Энн Стюарт "Холодный как лед"

ура! продолжение!!! да, Гарри точно сумашедший... интересно, как спасся Питер)

Ах, какой роман переводится!!!!! Огромное спасибо!
_________________

Спасибо за новую главу!
___________________________________

Ну и в переделку попала Женевьева! Этот Гарри больной на всю голову!
Как там Питер???

Кarmenn, Sig ra Elena, спасибо за главу!

 » Глава 14

Глава 14

Питер Мэдсен въехал на поросшую бурьяном дорогу и, машинально проверив, не вторгся ли кто, припарковался в тупике справа от старого дома. Это была единственная часть ландшафта, которой полагалось быть неухоженной и заросшей растительностью, что служило дополнительной маскировкой, когда Питер приезжал домой.
Не то чтобы он мог назвать это или иное место домом.
Стояла середина апреля, и к этому времени саду полагалось вовсю цвести. А вместо того он стоял заброшенный.
«Словно отражение хозяина», - мрачно подумалось Питеру.
Он отключил сложную невидимую простым глазом систему безопасности и вошел в дом. Не то чтобы внутри этого скудно меблированного дома имелось что-то особенное. Его владелец не привязывался к вещам, и кроме огромного письменного стола, доставшегося от деда, здесь мало что имело истинную ценность.
Питер никогда не понимал, почему купил этот дедовский стол: просто случайно увидел выставленное на аукцион имущество доктора Уилтона Уимберли и поддался с трудом объясняемому порыву, хотя сроду не был импульсивен.
Никакой вероятности, что Питера узнал бы какой-нибудь побочный член его семьи, не было. Родители давно умерли, а у матери он был единственным ребенком. Доходы от состояния шли на обеспечение какой-то кафедры имени его деда в Оксфорде. Единственный способ сохранить наследство с тех пор, как потомок запятнал имя Мэдсенов.
Питер был бы просто счастлив, если бы кто-то разломал и вынес чертову вещь, хотя стол весит чертову тонну. Стол не служил делу, для которого был предназначен, ведь Питер всегда заботился, чтобы не оставить бумажный след.
Нет, хозяин устанавливал сигнализацию не затем, чтобы защитить дом. Просто не хотелось, чтобы какой-нибудь неприятный сюрприз ожидал в редкие посещения Уилтшира. По-настоящему хороший агент сможет понять, как обойти систему охраны, но невозможно не оставить видимых улик, если кто-то побывал на месте.
Питер чуть не пожалел, что никто не рискнул. Избегать смертельной ловушки - отличный способ отвлечься, и если после всех этих лет удача изменит агенту Мэдсену, то так тому и быть.
Дела и так определенно повернулись к худшему. Гарри Ван Дорн – первое задание, которое Питер полностью провалил, так что неудивительно, что он чувствует себя так паршиво. Пострадала его профессиональная гордость и ничего боле. Умер не тот человек.
Питер сделал для нее все, что мог, дал ей оружие и карту, оставив, насколько посмел, четкие указатели. Если она не смогла уйти, то не его это вина, просто часть устроенного Ван Дорном грандиозного провала.
В доме пахло застоялым воздухом, запустением и немного мышами. Если продавать это место, то придется вызвать мощную бригаду уборщиков, чтобы избавиться от атмосферы заброшенности.
Выставить на продажу – разумный поступок. Для какого-нибудь сентиментального дурака дом просто идеальный – черепичная крыша, окна с ромбовидными рамами и беспорядочный архитектурный план, свидетельство трехсотлетней истории улучшений и пристроек. Бывшая жена вечно жаловалась, что дом старомоден, а сад просто ненавидела. Питер никогда не брал ее в свою запасную ультрасовременную квартиру в Лондоне, где проводил большую часть времени. Питеру та нора подходила идеально, и жена даже не подозревала о ее существовании.
Забавно, он никогда не вспоминал свою бывшую по имени, только ее отношение к нему. В этом и была часть проблемы. Он выбрал идеальную жену, как на показ, а на нее саму ему было совершенно наплевать.
Аннабел, Аннабел Лоусон – как же он мог забыть? Впрочем, с какой стати ему вообще помнить? Женщины приходят и уходят в его покрытой тайной и мраком жизни, одни живы, другие умирают. Но, в конечном итоге, он их забывал и не собирался что-то тут менять.
Лучше включить отопление, пока он здесь, – хоть как-то изгнать промозглый холод. Питер в два шага дошел до старой кухни. В глубине стояла, одиноко сверкая, плита «Ага». Каменный очаг был чисто выметен от углей. Питер сел за поцарапанный старый дубовый стол, тот, что бывшая жена пыталась заменить какой-то высококачественной версией из пластика, и уставился в сгущавшиеся сумерки.  
Потом услышал, как она вошла. Конечно же, она знала, что он услышит. Мадам Изобел Ламберт, его начальница, глава Комитета, кажется, знала все, включая и то, что Мэдсен узнал ее на расстоянии и не убил, прежде чем определить, кто это.
- Хандришь, Питер? – спросила она, задержавшись в пролете кухонной двери. Будь это кто-то другой, а не мадам Ламберт, Питер бы решил, что спросили ради драматического эффекта, но подобное служило весьма редким оружием в арсенале мадам.
Подчиненный откинулся на деревянную спинку стула и спросил ровным голосом:
- Вы когда-нибудь видели, чтобы я хандрил?
- Нет. Но, с другой стороны, я никогда не видела тебя после провала миссии.
- Так вот в чем дело? Я думал, что уже подал полный отчет в Лондоне. Я бы не уехал, если бы знал, что у вас остались вопросы.
- Твой отчет кристально ясен в каждой детали, как и всегда, - вступая в кухню, заверила мадам Ламберт. Она была поразительной женщиной. Наверно, ей было где-то между тридцатью пятью и шестьюдесятью, и безупречность ее ухоженной внешности была подобно непробиваемым доспехам. Никто и ничто не пугало Питера Мэдсена, но Изобел Ламберт подошла к этому ближе всего.
- Тогда зачем вы здесь?
- Хотела убедиться, что ты в порядке. Ты впервые провалил миссию, и я слегка… озабочена.
- Думаете, я вынесу себе мозги, потому что не сумел сотворить то же самое с Ван Дорном? Это вряд ли.
- Меня больше беспокоит, что ты можешь решить уйти в отставку.
- Весьма тронут, - протяжно произнес он.
- Надеюсь, ты не ждешь, что лично я стану переживать? Мы долго оба варимся в этом деле и знаем коэффициент смертности. В мою работу входит хорошо укомплектовать Комитет, и с тех пор как ушел Бастьен, ты самое лучшее, что у нас есть.
