Макс уложил любимую спиной на подушки.
– А если мы сделаем это попозже?
Лила рассмеялась и отдалась поцелуям.
– А теперь мне нравится ход твоих мыслей.


1 – Шаффлборд (shuffleboard, shuffle-board) – популярная в Великобритании игра на размеченном корте с использованием киев и шайб. Задача игроков заключается в том, чтобы ударом кия отправить шайбу в зачетную зону.




Ну, вот и все! Еще одну сестричку отдали в надежные руки! Так что осталось пристроить Сюзанну! Ну и найти наконец изумруды! И узнать, что же на самом деле случилось с Бьянкой…

Как всегда – огромное спасибо читательницам за теплые благодарности и прелестные картинки!!!
Отдельное, но тоже огроменное спасибо Светику-upssss за внимание к тексту!!!

Бесценная моя Nara и драгоценная моя codeburger ! Обожаю с вами работать! Никуда не расходимся! Нас ждут великие дела!

ВСЕХ !!!


_________________

ПРОЩАЛЬНЫЙ ПОДАРОК для желающих перечитать дневник Бьянки!!!


Бар-Харбор, штат Мэн, 12 июня 1912 года

Я увидела его на утесах, окружающих Французский залив. Высокого, смуглого, молодого. Даже с расстояния, пока я шла, взяв за руку маленького Этана, я смогла разглядеть вызывающую линию плеч. Он держал кисть, словно шпагу, а палитру, как щит. И мне на самом деле показалось, что он ведет поединок с холстом, вместо того чтобы рисовать. Он был настолько глубоко сосредоточен, так быстро и ожесточенно ударял по холсту, что можно было подумать, будто его жизнь зависит от рождающегося творения. Возможно, так и было.
Я сочла его странным, даже забавным. Всегда полагала художников ранимыми душами, которые замечают вещи, недоступные простым смертным, и мучаются в поисках, чтобы передать их для нас.
И все же я почувствовала, еще до того как он обернулся и посмотрел на меня, что не увижу нежное лицо.
Казалось, он сам являлся художественным произведением. Вдохновенный скульптор вырезал из дуба высокий лоб, темные глубокие глаза, длинный прямой нос и полный чувственный рот. Даже грива волос, возможно, была высечена из куска черного дерева.
Как он посмотрел на меня! Даже сейчас я ощущаю прилив жара к лицу и влагу на ладонях. Ветер трепал его волосы, слипшиеся и намокшие от близости моря, раздувал свободную рубашку, забрызганную пятнами краски. Со скалами и небом за спиной он выглядел очень гордым, очень сердитым, как будто владел этим выступом земли, а то и всем островом, куда я бесцеремонно вторглась.
Он стоял молча, словно впереди ждала вечность, глаза были настолько напряженными и жестокими, что у меня язык прилип к гортани. И тут маленький Этан начал лепетать и тянуть меня за руку. Яркий сердитый свет в его глазах смягчился. Он улыбнулся. Я знаю, что сердце не останавливается в такие моменты. И все же...
Я пришла в себя и извинилась за вторжение, беря Этана на руки, пока мой живой и любопытный малыш не помчался к скалам.
Он сказал:
– Подождите.
Взял блокнот, карандаш и начал рисовать, пока я неподвижно стояла и дрожала по причинам, которые не могу понять. Этан успокоился и просиял так же загипнотизированный этим человеком, как и я. Я ощущала солнце на спине и ветер на лице, запах воды и диких роз.
– Надо распустить волосы, – скомандовал он и, отложив карандаш, подошел ко мне. – Я рисовал закаты, которые выглядели менее впечатляюще.
Он потянулся и коснулся ярких рыжих волос Этана.
– У вас с младшим братом одинаковый цвет волос.
– Моим сыном.
Почему у меня такой напряженный голос?
– Это мой сын. Я – миссис Фергус Калхоун, – сказала я, пока его глаза, казалось, пожирали мое лицо.
– А-а, Башни.
Он посмотрел мимо меня туда, где пики и башенки нашего летнего дома возвышались над высоким утесом.
– Восхищаюсь вашим домом, миссис Калхоун.
Прежде чем я успела ответить, Этан потянулся к нему, смеясь, и мужчина взял его на руки. Я могла только смотреть, как он стоял спиной к ветру, держа моего ребенка, легонько покачивая.
– Прекрасный мальчик.
– И очень подвижный. Решила прогуляться с ним, чтобы дать няне немного отдохнуть. У нее меньше проблем с двумя моими другими детьми, чем с одним маленьким Этаном.
– У вас есть и другие дети?
– Да, девочка на год старше Этана и мальчик младше года. Мы только вчера приехали на весь сезон. Вы живете на острове?
– Сейчас да. Вы сможете позировать мне, миссис Калхоун?
Я покраснела. Но под смущением скрывалось глубокое и мечтательное удовольствие. Однако я знала характер Фергуса и понимала неуместность такой просьбы. Так что я отказалась – вежливо, надеюсь. Он не настаивал, и, стыдно признаться, я ощутила острое разочарование. Когда он отдал мне Этана, его глаза – глубокого синевато-серого цвета – встретились с моими, и казалось, он видел большее, чем просто мое лицо. Возможно, большее, чем кто бы то ни был раньше. Он пожелал мне доброго дня, я повернулась, возвращаясь с ребенком к Башням, к своему дому и своим обязанностям.
Я точно знала, как если бы обернулась посмотреть, что он наблюдал за мной, пока я не скрылась за утесом. Сердце грохотало.

Его зовут Кристиан. Я снова и снова обнаруживала себя, бродящей по утесам в надежде перекинуться с ним несколькими словами. Я говорила себе, что это потому, что очарована искусством, а не художником. Наверное, это правда. Должно быть правдой.
Я замужняя женщина и мать троих детей. И хотя Фергус – не романтичный муж из моих девичьих мечтаний, но он прекрасный кормилец семьи и иногда бывает даже ласковым. Возможно, какая-то маленькая часть меня, какая-то крохотная бунтарская часть жалеет, что я не устояла под напором родителей и вступила в удачный и подобающий брак. Но это глупость, потому что дело сделано больше четырех лет назад.
Плохо сравнивать Фергуса с мужчиной, которого едва знаю. И все же здесь, в моем личном дневнике, я могу дать себе поблажку. Пока Фергус думает только о своем деле, следующей сделке или долларах, Кристиан говорит о мечтах, картинах и поэзии.
Как же мое сердце жаждет хоть немного поэзии.
Пока Фергус дарит мне – с прохладным и небрежным великодушием – изумруды на день рождения Этана, Кристиан однажды преподнес букет полевых цветов. Я сохранила их, уложив здесь между страницами. Насколько счастливее я чувствовала бы себя в них, чем в тех холодных и тяжелых драгоценных камнях.
Мы не беседовали ни о чем личном, ни о чем, что можно счесть непристойным. И все же что-то было. В том, как он смотрел на меня, улыбался и говорил, присутствовало что-то великолепно непристойное. Так же как когда я искала его этими яркими летними днями, пока спали мои малыши, вела себя не как примерная жена. Я предавала саму себя, когда сердце барабаном грохотало в груди.
Сегодня я сидела на скале и наблюдала, как он работает, воплощая на холсте эти розовые и серые камни и синюю, очень синюю воду. Там была и лодка, скользящая вперед, такая свободная, такая одинокая. На мгновение я представила нас двоих на ней, лицом к ветру. Не понимаю, откуда возникли эти мысли, но пока они кружились в голове, ясные, как кристалл, я спросила его имя.
– Кристиан, – ответил он. – Кристиан Брэдфорд. А вы – Бьянка.
Он так произнес мое имя, как никто не произносил его прежде. Никогда не забуду этого. Я забавлялась с дикой травой, которая проросла сквозь трещины в камнях. Опустив глаза, спросила, почему его жена никогда не приходит понаблюдать за его работой.
– У меня нет жены, – ответил он. – Искусство – моя единственная госпожа.
Неправильно, что мое сердце так забилось от его слов. Неправильно, что я улыбнулась, и все же я улыбнулась. И он в ответ. Если бы судьба распорядилась по-другому, если бы – каким-то образом – изменилось время и место, возможно, я полюбила бы его.
Думаю, неизбежно полюбила бы.
Как будто поняв это, мы начали беседовать на пустяковые темы. Но когда я встала, понимая, что пора возвращаться, он нагнулся, оторвал крошечный цветок золотого вереска и всунул мне в волосы. На мгновение его пальцы скользнули по моей щеке и его глаза встретились с моими. Потом он отступил и пожелал мне доброго дня.
Теперь я сижу, склонившись под лампой, и пишу, слушая недовольный голос Фергуса, который по соседству распекает своего камердинера. Он не придет ко мне сегодня вечером, за что я ему очень благодарна. Я родила ему троих детей – двух сыновей и дочь. Подарив ему наследников, я выполнила свои обязанности, и он не часто испытывает потребность навестить меня ночью. Я существую, как ребенок, только для того, чтобы хорошо одеваться, демонстрировать в соответствующих случаях достойные манеры и подавать его гостям приличный кларет.
Не очень много требований, полагаю. У меня неплохая жизнь, и я должна быть довольна. Возможно, так и было до того дня, когда я впервые пошла гулять к скалам.
Так что сегодня вечером я буду в одиночестве спать в своей кровати и мечтать o мужчине, который не мой муж.