Питер вздернул бровь, и шеф рассмеялась легким серебристым смехом.
- Прости, - поправилась она. – С тех пор как ушел Бастьен, ты единственный из оставшихся у нас хороших агентов.
- Я не ухожу в отставку, - помедлив секунду, сказал он. – Ведь я же ничему другому не обучен. Могу только убивать. Уверен, в Комитете всегда найдется свободная вакансия для такого, как я
- Все время от времени проваливают миссию, Питер. Теперь ты станешь еще лучшим агентом, зная, что можешь провалиться.
- Вы говорите так, словно я потерял эрекцию. «Не беспокойтесь, дорогой, со всяким может случиться», - передразнил он, насмешкой маскируя гнев.
- Ну, образно говоря, разве не именно это произошло?
- Образно говоря, я облажался. Не сообразил, что Рено переметнется, и слишком долго ждал, чтобы вернуться и проверить, мертв ли Ван Дорн.
Он знал, почему колебался. Не хотел наткнуться на Женевьеву Спенсер. Не хотел найти ее мертвой, не хотел найти ее живой. Ведь тогда пришлось бы решать, что с ней делать. Он вручил судьбу адвокатши в ее собственные руки и не хотел забирать "подарок" обратно.
Мадам Ламберт просто пожала плечами:
- Время от времени всякий терпит провал – уверена, что ты больше человек, который подвержен ошибкам, чем какая-то вышколенная машина.
- Тогда оставляю это на вашей совести, - беспечно заявил он.
- Кроме того, тебе не нужно беспокоиться. Гарри Ван Дорн в надежных руках. Эта операция слишком значительна, чтобы мы ограничились одним планом. У нас уже есть кое-кто на своем месте, и когда наступит нужный момент, о Ван Дорне позаботятся. Учти урок на будущее и все.
Питеру так и хотелось фыркнуть. Однако никто не мог позволить себе фыркать в присутствии мадам Ламберт.
- Ну, как гора с плеч. Так почему бы вам не рассказать, зачем вы тут на самом деле?
Изобел Ламберт улыбнулась. Улыбка идеальной женщины без возраста. Ни складочки, ни морщинки, ни признака характера на ее совершенном, словно фарфоровом, лице, и Питер подумал, сколько же подтяжек она сделала, чтобы лицо приобрело такой вид. Просто еще один инструмент для заключения сделок.
- Приехала сказать, чтобы ты взял пару месяцев отпуска. Ты трудился без продыху с осени две тысячи первого года, и тебе нужен перерыв.
- Не особенно.
- Твоя жена бросила тебя.
- Я знаю. С тех пор прошло уже больше двух лет, да и мы никогда особенно не ладили. Она уже вышла замуж.
- И она не имела никакого понятия, чем ты зарабатываешь на жизнь?
Возможно, бывшая жена подозревала, но Питер не собирался упоминать об этом мадам Ламберт. У Аннабел не хватало особого воображения, но и дурой она не была. Наверно, ушла до того, как поняла, что ничего не хочет знать.
- Ни малейшего, - подтвердил он.
- Я не собираюсь приказывать тебе убивать ее, Питер, - мягко заметила шеф. – Учти, я ведь не Гарри Томасон.
Питер не собирался тогда испытывать судьбу. Томасон - беспощадный старый хрен, так с честью и отправленный на пенсию, когда все уже были свидетелями бесчисленных бесполезных смертей. Абсолютная власть абсолютно развращает. Он не стал рисковать ради блага Аннабел.
- Бедная девочка, - сказала мадам Ламберт. – Сколько же нужно сил женщине, чтобы выдержать тебя.
Невольно его мысли обратились к Женевьеве, сердившейся на него, спорившей с ним, соблазнявшей его, несмотря на то, что знала: участь ее предрешена.
Ну и что хорошего ей это принесло, в конце концов? По крайней мере, ее чувство мести было бы удовлетворено, узнай она, что он не может стереть ее из памяти. Или ей было все равно? Испытала бы она чувство триумфа?
- Она все еще жива.
Он вскинул голову и встретил спокойный взгляд мадам Ламберт.
- Конечно, жива, - сказал он. – Она вышла замуж за дантиста.
- Я говорю о Женевьеве Спенсер. Она объединила силы с Рено, чтобы спасти Гарри Ван Дорна с острова, и Ван Дорн взял ее с собой. Рено так не повезло.
- Она у Ван Дорна? – Питер больше не притворялся, что ему наплевать. – Лучше бы ей умереть.
- Возможно. Но ты с этим ничего не можешь поделать. Это больше не твое задание. У меня есть люди, чтобы за него отвечать, а личная заинтересованность – первый шаг к катастрофе. Тебе лучше держаться подальше от этого дела. Вот почему я посылаю тебя на два месяца уехать куда-нибудь, разумеется, деньги тебе заплатят.
- На хрен деньги, - выругался он. – Где она?
- Ты собираешься помчаться спасать ее, как рыцарь на белом коне? Ты не Питер Мэдсен, которого я столько лет знаю. Тебе наплевать на всех и всё. Пришествие Мессии-Айсберга и все такое.
Требовалось кое-что напомнить.
- Вы думаете, я вдруг обрел сердце, Изобел? Вряд ли. Все дело в профессиональной гордости и личной ответственности. Если мисс Спенсер суждено было погибнуть, мне следовало проследить, что б все прошло быстро и безболезненно.
- Ах так? И проследил бы?
Он не обратил внимания на насмешку.
- Вы знаете, что за тип Ван Дорн. Мы не имеем права оставлять кого-то на его милосердие.
- Разве мы несем ответственность? Она оказалась не в том месте, не в то время. Ты знаешь это так же хорошо, как я.
- Вы оставите ее в его лапах?
- Мы не можем позволить себе скомпрометировать миссию, попытавшись вытащить мисс Спенсер. Наш человек уже и так сильно занят. Поэтому можешь выбросить эту идею из головы и провести спокойно два месяца. Приведи это место в порядок, а то выглядит ужасно. Тут нужны женские руки.
Он не отличался медлительностью в понимании даже самых едва уловимых намеков, а Изобел Ламберт ведь одна из лучших. Она смотрела на него этими холодными, ничего не выражающими глазами, произнося слова не просто так.
- Я все забываю, что вы не Томасон, - поколебавшись, сказал он.
- Я пытаюсь. Наслаждайся отпуском. Ты осознаешь, что пока ты в отпуске, Комитет ничего не может для тебя сделать? Ты полностью предоставлен сам себе.
Впервые за долгие дни он чуть не улыбнулся.
- Разумеется. Ничего другого и не ждал.
- Наслаждайся своим отдыхом. Рассчитываю, что через два месяца ты приступишь к работе в отличной форме. - Она напоследок обвела взглядом комнату: - Определенно здесь требуется женская рука.
 