Сегодня вечером у нас состоялся прием. Я подумала, что мне станет лучше, если дом заполнится людьми, огнями и цветами. Знаю, Фергус доволен, что я так тщательно предусмотрела все детали. Интересно, заметил ли он мою рассеянность или то, как часто в эти дни я уходила к утесам, или сколько часов проводила в башне, предаваясь мечтам. Но, кажется, нет.
Пришли и Гринбаумы, и Макалистеры, и Прентисы. Все, кто проводил лето на острове и кого мы, по мнению Фергуса, должны принимать во внимание, появились здесь. Танцевальный зал украсили гардениями и красными розами. Фергус нанял оркестр из Нью-Йорка, музыка была прекрасной и живой. Полагаю, Сара Макалистер выпила слишком много шампанского, потому что ее смех начал действовать мне на нервы еще до ужина.
Наверное, новое золотистое платье очень шло мне, потому что заслужило множество похвал. И все же, когда я танцевала с Айром Гринбаумом, он не сводил глаз с моих изумрудов. Они сдавливали шею, как кандалы.
Как же я несправедлива! Они очень красивые, но мои только потому, что родился Этан.
В течение вечера я несколько раз заходила в детскую, чтобы проведать детей, хотя и знаю, как безумно любит их нянька. Этан проснулся и сонно спросил, не принесли ли ему какой-нибудь торт.
Когда спит, он похож на ангела; и он, и другие мои сладкие малыши. Моя любовь к ним настолько сильна, настолько глубока, что даже интересно, почему мое сердце не может перенести хоть капельку этой любви на мужчину, который породил их.
Возможно, ошибка во мне. Конечно, именно так и есть. Когда я поцеловала их на ночь, то отчаянно желала не возвращаться в зал к смеху и танцам, а сбежать к утесам. Стоять в скалах, где ветер играет волосами, и повсюду звук и запах моря.
Он пришел бы ко мне, если бы я осмелилась на такое? Он пришел бы, чтобы постоять вместе в полумраке, дотрагиваясь друг до друга, ощущая невыполнимые смутные желания, несмотря на опасность быть пойманными?
Я не пошла к утесам. Моя обязанность – быть с мужем, и именно к нему я и отправилась. Мое сердце оставалось таким же холодным, как драгоценности вокруг шеи, пока мы танцевали. Все же я улыбнулась, когда Фергус подарил мне комплимент как опытной хозяйке. Его рука на моей талии была настолько же равнодушной, насколько собственнической. Мы двигались под музыку, а его глаза осматривали помещение, одобряя убранство, изучая гостей, чтобы убедиться, что они поражены.
Я прекрасно знаю, как много значит статус и общественное мнение для мужчины, за которого вышла замуж. И как мало они, по всей видимости, значат для меня.
Мне хотелось крикнуть:
– Фергус, ради Бога, посмотри на меня. Посмотри и увидь. Заставь меня полюбить тебя, страха и уважения не достаточно ни для одного из нас. Заставь полюбить тебя, иначе я снова направлюсь к утесам, где он ждет меня.
Но я не закричала. Когда муж нетерпеливо приказал обязательно потанцевать с Сесилом Беркли, я повиновалась.
Теперь музыка утихла, лампы погашены. Интересно, когда я снова увижу Кристиана? Интересно, что со мной станет?

Это не может так продолжаться. Я больше не в состоянии притворяться, что предаю своего мужа только на страницах этого дневника. Моя жизнь, такая спокойная и размеренная в течение всех моих двадцати четырех лет, этим летом превратилась в ложь. И я должна искупить грех.
Приближается осень, мы строим планы о возвращении в Нью-Йорк, и я благодарю Бога, что скоро оставлю остров Маунт-Десерт. Как близко, как опасно близко я подошла за прошедшие дни к нарушению брачных обетов.
И все же я в отчаянии.
На следующей неделе мы уезжаем. Я никогда больше не увижу Кристиана. Именно так и должно быть. Но глубоко внутри я знаю, что душу отдала бы за одну ночь, даже за один час в его объятьях. Мечты о том, как это могло бы быть, завладевают мной. С ним наконец я познала бы страсть, и любовь, и даже смех. С ним это была бы не просто обязанность, холод, молчание и быстрое завершение.
Я молюсь о прощении за прелюбодеяние, совершенное в собственном сердце.
Совесть убедила меня держаться подальше от утесов. И я стараюсь. Попыталась стать еще более терпеливой, любящей и понимающей женой для Фергуса. Я делаю все, о чем он просит меня. По его требованию разливаю чай для гостей. Мы ходим в театр, на бесчисленные званые ужины. Я слушаю, пока моя голова не начинает пульсировать, рассуждения о бизнесе, о моде, и о возможности войны. Улыбка никогда не сходит с лица, потому что Фергус предпочитает, чтобы я всегда выглядела довольной. И поскольку ему очень нравится, я надеваю изумруды, когда мы выходим по вечерам.
Они – моя епитимья, напоминание, что грех – не всегда в поступках, но бывает и в сердце.
Я сижу сейчас здесь, в моей башне, и пишу. Внизу скалы, утесы, где рисует Кристиан. Куда я крадусь из дома, как вертихвостка-горничная. Это мой позор. Мое искушение. Даже теперь я смотрю вниз и вижу его. Он сидит у моря и ждет меня.
Мы никогда не прикасались друг к другу, ни разу, хотя боль терзает нас обоих. Я уже поняла, сколько страсти может содержаться в молчании, в долгих встревоженных взглядах.
Я не пойду к нему сегодня, останусь сидеть здесь и наблюдать за ним. Когда почувствую, что обрела силу, то спущусь к нему лишь для того, чтобы попрощаться и пожелать всего хорошего.
А потом стану переживать долгую зиму, ожидающую меня, и мучиться вопросом, будет ли он здесь следующим летом.

Бар-Харбор, 8 июня 1913

После полудня я пошла к утесам. Этот день – первый после нашего возвращения в Башни – выдался солнечным и теплым. Море грохотало точно так же, как десять долгих месяцев назад. Виднелась рыбацкая лодка, тарахтящая на сине-зеленой воде, бодро скользил вперед изящный баркас. Все выглядело таким же, и все же одна жизненно важная перемена окрасила этот день в серый цвет для меня.
Его там не было.
Это неправильно с моей стороны – мечтать найти его, ждущим меня на том же месте, где я оставила его так много дней и часов назад. Найти как всегда рисующим, наносящим кистью удары по холсту, как дуэлянт в разгар поединка. Неправильно мечтать увидеть, как он повернется и посмотрит на меня бездонными серыми глазами… увидеть его улыбку и услышать, как он произносит мое имя.
И все же я жаждала этого всей душой.
Сердце танцевало в груди, когда я поспешно выскочила из дома и помчалась через лужайку, мимо садов, вниз по склону.
Утесы стояли на месте, настолько высокие и горделивые, что врезались в чистое летнее небо. Море, почти спокойное сегодня, как зеркало отражало синеву небес, так что казалось, словно я стою на дне прекрасного голубого шара. Камни падали вниз, туда, где бились и шумели волны. Позади меня возвышались башни моего летнего особняка, особняка моего мужа – высокомерного и красивого.
Как странно, что я должна любить дом, в котором познала такое несчастье.
Я напомнила себе, что являюсь Бьянкой Калхоун, женой Фергуса Калхоуна, матерью Коллин, Этана и Шона. Я респектабельная женщина, верная своему долгу жена и преданная мать. Пусть брак не согревает меня, но это не отменяет брачные обеты, и я внушала себе, что в моей жизни нет места романтическим мечтам и греховным сновидениям.
Однако я стояла там и ждала. Но он не пришел. Кристиан, мой возлюбленный, полностью завладевший моим сердцем, не пришел. Возможно, его вообще нет на острове. Возможно, он собрал холсты и кисти и покинул свое жилище, чтобы рисовать какое-то другое море, какое-то другое небо.
Так было бы лучше всего. Я знаю, что так было бы лучше. С тех пор, как встретила его прошлым летом, едва ли проходил час, когда я не думала о нем. И все же у меня есть муж, которого я уважаю, и трое детей, которых я люблю больше собственной жизни. Именно им я должна оставаться преданной, а не памяти о чем-то несбыточном. О невозможном.
Солнце клонится к закату, пока я сижу и пишу у окна моей башни. Скоро я должна буду спуститься и помочь няне уложить детей спать. Маленький Шон очень вырос и уже учится ходить. Скоро он будет таким же проворным, как Этан, а Коллин – юная четырехлетняя леди – хочет новое розовое платье.
Именно о них я должна думать, о моих драгоценных любимых малышах, а не о Кристиане.
Это будет тихая ночь, одна из очень немногих в летний сезон на острове Маунт-Десерт. Фергус уже говорил об устройстве ужина с танцами на следующей неделе. Я должна...
Он там. Внизу под скалами. Он виднеется едва ли яснее тени с такого расстояния и в уходящем свете дня. И все же я знаю, что это он. Так же, как знаю, что пока я стояла и прижимала руки к стеклу, он смотрел вверх, ища меня. Хотя это и невозможно, я могла бы поклясться, что услышала, как он произнес мое имя. Так нежно. Бьянка.

Я бежала к нему. Такое ощущение, что это другая женщина кралась в сумерках, чтобы участвовать в гонках на лужайке, вниз по каменистому склону. В тот момент не было никаких «правильно» или «неправильно», никаких обязанностей, кроме как по отношению к своему сердцу. И вправду именно сердце вело мои ноги, мои глаза, мой голос.
Он вернулся к морю. В первый раз, когда я увидела его, он стоял над водой, воюя с красками и холстом. Теперь же в замешательстве смотрел на волны.
Я позвала его, и он резко обернулся. На его лице я увидела зеркальное отражение моей собственной радости. Раздался смех, мой и его, пока он мчался ко мне.
Его руки обвили меня – сильно. В мечтах я знала, на что это будет похоже – наконец оказаться в его объятиях. Его рот идеально подходил к моему – такой сладкий, такой жадный.
Время не остановить. Я сижу здесь и пишу, и знаю это точно. Но тогда, о, тогда, оно замерло. Существовали только ветер, и звук моря, и настоящий, чистый восторг находиться в его руках. Будто я ждала всю свою жизнь, спала, ела, дышала – все ради того единственного драгоценного мгновения. Даже если мне доведется прожить еще сотню лет, я никогда не забуду этого момента.
Он отстранился, провел ладонями по моим плечам, взял меня за руки и поднес их к губам. Его глаза были такими же темными, как серый туман.
– Я собрал вещи, – произнес он, – и все подготовил для отплытия в Англию. Пребывание здесь без тебя стало адом. Мысли о том, что ты вернешься, а я никогда не получу возможность дотронуться до тебя, почти сводили с ума. Каждый день, каждую ночь. Бьянка, я просто болел тобой.
Я гладила его лицо и думала о том, как часто мечтала об этом.
– Я решила, что никогда больше не увижусь с тобой. Молилась, чтобы Господь не допустил этого.
Поскольку стыд пробивался сквозь мою радость, я попыталась отвернуться.
– О Боже, что ты должен думать обо мне. Я жена другого мужчины, мать его детей.
– Не здесь. – Его голос стал грубым, но руки оставались нежными. – Здесь ты принадлежишь мне. Здесь, где я впервые увидел тебя год назад. Не думай о нем.
Он снова поцеловал меня, и я перестала думать о чем бы то ни было, перестала беспокоиться.
– Я ждал тебя, Бьянка, ждал в зимний холод и весеннее тепло. Когда бы я ни рисовал, именно твой образ посещал меня. Видел, как ты стояла здесь, с ветром в волосах, солнечный свет превращал их в медь, потом в золото и, наконец, в пламя. Старался забыть тебя.
Его руки были на моих плечах, удерживая, в то время как его глаза, казалось, пожирали мое лицо.
– Пытался убедить себя, что это неправильно, что если не для собственной, то для твоей пользы, должен покинуть это место. Думал о тебе, о том, как ты танцуешь с ним на балу, посещаешь театр, принимаешь его в своей постели.
Он напрягся.
– Она его жена, говорил я себе. Ты не имеешь никакого права хотеть ее, желать, чтобы она пришла к тебе. Жаждать, чтобы она стала твоей.
Я поднесла пальцы к его губам. Его боль была моей болью. И подумала, что так будет всегда.
– Я пришла к тебе, – ответила я ему. – И я – твоя!
Он отвернулся от меня, ведя сражение между совестью и любовью, такой же сильной в нем, как и во мне.
– Мне нечего предложить тебе.
– Свою любовь. Я больше ничего и не хочу.
– Она уже принадлежит тебе с первого мгновения, как я взглянул на тебя.
Он снова повернулся ко мне и коснулся моей щеки. Я видела сожаление и тоску в этих красивых глазах.
– Бьянка, у нас нет никакого будущего. Я не посмею и не смогу просить тебя бросить то, что ты имеешь.
– Кристиан…
– Нет. Как бы я ни страдал, я не сделаю этого. Знаю, ты отдала бы мне все, что я попросил, хотя я не имею никакого права просить, но потом ты опомнишься и возненавидишь меня.
– Нет. – Слезы хлынули из глаз, особенно жгучие на ледяном ветру. – Я никогда не стану ненавидеть тебя.
– Тогда я возненавидел бы себя, – он снова прижал мои пальцы к губам. – Но я умоляю тебя, пока лето, приходи сюда хотя бы на несколько часов, когда удастся, и мы притворимся, что зима никогда не наступит.
Он улыбнулся и нежно поцеловал меня.
– Приходи на свидания со мной, Бьянка, при солнечном свете. Позволь мне нарисовать тебя. Я буду счастлив.
Итак, и завтра, и каждый день в течение этого сладкого бесконечного лета я буду встречаться с ним. На скалах над морем мы возьмем столько счастья, сколько сможем.