Женевьева слышала голоса. Вряд ли она Жанна Д’Арк, и то явно не голос Господа, этот сочившийся теплом и сочувствием техасский протяжный выговор. Скорее, голос дьявола, огромного, мерзкого, бородавчатого существа, которое смердит смертью и бурбоном.
Она выпила тот чай. Женевьева попыталась было избежать этого, но терпеливая непреклонная Эн маячила над ней со своим куцым английским:
- Вы пьете.
И Женевьева выпила, поскольку выбора у нее не было, надеясь, что неправильно поняла предполагаемое предупреждение Такаши О'Брайана. Но ее свалило так быстро, что она лишь успела прошептать «о, черт», пока Эн подхватывала выпавшую из рук пациентки чашку.
Женевьева боролась с действием наркотика, но это было похоже на борьбу в пушистом суфле – все белое, пышное и вязкое, и когда она пыталась оттолкнуть его, оно только больше цеплялось за руки. Простыни так тесно обернулись вокруг тела, что совершенно ее обездвижили. И она могла только лежать, мумифицированная, надеясь, что вдруг перенесется назад во времени на диван в гостиной Ван Дорна на острове и сможет как-то  остановить неотвратимое.
Но голоса твердили ей обратное. Знакомый голос Гарри Ван Дорна, но слова какие-то странные.
- Она трахнула его, - говорил он. – Я чувствую, как она им смердит. Избавься от нее. Мне она больше не интересна.
- Ваша воля. – Голос его помощника. Такаши – того самого, что предупреждал ее насчет чая.
- С другой стороны, - сказал голос, который принадлежал, и в то же время не принадлежал, Гарри, - может быть, стоит немного позабавиться. Не часто мне доводилось поиграть с белой женщиной – слишком много задают вопросов, когда они исчезают. Но ведь ее уже объявили мертвой. Я могу делать, что хочу, держать так долго, как хочу, и мне не нужно беспокоиться о последствиях. Почему бы тебе не подержать ее в таком виде до моего возвращения?
- Разумеется, - согласился Такаши О'Брайан, вечно покорный слуга. – Если у вас нет проблем с объедками Мэдсена.
Мэдсена? Кто такой Мэдсен, силилась вспомнить Женевьева. А потом вспомнила. Ей нужно открыть глаза, заявить им, что она их слышит, но кто-то крепко держит ее веки, положив на них стопудовые гири.
Пока она лежала, они стояли над ней: даже потеряв способность видеть, она могла бы сказать, что стояли долго. Гарри издал возглас отвращения.
- Ты прав, Джек, - признал он. – Как всегда. Меня не привлекает слезливая второсортица, даже если нет и следа Мэдсена на ней. Что бы я делал без тебя, Джек? Ты спасаешь меня от ошибок. Если бы не ты, я бы давным-давно потерял интерес к забавам.
Она не смогла увидеть, что Такаши О'Брайан подобострастно поклонился, но смех Гарри подтвердил ее догадку.
- Вот это я и люблю в вас, японцах, - произнес Ван Дорн. – Вечно кланяетесь и шаркаете ножкой, и понимаете, что такое верность. Ты знаешь, кто хозяин, и умрешь, защищая меня.
- Конечно.
- Так позаботься о сучке. Можешь сам немного позабавиться, если не брезглив, но убедись, что избавился от тела так, что его никогда не найдут. У меня сейчас куча забот, мне ничего не должно мешать. У меня куча денег вложена в теперешний проект, а эта тварь ставит его под угрозу. Одно неверное движение, и все рухнет, и я потеряют миллиарды. А я ведь люблю деньги, Джек.
- Да, сэр.
Как бы Женевьеве умудриться открыть глаза и посмотреть ему в лицо. Но ее заволок туман, и она решила, что, собственно, ей, к чертям, плевать. Если Джек, или Такаши, собирается ее убить, то во всем мире нет ничего, что она могла бы с этим поделать – только не в этом положении. Если бы он подождал подольше, она бы, может, и смогла скатиться с кровати и спрятаться под ней. Но в этом состоянии даже подумать о том, чтобы собраться с силами и открыть проклятущие глаза, невозможно.
Кто-то наклонился над ней и ласковые руки похлопали по покрывалам, что взяли в плен ее бесполезное тело.
- Я же говорил вам не пить чай, - сказал он. Тихий голос в отличие от выговора Гарри звучал доброжелательно.
А потом он ушел, и она осталась одна. И пока она еще не умерла, то с таким же успехом могла и поспать. Что и сделала.