Весь день шел дождь, так что я не смогла спуститься к утесам, чтобы увидеть Кристиана. Большую часть утра я играла с детьми, не позволяя им капризничать от того, что они находятся в закрытом помещении. Они ссорились, конечно, но няня отвлекала их печеньем. Даже мальчики наслаждались чайной церемонией, для которой мы использовали игрушечную фарфоровую посуду Коллин. Для меня это был один из тех любимых особенных дней, которые мать всегда помнит: как смеются дети, какие забавные вопросы задают, как кладут голову на колени, когда приближается время сна.
Память об этом дне так же драгоценна для меня, как о любом другом, который был или будет. Они не очень долго останутся моими малышами. Коллин уже рассуждает о балах и платьях.
Что заставляет меня задаваться вопросом, на что стала бы похожа моя жизнь, если бы сейчас Кристиан зашел в комнату. Он не кивнул бы рассеянно, открывая графин с бренди. Не забыл бы расспросить о собственных детях.
Нет, мой Кристиан сначала подошел бы ко мне, протянул руки, переплел пальцы с моими, и я поднялась бы, чтобы поцеловать его. Он засмеялся бы так же, как смеется во время наших украденных часов над утесом.
И я была бы счастлива. Без этой сладостно-горькой боли в сердце. Без этой вины. И тогда у меня не осталось бы необходимости искать тишину и уединение в моей башне или сидеть в одиночестве, наблюдая за серым дождем, пока я записываю свои мечты в этот дневник.
Я буду жить мечтами.
Но все это – просто фантазия, как одна из тех историй, которые я рассказываю детям перед сном. Непременно счастливый конец с отважными принцами и прекрасными девами. Моя жизнь не сказка. Но, возможно, когда-нибудь кто-то откроет эти страницы и прочитает мою историю. Надеюсь, их доброе и щедрое сердце не осудит меня за нелояльность мужу, которого я никогда не любила, но порадуется моему счастью в те несколько коротких часов с мужчиной, которого буду любить даже после смерти.

Жаркий и туманный день был словно создан для наслаждения. Кристиан удивил меня небольшой корзинкой с вином и холодной ветчиной. Вместе мы устроились среди бурьяна рядом со скалой и наблюдали, как внизу скользят теплоходы. Свет казался золотистым, будто кто-то лил его из наполненного золотом кувшина. Но когда я с ним, так бывает всегда. Эта прекрасная послеполуденная иллюзия состоит только из солнечного света, теплого ароматного воздуха и счастья.
Мы говорили обо всем и ни о чем, пока он делал с меня набросок. С начала лета он уже нарисовал два моих портрета. Рискуя показаться нескромной, могу сказать, что он заставил меня выглядеть красавицей. Да и разве может быть некрасивой влюбленная женщина? Ведь именно его глаза изучали меня, его руки изображали мое лицо, волосы. Чувства водили его кистью.
Если бы я уже не осознавала, как глубока и искренна его любовь ко мне, то разглядела бы ее в созданных им картинах.
Кто-нибудь купит мой портрет у него? Такая возможность печалит. И одновременно порождает гордость. Это один из способов, которым я могла бы, наконец, объявить о своих чувствах. На какой-нибудь уютной стене будет висеть портрет женщины, глаза которой светятся любовью к мужчине, рисующему ее.
Я уже писала, что мы говорили обо всем и ни о чем. Не замечали, как быстро дни превращаются в недели. Так мало осталось этих драгоценных недель, и потом я буду вынуждена покинуть остров и Кристиана. Думаю, на этот раз что-то умрет во мне.
Сегодня мы с Фергусом посетили званый ужин с танцами. Муж выглядел очень веселым, хотя все вокруг говорили о войне. Он говорил, что умные мужчины всегда знают, что будет война, и сколько денег можно на этом заработать. Меня ошеломили его слова, но он просто отмахнулся от моего возмущения.
– Твое дело – думать, как тратить деньги, а мое – как их делать, – сказал он.
Я очень расстроилась, потому что вышла за него замуж не из-за денег и до сих пор остаюсь с ним тоже не из-за богатства. И то и другое – из чувства долга. Но все же я живу под его крышей, ем его пищу, бездумно принимаю его подарки. Поэтому мою совесть беспокоит, что я ценю маленький пикник Кристиана гораздо больше, чем все роскошные обеды, оплаченные Фергусом.
И поскольку мужу нравится, когда я надеваю изумруды, я еще не запрятала их. Они лежат в тени от лампы и подмигивают мне, напоминая о моих печалях и радостях.
Если бы не дети... но я не могу думать об этом. Дети существуют. Какие бы грехи я ни совершила, я никогда не покину их. У них есть свои потребности, которые ни Кристиан, ни я не имеем права игнорировать. Я верю в глубине души, что они станут мне утешением. Будучи трижды благословенной ими, неправильно тосковать о ребенке Кристиана, и я никогда не должна даже помышлять об этом.
И все же постоянно допускаю такую мысль.
Сегодня вечером выключу лампу и постараюсь быстро заснуть. Чтобы поскорей наступило утро, которое прольется золотым дождем, потому что я снова увижу Кристиана.

Любовь моя, я пишу эти строки, пока дождь не утихает и держит меня вдали от тебя. Интересно, чем ты занимаешься, рисуешь ли сегодня в сумрачном свете и думаешь ли обо мне. Когда я оказываюсь, как сейчас, в одиночестве в моей башне, оторванная от действительности и своих обязанностей, то позволяю себе погрузиться в воспоминания. Как первый раз увидела тебя, стоящего на утесах. Как последний раз коснулась тебя. Я молюсь солнцу, Кристиан, чтобы у нас было больше общих воспоминаний.
Не могу описать, как ты изменил меня, насколько больше замечают мои глаза теперь, когда видят сердцем. Не могу представить, какой пустой была бы моя жизнь без заветных минут, проведенных вместе. Теперь я понимаю, что любовь редчайшее, драгоценнейшее чувство. Его надо лелеять и беречь изо всех сил, а ведь слишком часто любовь душат в себе или небрежно отбрасывают прочь. Помни, даже когда наше время закончится, я буду хранить твою любовь. Она будет жить в моем сердце и после того, как оно перестанет биться.

Бар-Харбор, 1913 год

Утесы манят меня. Горделивые и жестокие, и опасно красивые, они высятся над морем и влекут так же чарующе, как возлюбленный. Утром воздух мягкий как облака, плывущие по небу на запад. Чайки парят и кричат наверху – одинокий звук, похожий на далекий сигнал бакена, уносит ветер. В памяти всплывает церковный звон, приветствующий рождение. Или оплакивающий смерть.
Словно мираж, вспыхивают и мерцают сквозь легкий туман другие острова, которые солнце уже окружило обжигающими бликами на воде. Рыбаки ведут свои крепкие лодки по заливу в волнующееся море.
Даже зная, что его не будет там, не могу держаться подальше от этого места.
Я взяла с собой детей. Нет ничего неправильного в желании разделить с ними частичку счастья, которое я всегда чувствую, совершая прогулку по полевой траве к раскиданным в беспорядке валунам. За одну руку я держала Этана, за другую – Коллин. Няня подхватила маленького Шона, ковыляющего за желтой бабочкой, упорхнувшей из его неуклюжих пальчиков.
Звук их смеха – самое сладкое, что может услышать мать, – заполнял воздух. Они обладают таким искренним всеобъемлющим любопытством и таким безоговорочным доверием. Дети пока еще равнодушны к заботам мира, восстаниям в Мексике, волнениям в Европе. Их жизнь не включает предательство, вину или страсть, жалящие сердце. Их потребности, простые и неотложные, не имеют никакого отношения к завтрашнему дню. Как бы я хотела сохранить их настолько невинными, настолько защищенными и настолько же свободными. И все же я знаю, что однажды они столкнутся со всеми взрослыми запутанными эмоциями и тревогами.
Но сегодня мы нарвали полевых цветов и ответили на все вопросы. А для меня мечты превратились в видения.
Без сомнения, няня догадывается, зачем я хожу сюда. Она слишком хорошо меня знает, чтобы не чувствовать мое сердце. И любит меня слишком сильно, чтобы порицать. Никто, больше чем она, не ведает, что в моем браке совсем нет любви. Там всегда существовали только удобство для Фергуса и обязанности для меня. Кроме детей, у нас нет ничего общего. И даже их, боюсь, он воспринимает всего лишь как ценное имущество или символы его успеха, наподобие нашего особняка в Нью-Йорке или Башен – дома, похожего на замок, который он много лет строил на острове. Точно так же он воспринимает женщину, взятую им в жены, ту, которая представляется ему достаточно привлекательной… достаточно хорошо воспитанной, чтобы носить фамилию Калхоун, украшать гостиную или его самого, когда мы выходим в общество, чье мнение так важно для него.
Все это звучит очень холодно, но все же я не могу обманывать себя, считая, что в нашем браке присутствует тепло. И уж, конечно, в нем нет никакой страсти. Я надеялась, уступив пожеланиям своих родителей и выйдя за него замуж, что привязанность перерастет в любовь. Но я была очень молода. Между нами осталась только вежливость – безжизненная замена чувствам.
Год назад я смогла убедить себя, что довольна – преуспевающий муж, обожаемые дети, завидное положение в обществе и круг приятных друзей, переполненный красивой одеждой платяной шкаф и драгоценности. Изумруды, подаренные мне Фергусом за рождение Этана, достойны королевы. Великолепный летний дом, с его башнями и башенками, высокими стенами, шелковыми обоями, блестящими полами под роскошнейшими коврами, тоже подошел бы королеве. Да и что за женщина не была бы удовлетворена всем этим? О чем еще может просить послушная долгу жена? Только о любви.
О любви, найденной мною на этих утесах, в художнике, который стоял там, глядя на море и отображая на холсте острые камни и бушующую воду. Кристиан… темные волосы, взъерошенные резкими порывами ветра, изучающие меня серые глаза, мрачные и жесткие. Возможно, если бы я не встретила его, то преуспела бы в притворстве, что счастлива. Возможно, так и умерла бы в убеждении, что не тоскую по любви, или нежным словам, или ласковым прикосновениям среди ночи.
Но я встретила его, и все переменилось. Не стану больше изображать, что довольна жизнью, даже ради сотни изумрудных ожерелий. С Кристианом я нашла нечто более драгоценное, чем все золото, которое так умело накапливает Фергус. Это совсем не то, что можно держать в руке или носить вокруг шеи, но то, что я храню в сердце.
Когда я встречусь с ним на утесах одним прекрасным днем, то не буду горевать о том, чего мы никогда не получим, чего не осмелимся забрать, но буду дорожить, как сокровищем, подаренными нам часами. Когда я таю в его объятьях, вкушаю его губы, то осознаю, что Бьянка – самая счастливая женщина в мире, познавшая истинную любовь.

Я ходила в дом Кристиана. Возможно, это опрометчиво, потому что меня могли заметить какие-то знакомые, но я так сильно хотела взглянуть, где он живет, как живет, и какие пустячки окружают его.
Оказалось, у него маленький деревянный коттедж возле моря, комнаты забиты картинами, и везде пахнет скипидаром. Над кухней – залитый солнцем чердак, оборудованный под студию. Жилище показалось мне кукольным домиком с симпатичными окнами и низкими потолками. Крыша покрыта опавшей листвой, деревья затеняют фасад, узкая веранда тянется вдоль задней части, где мы сидели и любовались океаном.
Кристиан рассказал, что при отливе уровень воды настолько низок, что можно пройти по мокрым камням к небольшой поляне, виднеющейся вдалеке. А ночью воздух наполнен разнообразными звуками: музыкой сверчков, уханьем сов, плеском волн.
Я чувствовала себя так безмятежно и радостно, как никогда в жизни. Словно мы долгие годы жили там вместе. Когда я сказала об этом Кристиану, он крепко обнял меня, просто чтобы прикоснуться.
– Я люблю вас, Бьянка, – признался он. – И мечтал о том, чтобы вы пришли сюда. Должен был увидеть вас в своем доме, увидеть, как вы стоите среди моих вещей.
Отстранившись, он улыбнулся.
– Теперь смогу постоянно представлять вас здесь и никогда не испытывать одиночества.
Я хотела отругать его и желала остаться. Господи, слова рвались с губ, сдерживаемые только долгом. Безрадостным долгом. Он, вероятно, ощутил это, потому что поцеловал меня, словно хотел запечатать невысказанное внутри.
Мы провели вместе всего час. Оба понимали, что я должна вернуться к мужу, к детям, к жизни, которую выбрала до того, как встретила Кристиана. Я чувствовала его руки вокруг себя, вкус его губ, его возрастающую потребность – яркое эхо моих собственных эмоций.
– Я хочу вас.
Услышав собственный шепот, я не испытала никакого стыда.
– Коснитесь меня, Кристиан. Позвольте принадлежать вам.
Сердце бешено стучало, когда я порывисто прижалась к нему.
– Займитесь со мной любовью. Возьмите меня в свою постель.
Он так сильно обхватил меня, что я едва могла дышать. Затем погладил по лицу, и я почувствовала дрожь в кончиках его пальцев. Зрачки стали почти черными, и я легко читала в них. Страсть, любовь, отчаяние, сожаление.
– Знаете ли вы, как часто я мечтал об этом? Сколько ночей лежал с открытыми глазами, желая вас?
Потом отпустил меня и пересек комнату, подойдя туда, где на стене висел мой портрет.
– Я жажду вас, Бьянка, каждым своим вздохом. И так сильно люблю, что не могу принять того, что вы никогда не будете моей.
– Кристиан…
– Думаете, что позволю вам уйти, если дотронусь до вас?
Он резко обернулся - теперь в нем бушевал гнев, яростный и неудержимый.
– Мне ненавистно, что мы крадемся, как грешники, только для того, чтобы час-другой провести вместе, такие же невинные, как дети. Если у меня не хватает сил прекратить наши встречи, я постараюсь хотя бы помешать вам совершить то, о чем потом пожалеете.
– Как я могу пожалеть, если стану принадлежать вам?
– Потому что вы уже принадлежите другому. И каждый раз, когда возвращаетесь к нему, хочу задушить его голыми руками только потому, что он владеет вами, а я нет. Если мы все же решимся пойти дальше, у вас не останется выбора. Вы не вернетесь к нему, Бьянка. Ни в свой дом, ни к своей прежней жизни.
Я понимала, что это истинная правда – все, до последнего слова.
Поэтому покинула его, пошла домой, вплела ленту в косу Коллин, поиграла с Этаном в мяч, осушила слезы Шона, когда он ободрал коленку. В безрадостном молчании поужинала с мужем, который становится все более чужим.
Слова Кристиана были правдой, и это – та правда, перед которой я должна встать лицом к лицу. Наступает время, когда я больше не смогу жить в двух мирах, придется выбрать какой-то один, только один.