______________________________________________________

Вот и наш Питер , сидит и переживает за Женевьеву. Теперь помчится спасать ее.
Очень понравилась как мадам Ламберт намекнула, что он в отпуске и что в его доме нужна женская рука

Скорее всего это Такаша О'Брайан
Надеюсь Женевьева вспомнит парочку приемов которые ей показал Питер, в скором времени они ей точно пригодятся.

Спасибо огромнейшее за главу!

___________________________________

Ага, мадам дала Питеру полную свободу действий. В его отпуск. Теперь Питер помчится спасать Женевьеву. Скорее бы.

Спасибо за главу!

спасибо за главу!!!!

_________________

Спасибо большое!!!
_________________

А!Чуть не пропустила-новая глава!!!!!!!!!!!Спасибочки большое!!!!!!!!


Давно пора!!!!!

Да уж, Хорошо бы Женевьева использовала эти приемы на Гарри

И все таки Питер -рыцарь))Помчится быстрее пули
Спасибо за перевод!
_________________

Спасибо большое за продолжение!!!!

СПАСИБО!!!
___________________________________

 » Глава 15

Глава 15

Наступила полночь, хотя Женевьева не понимала, откуда ей это известно. В роскошной спальне не было никаких часов, а ее швейцарские «Патек Филипп» исчезли вместе с одеждой. И загадочной запиской, которую оставил Питер.
Не следовало бы переживать. Ведь это просто второпях накарябанные строчки, без подписи, без нежных слов. Но этот обрывок – все, что у мисс Спенсер осталось от Питера, и она хотела сохранить его на память.
В странной тревоге Женевьева села на кровати. Наркотик перестал действовать, оставив легкое головокружение. Она слезла на пол, в ногах лишь небольшая слабость, но вполне терпимо.
Женевьева окинула взглядом свое облачение. Сплошные кружева, которые Гарри, казалось, запасал для всех своих гостий, вольных или невольных. Если заглянуть в ящики, то наверно найдется вся та же абсурдная коллекция стрингов и открытых бюстгальтеров, способных превратить А в размер С. Поскольку Женевьева уже и так имела твердый С, то применение такого фасончика вызывало опасение.
Она медленно пошла по темной комнате к незамеченным прежде окнам, с каждым шагом чувствуя, как прибывают силы. Дом стоял на утесе, возвышаясь над океаном, но каким океаном – оставалось тайной. Виднелись какие-то суда, но без очков Женевьева не могла даже определить их размеры, не говоря уже о стране происхождении, и, разочарованная, отвернулась. Почувствовала в желудке жжение и спазмы и на мгновение испугалась, что на ее здоровье особо неприятным образом сказались лекарства.
А потом поняла, что голодна. Даже умирает с голоду. И не могла вспомнить, когда последний раз ела. Гарри сказал, что она провела в искусственной коме тринадцать дней, значит, питание ее организма поддерживали внутривенно. Женевьева потрогала волосы. Чистые, как все тело, и ей стало любопытно, уже не бесстрастный ли Такаши в ответе за эту чистоту. Он работал столь же эффективно и беспристрастно, как и любой другой, но сама мысль, что с беспомощным телом возился мужчина, пока пленница была голая и без сознания, ей не нравилась. Что уж говорить, в таких вещах она была придирчивой.
Ни одного зеркала, нет даже примыкающей мраморной ванной. Явно не здесь обычно принимал своих моделей Гарри.
Впрочем, неважно: коли не надо мыться, то можно заняться чем другим.
Женевьева услышала, что кто-то идет, и нырнула обратно в кровать, снова укутавшись в простыни и закрыв глаза. Чутье подсказывало, что это не Ван Дорн, поскольку даже не глядя Женевьева могла ощущать, как исходили дьявольские миазмы от этого гада, которого она решила спасти. Больного подонка, который приказал ее убить.
Почему, черт возьми, всем так хочется прикончить ее? Сперва нападение в северном Нью-Йорке, потом Питер Йенсен, еще и Рено. По крайней мере, у Питера не было ничего личного, все дело было в простой целесообразности, у этого сукиного сына. И в конечном итоге он не убил свою пленницу, неважно, насколько практично и просто это было.
А сейчас ее смерти хотел добрый старина Гарри Ван Дорн, и его приспешник в мгновение ока готов безоговорочно выполнить его приказы, потому что…
Почему? Потому что она вновь и вновь становится жертвой обстоятельств? И может быть, все дело в том, что она не выбрала умный или легкий выход из положения, бросив жребий и связавшись с Ван Дорном. Она ведь знала, что он какой-то сомнительный – все ее инстинкты вопили, пока мозги старались убедить в обратном. И ей предстоит умереть из-за сделанной ошибки.