Все началось с беспризорного щенка. Бедный маленький оборванец. Бездомный и беспомощный. Не представляю, как он оказался на утесах. Возможно, кто-то избавился от нежелательного несмышленыша, или щенок потерял мать. Но мы нашли его, Кристиан и я, в один из наших золотых дней. Песик прятался в груде камней, голодный и скулящий, крошечный комочек костей и грязного черного меха.
Как терпеливо Кристиан подманивал его, нежным голосом и кусочками хлеба и сыра. Меня очень тронуло – увидеть эту мягкость в мужчине, которого люблю. Со мной он всегда чуток, но я замечаю жесткое нетерпение, когда он творит, и чувствую, как рвется на свободу могучая страсть, когда он держит меня в руках.
Однако со щенком, бедным маленьким сиротой, он был поистине добр. Возможно, ощущая это, песик облизал его руку и позволил гладить себя даже после того, как проглотил скудную пищу.
– Ах ты, смельчак, – засмеялся Кристиан, взяв в свои красивые руки художника грязный меховой шарик. – А ты стойкий малыш, верно?
– Его нужно отмыть, – сказала я и тоже засмеялась, когда запачканные лапы оставили следы на моем платье. – И по-настоящему накормить.
Восхищенный таким вниманием щенок лизнул мое лицо, все тельце затряслось от восторга.
Конечно, я в него влюбилась. Он такой домашний маленький питомец, такой доверчивый, такой несчастный. Мы играли с ним, очарованные, как дети, и завели шутливый спор на тему, какую кличку ему дать.
Мы назвали его Фредом. Казалось, ему понравилось имя, он тявкнул, подпрыгнул и шлепнулся в грязь. Никогда не забуду сладости такой безыскусной радости. Мой возлюбленный и я сидели на земле с крошечным потерявшимся щенком, представляя, как вместе отвели бы его домой, как вместе позаботились бы о нем.
В конце концов я забрала Фреда с собой. Этан просил какое-нибудь домашнее животное, и я понимаю, что он стал достаточно взрослым, чтобы ценить доверенное ему живое существо и ощущать ответственность. Какой поднялся шум, когда я принесла щенка в детскую. Дети широко распахнули глаза и заволновались, каждый по очереди тискал его и обнимал, пока я не удостоверилась, что юный Фред чувствует себя как король.
Его торжественно искупали и накормили. Поглаживали, ласкали и щекотали, пока он не заснул, устав от восторга.
Потом вернулся Фергус. Из-за беспокойства по поводу Фреда я совсем забыла о наших планах на вечер. Уверена, муж имел полное право разозлиться, потому что я не приготовилась к выходу на ужин. Дети, неспособные сдержать восхищение, помчались к Фергусу и только добавили раздражения. Маленький Этан, гордый, словно был его родителем, внес Фреда в комнату.
– Кого это, черт возьми, вы притащили? – потребовал Фергус.
– Щенка…
Этан остановился и раскрыл извивающийся узелок, чтобы показать отцу.
– Его зовут Фред.
Заметив выражение лица мужа, я забрала Фреда у сына и начала объяснять, откуда появился песик. Думаю, что надеялась воззвать к мягкой стороне Фергуса, к любви или по крайней мере к гордости, которую он ощущал по отношению к Этану. Но муж был непреклонен.
– В моем доме нет места дворняжке. Думаете, я всю жизнь трудился как вол, чтобы заработать все это только для того, чтобы обзавестись какой-то блохастой собачонкой, гадящей на ковры и пережевывающей шторы?
– Он будет хорошо себя вести. – Коллин с дрожащими губами обнимала мои юбки. – Пожалуйста, папа. Мы будем держать его в детской и следить за ним.
– Ничего подобного, юная леди.
Фергус отмахнулся от слез Коллин и обратился к Этану, глаза которого тоже были на мокром месте. Взгляд мужа тут же смягчился. В конце концов это его первенец, наследник, его бессмертие.
– Никаких беспородных домашних животных для тебя, парень, ты ведь сын не какого-то там рыбака, чтобы заводить дворняжку. Если хочешь собаку, мы рассмотрим это, когда вернемся в Нью-Йорк, и ты получишь прекрасную породистую особь с достойной родословной.
– Я хочу Фреда.
Этан умоляюще смотрел на отца с расстроенным видом.
Даже маленький Шон заплакал, хотя сомневаюсь, что он что-либо понимал в происходящем.
– Не обсуждается.
С явно возрастающим раздражением Фергус подошел к графину с виски и налил себе рюмку.
– Он нам совершенно не подходит. Бьянка, прикажи кому-нибудь из слуг избавиться от паршивца.
Я знаю, что побледнела так же, как дети. Даже Фред захныкал, прижимая мордочку к моей груди.
– Фергус, ты не можешь быть настолько жестоким.
В его глазах мелькнуло удивление, я совершенно уверена в этом. Никогда я не разговаривала с ним подобным образом, да еще в присутствии детей.
– Мадам, сделайте, как я приказал.
– Мама сказала, что мы можем оставить его, – вспылила Коллин, юный характер заставил повыситься голос. – Мама обещала. Вы не можете выбросить его. Мама вам не позволит.
– В этом доме хозяин я. И если не хочешь, чтобы я выпорол тебя, – смени тон.
Я сжала плечи Коллин, не столько чтобы утихомирить ее, сколько чтобы защитить. Он не поднимет руку на моих малышей. Бешенство при мысли об этом совершенно ослепило меня. Меня трясло, когда я нагнулась к дочери и отдала Фреда в ее руки.
– Иди наверх к няне, – спокойно сказала я. – И возьми с собой братьев.
– Он не убьет Фреда.
Есть ли гнев более неистовый, чем у ребенка?
– Ненавижу его и не позволю ему убить Фреда.
– Ш-ш-ш. Все будет хорошо, обещаю. Все будет хорошо. Иди наверх.
– Ты плохо воспитала детей, Бьянка, – начал Фергус, когда дети оставили нас. – Девочка достаточно взрослая, чтобы знать свое место.
– Свое место?
Ярость заполнила мое сердце, ревела в голове.
– Где же ее место, Фергус? Сидеть спокойно при гостях, сложив руки на коленях, оставить мысли и ощущения невысказанными, пока ты не избавишься от нее, устроив брак с подходящим человеком? Они дети. Наши дети. Как ты мог так обидеть наших детей?
Ни разу за все время нашего брака я не разговаривала с ним таким тоном. И была уверена, что никогда не посмею. На мгновение мне показалось, что он ударит меня. Насилие пылало в его взгляде. Но он с трудом сдержался, хотя пальцы побелели, как мрамор, на стиснутом стакане.
– Оспариваешь мое решение, Бьянка?
Его лицо побелело от гнева, а глаза почернели.
– Забыла, в чьем доме живешь, чей хлеб ешь, чью одежду носишь?
– Нет.
Теперь я почувствовала новую печаль, что наш брак свелся только к этому.
– Нет, не забыла. Не могу забыть. Но предпочла бы носить лохмотья и морить себя голодом, чем видеть, как ты измываешься над моими детьми. Не позволю забрать у них эту собаку и убить ее.
– Не позволишь?
Из бледного лицо от ярости превратилось в багровую маску.
– Теперь ты забыла свое место, Бьянка. Стоит ли удивляться, что дети открыто бросают мне вызов с такой-то матерью?
– Они жаждут твоей любви и внимания.
Теперь я кричала, отбросив сдержанность.
– Так же как и я. Но ты любишь только свои деньги и свой статус.
Как ожесточенно мы спорили потом. Слова, которыми он обзывал меня, я не могу повторить. Он бросил стакан в стену, разбивая хрусталь и собственное самообладание. В его глазах сверкало безумие, когда он схватил меня за горло. Я испугалась и за свою жизнь и за детей. Он так сильно отпихнул меня, что я упала в кресло. Муж тяжело дышал, не сводя с меня горящего взора.
Очень медленно, с гигантским усилием он взял себя в руки. Багровый цвет сошел со щек.
– Теперь я понимаю, что был чересчур щедр с тобой, – процедил Фергус. – Но с этого момента все изменится. Не мечтай, что позволю жить, как тебе захочется. Мы отменим планы на сегодняшний вечер. У меня найдутся дела в Бостоне. И пока я буду там, подберу гувернанток. Пора научить детей уважать меня и ценить свое благополучие. Ты вместе с нянькой совершенно испортила их.
Он вытащил часы из кармана и взглянул на время.
– Я уеду сегодня вечером на два дня. И жду, что к моему возвращению ты вспомнишь о своих обязанностях. Если дворняжка по-прежнему останется в моем доме, и ты и дети будете наказаны. Это ясно, Бьянка?
– Да. – Мой голос дрожал. – Совершенно ясно.
– Превосходно. Увидимся через два дня.
Он вышел из комнаты, я неподвижно сидела еще около часа. Слышала, как за ним приехал автомобиль, слышала, как он отдает приказания слугам. И когда мысли прояснились, поняла, как следует поступить.