Никто не заслуживал наказания от этого Комитета бдительности, неважно, насколько плох человек. Или она так считала, корча из себя спасателя.
Огромная ошибка. Неужели он идет убить пленницу? Ежели так, то она так просто не дастся, будет сражаться до последней капли крови, не имея ни малейшего шанса на победу. Женевьева Спенсер не из тех, кто сдается, даже когда разумнее так поступить.
Она узнала голоса: тихо беседовали на непонятном ей языке Такаши О'Брайен и Эн. Потом О'Брайен окликнул Женевьеву:
- Мисс Спенсер? Вы проснулись?
Она подумала, не притвориться ли, но он чересчур наблюдателен. И ко всему прочему, Женевьеве не хотелось, чтобы ее застали врасплох и перерезали горло, пока она закрыла глаза.
Впрочем, нет, О'Брайен этого делать не станет. Гарри наказал не оставлять следов, а если перерезать горло, пока она в кровати, то будет слишком много грязи.
Сколько еще живет человек с перерезанной артерией? Не бегает ли, хлеща кровью, как обезглавленная курица? Или тихо уходит в забвение, вроде шекспировской Офелии?
Женевьева не стремилась отведать это на своей шкуре. Поморгав, открыла глаза и изобразила ошеломленный и якобы не сфокусированный взгляд. Она была права насчет того, кто вошел, но не увидела ни ножа, ни какого другого оружия.
Кроме неизменной чашки чая. Как там предупреждал Такаши? Бог знает, способна ли Женевьева ясно мыслить, учитывая, через что прошла, вдобавок наркотики, которыми ее пичкали пару недель.
- Вы пьете, - потребовала на английском Эн.
Если отвар не отравлен, то приправлен довольно сильным снотворным, чтобы вырубить Женевьеву почти до воскресенья. Она притворилась, что затрепетали, закрываясь, веки, еще раз что-то пробормотав и очень убедительно изображая «сонливость».
Жилистая и крошечная Эн обладала недюжинной силой и, подставив руки под спину Женевьевы, подняла ее без всякой на то помощи и настойчиво сказала:
- Вы пьете.
Больше проливая жидкость на грудь, Женевьева взяла чашку в руки. Эн стояла над ней, зорко глядя, как коршун, пока Такаши что-то не сказал азиатке, отвлекая от поста у кровати на несколько драгоценных секунд.
Женевьеве только того и было надо. Она свесилась с кровати, подняла тяжелую шелковую оборку и выплеснула содержимое чашки на толстое ковровое покрытие. Когда Эн повернулась, пленница покорно осушала последние капли, чуть передергиваясь от противного запаха.
Пока азиатка стояла к Женевьеве спиной, Такаши наблюдал. Теперь настал момент истины, подумала Женевьева, возвращая чашку Эн и опускаясь на кровать.
О'Брайен произнес что-то на незнакомом языке, и служанка, явно удовлетворенная, кивнула. Женевьева попыталась вспомнить, через сколько времени подействовали последний раз наркотики, но как-то это в памяти не отложилось. Наверно, очень быстро, поэтому Женевьева закрыла глаза и заставила себя расслабиться и не шевелиться, когда над ней встал Такаши.
- Мисс Спенсер?
Она не откликнулась. И хотя почувствовала его руку на своем лице, изо всех сил заставила мускулы не напрягаться, не вздрагивать, когда он коснулся ее щек, поднял веки и отпустил их.
- Похоже, спите, мисс Спенсер, - сказал он. – Так и лежите еще двенадцать часов, пока я не решу, как избавиться от вас. А пока мы вас не будем беспокоить, вы останетесь здесь одна.
В его утверждении довольно ясно прозвучало предостережение, и она послушно оставалась недвижимой.
Такаши повернулся к Эн, давая какие-то указания и с безжалостной решимостью пресекая любое возражение. Потом они удалились.
Женевьева резко открыла глаза и снова села. Кажется, в окружении ее палача у нее имелся союзник. Возможно, в конечном итоге ей удастся выйти из этой передряги живой.
А если так, то Гарри Ван Дорн вручил свою голову смертоносному подхалиму.
Женевьева осторожно толкнула дверь, на случай, если Эн стоит снаружи, но, как и ожидалось, дверь была крепко заперта. Окна герметично закупорены, поскольку работал кондиционер, и выхода не было. У пленной адвокатши не оставалось выбора, как вручить свою жизнь в руки помощника Ван Дорна. И надеяться, что Гарри совершил большую ошибку, наняв Такаши, как совершил ее с Питером.
Казалось невероятным. Гарри утверждал, что Такаши работает у него три года – слишком большой срок для тайных планов.
Но Женевьеве ничего не оставалось. Придется ему довериться. Она в ловушке в изолированной комнате, и единственная надежда на длинные изящные руки Такаши О'Брайена.
Закралось ужасное чувство, что мисс Спенсер здорово надули.