Когда дети заснули, я поведала няне о своем замысле, прекрасно понимая, что ее потрясет мое намерение оставить мужа. Она пыталась меня успокоить. Как могла я объяснить, что не бедный Фред подтолкнул принять такое решение? Произошедшее заставило понять, насколько бесполезно сохранять несчастливый удушающий брак. Разве я не убедилась, чем он стал для моих малышей? Собственный отец относится к ним не как к детям, которых надо любить и баловать, но как к имуществу. Фергус стремится формировать Этана и Шона по своему образу и подобию, уничтожая их личные черты, а иначе посчитает их слабаками. Коллин, мою сладкую маленькую девочку, он будет игнорировать до тех пор, пока не выдаст замуж ради денег или статуса.
Не хочу такого будущего для них. Уверена, Фергус очень скоро заберет их у меня. Его гордость требует этого. Выбранная им гувернантка станет следовать его указаниям и игнорировать мои. Мальчики и Коллин попадут в ловушку из-за моей ошибки.
Меня саму он воспринимает только как украшение его гостиной. Если я брошу ему вызов, заплачу большую цену. Нет сомнений, что он решил наказать меня за подрыв его власти перед своими отпрысками. Будет ли наказание физическим или эмоциональным, я не знаю, но думаю, последствия окажутся губительными. Недовольство можно скрывать от детей, открытую враждебность – нет.
Заберу их и найду какое-нибудь место, где мы сможем спрятаться…
Но сначала я пошла к Кристиану.
Ночь омывал лунный свет и легкий бриз. Я плотно запахнула плащ, накинув капюшон на голову. Щенок был прижат к груди. На коляске доехала до деревни, затем пешком добралась до дома возлюбленного по тихим улицам, полным ароматами моря и цветов. Сердце грохотало в ушах, когда я постучала в его дверь. Первый шаг сделан и уже никогда не удастся вернуться к прежней жизни.
Я не чувствовала страха, нет, не страх сотрясал меня, когда он открыл. Облегчение. В то мгновение, как увидела его, я поняла, что выбор совершен.
– Бьянка, – произнес он. – Что вы задумали?
– Мне необходимо поговорить с вами.
Кристиан уже втянул меня внутрь. Очевидно, он читал при свете лампы. Жар его тела и запах красок успокаивали сильнее слов. Я опустила щенка на пол, он сразу же начал исследовать пространство, обнюхивая все кругом, как делал в Башнях.
Кристиан заставил меня сесть и, безошибочно ощутив мое состояние, принес бренди. Потягивая напиток, я рассказала ему о ссоре с Фергусом. Хотя я изо всех сил пыталась держаться спокойно, видела, как ненависть залила лицо Кристиана, когда он коснулся моей шеи.
– Боже мой!
С этим восклицанием Кристиан присел возле моего стула, его пальцы гладили мою кожу. Я и не знала, что там, где Фергуса душил меня, появились синяки.
Глаза Кристиана почернели. Он вцепился в ножки стула, потом вскочил на ноги.
– Я убью его.
Я подпрыгнула, чтобы не дать ему выбежать из дома. Так испугалась, что не помню всего сказанного ему, но сумела убедить, что Фергус уехал в Бостон и больше не причинит мне вреда. Кристиана удержали только мои слезы. Он баюкал меня, словно ребенка, качал и успокаивал, пока я изливала сердечную муку и отчаяние.
Возможно, мне надо стыдиться того, что попросила его забрать меня и детей, что обременила таким грузом и ответственностью. Знаю, если бы он отказался, я убежала бы одна с тремя малышами в какую-нибудь тихую деревню в Ирландии или Англии. Но Кристиан осушил мои слезы:
– Конечно, мы уедем вместе. Не позволю вам или детям провести еще одну ночь под одной крышей с ним. Он никогда больше и пальцем не коснется никого из вас. Нам будет трудно, Бьянка. Мы не сможем вести такой образ жизни, как сейчас. И скандал…
– Меня не волнует скандал. Дети должны чувствовать себя любимыми и защищенными.
Я поднялась и заметалась по комнате.
– Все никак не могла принять правильное решение. После того вечера я улеглась в кровать, спрашивая себя, имею ли право любить вас, хотеть вас, ведь я принесла обеты, дала обещания, родила трех детей.
Я закрыла лицо руками.
– Часть меня всегда будет страдать из-за нарушенных клятв, но я должна что-то изменить. Думаю, что сойду с ума, если не изменю. Господь никогда не простит меня, но я не готова постоянно быть несчастной.
Кристиан взял мои руки и отвел от лица.
– Нам суждено быть вместе. Мы осознали это оба, когда в первый раз увидели друг друга. Я довольствовался нашими короткими встречами, пока был уверен, что вы в безопасности. Но не собираюсь стоять в стороне и смотреть, как вы отдаете свою жизнь мужчине, который оскорбляет вас. С сегодняшнего вечера вы моя и навсегда останетесь моей. Ничто и никто не помешает этому.
Я поверила ему – такому родному голосу, прекрасным серым глазам, ясным и уверенным, поверила и доверилась.
– Тогда сегодня ночью сделайте меня своей.
Я чувствовала себя невестой. В тот момент, когда Кристиан дотронулся до меня, поняла, что никто и никогда так не касался меня. Его взор пылал, пока он дрожащими руками вытаскивал шпильки из моей прически. Ничто – ничто, и никогда прежде не волновало меня так, как осознание того, что я обладаю полной властью над ним. Его губы нежно ласкали мои, хотя я ощущала, как его тело вибрирует от напряжения. При свете лампы он расстегнул мое платье, а я его рубашку. В лесу запела птица.
По взгляду Кристиана я поняла, что понравилась ему. Медленно, мучительно медленно он снял мои юбки, потом корсет. Затем коснулся моих волос и, любуясь, провел по ним пальцами.
– Нарисую тебя такой, какая ты сейчас, – прошептал он. – Для самого себя.
Кристиан поднял меня на руки, его сердце неистово колотилось под моими ладонями, пока он нес меня в спальню.
Лился серебряный свет, воздух пьянил, как вино. Действо не походило на поспешное совокупление в темноте, это был танец – изящный, как вальс, и так же круживший голову. Неважно, каким невероятным это кажется, но все произошло так, словно мы раньше бесчисленное количество раз любили друг друга, словно я каждую ночь упивалась этим твердым настойчивым телом.
Я попала в мир, в котором никогда не была, и все же он выглядел мучительно прекрасным и родным. Каждое движение, каждый вздох, каждое желание было естественным, как дыхание. Даже когда безудержность Кристиана ошеломила меня, красота не исчезла. Поскольку он подарил мне этот мир, я осознавала, что нашла именно то, что ищет каждая живая душа. Истинную любовь.
Невыносимо тяжело было покидать его. Уже пообещав друг другу, что разлучаемся в последний раз, мы снова занимались любовью. Я вернулась в Башни почти на рассвете. Когда смотрела на особняк, шла по нему, понимала, что покину его с отчаяньем в сердце. Это место, больше чем любое другое в жизни, стало моим домом. Конечно, мы с Кристианом и детьми создадим наш собственный очаг, но Башни навсегда останутся в моей душе.
С собой возьму немногое. В тишине перед восходом солнца я упаковала маленький чемодан. Няня могла бы помочь уложить необходимые детские вещи, но я хотела сделать это сама. Возможно, как символ независимости. И, возможно, именно поэтому вспомнила об изумрудах. Это ожерелье – единственный из подарков Фергуса, который я считаю своей собственностью. Временами я терпеть их не могла, воспринимая как награду за рождение долгожданного наследника.
И все же они принадлежат мне, так же как и малыши.
Я не думала об их денежной ценности, когда доставала, держала в руках и любовалась блеском в свете лампы. Изумруды достанутся моим детям, потом детям моих детей, станут символом свободы и надежды. И любви.
Уже совсем рассвело, надо спрятать их вместе с этим дневником в безопасном месте, пока снова и окончательно не воссоединюсь с Кристианом.
_________________