Питер Мэдсен сроду не бывал рыцарем на белом коне. Такая роль предназначалась тем агентам в Комитете, кто специализировался на спасении важных персон из опасных ситуаций, но это не по его части. Он не даровал жизнь, а приносил смерть тем, кто ее заслуживал. По крайней мере, Питер чертовски на то надеялся.
И вот он здесь, рискует ради глупой девчонки, упорно попадавшей в неприятности. Если бы Женевьева Спенсер следовала его предполагаемым инструкциям, то уже была бы дома, в безопасности, в Нью-Йорке. А ее временное пребывание на Карибах осталось бы скорее всего быстро забытым ночным кошмаром. Она бы страдала подходящим случаем кратковременной амнезии, устроенной с помощью самых дорогих лекарств, и ничего бы не помнила. И более чем вероятно, что ее бы никто и не побеспокоился спросить.
Но он облажался, позволив отвлечь себя. То, что она ступила на путь неприятностей, его касается меньше всех. Но, хотел он то признать или нет, мисс Спенсер затмила все: задание, Ван Дорна, собственную безопасность Питера. И он, в конце концов, всё и скомпрометировал.
Тридцать восемь, черт возьми, маловато, чтобы впасть в кризис среднего возраста. Но, с другой стороны, такой род занятий кого хочешь состарит, подумалось Питеру. Доведет до тупоумия, когда тебе нужно поднапрячь весь свой разум.
Поставив перед задачей подчистить за собой грязь.
Питеру было наплевать на Ван Дорна. Кто-нибудь за ним присмотрит, тот, кого не собьет с пути истинного такая чепуха, как вздорная адвокатша.
И вот агент Мэдсон здесь, пересек полмира, действуя на свой страх и риск без громадных ресурсов Комитета. И даже не удосужился остановиться и подумать: эта чертова миссия по спасению - просто исправление сделанных ошибок или нечто более личное?
Коридор был холодный и склизкий, влажные каменные стены, под ногами грубо вырубленные ступени. Вот будет забавно, если Питер шлепнется на задницу и свернет шею. Идеальный дешевый фарс, конец, который, смеясь, уготовила жизнь.
«Рыцарь на белом коне», - подумал Питер, углубляясь все дальше в недра земли. Увидеться с Женевьевой Спенсер – последнее, чего он хотел. Последнее, что ему было нужно. И вот он здесь.
Томасон послал бы его с приказом убить. Изобел Ламберт же полагалась на выбор своего агента. Во всем этом деле все было нехарактерно – он сам, Комитет, люди, с которыми он работал. Рено, к примеру. Питер в последнюю очередь подумал бы на Рено, что тот переметнется – этот трус здорово боялся расправы, что может с ним случиться, если он попытается продаться за бòльшую цену.
Питер достиг последней ступеньки, выключил фонарик. Прислонился спиной к холодной влажной стене и принялся ждать девицу, попавшую в беду.
Что, черт возьми, он здесь делает? Идет наперекор одному из своих отточенных инстинктов ради блага дамочки, на которую ему совершенно наплевать. Не будь Питер так зол, расхохотался бы. Посмеялся бы над собой, над всей абсурдностью ситуации.
И как водится, у него не было выбора - только ждать. И кипеть от гнева.