Ура!!!!
Столько событий!!!
Так, значит есть некий Холт Бредфорд, ему слегка за тридцать... и Сюзанна его уже сбить успела....и в полиции работал...
ох, надеюсь, что это и есть та самая Сила...

Спасибо за перевод!!! И поздравляю с завершением!!!
___________________________________

NatalyNN, Nara, codeburger, спасибо за еще одну потрясающую историю!!!


одного плохиша убили.на свободе еще один...
повезло Коллин-останется до самых интересных событий в жизни семьи..
уж не Холтон ли суженый Сюзанны?
с нетерпением буду ждать выдачи в хорошие руки последней сестрички
_________________

Натали, Нара, Codeburger - поздравляю с окончанием перевода!

Раз Сюзанна сбила Холта, то он точно герой ее романа.
Остался Кофилд, загадка смерти Бьянки (хотя я считаю, что это муж вытолкнул ее из окна) и изумруды, которые лежат где-то в доме и дожидаются своего часа.
_________________

NatalyNN, Nara, codeburger, спасибо за прекрасный перевод прекрасного романа!
Как же быстро он закончился! Не хочется прощаться с ГГероями. Одно утешение - нас ожидает история Сюзанны.
Точно. Его не просто так направили под её колёса.

С окончанием, однако!

NatalyNN, Nara, codeburger, порадовали продолжением истории сестер Калхоун очень даже! Спасибо ! Прекрасный перевод, прекрасный роман!

Теперь буду ждать роман о Сэзанне и мрачном Холте Брэдфорде! История Бьянки и Кристина продолжается , счастливо продолжится, я уверена.

Девочки, спасибо вам огромное!!!!!
Поздравляю с окончанием перевода этой книги. А когда вы планируете начать перевод книги про Сюзанну?
Вот и новая пара намечается-Сюзанна и Холт. Видимо он и поможет найти изумруды (раз бывший полицейский!) ну и справедливо соеденить потомка Бьянки с потомком Кристиана.

Ой.как здорово,спасибо!!!!!!!!!!!!!И как жаль...что книга закончилась,так было интересно,волнующе.А от последней главы вообще слезы на глаза наворачивались.

Интересно,существуют ли на свете такие мужчины,как в романах Норы?Которые вот на полном серьезе и от души так считают?
А мне не хватило тети Коллин,она замечательная,ну совершенно очевидно,что она не та,за кого себя выдает,просто детство,лишенное любви мамы,приучило ее прятать нежное и любящее сердце за железным образом грозной и непробиваемой стервы,а на деле она не огрубела до сердца,и отлично знает что значит любить и чувствовать других людей.Безумно ее жалко...Немного не логично,что она вернулась к девочкам,которых очевидно совершенно любит,в старческом возрасте,по идее это должно было произойти и раньше,но тут сюжет,никуда не деться.Я тоже считаю,что судьба Сюзанны предрешена с правнуком Кристиана.Да уж...какого было Кристиану,любить одну женщину,а жениться на другой после гибели первой,воспитывать ребенка от живой,но далеко не такой любимой,а хранить в памяти Бьянку...Наверное очень мучительно,но жизнь есть жизнь.Мне кажется что это был не очень счастливый брак...С нетерпением жду его дневник.А как вам версия,что изумруды и дневник Бьянки спрятаны в доме Кристиана?Может она успела их спрятать там,у того,кому она доверяла,чтобы ее муж их не нашел?Не случайно же этот дом фигурирует в последней главе,часто его упоминают

дневник Кристиана очень трогательный...
_________________

Всё больше уверяюсь в партнёре Сюзанны

Т.е. ещё и дневник Кристиана будет... Вот это да! Моя терпелка не безгранична... Истерика уже начинается
И главный враг будет повержен именно к книге про Сюзанну?! Да7

угу...
_________________

ОООООООО!!!!!!!!!!!ААААААААААААААА!!!!
Спасибо!Спасибо!

Вот и третья сестра - пристроена!!!!!!
Осталась Сюзанна и наконец-то поиск изумрудов завершиться!!!!!!!!

И как всегда в честь девочек - оркестр!!!!!!!!

NatalyNN, Nara, codeburger, огроменное спасибо за прекрасный роман!
вы - самая лучшая команда на этом форуме. прекрасные переводы, которые не приходится ждать так настолько долго,
что забываешь не просто последнюю главу, а весь сюжет.
вы - спутники планеты ЛВН с периодом обращения два дня.
с нетерпением буду ждать встречи с вами и полюбившимися героями.
_________________

Троекратное УРА неизменно трудолюбивой троице ромашечек!!!
Наталонька, Нарочка, сodeburger, спасибо огромное за новый перевод! Читая, наслаждалась всю дорогу!
Очень хороший роман, чудесные герои и незабываемая бабулька! С нетерпением буду ждать последнюю книгу!