Когда вокруг нее сомкнулась тьма, Женевьева не стала поступать глупо и включать освещение. Наверно, ей еще раз предстоит впасть в кому, так на что ей свет?
Женевьева ни секундой больше не могла заставить себя лежать в этой постели, но продолжала держать ухо востро, прислушиваясь к каждому шороху, готовая в случае чего снова нырнуть под простыни, чтобы ее не застали на месте преступления.
Нервы натянулись в ожидании. Если ей предстоит вырваться отсюда, то наверняка этой ночью. Почему-то Женевьева не считала, что это будет так легко, как сесть на самолет и улететь под безопасную сень родной страны. Рано или поздно Гарри потребует доказательств, что она мертва. Если только это не был изощренный садистский обман О'Брайена. И он просто не воспользовался самым быстрым способом вытащить ее отсюда и отправить в смертельную ловушку.
Женевьева бы посмеялась над своей паранойей, только при чем тут паранойя, если тебя действительно собираются убить? Но на данном этапе у пленницы не было выбора – или Такаши О'Брайен, или ничего.
Она, в конце концов, снова вернулась в постель и лежала в кромешной тьме, когда открылась дверь и кто-то проскользнул внутрь. Что-то мягкое и шелковое опустилось ей на голову, и на мгновение Женевьева испугалась, что он собирается задушить ее.
- Наденьте это, - услышала она шепот и села, стягивая с лица темную ткань.
- Но что..? - начала Женевьева.
- Тихо! – едва слышно произнес Такаши, но она поняла. Он отступил от Женевьевы на шаг, и привыкшими к темноте глазами она увидела, что Такаши отвернулся. Явно давая понять, что ей сейчас нужно одеться, и так же ясно, что ей ни к чему возражать. О'Брайен наверно уже видел ее голой, когда она была без сознания, и очевидно не заинтересовался.
Одежда представляла собой черную шелковую пижаму. Странный выбор, разве что сойдет за камуфляж в темноте, и Женевьева с чувством облегчения выскользнула из кружевной вещицы, в которую ее облачили. Она никогда не сходила с ума по кружевам и рюшкам и спала обычно в потрепанной футболке и трусиках.
Пижама, должно быть, из гардероба Гарри – шелк был настолько нежным, что почти не ощущался на теле. Рукава и брючины чересчур длинные, но в этот момент Женевьева вряд ли могла с этим что-то поделать. Она застегнула пуговицы до шеи, и Такаши повернулся, инстинктивно поняв, что она управилась.
Он напомнил ей Питера – этой сверхъестественной догадливостью, невозмутимой выжидательной бдительностью. Не принадлежал ли Такаши к секретному Комитету Питера? А если так, то это превращало его в хорошего или плохого парня?
Поскольку Женевьева поняла, что он решил ее не убивать, то явно выступал на стороне добрых сил.
Он толкнул ее на кровать и стал связывать запястья, почти не больно, но крепко, чтобы не развязалось. Женевьева не удосужилась спросить, зачем это нужно, даже при полном молчании она не потеряла способности здраво рассуждать и догадалась, что им нужно прикрытие на случай, если они наткнутся на Эн или других любопытных слуг.
Она молча терпела, пока Такаши ловко и отстраненно заплетал ее длинные волосы в толстую косу. Потом обул Женевьеву в какие-то тапочки и поставил на ноги.
Он собирался заткнуть ей рот кляпом: она увидела у него в руке ткань. И попыталась уклониться, энергично замотав головой, но опоздала. Секундой позже уже замолчала, не успев вымолвить ни слова.
Так и казалось, что он наденет на нее ошейник и выведет на прогулку, как собачку, с раздражением подумала Женевьева. Голова пухла от всех ругательств, которые ей хотелось обрушить на О'Брайена.
А потом они двинулись вон из комнаты, где она провела столько времени, по длинному узкому коридору. Там было почти так же темно, как и в ее неосвещенной тюрьме.
Женевьева потеряла счет дверям и светильникам на лестницах. Если бы ей пришлось идти назад по следу, то наверняка она совсем заплутала бы. Последняя дверь отличалась от остальных: за ней повеяло свежим сырым воздухом, пахнущим морем.
Не произнеся ни слова, Такаши втащил Женевьеву внутрь, закрыл за ними дверь, и они очутились в кромешной тьме.
Словно попали в могилу – холод, сырость и темень. Женевьева никогда не любила замкнутые пространства, но паникуй не паникуй - делу не поможешь, особенно с заткнутым кляпом ртом. Она силой вынудила себя глубоко и спокойно дышать через нос, а конвоир положил ее связанные руки себе на плечо и стал спускаться в подземелье.
Она решила, что уж лучше считать ступени, чем думать о темноте и сомкнувшейся вокруг ночи.
Двести семьдесят три ступени, вырезанные в скале. Женевьева давно ни о чем не думала, ни о чем, кроме этих ведущих вниз бесконечных ступеней, которые, возможно, в конце приведут ее к смерти. Она потеряла чувство времени, пространства и реальности на узкой извилистой лестнице – оставалось только следовать за мужчиной, который мог оказаться ее палачом.
У Женевьевы закружилась голова, когда они, наконец, достигли подножия, и пленница на секунду покачнулась. И тут вдруг в темноте вспыхнула спичка, чуть не ослепив Женевьеву. И она уставилась прямо в ледяные бесстрастные глаза Питера Йенсена. Он двинулся к ней, и она увидела в его руке нож.
В конечном итоге она умрет. Умрет от руки человека, чьей работой и было убийство. Он оказался жив и собирался закончить то, что начал.
Колени ее подогнулись, и Женевьва осела на твердый холодный пол, окончательно сдавшись.

Гарри Ван Дорн редко давал выход вспышкам гнева, но сейчас готов был рвать и метать. Он глубоко вздохнул, глотнул еще раз превосходного бурбона и сказал себе, что чересчур уж остро реагирует. Не все пошло прахом. Просто так кажется, но если отойти на шаг назад и обозреть ситуацию объективно, то поймешь, что возникли лишь мелкие неудобства. Нужно гораздо больше, чем несколько бестолковых вояк, возомнивших, что смогут встать ему поперек дороги.
Они закрыли алмазные копи в Южной Африке и послали рабочих в трехнедельный отпуск. Распустили слухи, что проходит проверка безопасности, но Гарри-то знал истину: всем наплевать на безопасность на этих копях. Если рабочие погибали, то сотни готовы были занять их место, а каждый пенни, в любую секунду потраченный на охрану безопасности, означает уменьшение прибыли. Взрыв там ведь устраивался не случайно.
Три операции из семи провалены за столь короткое время. Он не из тех людей, кто перестраивает планы, когда что-то застопорилось, он, как бык, упрямо прет сквозь преграды. Но он загнан в жесткие временные рамки, что оставляет ему небольшой выбор.
«Правило Семерки» оказалось под угрозой. И Гарри этого не потерпит. И не собирается соглашаться на меньшее. Когда за деньги можно купить все, что хочешь, то в словаре не значится слово «компромисс». Менять и переносить на более позднюю дату Ван Дорн не намерен.
«Правило Семерки» устроено просто: смертельный штамм птичьего гриппа в Китае, плотина в Майсуре, алмазные копи в Южной Африке, нефтяные месторождения в Саудовской Аравии, святыня в Освенциме, Парламент Великобритании в Лондоне и террористические акты в Америке.
Все еще остается надежда – Гарри потерял Индию, Южную Африку и Саудовскую Аравию, зато четыре других еще не раскрыли, и он предпринял шаги, чтобы впредь это так и оставалось. Фактически американский план состоит из трех частей, и тогда можно считать, что все сводится к шести.
Однако «Правило Шестерки» никуда не годится. Гарри придется срочно что-то сообразить или же отказаться от красивой изящности любимого числа. Планы Ван Дорна были просты, точны и изменению не подлежали. Он провел уйму времени, чтобы установить надежную схему в каждой выбранной цели. Начнешь применять новые ходы - и повлечешь за собой грязь, а с неразберихой он не согласен иметь дело. Слишком поздно искать новых доверенных лиц - он ведь обеспечил на конечном этапе полный свой контроль, и без его приказа ничего не произойдет. Этим ублюдкам из Комитета сошел с рук срыв его сложной выстроенной схемы, все спустилось в унитаз, все месяцы тщательной подготовки.
Но судьба оказалась на его стороне, в виде покойного Рено и вскорости покойной Женевьевы Спенсер. Ему хотелось бы самому ее убить, но Дерьмаши прав. Гарри распаляется, когда пытает людей, а он не из тех, кто любит самоограничения.
Ему нужно еще одно достославное событие, чтобы опрокинуть мир и ввергнуть финансовые круги в катастрофу. Ван Дорн выбрал места в Америке из-за времени празднования юбилея случившихся там когда-то кровавых бойней и не хотел возиться с чем-нибудь, связанным с 11 сентября. Он не надеялся, что в его день массовые жертвы переплюнут те, что случились в прошлом, но определенно не хотел, чтобы его работа слабо выглядела на их фоне.
Вашингтон чересчур хорошо охраняется, чтобы придумать что-то быстро. Убийство президента вероятно, но не разумно. Гарри платил ему, поэтому мог легко его достать, но в части логики – сплошной туман. Его старый техасский партнер куда полезнее живой, чем мертвый.
Гарри требуется какое-нибудь непостижимое бедствие, катастрофа или террористический акт, что-нибудь особо выдающееся.
Атомная электростанция в России? Из первоначальных планов он, к своему прискорбию, исключил Латинскую Америку. Может, следует уделить ей чуточку внимания?
Или, возможно, что-то небольшое, личное и весьма грязное. Американцы всегда ужасаются, когда что-то случается с детьми. Больные дети. Можно загадать число приятных возможностей.
И он налил еще бокал бурбона и поднял его в воображаемом тосте.

______________________________________